Страница:
В этой колыбели политической и религиозной терпимости практически не было ни одного писателя, по крайней мере среди тех, чьи имена история сохранила для потомков, кто бы не пустил свою стрелу в народ-богоубийцу, постоянного врага христианского мира. Так, Даниель Дефо проклинал «гнусных евреев, распявших Господина Жизни», а Александр Поп в одной из своих сатир возносил следующую молитву:
«Мы умоляем Тебя, Господи, убери от нас руки жестоких и диких евреев, которые хотя и боятся крови в свином пироге [black pudding], не становятся от этого менее кровожадными в своих порывах. Чтобы мы смогли избежать этой погибели, пусть всем добрым и честным христианам послужит предостережением против чудовищного греха скупости печальный пример этих несчастных».
Что касается Джонатана Свифта, то он предостерегал английское общественное мнение против необузданных «диссентеров» (протестантские секты, отделившиеся от англиканской церкви в XVI- XIX веках,- прим. ред.), разоблачая весь спектр еврейской опасности:
«Что произойдет, если евреи преумножатся и составят значительную силу среди нас? Не пойдут ли диссентеры к ним, поскольку они уже согласны друг с другом по многим принципиальным вопросам и потому что евреи – это упрямые люди и бунтари?»
Можно привести множество других цитат такого рода, извлечений из книг Сэмюэла Ричардсона, Генри Филдинга или Лоренса Стерна. Среди романистов лишь Тобайас Смоллетт с явной благосклонностью относился к евреям. (Об отношении к этому вопросу политических и религиозных мыслителей мы поговорим в следующем томе). Но о сохранении в лоне английского населения средневековой ненависти и страха в гораздо большей степени, чем показывают эти словесные уколы, которые частично можно отнести на счет литературной условности, свидетельствует яростная и короткая антиеврейская вспышка 1753 года, ставшая своеобразным эхом событий 1656 года.
Предлог для нее был ничтожным. В 1753 году правительство герцога Ньюкастлского, действовавшее без сомнения под влиянием группы богатых сефардов, представило на утверждение парламенту проект закона о натурализации [Naturalization Bill], упрощавший процедуру получения ими гражданства и разрешавший им покупку земель. Проект без всяких трудностей был утвержден палатой лордов и палатой общин. Но против закона поднялось массовое движение протеста, достигшее редкой по масштабам английской истории силы и ярости. Множились петиции протеста, к которым присоединялись все слои населения, на улицах английских городов появлялись подстрекательные надписи. Памфлетисты состязались друг с другом, предостерегая против наплыва евреев и их доступа к земельной собственности, что приведет к их контролю над национальной землей по образцу раздела земли Ханаана между двенадцатью библейскими коленами. Один из агитаторов даже описывал во всех деталях и не без некоторого юмора печальную участь Англии в 1853 году, которую он предвидел: собор Святого Павла превращен в синагогу, коммерция находится в упадке из-за обязательного соблюдения субботы, запрещена торговля свининой, а «Билл о натурализации христиан» отвергнут Великим Синедрионом. Архиепископ Кентерберийский, являвшийся сторонником билла, серьезно опасался в это время массового избиения евреев.
В конце концов, правительство оказалось вынужденным уступить давлению улицы и отменить непопулярный закон через шесть месяцев после его опубликования. Тем не менее, этот закон не угрожал ничьим конкретным экономическим интересам; смутные опасения и темные страхи, унаследованные от предков, поднялись на поверхность при одной мысли о том, что члены племени-богоубийцы получат право на полное осуществление прав человека, т. е. христианина. Так и в наши дни тонкие социальные барьеры и скрытые дискриминации продолжают окружать евреев в англо-саксонских странах; возможно, это неофициальная плата за физическую безопасность, которую они там обрели…
Только в течение последних лет XVIII века новый образ еврея начал вытеснять на Британских островах тот, что с эпохи крестовых походов смущал и пугал все христианские земли. В эпоху, когда Франция, а вслед за ней и весь континент оказались втянутыми в водоворот революционной борьбы, Великобритания была поглощена битвами совсем иного рода: боксом без перчаток. К удивлению публики многочисленные сыновья гетто обнаружили в себе призвание к профессиональному боксу, и имена Авраама да Коста, Самуэля и Израиля Беласко, Исаака Биттона и особенно Даниэля Мендосы запестрели на страницах спортивной хроники. «Дэн» Мендоса превратился в национального идола; в наши дни знатоки единодушно видят в нем одного из пионеров «благородного спорта». Так, постепенно образ молодого еврейского атлета начал конкурировать с архетипами Иуды тридцати серебренников и Шейлока с крючковатым носом, так что и здесь мы возвращаемся к проблеме оригинальности британских нравов.
Беглый взгляд на другие европейские страны
Положение евреев на Британских островах ясно показывает связь между уровнем экономического развития страны и положением в ней евреев. Тот, кто хотел бы свести антисемитизм к проявлению коммерческой конкуренции, вызывающей восстание местного населения против еврейского засилья, может воспользоваться еще более убедительными аргументами на основе другого исключительного случая, а именно ситуации в Нидерландах. Евреи обосновались там в начале XVII века, в эпоху, когда голландские торговые мореходы служили образцом для англичан. В конце концов, евреи стали составлять от двух до трех процентов населения, а Амстердам, их главный центр, заслужил название «нового Иерусалима». Ни их численность, ни их благополучие не возбуждали в этой процветающей стране ни преследований, ни даже нареканий в их адрес.
В то же время устойчивое положение евреев отнюдь не означало, что народ, у которого не спрашивали его мнения по этому поводу, с легким сердцем мирился с их присутствием. Прежде всего необходимо помнить, что антисемитизм представляет собой многоуровневое явление, или своеобразные концентрические круги, где экономическая зависть является лишь самым поверхностным или самым последним слоем. В других странах Европы образ еврея также характеризовался целой гаммой тонов, не имевших связи с социально-экономическими аспектами.
Так, могло показаться, что в Италии имелись сразу все необходимые условия для сильной юдофобии. Евреи играли первостепенную экономическую роль в этой стране с расслабившейся, утомленной коммерцией, где отдаленные потомки негоциантов и финансистов, когда-то доминировавших во всей Европе, проводили свои дни в постоянном безделье. Наряду с крупными еврейскими предпринимателями Венеции и Ливорно, свободными от предрассудков и иногда весьма заносчивыми, почти во всех городах жила несчастная еврейская беднота, скученная в своих гетто. Напомним, что это слово, как и само явление итальянского происхождения. Со времени католической реформы папство рассчитывало демонстрировать таким образом одновременно триумф христианства и безукоризненную чистоту своих собственных принципов. В конце XVIII века католический публицист Дж. Б. Роберти восклицал: «Еврейское гетто является более убедительным доказательством истинности религии Иисуса Христа, чем может предоставить целая школа богословов».
Но если судить по мирному существованию детей Израиля и безразличию литераторов к этому вопросу, то похоже, что этот столь христианский способ доказательства не имел в Италии большого успеха. Были ли евреи бедными или богатыми, они не возбуждали в этой стране древней и высокой культуры таких забот и опасений, как по другую сторону Альп. В результате Италия была единственной крупной европейской страной, в которой евреи после эмансипации легко и гармонично влились в христианское общество, и где практически остался неизвестным антисемитизм в его современных формах (Разумеется, мы здесь говорим о массовых чувствах. В политическом плане в Италии имели место антиеврейские кампании в католической прессе после упразднения Государства церкви, и, особенно, трагическая интермедия антисемитизма в
правление Муссолини после создания «оси» в 1938 году). Для человека с итальянской улицы еврей – это оригинал, еще ждущий прихода Мессии и умеющий справляться с жизненными трудностями в ожидании этого события. Ни та, ни другая из этих особенностей не являются в глазах итальянца серьезным недостатком.
Если итальянское население проявляло своего рода глубинный иммунитет к антиеврейским эмоциям, то, напротив, в Испании антисемитизм процветал при отсутствии евреев. В этой связи мы отсылаем читателя к началу этого тома, где мы попытались установить отдаленное происхождение феномена, восходящего в конечном итоге к социально-религиозным столкновением эпохи средних веков, при том, что корни его уходят в еще более глубокое прошлое. На противоположном конце Европы, в России, не было ничего похожего на эти конфликты, если не считать незначительной ереси «жидовствующих», однако юдофобия в Московии была почти такой же сильной, как та, что свирепствовала на Иберийском полуострове, и точно так же нашла свое практическое воплощение в санитарном кордоне, воздвигнутом против исповедующих закон Моисея и сохранявшемся на протяжении столетий всеми сменявшими друг друга царями. Есть некоторый соблазн видеть в обоих случаях связь между экономической и культурной отсталостью и страхом перед евреями. Этот страх был ничуть не меньше в Польше или Венгрии, но отсталость в плане интересующей нас проблемы привела к совершенно иным результатам, поскольку евреи были в этих странах многочисленны и глубоко интегрированы в экономику. В Венгрии в прошлом веке было предложено определение антисемитизма, которое, вероятно, не уступает всем прочим: «Антисемит – это человек, который ненавидит евреев более сильно, чем для этого имеется причин». Видно, что если почти все страны старой Европы удовлетворяют этому определению, оттенки, или даже несоответствия достаточно разнообразны.
К этому краткому эскизу следует добавить обзор иудео-христианских отношений в Новом свете, что позволит внести некоторые достаточно поучительные штрихи.
Соединенные Штаты Америки
Временем основания могущественной еврейско-американской общины обычно считается 1654 год, когда два десятка евреев, спасаясь от бразильской инквизиции, обосновались в Нью-Йорке. Также примерно в середине XVП века евреи, чаще всего коммерсанты, появляются в других колониях – Массачусетсе, Коннектикуте, Вирджинии, Мэриленде. Складывание американского иудаизма на первых порах было медленным и скромным. Через столетие Соединенные Штаты насчитывали лишь несколько тысяч евреев, как правило сефардского происхождения. В отдельных случаях представители колониальной власти или местных ассамблей возражали против их присутствия, впрочем точно так же, как и против присутствия других религиозных меньшинств, таких как католики и даже квакеры. В девственной и малозаселенной стране, где каждый новый поселенец ценился по его возможностям, а не по происхождению, эти тенденции не смогли возобладать. Напротив, проявилась даже противоположная тенденция, которая, по-видимому, наметилась в пуританских колониях. Так, во время одного судебного дела в Коннектикуте судьи снизили сумму штрафа, наложенного на одного еврея, «поскольку, учитывая, что он еврей, необходимо проявить к нему, насколько это допустимо, благоприятное отношение…»
Пуританство, которое сыграло решающую роль при формировании американского восприятия мира, вначале искало истину в иудаизме Ветхого Завета. Историк Джеймс Адаме даже писал, что «в вопросах духа они [пуритане] должны рассматриваться как евреи, а не как христиане. Их Бог был Богом еврейской Библии, их законы были законами еврейской Библии, их образцами для подражания были герои еврейской Библии…» Нет никаких сомнений, что наставники этих «евреев духа» придавали большое значение свидетельству евреев во плоти. То же самое справедливо и в отношении основателей некоторых других сект. Пуританин Коттон Мезер отмечал каждое обращение еврея как важное событие и написал специальный трактат по этому вопросу. Основатель методизма Джон Уэсли во время своего пребывания в Америке занялся изучением испанского языка, чтобы успешнее обращать евреев, «некоторые из которых ближе к духу Христа, чем многие из тех, кто называет его нашим Господом». Квакер Уильям Пени призывал относиться к ним с «мягким сочувствием», добавляя, что обращать их следует только мягкостью. Похоже, что пуританин Эзра Стайлз был настроен более скептически. Он отметил в своем дневнике: «Я констатировал, что Провидение всячески способствует унижению евреев и не допущению их соединения с другими народами, чтобы они продолжали оставаться отдельным народом… Оно запрещает включение евреев в состав американского народа, так же как и в число народов Европы, Азии и Африки».
Для богословов, внимательно изучающих христианскую традицию, евреи остаются отмеченными специальным знаком. Но зарождающееся общественное мнение не было столь скрупулезным в новой стране, где все предстояло делать заново, и «чьи жители приехали туда для того, чтобы забыть, а не для того, чтобы помнить» (Токвиль, «Об американской демократии»). Так сформировалась специфическая американская терпимость, поддерживаемая солидарностью перед задачами подъема целины и строительства, что вело к гражданскому и религиозному равенству. Токвиль также замечает, что в Соединенных Штатах общественное мнение вместо того, чтобы навязывать всем истинную религию, скорее требует от каждого, чтобы он исповедовал свою(!) религию. В соответствии с общим правилом евреи получили равенство гражданских и избирательных прав с концом колониальной эпохи. Это завоевание в целом прошло легче в северных штатах, чем в южных.
Значительное количество евреев прославилось во время войны за независимость, а некоторые были произведены в офицеры на поле боя. Боевое братство и совместно пролитая кровь во все времена были мощным двигателем интеграции меньшинств. Политическая философия Соединенных Штатов внесла в эту интеграцию свой окончательный штрих. Составляя акты о рождении американской нации, ее отцы-основатели открыли эру прав человека, торжественно провозглашенных в Декларации Независимости. В послании 1790 года Джордж Вашингтон специально подтвердил, что эти права распространяются на евреев: «Пусть дети из рода Авраама, живущие в этой стране, продолжают пользоваться расположением других ее жителей; пусть каждый из них пребывает в безопасности в своем собственном винограднике и под своей собственной смоковницей; он не увидит никого, кто бы стал ему угрожать».
Но самые благородные декларации о намерениях требуют для своего практического воплощения в жизнь благоприятного климата. Так, те положения, которые были в эту же эпоху сформулированы в Европе просвещенными монархами или членами Учредительного собрания во Франции, т. е. общепризнанными творцами эмансипации евреев в Старом свете, не смогут помешать зверским взрывам антисемитизма в XIX и XX веках, а, может быть, как мы это увидим дальше, внесут в это свой вклад. И если иудаизм нашел в Американской республике безопасность и мир, которые были ему обещаны ее создателями, то для этого были более глубокие причины, чем только идеологические.
Прежде всего следует вспомнить дополнительный фактор, который сыграл свою роль в пользу евреев: существование черной общины, которая известным образом способствовала поляризации агрессивных инстинктов белой общины. Еще важнее то, что каждое новое американское поколение сталкивалось с новой эмиграцией, с бедняками, которые имели различные, иногда шокирующие нравы. В XIX веке сначала ирландцы, а затем итальянцы были встречены ничуть не лучше, чем русско-польские евреи, массовый приток которых начался в конце века, или мексиканцы и пуэрториканцы в наши дни. Все человеческие группы, которые последовательно заселяли Соединенные Штаты, должны были перенести одну и ту же пересадку и одинаковые испытания. Это определило здесь гораздо меньшую «изолированность евреев». В результате, можно говорить о настоящем историческом предопределении, поскольку нравы и обычаи, регулирующие американскую общественную жизнь, в конечном итоге происходят из грандиозного коллективного отказа от собственных корней.
Мобильность и динамизм, характерные для детей Израиля и вызывающие к ним зависть других народов, не задевали здесь христианское большинство, которое отличали те же качества. Кажется, что на протяжении XIX века американский миф «границы» сформировал новый бродячий народ, описание которого, оставленное Токвилем, наводит на размышления:
«Эти люди покинули свою первую родину ради поисков благополучия. Они покидают и вторую, чтобы жить еще лучше. Почти везде они находят богатство, но не счастье. Жажда благополучия превратилась у них в беспокойную и пылкую страсть, которая возрастает по мере удовлетворения. Раньше они порвали связь, соединявшую их с родной землей. С тех пор у них ее больше не было. Для них эмиграция сначала была необходимостью, сегодня она стала своеобразной игрой случая, волнение которой нравится им не меньше, чем выигрыш…»
Подобные черты, общие для евреев и американцев прошлого, предполагают также желание или необходимость нового, что, как известно, является главным двигателем капиталистической экспансии. По тому же поводу немецкий экономист Вернер Зомбарт даже написал более полувека тому назад, что «Америка во всех своих частях – это еврейская страна».
Можно думать, что в этих условиях вплоть до сравнительно недавнего времени антисемитизм был неизвестен в Соединенных Штатах, как и многие другие «старые взгляды, которые на протяжении столетий правили миром и рассеялись в нем», если в последний раз воспользоваться словами Токвиля. В частности, все происходило таким образом, как если бы христианская традиция при пересадке на американскую почву лишилась своей антиеврейской составляющей. Отсюда можно сделать вывод, что миф о народе-богоубийце и его всевозможные историко-теологйческие продолжения являются хотя и необходимым, но не достаточным условием антисемитизма. В начале XX века квалифицированные наблюдатели, как евреи, так и христиане, объявили, что антисемитизм в Соединенных Штатах не существует (См., например, статьи «Антисемитизм» в Еврейской энциклопедии (1901 г.) и Британской энциклопедии (издание 1910 г.).). Показательно, что его медленный подъем совпал с завершением колонизации, определенной стабилизацией и «обуржуазиванием» американского общества, а также с вводимыми в этих условиях ограничениями на любую иммиграцию, чтобы защитить сложившуюся ситуацию. Все же в подобных вещах определения редко бывают простыми, и можно возразить, указав на быстрое увеличение числа евреев в Соединенных Штатах, возросшее в десять раз между 1880 и 1914 годами (Численность евреев с Соединенных Штатах составляла 50000 в 1850 г., 275000 в 1880 г., 1100000 в 1900 г., 3800000 в 1925 г., и около 6000000 в 1970 г.), а также на враждебность, которую возбуждает всякая новая иммиграция.
В этих условиях среди народа, не имеющего истории, евреи легче несли груз своего тысячелетнего прошлого и, пользуясь той же безопасностью, что и их христианские соотечественники («динамичной безопасностью в опасности»), приобрели совсем иные черты. Отсюда происходит их замечательная и иногда агрессивная самоуверенность, их лестное мнение о самих себе и безграничное, спонтанное и наивное обожание своей новой матери-родины. Кроме того, когда рассеялась тоска изгнания, произошло превращение диалектики Изгнания и Земли Обетованной в чисто теоретическое упражнение (как на это указывают историки). В результате, несмотря на мощные антисемитские кампании, особенно в период между двумя войнами, в Соединенных Штатах принадлежность к евреям остается с некоторыми оттенками, столь же респектабельной, как протестантская или католическая. Здесь постоянно можно встретить священников или пасторов, ставящих в пример своей пастве евреев, и это отнюдь не ограничивается областью благотворительности. Президент большого католического университета Святой Девы в 1960 году упрекал католических преподавателей следующими словами: «Где наши Эйнштейны, Оппенгеймеры и Солки?» И даже если в начале семидесятых годов представители «афро-американских» движений протеста решили выбрать в качестве козлов отпущения евреев (в соответствии с гораздо более тревожной тенденцией, распространяющейся в наши дни в странах третьего мира), то похоже, что эти нападки потерпели неудачу. (Видимо, в условиях современной ситуации в США с этим последним замечанием трудно согласиться, – прим. ред.)
Все эти полуофициальные свидетельства в пользу древнего еврейского народа, так же как и особые виды специфически американского сотрудничества между христианами и евреями, когда пасторы проповедуют в синагогах и наоборот, совершенно немыслимы в старой Европе, чье прошлое продолжает в последней четверти XX века давить всем своим весом на настоящее.
ПРИЛОЖЕНИЕ
История евреев Ватикана, т. е. по сути дела история еврейской общины Рима, замечательна во многих отношениях.
На протяжении столетий папство старалось заставить христианских правителей соблюдать учение отцов церкви относительно евреев. Это учение включало две основные части; одну из них составляло требование об обязательном сохранении остатков иудаизма, а другую – не менее обязательное унижение евреев. Множество раз правящие понтифики энергично выступали против избиений и преследований евреев, но столь же постоянными были их предостережения относительно евреев и их влияния, адресованные всему христианскому миру, предостережения, из которых бесчисленные христианские сердца извлекали кровавые выводы. В целом, роль папства можно сравнить со стабилизатором, враждебным по отношению к евреям, когда их положение было таким же, или даже лучшим, чем у христиан (например, в эпоху расцвета средневековья, а также в XIX веке, когда позиция Ватикана была более сдержанной), но покровительственным в тех случаях, когда их положение ухудшалось сверх всякой меры и становилось поистине невыносимым (например, в конце средних веков или во время гитлеризма).
В границах своей мирской власти, т. е. в Церковном государстве, на всем протяжении средних веков папство очень мало заботилось о том, чтобы претворять в жизнь свои собственные постановления, к большому счастью для своих евреев. Но начиная с эпохи контр-реформации, оно стало принимать свои декреты всерьез и учредило на подвластных ему землях своего рода образцовую модель еврейского существования. Рим был единственным крупным городом Европы, откуда евреев никогда не изгоняли, он оставался для них оазисом мира и спокойствия, но с этого времени – ценой беспрецедентного унижения. Мы можем усмотреть здесь функцию регулирования, за которой проступает цель обеспечить некоторый статус-кво. В этом смысле положение евреев Ватикана является исключительным, но большой интерес представляют и другие аспекты.
Влияние папства на участь евреев было тесно связано с мечтой создать на земле совершенный христианский город, в котором они могли бы оказаться в положении sub ecclesia (под властью церкви), несмотря на свой статус extra ecclesiam (внецерковный статус). Несмотря на то, что подобный проект никогда не был осуществлен, он имел многочисленные последствия разного рода, прежде всего повлияв, хотя бы благодаря географической близости, на положение евреев в других итальянских государствах, даже если оно сильно отличалось от положения римских евреев. В результате, положение итальянских евреев в целом составляло для Европы совершенно особый случай. В средние века их история не была «Долиной слез»; в новое время Италия не знала «еврейского вопроса» – там были верующие иудеи, гармонично интегрированные в среду своих соотечественников. В наши дни, как в Риме, так и в других местах, для человека с улицы в самом крайнем случае еврей – это симпатичный чудак, который еще ожидает прихода Мессии.
В рамках настоящего исследования не может быть поставлена задача подробного анализа тех факторов, которые способствовали подобному исключительному и счастливому развитию ситуации, составляющей яркий контраст испанской трагедии. Если действия Святого Престола и способствовали подобной эволюции, у нас нет уверенности в том, что папы всегда стремились именно к этому. При чтении последующих страниц важно иметь в виду игру взаимовлияний между положением папских евреев и ситуацией в многочисленных итальянских княжествах и республиках.
«Мы умоляем Тебя, Господи, убери от нас руки жестоких и диких евреев, которые хотя и боятся крови в свином пироге [black pudding], не становятся от этого менее кровожадными в своих порывах. Чтобы мы смогли избежать этой погибели, пусть всем добрым и честным христианам послужит предостережением против чудовищного греха скупости печальный пример этих несчастных».
Что касается Джонатана Свифта, то он предостерегал английское общественное мнение против необузданных «диссентеров» (протестантские секты, отделившиеся от англиканской церкви в XVI- XIX веках,- прим. ред.), разоблачая весь спектр еврейской опасности:
«Что произойдет, если евреи преумножатся и составят значительную силу среди нас? Не пойдут ли диссентеры к ним, поскольку они уже согласны друг с другом по многим принципиальным вопросам и потому что евреи – это упрямые люди и бунтари?»
Можно привести множество других цитат такого рода, извлечений из книг Сэмюэла Ричардсона, Генри Филдинга или Лоренса Стерна. Среди романистов лишь Тобайас Смоллетт с явной благосклонностью относился к евреям. (Об отношении к этому вопросу политических и религиозных мыслителей мы поговорим в следующем томе). Но о сохранении в лоне английского населения средневековой ненависти и страха в гораздо большей степени, чем показывают эти словесные уколы, которые частично можно отнести на счет литературной условности, свидетельствует яростная и короткая антиеврейская вспышка 1753 года, ставшая своеобразным эхом событий 1656 года.
Предлог для нее был ничтожным. В 1753 году правительство герцога Ньюкастлского, действовавшее без сомнения под влиянием группы богатых сефардов, представило на утверждение парламенту проект закона о натурализации [Naturalization Bill], упрощавший процедуру получения ими гражданства и разрешавший им покупку земель. Проект без всяких трудностей был утвержден палатой лордов и палатой общин. Но против закона поднялось массовое движение протеста, достигшее редкой по масштабам английской истории силы и ярости. Множились петиции протеста, к которым присоединялись все слои населения, на улицах английских городов появлялись подстрекательные надписи. Памфлетисты состязались друг с другом, предостерегая против наплыва евреев и их доступа к земельной собственности, что приведет к их контролю над национальной землей по образцу раздела земли Ханаана между двенадцатью библейскими коленами. Один из агитаторов даже описывал во всех деталях и не без некоторого юмора печальную участь Англии в 1853 году, которую он предвидел: собор Святого Павла превращен в синагогу, коммерция находится в упадке из-за обязательного соблюдения субботы, запрещена торговля свининой, а «Билл о натурализации христиан» отвергнут Великим Синедрионом. Архиепископ Кентерберийский, являвшийся сторонником билла, серьезно опасался в это время массового избиения евреев.
В конце концов, правительство оказалось вынужденным уступить давлению улицы и отменить непопулярный закон через шесть месяцев после его опубликования. Тем не менее, этот закон не угрожал ничьим конкретным экономическим интересам; смутные опасения и темные страхи, унаследованные от предков, поднялись на поверхность при одной мысли о том, что члены племени-богоубийцы получат право на полное осуществление прав человека, т. е. христианина. Так и в наши дни тонкие социальные барьеры и скрытые дискриминации продолжают окружать евреев в англо-саксонских странах; возможно, это неофициальная плата за физическую безопасность, которую они там обрели…
Только в течение последних лет XVIII века новый образ еврея начал вытеснять на Британских островах тот, что с эпохи крестовых походов смущал и пугал все христианские земли. В эпоху, когда Франция, а вслед за ней и весь континент оказались втянутыми в водоворот революционной борьбы, Великобритания была поглощена битвами совсем иного рода: боксом без перчаток. К удивлению публики многочисленные сыновья гетто обнаружили в себе призвание к профессиональному боксу, и имена Авраама да Коста, Самуэля и Израиля Беласко, Исаака Биттона и особенно Даниэля Мендосы запестрели на страницах спортивной хроники. «Дэн» Мендоса превратился в национального идола; в наши дни знатоки единодушно видят в нем одного из пионеров «благородного спорта». Так, постепенно образ молодого еврейского атлета начал конкурировать с архетипами Иуды тридцати серебренников и Шейлока с крючковатым носом, так что и здесь мы возвращаемся к проблеме оригинальности британских нравов.
Беглый взгляд на другие европейские страны
Положение евреев на Британских островах ясно показывает связь между уровнем экономического развития страны и положением в ней евреев. Тот, кто хотел бы свести антисемитизм к проявлению коммерческой конкуренции, вызывающей восстание местного населения против еврейского засилья, может воспользоваться еще более убедительными аргументами на основе другого исключительного случая, а именно ситуации в Нидерландах. Евреи обосновались там в начале XVII века, в эпоху, когда голландские торговые мореходы служили образцом для англичан. В конце концов, евреи стали составлять от двух до трех процентов населения, а Амстердам, их главный центр, заслужил название «нового Иерусалима». Ни их численность, ни их благополучие не возбуждали в этой процветающей стране ни преследований, ни даже нареканий в их адрес.
В то же время устойчивое положение евреев отнюдь не означало, что народ, у которого не спрашивали его мнения по этому поводу, с легким сердцем мирился с их присутствием. Прежде всего необходимо помнить, что антисемитизм представляет собой многоуровневое явление, или своеобразные концентрические круги, где экономическая зависть является лишь самым поверхностным или самым последним слоем. В других странах Европы образ еврея также характеризовался целой гаммой тонов, не имевших связи с социально-экономическими аспектами.
Так, могло показаться, что в Италии имелись сразу все необходимые условия для сильной юдофобии. Евреи играли первостепенную экономическую роль в этой стране с расслабившейся, утомленной коммерцией, где отдаленные потомки негоциантов и финансистов, когда-то доминировавших во всей Европе, проводили свои дни в постоянном безделье. Наряду с крупными еврейскими предпринимателями Венеции и Ливорно, свободными от предрассудков и иногда весьма заносчивыми, почти во всех городах жила несчастная еврейская беднота, скученная в своих гетто. Напомним, что это слово, как и само явление итальянского происхождения. Со времени католической реформы папство рассчитывало демонстрировать таким образом одновременно триумф христианства и безукоризненную чистоту своих собственных принципов. В конце XVIII века католический публицист Дж. Б. Роберти восклицал: «Еврейское гетто является более убедительным доказательством истинности религии Иисуса Христа, чем может предоставить целая школа богословов».
Но если судить по мирному существованию детей Израиля и безразличию литераторов к этому вопросу, то похоже, что этот столь христианский способ доказательства не имел в Италии большого успеха. Были ли евреи бедными или богатыми, они не возбуждали в этой стране древней и высокой культуры таких забот и опасений, как по другую сторону Альп. В результате Италия была единственной крупной европейской страной, в которой евреи после эмансипации легко и гармонично влились в христианское общество, и где практически остался неизвестным антисемитизм в его современных формах (Разумеется, мы здесь говорим о массовых чувствах. В политическом плане в Италии имели место антиеврейские кампании в католической прессе после упразднения Государства церкви, и, особенно, трагическая интермедия антисемитизма в
правление Муссолини после создания «оси» в 1938 году). Для человека с итальянской улицы еврей – это оригинал, еще ждущий прихода Мессии и умеющий справляться с жизненными трудностями в ожидании этого события. Ни та, ни другая из этих особенностей не являются в глазах итальянца серьезным недостатком.
Если итальянское население проявляло своего рода глубинный иммунитет к антиеврейским эмоциям, то, напротив, в Испании антисемитизм процветал при отсутствии евреев. В этой связи мы отсылаем читателя к началу этого тома, где мы попытались установить отдаленное происхождение феномена, восходящего в конечном итоге к социально-религиозным столкновением эпохи средних веков, при том, что корни его уходят в еще более глубокое прошлое. На противоположном конце Европы, в России, не было ничего похожего на эти конфликты, если не считать незначительной ереси «жидовствующих», однако юдофобия в Московии была почти такой же сильной, как та, что свирепствовала на Иберийском полуострове, и точно так же нашла свое практическое воплощение в санитарном кордоне, воздвигнутом против исповедующих закон Моисея и сохранявшемся на протяжении столетий всеми сменявшими друг друга царями. Есть некоторый соблазн видеть в обоих случаях связь между экономической и культурной отсталостью и страхом перед евреями. Этот страх был ничуть не меньше в Польше или Венгрии, но отсталость в плане интересующей нас проблемы привела к совершенно иным результатам, поскольку евреи были в этих странах многочисленны и глубоко интегрированы в экономику. В Венгрии в прошлом веке было предложено определение антисемитизма, которое, вероятно, не уступает всем прочим: «Антисемит – это человек, который ненавидит евреев более сильно, чем для этого имеется причин». Видно, что если почти все страны старой Европы удовлетворяют этому определению, оттенки, или даже несоответствия достаточно разнообразны.
К этому краткому эскизу следует добавить обзор иудео-христианских отношений в Новом свете, что позволит внести некоторые достаточно поучительные штрихи.
Соединенные Штаты Америки
Временем основания могущественной еврейско-американской общины обычно считается 1654 год, когда два десятка евреев, спасаясь от бразильской инквизиции, обосновались в Нью-Йорке. Также примерно в середине XVП века евреи, чаще всего коммерсанты, появляются в других колониях – Массачусетсе, Коннектикуте, Вирджинии, Мэриленде. Складывание американского иудаизма на первых порах было медленным и скромным. Через столетие Соединенные Штаты насчитывали лишь несколько тысяч евреев, как правило сефардского происхождения. В отдельных случаях представители колониальной власти или местных ассамблей возражали против их присутствия, впрочем точно так же, как и против присутствия других религиозных меньшинств, таких как католики и даже квакеры. В девственной и малозаселенной стране, где каждый новый поселенец ценился по его возможностям, а не по происхождению, эти тенденции не смогли возобладать. Напротив, проявилась даже противоположная тенденция, которая, по-видимому, наметилась в пуританских колониях. Так, во время одного судебного дела в Коннектикуте судьи снизили сумму штрафа, наложенного на одного еврея, «поскольку, учитывая, что он еврей, необходимо проявить к нему, насколько это допустимо, благоприятное отношение…»
Пуританство, которое сыграло решающую роль при формировании американского восприятия мира, вначале искало истину в иудаизме Ветхого Завета. Историк Джеймс Адаме даже писал, что «в вопросах духа они [пуритане] должны рассматриваться как евреи, а не как христиане. Их Бог был Богом еврейской Библии, их законы были законами еврейской Библии, их образцами для подражания были герои еврейской Библии…» Нет никаких сомнений, что наставники этих «евреев духа» придавали большое значение свидетельству евреев во плоти. То же самое справедливо и в отношении основателей некоторых других сект. Пуританин Коттон Мезер отмечал каждое обращение еврея как важное событие и написал специальный трактат по этому вопросу. Основатель методизма Джон Уэсли во время своего пребывания в Америке занялся изучением испанского языка, чтобы успешнее обращать евреев, «некоторые из которых ближе к духу Христа, чем многие из тех, кто называет его нашим Господом». Квакер Уильям Пени призывал относиться к ним с «мягким сочувствием», добавляя, что обращать их следует только мягкостью. Похоже, что пуританин Эзра Стайлз был настроен более скептически. Он отметил в своем дневнике: «Я констатировал, что Провидение всячески способствует унижению евреев и не допущению их соединения с другими народами, чтобы они продолжали оставаться отдельным народом… Оно запрещает включение евреев в состав американского народа, так же как и в число народов Европы, Азии и Африки».
Для богословов, внимательно изучающих христианскую традицию, евреи остаются отмеченными специальным знаком. Но зарождающееся общественное мнение не было столь скрупулезным в новой стране, где все предстояло делать заново, и «чьи жители приехали туда для того, чтобы забыть, а не для того, чтобы помнить» (Токвиль, «Об американской демократии»). Так сформировалась специфическая американская терпимость, поддерживаемая солидарностью перед задачами подъема целины и строительства, что вело к гражданскому и религиозному равенству. Токвиль также замечает, что в Соединенных Штатах общественное мнение вместо того, чтобы навязывать всем истинную религию, скорее требует от каждого, чтобы он исповедовал свою(!) религию. В соответствии с общим правилом евреи получили равенство гражданских и избирательных прав с концом колониальной эпохи. Это завоевание в целом прошло легче в северных штатах, чем в южных.
Значительное количество евреев прославилось во время войны за независимость, а некоторые были произведены в офицеры на поле боя. Боевое братство и совместно пролитая кровь во все времена были мощным двигателем интеграции меньшинств. Политическая философия Соединенных Штатов внесла в эту интеграцию свой окончательный штрих. Составляя акты о рождении американской нации, ее отцы-основатели открыли эру прав человека, торжественно провозглашенных в Декларации Независимости. В послании 1790 года Джордж Вашингтон специально подтвердил, что эти права распространяются на евреев: «Пусть дети из рода Авраама, живущие в этой стране, продолжают пользоваться расположением других ее жителей; пусть каждый из них пребывает в безопасности в своем собственном винограднике и под своей собственной смоковницей; он не увидит никого, кто бы стал ему угрожать».
Но самые благородные декларации о намерениях требуют для своего практического воплощения в жизнь благоприятного климата. Так, те положения, которые были в эту же эпоху сформулированы в Европе просвещенными монархами или членами Учредительного собрания во Франции, т. е. общепризнанными творцами эмансипации евреев в Старом свете, не смогут помешать зверским взрывам антисемитизма в XIX и XX веках, а, может быть, как мы это увидим дальше, внесут в это свой вклад. И если иудаизм нашел в Американской республике безопасность и мир, которые были ему обещаны ее создателями, то для этого были более глубокие причины, чем только идеологические.
Прежде всего следует вспомнить дополнительный фактор, который сыграл свою роль в пользу евреев: существование черной общины, которая известным образом способствовала поляризации агрессивных инстинктов белой общины. Еще важнее то, что каждое новое американское поколение сталкивалось с новой эмиграцией, с бедняками, которые имели различные, иногда шокирующие нравы. В XIX веке сначала ирландцы, а затем итальянцы были встречены ничуть не лучше, чем русско-польские евреи, массовый приток которых начался в конце века, или мексиканцы и пуэрториканцы в наши дни. Все человеческие группы, которые последовательно заселяли Соединенные Штаты, должны были перенести одну и ту же пересадку и одинаковые испытания. Это определило здесь гораздо меньшую «изолированность евреев». В результате, можно говорить о настоящем историческом предопределении, поскольку нравы и обычаи, регулирующие американскую общественную жизнь, в конечном итоге происходят из грандиозного коллективного отказа от собственных корней.
Мобильность и динамизм, характерные для детей Израиля и вызывающие к ним зависть других народов, не задевали здесь христианское большинство, которое отличали те же качества. Кажется, что на протяжении XIX века американский миф «границы» сформировал новый бродячий народ, описание которого, оставленное Токвилем, наводит на размышления:
«Эти люди покинули свою первую родину ради поисков благополучия. Они покидают и вторую, чтобы жить еще лучше. Почти везде они находят богатство, но не счастье. Жажда благополучия превратилась у них в беспокойную и пылкую страсть, которая возрастает по мере удовлетворения. Раньше они порвали связь, соединявшую их с родной землей. С тех пор у них ее больше не было. Для них эмиграция сначала была необходимостью, сегодня она стала своеобразной игрой случая, волнение которой нравится им не меньше, чем выигрыш…»
Подобные черты, общие для евреев и американцев прошлого, предполагают также желание или необходимость нового, что, как известно, является главным двигателем капиталистической экспансии. По тому же поводу немецкий экономист Вернер Зомбарт даже написал более полувека тому назад, что «Америка во всех своих частях – это еврейская страна».
Можно думать, что в этих условиях вплоть до сравнительно недавнего времени антисемитизм был неизвестен в Соединенных Штатах, как и многие другие «старые взгляды, которые на протяжении столетий правили миром и рассеялись в нем», если в последний раз воспользоваться словами Токвиля. В частности, все происходило таким образом, как если бы христианская традиция при пересадке на американскую почву лишилась своей антиеврейской составляющей. Отсюда можно сделать вывод, что миф о народе-богоубийце и его всевозможные историко-теологйческие продолжения являются хотя и необходимым, но не достаточным условием антисемитизма. В начале XX века квалифицированные наблюдатели, как евреи, так и христиане, объявили, что антисемитизм в Соединенных Штатах не существует (См., например, статьи «Антисемитизм» в Еврейской энциклопедии (1901 г.) и Британской энциклопедии (издание 1910 г.).). Показательно, что его медленный подъем совпал с завершением колонизации, определенной стабилизацией и «обуржуазиванием» американского общества, а также с вводимыми в этих условиях ограничениями на любую иммиграцию, чтобы защитить сложившуюся ситуацию. Все же в подобных вещах определения редко бывают простыми, и можно возразить, указав на быстрое увеличение числа евреев в Соединенных Штатах, возросшее в десять раз между 1880 и 1914 годами (Численность евреев с Соединенных Штатах составляла 50000 в 1850 г., 275000 в 1880 г., 1100000 в 1900 г., 3800000 в 1925 г., и около 6000000 в 1970 г.), а также на враждебность, которую возбуждает всякая новая иммиграция.
В этих условиях среди народа, не имеющего истории, евреи легче несли груз своего тысячелетнего прошлого и, пользуясь той же безопасностью, что и их христианские соотечественники («динамичной безопасностью в опасности»), приобрели совсем иные черты. Отсюда происходит их замечательная и иногда агрессивная самоуверенность, их лестное мнение о самих себе и безграничное, спонтанное и наивное обожание своей новой матери-родины. Кроме того, когда рассеялась тоска изгнания, произошло превращение диалектики Изгнания и Земли Обетованной в чисто теоретическое упражнение (как на это указывают историки). В результате, несмотря на мощные антисемитские кампании, особенно в период между двумя войнами, в Соединенных Штатах принадлежность к евреям остается с некоторыми оттенками, столь же респектабельной, как протестантская или католическая. Здесь постоянно можно встретить священников или пасторов, ставящих в пример своей пастве евреев, и это отнюдь не ограничивается областью благотворительности. Президент большого католического университета Святой Девы в 1960 году упрекал католических преподавателей следующими словами: «Где наши Эйнштейны, Оппенгеймеры и Солки?» И даже если в начале семидесятых годов представители «афро-американских» движений протеста решили выбрать в качестве козлов отпущения евреев (в соответствии с гораздо более тревожной тенденцией, распространяющейся в наши дни в странах третьего мира), то похоже, что эти нападки потерпели неудачу. (Видимо, в условиях современной ситуации в США с этим последним замечанием трудно согласиться, – прим. ред.)
Все эти полуофициальные свидетельства в пользу древнего еврейского народа, так же как и особые виды специфически американского сотрудничества между христианами и евреями, когда пасторы проповедуют в синагогах и наоборот, совершенно немыслимы в старой Европе, чье прошлое продолжает в последней четверти XX века давить всем своим весом на настоящее.
ПРИЛОЖЕНИЕ
ЕВРЕИ РИМА
История евреев Ватикана, т. е. по сути дела история еврейской общины Рима, замечательна во многих отношениях.
На протяжении столетий папство старалось заставить христианских правителей соблюдать учение отцов церкви относительно евреев. Это учение включало две основные части; одну из них составляло требование об обязательном сохранении остатков иудаизма, а другую – не менее обязательное унижение евреев. Множество раз правящие понтифики энергично выступали против избиений и преследований евреев, но столь же постоянными были их предостережения относительно евреев и их влияния, адресованные всему христианскому миру, предостережения, из которых бесчисленные христианские сердца извлекали кровавые выводы. В целом, роль папства можно сравнить со стабилизатором, враждебным по отношению к евреям, когда их положение было таким же, или даже лучшим, чем у христиан (например, в эпоху расцвета средневековья, а также в XIX веке, когда позиция Ватикана была более сдержанной), но покровительственным в тех случаях, когда их положение ухудшалось сверх всякой меры и становилось поистине невыносимым (например, в конце средних веков или во время гитлеризма).
В границах своей мирской власти, т. е. в Церковном государстве, на всем протяжении средних веков папство очень мало заботилось о том, чтобы претворять в жизнь свои собственные постановления, к большому счастью для своих евреев. Но начиная с эпохи контр-реформации, оно стало принимать свои декреты всерьез и учредило на подвластных ему землях своего рода образцовую модель еврейского существования. Рим был единственным крупным городом Европы, откуда евреев никогда не изгоняли, он оставался для них оазисом мира и спокойствия, но с этого времени – ценой беспрецедентного унижения. Мы можем усмотреть здесь функцию регулирования, за которой проступает цель обеспечить некоторый статус-кво. В этом смысле положение евреев Ватикана является исключительным, но большой интерес представляют и другие аспекты.
Влияние папства на участь евреев было тесно связано с мечтой создать на земле совершенный христианский город, в котором они могли бы оказаться в положении sub ecclesia (под властью церкви), несмотря на свой статус extra ecclesiam (внецерковный статус). Несмотря на то, что подобный проект никогда не был осуществлен, он имел многочисленные последствия разного рода, прежде всего повлияв, хотя бы благодаря географической близости, на положение евреев в других итальянских государствах, даже если оно сильно отличалось от положения римских евреев. В результате, положение итальянских евреев в целом составляло для Европы совершенно особый случай. В средние века их история не была «Долиной слез»; в новое время Италия не знала «еврейского вопроса» – там были верующие иудеи, гармонично интегрированные в среду своих соотечественников. В наши дни, как в Риме, так и в других местах, для человека с улицы в самом крайнем случае еврей – это симпатичный чудак, который еще ожидает прихода Мессии.
В рамках настоящего исследования не может быть поставлена задача подробного анализа тех факторов, которые способствовали подобному исключительному и счастливому развитию ситуации, составляющей яркий контраст испанской трагедии. Если действия Святого Престола и способствовали подобной эволюции, у нас нет уверенности в том, что папы всегда стремились именно к этому. При чтении последующих страниц важно иметь в виду игру взаимовлияний между положением папских евреев и ситуацией в многочисленных итальянских княжествах и республиках.