Чтоб я зычно трепещал и дальш не знал беляжьего звона!..Даже во злодействе гений остается гением. У тебя, Ежов, например, мозг невелик и примитивен. Только молчи! Это не должно тебя огорчать. Ты не Монтень и не Тургенев, зато тебя обошла такая болезнь, как синдром Марфана, который иногда называют синдромом Авраама Линкольна. В обычной популяции этот синдром встречается раз на сто тысяч, а то и реже, но среди гениев заметно распространен. Типичное проявление — длинные, тонкие конечности при относительно коротком, но худощавом теле, длинные, тонкие пальцы рук и усиленный выброс в кровь адреналина, являющегося мощным стимулятором интеллектуальной и физической деятельности. Последнее тебе тоже не грозит, Ежов. А вот такие люди, как сказочник Андерсен, генерал Шарль де Голль, Вильгельм Кюхельбекер — типичное проявление синдрома Марфана.
— Андерсена я читал, — сказал нетерпеливый Ежов. — Он написал, что в Китае все жители китайцы, и даже сам император китаец. — А этот Кюхельбреккер… Он кто? Полководец?
— Декабрист.
Врач погрозил Ежову длинным пальцем.
При относительно коротком, но худощавом теле верхние конечности Врача показались Шурику на удивление длинными. Лицо Врача заметно порозовело, видимо, от усиленного выброса адреналина в кровь.
— Ко второй стигме гениальности доктор Эфраимсон отнес синдром Морриса. У него есть и другое название — синдром Жанны Д`Арк, поскольку чаще всего он проявляется у красивых и стройных женщин, как правило, бесплодных, но отличающихся мощной умственной и физической энергией. Повышенное содержание половых гормонов, андрогенов, часто порождает безудержную сексуальность…
— Прямо вот так? — озаботился Ежов. Кажется он не воспринимал лекцию Врача всерьез. — Все гении в этом смысле чемпионы?
— Хотелось бы думать, но некоторые примеры настораживают, — расстроился Врач. — Кант, Бетховен, Ньютон… Их сексуальная энергия, по всей видимости, преобразовывалась в творческую… Зато Эйнштейн! Зато Рафаэль! Зато Гете — вот они настоящие чемпионы секса!
— С ума сойти, — пробормотал Ежов.
— Чтобы сойти с ума, его надо иметь. Ты крепкий парень, Ежов. Задумайся теперь над третьей стигмой. Многих гениев отличал маниакально-депрессивный психоз, чередование резких фаз настроения. Их работоспособность заметно падала весной, но возрастала к осени. Лев Толстой, например, всю жизнь страдал приступами отчаяния, Гоголь с двадцати лет был подвержен тяжелейшим депрессиям, к циклотимичному гипоманиакальному типу уверенно можно отнести Фрейда…
— Короче, Леонид, — грубо подсказал Роальд. — Все собрались. Можно переходить к делу.
Врача это не смутило.
— Ницше последние десять лет провел в сумасшедшем доме. В желтом доме покончил с собой Врубель. Явным психопатом был Леромнтов. Но как знать? Может, именно скрытые и явные болезни и стимулировали работу их мозга!
Врач с явным состраданием глянул на Вельша и Скокова:
— Обычный человек, это доказано, обычно не использует и сотой доли своих интеллектуальных возможностей.
И перешел к делу:
— Следующая стигма — высокий лоб. Имеется в виду не размер лба, а те, пока еще неясные процессы, что приводят к увеличению лобных долей мозга. Гиганты лба — Бетховен, Лист, Наполеон, Шекспир, Вольтер, Гете, Рубинштейн, Кант, Дарвин, Гюго, Сервантес, Монтень…
— А длинный нос? — спросил неугомонный Ежов. — Я читал, американские ученые открыли, что у лжецов всегда длинный нос. После каждого лживого слова нос лжеца удлиняется самое меньшее на две десятитысячные сантиметра.
— У тебя еще есть запас, — благосклонно оценил Врач нос Ежова… — Послушай о синдроме Туре. Тебе должно быть интересно. Самый яркий пример синдрома Туре — Моцарт. Гиперактивность, судорожность жестов, страсть к некоей эксцентричности, даже запах изо рта — все это показатели названного синдрома. А еще необузданная страсть к вульгарным выражениям.
Врач внимательно посмотрел на Скокова и Вельша, хотя именно они сидели молча, не проявляя ни гиперактивности, ни хотя бы судорожности движений.
— Современники Моцарта отмечали резкую насыщенность его речи вульгаризмами, но оправдывали ее — Моцарт, видите ли, родился и вырос в захолустном Зальцбурге, в городке типа наших Кочек или Ояша. «Я исполнял партию третьего голоса, — на память процитировал Врач отрывок из письма Моцарта. — Ах, папаша Эмилиан, ах ты, старый идиот, поцелуй меня в задницу, умоляю тебя…» И так далее. Могу заверить, что это еще просто невинные вульгаризмы. Впрочем, — щедро заявил Врач, — это нисколько не умаляет гениальности Моцарта, только подчеркивает ужасную зависимость гения от некоторых болезней.
Наклонив голову, Врач с некоторым удивлением закончил:
— Только исходя из сказанного, можно правильно оценить роль среды, в которой растет гений. Не уверен, что легче всего гениям приходится в Кочках или в Ояше. Чрезвычайно важно, чтобы рядом с гением как можно раньше оказалась умная женщина. Да, да, именно женщина.
Он обернулся и кивнул Роальду:
— Вот мы и перешли к конкретному делу. Приведу только еще одну цитату. Она важна для понимания идей, которые я собираюсь изложить…
Наклонив голову и полузакрыв глаза, он процитировал негромко:
— «Цивилизация создана влиянием хорошеньких женщин».
И закончил торжествующе:
— Ральф Эмерсон.
— Ну? — удивился Ежов. — А я считал, что влияние плохих женщин существеннее. Сажал я однажды…
— Заткнись, — коротко сказал Ежову Роальд.
Ежов заткнулся.
Врач радостно потер руки:
— Всех не пересажаешь, Ежов.
И кивнул Роальду:
— Начнем.
3
4
5
6
— Андерсена я читал, — сказал нетерпеливый Ежов. — Он написал, что в Китае все жители китайцы, и даже сам император китаец. — А этот Кюхельбреккер… Он кто? Полководец?
— Декабрист.
Врач погрозил Ежову длинным пальцем.
При относительно коротком, но худощавом теле верхние конечности Врача показались Шурику на удивление длинными. Лицо Врача заметно порозовело, видимо, от усиленного выброса адреналина в кровь.
— Ко второй стигме гениальности доктор Эфраимсон отнес синдром Морриса. У него есть и другое название — синдром Жанны Д`Арк, поскольку чаще всего он проявляется у красивых и стройных женщин, как правило, бесплодных, но отличающихся мощной умственной и физической энергией. Повышенное содержание половых гормонов, андрогенов, часто порождает безудержную сексуальность…
— Прямо вот так? — озаботился Ежов. Кажется он не воспринимал лекцию Врача всерьез. — Все гении в этом смысле чемпионы?
— Хотелось бы думать, но некоторые примеры настораживают, — расстроился Врач. — Кант, Бетховен, Ньютон… Их сексуальная энергия, по всей видимости, преобразовывалась в творческую… Зато Эйнштейн! Зато Рафаэль! Зато Гете — вот они настоящие чемпионы секса!
— С ума сойти, — пробормотал Ежов.
— Чтобы сойти с ума, его надо иметь. Ты крепкий парень, Ежов. Задумайся теперь над третьей стигмой. Многих гениев отличал маниакально-депрессивный психоз, чередование резких фаз настроения. Их работоспособность заметно падала весной, но возрастала к осени. Лев Толстой, например, всю жизнь страдал приступами отчаяния, Гоголь с двадцати лет был подвержен тяжелейшим депрессиям, к циклотимичному гипоманиакальному типу уверенно можно отнести Фрейда…
— Короче, Леонид, — грубо подсказал Роальд. — Все собрались. Можно переходить к делу.
Врача это не смутило.
— Ницше последние десять лет провел в сумасшедшем доме. В желтом доме покончил с собой Врубель. Явным психопатом был Леромнтов. Но как знать? Может, именно скрытые и явные болезни и стимулировали работу их мозга!
Врач с явным состраданием глянул на Вельша и Скокова:
— Обычный человек, это доказано, обычно не использует и сотой доли своих интеллектуальных возможностей.
И перешел к делу:
— Следующая стигма — высокий лоб. Имеется в виду не размер лба, а те, пока еще неясные процессы, что приводят к увеличению лобных долей мозга. Гиганты лба — Бетховен, Лист, Наполеон, Шекспир, Вольтер, Гете, Рубинштейн, Кант, Дарвин, Гюго, Сервантес, Монтень…
— А длинный нос? — спросил неугомонный Ежов. — Я читал, американские ученые открыли, что у лжецов всегда длинный нос. После каждого лживого слова нос лжеца удлиняется самое меньшее на две десятитысячные сантиметра.
— У тебя еще есть запас, — благосклонно оценил Врач нос Ежова… — Послушай о синдроме Туре. Тебе должно быть интересно. Самый яркий пример синдрома Туре — Моцарт. Гиперактивность, судорожность жестов, страсть к некоей эксцентричности, даже запах изо рта — все это показатели названного синдрома. А еще необузданная страсть к вульгарным выражениям.
Врач внимательно посмотрел на Скокова и Вельша, хотя именно они сидели молча, не проявляя ни гиперактивности, ни хотя бы судорожности движений.
— Современники Моцарта отмечали резкую насыщенность его речи вульгаризмами, но оправдывали ее — Моцарт, видите ли, родился и вырос в захолустном Зальцбурге, в городке типа наших Кочек или Ояша. «Я исполнял партию третьего голоса, — на память процитировал Врач отрывок из письма Моцарта. — Ах, папаша Эмилиан, ах ты, старый идиот, поцелуй меня в задницу, умоляю тебя…» И так далее. Могу заверить, что это еще просто невинные вульгаризмы. Впрочем, — щедро заявил Врач, — это нисколько не умаляет гениальности Моцарта, только подчеркивает ужасную зависимость гения от некоторых болезней.
Наклонив голову, Врач с некоторым удивлением закончил:
— Только исходя из сказанного, можно правильно оценить роль среды, в которой растет гений. Не уверен, что легче всего гениям приходится в Кочках или в Ояше. Чрезвычайно важно, чтобы рядом с гением как можно раньше оказалась умная женщина. Да, да, именно женщина.
Он обернулся и кивнул Роальду:
— Вот мы и перешли к конкретному делу. Приведу только еще одну цитату. Она важна для понимания идей, которые я собираюсь изложить…
Наклонив голову и полузакрыв глаза, он процитировал негромко:
— «Цивилизация создана влиянием хорошеньких женщин».
И закончил торжествующе:
— Ральф Эмерсон.
— Ну? — удивился Ежов. — А я считал, что влияние плохих женщин существеннее. Сажал я однажды…
— Заткнись, — коротко сказал Ежову Роальд.
Ежов заткнулся.
Врач радостно потер руки:
— Всех не пересажаешь, Ежов.
И кивнул Роальду:
— Начнем.
3
…давай и твои соображения.
Коля Ежов пригладил рукой короткие волосы:
— Я не Врач. Тянуть не буду. Хотя если о гениях, сажал я однажды…
— Это потом, — сухо сказал Роальд, ничего кроме льда в его голосе не было.
— Тогда, значит, так. По тем материалам, что собраны, более или менее уверенно можно говорить о двадцати двух случаях похищений детей. Естественно, за текущий год. Хотя, думаю, и в текущем году таких случаев было больше…
Ежов глянул на Роальда, что-то поймал в его ответном взгляде и сразу осмелел:
— Уверен, гораздо больше. Просто мы ничего о них не знаем, поскольку родители ни о чем таком не заявляли, будучи счастливыми уже от того, что нашли своих потерянных детей.
Ежов снова пригладил короткие волосы:
— Я мог что-то недооценить, времени мне не хватило, но, думаю, предлагаемая выборка фактов была сделана оптимально. Отобранные случаи наиболее подозрительны. Что можно сказать наверняка? Ну, действует женщина. В некоторых заявлениях говорится о мужчине с длинными волосами, но думаю — и это женщина. Манера поведения у преступника женская. Не отмечено случаев насилия, грубости, слухи по этому поводу сильно преувеличены. К отставшему от родителей или отбившемуся в сторону ребенку, в основном к мальчикам примерно трех-четырех лет, подходила высокая, не первой молодости женщина и предлагала погулять, или там попробовать мороженое, или прокатится на карусели. Свои обещания преступница всегда выполняла, хотя дети и без того относились к ней с доверием. В материалах, подвергнутых анализу, нет примеров настороженного отношения детей к похитительнице. Думаю, сказывается ее опыт. К тому же, она невероятно осторожна. При первом признаке опасности, она оставляет детей и уходит. Вот почему дети оказываются брошенными на улице.
— А трагедии? — сухо спросил Роальд. — Как ты объясняешь трагедии?
— Ты о потерявшемся ребенке? И о том, который попал под машину?
— Да.
— Ну-у… — протянул Ежов. — Конечно, я знаю об этих случаях. Но нет уверенности, что они связаны с похитительницей. До сих пор не найден трехлетний ребенок, потерявшийся в июле прошлого года. Его якобы видели идущим рядом с высокой женщиной. Но никакой другой информации просто нет. А другой ребенок погиб весной, перебегая в незнакомом месте улицу. Он попал под машину. Кстати, свидетели утверждают — ребенок был один. Рядом с ним никого не было.
— А родители? — спросил Роальд.
— Родители потеряли ребенка на автобусной остановке и искали его совсем в другом месте.
— Где именно?
— У нового моста. А ребенок погиб у Октябрьского.
— Не близко… — покачал головой Врач. — Мог ребенок сам добраться от нового моста до Октябрьского?
— Ну… При некотором стечении обстоятельств… Нет, сомневаюсь… Могу допустить, но сомневаюсь… Человечку четыре года… К тому же, нет прямого маршрута, которым ребенок случайно попал бы сразу к месту происшествия…
— Ему могли помочь случайные люди.
— Возможно. Но никаких данных у нас нет. На просьбу милиции откликнуться всем, кто мог видеть в тот день трехлетнего ребенка в транспорте, идущем по таким-то маршрутам, никто не откликнулся. Или откликнулись те, кто видел совсем другого ребенка.
— А на месте происшествия? Никто не заинтересовался, что делает такой малыш на шумной улице? Никто не подошел к нему? Никто его не остановил?
— Такое бывает, — сказал Ежов.
И добавил:
— Мальчишка мог испугаться чего-то. Именно испуг мог заставить его побежать через дорогу. Он мог увидеть что-то такое, что показалось ему страшнее рычащих грузовиков. Или он увидел знакомого человека. Он же нервничал. Он устал. К моменту происшествия он уже почти семь часов бродил по городу один. Огромный срок для ребенка. А, может, его кто-то позвал. Может, он услышал знакомый голос. Но это всего лишь предположения.
— Без галош тяжело ж… — непонятно прокомментировал Врач.
И спросил:
— Каково среднее время пребывания похищенных детей в руках похитителей?
— От трех часов до двух суток.
— Отлично, — Врач что-то пометил в крошечном, извлеченном из нагрудного кармашка блокноте. — А самочувствие детишек? Они на что-нибудь жаловались?
— Никогда, — заявил Ежов. — Я сам удивлен этим. Дети не были даже напуганы. Если они чего-то боялись, то, скорее всего, родителей. Они боялись, что дома их будут ругать. А похитительницу вспоминали без страха.
— В основном терялись мальчики? Я правильно понял?
— Правильно, — кивнул Ежов. — Одно время я считал, что в городе действует некий маньяк. Маньяк-неудачник, которому фатально не везет. Но не в двадцати же двух случаях! К тому же, маньяк не сильно бы церемонился.
Врач хмыкнул:
— Мальчики… В основном, мальчики… Почти все нашлись… Никто не боится похитительницы… Сама доброта…
— Ну, не совсем так, — нерешительно напомнил Скоков. — Один ребенок все же погиб, другой потерялся.
— У тебя есть факты, подтверждающие связь случившегося с делом неизвестной похитительницы?
— Нет у меня фактов, — помрачнел Скоков.
— А что у тебя есть?
— Собственные мысли, — еще более помрачнел Скоков.
— Не может быть! — не поверил Врач. — Собственные?
Скоков обиделся. Но Врач уже забыл о нем.
— Ежов, — спросил он. — Ты упорно говоришь только о мальчиках. Что, среди похищенных действительно не оказалось ни одной девочки?
— Оказались, — кивнул Ежов. Было видно, это сильно ему мешает. — Два случая. И оба зимой. И оба счастливые.
— В каком смысле счастливые?
— Девочки были найдены буквально в считанные часы. Одна пропадала около трех часов, другую привела знакомая, встретив ее в квартале от дома.
— Как ты это объясняешь?
— Зима, — пожал плечами Ежов. — Детей водят гулять одетыми. Попробуй угадать, кто там под стандартным комбинезоном? Схватил, оттащил, а под комбинезоном девочка. Вполне возможно, обе девочки были уведены по ошибке.
— Это чем-нибудь подтверждается?
— Да хотя бы тем, что похитительница быстро распознавала ошибку. Первую девочку нашли уже через три часа недалеко от ее собственного дома, на вторую наткнулись в конце квартала. Обе девочки жаловалась, что тетя, с которой они гуляли, ушла от них, узнав, что их зовут не Олежками, а Олей и Светой.
Опять Олежек, машинально отметил Шурик.
И подумал: почти у каждой женщины есть какое-то любимое детское имя. Его соседка по коммуналке, вспомнил он, всех мальчишек называла Мишками.
— Леня, — сказал Роальд. — Слухи в большом городе — страшное дело. Два миллиона жителей толкуют о банде, отлавливающей их чад. Скоро бабы начнут бить милицию, поскольку больше бить некого. Ты понял, к чему я?
— Любохари, любуйцы, — Врач сверкнул очками. — За глаза красотки девы жизнью жертвует всяк смело, как за рай! — Видимо, ему не хотелось заканчивать теоретическую часть. — Наверное, хочешь знать состав банды?
— Еще бы!
Врач выдержал паузу:
— Никакой банды нет.
— Это мы понимаем. Но попробуй объяснить это потерпевшим. Речь, конечно, об одиночке. Что за странный маньяк?
Врач снова выдержал паузу. Скептические взгляды сыщиков его не смущали.
— Никакого маньяка нет.
— Кто же есть? — спросил Роальд уже с раздражением.
Врач ухмыльнулся. Он с торжеством поднял голову. Он был готов произнести истину.
— «Эта трубка не простая, а отнюдь клистирная!..»
— Сами подозреваем, — сухо заметил Роальд, пряча лицо в тени,
— Тогда к делу!
Коля Ежов пригладил рукой короткие волосы:
— Я не Врач. Тянуть не буду. Хотя если о гениях, сажал я однажды…
— Это потом, — сухо сказал Роальд, ничего кроме льда в его голосе не было.
— Тогда, значит, так. По тем материалам, что собраны, более или менее уверенно можно говорить о двадцати двух случаях похищений детей. Естественно, за текущий год. Хотя, думаю, и в текущем году таких случаев было больше…
Ежов глянул на Роальда, что-то поймал в его ответном взгляде и сразу осмелел:
— Уверен, гораздо больше. Просто мы ничего о них не знаем, поскольку родители ни о чем таком не заявляли, будучи счастливыми уже от того, что нашли своих потерянных детей.
Ежов снова пригладил короткие волосы:
— Я мог что-то недооценить, времени мне не хватило, но, думаю, предлагаемая выборка фактов была сделана оптимально. Отобранные случаи наиболее подозрительны. Что можно сказать наверняка? Ну, действует женщина. В некоторых заявлениях говорится о мужчине с длинными волосами, но думаю — и это женщина. Манера поведения у преступника женская. Не отмечено случаев насилия, грубости, слухи по этому поводу сильно преувеличены. К отставшему от родителей или отбившемуся в сторону ребенку, в основном к мальчикам примерно трех-четырех лет, подходила высокая, не первой молодости женщина и предлагала погулять, или там попробовать мороженое, или прокатится на карусели. Свои обещания преступница всегда выполняла, хотя дети и без того относились к ней с доверием. В материалах, подвергнутых анализу, нет примеров настороженного отношения детей к похитительнице. Думаю, сказывается ее опыт. К тому же, она невероятно осторожна. При первом признаке опасности, она оставляет детей и уходит. Вот почему дети оказываются брошенными на улице.
— А трагедии? — сухо спросил Роальд. — Как ты объясняешь трагедии?
— Ты о потерявшемся ребенке? И о том, который попал под машину?
— Да.
— Ну-у… — протянул Ежов. — Конечно, я знаю об этих случаях. Но нет уверенности, что они связаны с похитительницей. До сих пор не найден трехлетний ребенок, потерявшийся в июле прошлого года. Его якобы видели идущим рядом с высокой женщиной. Но никакой другой информации просто нет. А другой ребенок погиб весной, перебегая в незнакомом месте улицу. Он попал под машину. Кстати, свидетели утверждают — ребенок был один. Рядом с ним никого не было.
— А родители? — спросил Роальд.
— Родители потеряли ребенка на автобусной остановке и искали его совсем в другом месте.
— Где именно?
— У нового моста. А ребенок погиб у Октябрьского.
— Не близко… — покачал головой Врач. — Мог ребенок сам добраться от нового моста до Октябрьского?
— Ну… При некотором стечении обстоятельств… Нет, сомневаюсь… Могу допустить, но сомневаюсь… Человечку четыре года… К тому же, нет прямого маршрута, которым ребенок случайно попал бы сразу к месту происшествия…
— Ему могли помочь случайные люди.
— Возможно. Но никаких данных у нас нет. На просьбу милиции откликнуться всем, кто мог видеть в тот день трехлетнего ребенка в транспорте, идущем по таким-то маршрутам, никто не откликнулся. Или откликнулись те, кто видел совсем другого ребенка.
— А на месте происшествия? Никто не заинтересовался, что делает такой малыш на шумной улице? Никто не подошел к нему? Никто его не остановил?
— Такое бывает, — сказал Ежов.
И добавил:
— Мальчишка мог испугаться чего-то. Именно испуг мог заставить его побежать через дорогу. Он мог увидеть что-то такое, что показалось ему страшнее рычащих грузовиков. Или он увидел знакомого человека. Он же нервничал. Он устал. К моменту происшествия он уже почти семь часов бродил по городу один. Огромный срок для ребенка. А, может, его кто-то позвал. Может, он услышал знакомый голос. Но это всего лишь предположения.
— Без галош тяжело ж… — непонятно прокомментировал Врач.
И спросил:
— Каково среднее время пребывания похищенных детей в руках похитителей?
— От трех часов до двух суток.
— Отлично, — Врач что-то пометил в крошечном, извлеченном из нагрудного кармашка блокноте. — А самочувствие детишек? Они на что-нибудь жаловались?
— Никогда, — заявил Ежов. — Я сам удивлен этим. Дети не были даже напуганы. Если они чего-то боялись, то, скорее всего, родителей. Они боялись, что дома их будут ругать. А похитительницу вспоминали без страха.
— В основном терялись мальчики? Я правильно понял?
— Правильно, — кивнул Ежов. — Одно время я считал, что в городе действует некий маньяк. Маньяк-неудачник, которому фатально не везет. Но не в двадцати же двух случаях! К тому же, маньяк не сильно бы церемонился.
Врач хмыкнул:
— Мальчики… В основном, мальчики… Почти все нашлись… Никто не боится похитительницы… Сама доброта…
— Ну, не совсем так, — нерешительно напомнил Скоков. — Один ребенок все же погиб, другой потерялся.
— У тебя есть факты, подтверждающие связь случившегося с делом неизвестной похитительницы?
— Нет у меня фактов, — помрачнел Скоков.
— А что у тебя есть?
— Собственные мысли, — еще более помрачнел Скоков.
— Не может быть! — не поверил Врач. — Собственные?
Скоков обиделся. Но Врач уже забыл о нем.
— Ежов, — спросил он. — Ты упорно говоришь только о мальчиках. Что, среди похищенных действительно не оказалось ни одной девочки?
— Оказались, — кивнул Ежов. Было видно, это сильно ему мешает. — Два случая. И оба зимой. И оба счастливые.
— В каком смысле счастливые?
— Девочки были найдены буквально в считанные часы. Одна пропадала около трех часов, другую привела знакомая, встретив ее в квартале от дома.
— Как ты это объясняешь?
— Зима, — пожал плечами Ежов. — Детей водят гулять одетыми. Попробуй угадать, кто там под стандартным комбинезоном? Схватил, оттащил, а под комбинезоном девочка. Вполне возможно, обе девочки были уведены по ошибке.
— Это чем-нибудь подтверждается?
— Да хотя бы тем, что похитительница быстро распознавала ошибку. Первую девочку нашли уже через три часа недалеко от ее собственного дома, на вторую наткнулись в конце квартала. Обе девочки жаловалась, что тетя, с которой они гуляли, ушла от них, узнав, что их зовут не Олежками, а Олей и Светой.
Опять Олежек, машинально отметил Шурик.
И подумал: почти у каждой женщины есть какое-то любимое детское имя. Его соседка по коммуналке, вспомнил он, всех мальчишек называла Мишками.
— Леня, — сказал Роальд. — Слухи в большом городе — страшное дело. Два миллиона жителей толкуют о банде, отлавливающей их чад. Скоро бабы начнут бить милицию, поскольку больше бить некого. Ты понял, к чему я?
— Любохари, любуйцы, — Врач сверкнул очками. — За глаза красотки девы жизнью жертвует всяк смело, как за рай! — Видимо, ему не хотелось заканчивать теоретическую часть. — Наверное, хочешь знать состав банды?
— Еще бы!
Врач выдержал паузу:
— Никакой банды нет.
— Это мы понимаем. Но попробуй объяснить это потерпевшим. Речь, конечно, об одиночке. Что за странный маньяк?
Врач снова выдержал паузу. Скептические взгляды сыщиков его не смущали.
— Никакого маньяка нет.
— Кто же есть? — спросил Роальд уже с раздражением.
Врач ухмыльнулся. Он с торжеством поднял голову. Он был готов произнести истину.
— «Эта трубка не простая, а отнюдь клистирная!..»
— Сами подозреваем, — сухо заметил Роальд, пряча лицо в тени,
— Тогда к делу!
4
У Врача было воображение.
Он долго разъяснял, что такое слухи.
Слухи, разъяснил он, это те вести, слышать которые страшно до дрожи, но столь же приятно. Ужасные, жуткие, совершенно невозможные вещи. И чем они страшней, тем привлекательнее. А если слух густо обагрен кровью и начинен трупами, он становится вообще неотразим. В конце концов, именно жуткий слух дает возможность даже самому распоследнему неудачнику убедиться в том, что вот ему, бедняку-неудачнику Ивану Иванычу, лично живется пока что не хуже, а лучше, чем какому-то там счастливчику Петру Афанасьевичу, выигравшему в лотерею миллион долларов и двухнедельную поездку в Канаду. Слышали? Слышали? Этот Петр Афанасьевич купил «мерседес» и разбился в нем вместе с любовницей, причем два билета в Канаду уже лежали в его кармане.
— Насмерть, что ли, разбился? — недовольно удивился Ежов.
— Ну, скажем так, присоединился к молчаливому большинству, — разъяснил свою мысль Врач. — Не слабое поле для слухов. Нет выхода из бревен водяного плена!
— Ладно, слухи… — протянул Ежов. — Известное дело, один сболтнул, другой разнес. Это все правильно. Как нам преступницу накрыть?
Не спуская с Ежова влажных и темных глаз, Врач сказал:
— Я еще не закончил. До слухов особенно падки женщины. Чем противнее слух, тем больше он греет душу. Готов допустить, что сознание определенной категории женщин вообще находится на уровне слухов. Мир для таких женщин как бы заволочен туманом. Как пар над кастрюлей, в которой что-то кипит и варится. Таким женщинам важнее всего миф. Если подумать, так женщины даже и влюбляются в миф. Не в какого-то там конкретного мужчину, — выпятил он толстые губы, — а именно в миф, в иллюзию, в порождение собственных фантазий. Вот Ежову, например, кажется, что парень он хоть куда, что стоит ему только подмигнуть хитрым выцветшим глазом, как самые красивые женщины начнут срывать с себя платья, чтобы, значит, этот хитрый выцветший глаз Ежова порыскал по их божественным очертаниям. Ему, Ежову, кажется, что любая женщина готова влюбиться именно в него — в его сиплый, как у ежа, насквозь прокуренный голос, в его подпрыгивающую походку, в его восхитительно низкий лоб, в чудесные выпадающие волосы. Ему, Ежову, кажется, что все женщины подряд мечтают влюбиться в его плоские нездорового цвета скулы, ему кажется, что все женщины всего только курочки-рябы, а он один — здоровенный бойцовый петух со шпорами, с гребнем, с хвостом, расписанным в сотню радуг. Но на самом деле, Ежов, женщины влюбляются в свое представление о человеке.
— Оставь Ежова, — поморщился Роальд.
— Ладно, — согласился Врач.
Скоков негромко хихикнул.
— Как вы понимаете, я тоже просмотрел материалы, с которыми работал Ежов. Начну с необычного самочувствия детей. Подходит чужая тетя, спрашивает: шоколад любишь? сникерс слопаешь? как там, кстати, насчет бананов? Райское наслаждение! Тетя эта не бомж, не побирушка, она, наверное, достаточно привлекательна, у нее есть деньги. Короче, чужая тетя вызывает доверие. Ребенок ведь как думает? Если человек, предлагающий такое, не таскает тебя за волосы, не кричит — а вот я тебя ремешком! — не грозит немедленно отвести к родителям, значит, не стоит отказываться от интересного предложения. Налопавшись, всегда можно вернуться к маме. А до того, как вернуться, можно слопать еще и вон ту толстую шоколадку с орехами. Если добрая тетя не поскупилась на бананы и сникерс, разве она поскупится на шоколадку? Мама ведь где-то рядом, мама вечна, как мир, мама никуда не денется.
— Если ребенок не кретин, — моргнул убежденно Врач, — он примерно так и думает. И соответственно поступает. Заметьте, двадцать два случая и ни одного перепуганного ребенка! Даже те два малыша, что пребывали в гостях у доброй тети более суток, не плакали, не рыдали, не возмущались, что тетя их обидела.
— Дети забывчивы, — неуверенно заметил Скоков.
— Не настолько, чтобы забыть чужую бабу, если она орала на них и куда-то силком тащила.
Он долго разъяснял, что такое слухи.
Слухи, разъяснил он, это те вести, слышать которые страшно до дрожи, но столь же приятно. Ужасные, жуткие, совершенно невозможные вещи. И чем они страшней, тем привлекательнее. А если слух густо обагрен кровью и начинен трупами, он становится вообще неотразим. В конце концов, именно жуткий слух дает возможность даже самому распоследнему неудачнику убедиться в том, что вот ему, бедняку-неудачнику Ивану Иванычу, лично живется пока что не хуже, а лучше, чем какому-то там счастливчику Петру Афанасьевичу, выигравшему в лотерею миллион долларов и двухнедельную поездку в Канаду. Слышали? Слышали? Этот Петр Афанасьевич купил «мерседес» и разбился в нем вместе с любовницей, причем два билета в Канаду уже лежали в его кармане.
— Насмерть, что ли, разбился? — недовольно удивился Ежов.
— Ну, скажем так, присоединился к молчаливому большинству, — разъяснил свою мысль Врач. — Не слабое поле для слухов. Нет выхода из бревен водяного плена!
— Ладно, слухи… — протянул Ежов. — Известное дело, один сболтнул, другой разнес. Это все правильно. Как нам преступницу накрыть?
Не спуская с Ежова влажных и темных глаз, Врач сказал:
— Я еще не закончил. До слухов особенно падки женщины. Чем противнее слух, тем больше он греет душу. Готов допустить, что сознание определенной категории женщин вообще находится на уровне слухов. Мир для таких женщин как бы заволочен туманом. Как пар над кастрюлей, в которой что-то кипит и варится. Таким женщинам важнее всего миф. Если подумать, так женщины даже и влюбляются в миф. Не в какого-то там конкретного мужчину, — выпятил он толстые губы, — а именно в миф, в иллюзию, в порождение собственных фантазий. Вот Ежову, например, кажется, что парень он хоть куда, что стоит ему только подмигнуть хитрым выцветшим глазом, как самые красивые женщины начнут срывать с себя платья, чтобы, значит, этот хитрый выцветший глаз Ежова порыскал по их божественным очертаниям. Ему, Ежову, кажется, что любая женщина готова влюбиться именно в него — в его сиплый, как у ежа, насквозь прокуренный голос, в его подпрыгивающую походку, в его восхитительно низкий лоб, в чудесные выпадающие волосы. Ему, Ежову, кажется, что все женщины подряд мечтают влюбиться в его плоские нездорового цвета скулы, ему кажется, что все женщины всего только курочки-рябы, а он один — здоровенный бойцовый петух со шпорами, с гребнем, с хвостом, расписанным в сотню радуг. Но на самом деле, Ежов, женщины влюбляются в свое представление о человеке.
— Оставь Ежова, — поморщился Роальд.
— Ладно, — согласился Врач.
Скоков негромко хихикнул.
— Как вы понимаете, я тоже просмотрел материалы, с которыми работал Ежов. Начну с необычного самочувствия детей. Подходит чужая тетя, спрашивает: шоколад любишь? сникерс слопаешь? как там, кстати, насчет бананов? Райское наслаждение! Тетя эта не бомж, не побирушка, она, наверное, достаточно привлекательна, у нее есть деньги. Короче, чужая тетя вызывает доверие. Ребенок ведь как думает? Если человек, предлагающий такое, не таскает тебя за волосы, не кричит — а вот я тебя ремешком! — не грозит немедленно отвести к родителям, значит, не стоит отказываться от интересного предложения. Налопавшись, всегда можно вернуться к маме. А до того, как вернуться, можно слопать еще и вон ту толстую шоколадку с орехами. Если добрая тетя не поскупилась на бананы и сникерс, разве она поскупится на шоколадку? Мама ведь где-то рядом, мама вечна, как мир, мама никуда не денется.
— Если ребенок не кретин, — моргнул убежденно Врач, — он примерно так и думает. И соответственно поступает. Заметьте, двадцать два случая и ни одного перепуганного ребенка! Даже те два малыша, что пребывали в гостях у доброй тети более суток, не плакали, не рыдали, не возмущались, что тетя их обидела.
— Дети забывчивы, — неуверенно заметил Скоков.
— Не настолько, чтобы забыть чужую бабу, если она орала на них и куда-то силком тащила.
5
Изучив материалы, присланные ему Роальдом, Врач пришел к совершенно определенным выводам.
Никакой банды в городе нет. Это Врач утверждал. Беспочвенные слухи — чухня, ничем конкретным не подтверждаемая. Все дети, ставшие жертвой неизвестных похитителей, живы и здоровы, это факт, никого не продали в рабство, не зарезали и не съели. Более того, никто из детей не был травмирован неожиданным приключением, страдали за них в основном родители. Понятно, он, Врач, не говорит о мальчике, погибшем под машиной, и о мальчике, не найденном до сих пор. Скорее всего, эти случаи не связаны с рассматриваемым делом.
Короче, никакой банды не существует. Что это за банда такая, если в двадцати с лишним случаях ей только однажды что-то удалось?
Значит, сказал Врач, искать надо одиночку.
Этот предполагаемый одиночка не маньяк. Чертами маньяка его наградило извращенное обывательское воображение. Нет крови, нет насилия, нет инструментов пыток или убийства, нет трупов, в конце концов. Никто из малолетних не утверждал, что таинственный похититель размахивал перед ним ножом или склонял к каким-нибудь непристойным действиям, если, конечно, не считать таким действием поедание сникерсов и мороженого. Но и тут не проходит. Ни одного из мальчишек похититель даже не драл ремнем, чтобы они, значит, поедали мороженое с большим аппетитом.
— Женщина! — поднял палец Врач. Очки его вновь пустили радугу.
Он уверен, он знает — женщина.
Если вы не придурки, сказал он сыщикам, вы должны понимать, что речь может идти только о женщине. Кто-то из пострадавших говорил о женоподобном длинноволосом мужчине, но это обычное наложение. Дело происходило зимой, легко ли трехлетнему пацану определить мужчина перед ним или женщина, если и те и другие часто ходят в одинаковых шапках, брюках, дубленках? Глуховатый голос, иногда слышавшийся, тоже ни о чем не говорит. Почему глуховатый голос обязательно должен принадлежать мужчине? А, может, женщина простужена? Может, она много курит? Может, у нее от рождения такой голос? И заметьте, поднял Врач длинный палец, ни один ребенок, рассказывая о своем приключении, не назвал странного похитителя или похитительницу злым.
Я категорически утверждаю, заявил Врач, искать надо женщину. И снова льются Хатарины приглашальные слова. Я даже знаю, как эта женщина выглядит. Мой чуда, мой мосторг! Точнее, как она должнавыглядеть. Милицейские фотороботы не имеет ничего общего с действительностью. Эти фотороботы составлены тупицами. Если бы похитительница на самом деле выглядела так, как ее увидели милиционеры, ей и шагу больше некуда было бы ступить. Выгляди она так, как ее увидели милиционеры, она давно была бы найдена где-нибудь среди бомжей и нищих. Но эта женщина не может быть нищей. Эта женщина не может жить на ординарную зарплату. Невозможно представить человека, который с трудом тянет до очередной получки, а, дотянув, все заработанное спускает на мороженое для чужих детей. Известно, добрая тетя угощала детей не молочным мороженым за полторы тысячи. Она позволяла детям выбирать самим, и они выбирали, конечно, не молочное за восемьсот рублей. Папася, мамася.
Дальше.
В неизвестной похитительнице должно быть некое обаяние, нечто притягивающее, привлекающее детей. Дети, как правило, не любят и боятся нищих, бомжей, уродов. Они боятся пьяных и грубых. Значит, похитительница не урод, вполне терпимо одета, помните, кто-то из свидетелей вспоминал сочетание алого и белого? Возможно, она когда-то работала в детском саду, может, она и сейчас там работает, об этом он, Врач, не может говорить уверенно. И есть такая деталь: неизвестная похитительница — человек не жадный. На просьбу детей купить дорогое мороженное, мамы обычно отвечают — у нас еще молоко не куплено, мы еще хлеб не взяли… А добрая тетя все предлагала сама, никто ее за язык не тянул. Она без раздумий проявляла щедрость.
Дальше.
Женщина, которую мы ищем, скорее всего, шатенка. О черных или светлых волосах вспоминают немногие. И она не стара. Это подтверждается ее длинными ногами. Что такое для ребенка длинные ноги? Да, конечно, мало покрытые. Добрая тетя носит короткую юбку. Наверное, в этом все дело. Ноги могли быть и не длинными, но они были достаточно обнажены, а отсюда впечатление — длинные.
— Так длинные или короткие? — удивился Ежов.
— Обнаженные. Так вернее, — сказал, подумав, Врач. — Отсюда вывод — она не стара. Пожилая женщина, тем более старуха, не натянет на себя короткую юбку.
— Сажал я одну… — начал было Ежов, но его оборвали.
Врач ухмыльнулся:
— Невозможно не заметить ноги, если они обнажены. Еще труднее обрядить в мини старуху. Женщина, женщина… — несколько раз повторил он, впадая в задумчивость. — Целует пурпур крыл… Зрелая женщина… Не старуха, не пожилая, но и не пигалица… Не хулиганствующая девчонка пятнадцати лет… Нет, нет… Зрелая женщина… Папся, мамася… Она понимает детей… Она может любоваться ими… Она готова проводить с ними день-деньской. Хотите на чертово колесо? Пожалуйста. Хотите в парк? Пожалуйста! Любой девчонке надоело бы день-деньской шляться по паркам, а старухе просто не хватило бы сил… А ей хватает… Иногда она перемещается в пространстве даже слишком стремительно — трое детей найдены совсем в других районах, на большом расстоянии от дома…
Врач вдруг пробормотал, уставившись на Роальда:
— В этом деле, Роальд, есть только одна загадка.
— Ну?
Все молча смотрели на Врача.
— Шатенка. Носит коробкие юбки. Зимой брюки и шапку. Нормального роста, средних лет, в границах тридцати. Привлекательна. Достаточно обеспечена. Имеет массу свободного времени, поскольку совершала свои подвиги среди бела дня и в самых разных районах города. Проделывает свои дела обычно в те часы, когда людям не до прогулок. Терпелива и вынослива. Ей хватает сил и терпения часами бродить с чужим ребенком по паркам и улицам. У нее ровный характер, она не накричала ни на одного ребенка. Наверное, она любит детей…
— Любит? — удивился Ежов.
— Несомненно… — Врач задумчиво смотрел в окно. — Наверное, она очень любит детей. А если быть совсем точным, она любит какого-то одного, совершенно конкретного ребенка…
— Олежку, — подсказал Шурик.
Никто на него не взглянул, все смотрели на Врача.
— Правильно. Она ищет некоего Олежку. Она ищет совершенно конкретного мальчишку. Возможно, она сама его потеряла. Отсюда еще один вывод — она живет одна. У нее нет семьи. Она одинока. Невозможно представить, чтобы люди, живущие с ней, не заметили бы ее странных прогулок или чужих детей, время от времени появляющихся в квартире…
Врач замолчал.
— Это все? — спросил Роальд.
— Нет, не все… — подумав, добавил Врач. Он не походил на себя. Даже движения его сейчас выглядели замедленными. — Я уже сказал, в этом деле существует всего одна загадка…
Он выдержал паузу, но, пожалуй, без умысла, просто ему еще надо было подумать.
— Какая именно? — спросил Роальд.
— Почему, найдя детей, она их бросает?
Никакой банды в городе нет. Это Врач утверждал. Беспочвенные слухи — чухня, ничем конкретным не подтверждаемая. Все дети, ставшие жертвой неизвестных похитителей, живы и здоровы, это факт, никого не продали в рабство, не зарезали и не съели. Более того, никто из детей не был травмирован неожиданным приключением, страдали за них в основном родители. Понятно, он, Врач, не говорит о мальчике, погибшем под машиной, и о мальчике, не найденном до сих пор. Скорее всего, эти случаи не связаны с рассматриваемым делом.
Короче, никакой банды не существует. Что это за банда такая, если в двадцати с лишним случаях ей только однажды что-то удалось?
Значит, сказал Врач, искать надо одиночку.
Этот предполагаемый одиночка не маньяк. Чертами маньяка его наградило извращенное обывательское воображение. Нет крови, нет насилия, нет инструментов пыток или убийства, нет трупов, в конце концов. Никто из малолетних не утверждал, что таинственный похититель размахивал перед ним ножом или склонял к каким-нибудь непристойным действиям, если, конечно, не считать таким действием поедание сникерсов и мороженого. Но и тут не проходит. Ни одного из мальчишек похититель даже не драл ремнем, чтобы они, значит, поедали мороженое с большим аппетитом.
— Женщина! — поднял палец Врач. Очки его вновь пустили радугу.
Он уверен, он знает — женщина.
Если вы не придурки, сказал он сыщикам, вы должны понимать, что речь может идти только о женщине. Кто-то из пострадавших говорил о женоподобном длинноволосом мужчине, но это обычное наложение. Дело происходило зимой, легко ли трехлетнему пацану определить мужчина перед ним или женщина, если и те и другие часто ходят в одинаковых шапках, брюках, дубленках? Глуховатый голос, иногда слышавшийся, тоже ни о чем не говорит. Почему глуховатый голос обязательно должен принадлежать мужчине? А, может, женщина простужена? Может, она много курит? Может, у нее от рождения такой голос? И заметьте, поднял Врач длинный палец, ни один ребенок, рассказывая о своем приключении, не назвал странного похитителя или похитительницу злым.
Я категорически утверждаю, заявил Врач, искать надо женщину. И снова льются Хатарины приглашальные слова. Я даже знаю, как эта женщина выглядит. Мой чуда, мой мосторг! Точнее, как она должнавыглядеть. Милицейские фотороботы не имеет ничего общего с действительностью. Эти фотороботы составлены тупицами. Если бы похитительница на самом деле выглядела так, как ее увидели милиционеры, ей и шагу больше некуда было бы ступить. Выгляди она так, как ее увидели милиционеры, она давно была бы найдена где-нибудь среди бомжей и нищих. Но эта женщина не может быть нищей. Эта женщина не может жить на ординарную зарплату. Невозможно представить человека, который с трудом тянет до очередной получки, а, дотянув, все заработанное спускает на мороженое для чужих детей. Известно, добрая тетя угощала детей не молочным мороженым за полторы тысячи. Она позволяла детям выбирать самим, и они выбирали, конечно, не молочное за восемьсот рублей. Папася, мамася.
Дальше.
В неизвестной похитительнице должно быть некое обаяние, нечто притягивающее, привлекающее детей. Дети, как правило, не любят и боятся нищих, бомжей, уродов. Они боятся пьяных и грубых. Значит, похитительница не урод, вполне терпимо одета, помните, кто-то из свидетелей вспоминал сочетание алого и белого? Возможно, она когда-то работала в детском саду, может, она и сейчас там работает, об этом он, Врач, не может говорить уверенно. И есть такая деталь: неизвестная похитительница — человек не жадный. На просьбу детей купить дорогое мороженное, мамы обычно отвечают — у нас еще молоко не куплено, мы еще хлеб не взяли… А добрая тетя все предлагала сама, никто ее за язык не тянул. Она без раздумий проявляла щедрость.
Дальше.
Женщина, которую мы ищем, скорее всего, шатенка. О черных или светлых волосах вспоминают немногие. И она не стара. Это подтверждается ее длинными ногами. Что такое для ребенка длинные ноги? Да, конечно, мало покрытые. Добрая тетя носит короткую юбку. Наверное, в этом все дело. Ноги могли быть и не длинными, но они были достаточно обнажены, а отсюда впечатление — длинные.
— Так длинные или короткие? — удивился Ежов.
— Обнаженные. Так вернее, — сказал, подумав, Врач. — Отсюда вывод — она не стара. Пожилая женщина, тем более старуха, не натянет на себя короткую юбку.
— Сажал я одну… — начал было Ежов, но его оборвали.
Врач ухмыльнулся:
— Невозможно не заметить ноги, если они обнажены. Еще труднее обрядить в мини старуху. Женщина, женщина… — несколько раз повторил он, впадая в задумчивость. — Целует пурпур крыл… Зрелая женщина… Не старуха, не пожилая, но и не пигалица… Не хулиганствующая девчонка пятнадцати лет… Нет, нет… Зрелая женщина… Папся, мамася… Она понимает детей… Она может любоваться ими… Она готова проводить с ними день-деньской. Хотите на чертово колесо? Пожалуйста. Хотите в парк? Пожалуйста! Любой девчонке надоело бы день-деньской шляться по паркам, а старухе просто не хватило бы сил… А ей хватает… Иногда она перемещается в пространстве даже слишком стремительно — трое детей найдены совсем в других районах, на большом расстоянии от дома…
Врач вдруг пробормотал, уставившись на Роальда:
— В этом деле, Роальд, есть только одна загадка.
— Ну?
Все молча смотрели на Врача.
— Шатенка. Носит коробкие юбки. Зимой брюки и шапку. Нормального роста, средних лет, в границах тридцати. Привлекательна. Достаточно обеспечена. Имеет массу свободного времени, поскольку совершала свои подвиги среди бела дня и в самых разных районах города. Проделывает свои дела обычно в те часы, когда людям не до прогулок. Терпелива и вынослива. Ей хватает сил и терпения часами бродить с чужим ребенком по паркам и улицам. У нее ровный характер, она не накричала ни на одного ребенка. Наверное, она любит детей…
— Любит? — удивился Ежов.
— Несомненно… — Врач задумчиво смотрел в окно. — Наверное, она очень любит детей. А если быть совсем точным, она любит какого-то одного, совершенно конкретного ребенка…
— Олежку, — подсказал Шурик.
Никто на него не взглянул, все смотрели на Врача.
— Правильно. Она ищет некоего Олежку. Она ищет совершенно конкретного мальчишку. Возможно, она сама его потеряла. Отсюда еще один вывод — она живет одна. У нее нет семьи. Она одинока. Невозможно представить, чтобы люди, живущие с ней, не заметили бы ее странных прогулок или чужих детей, время от времени появляющихся в квартире…
Врач замолчал.
— Это все? — спросил Роальд.
— Нет, не все… — подумав, добавил Врач. Он не походил на себя. Даже движения его сейчас выглядели замедленными. — Я уже сказал, в этом деле существует всего одна загадка…
Он выдержал паузу, но, пожалуй, без умысла, просто ему еще надо было подумать.
— Какая именно? — спросил Роальд.
— Почему, найдя детей, она их бросает?
6
— Как почему? — удивился Ежов. — Поматросила и бросила. О чем тут спрашивать? Дура есть дура.
— Спугнули ее, вот и сбежала, — подтвердил Скоков.
Вельш и Шурик промолчали. Роальд грубо сказал:
— Дуй дальше!
— Напомню историю маркизы де Дампьер…
— Она тоже проходит по этому делу?
— Угадал, Ежов. По этому делу проходят многие. Маркиза де Дампьер тоже. Ей было двадцать лет, она была прекрасно воспитана, но время от времени ее будто дергало током. Она вздрагивала, мышцы лица на мгновение искажались. Воспитанная, любезная, всегда с нежностью и с мягкостью взирающая на мир, юная маркиза ни с того ни с сего начинала вдруг выкрикивать грязные ругательства. Она ругалась, как извозчик, она ругалась похлеще извозчика. А придя в себя после приступа, ничего не помнила и смертельно обижалась на родителей, пытавшихся пересказать ей то, что она совершала в беспамятстве. Это очень грубые слова, я вообще не знаю таких слов, утверждала она. И была права, потому что ее устами грязные ругательства выкрикивала ее болезнь. Да, да, опять болезнь. Невропатолог Жорж Жиль де ля Туре, я уже упоминал сегодня синдром Туре, говоря о Моцарте, назвал вновь открытую болезнь болезнью «генерализованных тиков». При некоторых проявлениях этой болезни человек, не сознавая того, может совершать поступки, которые сам не в состоянии понять.
— Спугнули ее, вот и сбежала, — подтвердил Скоков.
Вельш и Шурик промолчали. Роальд грубо сказал:
— Дуй дальше!
— Напомню историю маркизы де Дампьер…
— Она тоже проходит по этому делу?
— Угадал, Ежов. По этому делу проходят многие. Маркиза де Дампьер тоже. Ей было двадцать лет, она была прекрасно воспитана, но время от времени ее будто дергало током. Она вздрагивала, мышцы лица на мгновение искажались. Воспитанная, любезная, всегда с нежностью и с мягкостью взирающая на мир, юная маркиза ни с того ни с сего начинала вдруг выкрикивать грязные ругательства. Она ругалась, как извозчик, она ругалась похлеще извозчика. А придя в себя после приступа, ничего не помнила и смертельно обижалась на родителей, пытавшихся пересказать ей то, что она совершала в беспамятстве. Это очень грубые слова, я вообще не знаю таких слов, утверждала она. И была права, потому что ее устами грязные ругательства выкрикивала ее болезнь. Да, да, опять болезнь. Невропатолог Жорж Жиль де ля Туре, я уже упоминал сегодня синдром Туре, говоря о Моцарте, назвал вновь открытую болезнь болезнью «генерализованных тиков». При некоторых проявлениях этой болезни человек, не сознавая того, может совершать поступки, которые сам не в состоянии понять.