Пратчетт Терри. В доспехах и с оружием

   «Но я сейчас в облике волчицы. В этом-то разница!»
   «За всю свою жизнь я ничего не одевал на себя. И это меня никогда не беспокоило.»
   "Дом Дозора. " — пробормотала Любимица. — «В Доме Дозора должно что-нибудь быть. В конце-концов запасная кольчуга. Простыня или еще что-нибудь. И дверь никогда плотно не закрывается. Пошли.»
   Она пустилась шагом по улице, а Гаспод, подвывая, потрусил вслед за ней.
   Кто-то пел.
   "Бог мой! " — сказал Гаспод. — «Ты только погляди.»
   По улице маршировали четверо Дозорных. Два гнома и два тролля. Любимица узнала Осколка.
   «Грудь вперед! Без сомнения вы самые ужасные новобранцы, каких мне доводилось видеть! Выше ногу!»
   «Я никогда не совершал ничего!»
   «А сейчас, впервые в жизни, ты делаешь кое-что, младший констебль Угольнолицый! Это настоящая мужская жизнь в Дозоре!»
   Отряд завернул за угол.
   "Что происходит? " — спросила Любимица.
   «Спроси меня. Я мог бы узнать побольше, если бы один из них хоть на миг остановился.»
   Вокруг Дома Дозора, на Подворье Псевдополиса, стояла небольшая толпа. Они казалось тоже были Дозорными. Сержант Двоеточие стоял под мигающим фонарем, царапая что-то в своем планшете, и разговаривал с маленьким человеком с огромными усами.
   «И ваше имя, мистер?»
   «САЙЛАС! НЕУКЛЮЖАЯ ВЫПЕЧКА!»
   «Вам никогда не доводилось быть городским глашатаем?»
   «ТАК ТОЧНО!»
   «Точно. Дайте ему его шиллинг, констебль Жвачка! Один для всего вашего отряда.»
   "КТО ЭТО КОНСТЕБЛЬ ЖВАЧКА? " — спросил Неуклюжая-Выпечка.
   «Здесь внизу, мистер.»
   Человек бросил взгляд на Жвачку.
   «НО ВЫ! ГНОМ! Я НИКОГДА…»
   "Станьте 'смирно', когда вы разговариваете со старшим офицером. " — заревел Жвачка.
   "Послушайте, в Дозоре нет ни гномов, ни троллей, ни людей. " — сказал Двоеточие. — "Только Дозорные. Слышите!
   Так всегда говорит капрал Морковка. Разумеется, если вы желаете служить в отряде констебля Осколка…"
   "МНЕ НРАВЯТСЯ ГНОМЫ. " — поспешно сказал Неуклюжая-Выпечка. "ТАК ВСЕГДА БЫЛО. НО ТОЛЬКО НЕ ЗДЕСЬ. НИ ОДИН. В ДОЗОРЕ, ВОЗРАЖАЮ. " — добавил он после секундного размышления.
   "Вы быстро усваиваете. Вы пройдете длинный путь в этой армии настоящих мужчин. " — сказал Жвачка. «В один прекрасный день вы обнаружите фельдмаршальскую железяку где-нибудь у себя в носовом платке. Сомкнуть строй! Грудь вперед!»
   "Пятый новобранец пока что. " — сказал Двоеточие капралу Валету в то время, как Жвачка со своим новым подчиненным удалились в темноту. — «Даже Декан Университета пытался вступить.»
   «Потрясающе.»
   Любимица обменялась взглядами с Гасподом.
   "Осколок без сомнения выстраивает их в ряд с помощью кулаков. " — сказал Двоеточие.
   "Через десять минут они глина в его руках. Подумай только. " — добавил он. — «все что угодно, через десять минут глина в его руках. Припоминаю своего чертового сержанта, который был у нас, когда я только вступил в армию…»
   "Он был крутым? " — сказал Валет, подкуривая сигарету.
   "Крутым? Бог мой! Тринадцать недель сплошных страданий, что было, то было! Каждое утро пробежка на десять миль, по уши в грязи половину времени, а он без умолку верещит и кроет нас день-деньской! Однажды он заставил меня всю ночь напролет чистить унитазы зубной щеткой! Чтобы поднять нас с постелей, он колотил всех палкой с шипами! Мы должны были прыгать сквозь обручи, мы смертельно его ненавидели и могли бы выпустить ему кишки, если у кого-нибудь хватило бы духу, но разумеется никто не отважился. Он предоставил нам три месяца живой смерти. Но… знаешь… после выпускного парада… мы, глядя на самих себя, все в новеньких мундирах, и вообще, наконец-то настоящие солдаты, глядя какими мы стали… ну, мы увидели его в баре, и… не думал, что придется рассказать тебе… " Любимица с Гасподом увидели, как Двоеточие вытер подозрительную слезу.
   "… я с Гудком Джексоном и Боровом Картофелем подкараулил его в переулке и избили до полусмерти, так что у меня костяшки три дня ныли. " — Двоеточие прочистил нос. «Счастливые денечки… хочешь тянучку, Валет?»
   «Не беспокойся, особого желания нет, Фред.»
   "Дайте одну маленькой собачке. " — попросил Гаспод.
   Двоеточие дал, а потом долго удивлялся почему.
   "Видишь? " — сказал Гаспод, разгрызая тянучку своими ужасными зубами. — «Я — неподражаем. Неподражаем.»
   «Лучше молись, чтобы Большой Фидо ничего не пронюхал.»
   — сказала Любимица.
   "Не-а. Он меня не тронет. Я его беспокою. У меня есть Власть. " Он яростно почесал ухо. «Послушай, тебе не стоит здесь появляться, нам лучше уйти и…»
   «Нет.»
   "История моей жизни. " — сказал Гаспод. — "Это Гаспод.
   Дайте ему пинка."
   "А я думала, что у тебя была большая счастливая семья, куда можно вернуться. " — сказала Любимица, открывая толчком дверь.
   "Что? Ах, да. Конечно. " — поспешно сказал Гаспод. «Да. Но я люблю мою независимость. Я мог бы мигом оказаться дома, если только пожелал.»
   Любимица промчалась наверх по лестнице и открыла лапой ближайшую дверь.
   Это была спальня Морковки. Его запах, какой-то золотисто-розовый цвет заполняли ее от края до края.
   На стене, аккуратно приколотый, висел чертеж шахты гномов. На другой стене висел огромный лист дешевой бумаги, на котором была нарисована, с многочисленными перечеркиваниями и помарками, карта города.
   Перед окном, там где здравомыслящий человек мог бы его поставить, чтобы обладать всеми возможными преимуществами имеющегося света и не испытывать нужды тратить свечей из городского бюджета, стоял маленький стол. На нем лежала бумага и стоял стаканчик с карандашами. Там же в комнате стоял старый стул, под шатающуюся ножку которого был подложен свернутый листок бумаги.
   В комнате отсутствовал комод с одеждой и тем самым напомнившая Любимице комнату Бодряка. Это было место, куда кто-то приходил спать, но не жить. Любимица задумалась, а было ли время, когда любой Дозорный был по-настоящему свободен от службы. Она не могла представить сержанта Двоеточие в гражданской одежде. Если вы были Дозорным, то оставались им все время, что являлось выгодной сделкой для города, ибо он платил вам за службу в Дозоре только за десять часов в день.
   "Отлично. " — сказала она. — «Я могу взять простыню с кровати. Закрой глаза.»
   "Зачем? " — спросил Гаспод.
   «Во имя благопристойности.»
   Гаспод поперхнулся от удивления, а затем сказал. — «Помаю. Да-а, я мог бы увидеть твою суть. Поверь, тебе не заставить меня глядеть на обнаженную женщину, нет-нет. Строить глазки. Сумасшедшая мысль. Поверь, поверь мне.»
   «Ты понимаешь, о чем я говорю?»
   "Обо мне нельзя сказать, что я так поступаю. Отнюдь нет. Одежда никогда не была тем, что ты могла бы назвать собачьей вещью, достойной быть надетой ею. " Гаспод почесал ухо. «Впрочем здесь присутствуют два метасинтаксических варианта. Прости.»
   «У тебя это совсем по-другому. Ты же знаешь, кто я. В любом случае псы обыкновенно обнажены.»
   «А потому люди…»
   Любимица превратилась в женщину.
   Уши Гаспода от ужаса прижались к голове. Сам того не замечая, он завыл.
   Любимица выпрямилась.
   "Знаешь, что хуже всего? " — сказала она. — «Это мои волосы. Их с трудом можно распутать. И мои ноги покрылись грязью.»
   Она стащила с кровати простыню и завернулась в нее, как в импровизированную тогу.
   "Ну. " — сказала она. — «Ты видел на улице и хуже, Гаспод?»
   «Что?»
   «Можешь открыть глаза.»
   Гаспод моргнул. Любимица в обеих ипостасях имела прекрасный вид, но вторая или две одновременно, когда телесный облик мчался от одной станции к другой, совсем не был столь достопримечателен, чтобы вам захотелось увидеть его на полный желудок.
   "Я думал, что ты свернешься на полу, хрюкая, отращивая волосы и распрямляясь. " — промычал он.
   Любимица посмотрела в зеркало на свои волосы, удерживая в памяти свой ночной облик.
   «Но зачем?»
   «Вся эта дребедень… не причиняет тебе вреда?»
   «Это немного напоминает как-будто чихаешь всем своим существом. Как ты думаешь, у него есть гребень? Я имею в виду гребень? Ведь у каждого есть гребень…»
   «Взаправду… огромный… чих?»
   «Могла бы сгодиться и одежная щетка.»
   Они замерли от скрипа открываемой двери.
   Вошел Морковка. Он не заметил их в темноте, а побрел к столу. Чиркнула спичка… вонь серы… а затем он зажег свечу.
   Он сдвинул со лба шлем, а потом окончательно снял его с головы, так что тот повис у него на плечах.
   Они услышали, как он бормочет. — «Не может быть что это правда?»
   "Что не может? " — спросила Любимица.
   Морковка резко обернулся вокруг. «Что вы здесь делаете?»
   "Ее униформу украли, пока мы шпионили в Гильдии Убийц. " — сообщил Гаспод.
   "Мою униформу украли. " — сказала Любимица. — "пока я находилась в Гильдии Убийц. Шпионя. " Морковка по-прежнему разглядывал ее. "там был один старикан, бормотавший без умолку. " — с отчаянием продолжала она.
   «Как зубрилка? Рука тысячелетий и коротышка?»
   «Да, именно так…»
   "Скверный Оле Рон. " — вздохнул Морковка. — «наверное продал ее за выпивку. Впрочем я знаю, где он живет. Напомните мне, чтобы я сходил и поговорил с ним, когда будет свободное время.»
   "Не хотите ли спросить у нее, во что она одевалась, когда была в Гильдии. " — сказал Гаспод, забившись под кровать.
   "Заткнись! " — сказала Любимица.
   "Что? " — спросил Морковка.
   "Я разузнала о комнате. " — быстро сказала Любимица. «некто, именуемый…»
   "Эдвард с'Мерть. " — сказал Морковка, усаживаясь на кровать. Дряхлые пружины начали скрипеть-скрипеть-скрип…
   «Как вы об этом узнали?»
   «Думаю, что с'Мерть украл гоннилду. И он же убил Фасольку. Но… Убийцы, убивающие без оплаты? Это еще хуже, чем гномы и их инструменты. Это хуже, чем клоуны и их лица. Сдается, Крест по-настоящему взбешен. Он разослал Убийц на поиски парня по всему городу.»
   «А-а. Ну-ну. Не хотел бы оказаться в туфлях Эдварда, когда они его найдут.»
   "Я тоже не хотел бы сейчас оказаться в его туфлях. Послушай, я знаю, где Эдвард сейчас. Он попал им под руку.
   Он мертв, вместе со своими туфлями."
   «Убийцы его отыскали?»
   «Нет. Его нашел кто-то другой. А потом его труп обнаружили Жвачка и Осколок. Насколько могу судить, он мертв в течение многих дней. Послушай! Этого не может быть! Но я соскреб грим Фасольки и оторвал красный нос, и это был без сомнения он. И парик того самого рыжего цвета. Он должно быть помер сразу после Заложи-Молоток.»
   Любимица села рядом с ним.
   «Но… кто же стрелял в Осколка? И убил девушку-нищенку…»
   «Да.»
   «Но это не мог быть Эдвард?..»
   "Ха! " Морковка стащил с себя нагрудник и кольчугу.
   «Так что мы разыскиваем еще одного. Некоего третьего.»
   «Но ведь нет никаких улик! Просто кто-то с гоннилдой в руках! Где-то в городе! Где угодно! И я устал!»
   Пружины опять скрипнули, когда Морковка встал и пошатываясь поплелся к столу. Он сел, положил перед собой лист бумаги, осмотрел карандаш, заточил его мечом, и, после минутного раздумья, начал писать. Любимица молча глядела на него. У Морковки под кольчугой была кожаная жилетка с короткими рукавами. На левом предплечье виднелось родимое пятно в виде короны.
   «Вы все записываете, как это делал капитан Бодряк?»
   «Нет.»
   «А что же вы тогда делаете?»
   «Я пишу моим папе и маме.»
   «Правда?»
   «Я всегда пишу моим папе и маме. Я обещал им. Как бы то ни было, это помогает мне думать. Я всегда пишу письма домой, когда думаю. Мой отец дает мне массу хороших советов.»
   Перед Морковкой стоял деревянный ящик, со сложенными в нем письмами. Отец Морковки имел привычку отвечать Морковке на обратной стороне собственных писем Морковки, ибо под землей, в шахте гномов, было трудно отыскать бумагу.
   «О чем же хорошие советы?»
   «Обычно о добыче в шахте. Движущихся скалах. Вы понимаете. Подпорки и крепеж. В шахте нельзя делать плохо. Вы обязаны делать хорошо.»
   Его карандаш заскрипел по бумаге.
   Дверь оставалась по-прежнему приоткрытой, но раздался громкий стук, возвещавший неким метафорическим кодом Морзе, что стучавший заметил Морковку в своей комнате со скудно одетой женщиной и тщетно пытается быть услышанным.
   Сержант Двоеточие кашлянул каким-то подозрительным кашлем.
   "Да, сержант? " — сказал Морковка, не оборачиваясь.
   «Что бы вы хотели, я должен делать следующим, сэр?»
   «Разошлите их по отрядам, сержант. В каждый по крайней мере один человек, один гном и один тролль.»
   «Да, сэр. Чем они должны заниматься, сэр?»
   «Их должны видеть, сержант.»
   «Хорошо, сэр. Один из новобранцев… это мистер Тоскливый, сэр. Он с улицы Вязов. Он — вампир, в самом деле, но он работает на бойне, так что это по правде не будет…»
   «Поблагодарите его от души и отошлите домой, сержант.»
   Двоеточие бросил взгляд на Любимицу.
   "Да, сэр. Хорошо. " — сказал он с неохотой. — «Но с ним не будет неприятностей, просто если ему потребуются эти дополнительные гомогоблины, то…»
   «Нет!»
   «Хорошо. Отлично. Я, э-э, тогда прикажу ему убираться.»
   Двоеточие закрыл дверь. Петли подозрительно скрипнули.
   "Они называют вас сэр. " — сказала Любимица. — «Вы заметили?»
   «Я знаю. Это неправильно. Люди должны думать о себе, говорит капитан Бодряк. Закавыка в том, что люди начинают о себе думать, только если им прикажут. Как написать слово 'случайность'?»
   «Не знаю.»
   "Ладно. " Морковка по-прежнему не оборачивался. «За прошедшую ночь мы захватили город, как мне кажется. Смысл этого будет виден всем.»
   Нет, не увидят, сказала про себя Любимица. Они увидят тебя. Это как гипноз.
   Люди живут твоим видением. Ты мечтаешь, почти как Большой Фидо, но только его мечта — это ночной кошмар, а ты мечтаешь для всех. Ты действительно думаешь, что каждый человек, в основном, прекрасен. И только в тот миг, когда они рядом с тобой, любой их них тоже в это верит.
   Откуда-то снаружи доносился звук марширующих костяшек.
   Отряд Осколка совершал очередной круг. «Ах, да. Он должен узнать об этом раньше или позже…»
   «Морковка?»
   «Гм-м?»
   «Знаешь, когда Жвачка, тролль и я вступали в Дозор да-да — знаешь, почему нас было трое?»
   «Разумеется. Представительство группы меньшинств. Один гном, один тролль, одна женщина.»
   "А-а. " Любимица заколебалась. Там снаружи все еще сиял лунный свет. она могла бы сказать ему, сбежать вниз, обернуться и быть в полном порядке где-нибудь за городом. Она могла бы так поступить. Она была знатоком в убегании из городов. "Это было не совсем так. " — сказала она.
   «Послушай, в городе масса народу, а Патриций настаивал, что…»
   "Поцелуй ее. " — сказал из-под кровати Гаспод.
   Любимица замерла. Лицо Морковки приняло немного странный вид из-за того, что его уши только что услышали то, во что запрограммированный ум отказывается верить. Он начал краснеть.
   "Гаспод! " — крикнула Любимица, принимая Собачий Облик.
   "Я знаю, что делаю. Мужчина, Женщина. Это судьба. " сказал Гаспод.
   Любимица встала. Морковка тоже вскочил, причем так быстро, что его стул отлетел прочь.
   "Я должна идти. " — сказала она.
   «М-м. Не ходите…»
   "А сейчас уходи. " — сказал Гаспод.
   Так никогда не получится, сказала сама себе Любимица.
   Никогда не получается. Оборотни должны крутиться с другими оборотнями, ибо только те единственные, кто понимает…
   Но…
   С другой стороны… с тех пор как ей пришлось убегать после каждой встречи…
   Она подняла палец.
   "Минутку. " — быстро проговорила она и одним движением опустилась под кровать, вытащив Гаспода за загривок.
   "Я тебе нужен! " Пес ныл, пока его несли к двери. «Мне кажется, что он догадывается! Его идея хорошо провести время, показывая Колосса Морпоркского! Пусти меня!»
   Дверь захлопнулась. Любимица стояла, прислонившись к ней.
   Это закончится так же, как закончилось в Псевдополисе и Квирме и…
   "Любимица! " — позвал Морковка.
   Она обернулась.
   "Не говори ничего. " — сказала она. — «Все еще может будет в порядке.»
   И через миг на кровати заскрипели пружины.
   И вскоре после этого для капрала Морковки Мир Диска тронулся. И даже не побеспокоился остановиться, чтобы отменить хлеб и газеты.
   Около четырех часов утра капрал Морковка проснулся, это тайное время известно только ночным людям, как-то: преступникам, полицейским и прочим недотепам. Он лежал на своей узкой кровати, прижавшись к стене и разглядывая ее.
   Вне всяких сомнений это была интересная ночь.
   Хотя он и был в самом деле простаком, но отнюдь не глупым, а потому всегда понимал то, что можно было бы назвать механикой. Он был знаком со многими девушками и брал их на многочисленные бодрящие прогулки, чтобы увидеть изумительную работу доменных печей и лицезреть интересные гражданские здания до тех пор, пока те окончательно теряли интерес. Ему часто приходилось патрулировать Подвальчики Путан, хотя миссис Пальма и Гильдия Белошвеек пытались уговорить Патриция именовать район Улицей Возвращающейся Привязанности. Но он никогда не видел их в связи с собой, а потому и не был окончательно уверен, как уже бывало, где же он приходился впору. Возможно это было не совсем то, о чем он собирался писать родителям. Они и так знали об этом.
   Он выскользнул из кровати. Из-за задернутых гардин в комнате было удушающе жарко.
   Позади, он услышал, как Любимица скатилась во впадину, оставленную его телом.
   Затем весьма энергично обеими руками он распахнул шторы и впустил белый свет полной луны.
   Он слышал, как позади вздыхает во сне Любимица.
   Там далеко на равнине бушевали бури. Морковка видел вспышки, пронзающие горизонт, и ощущал запах дождя. Но городской воздух оставался недвижен и раскален, еще горячее из-за далекого зрелища грозы.
   Башня Искусств чернела перед его взором. Он видел ее каждый день. Она возвышалась над половиной города.
   Позади заскрипела кровать.
   "Я думаю пора идти… " — начал он и повернулся.
   Когда он поворачивался, то не заметил отблеск лунного света с вершины башни, отразившийся от металла.
   Сержант Двоеточие сидел снаружи на лавке, покинув раскаленную атмосферу Дома Дозора.
   Откуда-то изнутри доносился стук молотка. Жвачка появился минут десять назад, с сумкой инструментов, парой шлемов и решительным выражением лица. И Двоеточие, черт возьми, знать не знал, над чем трудится маленький дьяволенок. Он вновь пересчитал, очень медленно, помогая себе ставя галочки, имена на планшете. Ни капли сомнения. Сейчас в Ночном дозоре насчитывалось двадцать человек. А может быть и больше. Осколок пришел весьма серьезный и привел к присяге еще двух человек, еще одного тролля и деревянного болвана откуда-то из Компании Нарядной Одежды Пробковой-Туфель <И как излагалось в официальной, много времени спустя событий описывавшей их, народной песне Анк-Морпорка, сопровождаемой оловянным свистком и носовым пассажем:
   "Как гулял я по Нижнему Бродвею,
   Пришли вербовщики, хватая людей за ноги и говоря,
   Чтобы те собирались добровольно вступать в Дозор,
   Иначе, если те не захотят,
   То им поотшибают головы.
   И так я шел по улице персикового Пирога
   И улице Олоферна вместо этого,
   Напевая ту-ра-ли и т.д."
   Она никогда не была по-настоящему популярной.>. Если так будет продолжаться, то они смогут открыть старые Дома дозоров около главных ворот, совсем как в былые времена.
   Он не мог припомнить, когда в Дозоре было двадцать человек.
   В то время это все казалось хорошей идеей. Без сомнения помогло полностью обуздать происходящее. Но утром Патриций собирался выслушать доклад об этом и пожелает увидеть старшего офицера.
   В настоящий момент сержант Двоеточие не имел четкого представления, кто у них старший офицер. Он ощущал, что им мог быть капитан Бодряк, так и, не вполне понятно как, капрал Морковка. Но капитана не было поблизости, а капрала Морковка был только капралом, и Фред Двоеточие испытывал ужасное предчувствие, что когда лорд Ветинари вызывал кого-нибудь для того, чтобы побыть с тем ироничным и отпускать сентенции вроде 'Скажите мне пожалуйста, кто им собирается платить жалованье! ' , то для него, Фреда Двоеточие, было бы лучше поспешно покинуть Анк без риска быть наказанным.
   И они также превысили чины. Ниже чина сержанта были только четыре чина. Валет становился неуправляемым, когда кого-нибудь еще выдвигали в капралы, ибо число мест для карьеры было строго ограничено. Кроме того в головы Дозорных вбили, что путь их продвижения в чине — это призвать еще с полдюжины Дозорных. Следуя темпам прогресса Осколка, то он собирался стать генерал-лейтенантом в конце месяца.
   Но что было наиболее странным — Морковка по-прежнему оставался…
   Двоеточие глянул вверх, услышав звон разбитого стекла.
   Чей-то неясный золотой силуэт прошиб насквозь верхнее окно, прыгнув в тень, и умчался прочь, пока тот сумел что-то сообразить.
   Дверь Дома Дозора распахнулась и на пороге появился с мечом в руке Морковка.
   «Куда оно подевалось? Куда?..»
   «Не знаю. Черт, что это такое?»
   Морковка замер.
   "Гм-м. Не уверен. " — сказал он.
   "Морковка… "
   «Сержант?»
   «Я бы на твоем месте, что-нибудь на себя накинул, парень.»
   Морковка замер, вглядываясь в предрассветный мрак.
   «Слушай, я повернулся, а оно пролетело и…»
   Тот посмотрел на меч в руке, как бы не осознавая, что же он держит в руке.
   "Ах, черт! " — сказал он.
   Морковка бросился обратно в комнату, сгребая на ходу бриджи. пока он сражался с ними, внезапно в его голове созрела мысль, кристальная как лед.
   Ты — зануда, вот кто ты? Не задумываясь вытаскиваешь меч, не так ли? Ты все сделал неверно! А сейчас она убежала и ты никогда ее больше не увидишь!
   Он повернулся. Маленький серый пес внимательно наблюдал за ним из-за двери.
   Испытав подобное потрясение, она могла никогда не Обернуться назад, подсказывали ему его мысли. Кого волнует, что она оборотень? Тебя тоже не беспокоило, пока ты не узнал! Между прочим несколько бисквитов от твоей персоны могли бы сослужить пользу маленькому псу в дверях, хотя, поразмыслив, шансы наличия у тебя бисквита ничтожно малы, так что и думать забудь об этом. Бог мой, ты что по-настоящему запуталась во всем этом, да?
   …думал Морковка.
   "Тяв, тяв. " — сказал пес.
   Морковка наморщил от усердия лоб.
   "Это ты говоришь, разве не так? " — сказал он, указывая на пса мечом.
   "Я? Псы не разговаривают. " — поспешно ответил Гаспод.
   — «Послушай, мне нужно узнать. Я остался один.»
   «Расскажи мне, куда она умчалась. Немедленно! Или…»
   "Да-а? Послушай. " — мрачно сказал Гаспод. — "Первое, что мне припоминается в своей жизни, самое первое — это когда меня в мешке швырнули в реку. С кирпичом в придачу.
   Меня. Припоминаю, что у меня были шатающиеся лапы и смешные наизнанку уши, помню-помню, я был пушистым, а впрочем ладно, ибо это оказался Анк. Хорошо, что я смог выбраться на берег. Но это было началом, и никогда ни на минуту не становилось лучше. Я помню, что брел по берегу внутри мешка, таща кирпич. Мне понадобилось три дня, чтобы прогрызть путь наружу. Продолжай. Угрожай мне!"
   "Прости? " — сказал Морковка.
   Гаспод почесал ухо.
   "Может я смог бы ее выследить. " — сказал Гаспод. «получив хорошее поощрение.»
   Он поощряюще сдвинул брови.
   "Если ты ее найдешь, то я дам тебе все, что ты пожелаешь. " сказал Морковка.
   «Ах, да. Если. Ах, да. С этим все в порядке, при наличии если. А как насчет кое-чего прямо сейчас? Посмотри на эти лапы, эй? Стерты до костей. А этот нос, который уже ничего не обоняет. Это очень нежный инструмент.»
   "Если ты немедленно не примешься за поиски. " — сказал Морковка. — "то я сам лично… " Он заколебался. Ему никогда не приходилось быть жестоким с животными в своей жизни.
   "Передам дело капралу Валету. " — сказал он.
   "Как раз то, что мне нравится. " — с горечью ответил Гаспод.
   Он уткнулся носом в землю. В конце-концов все было понятно. Запах Любимицы висел в воздухе, как радуга.
   "Ты по-настоящему умеешь разговаривать? " — спросил Морковка.
   Гаспод прикрыл глаза.
   "Конечно нет. " — ответил он.
   Незнакомец достиг вершины башни. Повсюду в городе горели фонари и свечи. Картина происходящего раскинулась перед ним. Десять тысяч маленьких, касающихся земли, звезд… и он мог потушить любую, какую пожелает, просто так. Это наполняло его ощущением, что он — бог. Это было потрясающе, насколько отчетливо здесь были слышны звуки. Все то же ощущение, что он — бог. Он мог слышать лай собак, звуки голосов. Время от времен голос звучал громче всех остальных, взлетая в ночное небо.
   Это была власть. Власть, которой он обладал прежде, власть говорить: делай это, делай то… все это было просто человеческое, но это… это ощущение, что он — бог. Он положил гоннилду на позицию, вставил обойму с шестью пулями и посмотрел наугад на огонек. А затем еще на один.
   И еще на один.
   Он не должен был позволять ей стрелять в девушкунищенку. В плане этого не было. Руководители Гильдий — таков был план бедного малыша Эдварда. Руководители Гильдий, для начала. Оставить город без руководства в беспорядке, а потом посмотреть в лицо его глупому кандидату и сказать:
   «Вперед! Управляй! Это твое предназначение.»
   Это была старая болезнь, подобный стиль мышления. Ты подхватил ее из глупых историй. Ты поверил… ха… поверил, что подобный трюк, вроде вытягивания меча из камня, является вроде экзамена на королевскую должность. Меч из камня? Гоннилда была чудеснее чем все это. Он лег. Положил гоннилду и стал ждать.
   День начался.
   "Я никогда ни к чему не касался. " — сказал Угольнолицый и неуклюже повернулся.