Страница:
В тринадцать лет наступал день Бар-Мицва, религиозная и гражданская зрелость. С этого момента юный еврей считался достаточно взрослым для женитьбы, при этом, разумеется, тщательным образом устранялись все факторы, которые могли бы породить романтический зов пола. Мальчики и девочки ведут раздельный образ жизни, им не разрешается играть или танцевать вместе, браки заключались через посредство профессионального свата, который пользовался высоким престижем. Очень часто будущий жених знакомил со своей невестой только в день подписания брачного контракта Девушек ценили прежде всего в соответствии с их приданым, а юношей по их эрудиции. Эти поспешные браки приносили обычно многочисленное потомство, поскольку не было абсолютно никаких помех естественной игре максимального воспроизведения – заповеди «плодитесь и размножайтесь». Супружеская верность была правилом; адюльтер составлял редчайшее исключение и к тому же сурово карался. (Позже мы увидим, как некоторые христианские правители впервые в Европе попытаются навязать евреям «контроль над рождаемостью»).
После того как еврей женился и стал отцом семейства, был ли он «Талмид хахам» (знаток Талмуда), признанный мудрец в Израиле, или простой ростовщик, его жизнь была определена: он должен был заботиться о нуждах своих близких и служить Господу посредством трех ежедневных молитв, различных благословений и исполнения заповедей, которые следовало соблюдать в этой жизни и нарушать которые позволялось лишь при смертельной опасности.
Ростовщичество и ученые занятия отнюдь не считались несовместимыми. Напротив, в одном из авторитетных текстов даже отмечалось, что ростовщичество имеет то преимущество, что оставляет достаточно времени для учения.
Маленьких девочек обязательно обучали чтению и письму, но лишь в исключительных случаях они получали элементарные знания Талмуда. Они имели лишь самые приблизительные представления об иврите, поэтому первыми произведениями, написанными на идиш, стали книги, предназначенные для женщин. Таким образом возникла литература на народном языке, которая не обязательно была посвящена только религиозным вопросам. В результате, именно благодаря женщинам, в еврейские общины проникают светские интересы и развлечения.
Жизнь в гетто эпохи позднего средневековья во многих отношениях напоминает монастырский уклад религиозных орденов. Замкнутая жизнь общины, отгороженной от окружающего мира; жизнь, посвященная службе Господу, насыщенная набожностью и самоограничением, заполненная интеллектуальными и духовными занятиями; жизнь, протекающая в отказе от физических усилий с их радостями и трудностями – всевозможные аналогии возникают сами собой. В этом смысле показательно, что во многих немецких кодексах евреи и монахи упоминаются в одних и тех же разделах. Напрашивается вывод, что для христианского мира было естественным сближать священников, которые занимались служением Господу, с евреями, чьим господином был Люцифер… Конечно, принципиальная разница состояла в том, что священники принимали посвящение в сан и давали обет по Доброй воле и достигнув зрелости, в то время как призвание евреев стало почти исключительно наследственным. Но в любой момент и те, и другие могли изменить свой статус – одни путем отречения от Духовного сана, а другие с помощью обращения. Мы уже видели, что в случае с евреями это происходило достаточно редко.
Тем более впечатляющим представляется тот след, который эти ренегаты оставили в еврейской истории. Если во все времена евреи будоражили воображение и играли историческую роль, отнюдь не соответствующую их численности, то до какой же степени эта диспропорция становится впечатляющей в случае горстки еврейских отщепенцев, этого ничтожного меньшинства внутри меньшинства, столь многие представители которого стали знаменитыми. Согласно одному шутливому замечанию, эти ренегаты от апостола Павла до Карла Маркса стали основными творцами западной истории. Но если оставить в стороне парадоксы, то становится очевидным, что эти отступники, основным делом жизни которых часто становилось обличение и обращение евреев, были настоящим бедствием для еврейских общин. Мы уже сталкивались с несколькими подобными деятелями от Теобальда из Кембриджа до Никола Донэна; мы еще встретим и немало других – от Иоганна Пфефферкорна до Михаила Неофита.
Помимо тех бедствий, которые могли навлекать эти перебежчики, сам факт их отречения подрывал фундаментальные основы священной традиции, поражая евреев в наиболее уязвимое место. Нет ничего удивительного, что в этих условиях ренегаты становились объектами ненависти и презрения, не имевших себе равных. Следы этого отношения можно встретить и в наши дни даже среди наиболее «ассимилированных» и дальше всего отошедших от религии евреев. Не удивительно также и то, что искренние обращения были невозможны в эпоху, когда пропасть между евреями и христианами стала совершенно непреодолимой как практически, так и эмоционально, как в семейном, так и в социальном отношениях.
Где, когда и каким образом могли возникнуть контакты между проповедниками и новообращенными? И если даже каким-то чудом это оказалось возможным, то еврейский здравый смысл, тот самый простой и обыденный здравый смысл, который делает столь затруднительным понимание христианской тайны откровения, если только к ней не приучают с самого раннего детства, этот здравый смысл должен был стать непреодолимым препятствием. Прекрасной иллюстрацией этому может служить следующая еврейская притча:
«Некий государь, большой ценитель литературы и искусства, имел у себя на службе врача-еврея, с которым он любил вести теологические дискуссии. Однажды он взял его за руку, привел в свою библиотеку и сказал: «Смотри! Все эти ученые книги были написаны для доказательства истинности христианских догматов. А что есть у вас для утверждения ваших принципов?» – «Конечно, тринадцать догматов Маймонида могут уместиться на одном листе бумаги», – ответил еврей, – «Но как бы много ни было книг, которые вы мне показываете, ваше величество, и сколь ни велика их ценность, я никогда не мог понять, зачем, чтобы облегчить страдания человечества, Господь не придумал ничего лучше, чем пройти через тело некоей девственницы, принять человеческий облик, претерпеть тысячу мук и даже смерть – и все это без какого-либо ощутимого результата!»
(Читателя, шокированного или задетого предыдущими строками, я отсылаю к характерному труду отца П. Броуи – P. Browe Die Judenmission im Mittelalter und die P?pste, Rome, 1942. В этой книге автор со скрупулезной честностью приводит всевозможные еврейские рассуждения такого рода. Делая это, он поражается невероятной слепоте, которую проявляли евреи на протяжении столетий, что в свою очередь может служить доказательством трудностей, возникающих при обсуждении этих вопросов…)
V. ЭПОХА ГЕТТО (НАСТОЯЩИЙ АНТИСЕМИТИЗМ)
Мы теперь входим в тот период истории, когда, начиная с эпохи Возрождения, западный мир вступил на совершенно новые пути, когда во всех областях стали происходить изменения, чреватые самыми серьезными последствиями. Однако, несмотря на прогресс в области науки и техники и утверждение капиталистической системы, образ жизни и уровень мышления широких народных масс остается на прежнем уровне. Антисемитизм продолжает составлять неизбежную и неотъемлемую часть этого мира в том же самом виде, в каком он сложился в предыдущие эпохи. Что касается евреев, то они также продолжают существовать вплоть до времени кануна Французской революции, ничего не меняя в нравах и обычаях своих предков, пребывая в состоянии стагнации или «окаменения». Их столь специфический образ жизни в лоне враждебного общества обрел в польских гетто наиболее завершенные и, казалось бы, окончательные формы. С другой стороны, такие страны, как Франция и Англия, вплоть до начала XVIII века сохраняют запрет на проживание евреев на своей территории. Это положение и определяет естественным образом план данного раздела нашего исследования.
Сначала мы рассмотрим проблему антисемитизма и его проявлений в условиях отсутствия евреев, т. е. в каком-то смысле отвлеченный антисемитизм в его чистом виде. Затем на примере Германии мы сможем рассмотреть взаимозависимость между антисемитизмом и реакциями, вызванными присутствием евреев, т. е. то, что мы называем форсированным антисемитизмом. Наконец, особые условия, в которых оказался иудаизм в Польше, будут нас интересовать с другой точки зрения: здесь мы действительно сможем увидеть, как впервые после начала рассеяния европейские евреи смогли по-настоящему возродить свой народ.
Отвлеченный антисемитизм: Франция
Прежде всего следует задать вопрос, верно ли, что во Франции не осталось евреев после изгнания 1394 года? Некоторые историки, в частности Робер Аншель, высказали гипотезу, по которой часть евреев смогла остаться жить во Франции или тайно, или формально приняв обращение в христианство, т. е. в качестве «марранов». В поддержку этой гипотезы приводились искусно сформулированные аргументы. Далее мы увидим, что еще в 1650 году общественное мнение обвиняло достопочтенную корпорацию старьевщиков в том, что они тайно исповедовали иудаизм. Однако совершенно очевидно, что эти самые старьевщики, кем бы они ни были в XV веке (на этот счет нет никаких сведений), в XVII веке являлись лояльными добрыми католиками. Иными словами, мы здесь имеем дело с одним из тех ни на чем не основанных коллективных наваждений, весьма устойчивых и характерных для антисемитизма, впечатляющим примером которых могут служит португальские Judeus и Сhиеtas с Балеарских островов.
Совершенно очевидно, что с эпохи Возрождения во Франции больше не осталось и следа местных французских евреев, если не считать нескольких ономастических и топографических воспоминаний. Напротив, колонии так называемых «португальских» евреев-марранов возникли в начале XVI века в некоторых портах – в Байонне, Руане, Нанте и особенно в Бордо. Но они внешне исповедовали христианство, что было, разумеется, менее шокирующим для чувств той эпохи.
Часто это были значительные деятели, многие из которых являлись международными коммерсантами и в этом качестве находились под защитой властей, озабоченных прежде всего финансовыми потребностями. Весьма правдоподобно, что некоторые из них обосновались во внутренних частях страны, в Париже или в других местах. В целом, образованные французы были прекрасно осведомлены об их существовании. Выражение «испанский марран» (т. е. фальшивый) можно встретить у Дю Белле, а оборот «сын маррана» – у Клемана Маро. Но тот же самый Маро выражает свое изумление, увидев в Венеции «евреев, турков, арабов и мавров, которых здесь можно встретить целыми толпами каждый день».
Это означает, что для французов XVI века вид евреев, живущих открыто, должен был быть весьма непривычным. Монтень, сам бывший потомком марранов, также встречал евреев в Риме и даже посетил синагогу. Он тоже описывает это как любопытное и экзотическое зрелище. А поэт Сагон (который должен был понимать в этом толк, поскольку это он и был тем самым «сыном маррана», о котором писал Маро) сообщает, что:
«Франции едина в своей религии, Во Франции нет ни одного еврея, Не то, что в соседних странах».
В самом деле, до царствования Людовика XIV и аннексии Меца и Эльзаса известно лишь два или три случая, чтобы евреи открыто исповедовали во Франции свою религию. Прежде всего это Симон Молшо, которому Франциск I предложил кафедру иврита в Колледже Франции. Затем, в следующем столетии, и это имя необходимо особо подчеркнуть, – Эли Монтальто, ставший придворным лекарем Марии Медичи. Вокруг него сложился небольшой кружок евреев, как обращенных, так и необращенных, каббалистов, врачей просто шарлатанов, «сделавших своей профессией гадание… на основе каббалы», в эпоху, когда каббала была в моде, и когда многие выдающиеся умы занимались поиском философского камня или эликсира долголетия. Мозаид, беспокойный каббалист, прибывший из Лиссабона, чей образ был запечатлен Анатолем Франсом в романе «Харчевня королевы Гусиные лапы», мог попасть под влияние одного из членов этого кружка, поскольку эти люди пользовали« широкой известностью. Между прочим, эта история, имевшая плохой конец, заслуживает более подробного рассказа.
В это время (1611-1617 годы) итальянский авантюрист Кончино Кончини и его жена, фавориты регентши Марии Медичи, имели во Франции огромную власть. Ведущая роль в этой паре принадлежала женщине, страдавшей от того, что в наши дни называется неврозом. Она жаловалась на тысячи странных и таинственных недугов и безуспешно обращалась к самым знаменитым врачам и экзорцистам Франции и Наварры.
Монтальто, слава которого распространилась по всей Италии, жил в Венеции. Она обратилась к нему, но этот «великий иудей и настоящий еврей», «не желавший скрывать свою веру и преступать через нее», поставил условием своего приезда во Францию право открыто исповедовать иудаизм, добавив к этому, «что его убеждения можно узнать по одному единственному факту, а именно, что он не примет ни одного денье в день субботы». Это право было ему дано. Он прибыл, и, судя по всему, его искусство имело большой успех, поскольку он стал лечить саму регентшу и остался во Франции до конца своих дней. После смерти его тело было забальзамировано и похоронено на еврейском кладбище Амстердама. Без сомнения в свите Монтальто были евреи; вероятно также, что он вызвал во Францию некоторых евреев из Голландии, что ставилось ему в вину уже посмертно.
Тем временем, в 1615 году в Париже разразился большой скандал. Один из протеже ненавидимого всеми Кончини, итальянец Космо Ружер, настоятель монастыря Сент-Маэ в Бретани, находясь на смертном одре, отказался от соборования и предпочел умереть «атеистом». В результате его тело было закопано «на неосвященной земле». Автор хроники, которая донесла нам эту историю, заключает: «Похоже, что этот год был целиком заполнен безбожием и падением нравов. Недаром с самого его начала можно было видеть множество колдунов, евреев и чародеев, безнаказанно справлявших свои субботы, собиравшихся в синагогах и даже обосновавшихся при дворе». Немедленно были приняты самые серьезные меры, чтобы положить конец этому скандалу. По этому поводу энергично выступил Парижский парламент: эдикт 1394 года был торжественно возобновлен специальной грамотой, зарегистрированной 12 мая 1615 года.
«Исходя из того, что христианнейшие государи испытывают ненависть и отвращение ко всем народам, врагам Христа, и особенно к еврейскому народу, который они никогда не хотели терпеть в своем королевстве… и учитывая, что, как нам сообщили, вопреки эдиктам и ордонансам наших предшественников указанные евреи на протяжении нескольких лет тайно распространились во многих местах нашего королевства… Мы объявили, решили и повелели:
"Что все упомянутые евреи, которые находятся на территории нашего королевства, под страхом смерти и конфискации всего их имущества должны без всяких условий покинуть наши земли, на что им дается один месяц срока…"»
Следует особо отметить, что эдикт о высылке не распространялся на марранов Бордо и Байонны, поскольку это могло нанести большой ущерб сбору налогов в королевскую казну, и к тому же они соблюдали внешние требования христианской благопристойности. Этот эдикт распространялся только на «колдунов, евреев и магов» Парижа.
Двумя годами позже эти термины-близнецы «колдуны и евреи» часто использовались в ходе широкомасштабного судебного процесса над женой Кончино Кончини после убийства ее мужа.
Этот сплав колдовства с политикой в подобного рода делах родился отнюдь не вчера, и чете Кончини ставили в вину наряду со связями с заграницей и шпионажем еще и «оскорбление Божественного величия». «Разве не нашли в их доме книгу под названием «Хинук», которая является пособием по изучению еврейского языка…, и еще одну книгу, называющуюся «Махзор», т. е. полный пересмотр церковных служб»? (На самом деле, первая книга является пособием по изучению 613 заповедей, а вторая сборником праздничных молитв,- прим. ред.) Разве один из слуг не дал показания, «что госпожа занималась принесением в жертву петуха»? В то же время «из двух книг, представленных господином Королевским прокурором, следует, что принесение в жертву петуха – это иудейский обычай». Наконец, разве еще один свидетель, Филипп Дакен, «еврей, ставший христианином», не утверждал, что обвиняемая совершала и гораздо более серьезные колдовские обряды? В результате обвиняемая была приговорена к смерти и казнена в тот же день к большой радости жителей Парижа: многочисленные пасквили, памфлеты и даже театральные постановки были посвящены этому событию, а согласно массовым слухам настоящее имя обвиняемой – Софар, и она была еврейкой. Нет никаких сомнений, что она не была еврейкой; на самом деле, эта несчастная поборница черной магии умерла как добрая христианка.
Едва ли вся эта история свидетельствует о том, что окружавшие Кончини евреи-марраны были столь уж многочисленны и могущественны. После специальных разысканий в документах той эпохи можно найти еще несколько имен – Альварес, Гарсия, Верон, но после 1615 года о них больше нет никаких данных, за исключением упомянутого выше обращенного еврея Дакена, бывшего раввина, ставшего родоначальником целой династии врачей. Его внук Антуан был личным врачом Людовика XIV, Короля-Солнце.
Тем не менее, еще в течение долгого времени некоторым умам повсюду мерещились евреи. Так, в 1627 году Малерб, крайне раздосадованный тем, что он не смог выиграть судебный процесс, который он возбудил против убийц своего сына, видел в евреях источник своих неприятностей. Он писал одному из своих друзей: «Иудаизм распространился уже и на берега Сены. Остается лишь желать, чтобы он оставался лишь на берегах Иордана, и чтобы эта мерзость не распространялась среди добропорядочных людей, как это происходит сейчас. Другого пути нет. Мое дело справедливо – я стану сражаться повсюду с Божьей помощью, будь то в Иерусалиме и хоть со всеми двенадцатью коленями Израиля». (Можно подумать, что это написал Дрюмон).
Двумя столетиями позже Альфред де Виньи сочинил романтическую драму в пяти действиях «Маршал д'Анкр». В этой пьесе важная роль принадлежит еврею Монтальто. При этом в соответствии со штампами своего времени Альфред де Виньи значительно усилил « еврейские» черты своего персонажа, изменив его имя на Самуэль, и сделав ростовщиком. Как мы уже могли заметить, Анатоль Франс был более справедлив.
Это достаточно типичный случай, поэтому мы уделяем ему особое внимание. Врач-еврей, процветающий человек, в течение нескольких лет являющийся придворным лекарем, приглашает с собой в Париж свою свиту и нескольких друзей. Это оказалось достаточным для того, чтобы в 1615 году торжественно возобновить эдикт, изданный в 1394 году, чтобы развязать и направить широкомасштабный процесс о колдовстве, чтобы через двенадцать лет вызвать брань Малерба, а через два столетия будоражить воображение Виньи и Анатоля Франса. С другой стороны, справедливо, что эта история отражает ужас безбожия или простого неверия, которое отныне начинает представлять серьезную угрозу для прочности христианской веры.
На этом примере мы видим, что «еврейская проблема» продолжала беспокоить умы в эпоху, когда подавляющее большинство французов ни разу не видели ни одного еврея за всю свою жизнь. Именно в эту эпоху окончательно определяется значение слов национального словаря, как это приводится, например, в словаре Литтре:
«Еврей, -ка, сущ., м., ж. (…)
3) перен. и фамильярное. Тот, кто дает в долг под проценты или торгует по непомерно высокой цене, вообще тот кто жадно старается заработать. – Я уже давно не видел молодого Санша: этот молодой человек изо всех сил старается заработать, в общем, на мой вкус он вполне еврей. Ги Потен, Письма, т. II, стр. 186. Ах, черт возьми! Да ведь это жид, да ведь это арап! Ведь это уж выходит из двадцати пяти [процентов]! Мольер, Скупой, II, 1. Прощай, еврей, самый еврейский еврей во всем Париже. Реньар, Игрок, II, 14…»
Определение, которое удачно дополняется его теологическим дубликатом – Иудой:
«Иуда, сущ., м. (…)
2) перен. Предатель. – Это предатель. Это Иуда. Господин Иуда (…) Беранже. Г-н Иуда. Прил. Вот злодейка! Вот Иуда! Мольер, Мещанин во дворянстве, III, 10. Поцелуй Иуды – поцелуй, который служит знаком предательства».
* * *
Каким образом на протяжении столетий могли сохраняться и поддерживаться подобные представления? Мы все время сталкиваемся с этой проблемой, которая станет более сложной и более загадочной по мере приближения к современной эпохе: но для прошедших веков, когда все образование было только религиозным, ответ представляется очевидным. По сути дела, ребенок в кругу семьи учится говорить и постигает первые моральные нормы, которые затем будут играть определяющую роль. Маленький христианин рос и учился отличать добро от зла, он узнавал о существовании странного нераскаявшегося народа, повинного в самом ужасном преступлении всех времен и поэтому презренного. Позднее, когда он станет посещать приходскую школу и проходить курс закона Божьего, он получит от своих учителей такие же уроки, как это видно из чтения учебников по религиозному воспитанию. В XVII веке эти учебники принимают свою окончательную форму. В интересующем нас аспекте то, что говорится в этих учебниках, безусловно имеет гораздо более важное значение, чем рассуждения нескольких эрудитов или возвышенные размышления Паскаля.
Было бы неправильно предполагать, что в подобных книгах содержались убедительные доказательства и пространные рассуждения, имеющие цель показать зловредность евреев. Эта истина считалась очевидной, всем известной и не нуждающейся в специальных доказательствах. Она служит своеобразным эталоном, абсолютным нулем зла, на фоне которого можно лучше оценить настоящие христианские добродетели, предостеречь грешника или развратника, дать им почувствовать, что если они не раскаются, то однажды их может постичь участь евреев…
Вопросы и ответы: это надежный и острый метод. Если ограничиться учебниками, то редко можно обнаружить катехизисы, в которых бы не затрагивалась эта тема.
«Почему Господь сделал все эти предзнаменования о смерти своего Сына? – Это было свидетельством против евреев. – Не является ли это также свидетельством против нас? – Да, если мы не извлечем урок из этой смерти». Это предостережение принадлежит перу Боссюэ.
Знаменитый катехизис аббата Флери, выдержавший семьдесят два переиздания за двести лет, разбирает эту проблему более подробно:
«Были ли (у Иисуса) враги? – Да, евреи. – Как далеко простиралась ненависть врагов Иисуса? – Они хотели погубить его. – Кто обещал предать его? – Иуда Искариот. (…) Почему этот город (Иерусалим) постигла такая участь? – Потому что он погубил Иисуса. – Что стало с евреями? – Они были обращены в рабство и рассеяны по всему миру. – Что стало с ними потом? – Они по-прежнему пребывают в этом состоянии. – В течении какого времени? – Уже семьсот лет».
Более лаконичным, но и содержащим больше угроз является катехизис Адриана Камбара, предназначенный, как это специально отмечает сам автор, «простонародью», тем, кто «не способен к большим дискуссиям и серьезным рассуждениям»:
«Большой ли это грех причащаться недостойным образом? – Это самый большой из всех грехов, потому что это означает вину за тело и кровь Христа, такую же как у Иуды и евреев, следовательно, за суд над ним и его осуждение».
Иуда и евреи, вина и предательство: это сближение всегда остается неизменным. Видно, что у наших авторов не слишком богатое воображение и что им не было никакой нужды заниматься «антиеврейской пропагандой» в эпоху, когда всем верующим было совершенно очевидно, что Иуда и евреи, бывшие и настоящие, являются заклятыми врагами Господа по неизъяснимой воле провидения. По сверхъестественному предназначению они стали постоянными вместилищами Зла: этим они отличаются от еретиков и от колдунов, которые пришли ко Злу индивидуально и в результате собственного свободного выбора…
Та же тенденция, только обогащенная множеством впечатляющих деталей, наличествует и в многочисленных жизнеописаниях Иисуса и святых, а также в рассказах о паломничествах, которые были предназначены для сравнительно более ограниченной аудитории.
Вот, например, отрывок из одного такого жизнеописания Иисуса:
«Одни били его по лицу, другие тыльной стороной ладони наносили удары по его благороднейшим и сладчайшим устам, некоторые плевали ему в лицо (ибо у евреев существует обычай плевать в лицо тем, кого они изгоняют из своих рядов), иные таскали его за бороду или за волосы, а также, как я думаю, топтали своими проклятыми ногами Господа ангелов (…). Продолжая плевать в его благороднейшее лицо, они били его палкой по голове так сильно, что шипы его тернового венца вонзались в эту палку и потом глубоко царапали его кожу, так что кровь текла по его щекам и лицу… Пилат приказал, чтобы в этом унизительном и бесчеловечном состоянии его привели и поставили перед всеми евреями, которые находились на улицах, чтобы не осквернить себя по случаю субботы. Эти несчастные сыновья Дьявола кричали в один голос: «Возьми его, распни его…»
После того как еврей женился и стал отцом семейства, был ли он «Талмид хахам» (знаток Талмуда), признанный мудрец в Израиле, или простой ростовщик, его жизнь была определена: он должен был заботиться о нуждах своих близких и служить Господу посредством трех ежедневных молитв, различных благословений и исполнения заповедей, которые следовало соблюдать в этой жизни и нарушать которые позволялось лишь при смертельной опасности.
Ростовщичество и ученые занятия отнюдь не считались несовместимыми. Напротив, в одном из авторитетных текстов даже отмечалось, что ростовщичество имеет то преимущество, что оставляет достаточно времени для учения.
Маленьких девочек обязательно обучали чтению и письму, но лишь в исключительных случаях они получали элементарные знания Талмуда. Они имели лишь самые приблизительные представления об иврите, поэтому первыми произведениями, написанными на идиш, стали книги, предназначенные для женщин. Таким образом возникла литература на народном языке, которая не обязательно была посвящена только религиозным вопросам. В результате, именно благодаря женщинам, в еврейские общины проникают светские интересы и развлечения.
Жизнь в гетто эпохи позднего средневековья во многих отношениях напоминает монастырский уклад религиозных орденов. Замкнутая жизнь общины, отгороженной от окружающего мира; жизнь, посвященная службе Господу, насыщенная набожностью и самоограничением, заполненная интеллектуальными и духовными занятиями; жизнь, протекающая в отказе от физических усилий с их радостями и трудностями – всевозможные аналогии возникают сами собой. В этом смысле показательно, что во многих немецких кодексах евреи и монахи упоминаются в одних и тех же разделах. Напрашивается вывод, что для христианского мира было естественным сближать священников, которые занимались служением Господу, с евреями, чьим господином был Люцифер… Конечно, принципиальная разница состояла в том, что священники принимали посвящение в сан и давали обет по Доброй воле и достигнув зрелости, в то время как призвание евреев стало почти исключительно наследственным. Но в любой момент и те, и другие могли изменить свой статус – одни путем отречения от Духовного сана, а другие с помощью обращения. Мы уже видели, что в случае с евреями это происходило достаточно редко.
Тем более впечатляющим представляется тот след, который эти ренегаты оставили в еврейской истории. Если во все времена евреи будоражили воображение и играли историческую роль, отнюдь не соответствующую их численности, то до какой же степени эта диспропорция становится впечатляющей в случае горстки еврейских отщепенцев, этого ничтожного меньшинства внутри меньшинства, столь многие представители которого стали знаменитыми. Согласно одному шутливому замечанию, эти ренегаты от апостола Павла до Карла Маркса стали основными творцами западной истории. Но если оставить в стороне парадоксы, то становится очевидным, что эти отступники, основным делом жизни которых часто становилось обличение и обращение евреев, были настоящим бедствием для еврейских общин. Мы уже сталкивались с несколькими подобными деятелями от Теобальда из Кембриджа до Никола Донэна; мы еще встретим и немало других – от Иоганна Пфефферкорна до Михаила Неофита.
Помимо тех бедствий, которые могли навлекать эти перебежчики, сам факт их отречения подрывал фундаментальные основы священной традиции, поражая евреев в наиболее уязвимое место. Нет ничего удивительного, что в этих условиях ренегаты становились объектами ненависти и презрения, не имевших себе равных. Следы этого отношения можно встретить и в наши дни даже среди наиболее «ассимилированных» и дальше всего отошедших от религии евреев. Не удивительно также и то, что искренние обращения были невозможны в эпоху, когда пропасть между евреями и христианами стала совершенно непреодолимой как практически, так и эмоционально, как в семейном, так и в социальном отношениях.
Где, когда и каким образом могли возникнуть контакты между проповедниками и новообращенными? И если даже каким-то чудом это оказалось возможным, то еврейский здравый смысл, тот самый простой и обыденный здравый смысл, который делает столь затруднительным понимание христианской тайны откровения, если только к ней не приучают с самого раннего детства, этот здравый смысл должен был стать непреодолимым препятствием. Прекрасной иллюстрацией этому может служить следующая еврейская притча:
«Некий государь, большой ценитель литературы и искусства, имел у себя на службе врача-еврея, с которым он любил вести теологические дискуссии. Однажды он взял его за руку, привел в свою библиотеку и сказал: «Смотри! Все эти ученые книги были написаны для доказательства истинности христианских догматов. А что есть у вас для утверждения ваших принципов?» – «Конечно, тринадцать догматов Маймонида могут уместиться на одном листе бумаги», – ответил еврей, – «Но как бы много ни было книг, которые вы мне показываете, ваше величество, и сколь ни велика их ценность, я никогда не мог понять, зачем, чтобы облегчить страдания человечества, Господь не придумал ничего лучше, чем пройти через тело некоей девственницы, принять человеческий облик, претерпеть тысячу мук и даже смерть – и все это без какого-либо ощутимого результата!»
(Читателя, шокированного или задетого предыдущими строками, я отсылаю к характерному труду отца П. Броуи – P. Browe Die Judenmission im Mittelalter und die P?pste, Rome, 1942. В этой книге автор со скрупулезной честностью приводит всевозможные еврейские рассуждения такого рода. Делая это, он поражается невероятной слепоте, которую проявляли евреи на протяжении столетий, что в свою очередь может служить доказательством трудностей, возникающих при обсуждении этих вопросов…)
V. ЭПОХА ГЕТТО (НАСТОЯЩИЙ АНТИСЕМИТИЗМ)
Мы теперь входим в тот период истории, когда, начиная с эпохи Возрождения, западный мир вступил на совершенно новые пути, когда во всех областях стали происходить изменения, чреватые самыми серьезными последствиями. Однако, несмотря на прогресс в области науки и техники и утверждение капиталистической системы, образ жизни и уровень мышления широких народных масс остается на прежнем уровне. Антисемитизм продолжает составлять неизбежную и неотъемлемую часть этого мира в том же самом виде, в каком он сложился в предыдущие эпохи. Что касается евреев, то они также продолжают существовать вплоть до времени кануна Французской революции, ничего не меняя в нравах и обычаях своих предков, пребывая в состоянии стагнации или «окаменения». Их столь специфический образ жизни в лоне враждебного общества обрел в польских гетто наиболее завершенные и, казалось бы, окончательные формы. С другой стороны, такие страны, как Франция и Англия, вплоть до начала XVIII века сохраняют запрет на проживание евреев на своей территории. Это положение и определяет естественным образом план данного раздела нашего исследования.
Сначала мы рассмотрим проблему антисемитизма и его проявлений в условиях отсутствия евреев, т. е. в каком-то смысле отвлеченный антисемитизм в его чистом виде. Затем на примере Германии мы сможем рассмотреть взаимозависимость между антисемитизмом и реакциями, вызванными присутствием евреев, т. е. то, что мы называем форсированным антисемитизмом. Наконец, особые условия, в которых оказался иудаизм в Польше, будут нас интересовать с другой точки зрения: здесь мы действительно сможем увидеть, как впервые после начала рассеяния европейские евреи смогли по-настоящему возродить свой народ.
Отвлеченный антисемитизм: Франция
Прежде всего следует задать вопрос, верно ли, что во Франции не осталось евреев после изгнания 1394 года? Некоторые историки, в частности Робер Аншель, высказали гипотезу, по которой часть евреев смогла остаться жить во Франции или тайно, или формально приняв обращение в христианство, т. е. в качестве «марранов». В поддержку этой гипотезы приводились искусно сформулированные аргументы. Далее мы увидим, что еще в 1650 году общественное мнение обвиняло достопочтенную корпорацию старьевщиков в том, что они тайно исповедовали иудаизм. Однако совершенно очевидно, что эти самые старьевщики, кем бы они ни были в XV веке (на этот счет нет никаких сведений), в XVII веке являлись лояльными добрыми католиками. Иными словами, мы здесь имеем дело с одним из тех ни на чем не основанных коллективных наваждений, весьма устойчивых и характерных для антисемитизма, впечатляющим примером которых могут служит португальские Judeus и Сhиеtas с Балеарских островов.
Совершенно очевидно, что с эпохи Возрождения во Франции больше не осталось и следа местных французских евреев, если не считать нескольких ономастических и топографических воспоминаний. Напротив, колонии так называемых «португальских» евреев-марранов возникли в начале XVI века в некоторых портах – в Байонне, Руане, Нанте и особенно в Бордо. Но они внешне исповедовали христианство, что было, разумеется, менее шокирующим для чувств той эпохи.
Часто это были значительные деятели, многие из которых являлись международными коммерсантами и в этом качестве находились под защитой властей, озабоченных прежде всего финансовыми потребностями. Весьма правдоподобно, что некоторые из них обосновались во внутренних частях страны, в Париже или в других местах. В целом, образованные французы были прекрасно осведомлены об их существовании. Выражение «испанский марран» (т. е. фальшивый) можно встретить у Дю Белле, а оборот «сын маррана» – у Клемана Маро. Но тот же самый Маро выражает свое изумление, увидев в Венеции «евреев, турков, арабов и мавров, которых здесь можно встретить целыми толпами каждый день».
Это означает, что для французов XVI века вид евреев, живущих открыто, должен был быть весьма непривычным. Монтень, сам бывший потомком марранов, также встречал евреев в Риме и даже посетил синагогу. Он тоже описывает это как любопытное и экзотическое зрелище. А поэт Сагон (который должен был понимать в этом толк, поскольку это он и был тем самым «сыном маррана», о котором писал Маро) сообщает, что:
«Франции едина в своей религии, Во Франции нет ни одного еврея, Не то, что в соседних странах».
В самом деле, до царствования Людовика XIV и аннексии Меца и Эльзаса известно лишь два или три случая, чтобы евреи открыто исповедовали во Франции свою религию. Прежде всего это Симон Молшо, которому Франциск I предложил кафедру иврита в Колледже Франции. Затем, в следующем столетии, и это имя необходимо особо подчеркнуть, – Эли Монтальто, ставший придворным лекарем Марии Медичи. Вокруг него сложился небольшой кружок евреев, как обращенных, так и необращенных, каббалистов, врачей просто шарлатанов, «сделавших своей профессией гадание… на основе каббалы», в эпоху, когда каббала была в моде, и когда многие выдающиеся умы занимались поиском философского камня или эликсира долголетия. Мозаид, беспокойный каббалист, прибывший из Лиссабона, чей образ был запечатлен Анатолем Франсом в романе «Харчевня королевы Гусиные лапы», мог попасть под влияние одного из членов этого кружка, поскольку эти люди пользовали« широкой известностью. Между прочим, эта история, имевшая плохой конец, заслуживает более подробного рассказа.
В это время (1611-1617 годы) итальянский авантюрист Кончино Кончини и его жена, фавориты регентши Марии Медичи, имели во Франции огромную власть. Ведущая роль в этой паре принадлежала женщине, страдавшей от того, что в наши дни называется неврозом. Она жаловалась на тысячи странных и таинственных недугов и безуспешно обращалась к самым знаменитым врачам и экзорцистам Франции и Наварры.
Монтальто, слава которого распространилась по всей Италии, жил в Венеции. Она обратилась к нему, но этот «великий иудей и настоящий еврей», «не желавший скрывать свою веру и преступать через нее», поставил условием своего приезда во Францию право открыто исповедовать иудаизм, добавив к этому, «что его убеждения можно узнать по одному единственному факту, а именно, что он не примет ни одного денье в день субботы». Это право было ему дано. Он прибыл, и, судя по всему, его искусство имело большой успех, поскольку он стал лечить саму регентшу и остался во Франции до конца своих дней. После смерти его тело было забальзамировано и похоронено на еврейском кладбище Амстердама. Без сомнения в свите Монтальто были евреи; вероятно также, что он вызвал во Францию некоторых евреев из Голландии, что ставилось ему в вину уже посмертно.
Тем временем, в 1615 году в Париже разразился большой скандал. Один из протеже ненавидимого всеми Кончини, итальянец Космо Ружер, настоятель монастыря Сент-Маэ в Бретани, находясь на смертном одре, отказался от соборования и предпочел умереть «атеистом». В результате его тело было закопано «на неосвященной земле». Автор хроники, которая донесла нам эту историю, заключает: «Похоже, что этот год был целиком заполнен безбожием и падением нравов. Недаром с самого его начала можно было видеть множество колдунов, евреев и чародеев, безнаказанно справлявших свои субботы, собиравшихся в синагогах и даже обосновавшихся при дворе». Немедленно были приняты самые серьезные меры, чтобы положить конец этому скандалу. По этому поводу энергично выступил Парижский парламент: эдикт 1394 года был торжественно возобновлен специальной грамотой, зарегистрированной 12 мая 1615 года.
«Исходя из того, что христианнейшие государи испытывают ненависть и отвращение ко всем народам, врагам Христа, и особенно к еврейскому народу, который они никогда не хотели терпеть в своем королевстве… и учитывая, что, как нам сообщили, вопреки эдиктам и ордонансам наших предшественников указанные евреи на протяжении нескольких лет тайно распространились во многих местах нашего королевства… Мы объявили, решили и повелели:
"Что все упомянутые евреи, которые находятся на территории нашего королевства, под страхом смерти и конфискации всего их имущества должны без всяких условий покинуть наши земли, на что им дается один месяц срока…"»
Следует особо отметить, что эдикт о высылке не распространялся на марранов Бордо и Байонны, поскольку это могло нанести большой ущерб сбору налогов в королевскую казну, и к тому же они соблюдали внешние требования христианской благопристойности. Этот эдикт распространялся только на «колдунов, евреев и магов» Парижа.
Двумя годами позже эти термины-близнецы «колдуны и евреи» часто использовались в ходе широкомасштабного судебного процесса над женой Кончино Кончини после убийства ее мужа.
Этот сплав колдовства с политикой в подобного рода делах родился отнюдь не вчера, и чете Кончини ставили в вину наряду со связями с заграницей и шпионажем еще и «оскорбление Божественного величия». «Разве не нашли в их доме книгу под названием «Хинук», которая является пособием по изучению еврейского языка…, и еще одну книгу, называющуюся «Махзор», т. е. полный пересмотр церковных служб»? (На самом деле, первая книга является пособием по изучению 613 заповедей, а вторая сборником праздничных молитв,- прим. ред.) Разве один из слуг не дал показания, «что госпожа занималась принесением в жертву петуха»? В то же время «из двух книг, представленных господином Королевским прокурором, следует, что принесение в жертву петуха – это иудейский обычай». Наконец, разве еще один свидетель, Филипп Дакен, «еврей, ставший христианином», не утверждал, что обвиняемая совершала и гораздо более серьезные колдовские обряды? В результате обвиняемая была приговорена к смерти и казнена в тот же день к большой радости жителей Парижа: многочисленные пасквили, памфлеты и даже театральные постановки были посвящены этому событию, а согласно массовым слухам настоящее имя обвиняемой – Софар, и она была еврейкой. Нет никаких сомнений, что она не была еврейкой; на самом деле, эта несчастная поборница черной магии умерла как добрая христианка.
Едва ли вся эта история свидетельствует о том, что окружавшие Кончини евреи-марраны были столь уж многочисленны и могущественны. После специальных разысканий в документах той эпохи можно найти еще несколько имен – Альварес, Гарсия, Верон, но после 1615 года о них больше нет никаких данных, за исключением упомянутого выше обращенного еврея Дакена, бывшего раввина, ставшего родоначальником целой династии врачей. Его внук Антуан был личным врачом Людовика XIV, Короля-Солнце.
Тем не менее, еще в течение долгого времени некоторым умам повсюду мерещились евреи. Так, в 1627 году Малерб, крайне раздосадованный тем, что он не смог выиграть судебный процесс, который он возбудил против убийц своего сына, видел в евреях источник своих неприятностей. Он писал одному из своих друзей: «Иудаизм распространился уже и на берега Сены. Остается лишь желать, чтобы он оставался лишь на берегах Иордана, и чтобы эта мерзость не распространялась среди добропорядочных людей, как это происходит сейчас. Другого пути нет. Мое дело справедливо – я стану сражаться повсюду с Божьей помощью, будь то в Иерусалиме и хоть со всеми двенадцатью коленями Израиля». (Можно подумать, что это написал Дрюмон).
Двумя столетиями позже Альфред де Виньи сочинил романтическую драму в пяти действиях «Маршал д'Анкр». В этой пьесе важная роль принадлежит еврею Монтальто. При этом в соответствии со штампами своего времени Альфред де Виньи значительно усилил « еврейские» черты своего персонажа, изменив его имя на Самуэль, и сделав ростовщиком. Как мы уже могли заметить, Анатоль Франс был более справедлив.
Это достаточно типичный случай, поэтому мы уделяем ему особое внимание. Врач-еврей, процветающий человек, в течение нескольких лет являющийся придворным лекарем, приглашает с собой в Париж свою свиту и нескольких друзей. Это оказалось достаточным для того, чтобы в 1615 году торжественно возобновить эдикт, изданный в 1394 году, чтобы развязать и направить широкомасштабный процесс о колдовстве, чтобы через двенадцать лет вызвать брань Малерба, а через два столетия будоражить воображение Виньи и Анатоля Франса. С другой стороны, справедливо, что эта история отражает ужас безбожия или простого неверия, которое отныне начинает представлять серьезную угрозу для прочности христианской веры.
На этом примере мы видим, что «еврейская проблема» продолжала беспокоить умы в эпоху, когда подавляющее большинство французов ни разу не видели ни одного еврея за всю свою жизнь. Именно в эту эпоху окончательно определяется значение слов национального словаря, как это приводится, например, в словаре Литтре:
«Еврей, -ка, сущ., м., ж. (…)
3) перен. и фамильярное. Тот, кто дает в долг под проценты или торгует по непомерно высокой цене, вообще тот кто жадно старается заработать. – Я уже давно не видел молодого Санша: этот молодой человек изо всех сил старается заработать, в общем, на мой вкус он вполне еврей. Ги Потен, Письма, т. II, стр. 186. Ах, черт возьми! Да ведь это жид, да ведь это арап! Ведь это уж выходит из двадцати пяти [процентов]! Мольер, Скупой, II, 1. Прощай, еврей, самый еврейский еврей во всем Париже. Реньар, Игрок, II, 14…»
Определение, которое удачно дополняется его теологическим дубликатом – Иудой:
«Иуда, сущ., м. (…)
2) перен. Предатель. – Это предатель. Это Иуда. Господин Иуда (…) Беранже. Г-н Иуда. Прил. Вот злодейка! Вот Иуда! Мольер, Мещанин во дворянстве, III, 10. Поцелуй Иуды – поцелуй, который служит знаком предательства».
* * *
Каким образом на протяжении столетий могли сохраняться и поддерживаться подобные представления? Мы все время сталкиваемся с этой проблемой, которая станет более сложной и более загадочной по мере приближения к современной эпохе: но для прошедших веков, когда все образование было только религиозным, ответ представляется очевидным. По сути дела, ребенок в кругу семьи учится говорить и постигает первые моральные нормы, которые затем будут играть определяющую роль. Маленький христианин рос и учился отличать добро от зла, он узнавал о существовании странного нераскаявшегося народа, повинного в самом ужасном преступлении всех времен и поэтому презренного. Позднее, когда он станет посещать приходскую школу и проходить курс закона Божьего, он получит от своих учителей такие же уроки, как это видно из чтения учебников по религиозному воспитанию. В XVII веке эти учебники принимают свою окончательную форму. В интересующем нас аспекте то, что говорится в этих учебниках, безусловно имеет гораздо более важное значение, чем рассуждения нескольких эрудитов или возвышенные размышления Паскаля.
Было бы неправильно предполагать, что в подобных книгах содержались убедительные доказательства и пространные рассуждения, имеющие цель показать зловредность евреев. Эта истина считалась очевидной, всем известной и не нуждающейся в специальных доказательствах. Она служит своеобразным эталоном, абсолютным нулем зла, на фоне которого можно лучше оценить настоящие христианские добродетели, предостеречь грешника или развратника, дать им почувствовать, что если они не раскаются, то однажды их может постичь участь евреев…
Вопросы и ответы: это надежный и острый метод. Если ограничиться учебниками, то редко можно обнаружить катехизисы, в которых бы не затрагивалась эта тема.
«Почему Господь сделал все эти предзнаменования о смерти своего Сына? – Это было свидетельством против евреев. – Не является ли это также свидетельством против нас? – Да, если мы не извлечем урок из этой смерти». Это предостережение принадлежит перу Боссюэ.
Знаменитый катехизис аббата Флери, выдержавший семьдесят два переиздания за двести лет, разбирает эту проблему более подробно:
«Были ли (у Иисуса) враги? – Да, евреи. – Как далеко простиралась ненависть врагов Иисуса? – Они хотели погубить его. – Кто обещал предать его? – Иуда Искариот. (…) Почему этот город (Иерусалим) постигла такая участь? – Потому что он погубил Иисуса. – Что стало с евреями? – Они были обращены в рабство и рассеяны по всему миру. – Что стало с ними потом? – Они по-прежнему пребывают в этом состоянии. – В течении какого времени? – Уже семьсот лет».
Более лаконичным, но и содержащим больше угроз является катехизис Адриана Камбара, предназначенный, как это специально отмечает сам автор, «простонародью», тем, кто «не способен к большим дискуссиям и серьезным рассуждениям»:
«Большой ли это грех причащаться недостойным образом? – Это самый большой из всех грехов, потому что это означает вину за тело и кровь Христа, такую же как у Иуды и евреев, следовательно, за суд над ним и его осуждение».
Иуда и евреи, вина и предательство: это сближение всегда остается неизменным. Видно, что у наших авторов не слишком богатое воображение и что им не было никакой нужды заниматься «антиеврейской пропагандой» в эпоху, когда всем верующим было совершенно очевидно, что Иуда и евреи, бывшие и настоящие, являются заклятыми врагами Господа по неизъяснимой воле провидения. По сверхъестественному предназначению они стали постоянными вместилищами Зла: этим они отличаются от еретиков и от колдунов, которые пришли ко Злу индивидуально и в результате собственного свободного выбора…
Та же тенденция, только обогащенная множеством впечатляющих деталей, наличествует и в многочисленных жизнеописаниях Иисуса и святых, а также в рассказах о паломничествах, которые были предназначены для сравнительно более ограниченной аудитории.
Вот, например, отрывок из одного такого жизнеописания Иисуса:
«Одни били его по лицу, другие тыльной стороной ладони наносили удары по его благороднейшим и сладчайшим устам, некоторые плевали ему в лицо (ибо у евреев существует обычай плевать в лицо тем, кого они изгоняют из своих рядов), иные таскали его за бороду или за волосы, а также, как я думаю, топтали своими проклятыми ногами Господа ангелов (…). Продолжая плевать в его благороднейшее лицо, они били его палкой по голове так сильно, что шипы его тернового венца вонзались в эту палку и потом глубоко царапали его кожу, так что кровь текла по его щекам и лицу… Пилат приказал, чтобы в этом унизительном и бесчеловечном состоянии его привели и поставили перед всеми евреями, которые находились на улицах, чтобы не осквернить себя по случаю субботы. Эти несчастные сыновья Дьявола кричали в один голос: «Возьми его, распни его…»