Страница:
В этих условиях изучение Талмуда, знание бесчисленных правил, положений и доказательств, восходящих к парфянскому Вавилону или к эпохе европейских крестовых походов, а также умение их применять в новых существующих условиях достигло в Польше XVI века недостижимых высот. «Пилпул» (буквально «перец») – так называли острую диалектику, состоявшую в том, чтобы найти в Талмуде два текста, которые бы противоречили друг другу по законам формальной логики, строго установить их взаимную несочетаемость, а затем примирить их с помощью каких-либо тончайших софизмов, как если бы требовалось разрезать в длину волос на четыре, восемь или даже шестнадцать частей.
Насколько эта умственная гимнастика, на первый взгляд кажущаяся совершенно бесплодной, развивает гибкость ума и удесятеряет способности к интеллектуальному труду, очевидно только тем, кто имел личный опыт подобных занятий, поскольку для неподготовленных мозгов талмудические рассуждения обычно представляют непреодолимые трудности (Привести пример такою рода также является трудной задачей. Крайне немногочисленны те авторы, которым удалось передать дух Талмуда в форме, доступной западному образованному читателю. Российскому читателю мы можем порекомендовать исследование раввина Адина Штайнзальца «Введение в Талмуд», вышедшее в Москве в 1994 г., а также изданный в 1995 г. 1-й том талмудического трактата «Бава Меция». Из старых изданий можно обратиться к семитомному труду «Мишна и Тосефта», опубликованному в начале XX века В. Переферковичем. Что касается простых смертных, то приводимая ниже притча может служить иллюстрацией той мысли, что в конечном итоге талмудические доказательства основываются на здравом смысле:
«Некий гой настаивал, чтобы талмудист объяснил ему, что такое Талмуд. В конце концов мудрец согласился и задал любопытному такой вопрос:
– Два человека спустились вниз через печную трубу. Когда они вылезли нару
жу, лицо одного из них оказалось покрыто сажей, а второй остался совершенно
чистым. Который из двух пойдет мыться?
– Тот, кто испачкался, – ответил гой.
– Нет, неверно. Испачкавшийся видит чистое лицо другого и думает, что и у
него все е порядке. А тот, кто остался чистым, видит грязное лицо второго и думает,
что с ним произошло то же самое.
– Я все понял! – воскликнул гой. – Я начинаю понимать, что такое Талмуд…
– Нет, ты ничего не понял, – отрезал раввин. – Как по твоему могло случиться, чтобы два человека спустились через одну и ту же трубу, и при этом один испачкался, а другой остался чистым?»).
Нужно ли говорить, что в подобных условиях эрудиция, даже если она была исключительно талмудической, ценилась польскими евреями еще выше, чем их предками в Германии, если такое вообще возможно. Кроме того, это первостепенное значение, отводившееся интеллектуальным ценностям, способствовало сглаживанию огромного социального неравенства, существовавшего в еврейской среде, где, как мы это видели, внутренняя власть автоматически попадала в руки богачей. Разумеется, с другой стороны, традиционная еврейская благотворительность также сглаживала социальные контрасты. Поэтому совершенно справедливо, что для этой эпохи положение польских евреев считалось наиболее завидным во всей диаспоре. Так что даже по правилам одной из распространенных тогда буквенных игр слово Полония (Польша) должно было читаться По-лан-иа («Бог пребывает здесь»).
Легко понять, что в подобной ситуации проблема польского антисемитизма возникла очень рано и в форме, сильно отличающейся от других европейских стран. До сих пор мы имели дело с мифологическим антисемитизмом, представлявшим собой смесь ненависти и религиозного рвения. Проявления этого антисемитизма находились в столь большом несоответствии с его видимыми причинами, что, как мы уже видели, он продолжал действовать даже при отсутствии евреев. Что касается данного случая, то хотя первые враждебные проявления практически могли возникнуть аналогичным образом, еврейское население стало столь многочисленным, а его социальная роль столь велика, что природа конфликта стала совершенно иной.
В Польше еврей был постоянным элементом существования своего соседа: он составлял неотъемлемую часть общественного организма. Польский христианин, будь то шляхтич, крестьянин или горожанин, обращался к еврею, чтобы купить или продать, взять в долг или заплатить налог, отправиться в путешествие или пойти в кабачок. Этот еврей, независимо от того, важный он или ничтожный, богатый или бедный, услужливый или жесткий, представлял собой повсеместную человеческую реальность, под воздействием которой вечная сатанинская маска стала частично исчезать. В результате первоначальный фундаменталистский аспект антисемитизма незаметно ушел на второй план. Но с другой стороны, этот еврей, который отныне стал для христианина частью привычной повседневности, превратился в объект специфических ассоциаций, связанных с некоторыми действиями и проблемами текущей жизни, которые естественным образом входят в общую борьбу за существование. Иными словами, мы теперь имеем дело с такой иудео-христианской враждебностью, с такой напряженностью, которая больше не носит специфического характера, больше не является необычной и вызывающей помутнение разума. Эта враждебность уже не исключает возможность согласия, поскольку по сути дела она в принципе не отличается от других конфликтов и напряженностей, возникающих в истории нашей цивилизации между различными социальными, национальными и религиозными группами. В крайнем случае, те специфически еврейские особенности, о которых мы уже неоднократно упоминали, в частности полное пренебрежение физическими упражнениями и достижениями, оставили свой след. «Тебе это пригодится, как сабля еврею», – гласит польская пословица. В сочетании с их отказом от Христа, эта особенность облегчает закрепление за евреями их традиционной роли страдания и терпения. Что же касается вопроса, становится ли в этих условиях антисемитизм более или, напротив, менее жестоким, то на него тем труднее ответить, что речь идет здесь о несовместимых величинах, поскольку одно и то же слово отражает в этом случае два различных явления. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться более подробно рассмотреть по отдельности отношение к евреям различных социальных групп.
Польская знать, сосредоточившая в своих руках основную власть и получавшая главную выгоду из деятельности евреев, была их естественным защитником. Здесь не мог возникнуть никакой конфликт интересов, если только не принимать во внимание некоторых нуждающихся мелких землевладельцев, которые могли соперничать с «придворными евреями» за милости крупного магната. Безусловно, знать относилась к евреям с еще более величественным презрением, чем к остальным классам общества, если такое вообще было возможно. Но в этом презрении не было много злобы. Показательно, что с наступлением эпохи книгопечатания, когда в Польше, как и повсюду в Европе, распространяется обычай обличения евреев, описания их пороков и преступлений б книгах и памфлетах, ни один текст такого рода не вышел из под пера автора, относящегося к знати.
Авторами большей части таких сочинений являлись христианские буржуа. Именно горожане, особенно жители крупных городов, находились в состоянии постоянной войны с евреями, шла ли речь о том, чтобы вытеснить их из коммерции или помешать заниматься ремеслом. По прямому заказу избираемых членов магистрата городской управы Кракова в 1618 году Себастьян Мичинский написал «Зеркало польской короны», где впервые со всеми подробностями разоблачалось богатство евреев, а также способы и приемы их коммерческой деятельности. Разоблачения религиозного характера играют в этом труде лишь второстепенную роль. То же самое можно сказать и о многочисленных сочинениях врача Слежковского, примерно в то же время задавшегося целью разоблачить обманные приемы, которые он приписывал своим еврейским коллегам и конкурентам.
Что же касается духовенства, то оно уделяло основное внимание религиозным обвинениям. В конце XVI века признанным авторитетом в этой области был иезуит Петр Скарга, самый знаменитый польский проповедник всех времен, автор «Жизнеописания святых» (Zywoty Swietych, 1579), книги, которая на протяжении столетий оставалась любимым чтением польского народа. Чудесная биография Симеона Тридентского занимала там достойное место. Сам Скарга в дальнейшем лично принял участие в качестве обвинителя на процессе по поводу осквернения святых даров. У него появились многочисленные подражатели, которые из поколения в поколение вносили свой вклад в подобные дела. Школяры и студенты, ученики иезуитов, были основными организаторами скандалов и столкновений, которые могли перерождаться в погромы, так что у евреев установился обычай выплачивать им ежегодно определенную сумму, чтобы избавиться от систематических притеснений с их стороны.
Что касается народных низов, угнетенных и неграмотных крестьян, то у них не было способов заявить свое мнение и сохранить его в истории, если только не считать за таковое те многочисленные пословицы и поговорки, которые служат традиционным источником народной мудрости. Некоторые из их числа представляются достаточно двусмысленными. Например: «Нам, крестьянам, всегда плохо: мы должны кормить сеньора, священника и еврея»; «Что крестьянин заработает, сеньор потратит, а еврей на этом наживется»; «Еврей, немец, а с ними дьявол – сыновья одной матери». Если судить по этим изречениям, народ смешивал всех эксплуататоров в одну кучу.
Потоп
В 1648 году разразились беспорядки и конфликты, вошедшие в польскую историю под названием «потопа». Они предвещали упадок Польши, положили конец золотому веку польских евреев и имели огромные последствия для иудаизма в целом.
Потоп начался с восстания украинских крестьян, крепостных, живших на огромных латифундиях за Днепром, принадлежавших польским магнатам. Эти крестьяне исповедовали греческую православную веру и испытывали единую ненависть к своим католическим господам и их еврейским управляющим и посредникам. Как отмечал один еврейский хронист того времени: «Греческий народ (казаки)… испытывал презрение и унижения со стороны польского народа и евреев… даже самые незначительные сыны Израиля, сами пребывающие в унижении, имели над ними власть». Характерно, что наш автор называет восставших «греками», а не «русскими» или «украинцами»; это подтверждает, что конфликт был не только социальным и национальным, но и религиозным. Знамя восстания было поднято знаменитым Богданом Хмельницким, которому удалось временно объединить в единое целое анархические отряды казаков, а также заключить союз с крымскими татарами. «Вспомните об оскорблениях, нанесенных вам поляками и евреями, их любимыми управляющими и агентами!» – восклицал Богдан Хмельницкий в своих «призывах» к украинскому населению: «Вспомните об их гнете, их несправедливости и лихоимстве!» Гнев крепостных должен был быть ужасен: в одной украинской хронике утверждалось, что некоторые паны отдавали в управление посредникам- евреям даже церкви, расположенные на их землях, так что требовалось их предварительное разрешение для совершения обрядов крещения, венчания и отпевания.
Отряды Хмельницкого обрушились на всю юго-восточную Польшу и достигли ворот Львова, уничтожая по дороге без разбора поляков и евреев, иногда давая пощаду тем, кто соглашался обратиться в православие. Это было неодолимое народное восстание, сопровождавшееся массовыми избиениями, многочисленные описания которых оставшимися в живых современниками составлены в том традиционном торжественном стиле, многочисленные примеры которого мы уже неоднократно приводили ранее. Один из авторов сравнивает эту катастрофу с «третьим разрушением Храма». Однако содержание этих свидетельств отличается реализмом и подробностью в деталях (В этих хрониках содержатся описания ужасных зверств: «…грудных младенцев резали на руках их матерей, разрывая их на части как рыб. Вспарывали животы беременным женщинам, вытаскивали младенца и били им по лицу матери; другим клали в разрезанный живот живую кошку, зашивали его и отрубали руки, чтобы они не могли вынуть кошку…», и тому подобное. Некоторые пассажи этих хроник имеют бесспорный характер точно зафиксированных событий, которые автор видел собственными глазами.). На протяжении последующих лет беспорядки и убийства то прекращались, то вспыхивали вновь много раз, пока Хмельницкий не решил принять протекторат Москвы. За этим последовала польско-русская война, отягощенная шведской интервенцией, и конфликт превратился в войну всех против всех. При этом несчастная Польша служила постоянным театром военных действий. Царские войска захватили Белоруссию и Литву, при этом проявив к евреям точно такое же отношение, как и их союзники казаки на юге. Шведская армия оккупировала собственно Польшу, захватив Варшаву и Краков. Здесь речь шла о более организованной армии, командиры которой придерживались иных обычаев. Вместо того, чтобы убивать евреев, они получали от них припасы. В результате, когда поляки вернулись, они обвинили всех евреев в измене, так что во многих местах они были подвергнуты общей каре. Таким образом, между 1648 и 1658 годами практически не осталось полностью уцелевших еврейских общин. На левом берегу Днепра больше не было ни одного еврея. Те, кому удалось уцелеть, были проданы в рабство туркам. На правом берегу сохранились лишь горстки уцелевших. Во внутренних частях страны потери были не столь велики, тем не менее общее число жертв составляло несколько десятков тысяч, возможно, доходило даже до ста тысяч. Разумеется, от потопа пострадало все население страны, и с того времени Польша перестала быть могущественным государством. Но удар, нанесенный евреям имел еще более фатальные последствия, потому что они были первыми и излюбленными жертвами убийств и грабежей, а также потому что их существование было в целом гораздо менее надежным, чем других социальных групп. Они уже никогда больше не смогли оправиться.
Начиная со второй половины XVII века, евреи уже не являлись основными банкирами страны; эта роль перешла к христианским капиталистам, особенно к религиозным общинам, церквам и монастырям, чьи богатства состояли преимущественно из земельных владений и остались нетронутыми. Евреи, как общины, так и отдельные лица, оказываются их должниками. Хроническая задолженность кагалов, предпринимавших отчаянные усилия поддержать экономическое положение евреев, превратилась в серьезную социальную проблему Польши. Эта проблема продолжала усугубляться вплоть до конца XVI?? века. В 1765 году польский сейм одним росчерком пера упраздняет «Ваад четырех стран», еврейский федеративный орган, найдя более выгодным вместо прежнего всеобщего единого налога, ввести для евреев подушную подать в размере двух злотых на человека. Таким образом закончилась полугосударственная автономия евреев.
Началось повальное обнищание. Еврейский «социальный класс» приходит в упадок и постепенно в ходе этого процесса исчезает. (Условно здесь можно применить интерпретацию марксистского толка.) В поисках куска хлеба часть евреев эмигрирует, другие пытаются обосноваться в деревнях в качестве трактирщиков и кабатчиков, ремесленников и бродячих торговцев; большинство впадает в крайнюю нищету.
Новые духовные и религиозные течения были неразрывно связаны с этими социальными изменениями. Они накладывают специфический отпечаток на склад ума польских евреев, который в дальнейшем приобретет далеко идущие последствия для всей диаспоры. Это был примечательный процесс взаимовлияний, полем которых служила вся Европа и в которых свою роль сыграет и проникновение христианских концепций. (На этот раз они не ограничатся деталями повседневной жизни и нравов, но повлияют на новые мессианские движения.) Именно таким образом окончательно сформируется еврейская нация, прочно утвердившаяся на берегах Вислы и в лесах Карпат.
В 1650 году «Ваад четырех стран» объявляет национальный траур в память о первых жертвах: в течение трех лет польским евреям запрещается носить одежды из шелка или бархата. Устанавливается ежегодный пост 20 сивана, в годовщину одного из первых массовых убийств, совершенных казаками в Немирове. Этот пост будет строго соблюдаться вплоть до начала XX века. Раввины составляют новые плачи {«селишот» и «кинот»), их поют в синагогах вслед за теми, которые по традиции посвящены памяти жертв крестовых походов. Также по традиции евреи предаются раскаянию, видя в постигших их несчастьях справедливое наказание за свои грехи и стараясь искупить их более строгим самоограничением и набожностью. В 1676 году «Ваад четырех стран» провозгласил в своем призыве: «Мы совершили тяжелые грехи перед нашим Господом. Беспорядок все возрастает, жизнь становится все тяжелее, наш народ не имеет никакого значения среди других народов. Даже удивительно, что среди всех этих несчастий мы продолжаем существовать, Единственное, что нам остается делать – это объединиться в единый союз и строго соблюдать Заповеди Всевышнего и предписания наших наставников и вождей».
Однако беженцы распространяются по всем углам Европы и разносят печальные вести. Повсюду еврейские общины соперничают в желании прийти им на помощь. Беженцами становятся знаменитые раввины, и их знания обеспечивают им самый лучший прием. Некоторые превращаются в странствующих мудрецов, как, например, талмудист Цви-Гирш Ашкенази, сын раввина Вильны, который жил и преподавал в Офене, Сараево, Вене, Венеции, Праге, Альтоне, Амстердаме и Лондоне, чтобы на склоне своих дней вернуться во Львов. Другие предпочитали более спокойную жизнь и на какое-то время практически монополизировали посты раввинов, особенно в Германии. В соответствии с формулой историка Греца весь европейский иудаизм «полонизируется». Простые люди тысячами эмигрируют в Венгрию и Румынию, быстро поглощая своим количеством мелкие местные еврейские колонии. Повсюду происходит сбор средств на поддержку изгнанников, но прежде всего на выкуп евреев, проданных в рабство и собранных в больших количествах в Константинополе. Сборщики объезжают всю Европу, и даже традиционные пожертвования в пользу евреев Иерусалима в течение некоторого времени оказываются забытыми. Никогда еще с самого начала рассеяния еврейская солидарность не проявлялась в гаком широком масштабе. Все были потрясены катастрофой, которая обрушилась в 1648 году на главную европейскую цитадель иудаизма.
1648 год: по любопытному совпадению этот год уже имел для многих евреев особое значение. Уже давно каббалисты утверждали, что в соответствии с книгой Зогар в этом году произойдет пришествие Мессии. Разумеется, в трагедии Польши они увидели яркое подтверждение этого пророчества. Освобождение было близко, провозглашали они, речь идет лишь о невыносимых родовых муках… (Можно заметить, что знаменитый образ Маркса о «родовых муках истории» восходит к этому источнику.) К тому же довольно примитивный акростих, основанный на имени Хмельницкого, написанном еврейскими буквами, гласил: «Страдания рождения Мессии обрушатся на мир», что также подтверждало приближения последнего часа, которого столь страстно ждали…
Между тем еврейская история не знала недостатка в претендентах на звание Мессии, которые, как правило, получали больше тумаков, чем приветственных возгласов. На протяжении почти целого тысячелетия им не удавалось выйти за узкие местные границы и породить в рамках иудаизма устойчивые движения. Для того, чтобы это удалось одному из них, потребовалось это исключительное стечение обстоятельств и, прежде всего, огромное отчаяние. Тот факт, что было популярным и другое знаменитое предсказание, на этот раз чисто христианского происхождения, согласно которому апокалипсис должен был наступить в 1666 году, лишь облегчил Саббатаю Цеви его задачу.
Мы уже говорили об этом удивительном персонаже, двоеженце, женихе Торы, но при этом мусульманине, хотя и короле евреев, вся карьера которого разворачивалась в лоне сефардского иудаизма. Напомним только, что самый знаменитый из ложных мессий впервые предстал перед еврейскими массами в Смирне, своем родном городе, в 1648 году с большой пышностью женился на молодой польской еврейке, сбежавшей из христианского монастыря. Одни говорили, что это была предопределенная судьбой невеста Мессии, другие называли ее женщиной легкого поведения. После многочисленных приключений он отправился в 1666 году потребовать у султана трон, чтобы в результате закончить свои дни в качестве Мехмета Эфенди на службе у Высокой Порты… Мы также имели возможность упомянуть брожение масс и надежды, которые его обещания и его новое богословие вызвали у евреев Гамбурга и Амстердама; они были столь же сильны в Авиньоне и Вене, Каире и Салониках, а в подвергнувшейся столь трагическим испытаниям Польше они были даже еще сильней.
Чем сильнее обрушившиеся несчастья, тем более насущным становится нужда в неминуемом спасении. Один христианский свидетель уверяет нас, что в Польше в 1666 году «евреи возрадовались и стали питать надежды, что Мессия поместит их на облако и перенесет в Иерусалим. В это время они постились несколько дней в неделю, не давая еды даже своим малолетним детям, совершали обливания холодной водой из проруби и повторяли какие-то недавно придуманные молитвы. Если над каким-то местечком небо покрывалось тучами, евреи начинали хвастаться перед христианами, говоря, что Мессия немедленно унесет их, чтобы поселить в стране Израиля и в Иерусалиме…» В результате были беспорядки и конфликты, так что король Ян-Казимир вынужден был издать специальный ордонанс, запрещающий евреям слишком открытые демонстрации и пропаганду, а христианам мстить им под этим предлогом.
Вопреки тому, что произошло на Западе, где провал ложного мессии быстро положил конец экзальтации еврейских масс, в Польше саббатианское движение пустило глубокие корни; из года в год ожидали воскресения Саббатая, Еще в 1700 году толпа его почитателей, насчитывающая более тысячи человек, отправилась в путь, чтобы достичь Земли Обетованной, и сумела добраться до Иерусалима. Несмотря на угрозу отлучения другие проповедники пытались распространять добрую весть как в Польше, так и в Западной Европе. Раввины Амстердама в обращении, датированном 1725 годом, жаловались: «Раньше Тора приходила из Польши, а теперь эта страна стала очагом заразы для других стран».
В эту эпоху шарлатаны и реформаторы, ложные мессии и лжеЦеви наводнили Польшу и еще больше столь пострадавшую Украину. Самым знаменитым из них был Яков Франк, великий жрец нового культа, где любопытным образом смещались еврейские традиции и вера в Святую Троицу – удобный переход к полному отречению.
Но лучший ответ народным ожиданиям дало мощное хасидское движение, которое неотвратимо распространялось. Под давлением социальных нужд строгое раввинистическое учение, бывшее результатом тысячелетней городской жизни и высокоразвитой интеллектуальной культуры, уступает место в подавляющей части Польши религии, полностью пропитанной мистицизмом, приспособленной к нуждам угнетенных и непросвещенных масс, живущих в большой раздробленности в мелких поселениях и деревнях.
О личности основателя хасидизма легендарного Баал-Шем-Това (Бешта) известно очень мало, а то, что известно, неточно и приблизительно. Проповеднической деятельности Бешта предшествовало длительное пребывание «в пустыне», а именно жизнь отшельника в гуще диких карпатских лесов; он прибегал к простому и доступному для всех учению и объяснял его с помощью притч. Он утверждая его с помощью таких неопровержимых и прямых доказательств, какими являются чудесные исцеления и изгнания злых духов. Он проповедовал веру, надежду и стремление к Богу, вездесущему в мире в виде «священной искры», являющейся единственной подлинной реальностью, так что достаточно присоединиться к ней, чтобы убедиться, что так называемый ощущаемый земной мир со своими несчастьями и муками представляет собой лишь сеть иллюзорных фантомов.
Толпы жаждущих услышать это столь утешительное учение вскоре стали стекаться к Бешту. Из Подолии, где он жил, его ученики старались распространить слова учителя как можно дальше. Его учение распространялось так быстро в том числе и потому, что оно соответствовало народной оппозиции против олигархии богатых и раввинов и в конечном итоге привело к установлению еще более деспотической власти. Во всех городах и местечках Польши возникали хасидские общины во главе с «цадиком», т. е. «справедливым». Необходимо уточнить, что важнейшей особенностью хасидизма было существование «справедливого», человека, имевшего непосредственный доступ к Высшей власти и даже пользующего там некоторым влиянием, на что, разумеется, не может претендовать простой смертный, глубоко увязший в своей телесной оболочке. Таким образом, оказалась отброшенной прекрасная и глубокая фундаментальная идея иудаизма, по которой каждый человек должен сам предстать перед своим Творцом, один и лицом к лицу.
Одним из первых результатов стало возникновение в лоне иудаизма настоящего раскола, которого он не знал уже целое тысячелетие после караимского раскола. Традиционные раввины старались уничтожить в зародыше эту «секту», которая была для них безусловно еретической. В течение тридцати с лишним лет, с 1772 по 1804 год, разворачивалась отчаянная борьба, которая велась с помощью предписаний, торжественных отлучений и даже разоблачений перед властями. Хасидов без оснований объединяли с саббатианцами, а также с последователями Якова Франка, что было совершенно неоправданно. Их упрекали в пренебрежении священными обрядами и обычаями, в невежестве и странных манерах, их даже подозревали в тайных преступлениях. Процитируем одно из посланий, принадлежащее перу знаменитого мудреца Вильны, гаона Элиягу:
Насколько эта умственная гимнастика, на первый взгляд кажущаяся совершенно бесплодной, развивает гибкость ума и удесятеряет способности к интеллектуальному труду, очевидно только тем, кто имел личный опыт подобных занятий, поскольку для неподготовленных мозгов талмудические рассуждения обычно представляют непреодолимые трудности (Привести пример такою рода также является трудной задачей. Крайне немногочисленны те авторы, которым удалось передать дух Талмуда в форме, доступной западному образованному читателю. Российскому читателю мы можем порекомендовать исследование раввина Адина Штайнзальца «Введение в Талмуд», вышедшее в Москве в 1994 г., а также изданный в 1995 г. 1-й том талмудического трактата «Бава Меция». Из старых изданий можно обратиться к семитомному труду «Мишна и Тосефта», опубликованному в начале XX века В. Переферковичем. Что касается простых смертных, то приводимая ниже притча может служить иллюстрацией той мысли, что в конечном итоге талмудические доказательства основываются на здравом смысле:
«Некий гой настаивал, чтобы талмудист объяснил ему, что такое Талмуд. В конце концов мудрец согласился и задал любопытному такой вопрос:
– Два человека спустились вниз через печную трубу. Когда они вылезли нару
жу, лицо одного из них оказалось покрыто сажей, а второй остался совершенно
чистым. Который из двух пойдет мыться?
– Тот, кто испачкался, – ответил гой.
– Нет, неверно. Испачкавшийся видит чистое лицо другого и думает, что и у
него все е порядке. А тот, кто остался чистым, видит грязное лицо второго и думает,
что с ним произошло то же самое.
– Я все понял! – воскликнул гой. – Я начинаю понимать, что такое Талмуд…
– Нет, ты ничего не понял, – отрезал раввин. – Как по твоему могло случиться, чтобы два человека спустились через одну и ту же трубу, и при этом один испачкался, а другой остался чистым?»).
Нужно ли говорить, что в подобных условиях эрудиция, даже если она была исключительно талмудической, ценилась польскими евреями еще выше, чем их предками в Германии, если такое вообще возможно. Кроме того, это первостепенное значение, отводившееся интеллектуальным ценностям, способствовало сглаживанию огромного социального неравенства, существовавшего в еврейской среде, где, как мы это видели, внутренняя власть автоматически попадала в руки богачей. Разумеется, с другой стороны, традиционная еврейская благотворительность также сглаживала социальные контрасты. Поэтому совершенно справедливо, что для этой эпохи положение польских евреев считалось наиболее завидным во всей диаспоре. Так что даже по правилам одной из распространенных тогда буквенных игр слово Полония (Польша) должно было читаться По-лан-иа («Бог пребывает здесь»).
Легко понять, что в подобной ситуации проблема польского антисемитизма возникла очень рано и в форме, сильно отличающейся от других европейских стран. До сих пор мы имели дело с мифологическим антисемитизмом, представлявшим собой смесь ненависти и религиозного рвения. Проявления этого антисемитизма находились в столь большом несоответствии с его видимыми причинами, что, как мы уже видели, он продолжал действовать даже при отсутствии евреев. Что касается данного случая, то хотя первые враждебные проявления практически могли возникнуть аналогичным образом, еврейское население стало столь многочисленным, а его социальная роль столь велика, что природа конфликта стала совершенно иной.
В Польше еврей был постоянным элементом существования своего соседа: он составлял неотъемлемую часть общественного организма. Польский христианин, будь то шляхтич, крестьянин или горожанин, обращался к еврею, чтобы купить или продать, взять в долг или заплатить налог, отправиться в путешествие или пойти в кабачок. Этот еврей, независимо от того, важный он или ничтожный, богатый или бедный, услужливый или жесткий, представлял собой повсеместную человеческую реальность, под воздействием которой вечная сатанинская маска стала частично исчезать. В результате первоначальный фундаменталистский аспект антисемитизма незаметно ушел на второй план. Но с другой стороны, этот еврей, который отныне стал для христианина частью привычной повседневности, превратился в объект специфических ассоциаций, связанных с некоторыми действиями и проблемами текущей жизни, которые естественным образом входят в общую борьбу за существование. Иными словами, мы теперь имеем дело с такой иудео-христианской враждебностью, с такой напряженностью, которая больше не носит специфического характера, больше не является необычной и вызывающей помутнение разума. Эта враждебность уже не исключает возможность согласия, поскольку по сути дела она в принципе не отличается от других конфликтов и напряженностей, возникающих в истории нашей цивилизации между различными социальными, национальными и религиозными группами. В крайнем случае, те специфически еврейские особенности, о которых мы уже неоднократно упоминали, в частности полное пренебрежение физическими упражнениями и достижениями, оставили свой след. «Тебе это пригодится, как сабля еврею», – гласит польская пословица. В сочетании с их отказом от Христа, эта особенность облегчает закрепление за евреями их традиционной роли страдания и терпения. Что же касается вопроса, становится ли в этих условиях антисемитизм более или, напротив, менее жестоким, то на него тем труднее ответить, что речь идет здесь о несовместимых величинах, поскольку одно и то же слово отражает в этом случае два различных явления. Единственное, что мы можем сделать, это попытаться более подробно рассмотреть по отдельности отношение к евреям различных социальных групп.
Польская знать, сосредоточившая в своих руках основную власть и получавшая главную выгоду из деятельности евреев, была их естественным защитником. Здесь не мог возникнуть никакой конфликт интересов, если только не принимать во внимание некоторых нуждающихся мелких землевладельцев, которые могли соперничать с «придворными евреями» за милости крупного магната. Безусловно, знать относилась к евреям с еще более величественным презрением, чем к остальным классам общества, если такое вообще было возможно. Но в этом презрении не было много злобы. Показательно, что с наступлением эпохи книгопечатания, когда в Польше, как и повсюду в Европе, распространяется обычай обличения евреев, описания их пороков и преступлений б книгах и памфлетах, ни один текст такого рода не вышел из под пера автора, относящегося к знати.
Авторами большей части таких сочинений являлись христианские буржуа. Именно горожане, особенно жители крупных городов, находились в состоянии постоянной войны с евреями, шла ли речь о том, чтобы вытеснить их из коммерции или помешать заниматься ремеслом. По прямому заказу избираемых членов магистрата городской управы Кракова в 1618 году Себастьян Мичинский написал «Зеркало польской короны», где впервые со всеми подробностями разоблачалось богатство евреев, а также способы и приемы их коммерческой деятельности. Разоблачения религиозного характера играют в этом труде лишь второстепенную роль. То же самое можно сказать и о многочисленных сочинениях врача Слежковского, примерно в то же время задавшегося целью разоблачить обманные приемы, которые он приписывал своим еврейским коллегам и конкурентам.
Что же касается духовенства, то оно уделяло основное внимание религиозным обвинениям. В конце XVI века признанным авторитетом в этой области был иезуит Петр Скарга, самый знаменитый польский проповедник всех времен, автор «Жизнеописания святых» (Zywoty Swietych, 1579), книги, которая на протяжении столетий оставалась любимым чтением польского народа. Чудесная биография Симеона Тридентского занимала там достойное место. Сам Скарга в дальнейшем лично принял участие в качестве обвинителя на процессе по поводу осквернения святых даров. У него появились многочисленные подражатели, которые из поколения в поколение вносили свой вклад в подобные дела. Школяры и студенты, ученики иезуитов, были основными организаторами скандалов и столкновений, которые могли перерождаться в погромы, так что у евреев установился обычай выплачивать им ежегодно определенную сумму, чтобы избавиться от систематических притеснений с их стороны.
Что касается народных низов, угнетенных и неграмотных крестьян, то у них не было способов заявить свое мнение и сохранить его в истории, если только не считать за таковое те многочисленные пословицы и поговорки, которые служат традиционным источником народной мудрости. Некоторые из их числа представляются достаточно двусмысленными. Например: «Нам, крестьянам, всегда плохо: мы должны кормить сеньора, священника и еврея»; «Что крестьянин заработает, сеньор потратит, а еврей на этом наживется»; «Еврей, немец, а с ними дьявол – сыновья одной матери». Если судить по этим изречениям, народ смешивал всех эксплуататоров в одну кучу.
Потоп
В 1648 году разразились беспорядки и конфликты, вошедшие в польскую историю под названием «потопа». Они предвещали упадок Польши, положили конец золотому веку польских евреев и имели огромные последствия для иудаизма в целом.
Потоп начался с восстания украинских крестьян, крепостных, живших на огромных латифундиях за Днепром, принадлежавших польским магнатам. Эти крестьяне исповедовали греческую православную веру и испытывали единую ненависть к своим католическим господам и их еврейским управляющим и посредникам. Как отмечал один еврейский хронист того времени: «Греческий народ (казаки)… испытывал презрение и унижения со стороны польского народа и евреев… даже самые незначительные сыны Израиля, сами пребывающие в унижении, имели над ними власть». Характерно, что наш автор называет восставших «греками», а не «русскими» или «украинцами»; это подтверждает, что конфликт был не только социальным и национальным, но и религиозным. Знамя восстания было поднято знаменитым Богданом Хмельницким, которому удалось временно объединить в единое целое анархические отряды казаков, а также заключить союз с крымскими татарами. «Вспомните об оскорблениях, нанесенных вам поляками и евреями, их любимыми управляющими и агентами!» – восклицал Богдан Хмельницкий в своих «призывах» к украинскому населению: «Вспомните об их гнете, их несправедливости и лихоимстве!» Гнев крепостных должен был быть ужасен: в одной украинской хронике утверждалось, что некоторые паны отдавали в управление посредникам- евреям даже церкви, расположенные на их землях, так что требовалось их предварительное разрешение для совершения обрядов крещения, венчания и отпевания.
Отряды Хмельницкого обрушились на всю юго-восточную Польшу и достигли ворот Львова, уничтожая по дороге без разбора поляков и евреев, иногда давая пощаду тем, кто соглашался обратиться в православие. Это было неодолимое народное восстание, сопровождавшееся массовыми избиениями, многочисленные описания которых оставшимися в живых современниками составлены в том традиционном торжественном стиле, многочисленные примеры которого мы уже неоднократно приводили ранее. Один из авторов сравнивает эту катастрофу с «третьим разрушением Храма». Однако содержание этих свидетельств отличается реализмом и подробностью в деталях (В этих хрониках содержатся описания ужасных зверств: «…грудных младенцев резали на руках их матерей, разрывая их на части как рыб. Вспарывали животы беременным женщинам, вытаскивали младенца и били им по лицу матери; другим клали в разрезанный живот живую кошку, зашивали его и отрубали руки, чтобы они не могли вынуть кошку…», и тому подобное. Некоторые пассажи этих хроник имеют бесспорный характер точно зафиксированных событий, которые автор видел собственными глазами.). На протяжении последующих лет беспорядки и убийства то прекращались, то вспыхивали вновь много раз, пока Хмельницкий не решил принять протекторат Москвы. За этим последовала польско-русская война, отягощенная шведской интервенцией, и конфликт превратился в войну всех против всех. При этом несчастная Польша служила постоянным театром военных действий. Царские войска захватили Белоруссию и Литву, при этом проявив к евреям точно такое же отношение, как и их союзники казаки на юге. Шведская армия оккупировала собственно Польшу, захватив Варшаву и Краков. Здесь речь шла о более организованной армии, командиры которой придерживались иных обычаев. Вместо того, чтобы убивать евреев, они получали от них припасы. В результате, когда поляки вернулись, они обвинили всех евреев в измене, так что во многих местах они были подвергнуты общей каре. Таким образом, между 1648 и 1658 годами практически не осталось полностью уцелевших еврейских общин. На левом берегу Днепра больше не было ни одного еврея. Те, кому удалось уцелеть, были проданы в рабство туркам. На правом берегу сохранились лишь горстки уцелевших. Во внутренних частях страны потери были не столь велики, тем не менее общее число жертв составляло несколько десятков тысяч, возможно, доходило даже до ста тысяч. Разумеется, от потопа пострадало все население страны, и с того времени Польша перестала быть могущественным государством. Но удар, нанесенный евреям имел еще более фатальные последствия, потому что они были первыми и излюбленными жертвами убийств и грабежей, а также потому что их существование было в целом гораздо менее надежным, чем других социальных групп. Они уже никогда больше не смогли оправиться.
Начиная со второй половины XVII века, евреи уже не являлись основными банкирами страны; эта роль перешла к христианским капиталистам, особенно к религиозным общинам, церквам и монастырям, чьи богатства состояли преимущественно из земельных владений и остались нетронутыми. Евреи, как общины, так и отдельные лица, оказываются их должниками. Хроническая задолженность кагалов, предпринимавших отчаянные усилия поддержать экономическое положение евреев, превратилась в серьезную социальную проблему Польши. Эта проблема продолжала усугубляться вплоть до конца XVI?? века. В 1765 году польский сейм одним росчерком пера упраздняет «Ваад четырех стран», еврейский федеративный орган, найдя более выгодным вместо прежнего всеобщего единого налога, ввести для евреев подушную подать в размере двух злотых на человека. Таким образом закончилась полугосударственная автономия евреев.
Началось повальное обнищание. Еврейский «социальный класс» приходит в упадок и постепенно в ходе этого процесса исчезает. (Условно здесь можно применить интерпретацию марксистского толка.) В поисках куска хлеба часть евреев эмигрирует, другие пытаются обосноваться в деревнях в качестве трактирщиков и кабатчиков, ремесленников и бродячих торговцев; большинство впадает в крайнюю нищету.
Новые духовные и религиозные течения были неразрывно связаны с этими социальными изменениями. Они накладывают специфический отпечаток на склад ума польских евреев, который в дальнейшем приобретет далеко идущие последствия для всей диаспоры. Это был примечательный процесс взаимовлияний, полем которых служила вся Европа и в которых свою роль сыграет и проникновение христианских концепций. (На этот раз они не ограничатся деталями повседневной жизни и нравов, но повлияют на новые мессианские движения.) Именно таким образом окончательно сформируется еврейская нация, прочно утвердившаяся на берегах Вислы и в лесах Карпат.
В 1650 году «Ваад четырех стран» объявляет национальный траур в память о первых жертвах: в течение трех лет польским евреям запрещается носить одежды из шелка или бархата. Устанавливается ежегодный пост 20 сивана, в годовщину одного из первых массовых убийств, совершенных казаками в Немирове. Этот пост будет строго соблюдаться вплоть до начала XX века. Раввины составляют новые плачи {«селишот» и «кинот»), их поют в синагогах вслед за теми, которые по традиции посвящены памяти жертв крестовых походов. Также по традиции евреи предаются раскаянию, видя в постигших их несчастьях справедливое наказание за свои грехи и стараясь искупить их более строгим самоограничением и набожностью. В 1676 году «Ваад четырех стран» провозгласил в своем призыве: «Мы совершили тяжелые грехи перед нашим Господом. Беспорядок все возрастает, жизнь становится все тяжелее, наш народ не имеет никакого значения среди других народов. Даже удивительно, что среди всех этих несчастий мы продолжаем существовать, Единственное, что нам остается делать – это объединиться в единый союз и строго соблюдать Заповеди Всевышнего и предписания наших наставников и вождей».
Однако беженцы распространяются по всем углам Европы и разносят печальные вести. Повсюду еврейские общины соперничают в желании прийти им на помощь. Беженцами становятся знаменитые раввины, и их знания обеспечивают им самый лучший прием. Некоторые превращаются в странствующих мудрецов, как, например, талмудист Цви-Гирш Ашкенази, сын раввина Вильны, который жил и преподавал в Офене, Сараево, Вене, Венеции, Праге, Альтоне, Амстердаме и Лондоне, чтобы на склоне своих дней вернуться во Львов. Другие предпочитали более спокойную жизнь и на какое-то время практически монополизировали посты раввинов, особенно в Германии. В соответствии с формулой историка Греца весь европейский иудаизм «полонизируется». Простые люди тысячами эмигрируют в Венгрию и Румынию, быстро поглощая своим количеством мелкие местные еврейские колонии. Повсюду происходит сбор средств на поддержку изгнанников, но прежде всего на выкуп евреев, проданных в рабство и собранных в больших количествах в Константинополе. Сборщики объезжают всю Европу, и даже традиционные пожертвования в пользу евреев Иерусалима в течение некоторого времени оказываются забытыми. Никогда еще с самого начала рассеяния еврейская солидарность не проявлялась в гаком широком масштабе. Все были потрясены катастрофой, которая обрушилась в 1648 году на главную европейскую цитадель иудаизма.
1648 год: по любопытному совпадению этот год уже имел для многих евреев особое значение. Уже давно каббалисты утверждали, что в соответствии с книгой Зогар в этом году произойдет пришествие Мессии. Разумеется, в трагедии Польши они увидели яркое подтверждение этого пророчества. Освобождение было близко, провозглашали они, речь идет лишь о невыносимых родовых муках… (Можно заметить, что знаменитый образ Маркса о «родовых муках истории» восходит к этому источнику.) К тому же довольно примитивный акростих, основанный на имени Хмельницкого, написанном еврейскими буквами, гласил: «Страдания рождения Мессии обрушатся на мир», что также подтверждало приближения последнего часа, которого столь страстно ждали…
Между тем еврейская история не знала недостатка в претендентах на звание Мессии, которые, как правило, получали больше тумаков, чем приветственных возгласов. На протяжении почти целого тысячелетия им не удавалось выйти за узкие местные границы и породить в рамках иудаизма устойчивые движения. Для того, чтобы это удалось одному из них, потребовалось это исключительное стечение обстоятельств и, прежде всего, огромное отчаяние. Тот факт, что было популярным и другое знаменитое предсказание, на этот раз чисто христианского происхождения, согласно которому апокалипсис должен был наступить в 1666 году, лишь облегчил Саббатаю Цеви его задачу.
Мы уже говорили об этом удивительном персонаже, двоеженце, женихе Торы, но при этом мусульманине, хотя и короле евреев, вся карьера которого разворачивалась в лоне сефардского иудаизма. Напомним только, что самый знаменитый из ложных мессий впервые предстал перед еврейскими массами в Смирне, своем родном городе, в 1648 году с большой пышностью женился на молодой польской еврейке, сбежавшей из христианского монастыря. Одни говорили, что это была предопределенная судьбой невеста Мессии, другие называли ее женщиной легкого поведения. После многочисленных приключений он отправился в 1666 году потребовать у султана трон, чтобы в результате закончить свои дни в качестве Мехмета Эфенди на службе у Высокой Порты… Мы также имели возможность упомянуть брожение масс и надежды, которые его обещания и его новое богословие вызвали у евреев Гамбурга и Амстердама; они были столь же сильны в Авиньоне и Вене, Каире и Салониках, а в подвергнувшейся столь трагическим испытаниям Польше они были даже еще сильней.
Чем сильнее обрушившиеся несчастья, тем более насущным становится нужда в неминуемом спасении. Один христианский свидетель уверяет нас, что в Польше в 1666 году «евреи возрадовались и стали питать надежды, что Мессия поместит их на облако и перенесет в Иерусалим. В это время они постились несколько дней в неделю, не давая еды даже своим малолетним детям, совершали обливания холодной водой из проруби и повторяли какие-то недавно придуманные молитвы. Если над каким-то местечком небо покрывалось тучами, евреи начинали хвастаться перед христианами, говоря, что Мессия немедленно унесет их, чтобы поселить в стране Израиля и в Иерусалиме…» В результате были беспорядки и конфликты, так что король Ян-Казимир вынужден был издать специальный ордонанс, запрещающий евреям слишком открытые демонстрации и пропаганду, а христианам мстить им под этим предлогом.
Вопреки тому, что произошло на Западе, где провал ложного мессии быстро положил конец экзальтации еврейских масс, в Польше саббатианское движение пустило глубокие корни; из года в год ожидали воскресения Саббатая, Еще в 1700 году толпа его почитателей, насчитывающая более тысячи человек, отправилась в путь, чтобы достичь Земли Обетованной, и сумела добраться до Иерусалима. Несмотря на угрозу отлучения другие проповедники пытались распространять добрую весть как в Польше, так и в Западной Европе. Раввины Амстердама в обращении, датированном 1725 годом, жаловались: «Раньше Тора приходила из Польши, а теперь эта страна стала очагом заразы для других стран».
В эту эпоху шарлатаны и реформаторы, ложные мессии и лжеЦеви наводнили Польшу и еще больше столь пострадавшую Украину. Самым знаменитым из них был Яков Франк, великий жрец нового культа, где любопытным образом смещались еврейские традиции и вера в Святую Троицу – удобный переход к полному отречению.
Но лучший ответ народным ожиданиям дало мощное хасидское движение, которое неотвратимо распространялось. Под давлением социальных нужд строгое раввинистическое учение, бывшее результатом тысячелетней городской жизни и высокоразвитой интеллектуальной культуры, уступает место в подавляющей части Польши религии, полностью пропитанной мистицизмом, приспособленной к нуждам угнетенных и непросвещенных масс, живущих в большой раздробленности в мелких поселениях и деревнях.
О личности основателя хасидизма легендарного Баал-Шем-Това (Бешта) известно очень мало, а то, что известно, неточно и приблизительно. Проповеднической деятельности Бешта предшествовало длительное пребывание «в пустыне», а именно жизнь отшельника в гуще диких карпатских лесов; он прибегал к простому и доступному для всех учению и объяснял его с помощью притч. Он утверждая его с помощью таких неопровержимых и прямых доказательств, какими являются чудесные исцеления и изгнания злых духов. Он проповедовал веру, надежду и стремление к Богу, вездесущему в мире в виде «священной искры», являющейся единственной подлинной реальностью, так что достаточно присоединиться к ней, чтобы убедиться, что так называемый ощущаемый земной мир со своими несчастьями и муками представляет собой лишь сеть иллюзорных фантомов.
Толпы жаждущих услышать это столь утешительное учение вскоре стали стекаться к Бешту. Из Подолии, где он жил, его ученики старались распространить слова учителя как можно дальше. Его учение распространялось так быстро в том числе и потому, что оно соответствовало народной оппозиции против олигархии богатых и раввинов и в конечном итоге привело к установлению еще более деспотической власти. Во всех городах и местечках Польши возникали хасидские общины во главе с «цадиком», т. е. «справедливым». Необходимо уточнить, что важнейшей особенностью хасидизма было существование «справедливого», человека, имевшего непосредственный доступ к Высшей власти и даже пользующего там некоторым влиянием, на что, разумеется, не может претендовать простой смертный, глубоко увязший в своей телесной оболочке. Таким образом, оказалась отброшенной прекрасная и глубокая фундаментальная идея иудаизма, по которой каждый человек должен сам предстать перед своим Творцом, один и лицом к лицу.
Одним из первых результатов стало возникновение в лоне иудаизма настоящего раскола, которого он не знал уже целое тысячелетие после караимского раскола. Традиционные раввины старались уничтожить в зародыше эту «секту», которая была для них безусловно еретической. В течение тридцати с лишним лет, с 1772 по 1804 год, разворачивалась отчаянная борьба, которая велась с помощью предписаний, торжественных отлучений и даже разоблачений перед властями. Хасидов без оснований объединяли с саббатианцами, а также с последователями Якова Франка, что было совершенно неоправданно. Их упрекали в пренебрежении священными обрядами и обычаями, в невежестве и странных манерах, их даже подозревали в тайных преступлениях. Процитируем одно из посланий, принадлежащее перу знаменитого мудреца Вильны, гаона Элиягу: