Страница:
«Я охотно крещусь
Потому что тогда я получу приговор
Который сохранит мне жизнь».
Но прево не поддается на уговоры:
«Это всего лишь уловка».
И еврея приговаривают к смерти на костре. Он умирает, прославляя «свою книгу» (разумеется, Талмуд) и выкрикивая ужасные проклятия:
«О дьявол, мне кажется, что я горю
Дьяволы, дьяволы, все горит и пылает.
У меня все тело в огне
Я погибаю в огне и пламени
Мое тело, мой ум и моя душа
Горят и пылают ярким пламенем
Дьяволы, приходите быстрее
И спасите меня от этой муки».
«O diable, il me semble que iarde
Diables, diables brusle et ars
le are je brusle de toutes pars
Je d?pars en feu et en flamme
Mon corps mon esprit et mon ame
Bruslent et ardent trop en ardamment
Dyables venez hastivement
Et m'emportez ? ce besoing.»
Что же касается его соучастницы, должницы-христианки, то ее тоже сожгли, но она умерла в вере и раскаянии.
В XIV веке впервые появляются «Мистерии страстей господних», которые получат огромную популярность в следующем столетии. Было вполне характерно для мрачной атмосферы позднего средневековья, что, в конце концов благодаря этим мистериям, основной акцент падал на наиболее патетические и кровавые страницы биографии Иисуса и оказались оттесненными на второй план истории его рождения, жизни и воскресения. Представления этих мистерий происходили в обстановке абсолютной религиозной общности и веры и не имели ничего общего с современными спектаклями. Отдаленное представление о потрясающей эмоциональной силе воздействия этих мистерий может дать сравнение с современными спортивными матчами, или, точнее, с политическими церемониями, столь любимыми тоталитарными партиями: жизнь в городе замирала, закрывались лавки и мастерские, пустели монастыри и суды; в течение нескольких дней все население покидало свои дома и собиралось на представление, так что приходилось назначать специальных стражников для наблюдения за опустевшими улицами и домами – а иногда также для защиты местных еврейских гетто; нам известно, что это делалось во Франкфурте, во Оренбурге и в Риме.
Попробуем перенестись в нашем воображении на главную площадь какого-нибудь города, например в Баварии, где перед населением, собравшимся перед подмостками, разыгрывалась одна из самых популярных немецких мистерий «Асфельдская Страстная мистерия». В первый день сразу после краткого пролога в действие вступали черти, замышляющие погубить Иисуса. Всего их двадцать, и, за исключением Люцифера и Сатаны, они имеют германские имена с характерной средневековой выразительностью:
Natyr, Hellekrugk, Bone, Spiegelglantz, Rosenkranz, Raffenzann, Bincken-bangk…
Черти решают поручить евреям совершить безымянное преступление. После всевозможных перипетий эти евреи в количестве четырнадцати человек в свою очередь собираются на совет (в конце первого дня представления), их имена, кроме Каиафы и Анны, также отличаются гротескным звучанием:
Natey, H?lderlin, ?orey, Snoppenkeille, Lendekiie, Effikax, Gugulus…
Они разрабатывают план, и спектакль продолжается на следующий день непередаваемой сценой сделки между евреями и Иудой – они обсуждают в каких монетах будут выплачены тридцать серебренников, пытаются перехитрить друг друга, в общем представляют пародию на ростовщиков того времени… Но перейдем к кульминационному моменту действия, т. е. к распятию Иисуса, как это содержится в рукописи:
К а и а ф а.
«Иисус, сними твои одежды.
Они достанутся солдатам.
Ложись на крест
И вытяни ноги и руки!
(Его растягивают на кресте)
Второй палач.
Дайте мне три больших гвоздя,
И молоток, и щипцы!
Крепко привяжите его руки и ноги
И протащите его вдоль креста
До отмеченной зарубки.
Пусть его ноги и ступни будут там,
А гвозди пронзят его насквозь.
Так он не сможет спастись.
Этот гвоздь, я вобью его твою правую руку.
Ты будешь страдать от мук и боли!
Первый палач.
Дружище, ноги и руки
не достают до зарубок!
Третий палач.
Я дам хороший совет:
Принесите веревку;
Мы вытянем ему руки;
Мы будем растягивать его тело,
Так что оно разорвется на части!»
Остановимся на этом месте. Сцена распятия насчитывает более семисот стихов: палачи, безымянные флагеллаторы изобретают все новые пытки, которые разыгрываются в самой реалистической манере, красная жидкость заменяет кровь, а веревки затягивали так туго, что иногда случалось, что актер, игравший роль Иисуса, терял сознание во время представления. Все это время присутствующие на сцене евреи радуются и всеми возможными способами унижают Иисуса. В пьесе «Асфельдская Страстная мистерия» евреи ограничиваются ролью провокаторов; в знаменитой французской мистерии Жана Мишеля они сами занимаются пытками. Действие начинается во дворце Пилата, которому любезно отводится хорошая роль. Рукопись гласит:
(Здесь они бьют его по плечам и по голове тростью)
Руйар.
Посмотрите, как течет его кровь Все лицо его разбито.
Мальшу.
Эй, лживый и окровавленный человек,
Я не жалею тебя из-за твоей боли.
Не больше, чем грязного развратника,
Который ничего не может и столь отвратителен.
Брюйан.
Развлечемся и выщипаем ему бороду,
Она слишком большая.
Дентар.
Победит тот,
Кто вырвет самый большой клок.
(Здесь они вырывают ему бороду.)
Далее следует полная напряжения сцена пригвождения к кресту. Евреи по жребию разыгрывают части тела Иисуса, чтобы распределить, кто куда будет наносить удары. Они плевали на него, а один из них воскликнул:
«Он весь покрыт
плевками с головы до пят».
Жестокость этих сцен, а мы должны помнить, что речь идет театральной постановке, с трудом принимается в наши дни. Попробуйте представить, какое влияние они могли оказывать кадетское спонтанное мышление человека средневековья! В полном единодушии толпы зрителей напряженно переживали агонию Христа, преисполненные ненависти к его мучителям, так что достаточно чаете настоящие убийства следовали за убийством воображаемым; это бы необходимая разрядка, расплата за страдания, с которыми отождествляла себя толпа; но это также была маскировка, скрывающая невыразимое удовольствие распять на кресте своего собственного Бога и Спасителя!
*****
Принято считать, что иконография была верной дочерью религиозной драматургии и воплощала по мере своих возможностей ее основные мотивы. Как бы то ни было, нет сомнений в том, что в рамках нашей темы она развивалась в том же направлении, что театр и литература.
Мы уже знаем, в каком виде представало перед глазами христиан со времени расцвета средневековья поучительное противостояние церкви, которую олицетворял образ блестящей девственницы, и синагоги в образе падшей вдовы. Эти две фигуры можно было видеть на фронтонах и витражах соборов, иногда по обе стороны распятого Христа. Но эта символическая персонификация, преисполненная смысла, подчинялась правилам определенной симметрии. Обе соперницы оказывались чрезвычайно близки друг другу в том, как их изображали: у них были одинаковые позы, на них были похожие одеяния и аксессуары. Поэтому некоторые фигуры, изображающие синагогу, отличаются элегантностью и неизъяснимым очарованием, как, например, замечательная голова с завязанными глазами, украшающая фронтон собора в Страсбурге, которая датируется концом XIII века. Параллельно этому большинство изображений пророков преисполнены величия и благородства.
Но постепенно художники начинают все чаще прибегать к иному символическому противопоставлению, в котором уже отсутствует внутренняя симметрия: по одну сторону от Спасителя помещают фигуру римского центуриона – это Лонгиний, который у подножия Голгофы был ослеплен истинной верой (иногда это слепой центурион, обретающий зрение); по другую сторону находится «фигура с губкой» – это синагога, ее губка пропитана уксусом, и она собирается растравлять раны Иисуса. Подобные изображения отражали тенденцию, опиравшуюся на неясные описания в евангелиях и преследовавшую цель освободить язычников от малейшей ответственности за богоубийство и возложить весь позор на евреев. В целом, изображение распятия во всех кровавых и ужасающих подробностях становится, начиная с XIV века, основной темой художников подобно тому, как это имеет место в трактатах и проповедях.
Одержимость страданием, навязчивые мысли о всевозможных разновидностях человеческих мучений, о смерти, о царстве дьявола, об аде и тысяче адских пыток – все эти темы были почти неизвестны до той эпохи или трактовались с максимальной тактичностью, а теперь заняли ведущее место в искусстве, так что художники и скульптуры дали полную свободу своему горячему воображению.
По этому поводу следует также отметить, что, видимо, существует определенная связь между подобными мрачными увлечениями и опустошениями, причиненными эпидемией черной чумы. Так, именно после 1400 года в Европе возникла тема «Пляски смерти» (Danse macabre): следует задуматься о тесном родстве между этими загробными забавами и темой «Пира во время чумы», безумными попойками, когда их участники пытались утопить свой ужас в вине, в то время как по улицам могильщики свозили на телегах трупы в общую могилу…
Таков был общий апокалиптический фон, на котором трактовка образа евреев обогащалась все новыми изобретениями.
В Италии в конце XIV века художники придумали уподобить их скорпионам: отныне на картинах и фресках эта в высшей степени опасная и вероломная тварь часто изображается на еврейских штандартах, щитах и одеяниях. Подобные изображения можно обнаружить в следующем столетии в Савойе, Германии и далее вплоть до Фландрии. Этой тонкой аллегории, созданной средиземноморским гением, на немецкой земле соответствовал гораздо более грубый, сальный и грязный образ – с евреями ассоциируется свинья, которая кормит их молоком, занимается с ними блудом на бесчисленных каменных сооружениях Магдебурга, Фрейзинга, Регенсбурга, Кельгейма, Зальцбурга, Франкфурта, на многих голландских церквях… Большинство этих горельефов не сохранилось, но описание одного из них можно найти в знаменитом памфлете Мартина Лютера «Vom Sehern Hamephoras» в следующих словах:
«Здесь, в Виттенберге, на нашей церкви есть высеченное из камня изображение свиньи, которую сосут маленькие поросята и евреи; сзади свиньи стоит раввин, он поднимает правую ногу свиньи, тащит ее за хвост своей левой рукой, наклоняется и усердно рассматривает под хвостом Талмуд, как если бы он хотел узнать что-то очень тонкое и важное…»
Во второй половине XV века в Германии также появляется карикатурное изображение евреев с длинным носом и безобразным телосложением, которое в будущем станет излюбленной антисемитской темой. В этом смысле решающую роль мог сыграть контраст между бело-розовыми германцами и более темными и низкорослыми евреями. По-видимому, из Германии происходит еще один приписанный евреям атрибут, которому была суждена странная судьба. Речь здесь идет о рогах. По сути дела этот атрибут имеет двойное происхождение. С одной стороны, с древнейших времен Моисей, и только он один, изображался с рогами, как можно думать, в результате ошибочной интерпретации одного места из Библии («Исход» (34, 29): «…лице его стало сиять лучами оттого, что Бог говорил с ним» Вульгата дает ошибочный перевод: «… на его голове были рога…»). Эта интерпретация не имела никакого уничижительного смысла: вплоть до XIII века рога отсутствуют на изображениях патриархов и даже Каиафы и Анны. С другой стороны, еврейские заостренные шляпы – pileum cornutimi (рогатая круглая войлочная шляпа), которые евреи носили в Германии с конца XIII века, могли составить дополнительный источник для художественного вдохновения. В результате на архитектурных сооружениях и картинах последующих столетий можно часто видеть изображения евреев с рогами на голове: например, на витражах собора в Оше, на башне над старым мостом во Франкфурте, на картине Веронезе «Голгофа» в Лувре…
Рога – самый заметный атрибут дьявола. На предыдущих страницах речь часто заходила о дьяволе, причем не ставя перед собой такой цели, мы часто были вынуждены сближать непристойное и священное. Может быть, это наведет нас на верный путь, чтобы правильно понять, какой образ евреев был создан поздним средневековьем, и чтобы добраться до самых глубоких его корней. Но для этого необходимо сделать небольшую паузу, и оставив на некоторое время евреев, уделить немного внимания дьяволу. Ведь сейчас мы находимся в эпохе, когда в христианском воображении князь тьмы появляется на земле, удобно здесь располагается и занимается самой разнообразной деятельностью, результаты которой обнаруживаются повсюду…
Черти, ведьмы и евреи
Был ли князь тьмы создан дурным, или же это был падший ангел, ставший таковым по своей собственной воле? И если это был падший ангел, то о каком разряде ангелов идет речь: о высшем ангеле, ангеле высокого ранга или низкого ранга? Каков был его главный грех, за который он был навечно проклят: гордыня, зависть? Другие черти, которыми он командует и имя которым легион, небесного происхождения, или среди них есть и те, кто был рожден от людей? Есть ли у них тело из плоти? Таковы были вопросы, которые с первых веков занимали отцов церкви. Но пока учение о дьяволе формировалось в рамках доктрины, церковные авторитеты эпохи высокого средневековья проявляли замечательный скептицизм по отношению к тому, что касалось его земных проявлений. Дело было в том, что рассказы об их злодеяниях в основном соответствовали языческим суевериям, которые в ту эпоху еще были легко узнаваемы в качестве таковых.
Так, в 466 году Ирландский собор отлучил от церкви тех, кто верил, что является колдуном, или заявлял об этом. Почти четырьмя столетиями позже епископ Агобард, этот великий истребитель евреев, с позиций здравого смысла восстает против суеверий своего века, против веры в невидимых чертей, которые бросаются камнями и наносят удары, а также против духов, которые умеют вызывать бурю.
В общем, в глазах церкви дьявол в эту эпоху представлял скорее проблему морального порядка: его присутствие на земле почти не проявляется. Конечно, приходится бороться с колдунами, чьи злодеяния не вызывают особенных сомнений, иногда их даже приговаривают к смертной казни. Но все истории о шабашах ведьм, об оборотнях и сексуальных контактах с дьяволом отбрасывались как пустые выдумки. Без сомнения это был самый эффективный способ борьбы с распространением этих заблуждений.
Так продолжалось на протяжении последующих столетий, когда на борьбу с ересями уходили самые лучшие церковные силы. Еще в 1310 году Трирский собор объявил, что «ни одна женщина не должна утверждать, что она гуляла по ночам с Дианой или Иродиадой, поскольку это лишь дьявольское наваждение». Таким образом, если наказывали какую-то женщину, объявившую себя колдуньей, причем самым суровым наказанием было отлучение, то наказание налагалось не за телесное общение с дьяволом, а за совершение под его моральным воздействием греха отвратительной лжи.
Простой народ однако придерживался другого мнения. Суеверия предков были весьма живучими, и поэтому колдунов, насылающих порчу, и ведьм часто карали быстро и жестоко, используя суд толпы без какого-либо разбирательства. Но речь здесь идет об изолированных и спорадических инцидентах, таких же, как и антиеврейские эксцессы этой эпохи.
А в это время схоласты воздвигали грандиозное здание толкования земного и небесного миров. Дьяволу принадлежало там важное место: начиная с основных догматических аксиом его атрибуты и его возможности определялись с помощью тонкой диалектики, некоторые приемы которой обнаруживают любопытное сходство с самыми головоломными рассуждениями Талмуда.
Так, Фома Аквинский утверждал, что демоны могут принимать телесную оболочку и принимать пищу – что является лишь видимостью, ибо они не способны на самом деле осуществлять пищеварение, а, следовательно, и зачатие. Однако принимая последовательно образы суккуба (женщины) и инкуба (мужчины) они в состоянии благодаря своей поразительной ловкости ввести в женщину семя мужчины, которое они получили перед тем, но зачатые таким образом дети ни в коей мере не являются порождением дьявола, поскольку его роль ограничена лишь функцией простого посредника… Но, развивая свою мысль, Фома Аквинский утверждал, что гунны действительно происходят от демонов; в результате был сделан большой шаг в сторону веры в телесную природу дьявола.
Это позволяет лучше понять, каким образом на протяжении всего пятидесяти лет в следующем столетии мог произойти полный переворот в господствующих взглядах по этому поводу. Основными авторами схоластических теорий были доминиканцы – те самые доминиканцы, на которых с начала XIV века была возложена задача по искоренению ересей, и которые создали для этой цели зловещий и эффективный механизм инквизиции, одну из тех организаций, которые по самой сути предназначены повсюду подозревать преступления. Основной ересью этой эпохи была ересь катаров. Согласно их учению миром правил сатана, а не милосердный Бог. Из этого следовало, что главным преступлением, которое должны были разоблачать инквизиторы, являлись именно сношения с дьяволом. В результате теория и практика совпали в том, чтобы принять всерьез народные сказки, тем более, что бедствия, обрушившиеся на христианский мир в XIV веке, вызвали смятение в умах.
С одной стороны, умножалось число верующих, которые устали молить Бога, разочаровались в нем и обратились к дьяволу, причем количество патологических случаев постоянно возрастало. С другой стороны, церковь признавала за своим главным врагом те самые фантазмы, с которыми она боролась на протяжении веков. Хронологически этот поворот начался в 1320 году, когда новые демонологические доктрины получили первое официальное одобрение папы. Папа Иоанн III опубликовал буллу «Super illius specula» против ложных христиан, которые «приносят жертвы демонам, почитают их, изготавливают или добывают изображения, кольца, стеклянные сосуды, зеркала и другие предметы, в которые они заключают демонов с помощью своего магического искусства, заставляя их давать ответы, требуя от них помощи для осуществления своих злодеяний, поступая в самое постыдное рабство за самое позорное дело»…
В эту эпоху папская резиденция находилась в Авиньоне, так что вполне можно допустить, что циркулировавшие во Франции слухи об отравлении колодцев прокаженными и евреями могли усилить беспокойство Иоанна III. Его преемник Бонифаций XII подтвердил его распоряжения. Во время его понтификата в 1335 году в Тулузе состоялся первый известный нам процесс по делу о колдовстве, а в 1337 году инквизитор Ниддер опубликовал первое дошедшее до нас подробное описание ведьм, их злодеяний, а также способов распознать ведьму.
После эпидемии чумы охота на подручных дьявола быстро развивается. Каждая сожженная колдунья порождает целый выводок других, поскольку каждое аутодафе (акт веры), эта эффектная театрализованная церемония, распространяет в народе веру в колдовство и в сверхъестественные силы, которыми оно повелевает. Одни предаются искусству черной магии, другим повсюду мерещатся ведьмы. Таким образом, инквизиторы, получившие мандат на уничтожение колдовства, на самом деле оказались его самыми активными миссионерами. С другой стороны, процедура расследования инквизиции настоятельно требовала признаний жертвы: дело могло иногда продолжаться много недель и месяцев, иногда несколько дней без перерыва, иногда с длинными интервалами, но всегда заканчивалось одним и тем же – инквизитору удавалось вырвать требуемые признания, подробные и точные, содержащие полное описание дьявола, его внешности, его нрава и его поступков. Таким образом, дьявол становился живой реальностью. В то время, как пепел сожженных колдунов служил питательной средой для колдовства, постоянные успехи профессиональных преследователей дьявола не могли не усиливать их уверенности в жизненной необходимости их миссии. Как с гордостью констатировал в 1404 году один из них, Парамо, Святой Престол уже сжег более тридцати тысяч колдунов, которые, разумеется, смогли бы погубить весь мир, если бы остались безнаказанными.
Эпидемия охоты на ведьм разрастается в XV веке. В некоторых областях эта охота получает особый размах. Она особенно свирепствует в горных районах Савойи и Швейцарии, но особенно в Германии, где без сомнения были особенно сильны пережитки язычества.
В 1484 году сам папа Иннокентий IV с грустью констатировал в своей булле «Summis Desiderantes», что все тевтонские земли наводнены слугами дьявола. Немецкие инквизиторы Шпренгер и Инститорис, совмещавшие занятие теоретическим анализом с практической деятельностью, выпустили в свет в этом же году трактат «Молот ведьм», который сохранял свое значение вплоть до начала нового времени, а также, пользуясь поддержкой папы, устраивали суды в разных городах, оставляя за собой потоки крови и огня.
Но этим дело не ограничивалось. Каковы основные атрибуты дьявола? У него есть рога, когти и хвост. У него черные волосы, козлиная борода, его тело покрыто шерстью, он издает сильный запах – все это красноречивые признаки исключительной похоти мужественности. Именно так описывают дьявола ведьмы, такое описание фиксируют инквизиторы в протоколах своих допросов и распространяют в своих учебниках. Они сами были главными авторами этого портрета, ибо хорошо известно, что в делах такого рода жертвы лишь следуют за требованиями буйного воображения своих преследователей, и их показания в точности это отражают.
Что же касается основных подручных дьявола на земле, то это ведьмы, а отнюдь не колдуны, которые только изредка попадали костер. Иными словами, эта роль была предназначена женщине, символизирующей нечистоту, слабость и искушение. Конечно, некоторые из этих несчастных могли на самом деле мечтать о плотском союзе с князем тьмы, но и здесь распределение ролей вполне соответствовало духу времени с его презрением к женщине, страхом и отвращением к соблазнам и искушениям секса, контрастирующим с обожествлением Девы и культом целомудрия.
Если рассмотреть те истории и слухи о евреях, которые имеют хождение в эту эпоху, истории, возникавшие то здесь, то там в предшествующие столетия, то теперь они получают повсеместное распространение и можно констатировать, что теперь персонажи этих историй наделены одновременно новыми атрибутами как дьявола, так и ведьмы. Как мы уже видели, у евреев имеются рога, более того, у них есть хвост и козлиная борода – это беспокойное животное повсеместно рассматривалось как вместилище всех грехов. Приписываемый евреям зловонный запах оказался столь устойчивым, что сохранился на протяжении веков и побудил немецких теоретиков нацистской эпохи предпринять изыскания о природе и причинах foeter judaicus («иудейское зловоние»).
В этом плане евреи рассматриваются как обладающие избытком мужского начала: это настоящие сверхчеловеки, колдуны, которых тайно боятся и почитают. Но в то же время они слабые и болезненные, пораженные тысячью опасных инфекций, которые можно вылечить только христианской кровью – здесь мы вновь обнаруживаем тему ритуального убийства. Они появляются на свет уродами, они страдают кровоточивостью, их мужчины также как и женщины подвержены менструациям: с этой точки зрения они относятся к женщинам, т. е. они неполноценные мужчины, которых презирают, ненавидят и высмеивают. Иногда описание становится более подробным, тогда болезни, от которых страдают евреи, оказываются различными в зависимости от их происхождения: потомки Симона каждый год страдают кровотечением четыре дня, потомки Завулона каждый год плюют кровью, у потомков Асира правая рука короче левой, у потомков Вениамина во рту живые черви и т. п. К тому же законы против колдунов являются составной частью статутов, определяющих положение евреев, поскольку представляется совершенно очевидной их причастность колдовству. И наконец, разве они не празднуют субботу (шабаш), подобно колдунам и чертям?
Короче говоря, объединяя в своем лице всю гамму атрибутов зла, евреи полностью утрачивают в воображении христиан человеческую сущность и отныне относятся исключительно к дьявольской сфере. Но даже когда они не наделены собственно дьявольскими атрибутами, евреев все равно каким-либо способом связывают с чертями, которые часто присутствуют на заднем плане картин и гравюр, изображающих их, таким образом, черти оказывается причастными к самой природе евреев. В других случаях, евреи изображаются со свиными ушами вместо рогов. Массовые суеверия изобилуют подобными ассоциациями: еврейская школа – это «черная» школа, еврей выступает в качестве посредника между дьяволом и теми, кто хочет продать ему свою душу. Ужасный договор скрепляется его кровью, а если больной хочет умереть, достаточно попросить какого-нибудь еврея помолиться за него. В бесчисленных историях о привидениях евреи участвуют иногда в человеческом облике, иногда в образе блуждающего огонька. Все эти предрассудки и множество им подобных сохраняются в народном европейском воображении вплоть до нашего времени.