Страница:
«Вы, наши братья в Израиле, вы уже знаете эту новость, о которой наши отцы не могли и думать, а именно, что возникнет подозрительная секта – секта хасидов… Это они во время молитвы испускают ужасные чуждые крики [на идиш], ведут себя как сумасшедшие и объясняют это, говоря, что их надежды бродят в отдаленных мирах. Они пользуются фальшивыми молитвенниками и вопят так, что стены дрожат; вниз головой и вверх ногами они делают колесо во время молитвы… Они полностью пренебрегают изучением святой Торы, им не стыдно утверждать, что бесполезно заниматься учением и что не следует слишком сожалеть о совершенных грехах… Поэтому мы требуем от наших братьев в Израиле,… чтобы они доказали свое рвение, поскольку их следует уничтожить, разрушить, устранить, проклясть, … чтобы не осталось и двух еретиков, ибо их уничтожение будет благом для всего мира».
Иногда обвинения были еще более серьезными, включающими игру слов с корнем «hsd», который может иметь значения: «милость, любовь» и «преступление, позор», что позволяет обвинять хасидов в инцесте и других грязных развратных поступках. «Меня охватывает ужас! – восклицал один из их противников, – ибо я должен выслушивать, какие таинства они придумали! Разве они не внесли всевозможные нечистые и греховные мысли в Святая Святых! Их молитва стала чем-то вроде сна, ибо только во сне человек узнает свои тайные желания (Трактат Брахот, 54). Для того, чтобы прогнать подобные мысли хасиды испускают оглушительные крики и скандируют во время молитвы слова, которые не имеют к ней никакого отношения…»
Мы не будем входить в детали темной и ожесточенной борьбы, в ходе которой имело место обращение к официальным властям, польским или русским, иными словами донос играл роль главного доказательства, что вынудило русское правительство в 1804 году строго регламентировать предание анафеме у евреев. Достаточно сказать, что все усилия традиционных раввинов остались напрасными. Хасидизм непреодолимо распространялся и, в конце концов, объединил большинство польских и украинских евреев. Цадики («Справедливые») чаще всего были людьми необычайной жизненной силы, образовывали настоящие династии и имели абсолютное влияние на своих последователей. К ним постоянно обращались за советом и заступничеством по любому поводу – по вопросам морали, здоровья, деловым проблемам; чаще всего их участие щедро вознаграждалось. Выплата священнику вознаграждения за заступничество принимала торжественные и официальные формы. Мы уже говорили ранее о том сакральном значении, которое приобрели для евреев деньги на протяжении прошедших веков. Согласно новому учению цадика, который со всей искренностью служит Богу, можно сравнить с честным маклером, посредничающим между продавцом и покупателем», откуда и проистекает неоспоримое право цадика на свой комиссионный процент. Согласно одной хасидской притче, которая принадлежит родному внуку Бешта, «стражей Божественных врат», т. е. цадиков, можно сравнить с привратниками королевского дворца. Если кто-то хочет быть принят королем, то сначала он останавливается у первой двери, которую охраняет привратник низшего ранга, и он сможет пройти дальше, только если даст ему монету. Чем ближе к королевским покоям, тем выше становится ранг привратника и тем больше сумма, которую необходимо заплатить. Когда доходят до последней двери, которая находится на пороге королевских покоев, то приходится проявлять большую щедрость, чтобы суметь попасть к королю».
Смысл этой притчи вполне ясен. Другой знаменитый цадик, раввин-чудотворец из Люблина, серьезно доказывал, что он не мог ходатайствовать перед Богом иначе, чем за вознаграждение; «Когда цадик начнет призывать Благословенное Имя за другого человека, то это может быть быть воспринято [на небе] как дерзость, и у него могут спросить, почему тот человек не делает этого сам. Если же цадик заранее получил вознаграждение, то он может ответить на это небесное обвинение так: «Я прошу за него, потому что мне заплатили за это и я лишь выполняю свои обязанности по этому контракту». В каком-то смысле современные психоаналитики, знающие свое дело, поступают точно таким же образом.
По сути дела, цадики облегчали жизнь в случае многих несчастий, подобно тому, как это делают хорошие психиатры. Они принимали на свои широкие плечи груз забот и страданий, страхов и мук своих последователей. Они учили их не обращать внимания на суровую реальность, которая на самом деле лишь видимость, и искать скрытую гармонию мира, постигать тайные механизмы, управляющие видимым и невидимым мирами, создавая тем самым у своих слушателей ощущение облегчения. Ведь человек устроен так, что когда ему кажется, что он понял свою судьбу, он верит, что он может ею управлять. Особое внимание они уделяли воспитанию той высшей и оптимистической веры в Бога, которой они приписывали решающую роль для успеха своих действий: если ты веришь в Бога (и в меня), я сумею сделать так, чтобы Бог исполнил твою молитву, но если ты сомневаешься в Божественном милосердии и всемогуществе (и в моих способностях), то тебе следует обвинять самого себя в неудаче.
Кроме того, роль учения и интеллектуальных построений оказалась отодвинутой на задний план, тогда как простота, смирение, мягкость восхвалялись как высшие добродетели большинством цадиков. Некоторые даже показывали личный пример. Так, рассказывают, что цадик Вольф из Збаража, председательствуя на празднике по случаю обрезания, вдруг вспомнил, что стоял сильный мороз, а его кучер остался на улице. Он вышел во двор и убедил кучера войти в дом, чтобы согреться, пока он посторожит лошадей. Когда через час заметили его отсутствие, то нашли его на месте кучера наполовину замерзшим. Рассказывают также, что цадик Моше-Лейб из Брод сам мыл головы детям, больным чесоткой, говоря: «Тот, у кого не хватает мужества лечить язвы еврейских детей и собственными руками очищать их от гноя, не имеет и половины необходимой любви к Израилю».
Бесчисленные истории такого рода, наивные и трогательные, вошли неотъемлемой частью в еврейский фольклор.
Сказки, образные притчи, иллюстрирующие моральные истины и возвышающие их гораздо лучше, чем этого удалось бы добиться с помощью длинной проповеди, чрезвычайно характерны для хасидизма. Некоторые из них имеют столь глубокий смысл, что их следует читать много раз. Так, ниже приводится один из подобных текстов, который мог бы существовать в рамках любой религии откровения:
«Когда перед Бештом стояла трудная задача, он отправлялся в лес, в одно место, зажигал огонь и размышлял, творя молитву. И все, что он хотел, сбывалось. Когда в следующем поколении его любимый ученик и наследник, «посланник» Дов-Бер из Межерич сталкивался с подобной проблемой, он шел в лес на то же самое место и говорил: ‹‹Я больше не умею зажигать огонь, но я знаю тайную молитву», и то, что он хотел сделать, становилось реальностью. Прошло еще одно поколение, и цадик Моше-Лейб из Сасова, оказался в похожей ситуации. Он также отправился в лес и сказал: «Я больше не умею разводить огонь, я больше не знаю тайных молитв, но я знаю место, выбранное моими учителями. Этого должно быть достаточно». И этого оказалось достаточно. Но когда пришло следующее поколение, и цадик Израиль из Ружина столкнулся с той же проблемой, он уселся на позолоченное кресло в своем дворце и сказал: «Я не могу разжечь огонь, я не знаю молитвы, я не знаю этого места в лесу, но я могу рассказать историю, как все это происходило когда-то». И этого также оказалось достаточно».
Может показаться, что, уделив столько времени обычаям хасидов и рассказам об их цадиках, я слишком далеко отклонился от основной темы моего труда. Но поскольку обычаи и поведение евреев обычно являются источниками, возбуждающими антисемитские настроения, это отклонение не кажется мне бесполезным. Ведь речь здесь идет о формах, которые принял иудаизм на последнем этапе своей эволюции, в горах и на равнинах Польши, когда некоторые характерные черты евреев оказались смятенными, а другие, наоборот, усиленными, развившими до максимума их динамизм и оптимизм среди традиционно враждебного окружения.
Волна ритуальных убийств
В эту эпоху польский антисемитизм находил свое самое типичное выражение в частых спорадических избиениях, совершаемых в беспокойных пограничных районах на востоке страны, где был постоянный очаг беспорядков на этнической и религиозной почве, а также в бесчисленных процессах о ритуальных убийствах, которые возникали в самом сердце католической Польши.
На востоке, на землях, где проживали украинцы и белорусы, продолжали появляться последователи Богдана Хмельницкого, отчаянные местные главари и безжалостные убийцы. Один из них по имени Василий Вощило изложил населению в своем манифесте достаточно цельную политическую программу, из которой вытекало, что следовало подчиняться законным властям и не бунтовать против них за исключением тех случаев, когда они оказывались подкупленными евреями. Сам он провозгласил себя «атаманом Вощило, внуком Хмельницкого, великим гетманом войск, ответственным за уничтожение еврейства и защиту христианства». Далее его манифест гласил:
«В своих жалобах евреи заявляют, что якобы я возбуждаю беспорядки и что я поднялся против правительства с оружием в руках. Это гнусная ложь. Никогда у меня не было подобных намерений. В этой области неверные евреи не только лишили христиан средств к существованию, но они занялись нападениями, убийствами, грабежами, и взяли на откуп святые таинства [церкви]; без их согласия и письменного указания священнику ни один новорожденный не может быть крещен; они околдовывают панов, и таким образом заставляют их слушаться себя; они насилуют христианок и совершают много других вещей, которые даже трудно перечислить. Движимый святой христианской верой, я решил вместе с другими достойными людьми уничтожить проклятый еврейский народ, и с Божьей помощью мне уже удалось покончить с евреями в Кричеве и Пропойске. Хотя евреи вооружили против меня правительственные войска, Божья справедливость хранила меня всегда…»
Во время гражданской войны накануне первого раздела Польши массовые убийства стали более частым явлением. Под прикрытием поддельного императорского рескрипта, «Золотой хартии», приписываемой Екатерине Великой, восставшие приступили к систематическому уничтожению евреев и польских панов во имя православной веры. Вмещались русские и польские войска и восстановили порядок. Авторы фальшивки были сосланы в Сибирь. Но кровавая традиция не умерла, ее продолжением стали погромы конца XIX века, массовые убийства 1918-1920 годов, а также содействие нацистам в следующем поколении.
Что касается дел о ритуальных убийствах и осквернении святых даров, то их число возрастало с начала XVIII века. Чем больше распространялась вера в эти деяния, тем больше находилось доказательств. Обнаруживались все новые подтверждения и улики в поддержку этих обвинений. Нашелся даже свидетель, Михаил Неофит, заявивший о своей готовности к тому, чтобы ему перерезали горло, поскольку, как он утверждал, он сам был убийцей! Этот полусумасшедший, обратившийся в христианство еврей, утверждавший, что он был великим раввином Литвы, в самом деле клялся на распятии, что не только ритуальное убийство является обязательной заповедью иудаизма, но что и он сам осуществлял это, убивая христианских детей. Изобилующие садистскими подробностями, эти измышления, озаглавленные «Разоблачения еврейских обрядов перед Богом и перед миром», на протяжении двух столетий стали любимой настольной книгой маньяков антисемитизма. До тех пор, пока нацисты не ввели в употребление новые аргументы и новую терминологию, высокопоставленные прелаты и серьезные университетские профессора черпали в этой книге свои знания и убеждения. С самого начала откровения Неофита и активность его сторонников получили королевское одобрение. Обычно весьма скептически настроенный Август II воскликнул: «Кровь христианских детей, пролитая неверными и гнусными евреями, взывает к небесам!» Что же касается высших сановников польской церкви, то они остались верны своей традиционной роли подстрекателей и агитаторов.
Нет ничего удивительного, что при таком покровительстве подавляющее большинство дел о ритуальных убийствах, которые возникали ежегодно во время пасхальной недели, заканчивались смертными приговорами и казнями. Речь шла о настоящей ритуальной инквизиции, которая на этот раз занималась исключительно евреями. Случайное или подстроенное исчезновение христианского ребенка оказывалось жизненно важным для ближайшей еврейской общины. За этим должно было следовать искупление еврейской кровью или, по крайней мере, еврейскими деньгами, которые иногда позволяли погасить дело в самом зародыше. Преимущественно этой цели служил секретный фонд «Ваада четырех стран» – фонд кровавой клеветы («алилот шекер»). Для противодействия ритуальной инквизиции польского духовенства Совет в конце концов решил аппелировать к Римскому лапе: в 1758 году специальный посланник отправился в Рим и после длительных усилий получил от кардинала Ганганелли (будущего папы Климента XIII) ученую экспертизу, которая является примером жесткой критики источников и текстов. В своем докладе Ганганелли делает обзор исторически известных случаев ритуальных убийств и для каждого случая устанавливает бессодержательность обвинений, за исключением двух случаев, в которых он предпочитает быть более сдержанным: безусловно, в этих случаях он вынужден был проявлять осторожность, поскольку церковь уже причислила к лику святых двух мальчиков, о которых шла речь в этих делах (Речь шла о блаженных Андрее Риннском (ум. 1462) и Симеоне Тридентском (ум. 1475).).
Но на решение главного вопроса этот замечательный документ не оказал большого влияния. Слухи, аресты, пытки и казни продолжались по-прежнему, что не должно вызывать большого удивления.
* * *
Существует достаточно большое количество независимых друг от друга соображений, каждое из которых очевидным и простым образом доказывает, что в иудаизме нет и никогда не было никаких обрядов и ритуалов, предполагающих употребление человеческой крови. Напротив, ни одна другая религия не воспитывала в такой мере среди своих последователей ужас перед кровью вообще. Некоторые из этих соображений основываются на фактах, которые легко наблюдать, но которые имеют то ужасное последствие, что если делать это недобросовестно, то те же самые факты лишь облегчают закрепление этого кровавого предрассудка.
Прежде всего речь идет о практике забоя скота и птицы, предназначенной для того, чтобы не допустить использования крови в пищу. Существование для этих целей специальных ножей и профессиональных «жрецов, совершающих жертвоприношения», которые производят мистическое «ритуальное» заклание животных и птицы, лишь еще более усиливает подозрения. Другие обряды и обычаи могли иметь аналогичный эффект (Например, обычай пить красное вино во время пасхальной трапезы. Поэтому во второй половине XVII века талмудист Давид бен Шмуэль Галеви, автор популярного комментария «Тур Захав», потребовал запрещения этого обычая в Польше. Следует также отметить использование пальмовой смолы красного цвета для того, чтобы остановить кровотечение после обрезания. Здесь также легко прослеживается эта связь.). В психологическом плане боязливое и почтительное отношение евреев к крови, как и к человеческой жизни в целом, также могло производить дополнительное впечатление: если кровь для них имеет такое значение, если они придают ей такую цену, то они должны так же страстно желать ее, как они жаждут денег…
Более того, народ всегда приписывал человеческой крови магическую силу, которую, разумеется, никто не мог использовать лучше евреев, этих ловкачей и колдунов. Наконец, в самой глубине человеческой души всегда действовал этот ужасный механизм, состоявший в том, чтобы обвинять отвергнутый Богом народ в своих собственных кощунственных желаниях и тайных грязных страстях…
В результате можно понять, каким образом вера в реальность ритуальных преступлений, совершаемых евреями, подтверждаемая разнообразными способами, вера, очевидная ибо полезная и полезная ибо очевидная, пустила столь глубокие корни в христианских сердцах.
Для еще более углубленного анализа этой проблемы можно добавить, что впервые это обвинение было открыто сформулировано в Англии в XII веке, и некоторые страстные речи отцов церкви, посвященные святости евхаристии, могли расчистить для него дорогу. Для примера процитируем проповедь Иоанна Златоуста (IV век):
«Подумай, до какой степени ты должен возмутиться против предателей, против злодеев, распявших его, и остерегись, чтобы не оказаться виновным за плоть и кровь Господа. Они погубили его священную плоть; ты же хочешь принять ее в твою порочную душу после того, как получил от нее столько благодеяний! Как же мы должны быть чисты, чтобы принять такую жертву! Разве наша рука не должна сиять сильней, чем солнечные лучи, чтобы рвать эту плоть? А наш рот, который наполняется духовным огнем? Наш дрожащий язык, покрасневший от крови? Подумай, какая честь тебе оказана, за каким столом ты сидишь…»
Различные видения такого рода привели к тому, что спустя почти столетие был разработан догмат о пресуществлении или «подлинном присутствии» Христа, в плоти и крови, в святых дарах. Принятие этого догмата совпадает по времени с ростом обвинений в христоубийстве в двух формах: осквернение святых даров и ритуальное убийство (см. главу IV). Этот догмат, как видно уже из проповеди Иоанна Златоуста, выражает надежду на полную и недостижимую чистоту («ты же хочешь принять ее в твою порочную душу… Как же мы должны быть чисты»). Ужас «порочных душ», развращенных еврейскими и иными ядами, и проекция этого ужаса на евреев в качестве выхода – это и могло послужить истинной пружиной обвинения в богоубийстве. В любом случае мы имеем здесь дело со специфической причиной, главной причиной христианского антисемитизма, которая делала из евреев козлов отпущения, в то время как другие пункты обвинения являлись лишь ее следствием или продолжением. Более того, божественная кровь, павшая на евреев, была также кровью еврейского царя из рода Давида. Убийцы христианских детей оказывались таким образом связанными с Богом милосердия Нового Завета, продолжая воплощать Бога мести Ветхого Завета. Последняя двусмысленность христианского антисемитизма, видимо, заключена именно здесь.
VIII. СИТУАЦИЯ В РОССИИ
Впредыдущей главе мы не могли не уделить особого внимания тому, каким образом в истории польских евреев объем их экономических функций постоянно играл определяющую роль. Нет ничего удивительного в том, что многие авторы испытывали соблазн впасть в одно из столь привлекательных для человеческой природы упрощений и пытались свести одно к другому, что можно обобщить как попытку свести всю еврейскую историю к социально-экономической модели в духе марксистской интерпретации. Но как бы там ни обстояли дела с историей западного общества в целом, еврейская история совершенно не укладывается в подобные модели.
Ситуация в России может служить для нас замечательным примером. В самом деле, с ложно упрощенной точки зрения, изложенной выше, общая отсталость этой огромной страны и ее географическое положение к востоку от Польши составляли необходимые и достаточные условия для образования, с соответствующей задержкой, еврейского «социального класса». Однако весьма показательно, что совместного воздействия суеверных опасений и происшедшего с князем (смерть Иоанна Молодого. – Прим. ред.) оказалось достаточно для того, чтобы ограничить даже доступ евреев в эту страну. Иначе говоря, для того, чтобы рассмотреть эту проблему с интересующей нас в первую очередь точки зрения, оказывается существенно важным изучать сохранение антисемитизма в течение долгого времени после отъезда евреев, как мы это сделали на примере Англии и Франции. Еще больший интерес представляет анализ антисемитизма и его эффектов еще до появления евреев в стране, как это произошло в московской империи. Точнее, оказалось достаточным того, что в решающую эпоху русской истории несколько отдельных евреев отважились добраться до Кремля и стали там проповедовать новые идеи, чтобы в православных душах утвердился большой страх перед евреями, который привел к их многовековой изоляции.
Правление Ивана III (1462-1505) явилось решающей эпохой, когда Великое княжество Московское окончательно освободилось от монгольского ига Золотой Орды. Этот осторожный и умелый правитель овладел Новгородом, увеличил свою территорию в четыре раза и уверенно сконцентрировал самодержавную власть в своих руках, тогда как его советники уже заставляли сверкать перед его глазами идею наследования рухнувшей Византии и разрабатывали концепцию Москвы как третьего Рима. Именно при этом государе первые евреи оказались в Москве.
Один из них, мастер Леон, был врачом (Доктор Леон был венецианским евреем. Его медицинская карьера в Москве закончилась трагически. Когда заболел сын Ивана III, он пообещал его вылечить и предложил в залог собственную голову. Молодой князь вскоре умер, и ему пришлось испытать последствия собственного самомнения – ему публично отрубили голову в 1490 году. Таков был конец первого врача, упоминаемою в русских летописях.); другой, по имени Хозя Кокос, – дипломатом (Хозя Кокос был крымским евреем, который служил посредником между Иваном III и крымским ханом Менгли-Гиреем. В любопытном послании, копия которого сохранилась в Москве, Иван III просил Кокоса больше не писать ему еврейскими буквами, а пользоваться русскими или «басурманскими» (турецкими?) буквами.); третий, Схария (Захария), стал активным проповедником иудаизма при обстоятельствах, которые плохо известны. Результаты его деятельности мы еще рассмотрим.
На самом деле не известно, был ли один Схария или два разных человека с этим именем. Обстоятельства, при которых возникла «ересь жидовствующих», также известны лишь весьма приблизительно. В русских летописях упоминаются то Скара, то Схария, то Зхария; сообщается, что он прибыл из Литвы в 1470 году или из Крыма в 1485. В конце концов начинаешь сомневаться, идет ли речь о подлинном имени реально существовавшего исторического персонажа или о легендах, возникших в связи с некоторыми неизвестными путешественниками. В делах такого рода сомнения тем более оправданы, что другой легендарный проповедник иудаизма в той же самой части света, мудрец Исаак, который якобы шестью веками ранее научил закону Моисея хазарского царя, именовался то Сангари, то Замбрия, то Самврия. В результате задаешь себе вопрос, не отражают ли эти два мифологические персонажа одну и ту же традицию, и не идет ли здесь речь об имени, в каком-то смысле архитипическом? Как бы то ни было, вот все сведения, которые сообщают нам русские источники об этом человеке.
Лицо, известное под именем Схария, прибывает в 1470 году в свободный город Новгород. Этот город, который вскоре будет аннексирован Москвой, расколот на литовскую и московскую партии. В нем распространилась ересь стригольников, выступающих против церковной иерархии. Будучи хорошо образованным человеком, Схария вступает в контакт с представителями духовенства, ему удается убедить некоторых из них в преимуществе еврейской веры. Поп Денис, поп Алексей и некоторые другие начинают в тайне исповедовать иудаизм. Другие евреи, Иосиф Шмойло Скариави (!) и Моисей Хапуш, присоединяются к Схарии. Успех их пропаганды нарастает, и вскоре она уже ведется совершенно открыто. Но с этого момента о Схарии и его различных сообщниках больше ничего не говорится, и следы их теряются, как если бы они никогда не существовали.
Жидовствующие не признают божественность Христа, отрицают Троицу и разбивают святые иконы. Речь не идет о настоящем иудаизме, поскольку жидовствующие прославляют Иисуса. Но «как Бог мог спуститься на землю и родиться от Девы в человеческом образе? Этого не могло быть… Он равен Моисею, он не равен Богу Отцу». Это проникшее таинственными путями из Византии IV века учение марселлианцев и фотинианцев. Это характерные идеи, которые, как мы уже видели, естественным образом распространяются среди недавно получивших крещение народов. Наконец, это еврейская ересь…
Из Новгорода эта ересь проникает в Москву и быстро обеспечивает там себе очень сильные позиции. Она проникает в ближайшее окружение Ивана III: его фаворит дьяк Федор Курицын и его невестка Елена примыкают к секте, и даже московский митрополит Зосима начинает, по словам летописца, «соблазнять простых людей, питая их еврейским ядом». «С тех самых пор, как солнце православия засияло над нашей страной, никогда не было подобной ереси: в домах, на улицах, на базарах священники и миряне обсуждают вопросы веры и больше не опираются на учение пророков, апостолов и отцов церкви, но предпочитают речи еретиков, отступников от христианства, водят с ними дружбу, изучают иудаизм…», – отмечает тот же летописец. Религиозная распря становится также династическим конфликтом, поскольку княгиня Елена хочет обеспечить трон своему сыну Дмитрию, тогда как со своей стороны на трон претендует князь Василий, сын Ивана III от второго брака. В течение длительного времени было похоже, что благосклонность Ивана III распространялась на партию Елены и Дмитрия: на каких путях могли тогда оказаться судьбы святой Руси?
Иногда обвинения были еще более серьезными, включающими игру слов с корнем «hsd», который может иметь значения: «милость, любовь» и «преступление, позор», что позволяет обвинять хасидов в инцесте и других грязных развратных поступках. «Меня охватывает ужас! – восклицал один из их противников, – ибо я должен выслушивать, какие таинства они придумали! Разве они не внесли всевозможные нечистые и греховные мысли в Святая Святых! Их молитва стала чем-то вроде сна, ибо только во сне человек узнает свои тайные желания (Трактат Брахот, 54). Для того, чтобы прогнать подобные мысли хасиды испускают оглушительные крики и скандируют во время молитвы слова, которые не имеют к ней никакого отношения…»
Мы не будем входить в детали темной и ожесточенной борьбы, в ходе которой имело место обращение к официальным властям, польским или русским, иными словами донос играл роль главного доказательства, что вынудило русское правительство в 1804 году строго регламентировать предание анафеме у евреев. Достаточно сказать, что все усилия традиционных раввинов остались напрасными. Хасидизм непреодолимо распространялся и, в конце концов, объединил большинство польских и украинских евреев. Цадики («Справедливые») чаще всего были людьми необычайной жизненной силы, образовывали настоящие династии и имели абсолютное влияние на своих последователей. К ним постоянно обращались за советом и заступничеством по любому поводу – по вопросам морали, здоровья, деловым проблемам; чаще всего их участие щедро вознаграждалось. Выплата священнику вознаграждения за заступничество принимала торжественные и официальные формы. Мы уже говорили ранее о том сакральном значении, которое приобрели для евреев деньги на протяжении прошедших веков. Согласно новому учению цадика, который со всей искренностью служит Богу, можно сравнить с честным маклером, посредничающим между продавцом и покупателем», откуда и проистекает неоспоримое право цадика на свой комиссионный процент. Согласно одной хасидской притче, которая принадлежит родному внуку Бешта, «стражей Божественных врат», т. е. цадиков, можно сравнить с привратниками королевского дворца. Если кто-то хочет быть принят королем, то сначала он останавливается у первой двери, которую охраняет привратник низшего ранга, и он сможет пройти дальше, только если даст ему монету. Чем ближе к королевским покоям, тем выше становится ранг привратника и тем больше сумма, которую необходимо заплатить. Когда доходят до последней двери, которая находится на пороге королевских покоев, то приходится проявлять большую щедрость, чтобы суметь попасть к королю».
Смысл этой притчи вполне ясен. Другой знаменитый цадик, раввин-чудотворец из Люблина, серьезно доказывал, что он не мог ходатайствовать перед Богом иначе, чем за вознаграждение; «Когда цадик начнет призывать Благословенное Имя за другого человека, то это может быть быть воспринято [на небе] как дерзость, и у него могут спросить, почему тот человек не делает этого сам. Если же цадик заранее получил вознаграждение, то он может ответить на это небесное обвинение так: «Я прошу за него, потому что мне заплатили за это и я лишь выполняю свои обязанности по этому контракту». В каком-то смысле современные психоаналитики, знающие свое дело, поступают точно таким же образом.
По сути дела, цадики облегчали жизнь в случае многих несчастий, подобно тому, как это делают хорошие психиатры. Они принимали на свои широкие плечи груз забот и страданий, страхов и мук своих последователей. Они учили их не обращать внимания на суровую реальность, которая на самом деле лишь видимость, и искать скрытую гармонию мира, постигать тайные механизмы, управляющие видимым и невидимым мирами, создавая тем самым у своих слушателей ощущение облегчения. Ведь человек устроен так, что когда ему кажется, что он понял свою судьбу, он верит, что он может ею управлять. Особое внимание они уделяли воспитанию той высшей и оптимистической веры в Бога, которой они приписывали решающую роль для успеха своих действий: если ты веришь в Бога (и в меня), я сумею сделать так, чтобы Бог исполнил твою молитву, но если ты сомневаешься в Божественном милосердии и всемогуществе (и в моих способностях), то тебе следует обвинять самого себя в неудаче.
Кроме того, роль учения и интеллектуальных построений оказалась отодвинутой на задний план, тогда как простота, смирение, мягкость восхвалялись как высшие добродетели большинством цадиков. Некоторые даже показывали личный пример. Так, рассказывают, что цадик Вольф из Збаража, председательствуя на празднике по случаю обрезания, вдруг вспомнил, что стоял сильный мороз, а его кучер остался на улице. Он вышел во двор и убедил кучера войти в дом, чтобы согреться, пока он посторожит лошадей. Когда через час заметили его отсутствие, то нашли его на месте кучера наполовину замерзшим. Рассказывают также, что цадик Моше-Лейб из Брод сам мыл головы детям, больным чесоткой, говоря: «Тот, у кого не хватает мужества лечить язвы еврейских детей и собственными руками очищать их от гноя, не имеет и половины необходимой любви к Израилю».
Бесчисленные истории такого рода, наивные и трогательные, вошли неотъемлемой частью в еврейский фольклор.
Сказки, образные притчи, иллюстрирующие моральные истины и возвышающие их гораздо лучше, чем этого удалось бы добиться с помощью длинной проповеди, чрезвычайно характерны для хасидизма. Некоторые из них имеют столь глубокий смысл, что их следует читать много раз. Так, ниже приводится один из подобных текстов, который мог бы существовать в рамках любой религии откровения:
«Когда перед Бештом стояла трудная задача, он отправлялся в лес, в одно место, зажигал огонь и размышлял, творя молитву. И все, что он хотел, сбывалось. Когда в следующем поколении его любимый ученик и наследник, «посланник» Дов-Бер из Межерич сталкивался с подобной проблемой, он шел в лес на то же самое место и говорил: ‹‹Я больше не умею зажигать огонь, но я знаю тайную молитву», и то, что он хотел сделать, становилось реальностью. Прошло еще одно поколение, и цадик Моше-Лейб из Сасова, оказался в похожей ситуации. Он также отправился в лес и сказал: «Я больше не умею разводить огонь, я больше не знаю тайных молитв, но я знаю место, выбранное моими учителями. Этого должно быть достаточно». И этого оказалось достаточно. Но когда пришло следующее поколение, и цадик Израиль из Ружина столкнулся с той же проблемой, он уселся на позолоченное кресло в своем дворце и сказал: «Я не могу разжечь огонь, я не знаю молитвы, я не знаю этого места в лесу, но я могу рассказать историю, как все это происходило когда-то». И этого также оказалось достаточно».
Может показаться, что, уделив столько времени обычаям хасидов и рассказам об их цадиках, я слишком далеко отклонился от основной темы моего труда. Но поскольку обычаи и поведение евреев обычно являются источниками, возбуждающими антисемитские настроения, это отклонение не кажется мне бесполезным. Ведь речь здесь идет о формах, которые принял иудаизм на последнем этапе своей эволюции, в горах и на равнинах Польши, когда некоторые характерные черты евреев оказались смятенными, а другие, наоборот, усиленными, развившими до максимума их динамизм и оптимизм среди традиционно враждебного окружения.
Волна ритуальных убийств
В эту эпоху польский антисемитизм находил свое самое типичное выражение в частых спорадических избиениях, совершаемых в беспокойных пограничных районах на востоке страны, где был постоянный очаг беспорядков на этнической и религиозной почве, а также в бесчисленных процессах о ритуальных убийствах, которые возникали в самом сердце католической Польши.
На востоке, на землях, где проживали украинцы и белорусы, продолжали появляться последователи Богдана Хмельницкого, отчаянные местные главари и безжалостные убийцы. Один из них по имени Василий Вощило изложил населению в своем манифесте достаточно цельную политическую программу, из которой вытекало, что следовало подчиняться законным властям и не бунтовать против них за исключением тех случаев, когда они оказывались подкупленными евреями. Сам он провозгласил себя «атаманом Вощило, внуком Хмельницкого, великим гетманом войск, ответственным за уничтожение еврейства и защиту христианства». Далее его манифест гласил:
«В своих жалобах евреи заявляют, что якобы я возбуждаю беспорядки и что я поднялся против правительства с оружием в руках. Это гнусная ложь. Никогда у меня не было подобных намерений. В этой области неверные евреи не только лишили христиан средств к существованию, но они занялись нападениями, убийствами, грабежами, и взяли на откуп святые таинства [церкви]; без их согласия и письменного указания священнику ни один новорожденный не может быть крещен; они околдовывают панов, и таким образом заставляют их слушаться себя; они насилуют христианок и совершают много других вещей, которые даже трудно перечислить. Движимый святой христианской верой, я решил вместе с другими достойными людьми уничтожить проклятый еврейский народ, и с Божьей помощью мне уже удалось покончить с евреями в Кричеве и Пропойске. Хотя евреи вооружили против меня правительственные войска, Божья справедливость хранила меня всегда…»
Во время гражданской войны накануне первого раздела Польши массовые убийства стали более частым явлением. Под прикрытием поддельного императорского рескрипта, «Золотой хартии», приписываемой Екатерине Великой, восставшие приступили к систематическому уничтожению евреев и польских панов во имя православной веры. Вмещались русские и польские войска и восстановили порядок. Авторы фальшивки были сосланы в Сибирь. Но кровавая традиция не умерла, ее продолжением стали погромы конца XIX века, массовые убийства 1918-1920 годов, а также содействие нацистам в следующем поколении.
Что касается дел о ритуальных убийствах и осквернении святых даров, то их число возрастало с начала XVIII века. Чем больше распространялась вера в эти деяния, тем больше находилось доказательств. Обнаруживались все новые подтверждения и улики в поддержку этих обвинений. Нашелся даже свидетель, Михаил Неофит, заявивший о своей готовности к тому, чтобы ему перерезали горло, поскольку, как он утверждал, он сам был убийцей! Этот полусумасшедший, обратившийся в христианство еврей, утверждавший, что он был великим раввином Литвы, в самом деле клялся на распятии, что не только ритуальное убийство является обязательной заповедью иудаизма, но что и он сам осуществлял это, убивая христианских детей. Изобилующие садистскими подробностями, эти измышления, озаглавленные «Разоблачения еврейских обрядов перед Богом и перед миром», на протяжении двух столетий стали любимой настольной книгой маньяков антисемитизма. До тех пор, пока нацисты не ввели в употребление новые аргументы и новую терминологию, высокопоставленные прелаты и серьезные университетские профессора черпали в этой книге свои знания и убеждения. С самого начала откровения Неофита и активность его сторонников получили королевское одобрение. Обычно весьма скептически настроенный Август II воскликнул: «Кровь христианских детей, пролитая неверными и гнусными евреями, взывает к небесам!» Что же касается высших сановников польской церкви, то они остались верны своей традиционной роли подстрекателей и агитаторов.
Нет ничего удивительного, что при таком покровительстве подавляющее большинство дел о ритуальных убийствах, которые возникали ежегодно во время пасхальной недели, заканчивались смертными приговорами и казнями. Речь шла о настоящей ритуальной инквизиции, которая на этот раз занималась исключительно евреями. Случайное или подстроенное исчезновение христианского ребенка оказывалось жизненно важным для ближайшей еврейской общины. За этим должно было следовать искупление еврейской кровью или, по крайней мере, еврейскими деньгами, которые иногда позволяли погасить дело в самом зародыше. Преимущественно этой цели служил секретный фонд «Ваада четырех стран» – фонд кровавой клеветы («алилот шекер»). Для противодействия ритуальной инквизиции польского духовенства Совет в конце концов решил аппелировать к Римскому лапе: в 1758 году специальный посланник отправился в Рим и после длительных усилий получил от кардинала Ганганелли (будущего папы Климента XIII) ученую экспертизу, которая является примером жесткой критики источников и текстов. В своем докладе Ганганелли делает обзор исторически известных случаев ритуальных убийств и для каждого случая устанавливает бессодержательность обвинений, за исключением двух случаев, в которых он предпочитает быть более сдержанным: безусловно, в этих случаях он вынужден был проявлять осторожность, поскольку церковь уже причислила к лику святых двух мальчиков, о которых шла речь в этих делах (Речь шла о блаженных Андрее Риннском (ум. 1462) и Симеоне Тридентском (ум. 1475).).
Но на решение главного вопроса этот замечательный документ не оказал большого влияния. Слухи, аресты, пытки и казни продолжались по-прежнему, что не должно вызывать большого удивления.
* * *
Существует достаточно большое количество независимых друг от друга соображений, каждое из которых очевидным и простым образом доказывает, что в иудаизме нет и никогда не было никаких обрядов и ритуалов, предполагающих употребление человеческой крови. Напротив, ни одна другая религия не воспитывала в такой мере среди своих последователей ужас перед кровью вообще. Некоторые из этих соображений основываются на фактах, которые легко наблюдать, но которые имеют то ужасное последствие, что если делать это недобросовестно, то те же самые факты лишь облегчают закрепление этого кровавого предрассудка.
Прежде всего речь идет о практике забоя скота и птицы, предназначенной для того, чтобы не допустить использования крови в пищу. Существование для этих целей специальных ножей и профессиональных «жрецов, совершающих жертвоприношения», которые производят мистическое «ритуальное» заклание животных и птицы, лишь еще более усиливает подозрения. Другие обряды и обычаи могли иметь аналогичный эффект (Например, обычай пить красное вино во время пасхальной трапезы. Поэтому во второй половине XVII века талмудист Давид бен Шмуэль Галеви, автор популярного комментария «Тур Захав», потребовал запрещения этого обычая в Польше. Следует также отметить использование пальмовой смолы красного цвета для того, чтобы остановить кровотечение после обрезания. Здесь также легко прослеживается эта связь.). В психологическом плане боязливое и почтительное отношение евреев к крови, как и к человеческой жизни в целом, также могло производить дополнительное впечатление: если кровь для них имеет такое значение, если они придают ей такую цену, то они должны так же страстно желать ее, как они жаждут денег…
Более того, народ всегда приписывал человеческой крови магическую силу, которую, разумеется, никто не мог использовать лучше евреев, этих ловкачей и колдунов. Наконец, в самой глубине человеческой души всегда действовал этот ужасный механизм, состоявший в том, чтобы обвинять отвергнутый Богом народ в своих собственных кощунственных желаниях и тайных грязных страстях…
В результате можно понять, каким образом вера в реальность ритуальных преступлений, совершаемых евреями, подтверждаемая разнообразными способами, вера, очевидная ибо полезная и полезная ибо очевидная, пустила столь глубокие корни в христианских сердцах.
Для еще более углубленного анализа этой проблемы можно добавить, что впервые это обвинение было открыто сформулировано в Англии в XII веке, и некоторые страстные речи отцов церкви, посвященные святости евхаристии, могли расчистить для него дорогу. Для примера процитируем проповедь Иоанна Златоуста (IV век):
«Подумай, до какой степени ты должен возмутиться против предателей, против злодеев, распявших его, и остерегись, чтобы не оказаться виновным за плоть и кровь Господа. Они погубили его священную плоть; ты же хочешь принять ее в твою порочную душу после того, как получил от нее столько благодеяний! Как же мы должны быть чисты, чтобы принять такую жертву! Разве наша рука не должна сиять сильней, чем солнечные лучи, чтобы рвать эту плоть? А наш рот, который наполняется духовным огнем? Наш дрожащий язык, покрасневший от крови? Подумай, какая честь тебе оказана, за каким столом ты сидишь…»
Различные видения такого рода привели к тому, что спустя почти столетие был разработан догмат о пресуществлении или «подлинном присутствии» Христа, в плоти и крови, в святых дарах. Принятие этого догмата совпадает по времени с ростом обвинений в христоубийстве в двух формах: осквернение святых даров и ритуальное убийство (см. главу IV). Этот догмат, как видно уже из проповеди Иоанна Златоуста, выражает надежду на полную и недостижимую чистоту («ты же хочешь принять ее в твою порочную душу… Как же мы должны быть чисты»). Ужас «порочных душ», развращенных еврейскими и иными ядами, и проекция этого ужаса на евреев в качестве выхода – это и могло послужить истинной пружиной обвинения в богоубийстве. В любом случае мы имеем здесь дело со специфической причиной, главной причиной христианского антисемитизма, которая делала из евреев козлов отпущения, в то время как другие пункты обвинения являлись лишь ее следствием или продолжением. Более того, божественная кровь, павшая на евреев, была также кровью еврейского царя из рода Давида. Убийцы христианских детей оказывались таким образом связанными с Богом милосердия Нового Завета, продолжая воплощать Бога мести Ветхого Завета. Последняя двусмысленность христианского антисемитизма, видимо, заключена именно здесь.
VIII. СИТУАЦИЯ В РОССИИ
Впредыдущей главе мы не могли не уделить особого внимания тому, каким образом в истории польских евреев объем их экономических функций постоянно играл определяющую роль. Нет ничего удивительного в том, что многие авторы испытывали соблазн впасть в одно из столь привлекательных для человеческой природы упрощений и пытались свести одно к другому, что можно обобщить как попытку свести всю еврейскую историю к социально-экономической модели в духе марксистской интерпретации. Но как бы там ни обстояли дела с историей западного общества в целом, еврейская история совершенно не укладывается в подобные модели.
Ситуация в России может служить для нас замечательным примером. В самом деле, с ложно упрощенной точки зрения, изложенной выше, общая отсталость этой огромной страны и ее географическое положение к востоку от Польши составляли необходимые и достаточные условия для образования, с соответствующей задержкой, еврейского «социального класса». Однако весьма показательно, что совместного воздействия суеверных опасений и происшедшего с князем (смерть Иоанна Молодого. – Прим. ред.) оказалось достаточно для того, чтобы ограничить даже доступ евреев в эту страну. Иначе говоря, для того, чтобы рассмотреть эту проблему с интересующей нас в первую очередь точки зрения, оказывается существенно важным изучать сохранение антисемитизма в течение долгого времени после отъезда евреев, как мы это сделали на примере Англии и Франции. Еще больший интерес представляет анализ антисемитизма и его эффектов еще до появления евреев в стране, как это произошло в московской империи. Точнее, оказалось достаточным того, что в решающую эпоху русской истории несколько отдельных евреев отважились добраться до Кремля и стали там проповедовать новые идеи, чтобы в православных душах утвердился большой страх перед евреями, который привел к их многовековой изоляции.
Правление Ивана III (1462-1505) явилось решающей эпохой, когда Великое княжество Московское окончательно освободилось от монгольского ига Золотой Орды. Этот осторожный и умелый правитель овладел Новгородом, увеличил свою территорию в четыре раза и уверенно сконцентрировал самодержавную власть в своих руках, тогда как его советники уже заставляли сверкать перед его глазами идею наследования рухнувшей Византии и разрабатывали концепцию Москвы как третьего Рима. Именно при этом государе первые евреи оказались в Москве.
Один из них, мастер Леон, был врачом (Доктор Леон был венецианским евреем. Его медицинская карьера в Москве закончилась трагически. Когда заболел сын Ивана III, он пообещал его вылечить и предложил в залог собственную голову. Молодой князь вскоре умер, и ему пришлось испытать последствия собственного самомнения – ему публично отрубили голову в 1490 году. Таков был конец первого врача, упоминаемою в русских летописях.); другой, по имени Хозя Кокос, – дипломатом (Хозя Кокос был крымским евреем, который служил посредником между Иваном III и крымским ханом Менгли-Гиреем. В любопытном послании, копия которого сохранилась в Москве, Иван III просил Кокоса больше не писать ему еврейскими буквами, а пользоваться русскими или «басурманскими» (турецкими?) буквами.); третий, Схария (Захария), стал активным проповедником иудаизма при обстоятельствах, которые плохо известны. Результаты его деятельности мы еще рассмотрим.
На самом деле не известно, был ли один Схария или два разных человека с этим именем. Обстоятельства, при которых возникла «ересь жидовствующих», также известны лишь весьма приблизительно. В русских летописях упоминаются то Скара, то Схария, то Зхария; сообщается, что он прибыл из Литвы в 1470 году или из Крыма в 1485. В конце концов начинаешь сомневаться, идет ли речь о подлинном имени реально существовавшего исторического персонажа или о легендах, возникших в связи с некоторыми неизвестными путешественниками. В делах такого рода сомнения тем более оправданы, что другой легендарный проповедник иудаизма в той же самой части света, мудрец Исаак, который якобы шестью веками ранее научил закону Моисея хазарского царя, именовался то Сангари, то Замбрия, то Самврия. В результате задаешь себе вопрос, не отражают ли эти два мифологические персонажа одну и ту же традицию, и не идет ли здесь речь об имени, в каком-то смысле архитипическом? Как бы то ни было, вот все сведения, которые сообщают нам русские источники об этом человеке.
Лицо, известное под именем Схария, прибывает в 1470 году в свободный город Новгород. Этот город, который вскоре будет аннексирован Москвой, расколот на литовскую и московскую партии. В нем распространилась ересь стригольников, выступающих против церковной иерархии. Будучи хорошо образованным человеком, Схария вступает в контакт с представителями духовенства, ему удается убедить некоторых из них в преимуществе еврейской веры. Поп Денис, поп Алексей и некоторые другие начинают в тайне исповедовать иудаизм. Другие евреи, Иосиф Шмойло Скариави (!) и Моисей Хапуш, присоединяются к Схарии. Успех их пропаганды нарастает, и вскоре она уже ведется совершенно открыто. Но с этого момента о Схарии и его различных сообщниках больше ничего не говорится, и следы их теряются, как если бы они никогда не существовали.
Жидовствующие не признают божественность Христа, отрицают Троицу и разбивают святые иконы. Речь не идет о настоящем иудаизме, поскольку жидовствующие прославляют Иисуса. Но «как Бог мог спуститься на землю и родиться от Девы в человеческом образе? Этого не могло быть… Он равен Моисею, он не равен Богу Отцу». Это проникшее таинственными путями из Византии IV века учение марселлианцев и фотинианцев. Это характерные идеи, которые, как мы уже видели, естественным образом распространяются среди недавно получивших крещение народов. Наконец, это еврейская ересь…
Из Новгорода эта ересь проникает в Москву и быстро обеспечивает там себе очень сильные позиции. Она проникает в ближайшее окружение Ивана III: его фаворит дьяк Федор Курицын и его невестка Елена примыкают к секте, и даже московский митрополит Зосима начинает, по словам летописца, «соблазнять простых людей, питая их еврейским ядом». «С тех самых пор, как солнце православия засияло над нашей страной, никогда не было подобной ереси: в домах, на улицах, на базарах священники и миряне обсуждают вопросы веры и больше не опираются на учение пророков, апостолов и отцов церкви, но предпочитают речи еретиков, отступников от христианства, водят с ними дружбу, изучают иудаизм…», – отмечает тот же летописец. Религиозная распря становится также династическим конфликтом, поскольку княгиня Елена хочет обеспечить трон своему сыну Дмитрию, тогда как со своей стороны на трон претендует князь Василий, сын Ивана III от второго брака. В течение длительного времени было похоже, что благосклонность Ивана III распространялась на партию Елены и Дмитрия: на каких путях могли тогда оказаться судьбы святой Руси?