Фоторобот подозреваемых лежал в папке.
   Женоподобный мужчина с довольно длинными волосами, ничем не примечательный — скушный жалкий портрет, созданный ограниченным воображением милиционеров, наслушавшихся детской болтовни, и портрет женщины, столь же стандартный и скушный, похожий на все женские лица.
   И масса недоговоренностей.
   Зам главного прокурора уверенно говорил только о двух возможных попытках похищения детей.
   На самом деле таких попыток было гораздо больше.
   Шурик насчитал двадцать две. К тому же он знал, что далеко не каждая такая история попадает в газеты.
   Все попытки походили одна на другую.
   Неизвестная женщина (возможно, мужчина — нечто женоподобное фигурировало в рассказах некоторых детей) подходила к отставшему от родителей ребенку, уводила его, проводила с ним какое-то время, а затем оставляла ребенка на улице, на площади, в сквере — там, где ее, видимо, спугнули, или она сама по неизвестным причинам отказывалась вдруг от задуманного. В нескольких случаях неизвестная (тут определенно была женщина, не мужчина) приводила ребенка домой. Как утверждали дети, в доме было много игрушек. Неизвестная ни разу не пыталась увезти детей из города, кажется, никогда не обижала их. И важная деталь, на которую Шурик сразу обратил внимание — никогда рядом с неизвестной не было никаких других людей. Даже когда дети находились в доме, к женщине никто не приходил.
   Как-то это все не укладывалось в схему обычного похищения. Да и женщина не укладывалась в схему обычной преступницы.
   Шурик внимательно изучил портреты подозреваемых.
   Женоподобное существо вызвало у него усмешку. Но в жизни кого только не встретишь. Черные волосы по плечи… А вот женщина, видимо, была шатенкой, хотя некоторые дети говорили о темных волосах. У детей хорошее воображение, но у них мало точных слов, подумал Шурик. Каждая третья женщина на улице вполне подходила под описание предполагаемых преступников. Здесь не за что было ухватиться.
   На вопрос старая была тетя или молодая, большинство детей уверенно отвечали — старая и высокая. Но что такое старый и высокий человек для трехлетнего ребенка?
   Не меньше удивил Шурика разброс мнений, напечатанный в небезызвестной газете Иванькова «Шанс-2».
 
    "Как вы относитесь к слухам о похищении детей?— такой вопрос корреспондент задал на улице самым разным людям. -Что бы вы сами сделали, окажись рядом с преступником (с преступницей)?
    Владимир, 24 года :
    — Понятия не имею. У меня детей нет. Наверное, вмешался бы. Хотя как понять, чужой это для нее ребенок или свой? Я в газетах читал, что детям преступники ничего плохого не делали.
    Антон, 22 года, художник :
    — Сюжет для Гойи. Вообще-то я не люблю Гойю. У него все придумано, а я люблю ясность, люблю, чтобы за линией ясный смысл угадывался. А тут что? Одни слухи. Говорят, будто какие-то дети исчезли, а потом нашлись. Ну и что? Сплошное приключение для пацанов. И родителям нечего волосы на себе рвать, ведь дети вернулись. Подумаешь, сутки их дома не было! Я в детстве на поезде в Омск уезжал зайцем. Ну, выдрали меня. А чтобы в дороге кто приставал, не было такого. И вообще, если у какой-то тетки есть время и деньги, почему ей не угостить чужого ребенка мороженным?
    Василий Тимофеевич, 42 года, водитель :
    — Задавить дуру! А если это не дура, а какой-то извращенец, тем более задавить. А еще лучше отдать народу. Народ разберется. В милицию я бы такого не повел. Чужой ребенок? Что значит чужой? Все дети наши. Поймал суку и по морде, по морде, чтобы не портила людям кровь. Для нее что ли растили? Где власть? Где власть, спрашиваю? Куда власть смотрит? Тут уже сам идешь со смены, если вечером, не успеваешь оглядываться — как бы не увели! Ну, шучу, конечно. Я не ребенок, с каждой первой бы не пошел. И если уж на полном серьезе, если правда кто-то ворует детей, давить таких надо. Пусть другие на ус мотают.
    Игорь, 33 года, музыкант :
    — Я газет не читаю. Что-то такое слышал. Утка, наверное.
    Виктор Сергеевич, 36 лет, энергетик :
    — Я за смертную казнь. Когда в стране нет порядка, нужна сила. У меня у самого дочка. Ей двенадцать лет. Если бы ее кто-то увел, я бы весь район на уши поднял. Я бы на барахолке пушку купил. Ковры бы продал, холодильник, а пушку бы купил. Зачем мне милиция? Я в милицию не пошел бы. Чем они помогут? Только скажут, чтобы отвязаться — сам, дескать, виноват, не отпускай детей от себя.
    Женя, 21 год, студентка :
    — Ой, я слышала! Такую информацию надо широко распространять, чтобы все люди знали. Передать по радио и по телику, чтобы все, кто дома, разом бы выглянули в окна и засекли преступника. Можно ведь так? И в тюрьму посадить… Ой, даже не знаю!.. Когда у меня дочь будет, я ни на шаг ее не отпущу от себя!..
    Варвара Сергеевна, 60 лет, домохозяйка :
    — Да чего? У меня у самой мальчишка терялся. Пристала тут одна, пошли, мол, со мной, Олежка. А он у меня хоть дурак, но твердый. Далеко не пошел. Я его тогда как козла выпорола. Драть детей надо почаще, тогда и бегать не будут.
    Екатерина Павловна, 76 лет :
    — А всякое бывает. Кому привиделось, кому показалось. Тут ведь главное, какая мать. Одна умрет с горя, другая заболеет. Ну чё это вы! Ребенок есть ребенок! Хочешь мороженным его угостить, угости. А зачем уводить куда-то? И говорить не о чем. Это просто распустились люди. Точно говорю, распустились. Построже бы с ними надо."
 
   Интересно, что бы Сима сказала?
   Потребовала смертной казни? Рассмеялась? Не обратила внимания? Чужая беда, что там ни говори, чаще всего не наша.
   К черту!
   Он не хотел думать о Симе.
   Изгоняя Симу из памяти, перелистал оставшиеся вырезки.
   Далеко не все соответствовали главной теме, но вряд ли Роальд вложил вырезки в папку случайно.
   Чем больше вчитывался Шурик, тем беспросветнее обрисовывался огромный мир, лежащий где-то там, за окнами его ночной квартиры — вопящий, летящий, орущий, кипящий как котел с дурацким варевом. А ведь многие читатели газет дальше криминальной хроники и не идут, подумал Шурик, им вполне хватает криминальной хроники, ничего другого они не читают.
   Перед Шуриком медленно открывалась тайная жуткая жизнь города. Жизнь, о которой узнаешь, лишь вплотную с нею соприкоснувшись. Жизнь, которая даже на страницах газет выглядит пугает.
   У гражданина из Киргизии изъят на железнодорожном вокзале обрез шестнадцатого калибра. Хулиганов боюсь, объяснил вооруженный киргиз. Везде хулиганы. В поезде хулиганы, в автобусе хулиганы, на улице хулиганы. Никуда не денешься от хулиганов, хочешь не хочешь, надо вооружаться…
   Паренек четырнадцати лет в компании с неизвестным мужчиной ограбил жителя с улицы Дачной. Угрожали дачнику ножницами. Больше всего усердствовал мальчишка. Боясь потерять глаза, несчастный расстался с золотыми часами и с тощим, но своим кошельком. Хоть чугунные часы заказывай, пожаловался он милиционерам. За год уже двое часов отобрали. И получку впервые за три месяца получил…
   В облбольницу привезли молодого человека — колотая рана горла. Медсестры и врачи сбились с ног, пытаясь облегчить участь пострадавшего. К счастью, операция прошла успешно, хирург постарался — к утру израненный пришел в сознание. Правда, в тот же день выяснилось, что до того как стать жертвой этот самый молодой человек сам жестоко избил и изнасиловал в подвале жилого дома девятнадцатилетнюю медсестру… той же самой облбольницы!..
   Гражданин Монголии, назвавшийся лирическим именем Долгорсурен, слушатель курсов повышения квалификации учителей, в своем студенческом общежитии поссорился с земляком, носившим не менее лирическое имя — Эрденгулапакувсандент. В драке участвовал еще один человек, имени которого граждане Монголии не знали. Просто познакомились на улице, выпили водочки, зашли в общежитие. А дальше ран…
   В Кировском районе всю ночь разбойничали трое, причем лихой тройкой руководила дама. Сперва они подсели в «восьмерку» и, грозя ножом, отняли у водителя аж двадцать тысяч рублей, потом, рассерженные бедностью водителей, ограбили таксиста. Этот погорел на сто двадцать тысяч…
   Некая дама пришла в Сибирский торговый банк и удачно купила две с половиной тысячи долларов. Правда, из некоторых соображений купила она их не в банке, а у частного лица, с рук. К сожалению, покупка оказалась не совсем удачной — даме подсунули ксерокопии…
   На Октябрьском рынке за дерзкое хулиганство задержан тринадцатилетний подросток. На вопрос, почему он кинулся с ножом на пожилую женщину? — подросток рассерженно ответил: старуха сама приставала! На вопрос, в чем, собственно, заключались приставания «старухи», подросток ответил так. Стою, значит, балдею. Прицениваюсь, чего спереть. А старуха пристала и пристала. Прочти, пристала, афишку. Афишка там на стене висит. На афишке крупно написано: ОЧКИ — ЗА ЧАС! Зачем такой очки, если она и такие крупные буквы разобрать не может. Ну я и сказал ей, чтобы больше не приставала: ПО ОЧКАМ — ЗА МИНУТУ! А старуха взбесилась, пришлось отверткой ее кольнуть…
   На улице классика максизма-ленинизма обнаружен небольшой, но серьезный арсенал: две сотни патронов калибра 5.45, столько же — калибра 5.6, четырнадцать гранат РГД-5, столько же запалов к ним, три противопехотные мины, стволы «Ягуар-2-РТ» и «Вальтер-Р-6800». Заведовала арсеналом некто Яфасова, жительница Ташкента, наезжающая в город к родственникам. А откуда я знаю, чего это? — объяснила Яфасова. На пустыре нашла. Чего пропадать? Перетаскала в хозяйственной сумке…
   А на площади перед зданием администрации прошли пикеты под лозунгом «Разрешили воровать — отвечайте!» На шумном митинге особенно выделялись ветераны войны. Особых бесчинств, правда, не наблюдалось, однако принятая резолюция состояла из трех пунктов и отличалась не малой строгостью. Первый пункт гласил: немедленно добиваться выдвижения в депутаты настоящих честных людей, то есть, прежде всего ветеранов четырех последних войн, или таких серьезных людей, как независимый кандидат А.Я.Неелов; пункт второй: немедленно и всерьез разобраться с руководством тех коммерческих банков, которые не выполняют своих обязательств перед вкладчиками; наконец, третий: потребовать у властей немедленного разрешения на патрулирование улиц и площадей города ребятами из специальных спортивных команд, курируемых независимым кандидатом А.Я. Нееловым. В случае явного непонимания властей, вывести указанные команды на улицы города своим собственным общим волевым решением, ибо всем давно надоело дрожать перед убийцами, грабителями и ворами…
   Звучало привлекательно, но Шурик не обманывался. Он уже не раз видел требующуютолпу. Зрелище не приятных… Но ведь и горожан можно понять — воры, грабители, наркоманы, проститутки, убийцы… Да сколько ж можно?!
   В одном из новых домов на Шлюзе неизвестные позвонили в дверь. Оказавшаяся дома девушка девятнадцати лет дверь открыла. В квартиру ворвались три человека, оглушили девушку электрошоком и, поставив ей два укола наркотика, ушли, ничего не взяв. Мотивы поведения нападавших выясняются…
   На крутом повороте улицы Портовой перевернулся частный «запорожец». Из перевернувшейся машины выскочил перепуганный водитель и немедленно скрылся. Перевернутая машина валялась на обочине пока ее не забрала ГАИ. Владелец «запорожца» до сих пор не объявился, что по отношению к нему вызывает у городской милиции вполне оправданные нехорошие подозрения и все возрастающий интерес…
   Странный, жуткий, призрачный мир, наполненный раскачивающимися тенями…
   Ага, снова дети!
 
    «В прошлом номере мы писали о терявшемся, но счастливо найденном мальчике Мише У. Наш корреспондент побывал у родителей мальчика и поговорил с самим Мишей. Мальчик выглядит нормально, с удовольствием берет жевательную резинку и без стеснения отвечает на вопросы…»
   Интересно, подумал Шурик, что Мишка ответил корреспонденту?
    "На вопрос корреспондента, сколько времени отсутствовал мальчик, родители ответили — почти сутки. На вопрос, где он находился все это время, сам трехлетний Миша ответил просто — гулял. — Один гулял? — С тетей. — Точно с тетей? — Конечно, с тетей, у нее голос добрый. — Ну и что — голос? С чего ты взял, что она добрая? — Так она мне мороженное купила. Самое дорогое. Я сказал, что можно другое купить, а она купила самое дорогое. Тогда я ей больше ничего не стал говорить. Она даже заплакала. — Почему заплакала? — Так я же я урод. — Как урод? Кто тебе такое сказал? — Мамка. (Дурак ты, а не урод, Мишка, — вмешался в беседу отец ребенка). На вопрос корреспондента: узнал бы ты сейчас эту тетю, Миша? — мальчик ответил: — Не знаю. — Ты что, совсем ее не запомнил? — Запомнил. — А если запомнил, значит, мог бы узнать? — Не знаю. — Ну, какая-то особая примета у нее есть. Вот что ты лучше всего запомнил? — Она плачет часто. — Плачет? — Ага. — А почему? — Не знаю. Может, из-за меня. Посмотрит и плачет. Я же урод. Подошла, спрашивает: — Хочешь домой? — а сама плачет. Я говорю: не хочу домой, хочу мороженного. А она все равно плачет. Говорит, ешь, Олежка. Я говорю, я — Мишка. А она все равно говорит: ешь, Олежка. Я и ел. — Почему она тебя назвала Олежкой? — Не знаю. — А как ее звать, эту тетю? — Не знаю. — А она старая? — Не знаю. — Может, она молодая, как твоя мама? — Мама у меня старая, я знаю сколько ей лет. — Сколько? — Много. — Ну ладно, будь здоров, не теряйся больше!.."
   Ничего особо нового из беседы корреспондента с малолетним Мишей У. Шурик не извлек, однако интервью с Мишкиным отцом его развеселило.
    «Идем, значитца, вчера с Мишкой, рассказал нам отец мальчика. Я, значитца, с пивом, Мишка налегке. Стеклянную банку прижал к груди, держу крепко. И Мишку держу — за руку, еще крепче. Сын ведь! Родной. Его потерять — баба меня убьет! А Мишка дергается, как волчонок, и вдруг прямо обмирает: „Те-е-етя!“ Я сначала-то не понял, Мишка-то аж растаял весь: „Те-е-етя!“ Я, значитца, крепче его за плечо, банку с пивом к груди, кричу Мишке — чего, значитца, какая тетя? А у него глаза по семь копеек, будто стакашек завалил, а за угол баба заворачивает. Вся в красно-белом, как знамя, ну еще ноги голые. Так нынче у всех ноги голые. Ору Мишке: „Что за тетя такая, змей?!“ А он, знаете, так вот плечиком повел: „Да так. Дура одна!“ Во, парень! Я его от души выдрал! Пиво поставил на травку, ремень стянул и, значитца, при всем честном народе и врезал Мишке. Бабы, понятно, дуры, только детям их не пристало так называть. Вырастет, возьмет свое, а пока — рано!»

2

   Вырезки были разных лет, из разных газет, но в основном все же отвечали текущему году. Самая давняя датировалась летом 1991 года. Она же была самая лаконичная. По узкому полю рукой Ежова было помечено: «Омский рабочий. 9.VIII.91».
   Ну да, Ежов недавно уезжал в Омск.
   Не справившись с управлением, разбился в «жигуленке» некий Абалаков Георгий Иванович, 1959 года рождения, водитель ПАТП-5, мастер спорта по лыжам. С Абалаковым погибла семья — жена и, по всей вероятности, сын. Есть подозрение, что погибший находился под воздействием алкоголя. Есть и другое подозрение — погибший, возможно, имел какое-то отношение к подпольным криминальным структурам…
   Ага, опять дети!
   В начале мая на остановке «Универмаг» нашлись сразу два светловолосых мальчика. Один называл себя Сережей, утверждая, что ему четыре годика, другой — Андреем. Андрею стукнуло три. У Сережи под левым глазом темнел синяк. Где живут — не помнят. На вопрос — как попали на остановку, ответили: незнакомый дядя привел. Такой худой, с длинными волосами. Говорит, я до остановки вас доведу. Они думали, что он тетя, у него длинные волосы, а он обиделся и Сереже синяк наставил…
   На вырезке рукой Роальда было помечено: «Возвращены родителям».
   На взгляд Шурика, кое-какие вырезки можно было просто выбросить — к делу о похитителях детей они никакого отношения не имели. С другой стороны, Шурик не нашел в газетных сообщениях никаких упоминания о мальчике, в свое время нелепо погибшем под колесами автомобиля, и о другом, поиски которого ничего не дали…
   Почему?
   Шурик все еще чего-то не понимал, чего-то не улавливал, но чувствовал — в бумагах, собранных Роальдом, что-то такое есть, что-то такое прячется, какая-то тревожащая деталь, какая-то важная деталь, которой прежде он не придавал значения. Надо лишь выделить ее, понять, ухватить! Причем, кажется, он, Шурик, и раньше натыкался на эту деталь. И не только в газетах. Кто-то что-то произносил такое… Ну же!.. — мучительно вспоминал он… Ну!..
   Но вспомнит не мог. Ничего не получалось… Крутился вокруг да около.
   Ладно, наконец плюнул он. Отложим до утра.
   Но и проснулся Шурик со странным, ничуть не ослабевшим чувством того, что ходит где-то рядом с важной деталью. Рядом с деталью неожиданной, смущающей даже его, и рядом! рядом!.. Ухватить бы кончик… Ведь он уже точно натыкался на эту деталь, с кем-то ее если не обсуждал, то хотя бы обговаривал… Правда, с кем?… С Роальдом?… С Симой?… Со Скоковым?… С тем же маленьким соседом Мишкой?…
   Стоп!
   Маленький сосед Мишка! Кажется, он первый подтолкнул Шурика к этой детали!
   Что он там говорил?…
   Ну да, с тетей гулял… Тетя такая добрая, что даже плакала… Купит мороженое и в слезы… А почему?… Да, может, потому, что я, урод… Мамка так говорит: урод ты, Мишка!..
   Не урод ты, Мишка! — облегченно подумал Шурик. Умный ты парень, Мишка, только глупый.
   И тут же выхватил из папки нужную газетную вырезку.
    «Она плачет часто. — Плачет? — Ага. — А почему? — Не знаю. Может, из-за меня. Посмотрит и плачет. Я же урод. Подошла себе, спрашивает: — Хочешь домой? — а сама плачет. Я говорю: не хочу домой, хочу мороженного. А она все равно плачет. Говорит, ешь, Олежка. Я говорю, я — Мишка. А она все равно говорит: ешь, Олежка. Я и ел. — Почему она тебя назвала Олежкой? — Не знаю. — А как ее звать, эту тетю? — Не знаю. — А она старая? — Не знаю…»
   Все ты знаешь! Все ты знаешь, Мишка-Олежка! И сразу нашел вторую вырезку.
    " Варвара Сергеевна, 60 лет, домохозяйка: — Да чего? У меня у самой мальчишка терялся. Пристала тут одна, пошли, мол, со мной, Олежка. А он у меня хоть дурак, но твердый. Далеко не пошел. Я его тогда как козла выпорола. Драть детей надо почаще, тогда и бегать не будут."
   Шурик жадно перелистывал папку.
   Теперь он знал, он не ошибся.
   По крайней мере, пять свидетелей утверждали, что неизвестная похитительница (или похититель) чаще всего обращалась к детям именно так — Олежка.

Глава VII «ЧТОБЫ СОЙТИ С УМА, НАДО ЕГО ИМЕТЬ…» 6 июля 1994 года

1

   Шурик чуть запоздал.
   Впрочем, он был уверен — явись в гостиницу на час раньше назначенного срока, все равно бы застал Леню Врача говорящим. Просто на этот раз Врачу внимали детективы, а Шурик чуть запоздал.
   Роальд грубо кивнул на пустое кресло у окна. Врач, увидев Шурика, жадно обрадовался.
   — Последней хринцессы радио-телеграф! — глаза Врача заволоклись не столь уж давними воспоминаниями: — Упустить такое большое существо как Лигуша!
   Он все еще был полон сожалений по этому поводу.
   Если номер был снят Роальдом не по случаю, не потому, что ничего дешевле в гостинице не нашлось, значит, его уважение к Лене Врачу за последний год нисколько не уменьшилось — двухкомнатный просторный номер, светлый и чистый, одну стену гостиной занимала замечательная стенка-буфет со встроенным холодильником, другую дикий пейзаж, написанный местным художником. В лесной заснеженной чаще по колено в снегу стоял мужик в зипуне, с топором в опущенной правой руке. Он напряженно вслушивался. Нельзя было понять. что именно его беспокоит. Скорее всего, волки, потому что на мороз мужик не обращал внимания — шапку сбросил, ладонь левой руки приложил к уху… Волки были недалеко, мужику шла непруха…
   Хорошо густо пахло кофе.
   Кофейник и сахарница стояли на столе. Скоков уверенно сжимал в громадной ладони чашку. На краешке широкого, как парник, дивана, пристроился белобрысый Вельш. Его сонный взгляд, как всегда, ничего не выражал, но в ладони, почти не уступающей ладони Скокова, тоже поблескивала кофейная чашка
   Пустая.
   Вельш кофе не пил.
   Наконец, на том же диване сидел Коля Ежов, тот самый, который не Абакумов.
   Глаза Коли смеялись, он не спускал глаз с Врача.
   Врач, выпятив губы, часто помаргивая, вглядываясь в каждого влажными темными глазами, в давнем сером демократичном костюме — без галстука, то вскакивал, подбегая к окну, будто черпая в душном зное, густо, как битум, залившем город, некую невидимую мощную поддержку, то, как штатный лектор, расхаживал по вытертому ковру, с непонятной важностью и значительностью произнося какие-то восторженные малопонятные слова. До Шурика даже не сразу дошло, о чем, собственно, говорит Врач.
   Потом он вслушался, продрался сквозь нелепые сочетания самых немыслимых оборотов и до него дошло — Леня Врач говорит о гениальности.
   О гениальности в самом высоком смысле.
   Не о той расхожей гениальности, которая дается свыше, как некий небесный дар, как высокий, как божественный дар, воспетый поэтами… В сарафане красном Хатарина…Не о той обрыдшей всем гениальности, которую можно пропить и проесть, продать, прокутить, растерять, размазать, зарыть в землю… Зубайте все! Без передышки! Глотайте улицей и переулками до сонного отвала…А о той редкостной, но истинной, может, не очень благопристойно выглядящей, зато настоящей, неподдельной гениальности… Она окунулась, чуть взвизгнув…О той, которая одна только и является совершенно естественным проявлением неких неожиданных внутренних отклонений сложной работы живого организма, отклонений от нормы или от того, что обычно считают нормой… От них смерть. У нас слова летают!..
   — Гениальность — не чудо, — уверенно поставил точку Врач, опять подбегая к окну и жадно вдыхая горячий дрожащий воздух. — Гениальность всего лишь формула доктора Эфраимсона!
   И резко обернулся:
   — Надеюсь, вы слышали о его работах?
   — Наверное, — так же уверенно ответил Ежов. — Как его звали?
   — Владимир Павлович. — Врач благосклонно кивнул Ежову. Интерес Ежова, несомненно, льстил Врачу. — Доктор биологических наук. Не хрен собачий. Генетик.
   Ежов разочарованно пожал плечами. Имя и отчество не помогли ему вспомнить работы доктора Эфраимсона.
   — Сажал я одного Владимира Павловича… — начал он было, но Врач оборвал его:
   — Владимира Павловича сажали при Лысенко, не при тебе. Ты такой статьи даже не знаешь. Владимира Павловича дважды при Лысенко сажали, мог бы и помолчать…
   Последнее было обращено к Ежову.
   Врач, кстати, так и сказал — при Лысенко. Не при Сталине, не при Берии, а именно при Лысенко. Впрочем, даже это не помогло Коле Ежову вспомнить Эфраимсона, доктора биологических наук, генетика.
   — Владимир Павлович вычислил примерное количество гениев, веками создававших общепринятый образ человека, — как бы укорил Врач Ежова. Но тут же взвился: — Их очень немного, гениев. За всю историю — порядка четырех сотен. Зато вспыхивали они в истории звездами, целыми созвездиями, наверное, в этом проявлялась некая скрытая воля судьбы, выполняющей конкретный социальный заказ. За столом Перикла, к примеру, собирались Фидий, Софокл, Сократ, Протагор…
   Влажные темные глаза Врача пытливо, но и печально прошлись по сыщикам. Похоже, перечисленные имена ничего особенного им не говорили. Впрочем, Ежов вспомнил:
   — Они цикуту пили.
   Врач восхитился:
   — О-ра-а-ва га! Совсем даже наоборот. Цикуту пьют в одиночестве. Афины нуждалось не в алкашах и горшечниках, а в настоящих ораторах, философах, полководцах. Вот они и появились. Как позже, в эпоху Возрождения, появились Микельанджело и Леонардо.
   — Сажал я одного Леонардо… — начал Ежов, но теперь его остановил Роальд:
   — Помолчи.
   Ежов согласно кивнул.
   О чем это Врач? — недоуменно подумал Шурик. — Что это? Ликбез? Новейшая политграмота? Философский семинар для частных детективов?
   Он предпочел бы услышать хрипловатый завораживающий голос Симы.
   Он вовсе не думал, что Сима — гений, ему такое в голову не приходило. Но ведь конец двадцатого века… Наверное, в таких вот Симах люди нуждаются… Кое-что такие Симы точно украшают…

2

   Врач умел говорить.
   Минут через десять до Шурика дошло, что, несмотря на гонения академика Лысенко, именно доктор Эфраимсон первым пришел к выводу о существовании неких биологических факторов гениальности. Сабель атласных клац…Вот почему, сказал Врач, в упор разглядывая Колю Ежова, некоторые наследственные болезни чаще всего распространены именно среди гениев.
   Доктор Эфраимсон разработал пять стигм гениальности.
   К первой стигме, утверждал доктор, следует относить подагру, вызываемую повышенным уровнем мочевой кислоты в крови, что, несомненно, действует на организм не менее возбуждающе, чем, скажем, кофеин или теобромин, содержащиеся в кофе и чае . Отпусти ломилицу мне для здоровья…Подагрой страдали Христофор Колумб и Томас Мор, Мартин Лютер и Борис Годунов, Иван Тургенев и Людвиг Бетховен, не мало мучила указанная болезнь Монтеня, Бэкона, Микельанджело, Ренуара…
   — Они все гении? — удивился Ежов. — И Борис Годунов? Он же маленького царя убил!
   В отличие от нашего, объяснил Врач, мозг гениев работает немного не так.