Прашкевич Геннадий Мартович. Пожить в тени баобабов

   – Боисся? – шепнул он. – Маску натянул, козел?
   В поднявшемся шуме слова Гены потонули, их расслышал только Валентин. Но телохранитель этого и хотел телохранитель. Узкая черная маска, прикрывающая глаза Валентина, явно раздражала его.
   – Ге-на! – вопила блондинка.
   – Ге-на! – широко поддержал зал.
   Похоже, хладнокровный жилистый Гена понравился зрителям.

    …Он поднимался с ковра, поправляя лямки красного трико с крупными буквами на груди – СССР, и зал восторженно взрывался:
    – Ку-ди-ма! Ку-ди-ма!

   Когда это было?…
   – Боисся? – негромко переспросил Гена. – Это правильно. Сейчас я ломать тебя буду.
   Валентин не ответил.
   – Начали!
   Зал ахнул.
   – Зер гут! – выдохнул Ёха Хунгер. Он даже приподнялся со стула. – Высокий класс!
   Телохранитель Гена ошеломленно глядел на свою жилистую руку, прижатую к стойке.
   – Не по правилам! – он старался не оглядываться, чтобы не встретиться взглядом с Николаем Петровичем. – Он начал раньше команды!
   Валентин усмехнулся и снова поставил локоть на стойку.
   Не теряя ни секунды, телохранитель Гена навалился на руку Валентина, в какой-то момент он даже оторвал руку от стойки, но Кузьма Егорыч тут же хлопнул в ладони:
   – Локоть!
   Силен, паскудник, отметил про себя Валентин, боясь только одного, как бы с его лица не сползла маска.
   Силен, паскудник.
   «Боисся… Ломать буду…»
   Я бы сам сейчас с удовольствием сломал тебе руку, паскудник. Я бы сделал это в одно мгновение. Нет проблем. Ведь ты, наверное, совсем недавно пил и веселился с Серегой. Ты, наверное, общался с ним каждый день. Может, вы даже были приятелями. Может, именно ты, подонок, и наладил Серегу в гостиничное окно…
   Вот тебе дармовое пиво!
   Рука Валентина, почти прижатая к стойке, медленно, как чудовищный рычаг, начала подниматься, и так, неуклонно и медленно, поднималась, пока телохранитель Николая Петровича не выдержал.
   Зал взорвался аплодисментами.
   Аплодировал даже Николай Петрович.
   И сразу ударила музыка.

 
Ах вы, сени мои, сени, сени новые мои!..
 

   Валентин жадно жевал сосиски, обильно политые острым кетчупом, подхватывал на вилку роскошные ломти красной рыбы, запивая ее баварским пивом, и, конечно, не забывал про картофельный салат. В крошечном банкетном зале за столом, весьма пристойно накрытым, кроме него и Кузьмы Егорыча никого не было. Валялся, правда, на диване пьяненький поваренок, но он никому не мешал. Только иногда, открыв глаза, растерянно спрашивал:
   – Вы что? Не ели три дня?
   – Отпади! – прикрикивал на поваренка Кузьма Егорыч. – Вздрючу!
   – Разве это еда? – пригорюнился Кузьма Егорыч, подкладывая Валентину все новые и новые сосиски. – Ты бы вот попал ко мне в Потресово, есть на Волге такое местечко. Я бы тебе картошечку обжарил в огне, а к обжаренной картошечке подал рыжики. Никакого мяса не надо. Мне можешь верить. Знаешь, Валюха, какие у нас боровики? Так тебе скажу, потолще, чем шея у этого немца.
   – Угу… – мычал Валентин.
   В дверь постучали.
   – Легок на помине, – восхитился шеф-повар. И замахал рукой: – Входите, входите, герр Хунгер!
   Валентин засмеялся:
   – Ёха!
   – О, Валя! – немец споткнулся от неожиданности.
   Бросив на стол связку баварского пива, Хунгер обнял Валентина:
   – Валя!
   – Вот как правильно угадал! – от души хохотнул шеф-повар, довольный столь неожиданной встречей бывших чемпионов. – Теперь все в сборе. Исключая второго финалиста.
   Он сплюнул.
   – Зер гут! – немец ухватил бутылку пива.
   – Ёха!
   Они снова обнялись.
   – Я что-то такое чувствовал… – Хунгер легко находил русские слова. – Смотрел на тебя и думал, ну есть Кудима! Вылитый Кудима – чемпион! Я что-то такое чувствовал, Валя…
   Немец еще больше побагровел. Не от выпитого, от волнения.
   – Пей, Ёха, пей. Пива хватит. Считай, вместе его зарабатывали.
   – О, Валя! – немец еще раз обнял Валентина. – Жаль, я тогда не добрался до тебя в Осло!
   Поваренок на диване проснулся и стал тереть глаза. Он хорошо помнил, что когда засыпал, за столиком сидели два толстяка. А теперь сидели три. Ну прямо, как в сказке.
   – Отпади! – строго пригрозил поваренку шеф-повар. – Вздрючу!
   Изумленный поваренок послушно закрыл глаза.
 
   Ночь.
   Море за кормой.
   Музыка над морем.

Ключ к долголетию

   С верхней палубы парома Киль открылся сразу, как в диораме. Ратуши, высотки, море черепичных крыш. Своеобразие открывшемуся пассажирам виду придавали гигантские портовые краны, безостановочно, казалось, бесшумно, с каким-то невероятным, поистине нечеловеческим упорством ползающие по невидимым с парома рельсам.
   По трапу неторопливо стекал на пирс поток пассажиров. На пирсе этот поток разделялся на ручейки, которые, мгновенно ускоряясь, спешили к стеклянным галереям досмотровых залов.
   Валентин неторопливо, как все, спустился на площадку автомобильного досмотра.
   – Приглашаются к досмотру группы «Совтур» и «Тбилиси»… – пронеслось над палубой парома. – Приготовиться группам «Таллин» и «Сибтур»…
   Валентин усмехнулся.
   – Просим не забывать документы и личные вещи… Просим не вступать в пререкания с таможенниками…
   Не лишнее предупреждение, отметил про себя Валентин, увидев выкатывающийся на досмотровую площадку сияющий микроавтобус Коляки. У Коляки сейчас навалом и дел и волнений. А я, похоже, забыл не только личные вещи, но и документы…
   Валентин еще не знал, даже не предполагал, как, примерно, будут развиваться дальнейшие события, но почему-то был уверен в успехе.
   Внимательно приглядываясь к водителям и таможенникам, Валентин независимо прогуливался по заполненной машинами и людьми досмотровой площадке. На него никто не обращал внимания, зато он старался не упустить из виду ни одной детали.
   А-а-а, отметил он про себя, вон и Коляка…
   Отчаянно жестикулируя, Коляка стоял перед своим чернильно черным микроавтобус.
   – Да ну! Да совсем немного! – суетливо и, как всегда, брызгая слюной, убеждал он удивленных таможенников. – Совсем немного! Это есть пища. Ам-ам, кушать! Это мы все съедим. У нас друг, значит, умер у вас в Германии. У нас поминки. Это есть национальные обычаи! Немного еды, совсем немного. Ист зер кляйн! Совсем кляйн! В натуре!
   Таможенники качали головами.
   Два ящика «Столичной», банки с черной и красной икрой, банки с крабами, груда армейского обмундирования…
   Старший таможенник терпеливо попытался донести свои сомнения до Коляки, но Коляка ничего не желал слышать. Он уже не понимал ни русского, ни немецкого. Он уже суетливо говорил на языке, только что изобретенном им самим. Было видно, что Коляке хочется только одного – как можно быстрее разойтись с таможенниками. Ведь, правда, какая ерунда, в сущности! Сколько-то там банок икры! Ам-ам! – показывал Коляка, дергаясь. Всю икру съедят на поминках! Он сам готов съесть все это!
   Анализируя несостоятельность предъявленных ему, вполне вздорных, на его взгляд, обвинений, Коляка неожиданно даже для самого себя вдруг перешел на английский:
   – Ду ю спик инглиш?
   Старший таможенник удивленно кивнул:
   – Е!
   – А я – нет! – обрадовался, задергался Коляка. – Йес, ай ду! Рашен кастем! У меня все смотрели! – Он нетерпеливо ударил себя кулаком в грудь. – Не на гулянку привез. Это ж не праздник! Это похороны! По национальным обычаям. Ферштеен? Да как так непонятно? Чего тут не понять? Поминки!
   Коляка даже глаза закатил, пытаясь донести до тупых таможенников трагическую историю о прекрасном и старом друге, отдавшем концы не где-нибудь, а в этой самой Германии. Может, тут климат такой, намекнул Коляка, впрочем, трусливо. Кто знает?
   Таможенники кивали, но не спешили сдаваться.
   – Цигареттен!
   Коляка обрадовался еще больше.
   Коробка сигарет, вот великое дело! – обрадовался он. Три коробки? Ну, пусть три коробки! Какая разница? Ведь он, Коляка, и пьет, и курит. Много пьет и курит, такой у него организм. С первого класса курю, объявил таможенникам Коляка с гордостью. Сперва «Памир», потом «Друг», потом «Шипка», потом «Союз – Аполлон», а вот теперь «Кэмел». Благосостояние растет, потому и курю, как вол, объяснил Коляка, отчаянно жестикулируя. И удивился. Что есть вол? Как это, что есть вол? Вол есть крупное животное. Оно курит? Ну, само собой. Только он, Коляка, курит в два раз больше. Можно сказать, что он курит, как два вола! Что есть два вола? Два вола это есть два очень крупных животных. Они есть курить? А то! – радовался Коляка. Они и есть, они и курить. Только он, Коляка, и есть, и курить еще больше. Такая у него привычка. Еще с детства. Мирные и дружественные народы обязаны уважать привычки друг друга. Это есть плохая привычка? Да ну! С чего бы? Он много курит и ничего. Он неаккуратно курит? Да ну, подумаешь, бросил под ноги бычок! Урны же здесь нет, вот он и бросил. И не надо сильно шуршать, он, Коляка, все понимает. Он, можно сказать, совсем не в обиде. Мало ли чего в какой стране сейчас не хватает! Если надо, он сейчас подберет бычок. Вот, пожалуйста, прячу бычок в карман. Что есть бычок? – сильно удивился Коляка Бычок это тоже есть крупное животное. Ему, Коляке, с земли подобрать бычок, что пара плюнуть. Что есть пара плюнуть? Пара плюнуть это есть такая положительная привычка. Это есть тяга к чистоте и порядку. Он, Коляка, аккуратист! Он все понимает. Две великих дружественных страны…
   Прислушиваясь к клятвам и заклинаниям Коляки, Валентин неторопливо прогуливался по площадке.
   Автомобили один за другим, взревывая, уходили за шлагбаум.
   Прошагала за шлагбаум дородная немка в клеенчатом фартуке, в необычном клетчатом кепи, как у циркачей.
   Прошли без всякой проверки два человека в спецовках – портовые рабочие. Никто на них не обратил никакого внимания. По крайней мере, со стороны именно так и казалось.
   Рискнуть?
   Ну, остановят… В карманах деньги… Много денег… Не бомж… Спросят, где документы? Да забыл документы! Всякое бывает… Накинул на плечи не ту куртку… Ерунда, дескать. Сбегаю сейчас за документами…
   Больше всего Валентин боялся потерять Николая Петровича.
   Таможенники, разобравшись с продуктами, принялись, наконец, за армейское обмундирование. Коляка, как ветряк, махал перед ними руками. Что это есть? Это есть рабочая одежда! Ну, как бы спецовка! Арбайтенформ! Я же говорю, брызгал слюной Коляка, у меня в Германии друг умер. Большой друг. Будут похороны. Это всегда так. Со всеми почестями!
   Кажется, Коляка до глубины души был поражен невежеством таможенников.
   Как так? – дивился он. У нас полстраны ходит в таком обмундировании. Арбайтенформ! Вот, показал он офицерскую шинель. Такую набросишь на плечи, никакой холод не страшен, всегда здоров, жена радуется. А если дождь, Коляка испуганно указал руками на небо, если даже очень сильный дождь, под такой одежкой ничего не страшно. Не в телогрейке же ему ехать в Германию! Ведь правда? Германия ведь дружественная страна! Теперь совсем дружественная. Например, у него, у Коляки, вообще нет к дружественной Германии никаких претензий. Ни территориальных, ни политических. Ну, воевали когда-то. Так ведь известно, Гитлер капут! Это все в прошлом.
   Для убедительности Коляка суетливо попинал ногой кучу армейского обмундирования. Вот отличная спецовка. Карош спецовка! Всё путём! Нормалёк! Юбер аллес!
   Послушав Коляку, Валентин решился.
   Сделав рассеянное лицо, не торопясь, не оглядываясь, он двинулся прямо к шлагбауму. Наверное, немецким таможенникам и впрямь в голову не могло придти, что кто-то вот так рассеянно может пройти мимо них на территорию их священной и древней алеманской родины.
   Без виз, без паспорта, без досмотра…
   Да и не удивительно, подумал Валентин.
   У них пробки в головах перегорели от одного только Коляки.
   Кто-то из таможенников все же проводил Валентина взглядом, но окликать не стал. Ну, идет себе человек к служебному шлагбауму, не в сторону же постов паспортного контроля. Ну, идет себе крупный уверенный человек в хорошей кожаной куртке, явно немецкого производства, и сам с арийской внешностью, рассеянно курит сигарету, никуда не торопится…
   Сразу видно, человек с чистой совестью.
   Выйдя на стоянку такси, Валентин облегченно перевел дух и осмотрелся.
   Ага, вот они…
   Под большими электрическими часами, вмонтированными в высокую каменную башенку, метрах в пятнадцати от небольшой общей очереди, стояли Николай Петрович и телохранитель Гена. При них не было ничего, кроме большой и явно пустой спортивной сумки.
   Валентин отступил за фонарный столб.
   Что, собственно, следует предпринять? Взять такси? Проследить, куда они поедут?…
   Как ни странно, Валентин не чувствовал ни злости, ни обиды, ни даже растерянности… Ну, было… Тоня… Олимпийские игры… Куратор сборной от КГБ… Ну, было, было… Какой смысл вспоминать?…
   А Серега?
   Серега ведь тоже был…
   Будто красная лампа вспыхнула в сознании.
   Серега…
   Валентин покачал головой.
   Нельзя зажигать в сознании красную лампу. В таком состоянии он мыслит еще хуже, чем обычно. В таком состоянии он вполне может наломать дров.
   Но Серега…
   Он вдруг вспомнил: его самого совсем недавно запросто могли закатать в печь крематория… Или попросту пристрелить… Или сдать милиции, как опасного преступника…
   Он сжал кулаки.
   Он уже почти жалел, что выбрал, может быть, самый сложный вариант. Игорек на его месте справился бы с делом быстрее. «Есть у меня на морвокзале одно пристрелянное местечко…»
   – Валя!
   Валентин вздрогнул.
   Что за черт? Кто мог окликнуть его здесь, в Германии?…
   Медленно обернулся.
   Опустив стекло, из красного, как советское знамя, БМВ на него смотрел сияющий Хунгер.
   – О, Валя! Куда?
   Валентин неопределенно пожал плечами. Он не знал, радоваться появлению Хунгера или нет?
   – Куда бы тебе ни ехать, нам по пути. Я правильно говорю по-русски, Валя? Я не забыл говорить по-русски?
   – Правильнее не скажешь…
   Краем глаза Валентин увидел «семерку» цвета мокрого асфальта с петербургскими номерами, подхватившую Николая Петровича и его хмурого телохранителя.
   – Видишь? – указал глазами на «семерку».
   – Вижу, – благодушно кивнул Хунгер. – Твои друзья? – Он как бы не узнал своего недавнего обидчика Гену. – Зачем они так? Они очень резко взяли с места. У нас так резко не берут с места.
   – С ними нам по пути?
   Хунгер понимающе рассмеялся:
   – Если ты так сказал, значит, нам с ними по пути. Пока я с тобой, все так и будет. Ты чемпион, Валя.
   И захохотал:
   – Все-таки жаль, что я не добрался до тебя в Осло. Если бы не этот чертов чех!..
   Хунгер с сожалением покачал головой и кивнул в сторону удаляющейся «семерки». – Кто эти люди?
   – Скажу, засмеешься.
   – Я люблю смеяться.
   Валентин надул щеки и проскандировал:
   «Ге-на!.. Ге-на!..»
   – О-о-о… – Хунгер снова покачал головой. – Это серьезно. Они мне не понравились.
   И предложил:
   – Едем ко мне. У меня хорошая кухня. У меня настоящая немецкая кухня. Ты будешь доволен.
   – Потом, Ёха. Потом. Сейчас я боюсь упустить этих… придурков…
   – О-о-о!.. – просиял немец. – Я знаю… Придурок по-русски, это не совсем дурак…
   – Нет, Ёха, – поправил Валентин. – Придурок по-русски, это круче, чем даже полный дурак.
   – Да? – Хунгер задумался.
   – Держись за «семеркой», – попросил Валентин. – Но не нужно, чтобы они нас заметили… Мне тоже жаль, Ёха, что мы с тобой не повалялись на ковре в Осло… Уж Олдржиха-то ты должен был сделать!..
   – Я и сделал его, – засмеялся Хунгер. – Только позже. Несколько позже. Уже в Москве.
   И спросил:
   – Почему ты не хочешь, чтобы эти люди увидели тебя?
   – Так надо.
   – Это хорошо?
   Валентин кивнул:
   – Не то, чтобы очень хорошо, но так надо.
   – Верю. Ты чемпион. – Хунгер лукаво и понимающе покосился на Валентина. – Это твой нынешний бизнес?
   – Следить за придурками? – удивился Валентин. – Да нет, Ёха. Я бы не хотел заниматься таким бизнесом.
   И сам спросил:
   – Куда они едут?
   – Пока в центр.
   – Это далеко?
   – Совсем нет.
   – Прости, Ёха… Ты, правда, очень сильно мне поможешь, если мы выясним, куда едут эти люди.
   Хунгер расправил огромные плечи:
   – Зер гут! Я уже сказал: нам с тобой везде по пути. Ты чемпион. Разве я ошибаюсь?
   Он покрутил головой, ища место для парковки:
   – Эти люди, которых ты не хочешь потерять из виду, они приехали, Это банк, Валя. А вон стоит их машина.
   Хунгер уважительно покачал головой:
   – Я думаю, так, это серьезные люди.
   – Почему?
   – Потому что это серьезный банк. Эти люди имеют дело с очень серьезным банком.
   – Банк?
   Валентин закурил.
   Все сходилось.
   Напыщенная речь Николая Петровича. Пока, дескать, Валентин Борисыч, герои и мечтатели рвали глотки на митингах и баррикадах, умные люди уже делали Дело… Это не приватизация по дешевке совминовских дач, не холодильники по двадцать восемь рублей штука, а твердая валюта… У умных людей, Валентин Борисыч, которые загодя начали скупать доллары по дешевке, сейчас этих долларов, как у дурака махорки… И лежат они, эти доллары, в хороших местах, не в чулках и не в матрасах…
   В хороших местах…
   Верно сказано.
   Валюта.
   Конечно, валюта. Что еще? Именно валюта дает реальную возможность контролировать любые события.
   Большое Дело…
   Дело с большой буквы…
   Человек любит не жизнь. Человек любит хорошую жизнь…
   Эх, Серега… Не жить тебе в тени баобабов… Не бегать тебе по таитянским пляжам… Не гулять по Парижу… Даже родных березок тебе больше не видеть… Не с теми связался…
   – Ты что, Валя? – ткнул его в бок Хунгер. – У тебя злое лицо, Валя.
   – Все нормально.
   – Есть проблемы?
   – У кого их нет, Ёха?
   А сам подумал с тоской: все покупается… И все покупаются… Одни от дурости, другие от жадности… Есть еще, конечно, испуг… Купили Серегу, напугали Джона…
   – Значит, говоришь, серьезный банк, Ёха? – тряхнул он головой.
   Немец подтверждающе кивнул.
   Серьезный банк. Для серьезных клиентов. Входишь, получаешь карточку, пишешь шифр. Служитель сверяет полученные от тебя данные с данными главного компьютера и на твоих глазах отправляет карточку в утилизатор. Потом тебя проводят в святая святых. Служитель вставляет ключ в одну из замочных скважин сейфа, ты вставляешь свой ключ в другую…
    Ключ!..
   Серега что-то говорил о ключе! О каком-то ключе к долголетию. «Я, братан, такой ключ подобрал!..»
   Ну да, ключ к долголетию…
   Кажется, Серега, и впрямь его подобрал… Только не к добру, как оказалось…
   Валентин издали наблюдал за водителем «семерки». Молод, поджар, руки в тонких перчатках, рубашка свежая. Правда, в движениях, даже в том, как он вдруг быстро и хищно поворачивал голову, проскальзывало что-то необычное.
   Валентин так и не понял – что?
   Но – ключ…
   Ключ к долголетию…
   Пожить в тени баобабов…
 
   «Семерка» лихо выкатила на трассу Киль – Гамбург.
   Хунгер замолчал, только иногда беззвучно шевелил губами. Странно получается… Серьезный банк, серьезные клиенты… Этот Гена, обидевший его, вышел из банка с сумкой, заметно потяжелевшей… Странно, странно… Почему этим интересуется Валентин?…
   Трасса Киль – Гамбург.
   – Нам по пути, – благодушно пропыхтел Хунгер, глянув на Валентина.
   Но что-то его смущало.
   – Валя, кто они, эти люди?
   – Я сам мало их знаю.
   – Валя, – все так же благодушно, но с серьезным интересом в голосе пропыхтел Хунгер: – Ты это… Не обижайся… Ты не из КГБ?…
   Валентин засмеялся:
   – С чего ты взял? Разве я похож на человека из КГБ?
   – А какие они?
   Валентин пожал плечами.
   – Я читал о России… – сказал Хунгер, опять с тем же сомнением в голосе. – Очень необычная страна…
   И повторил:
   – Ты, значит, не из КГБ?
   – Нет.
   – Тогда зачем мы едем за этими людьми?
   Зачем?…
   Валентин упрямо наклонил голову.
   Не скажешь, не объяснишь… Как объяснить томящее непонятное чувство большой опасности… Брат Серега… Анечка… Этот неудачливый Шварц из Липецка… Несчастная дежурная по этажу… Крематорий… Скотина Хисаич… Виктор Сергеевич… Разве объяснишь такое?… Разве объяснишь что-нибудь даже про тот же неведомый «Пульс» и, уж тем более, про какое-то неведомое Дело… Он сам ничего не знает…
   Но отвечать надо было.
   Валентин решил не врать.
   – Эти люди, Ёха, убили моего брата.
   – Майн готт! – испуганно перекрестился Хунгер. – Но они клиенты серьезного банка!
   – Они и меня пытались убить, Ёха.
   – Майн готт! – потрясенно повторил Хунгер.
   И спросил:
   – Ты из милиции?
   – Нет.
   – Тогда я совсем ничего не понимаю. Почему нам прямо сейчас не обратиться в полицию? Мы находимся в свободной стране.
   – У меня нет никаких доказательств, Ёха.
   – Доказательствами займется полиция. У нас хорошая полиция. На нашу полицию, валя, можно положиться.
   Валентин покачал головой.
   – Почему ты молчишь?
   – Я не верю, Ёха, ни вашей полиции, ни нашей милиции, ни нашему КГБ.
   – Майн готт! Почему так?
   Валентин низко пригнул голову. Сделал вид, что прикуривает.
   На хорошей скорости обойдя БМВ Хунгера, по шоссе пронесся сияющий чернильно черный микроавтобус счастливого Коляки. Пристроился в хвост к «семерке».
   Нагнал!
   Хунгер неожиданно свернул на обочину.
   За узкими высокими ветлами, издали похожими на зеленый медленный взрыв, высоко взметнувший их длинные ветви, возникла серая бетонная стена. За нею виднелась плоская черепичная крыша длинного приземистого здания. Все это было увенчано двумя огромными кирпичными трубами, из которых не поднималось ни колечка дыма.
   – Приехали, – удовлетворенно заметил Хунгер.
   – Почему приехали? – удивился Валентин.
   – Тупик. Дальше дороги нет. Если мы подъедем к воротам этого учреждения, нас увидят. Мы приехали, Валя. Дальше нельзя. Видишь указатель? Если наш указатель утверждает, что впереди тупик, значит, впереди действительно тупик. У нас всегда так.
   – А что это за учреждение?
   – «Карл-Хайнц Хольман».
   – А понятнее?
   – Похоронное бюро.
   – Похоронное бюро!?
   Хунгер недоуменно пожал толстыми плечами:
   – Люди смертны, Валя. Это нужное заведение. Эти люди, за которыми мы увязались, въехали во двор похоронного бюро. Мы не можем поступить так же. Возникнут вопросы.
   Похоронное бюро.
   Валентин вспомнил: у него в кармане телеграмма, адресованная Николаю Петровичу. Его секретарша просила передать телеграмму из рук в руки. А он совершенно забыл о телеграмме.
   Валентин вытащил бланк и попросил:
   – Ёха, переведи.
   – «Комбинат спецобслуживания. Господину Шадрину, – перевел Хунгер. – В соответствии с заключенным соглашением подтверждаем возможность принять представителей для перевозки в Санкт-Петербург тела скончавшегося в Германии гражданина России Уткина. Карл-Хайнц Хольман».
   Точное попадание.
   Уткин…
   Сема Уткин, тот самый Сема, народный маршал, о котором не раз рассказывал Серега и с которым он собирался в командировку за кордон… Возможно, что и ключ к долголетию Серега подбирал вместе с народным маршалом. Возможно, что и пожить в тени баобабов они мечтали вместе… Вполне, вполне возможно, судя по их неожиданной и весьма преждевременной смерти… Она-то, смерть, наконец, и связала их окончательно…
   Валентин поежился.
   Серьезный банк… Большое Дело… Крематорий… Теперь похоронное бюро… Ему ли докапываться до скрытых связей?…
   Он остро почувствовал свою беспомощность.
   – Что теперь? – спросил Хунгер.
   – Ёха, ты мне веришь?
   Хунгер ухмыльнулся, утирая платком багровую шею:
   – Ты чемпион.
   – Тогда подожди. Подожди совсем немного. Это важно. Я уверен, что ждать нам придется совсем немного. Паром вечером уходит обратно в Питер, эти люди обязательно должны вернуться в Питер этим же паромом. Они не могут пробыть в похоронном бюро долго. Давай подождем. Похоронное бюро не ресторан. Очень скоро они отправятся обратно в порт.
   Хунгер добродушно хохотнул:
   – С тобой никогда не скушно, Валя.
   И подтвердил:
   – Я же сказал, что нам по дороге. У меня еще есть время. Раз это тебе нужно, мы подождем.
   И похлопал Валентина по спине:
   – Жаль, Валя, я тогда не добрался до тебя в Осло!..

«Карл-Хайнц Хольман»: Похоронное бюро

   «Семерка» цвета мокрого асфальта тормознула за металлическими коваными воротами, за «семеркой» осторожно вкатился в просторный пустынный двор чернильно-черный микроавтобус Коляки.
   – Поосторожнее, чурка!
   Коляка нервничал.
   На турка, подметающего двор аккуратной метлой, похожей больше на весло, чем на метлу, Коляка мог бы и не кричать. Обыкновенный спокойный турок-мусорщик с метлой в руках, украшенной номером. К тому же турок все равно не понимал ни слова по-русски, только улыбнулся искательно.
   Это и нужно было Коляке.
   Он хотел не просто оправдаться за опоздание, он хотел выказать Николаю Петровичу свою полную преданность.
   – Видите, Николай Петрович? Чурка он и есть чурка. Совсем не понимает никаких человеческих слов.
   Николай Петрович улыбнулся.
   Таких, как его Коляка, тысячи. Таких, как его Коляка, сотни и сотни тысяч. Если быть точным, таких, как Коляка, в России миллионы. Что им прикажут, то они и сделают. Совсем как этот турок. Правда, в отличие от приученного к порядку турка, хорошо выпестованного немецкими хозяевами, такие работнички, как Коляка, а таких в России большинство, если их не проконтролировать, могут и оплошать. А турок…