Может, родился таким, меланхолично подумал Шурик.
После обеда Иванькова вернулась в офис.
Закурив, Шурик с тоской представил, как проведет в машине весь вечер и всю ночь, если Иванькова впрямь занимается чем-то таким в офисе… Он, Шурик, тоже мог бы заняться чем-то таким в машине, но ни Иванькова, ни Сима в машину не придут… Сима способна на все, но этого не сделает… Она, наверное, и сейчас валяется на диване…
— К черту! — сказал он вслух. — Работай!
Как ни неприятен был ему Иваньков, работал он на него, и в данном случае рогоносец обязан был получить достоверную и исчерпывающую информацию о личной жизни своей жены.
А Сима на диване, подумал он.
Мысль о Симе тревожила.
Сима могла прожить у него пару дней, потом исчезнуть на две недели. Ее отношения с мужем и сыном оставались для Шурика загадкой.
С такими тревожащими мыслями о Симе Шурик жил уже полгода.
Когда Лерка ушла, он долго не чувствовал ничего, кроме обиды и пустоты. Потом случилось дело Лигуши, он отвлекся, но возвращаться пришлось в пустую квартиру и, кроме обиды, он испытал еще что-то похожее на скуку. А потом — раздражение. Он был уверен, Лерка вернется. Она не звонила ему, он тоже не искал встреч, но был уверен — Лерка вернется. Войдет, бросит на пол чемодан, обязательно обругает его за немытые чашки, за паутину под потолком… Когда Шурику рассказали, что Лерка вроде бы сошлась с каким-то чиновником Агробанка, он не поверил.
Потом поверил.
А, поверив, позвал Сашку Скокова в ресторан.
Рассудительный Скоков сказал:
— Напьешься.
— Ага.
Они сидели в «Центральном».
Непонятно почему Шурик выбрал именно «Центральный». В любом случае не из-за манекенщиц агентства «Magic» и не из-за балета «Black Snow», он просто не знал, что они тут бывают. Но Скокову скоро и манекенщицы надоели.
— Что за рыла, — сказал он, пытаясь пробиться взглядом сквозь плотную вопящую толпу танцующих. — Любой из них может стать нашим клиентом. Это в лучшем случае.
— А в худшем? — скушно спросил Шурик.
— В худшем кто-то из них пальнет в нас.
И предложил:
— Сваливаем отсюда.
— Оставь. Нормальные рыла. Где ты видел лучше? — сказал Шурик, оставаясь за столиком.
Он смотрел на девицу, уже полчаса строившую ему глазки.
Даже не на девицу он смотрел, а на ее ноги. Дважды девица, будто специально, поднималась и шла к стойке, предоставляя Шурику возможность любоваться ее невероятными ногами.
— Ты действительно наберешься, — сказал Скоков.
— Ага, — сказал Шурик. — Я этого хочу.
— Идем ко мне. Бутылка водки всегда найдется. Здесь сидеть — разорение.
— Плевать.
— Пошли. Я сделаю тебе такой коктейль, после которого ты неделю даже на воду смотреть не будешь.
— Нет, — сказал Шурик. — Что хорошего? Мы придем, а твоя Леська через каждые пять минут будет выглядывать из спальни и шипеть, что вот Лерка от меня ушла, а теперь, значит, она, Леська, от тебя уйдет.
— Да ну, — сказал Скоков, впрочем, без особой уверенности.
В итоге Шурик остался один.
Махнув рюмашку, он поискал глазами длинноногую.
Она сидела за тем же столиком, но уже одна. Ее приятельница слиняла. За то время, которое Шурик ее не видел, ноги соседки не стали короче. Перехватив взгляд Шурика, она улыбнулась.
Он кивнул — давай, мол, сюда. Он был уже пьян, но понимал, что ничего такого не будет. Мужики в подобном состоянии представляют интерес только для шлюх.
К его изумлению девица пересела за его столик.
— У тебя еще хватит денег заказать бутылку шампанского?
Шурик кивнул.
— Тогда закажи.
Она опустила голову на руки, оперлась подбородком на расставленные ладони и он увидел тоненькие, почти незаметные морщинки под ее глазами. На губах лежал слой помады, чуть выпирали скулы, крупные глаза были серого необычного оттенка — с какой-то глубоко упрятанной в них темнинкой, с какой-то тенью в глубине — отпугивающей странной тенью.
Проститутка, подумал Шурик.
В этом не было ничего обидного, он просто пытался определить ее истинную профессию.
Чуть выпятив губы, девица спросила:
— Ты когда-нибудь изменял жене?
Он удивился. Тогда он услышал этот вопрос впервые. Он ответил:
— Еще бы! Только почему в прошедшем времени?
Она засмеялась и ему сразу стало легче:
— А ты?
— Я все время изменяю.
— Почему? — спросил он глупо.
— Скучно, — сказала она. — Не могу больше. Если я смеюсь остротам мужа, значит, к нам пришли гости. Если у него сидит приятель, значит, алкаш. Если я задержалась в конторе, значит, шлюха. И так далее.
Откинувшись на спинку стула, Шурик с изумлением рассматривал неожиданную приятельницу.
— Ненавижу, — сказала она. — Ненавижу спать с человеком, с которым тебя уже давно и ничто не объединяет. Ненавижу спать со скотами, которых уже никогда не назову ни мужьями, ни друзьями, ни даже любовниками.
— Почему бы тебе какое-то время не поспать одной?
Она не ответила на вопрос. Она сказала:.
— Женщина вообще не должна жить с одним мужчиной более пяти лет. Это максимум.
Он подумал о Лерке. Как раз пять лет… Говорливая длинноногая Даная действовала ему на нервы. Но его тянуло к ней. Он сказал:
— Попробуй переспать со мной.
Она усмехнулась:
— Разве не для этого я весь вечер на тебя пялюсь?
Правда, в ту ночь он так и не переспал с нею.
Он уложил ее на диване.
Он протрезвел.
Он приготовил кофе, хотя сам никогда не пил кофе ночью.
Выйдя из кухни, он впервые увидел ее лежащей в позе Данаи. С дивана она его просто спихнула. Не надо. Потом. Я не ленинские зачеты пришла сдавать. Ошарашенный. он не спорил — лег на полу, подстелив что-то из одежонки. Кажется, она проговорила всю ночь. Он то просыпался, то вновь проваливался во тьму. Но не злился, чувствовал — ей надо выговориться. Может, утром…
— С кем ты разговариваешь? — спросил он.
— Мне кажется, с тобой.
— Нет, — сказал он сквозь сон. — Ты сама с собой разговариваешь.
Утром она сказала:
— Дай мне ключ. Я буду к тебе приходить.
Так длилось уже полгода. Что-то в этом его тревожило. Может то, что время от времени, будто очнувшись, она набрасывалась на него и, восхищенный, измученный, он не знал, с чем это можно сравнить.
С опустошением.
Скорее всего, с опустошением.
Но — со сладким, счастливым опустошением.
4
Глава IV «ЗАКАЗ ПОВТОРЯТЬ БУДЕТЕ?…» 3–4 июля 1994 года
1
2
После обеда Иванькова вернулась в офис.
Закурив, Шурик с тоской представил, как проведет в машине весь вечер и всю ночь, если Иванькова впрямь занимается чем-то таким в офисе… Он, Шурик, тоже мог бы заняться чем-то таким в машине, но ни Иванькова, ни Сима в машину не придут… Сима способна на все, но этого не сделает… Она, наверное, и сейчас валяется на диване…
— К черту! — сказал он вслух. — Работай!
Как ни неприятен был ему Иваньков, работал он на него, и в данном случае рогоносец обязан был получить достоверную и исчерпывающую информацию о личной жизни своей жены.
А Сима на диване, подумал он.
Мысль о Симе тревожила.
Сима могла прожить у него пару дней, потом исчезнуть на две недели. Ее отношения с мужем и сыном оставались для Шурика загадкой.
С такими тревожащими мыслями о Симе Шурик жил уже полгода.
Когда Лерка ушла, он долго не чувствовал ничего, кроме обиды и пустоты. Потом случилось дело Лигуши, он отвлекся, но возвращаться пришлось в пустую квартиру и, кроме обиды, он испытал еще что-то похожее на скуку. А потом — раздражение. Он был уверен, Лерка вернется. Она не звонила ему, он тоже не искал встреч, но был уверен — Лерка вернется. Войдет, бросит на пол чемодан, обязательно обругает его за немытые чашки, за паутину под потолком… Когда Шурику рассказали, что Лерка вроде бы сошлась с каким-то чиновником Агробанка, он не поверил.
Потом поверил.
А, поверив, позвал Сашку Скокова в ресторан.
Рассудительный Скоков сказал:
— Напьешься.
— Ага.
Они сидели в «Центральном».
Непонятно почему Шурик выбрал именно «Центральный». В любом случае не из-за манекенщиц агентства «Magic» и не из-за балета «Black Snow», он просто не знал, что они тут бывают. Но Скокову скоро и манекенщицы надоели.
— Что за рыла, — сказал он, пытаясь пробиться взглядом сквозь плотную вопящую толпу танцующих. — Любой из них может стать нашим клиентом. Это в лучшем случае.
— А в худшем? — скушно спросил Шурик.
— В худшем кто-то из них пальнет в нас.
И предложил:
— Сваливаем отсюда.
— Оставь. Нормальные рыла. Где ты видел лучше? — сказал Шурик, оставаясь за столиком.
Он смотрел на девицу, уже полчаса строившую ему глазки.
Даже не на девицу он смотрел, а на ее ноги. Дважды девица, будто специально, поднималась и шла к стойке, предоставляя Шурику возможность любоваться ее невероятными ногами.
— Ты действительно наберешься, — сказал Скоков.
— Ага, — сказал Шурик. — Я этого хочу.
— Идем ко мне. Бутылка водки всегда найдется. Здесь сидеть — разорение.
— Плевать.
— Пошли. Я сделаю тебе такой коктейль, после которого ты неделю даже на воду смотреть не будешь.
— Нет, — сказал Шурик. — Что хорошего? Мы придем, а твоя Леська через каждые пять минут будет выглядывать из спальни и шипеть, что вот Лерка от меня ушла, а теперь, значит, она, Леська, от тебя уйдет.
— Да ну, — сказал Скоков, впрочем, без особой уверенности.
В итоге Шурик остался один.
Махнув рюмашку, он поискал глазами длинноногую.
Она сидела за тем же столиком, но уже одна. Ее приятельница слиняла. За то время, которое Шурик ее не видел, ноги соседки не стали короче. Перехватив взгляд Шурика, она улыбнулась.
Он кивнул — давай, мол, сюда. Он был уже пьян, но понимал, что ничего такого не будет. Мужики в подобном состоянии представляют интерес только для шлюх.
К его изумлению девица пересела за его столик.
— У тебя еще хватит денег заказать бутылку шампанского?
Шурик кивнул.
— Тогда закажи.
Она опустила голову на руки, оперлась подбородком на расставленные ладони и он увидел тоненькие, почти незаметные морщинки под ее глазами. На губах лежал слой помады, чуть выпирали скулы, крупные глаза были серого необычного оттенка — с какой-то глубоко упрятанной в них темнинкой, с какой-то тенью в глубине — отпугивающей странной тенью.
Проститутка, подумал Шурик.
В этом не было ничего обидного, он просто пытался определить ее истинную профессию.
Чуть выпятив губы, девица спросила:
— Ты когда-нибудь изменял жене?
Он удивился. Тогда он услышал этот вопрос впервые. Он ответил:
— Еще бы! Только почему в прошедшем времени?
Она засмеялась и ему сразу стало легче:
— А ты?
— Я все время изменяю.
— Почему? — спросил он глупо.
— Скучно, — сказала она. — Не могу больше. Если я смеюсь остротам мужа, значит, к нам пришли гости. Если у него сидит приятель, значит, алкаш. Если я задержалась в конторе, значит, шлюха. И так далее.
Откинувшись на спинку стула, Шурик с изумлением рассматривал неожиданную приятельницу.
— Ненавижу, — сказала она. — Ненавижу спать с человеком, с которым тебя уже давно и ничто не объединяет. Ненавижу спать со скотами, которых уже никогда не назову ни мужьями, ни друзьями, ни даже любовниками.
— Почему бы тебе какое-то время не поспать одной?
Она не ответила на вопрос. Она сказала:.
— Женщина вообще не должна жить с одним мужчиной более пяти лет. Это максимум.
Он подумал о Лерке. Как раз пять лет… Говорливая длинноногая Даная действовала ему на нервы. Но его тянуло к ней. Он сказал:
— Попробуй переспать со мной.
Она усмехнулась:
— Разве не для этого я весь вечер на тебя пялюсь?
Правда, в ту ночь он так и не переспал с нею.
Он уложил ее на диване.
Он протрезвел.
Он приготовил кофе, хотя сам никогда не пил кофе ночью.
Выйдя из кухни, он впервые увидел ее лежащей в позе Данаи. С дивана она его просто спихнула. Не надо. Потом. Я не ленинские зачеты пришла сдавать. Ошарашенный. он не спорил — лег на полу, подстелив что-то из одежонки. Кажется, она проговорила всю ночь. Он то просыпался, то вновь проваливался во тьму. Но не злился, чувствовал — ей надо выговориться. Может, утром…
— С кем ты разговариваешь? — спросил он.
— Мне кажется, с тобой.
— Нет, — сказал он сквозь сон. — Ты сама с собой разговариваешь.
Утром она сказала:
— Дай мне ключ. Я буду к тебе приходить.
Так длилось уже полгода. Что-то в этом его тревожило. Может то, что время от времени, будто очнувшись, она набрасывалась на него и, восхищенный, измученный, он не знал, с чем это можно сравнить.
С опустошением.
Скорее всего, с опустошением.
Но — со сладким, счастливым опустошением.
4
В восемь часов Шурик позвонил Роальду из автомата.
— Я про эту квартиру на Ленина. Похоже, у них там что-то вроде штаба. Кстати, как расшифровывается ППГВ?
— Партия поддержки Гражданской войны, — незамедлительно ответил Роальд.
— Что это значит?
— А то и значит, что слышишь, — ответил грубый Роальд. — Давай по делу.
— Моя подопечная не похожа ни на шлюху, ни на влюбленную.
— Ты уже ухватываешь отличия? — с намеком спросил Роальд.
— В меру, — скромно признал Шурик.
И сам спросил:
— Может, мне попробовать попасть в этот штаб?
— Как?
— Что-нибудь придумаю.
— Не надо. Не лезь туда. И вообще… Эту ночь ты проведешь иначе.
— Ну? — заинтересовался Шурик, втайне надеясь, что Роальд решил его заменить Вельшем или Скоковым.
— Пойдем в одно злачное место. Выпивка за мой счет. Пить можно, но в меру. Именно, в меру, знаю я твои аппетиты. А это такое место, где аппетит никогда не пропадает, только усиливается.
— Что за местечко?
— Кафе без вывески. На Депутатской.
— У тебя день рождения?
— Нет, — отрезал Роальд. — Считай это поощрением твоему таланту ничего не делать, даже что-то делая. Надеюсь, нам там понравится.
— Нам? Почему — нам? Кого ты имеешь в виду?
— К примеру, твою…
— Симу? — быстро подсказал Шурик. Он знал, что ошибается, но ему хотелось так думать. И искать бы Симу не пришлось — он-то знал, она все еще валяется на его диване. Надо только заставить ее одеться.
— Ее, ее. Рипсимию, Максиму, Серафиму.
— Ты же считаешь ее курвой.
— А в такие места только курвы и ходят.
— Надеюсь, ты не хочешь ее использовать как приманку?
— Не хочу, — ответил грубый Роальд. — Приманкой у нас будет курва более профессиональная.
— Подскажешь, кто?
— Твоя подопечная. Думаешь, я просто так сижу? Вчера у нее был день рождения, сегодня она пригласила подружек провести вместе вечер.
— И рогоносец придет?
— Рогоносцы в такие места не ходят, — наставительно заметил Роальд.
И спросил:
— Ты найдешь свою…
— Симу, — быстро подсказал Шурик.
— Вот именно.
— Найду.
— Она согласится? Ей ничто не помешает? Она ведь, кажется, замужем? Муж не придет топором махаться?
— Ты же сам сказал, что место уютное…
— Что есть, то есть. К одиннадцати подходи к кафе. Машину оставь у конторы. Столик заказан на мое имя. Вам все укажут.
И вдруг хмыкнул:
— Все-таки… От какого имени уменьшительное твоей?…
— Симы? — быстро подсказал Шурик. — Наверное, от Серафимы. Я в ее паспорт не заглядывал.
— А напрасно. Кроме того, Серафима не единственное имя, от которого производится Сима.
— Да?
— Конечно. Я ведь говорил, есть такие имена — Рипсимия, Максима.
— Никогда не слышал. Что может означать имя Рипсимия?
Похоже на том конце провода листали книгу. Потом Роальд зачитал:
— «Рипсимия — старинное, редкое. Производные: Рипся, Сима, Рима. Предположительно от греческого рипсис — бросание, метание, миа — одна».
Роальд с удовлетворением заключил:
— Она тебя скоро бросит. Она тебя метнет в сторону. Ей суждено остаться одной, без тебя. Ты этого заслуживаешь.
И добавил грубо:
— Папася, мамася!
— Я про эту квартиру на Ленина. Похоже, у них там что-то вроде штаба. Кстати, как расшифровывается ППГВ?
— Партия поддержки Гражданской войны, — незамедлительно ответил Роальд.
— Что это значит?
— А то и значит, что слышишь, — ответил грубый Роальд. — Давай по делу.
— Моя подопечная не похожа ни на шлюху, ни на влюбленную.
— Ты уже ухватываешь отличия? — с намеком спросил Роальд.
— В меру, — скромно признал Шурик.
И сам спросил:
— Может, мне попробовать попасть в этот штаб?
— Как?
— Что-нибудь придумаю.
— Не надо. Не лезь туда. И вообще… Эту ночь ты проведешь иначе.
— Ну? — заинтересовался Шурик, втайне надеясь, что Роальд решил его заменить Вельшем или Скоковым.
— Пойдем в одно злачное место. Выпивка за мой счет. Пить можно, но в меру. Именно, в меру, знаю я твои аппетиты. А это такое место, где аппетит никогда не пропадает, только усиливается.
— Что за местечко?
— Кафе без вывески. На Депутатской.
— У тебя день рождения?
— Нет, — отрезал Роальд. — Считай это поощрением твоему таланту ничего не делать, даже что-то делая. Надеюсь, нам там понравится.
— Нам? Почему — нам? Кого ты имеешь в виду?
— К примеру, твою…
— Симу? — быстро подсказал Шурик. Он знал, что ошибается, но ему хотелось так думать. И искать бы Симу не пришлось — он-то знал, она все еще валяется на его диване. Надо только заставить ее одеться.
— Ее, ее. Рипсимию, Максиму, Серафиму.
— Ты же считаешь ее курвой.
— А в такие места только курвы и ходят.
— Надеюсь, ты не хочешь ее использовать как приманку?
— Не хочу, — ответил грубый Роальд. — Приманкой у нас будет курва более профессиональная.
— Подскажешь, кто?
— Твоя подопечная. Думаешь, я просто так сижу? Вчера у нее был день рождения, сегодня она пригласила подружек провести вместе вечер.
— И рогоносец придет?
— Рогоносцы в такие места не ходят, — наставительно заметил Роальд.
И спросил:
— Ты найдешь свою…
— Симу, — быстро подсказал Шурик.
— Вот именно.
— Найду.
— Она согласится? Ей ничто не помешает? Она ведь, кажется, замужем? Муж не придет топором махаться?
— Ты же сам сказал, что место уютное…
— Что есть, то есть. К одиннадцати подходи к кафе. Машину оставь у конторы. Столик заказан на мое имя. Вам все укажут.
И вдруг хмыкнул:
— Все-таки… От какого имени уменьшительное твоей?…
— Симы? — быстро подсказал Шурик. — Наверное, от Серафимы. Я в ее паспорт не заглядывал.
— А напрасно. Кроме того, Серафима не единственное имя, от которого производится Сима.
— Да?
— Конечно. Я ведь говорил, есть такие имена — Рипсимия, Максима.
— Никогда не слышал. Что может означать имя Рипсимия?
Похоже на том конце провода листали книгу. Потом Роальд зачитал:
— «Рипсимия — старинное, редкое. Производные: Рипся, Сима, Рима. Предположительно от греческого рипсис — бросание, метание, миа — одна».
Роальд с удовлетворением заключил:
— Она тебя скоро бросит. Она тебя метнет в сторону. Ей суждено остаться одной, без тебя. Ты этого заслуживаешь.
И добавил грубо:
— Папася, мамася!
Глава IV «ЗАКАЗ ПОВТОРЯТЬ БУДЕТЕ?…» 3–4 июля 1994 года
1
— Она придет?
— Она так сказала…
Шурик ни в чем не был уверен.
Ему не нравился загадочный полумрак, в котором они тонули. Окажись Сима рядом, он, наверное, вообще не заметил бы раздражающих его деталей или оценил бы их иначе — и зеркальные стены, непомерно увеличивавшие небольшой зал, и столики, искусно упрятанные за легкие деревянные решетки, обвитые вьюнком, и длинную, во всю стену, змеей извивающуюся стойку, за которой стоял бармен и человек из охраны — коренастый крепыш в официальной майке с надписью «Слава». Наверное, так называлось ночное кафе, хотя никакой вывески над входом Шурик не видел. Все тут было продумано: ты мог видеть многое, тебя практически не видели. А столик Роальд выбрал в самом углу.
Дансинг находился внизу. Гигантский подвал, принадлежащий когда-то купеческому дому, переделали под танцевальный зал. Вниз вела витая лестница. Музыка и голос певицы прорывались в зал только когда внизу хлопали створки навесной двойной двери.
Посетителей в кафе было немного. Пара девиц у длинной, круто изгибающейся стойки, несколько человек за столиками. Это были свои, знающие кафе люди. К ним и относились соответственно. Стоило кому-то поднять голову, как рядом оказывался официант.
Будь Сима рядом, Шурик и думать бы забыл о каких-то там проблемах. Он любил новые места, а это было место, куда он сам вряд бы попал. Скажем так, дорогое место.
И он боялся, что Сима не придет. Он знал, такое может случиться.
Он застал ее дома.
Набросив на ноги халат, она лежала на диване, по привычке закрыв глаза, но каким-то образом видя, чувствуя Шурика. В пепельнице лежали окурки. Поскольку следов губной помады на окурках не наблюдалось, Шурик понял — из дома Сима не выходила.
Он присел рядом. Она рассеянно улыбнулась, не повернув к нему головы. Правда, ей и не надо было поворачивать голову, она и не глядя видела его насквозь.
— Что-то придумал?
— Да так… — пожал он плечами.
— Хочешь куда-то пойти? — она, наконец, перевела на него взгляд, в ее темных глазах вспыхнула искорка интереса.
— Вместе… — сказал он и искорка заметно потускнела.
— Мы сто лет не выходили из дома, — сказал он. — Вспомнить нечего.
И спросил:
— Знаешь кафе на Депутатской?…
— Там только вход — твоя месячная зарплата, — рассеянно ответила Сима…
— Нас пригласили… — почему-то ответ Симы неприятно поразил его. Он думал, ему придется объяснять, что это за кафе.
— Ты бывала там?
Сима неопределенно пожала плечами.
— Нас пригласил Роальд.
Сима кивнула.
Роальд ей не нравился. Они познакомились случайно. Однажды на улице Шурик и Сима в упор столкнулись с Роальдом. Сима и Роальд сразу и активно не понравились друг другу. Мне кажется, он считает меня шлюхой, сказала Сима Шурику. По-моему, она у тебя дура, сказал Роальд Шурику.
Шурик засмеялся.
Сима рассеянно кивнула:
— Я приду.
Шурик растерялся. Он уже решил, что Сима не пойдет с ним. Но она согласилась!
— Почему — приду? Пойдем вместе.
Она рассеянно покачала головой:
— Я приду позже. Мне надо переодеться.
— Одеться… — сказал Шурик.
Он сидел рядом. Ему нравилось на нее смотреть. Пальцем он незаметно сдвинул полу халата — так нога Симы смотрелась еще удивительней.
Она почувствовала прикосновение и улыбнулась. Все так же странно — опять не поворачивая к нему головы. Но он привык к ее странностям.
Он ждал — сейчас она притянет его к себе. Он загорелся. Это всегда случалось с ним сразу. Но Сима отчужденно покачала головой:
— Потом. Ладно? Я знаю это кафе. Меня туда водили друзья. Я приду, но немного позже. Мне надо переодеться.
Он кивнул.
— Твой Роальд, выпив, делается добрее? — рассеянно спросила она. — Он мне не понравился. Он напоминает мне статую. Каменный гость. От него несет холодом. Я видела его только раз, он показался мне ледяным. Он нехорошо думает обо мне. Я это чувствую. Так что я приду чуть позже, когда вы малость подобреете.
И спросила:
— Этот твой Роальд… У него есть подружка?
— Представления не имею.
— Ты же его друг.
Это прозвучало как утверждение и Шурик пожал плечами.
Он не знал, как ей объяснить. Роальду не нужны друзья, ему нужны люди, на которых можно полностью положиться. Например, оба Сашки — холодный Вельш и неторопливый Скоков. Где раньше работал Скоков — никто не знал, но все в общем догадывались. Роальда это устраивало. Как устраивала внешняя ординарность Вельша. На улице, в трамвае, в столовой Вельша если и замечали, то в самую последнюю очередь, когда заметить человека уже невозможно. Никто не обращал на Вельша внимания, неважно, сидел он в переполненном ресторане или на скамье в пустом парке. Это Роальда тоже устраивало. На Вельша и на Скокова Роальд мог положиться стопроцентно. Как, впрочем, и на Шурика. Как, впрочем, и на Колю Ежова, который не Абакумов.
Черт его знает, подумал про себя Шурик, в глазах Роальда я, может быть, менее всех надежен. Но он держит меня!
Шурик всегда тянулся к Роальду, как тянулся в армии к сержанту Инфантьеву, пообещавшему сделать из него человека. Роальд всегда был крупней Шурика — и по мыслям, и по поступкам. Он мог грубо оборвать Шурика, но вообще-то Шурик понимал: это не грубость, это характер. Тем более, Шурик в долгу не оставался и Роальд это терпел. Они могли поругаться. Шурик считал — это нормально. В то же время он мог поделиться с Роальдом чем-то глубоко личным — тоже нормально. Когда Роальд корил Шурика за уход Лерки, это тоже был характер. Он так и сказал Шурику: не ной, Лерка правильно сделала. Ты еще дурак. Ты еще трава. Ты еще не научился жить. А Лерка уже живет. Живет по-настоящему. Ты ей даже ребенка не сделал. Правильно, что она бросила тебя. Ей бы лучше вообще не встречать тебя. Ей бы лучше, если б тебя впрямь подстрелили.
И добавил грубо:
— …только я этого не допущу.
Такие дела.
— Что мы, собственно, делаем? — спросил Шурик.
— Взгляни направо, в самый угол… Только не суетись… Обернись как бы случайно, скучая…
Шурик небрежно оглянулся.
В самом углу, за столиком, уже сервированным, рассеянно освещенном зеленоватым бра, сидели две женщины в белом. Столик был накрыт на восемь персон, собственно, это были два столика — их сдвинули. Сквозь решетки, обвитые густым вьюнком, женщины смотрелись как ангелицы. Перехватив как бы случайный взгляд Шурика, ангелицы улыбнулись. Узколицые, темноглазые, длинноногие, они привыкли к подобным взглядам — все в этих женщинах было на месте, над ними густо стояло облако обаяния.
— Думаешь, я зря тратился на это кафе? — усмехнулся Роальд. — Здесь, как в кино, много чего можно увидеть. Но эта твоя…
— Сима, — терпеливо подсказал Шурик.
— Ну да, Сима. Где она?
— Придет, — терпеливо повторил Шурик.
Он не был уверен, но надеялся.
Симу он никогда не понимал, она гипнотизировала его, сбивала с толку. Или валялась на диване, или исчезала надолго. Понятно, в свойдом, в свой, свой,абсолютно нереальный для Шурика, далекий, не существующий, как, скажем, Париж, дом. Может, он где-то и существует… Как Париж… Может быть… Призрак, фантом, воздушное наваждение, киношный вариант жизни — какое тебе дело до того, что, собственно, там происходит — в Париже или в дому, в котором ты никогда не был?…
Он старался не думать о ее доме. Там муж, там сын, там свой диван, там свои книги. Там совсем другие привычки, совсем другие слова. Правда, на последнем Шурик не стал бы настаивать. Степень сексуального эгоизма Симы нестолько превышала допустимую, что она вполне могла шептать и мужу, и ему, Шурику, одни и те же слова…
И не только им, подумал он вдруг. И еще кому-то, о ком ни он, Шурик, ни ее муж никогда и не подозревали…
Сима, кажется, ценила его терпение.
А, может, как в известном анекдоте, просто не умела иначе.
Он не знал ее телефона, не знал, где она живет, не знал, когда она у него в очередной раз появится. Он не знал, часы или дни она проведет в его квартире, когда появится. Переспит с ним, появившись, или столкнет с дивана, указав пальцем на пол. Тем не менее, он отдал ей ключ при первой же встрече и уже никогда не задавал вопросов, потянувших бы за собой другие. Кто не любит спрашивать, тому и не солгут…
Но мучило, мучило, тянуло как больной зуб — муж… сын…
Он злился.
Иногда Сима вела себя так, будто у нее вообще никого не было. Иногда она вела себя так, будто нигде в мире, даже в не существующем Париже, нет квартиры, в которой ждут Симу, догадываясь или не догадываясь о ее тайной жизни, некий муж, тоже не существующий, как Париж, и сын, тоже не существующий, как совсем уже туманные пригороды Парижа…
Черт побери!
Иногда Сима вела себя, как шлюха. Иногда она вела себя так, будто он только что подцепил ее на улице или еще только пытается подцепить. Нечто лживо невинное проскальзывало в ее улыбке, с ума сводя Шурика. Она здорово умела показаться совсем невинной, но и в невинной в ней шипела змея. И она умела отдаваться. Тогда он забывал обо всем — о не существующем Париже, о своих обидах, о дожде за окном, о Роальде, ждущем в конторе… Запах скользкого тела, запах духов, смешанный с запахом пота, похотливые пальцы…
Задыхаясь, он шел губами от родинки к родинке, шел темным млечным путем, рассыпавшимся по левому предплечью до вдруг набухшей груди, к коричневому вызывающему соску, — он старался не думать, сколько губ к этому соску припадало… Он бы сошел с ума, если бы стал об этом думать…
И когда, задыхаясь, она сама шептала ему в ухо невнятные истории, полные страсти и ужаса, он сам задыхался, понимая, понимая, понимая, что все ее истории — о Париже…. О несуществующем, но Париже… Тебя кто-нибудь так трогал? — задыхался он… Это же Париж, он никогда не будет в Париже…Разве я похожа на тех, кого никогда так не трогают?… Париж оказывался мучительно близок, раскрытый дивана тонул в запахах гвоздик и бензина… И так трогали?… Нет, молчи!.. Париж огромен, толпы туристов…Он губами закрывал ее губы… Молчи! Молчи!.. Разве каждому туристу не досталось своего Парижа?… Париж огромен, всем хватит… Губы не стираются…Лучше вообще об этом не думать… Они задыхались… Почему я должна быть только твоей?.. Молчи!.. Никто никого вообще заменить не может…
Он задыхался.
Но Парижа ведь нет, Парижа не существует.
— Если твоя…
— Сима, — быстро напомнил он.
— Ну да, Сима. Если она не придет, мы будем выглядеть глупо.
— Проблем нет, Шурик любую бабу снимет, — довольно хмыкнул Скоков.
Роальд рассмеялся. С ним это случалось редко.
— Ладно, — сказал он Шурику, осторожно поглядывая на белых ангелиц за столиком в углу. — Некогда обижаться. Сегодня я надеюсь вас удивить.
И щелкнул пальцем:
— Такое место!
— Она так сказала…
Шурик ни в чем не был уверен.
Ему не нравился загадочный полумрак, в котором они тонули. Окажись Сима рядом, он, наверное, вообще не заметил бы раздражающих его деталей или оценил бы их иначе — и зеркальные стены, непомерно увеличивавшие небольшой зал, и столики, искусно упрятанные за легкие деревянные решетки, обвитые вьюнком, и длинную, во всю стену, змеей извивающуюся стойку, за которой стоял бармен и человек из охраны — коренастый крепыш в официальной майке с надписью «Слава». Наверное, так называлось ночное кафе, хотя никакой вывески над входом Шурик не видел. Все тут было продумано: ты мог видеть многое, тебя практически не видели. А столик Роальд выбрал в самом углу.
Дансинг находился внизу. Гигантский подвал, принадлежащий когда-то купеческому дому, переделали под танцевальный зал. Вниз вела витая лестница. Музыка и голос певицы прорывались в зал только когда внизу хлопали створки навесной двойной двери.
Посетителей в кафе было немного. Пара девиц у длинной, круто изгибающейся стойки, несколько человек за столиками. Это были свои, знающие кафе люди. К ним и относились соответственно. Стоило кому-то поднять голову, как рядом оказывался официант.
Будь Сима рядом, Шурик и думать бы забыл о каких-то там проблемах. Он любил новые места, а это было место, куда он сам вряд бы попал. Скажем так, дорогое место.
И он боялся, что Сима не придет. Он знал, такое может случиться.
Он застал ее дома.
Набросив на ноги халат, она лежала на диване, по привычке закрыв глаза, но каким-то образом видя, чувствуя Шурика. В пепельнице лежали окурки. Поскольку следов губной помады на окурках не наблюдалось, Шурик понял — из дома Сима не выходила.
Он присел рядом. Она рассеянно улыбнулась, не повернув к нему головы. Правда, ей и не надо было поворачивать голову, она и не глядя видела его насквозь.
— Что-то придумал?
— Да так… — пожал он плечами.
— Хочешь куда-то пойти? — она, наконец, перевела на него взгляд, в ее темных глазах вспыхнула искорка интереса.
— Вместе… — сказал он и искорка заметно потускнела.
— Мы сто лет не выходили из дома, — сказал он. — Вспомнить нечего.
И спросил:
— Знаешь кафе на Депутатской?…
— Там только вход — твоя месячная зарплата, — рассеянно ответила Сима…
— Нас пригласили… — почему-то ответ Симы неприятно поразил его. Он думал, ему придется объяснять, что это за кафе.
— Ты бывала там?
Сима неопределенно пожала плечами.
— Нас пригласил Роальд.
Сима кивнула.
Роальд ей не нравился. Они познакомились случайно. Однажды на улице Шурик и Сима в упор столкнулись с Роальдом. Сима и Роальд сразу и активно не понравились друг другу. Мне кажется, он считает меня шлюхой, сказала Сима Шурику. По-моему, она у тебя дура, сказал Роальд Шурику.
Шурик засмеялся.
Сима рассеянно кивнула:
— Я приду.
Шурик растерялся. Он уже решил, что Сима не пойдет с ним. Но она согласилась!
— Почему — приду? Пойдем вместе.
Она рассеянно покачала головой:
— Я приду позже. Мне надо переодеться.
— Одеться… — сказал Шурик.
Он сидел рядом. Ему нравилось на нее смотреть. Пальцем он незаметно сдвинул полу халата — так нога Симы смотрелась еще удивительней.
Она почувствовала прикосновение и улыбнулась. Все так же странно — опять не поворачивая к нему головы. Но он привык к ее странностям.
Он ждал — сейчас она притянет его к себе. Он загорелся. Это всегда случалось с ним сразу. Но Сима отчужденно покачала головой:
— Потом. Ладно? Я знаю это кафе. Меня туда водили друзья. Я приду, но немного позже. Мне надо переодеться.
Он кивнул.
— Твой Роальд, выпив, делается добрее? — рассеянно спросила она. — Он мне не понравился. Он напоминает мне статую. Каменный гость. От него несет холодом. Я видела его только раз, он показался мне ледяным. Он нехорошо думает обо мне. Я это чувствую. Так что я приду чуть позже, когда вы малость подобреете.
И спросила:
— Этот твой Роальд… У него есть подружка?
— Представления не имею.
— Ты же его друг.
Это прозвучало как утверждение и Шурик пожал плечами.
Он не знал, как ей объяснить. Роальду не нужны друзья, ему нужны люди, на которых можно полностью положиться. Например, оба Сашки — холодный Вельш и неторопливый Скоков. Где раньше работал Скоков — никто не знал, но все в общем догадывались. Роальда это устраивало. Как устраивала внешняя ординарность Вельша. На улице, в трамвае, в столовой Вельша если и замечали, то в самую последнюю очередь, когда заметить человека уже невозможно. Никто не обращал на Вельша внимания, неважно, сидел он в переполненном ресторане или на скамье в пустом парке. Это Роальда тоже устраивало. На Вельша и на Скокова Роальд мог положиться стопроцентно. Как, впрочем, и на Шурика. Как, впрочем, и на Колю Ежова, который не Абакумов.
Черт его знает, подумал про себя Шурик, в глазах Роальда я, может быть, менее всех надежен. Но он держит меня!
Шурик всегда тянулся к Роальду, как тянулся в армии к сержанту Инфантьеву, пообещавшему сделать из него человека. Роальд всегда был крупней Шурика — и по мыслям, и по поступкам. Он мог грубо оборвать Шурика, но вообще-то Шурик понимал: это не грубость, это характер. Тем более, Шурик в долгу не оставался и Роальд это терпел. Они могли поругаться. Шурик считал — это нормально. В то же время он мог поделиться с Роальдом чем-то глубоко личным — тоже нормально. Когда Роальд корил Шурика за уход Лерки, это тоже был характер. Он так и сказал Шурику: не ной, Лерка правильно сделала. Ты еще дурак. Ты еще трава. Ты еще не научился жить. А Лерка уже живет. Живет по-настоящему. Ты ей даже ребенка не сделал. Правильно, что она бросила тебя. Ей бы лучше вообще не встречать тебя. Ей бы лучше, если б тебя впрямь подстрелили.
И добавил грубо:
— …только я этого не допущу.
Такие дела.
— Что мы, собственно, делаем? — спросил Шурик.
— Взгляни направо, в самый угол… Только не суетись… Обернись как бы случайно, скучая…
Шурик небрежно оглянулся.
В самом углу, за столиком, уже сервированным, рассеянно освещенном зеленоватым бра, сидели две женщины в белом. Столик был накрыт на восемь персон, собственно, это были два столика — их сдвинули. Сквозь решетки, обвитые густым вьюнком, женщины смотрелись как ангелицы. Перехватив как бы случайный взгляд Шурика, ангелицы улыбнулись. Узколицые, темноглазые, длинноногие, они привыкли к подобным взглядам — все в этих женщинах было на месте, над ними густо стояло облако обаяния.
— Думаешь, я зря тратился на это кафе? — усмехнулся Роальд. — Здесь, как в кино, много чего можно увидеть. Но эта твоя…
— Сима, — терпеливо подсказал Шурик.
— Ну да, Сима. Где она?
— Придет, — терпеливо повторил Шурик.
Он не был уверен, но надеялся.
Симу он никогда не понимал, она гипнотизировала его, сбивала с толку. Или валялась на диване, или исчезала надолго. Понятно, в свойдом, в свой, свой,абсолютно нереальный для Шурика, далекий, не существующий, как, скажем, Париж, дом. Может, он где-то и существует… Как Париж… Может быть… Призрак, фантом, воздушное наваждение, киношный вариант жизни — какое тебе дело до того, что, собственно, там происходит — в Париже или в дому, в котором ты никогда не был?…
Он старался не думать о ее доме. Там муж, там сын, там свой диван, там свои книги. Там совсем другие привычки, совсем другие слова. Правда, на последнем Шурик не стал бы настаивать. Степень сексуального эгоизма Симы нестолько превышала допустимую, что она вполне могла шептать и мужу, и ему, Шурику, одни и те же слова…
И не только им, подумал он вдруг. И еще кому-то, о ком ни он, Шурик, ни ее муж никогда и не подозревали…
Сима, кажется, ценила его терпение.
А, может, как в известном анекдоте, просто не умела иначе.
Он не знал ее телефона, не знал, где она живет, не знал, когда она у него в очередной раз появится. Он не знал, часы или дни она проведет в его квартире, когда появится. Переспит с ним, появившись, или столкнет с дивана, указав пальцем на пол. Тем не менее, он отдал ей ключ при первой же встрече и уже никогда не задавал вопросов, потянувших бы за собой другие. Кто не любит спрашивать, тому и не солгут…
Но мучило, мучило, тянуло как больной зуб — муж… сын…
Он злился.
Иногда Сима вела себя так, будто у нее вообще никого не было. Иногда она вела себя так, будто нигде в мире, даже в не существующем Париже, нет квартиры, в которой ждут Симу, догадываясь или не догадываясь о ее тайной жизни, некий муж, тоже не существующий, как Париж, и сын, тоже не существующий, как совсем уже туманные пригороды Парижа…
Черт побери!
Иногда Сима вела себя, как шлюха. Иногда она вела себя так, будто он только что подцепил ее на улице или еще только пытается подцепить. Нечто лживо невинное проскальзывало в ее улыбке, с ума сводя Шурика. Она здорово умела показаться совсем невинной, но и в невинной в ней шипела змея. И она умела отдаваться. Тогда он забывал обо всем — о не существующем Париже, о своих обидах, о дожде за окном, о Роальде, ждущем в конторе… Запах скользкого тела, запах духов, смешанный с запахом пота, похотливые пальцы…
Задыхаясь, он шел губами от родинки к родинке, шел темным млечным путем, рассыпавшимся по левому предплечью до вдруг набухшей груди, к коричневому вызывающему соску, — он старался не думать, сколько губ к этому соску припадало… Он бы сошел с ума, если бы стал об этом думать…
И когда, задыхаясь, она сама шептала ему в ухо невнятные истории, полные страсти и ужаса, он сам задыхался, понимая, понимая, понимая, что все ее истории — о Париже…. О несуществующем, но Париже… Тебя кто-нибудь так трогал? — задыхался он… Это же Париж, он никогда не будет в Париже…Разве я похожа на тех, кого никогда так не трогают?… Париж оказывался мучительно близок, раскрытый дивана тонул в запахах гвоздик и бензина… И так трогали?… Нет, молчи!.. Париж огромен, толпы туристов…Он губами закрывал ее губы… Молчи! Молчи!.. Разве каждому туристу не досталось своего Парижа?… Париж огромен, всем хватит… Губы не стираются…Лучше вообще об этом не думать… Они задыхались… Почему я должна быть только твоей?.. Молчи!.. Никто никого вообще заменить не может…
Он задыхался.
Но Парижа ведь нет, Парижа не существует.
— Если твоя…
— Сима, — быстро напомнил он.
— Ну да, Сима. Если она не придет, мы будем выглядеть глупо.
— Проблем нет, Шурик любую бабу снимет, — довольно хмыкнул Скоков.
Роальд рассмеялся. С ним это случалось редко.
— Ладно, — сказал он Шурику, осторожно поглядывая на белых ангелиц за столиком в углу. — Некогда обижаться. Сегодня я надеюсь вас удивить.
И щелкнул пальцем:
— Такое место!
2
…с изумлением разглядывал Симу.
Она появилась в темном проеме дверей, рассеянно уставившись в полумрак. Шурик вскочил, но Роальд остановил его:
— Тут свои правила.
Действительно, длинный официант с той же «Славой» на груди фирменного пиджака, белого, как снег, неторопливо провел Симу к столику.
— Вы похожи на заговорщиков, — сказала Сима без улыбки и что-то в ее тоне Шурику не понравилось.
— Заговорщики так выглядят? — удивился Роальд.
Сима промолчала.
Зато Скоков широко ухмыльнулся.
Ему, Скокову, было все равно, на кого он похож. Жизнь предоставила ему возможность отдохнуть, выпить, вкусно поесть, при этом не на свои деньги, он с удовольствием с этим согласился, а на ангелиц в углу можно было смотреть бесплатно. Чего еще?
А Шурик смотрел на Симу.
В ее одежде ничего не изменилось, она, наверное, и не заезжала домой. Та же белая кофта, белая юбка. Все легкое и летящее, будто на самом деле на Симе ничего и не было…
Кроме невероятных предчувствий…
Ангелицы в белом не шли ни в какое сравнение с Симой.
Да, конечно, они были моложе, их кожа поблескивала и лоснилась. Но поведи Сима плечом, все мужики, как крысы, последовали бы за ней, а не за ангелицами. Протруби Иерихонские трубы, ни один мужик бы не обернулся, не оглянулся на ангелиц — они бы пошли за Симой.
Грех, темный грех облаком окружал Симу. Ангелицы рядом с ней казались школьницами. Абсолютными школьницами, только-только приобщающимися к известной басне про капусту и про то, что иногда в капусте находят.
— Си-и-има… — неопределенно протянул Роальд. — Это Серафима или как-то иначе? Я имею в виду запись в паспорте.
Сима нехорошо усмехнулась:
— Не проще ли показать паспорт?
— Ну что вы, — извинился Роальд. — Просто редкое имя.
— Оно не кажется мне уменьшительным.
Сима казалась спокойной, но Шурик знал ее.
Темный взгляд Симы то вспыхивал, пугая Шурика (что она собирается отчудить?), то гас, гас, будто теряя силу и этим еще сильнее пугая Шурика — не впадет ли Сима в тяжелый знакомый транс? Какого черта понадобилось Роальду приглашать ее в кафе… А кожа у меня шелковистая-шелковистая…Это так… Даже за столом Сима умудрилась сесть чуть развернувшись, чтобы не скрывать ног, открытых гораздо выше колен.
К белым ангелицам подошел официант.
Наверное, ангелицам надоело ждать.
Они заказали бутылку шампанского и официант, похожий на кудрявого задумчивого барашка, весь в светлых кудряшках, как будто его специально завивали, бережно пронес к длинному столику запотевшую, уютно укутанную в салфетку бутылку.
— Откройте, — кивнула одна из ангелиц. Вряд ли они были сестрами, но перепутать их можно было не только в постели. — Вы новенький? Раньше я вас здесь не видела.
Барашек заискивающе кивнул.
Для новичка он действовал достаточно расторопно.
Пробка хлопнула, взлетев над столиком. Белая пенящаяся струя ударила в белые костюмы ангелиц. Кудрявый барашек застыл в отчаянии, сжимая в руках уже пустую бутылку.
Разговоры за столиками, и до того негромкие, смолкли. Внизу хлопнула дверь, прорвался голос певицы:
Несмотря на отчаяние барашек, бой малообеспеченный, сдаваться не собирался.
Бороться с судьбой можно только двумя способами — или стремглав бежать от нее или мужественно с нею сражаться.
Барашек избрал второе. Он не хотел терять место, добытое с таким трудом. С наглым отчаянием оглядев облитых шампанским ангелиц, он отчетливо произнес:
— Заказ повторять будете?
Ангелицы потрясенно уставились на мужественного барашка.
— Заказ? Конечно!
— Но, — добавила старшая ангелица, — открывать мы будем сами. Придурок!
Это прозвучало как прощение.
Счастливый барашек улетел за полотенцами и за шампанским. Он был воскрешен, он мог жить. Он надеялся теперь взлететь высоко. Его карьера складывалась удачно. Наверное, он уже мечтал записать в счет ангелиц пролитую им бутылку. А ангелиц, наконец, окружили запоздавшие гости, удивительно на них похожие. Возглавляла их виновница торжества — С.П. Иванькова.
В каком инкубаторе их растили? — удивленно подумал Шурик.
Восемь женщин в белых костюмах. Восемь ангелиц в белом. В каждой было что-то, делающее их похожими одна на другую. Так бывает с родными сестрами — все разные, но встанут рядом и ясно видно, как тот или иной признак переходит с одного лица на другое, с одной фигуры на другую — то пропадая, то вновь отчетливо вспыхивая.
Она появилась в темном проеме дверей, рассеянно уставившись в полумрак. Шурик вскочил, но Роальд остановил его:
— Тут свои правила.
Действительно, длинный официант с той же «Славой» на груди фирменного пиджака, белого, как снег, неторопливо провел Симу к столику.
— Вы похожи на заговорщиков, — сказала Сима без улыбки и что-то в ее тоне Шурику не понравилось.
— Заговорщики так выглядят? — удивился Роальд.
Сима промолчала.
Зато Скоков широко ухмыльнулся.
Ему, Скокову, было все равно, на кого он похож. Жизнь предоставила ему возможность отдохнуть, выпить, вкусно поесть, при этом не на свои деньги, он с удовольствием с этим согласился, а на ангелиц в углу можно было смотреть бесплатно. Чего еще?
А Шурик смотрел на Симу.
В ее одежде ничего не изменилось, она, наверное, и не заезжала домой. Та же белая кофта, белая юбка. Все легкое и летящее, будто на самом деле на Симе ничего и не было…
Кроме невероятных предчувствий…
Ангелицы в белом не шли ни в какое сравнение с Симой.
Да, конечно, они были моложе, их кожа поблескивала и лоснилась. Но поведи Сима плечом, все мужики, как крысы, последовали бы за ней, а не за ангелицами. Протруби Иерихонские трубы, ни один мужик бы не обернулся, не оглянулся на ангелиц — они бы пошли за Симой.
Грех, темный грех облаком окружал Симу. Ангелицы рядом с ней казались школьницами. Абсолютными школьницами, только-только приобщающимися к известной басне про капусту и про то, что иногда в капусте находят.
— Си-и-има… — неопределенно протянул Роальд. — Это Серафима или как-то иначе? Я имею в виду запись в паспорте.
Сима нехорошо усмехнулась:
— Не проще ли показать паспорт?
— Ну что вы, — извинился Роальд. — Просто редкое имя.
— Оно не кажется мне уменьшительным.
Сима казалась спокойной, но Шурик знал ее.
Темный взгляд Симы то вспыхивал, пугая Шурика (что она собирается отчудить?), то гас, гас, будто теряя силу и этим еще сильнее пугая Шурика — не впадет ли Сима в тяжелый знакомый транс? Какого черта понадобилось Роальду приглашать ее в кафе… А кожа у меня шелковистая-шелковистая…Это так… Даже за столом Сима умудрилась сесть чуть развернувшись, чтобы не скрывать ног, открытых гораздо выше колен.
К белым ангелицам подошел официант.
Наверное, ангелицам надоело ждать.
Они заказали бутылку шампанского и официант, похожий на кудрявого задумчивого барашка, весь в светлых кудряшках, как будто его специально завивали, бережно пронес к длинному столику запотевшую, уютно укутанную в салфетку бутылку.
— Откройте, — кивнула одна из ангелиц. Вряд ли они были сестрами, но перепутать их можно было не только в постели. — Вы новенький? Раньше я вас здесь не видела.
Барашек заискивающе кивнул.
Для новичка он действовал достаточно расторопно.
Пробка хлопнула, взлетев над столиком. Белая пенящаяся струя ударила в белые костюмы ангелиц. Кудрявый барашек застыл в отчаянии, сжимая в руках уже пустую бутылку.
Разговоры за столиками, и до того негромкие, смолкли. Внизу хлопнула дверь, прорвался голос певицы:
Барашек, бой, без всякого сомнения малообеспеченный, наверное, много сил приложил, чтобы устроиться в такое кафе. Работать в таком кафе — большая удача, а большая удача стоит больших денег.
А мне мама запрещает встречаться с тобой,
говорит, что я мало обеспеченный бой…
Несмотря на отчаяние барашек, бой малообеспеченный, сдаваться не собирался.
Бороться с судьбой можно только двумя способами — или стремглав бежать от нее или мужественно с нею сражаться.
Барашек избрал второе. Он не хотел терять место, добытое с таким трудом. С наглым отчаянием оглядев облитых шампанским ангелиц, он отчетливо произнес:
— Заказ повторять будете?
Ангелицы потрясенно уставились на мужественного барашка.
— Заказ? Конечно!
— Но, — добавила старшая ангелица, — открывать мы будем сами. Придурок!
Это прозвучало как прощение.
Счастливый барашек улетел за полотенцами и за шампанским. Он был воскрешен, он мог жить. Он надеялся теперь взлететь высоко. Его карьера складывалась удачно. Наверное, он уже мечтал записать в счет ангелиц пролитую им бутылку. А ангелиц, наконец, окружили запоздавшие гости, удивительно на них похожие. Возглавляла их виновница торжества — С.П. Иванькова.
В каком инкубаторе их растили? — удивленно подумал Шурик.
Восемь женщин в белых костюмах. Восемь ангелиц в белом. В каждой было что-то, делающее их похожими одна на другую. Так бывает с родными сестрами — все разные, но встанут рядом и ясно видно, как тот или иной признак переходит с одного лица на другое, с одной фигуры на другую — то пропадая, то вновь отчетливо вспыхивая.