Страница:
– Ты знаешь, чего сегодня потребовал Берия? – продолжал между тем Хрущев. – Не знаешь. А я знаю. Потребовал он крови. Он собирается арестовать товарища Игнатьева. А ведь Семен Денисович не тебе чета, он все же министр, хоть и бывший. И ты сам подумай, Ваня, ты ведь Берию знаешь. Уж если он за что взялся, то доведет дело до конца.
Он перевел дыхание внимательно вгляделся в Серова. Тот молчал. Хрущев нервно заходил по кабинету.
– Ты не думай, дескать если к игнатьевским делам непричастен, то отвертишься. Помнишь, как в Германии покуролесил? Лаврентий тоже помнит, будь уверен. А если сам забыл, то ему псы его цепные напомнят, Меркулов и компания. Ты думаешь, он их в ГУСИМЗ [9]подкормиться пересадил? Ага, так и было, за пончиками в Европу послал! А вы с дружками долго думали, кто капнул, что стали дело мародеров раскручивать? – Хрущев в возбуждении заходил по кабинету, вглядываясь в посеревшее лицо чекиста. – Помнишь, какого страху натерпелся? Тогда-то тебя не тронули, Абакумов своих под суд не отдавал, ну да Берия – не Абакумов, он все тебе припомнит: и баб, и золотишко немецкое, и подвалы Дойчбанка, которые вы с подельниками чистили. Если встретишь Новый год на нарах, а не у стенки, то считай, повезло тебе… Берия не простит.
Серов вскинул голову, бледный до синевы, глянул бешено:
– Зачем ты мне все это говоришь?
– А затем, что я хочу спасти Игнатьева. А также маршала Жукова и других хороших людей. Ну и тебе могу помочь заодно. И цел будешь, и должность получишь отличную. Но взамен надо, чтобы ты кое-что сделал для нас.
– Что именно? – выдохнул Серов.
– Сегодня в два часа наши ребята будут брать Берию. Приедешь к этому времени в Кремль, в приемную Маленкова. Будешь там ждать. Когда вызовут на Политбюро, сообщишь им, что Берия задумал переворот, ты это совершенно точно знаешь, потому как он тебе приказал завтра в театре всех нас арестовать и препроводить к ближайшей стенке. Понял?
– Ты меня, Никита Сергеевич, совсем за сволочь держишь, – гневно, но уже без прежнего запала сказал Серов. – Это ведь Берия, а не ты мне карьеру делал, от тебя только бабские вопли слышал да ругань. А ты хочешь, чтобы я там, где ел, там и срать уселся?
– Срать ты будешь на параше! – внезапно заорал Хрущев. – И без тебя, говнюка, обойдемся.
Ошарашенный Серов примолк. Прямой схватки с Хрущевым он никогда не выдерживал, да и никто почти ее не выдерживал, кроме маршала Жукова. Еще Берия мог бы, пожалуй, – но Берия предпочитал с Хрущевым не ругаться, он терпеть не мог бесполезных вещей.
– Про Берию можешь забыть! – внезапно успокоившись, отрезал Хрущев. – Его, считай, уже нет. О себе лучше подумай. Я ведь могу в вашей конторе и другого кого найти. А то и вообще без вас обойтись. Тот, кто сейчас пойдет с нами, получит потом от нас хорошее место, а кто говно понюхать боится – на Колыму, зэков охранять. Не хочешь – не надо. Но только вот еще о чем подумай: мародерство твое ведь и мы можем припомнить… и вот тебе мое последнее слово: отсюда ты выйдешь либо с нами, либо под конвоем. Ступай туда, – он кивнул на дверь в комнату отдыха, – охолони, чаю попей. Можешь сто грамм хряпнуть, но не больше, понял? Потом вместе с товарищем Игнатьевым… – он заметил мгновенную брезгливость на лице Серова и прибавил напору: – вместе с товарищем Игнатьевым, ты мне тут рожи не корчи… поедешь к себе в МВД и будешь ждать сигнала. А ты, Коля, позови-ка двоих парней понадежнее, пусть с ним побудут, пока все кончится. И скажи, в случае чего пусть в уговоры не пускаются.
Серов, не говоря ни слова, направился к двери. Булганин плотно прикрыл ее за чекистом и, коротко взглянув на Хрущева, усмехнулся:
– Крепко ты его. Не хуже маршала Жукова.
При имени маршала Хрущев поморщился.
– Георгий орать умеет только на подчиненных. А поставь его один на один без погон, его тот же Серов уделает. Я ведь на шахте работал, а ты попробуй шахтеров чего заставь. Не солдаты, понимаешь, им расстрел за невыполнение приказа не впаяешь. Ничего, Ваня, – обернулся он к закрытой двери, – ты у меня будешь не то что срать там, где ешь, ты у меня говно жрать будешь.
– А нужен он нам? – спросил Булганин. – Есть ведь и другие.
– Другие есть, а нам он нужен, – жестко отрезал Хрущев. – Дело ведь не только в том, чтобы охрана в двенадцать часов не взбаламутилась. А ты думал когда-нибудь, как поведут себя остальные товарищи чекисты, когда узнают, что случилось? Или тебе хочется, чтобы и тебя, как Троцкого, по голове ледорубом долбанули? Нет, нам нужен человек, который имеет полное право ими командовать и который после всего будет держать чекистов в кулаке. А Ваньку я знаю. Он сейчас охолонет, стопочку примет, поразмыслит и сделает все как надо. А за то, что мы ему Германию простим, он будет служить нам, как пес цепной…
Заместитель Берии по Спецкомитету повернулся к людям, сидевшим вокруг заваленного бумагами стола, нашел среди них самого молодого:
– Серго. Тебя к телефону.
– Амет-Хан? – удивился Серго Берия, взяв трубку. – Что случилось?
Амет-Хан Султан был летчиком-испытателем, одним из тех, кто работал вместе с ракетчиками. Однако вот уже почти месяц никаких испытаний не было. Не станет же он звонить в Спецкомитет по личному делу…
– Серго, – кричал Амет-Хан в трубку, – у вас дома стреляли!
– Как стреляли? – не понял Серго. – Где?
– У вас на Качалова была перестрелка. Люди говорят, из автоматов и из пулемета крупнокалиберного. Ваш дом оцеплен войсками. Ты все понял?
Серго стоял молча, окаменев, трубку стиснул так, что пальцы побелели. Откуда-то издалека доносился голос, продолжавший кричать:
– Тебе надо бежать! У меня машина стоит на соседней улице и самолет на нашем аэродроме. Я тебя вывезу…
– Нет, – Серго слышал свой голос со стороны, как чужой. – Я не могу. Я ни в чем не виноват. У меня жена, дети, мама. Как я их брошу, какой же я после этого мужчина?
– Прости, – уже тише сказал Амет-Хан. – Я знал, что ты откажешься. Но я не мог не предложить. Держись…
Тишина в кабинете стояла такая – комар бы не пролетел незамеченным. Серго опустил трубку.
– Что случилось? – откуда-то издалека услышал он голос Ванникова и поднял голову.
Борис Львович, бледный и встревоженный, смотрел на него. Серго попытался заговорить, но горло перехватило.
– Выпей воды, ты весь белый, – Ванников взял его за плечо, протянул стакан.
Отпив несколько глотков, Серго наконец обрел голос и, запинаясь, рассказал о случившемся.
– Это чушь какая-то, – мотнул головой Ванников. – Этого не может быть. Не знаю, что там Амет-Хану привиделось…
– Мне надо домой, – выдавил Серго. – Разрешите отлучиться, Борис Львович…
– Нет. Один ты не поедешь. Я поеду с тобой.
…В переулке возле дома стоял танк, во дворе – два бронетранспортера, солдаты ходили уверенно, как у себя в казарме. Во двор они с Ванниковым попали легко, однако в дом охрана их не пропустила. Борис Львович потребовал объяснений, но молчаливые солдаты на все его эскапады отвечали традиционным: «Не положено!» Серго участия в разговоре не принимал. Он молча смотрел на дом. Окна отцовского кабинета разбиты, на стене – след от пулеметной очереди. Кто-то подошел сзади, окликнул. Он обернулся – это оказался один из охранников.
– Серго, сейчас вынесли кого-то на носилках, накрытых брезентом…
Охранника тут же нетерпеливо окликнули. Ванников тронул Серго за плечо и направился к машине. Дальше расспрашивать не имело смысла, и так все ясно: военные на бронетранспортере легко снесли ворота и прорвались во двор, поднялся шум, отец подошел к окну – посмотреть, что происходит, и тогда его из пулемета…
Они вернулись обратно. В кабинете Ванникова было по-прежнему полно народу, он гудел как улей – все обсуждали страшную и непонятную новость. Едва они вошли, как наступила тишина. Ванников снял трубку.
– Никита Сергеевич? – сухо спросил он. – У меня в кабинете находится сын товарища Берия. Перед тем как отпустить его домой, я хочу получить от вас заверения, что с ним ничего не случится. Иначе он останется здесь, или я поеду с ним.
Он помолчал некоторое время, потом положил трубку и повернулся.
– Хрущев, – Серго машинально отметил, что Ванников не назвал его товарищем, – говорит, чтобы ты возвращался к семье и не беспокоился: все будет в порядке. Пойдем, я провожу тебя…
Во дворе уже стояли две машины и человек десять вооруженных людей. Ванников хмуро взглянул на них и обнял Серго на прощание.
– Держись, мальчик, – шепнул он. – Это переворот. Отец твой, по-видимому, убит, но за тебя мы еще поборемся…
– Да… А, это ты, Богдан… Да, знаю. Все в полном порядке, это была спецоперация. Да, по согласованию с товарищем Берия. Мы заранее узнали о нападении на его дом. Он не хотел тебя беспокоить, у тебя и так много работы. Да, всех взяли. Нет, не сейчас. Лаврентий Павлович в два часа будет на Политбюро, а потом приедет сюда. Не думаю, что он станет поднимать вокруг этого дела шум, незачем – все службы сработали четко… Да, Богдан, как только он выйдет на связь, обязательно передам. Я сейчас зайду к тебе, тут у меня кое-что интересное. Боржоми холодного тебе прихватить? Могу заглянуть в буфет по дороге…
Закончив, он повернулся, презрительно взглянул в глаза стоящего напротив Игнатьева и бросил:
– Идиоты! Шляпы партийные!
В МВД он пришел час назад, вместе с Игнатьевым. Их сопровождали генерал и полковник, фамилий которых Серов не знал. Минут сорок они делали вид, будто совещаются, пока бывший министр, все это время молча сидевший у стола, не сказал негромким будничным голосом:
– Послушайте, Иван Александрович. Ваша задача следующая. Через десять минут наши люди будут брать Берию у него дома. Как вы понимаете, он не такой человек, который сдастся без сопротивления. Вы должны, как и говорилось, нейтрализовать действия чекистов.
Серов, побелев, осекся на полуслове, несколько секунд смотрел на Игнатьева и тихо прошептал:
– Что? Что ты сказал, идиот?
– Поосторожней в выражениях! – все так же негромко проговорил Игнатьев.
– Кретины! Ублюдки!! – еще тише и еще яростнее шипел Серов.
– Берию жалеете? – пожал плечами бывший министр. – Раньше надо было жалеть, теперь уже поздно…
– Вот дурак! Да для Лаврентия это подарок судьбы – чем живым тебе в лапы попасть. Я нас жалею. С той группой, которая поехала к нему, связи, конечно, нет?
– Чего ты мельтешишь-то? – рассердился до сих пор молчавший генерал. – Все хорошо продумано. Если его сразу грохнуть, то чекисты будут сидеть и молчать. Защищать-то некого!
Проигнорировав генерала, Серов обратился к Игнатьеву:
– Ты видел, когда я пришел, то позвонил по телефону бериевскому секретарю?
– Видел. А в чем дело?
– А еще министром был, мудозвон! Я хотел выяснить, нет ли распоряжений, и узнать, где он сам. Мы всегда должны знать, где находится наш начальник, это правило такое, если запамятовал. А мне сообщили… Погоди, сейчас проверю еще раз…
Не договорив, он схватил телефонную трубку и почувствовал, как в бок ему уперся ствол пистолета. Но Серову было не до того. Он выслушал ответ, положил трубку и молча обвел глазами присутствующих. И лишь потом заговорил:
– Ну так вот. Если вы думаете, будто Лаврентий дома, то вы ошибаетесь. Нет его там, и бригада ваша поехала зря.
– Где он? – быстро спросил Игнатьев, схватив трубку.
– Где? – шепотом рявкнул Серов. – В Караганде. Вне связи.
– Ну и как это понимать?
– Придурок! Умеешь только бумажки писать да зубы выбивать на допросах! А он чекист настоящий, делом занят. И когда он едет по делу, о котором никто не должен знать, он говорит: такое-то время буду вне связи. Теперь вы поняли, что натворили, идиоты? Молитесь, хоть бы Берия пришел сразу на Политбюро и не узнал о ваших художествах. Иначе всем вам конец, и мне с вами…
Игнатьев взглянул на полковника и шепнул:
– Быстро к Николаю Александровичу. Все доложить, – он обернулся к Серову и успокаивающе проговорил: – Ну ничего, Иван Александрович. Что он может-то? Мы вводим войска в Москву, дивизия Дзержинского блокирована, большой беды не будет.
– Ну не дурак ли? – опускаясь на стул, прошептал Серов. – Какая, на хрен, дивизия! Ты слово такое: «ликвидатор» – слышал? Тут никакая дивизия не нужна: придут два отделения, и через час будете или трупами, или на Лубянке. Дивизии они испугались…
Вот теперь и Игнатьев побледнел.
– Что же делать? – спросил генерал.
– «Отче наш» читать! Чтобы Берия не узнал о стрельбе. И…
И тут зазвонил телефон. Серов, не обращая внимания на пистолет, взял трубку, отвел упершееся в бок дуло и едва слышно шепнул:
– Кобулов. [11]Ну, теперь молитесь, чтобы он мне поверил…
…Окончив наконец разговор, Серов поднял голову, обвел глазами присутствующих.
– Оттуда, где он находится, Берия поедет сразу на Политбюро, до тех пор на связь выходить не будет. Если повезет, он может ничего и не узнать. Если узнает, заляжет на какой-нибудь конспиративной квартире и свяжется с Кобуловым или Судоплатовым. [12]Поэтому их придется нейтрализовать, – он жестом оборвал открывшего было рот генерала: – Ваше ведомство сегодня уже проявило инициативу. Теперь будете слушать меня. Сейчас мы с тобой, Семен, пойдем к Кобулову. Скажу ему, мол, у тебя важная информация. Лепи что хочешь, лишь бы он тебя слушал. Он толстый, пьет много, и когда разговаривает, имеет привычку что-нибудь прихлебывать. Я ему возьму бутылку боржоми из буфета, из холодильника, и туда кое-что добавлю. Будешь с ним болтать, пока он не ляжет, потом оттащишь в заднюю комнату и придешь опять ко мне. Бутылку, кстати, не забудь забрать. А я тем временем вызову к себе Судоплатова. В крайнем случае придется его пистолетом по голове, будьте готовы, товарищ генерал. Все поняли?
Игнатьев кивнул и встал.
– Тогда действуем…
Хрущев подскочил к Москаленко так яростно, что тот отшатнулся.
– Не было его дома… – говорил бледный до синевы командующий ПВО. – Не было его там. Охрана забаррикадировала двери, пришлось прорываться с боем, а самого-то и не было.
– Куда же он делся?
Охранники сказали, он отпустил эскорт обедать, сам зашел в кабинет, взял какие-то бумаги и тут же уехал на своей машине, только с шофером и охранником.
– Нет, ну как же можно быть таким дураком, Кирилл? Думать же надо головой, а не жопой! – Хрущев выразительно постучал себя по лысине, и, как ни был напуган Москаленко, а промелькнула у него крамольная мысль о некотором сходстве первого и второго у его начальства. – А пронаблюдать было никак? Решили: а куда он, мол, денется? А теперь молись, чтобы ему не пришло в голову вертаться домой. И чтобы никто не доложил ему. Иначе…
Что означало это «иначе», Москаленко можно было не говорить. Арест, тюрьма, Военная коллегия, подвальная стенка. Он словно наяву почувствовал сталь наручников, услышал скрежет железной двери. Если они проиграют, останется только застрелиться.
Распахнулась, отлетев к стене, дверь, и в кабинет не вошел, а ворвался Булганин в сопровождении полковника, того самого, который недавно уехал с Серовым. Полковник коротко рассказал обо всем, что произошло на Лубянке.
– Так! – Обычно разбросанный и дурашливый, в минуты опасности Хрущев становился собранным и пугающе спокойным. – Людей на дачу послал?
– Да. Роту охраны и четыре бронетранспортера.
– Сообщи им, чтобы семью побыстрее вывезли. Да, кстати, разделите их. Жену в одно место, сына с семейством в другое. Детей перевозите отдельно, при малейшей опасности увезите как можно дальше. Понял?
– Чего тут не понять? Думаешь, мне заложников брать не приходилось?
– Тогда ступай. Сам не вздумай ехать. Возьми всех, кто у тебя есть надежный, и приезжай к двум часам сюда.
Махнув рукой, Хрущев повернулся к столу, взял телефонную трубку.
– Маршала Жукова, – и через несколько секунд: – Георгий! Даю команду. Действуй. К четырнадцати часам у нас должна быть вся музыка. Потом возьми надежных людей, сколько сможешь, и приезжай в Кремль…
И снова обернулся к Москаленко:
– Кирилл, раз уж ты здесь… Забеги по пути к Маленкову, попроси его секретаря зайти ко мне.
Ему надо было срочно обсудить с секретарем Маленкова маскировочный вариант, к которому они не готовились и который так неожиданно стал основным…
– Давай послушаем музыку, – предложил он.
Этери тут же закивала и побежала за пластинкой. Берия открыл патефон, перевел взгляд на дома за окном. Говорят, архитектура – застывшая музыка, если так, можно ли считать музыку ожившей архитектурой? А к строительству домов он был неравнодушен с раннего детства, в отличие от чекистской работы, которую терпеть не мог.
С вопросами МВД он будет разбираться в четырнадцать часов, а пока можно отдохнуть. Берия слушал музыку и думал о хорошем. О том, как после уродливых экспериментов 20-х годов они нашли наконец стиль, соответствующий обществу, которое хотят построить. Красиво и удобно для людей. Жаль, эти здания так медленно строятся, надо бы как-то решить жилищную проблему до того, как подрастут новые города.
Вот уже месяц, как он обдумывал одну старую интересную идею. Еще во время войны дипломаты рассказали Сталину об изобретенной одним из французских архитекторов новинке – сборных домах из железобетонных панелей. Не слишком красивое, но удобное и дешевое жилье и уж, в любом случае, лучше коммуналок. Вождю идея понравилась, но тогда было не время. А вот теперь, когда изменилась оборонная программа, поскольку решено использовать для доставки атомных бомб не самолеты, а ракеты… Теперь не понадобится планируемое количество аэродромов, и уже построенные бетонные заводы станут ненужными. На их базе можно и развернуть совсем новое, небывалое строительство. Дома, которые будут собираться из готовых деталей, как детский конструктор. Просто и быстро. За считанные годы можно обеспечить жильем всех нуждающихся. А тем временем будут потихоньку строиться новые прекрасные города…
…Он слушал музыку и думал об архитектуре. Через полчаса он поедет в Кремль, на заседание Политбюро, которое наверняка испортит ему настроение. Всего полчаса…
Все обитатели дачи, включая детей, сидели в одной комнате, также под присмотром военных. Девочки капризничали, им давно пора было спать, и няня шепотом рассказывала какую-то сказку.
Едва он вошел, Нина Теймуразовна стремительно поднялась со стула.
– Где отец? – спросила она. – Ты его видел?
Серго, может, и хотел бы солгать, однако мать поняла правду по глазам и спокойно велела:
– Рассказывай.
Он рассказал обо всем, что видел на Качалова. Мать держала себя в руках, зато Марфа тихонько спросила:
– Что же будет? – и заплакала.
– Не бойся, – ответила Нина Теймуразовна. – Они ничего не посмеют с нами сделать, – а сама быстро взглянула на сына и приложила палец к губам. Серго стало ясно: мать все понимает.
Они не знали, сколько времени прошло – по ощущениям Серго, не больше получаса, – когда в комнату вошел незнакомый офицер-армеец.
– Есть указание перевезти вас с женой и детьми на другую дачу. Пойдемте с нами. Ваши вещи привезут позже.
Все же им не посмели запретить попрощаться. Нина Теймуразовна обняла невестку, детей. Потом повернулась к сыну.
– Ты теперь единственный мужчина, глава семьи, – сказала она. – Ничего не бойся, никому не верь и ни о чем никого не проси. Что бы ни случилось, веди себя достойно, – и, понизив голос, совсем уже неслышно шепнула: – Человек умирает один раз, помни, и если придется, встреть судьбу как мужчина…
Уже во дворе начальник конвоя усмехнулся:
– Подумать только, семья министра внутренних дел живет по воровскому закону. Не ожидал…
– Есть такая русская поговорка: с волками жить – по-волчьи выть, – хмуро ответил Серго. – Когда власть ведет себя по-бандитски, что остается людям?
Офицер нахмурился, однако ничего не сказал…
– Со мной четверо, да с маршалом пять человек, итого одиннадцать, – ответил Москаленко, не смущаясь присутствием старших по званию.
Впрочем, никто не спорил. Генералы безмолвно соглашались, что он тут главный. Как будто бы, если все провалится, им не у одной стенки стоять.
– Оружие у всех есть?
– Обижаете, товарищ министр.
– Тогда идемте за мной.
Булганин провел их в небольшую боковую комнатку при кабинете Маленкова. Там во времена Сталина сидел помощник вождя Поскребышев, а теперь комнатушка не использовалась. Мало помещеньице – одиннадцать человек еле разместились, ну да ладно, на войне как на войне…
– Когда дадут сигнал, войдете в кабинет. Трое берут Берию, двое контролируют Маленкова, чтобы не вызвал охрану, остальным рассредоточиться вокруг стола и присматривать за прочими. Берию, как арестуете, сразу вывести сюда, остальным оставаться в кабинете. Товарищ маршал, как старшему по званию, руководство операцией поручаю вам.
«Правильно, – подумал Москаленко. – Теперь Жуков повязан, никуда не денется, будет с нами до конца».
– Что случилось, товарищ полковник? – наконец спросил кто-то.
– Сам не знаю. Сейчас позвонил товарищ Булганин. Приказал поднять три полка, загрузить полный боекомплект и через сорок минут войти в Москву.
– Мы же не дойдем до Москвы за сорок минут!
Парамонов только рукой махнул.
– Когда придем, тогда придем. Всем грузиться.
– Какие снаряды загружать?
– Всего поровну. И быстро…
Дальнейший разговор не поддавался никакому пересказу, поскольку литературными в нем были одни технические термины. Танкисты пулей летели к машинам. Разнесли ворота и заборы складов, грузились в бешеном темпе. Через час двести семьдесят машин мчались по Киевскому шоссе. По пути получили уточняющую задачу: один полк встает на Ленинских горах, второй перекрывает Горьковское шоссе, третий блокирует почту, телеграф, улицу Горького, Кремль.
– Вот теперь все ясно, – сказал полковник своему заместителю.
– Что ясно?
– Из-за чего базар. Горьковское шоссе перекрыть, чтобы помешать подойти к Москве дивизии Дзержинского, она стоит в Реутово. Значит, или Берия что-то затеял, или против Берии что-то затеяли.
– Это же… – начал было зам, оборвал сам себя, испугавшись собственных мыслей. – Как поступим, товарищ полковник?
– Как поступим?! – рявкнул Парамонов. – Приказ будем выполнять, … твою мать!
Как раз в это время те же слова произнес командир соединения реактивных бомбардировщиков полковник Долгушин, когда получил задание от командующего ВВС.
– … твою мать! Да мне плевать, арестован Берия или нет! Объясни этим … если мои самолеты, …, отбомбятся по Кремлю, …, не то что Кремля … – Москвы не будет, … …! Без письменного приказа Булганина ни один самолет даже на взлетную полосу не выйдет! – он бешено взглянул на побледневшего командующего и вылетел из кабинета, хлопнув дверью.
Другие командиры были более сговорчивы. К счастью или к несчастью, подниматься в воздух им не пришлось. Дзержинцы так и не выступили. Кантемировская танковая и Таманская мотопехотная дивизии трое суток контролировали Москву. В чем дело, они узнали лишь через две недели и, кто бы что ни думал, мысли свои военные оставили при себе.
Он перевел дыхание внимательно вгляделся в Серова. Тот молчал. Хрущев нервно заходил по кабинету.
– Ты не думай, дескать если к игнатьевским делам непричастен, то отвертишься. Помнишь, как в Германии покуролесил? Лаврентий тоже помнит, будь уверен. А если сам забыл, то ему псы его цепные напомнят, Меркулов и компания. Ты думаешь, он их в ГУСИМЗ [9]подкормиться пересадил? Ага, так и было, за пончиками в Европу послал! А вы с дружками долго думали, кто капнул, что стали дело мародеров раскручивать? – Хрущев в возбуждении заходил по кабинету, вглядываясь в посеревшее лицо чекиста. – Помнишь, какого страху натерпелся? Тогда-то тебя не тронули, Абакумов своих под суд не отдавал, ну да Берия – не Абакумов, он все тебе припомнит: и баб, и золотишко немецкое, и подвалы Дойчбанка, которые вы с подельниками чистили. Если встретишь Новый год на нарах, а не у стенки, то считай, повезло тебе… Берия не простит.
Серов вскинул голову, бледный до синевы, глянул бешено:
– Зачем ты мне все это говоришь?
– А затем, что я хочу спасти Игнатьева. А также маршала Жукова и других хороших людей. Ну и тебе могу помочь заодно. И цел будешь, и должность получишь отличную. Но взамен надо, чтобы ты кое-что сделал для нас.
– Что именно? – выдохнул Серов.
– Сегодня в два часа наши ребята будут брать Берию. Приедешь к этому времени в Кремль, в приемную Маленкова. Будешь там ждать. Когда вызовут на Политбюро, сообщишь им, что Берия задумал переворот, ты это совершенно точно знаешь, потому как он тебе приказал завтра в театре всех нас арестовать и препроводить к ближайшей стенке. Понял?
– Ты меня, Никита Сергеевич, совсем за сволочь держишь, – гневно, но уже без прежнего запала сказал Серов. – Это ведь Берия, а не ты мне карьеру делал, от тебя только бабские вопли слышал да ругань. А ты хочешь, чтобы я там, где ел, там и срать уселся?
– Срать ты будешь на параше! – внезапно заорал Хрущев. – И без тебя, говнюка, обойдемся.
Ошарашенный Серов примолк. Прямой схватки с Хрущевым он никогда не выдерживал, да и никто почти ее не выдерживал, кроме маршала Жукова. Еще Берия мог бы, пожалуй, – но Берия предпочитал с Хрущевым не ругаться, он терпеть не мог бесполезных вещей.
– Про Берию можешь забыть! – внезапно успокоившись, отрезал Хрущев. – Его, считай, уже нет. О себе лучше подумай. Я ведь могу в вашей конторе и другого кого найти. А то и вообще без вас обойтись. Тот, кто сейчас пойдет с нами, получит потом от нас хорошее место, а кто говно понюхать боится – на Колыму, зэков охранять. Не хочешь – не надо. Но только вот еще о чем подумай: мародерство твое ведь и мы можем припомнить… и вот тебе мое последнее слово: отсюда ты выйдешь либо с нами, либо под конвоем. Ступай туда, – он кивнул на дверь в комнату отдыха, – охолони, чаю попей. Можешь сто грамм хряпнуть, но не больше, понял? Потом вместе с товарищем Игнатьевым… – он заметил мгновенную брезгливость на лице Серова и прибавил напору: – вместе с товарищем Игнатьевым, ты мне тут рожи не корчи… поедешь к себе в МВД и будешь ждать сигнала. А ты, Коля, позови-ка двоих парней понадежнее, пусть с ним побудут, пока все кончится. И скажи, в случае чего пусть в уговоры не пускаются.
Серов, не говоря ни слова, направился к двери. Булганин плотно прикрыл ее за чекистом и, коротко взглянув на Хрущева, усмехнулся:
– Крепко ты его. Не хуже маршала Жукова.
При имени маршала Хрущев поморщился.
– Георгий орать умеет только на подчиненных. А поставь его один на один без погон, его тот же Серов уделает. Я ведь на шахте работал, а ты попробуй шахтеров чего заставь. Не солдаты, понимаешь, им расстрел за невыполнение приказа не впаяешь. Ничего, Ваня, – обернулся он к закрытой двери, – ты у меня будешь не то что срать там, где ешь, ты у меня говно жрать будешь.
– А нужен он нам? – спросил Булганин. – Есть ведь и другие.
– Другие есть, а нам он нужен, – жестко отрезал Хрущев. – Дело ведь не только в том, чтобы охрана в двенадцать часов не взбаламутилась. А ты думал когда-нибудь, как поведут себя остальные товарищи чекисты, когда узнают, что случилось? Или тебе хочется, чтобы и тебя, как Троцкого, по голове ледорубом долбанули? Нет, нам нужен человек, который имеет полное право ими командовать и который после всего будет держать чекистов в кулаке. А Ваньку я знаю. Он сейчас охолонет, стопочку примет, поразмыслит и сделает все как надо. А за то, что мы ему Германию простим, он будет служить нам, как пес цепной…
Москва. Спецкомитет [10] . 12 часов 15 минут
– Кто? – переспросил Ванников в трубку. – У меня. Хорошо, переключай.Заместитель Берии по Спецкомитету повернулся к людям, сидевшим вокруг заваленного бумагами стола, нашел среди них самого молодого:
– Серго. Тебя к телефону.
– Амет-Хан? – удивился Серго Берия, взяв трубку. – Что случилось?
Амет-Хан Султан был летчиком-испытателем, одним из тех, кто работал вместе с ракетчиками. Однако вот уже почти месяц никаких испытаний не было. Не станет же он звонить в Спецкомитет по личному делу…
– Серго, – кричал Амет-Хан в трубку, – у вас дома стреляли!
– Как стреляли? – не понял Серго. – Где?
– У вас на Качалова была перестрелка. Люди говорят, из автоматов и из пулемета крупнокалиберного. Ваш дом оцеплен войсками. Ты все понял?
Серго стоял молча, окаменев, трубку стиснул так, что пальцы побелели. Откуда-то издалека доносился голос, продолжавший кричать:
– Тебе надо бежать! У меня машина стоит на соседней улице и самолет на нашем аэродроме. Я тебя вывезу…
– Нет, – Серго слышал свой голос со стороны, как чужой. – Я не могу. Я ни в чем не виноват. У меня жена, дети, мама. Как я их брошу, какой же я после этого мужчина?
– Прости, – уже тише сказал Амет-Хан. – Я знал, что ты откажешься. Но я не мог не предложить. Держись…
Тишина в кабинете стояла такая – комар бы не пролетел незамеченным. Серго опустил трубку.
– Что случилось? – откуда-то издалека услышал он голос Ванникова и поднял голову.
Борис Львович, бледный и встревоженный, смотрел на него. Серго попытался заговорить, но горло перехватило.
– Выпей воды, ты весь белый, – Ванников взял его за плечо, протянул стакан.
Отпив несколько глотков, Серго наконец обрел голос и, запинаясь, рассказал о случившемся.
– Это чушь какая-то, – мотнул головой Ванников. – Этого не может быть. Не знаю, что там Амет-Хану привиделось…
– Мне надо домой, – выдавил Серго. – Разрешите отлучиться, Борис Львович…
– Нет. Один ты не поедешь. Я поеду с тобой.
…В переулке возле дома стоял танк, во дворе – два бронетранспортера, солдаты ходили уверенно, как у себя в казарме. Во двор они с Ванниковым попали легко, однако в дом охрана их не пропустила. Борис Львович потребовал объяснений, но молчаливые солдаты на все его эскапады отвечали традиционным: «Не положено!» Серго участия в разговоре не принимал. Он молча смотрел на дом. Окна отцовского кабинета разбиты, на стене – след от пулеметной очереди. Кто-то подошел сзади, окликнул. Он обернулся – это оказался один из охранников.
– Серго, сейчас вынесли кого-то на носилках, накрытых брезентом…
Охранника тут же нетерпеливо окликнули. Ванников тронул Серго за плечо и направился к машине. Дальше расспрашивать не имело смысла, и так все ясно: военные на бронетранспортере легко снесли ворота и прорвались во двор, поднялся шум, отец подошел к окну – посмотреть, что происходит, и тогда его из пулемета…
Они вернулись обратно. В кабинете Ванникова было по-прежнему полно народу, он гудел как улей – все обсуждали страшную и непонятную новость. Едва они вошли, как наступила тишина. Ванников снял трубку.
– Никита Сергеевич? – сухо спросил он. – У меня в кабинете находится сын товарища Берия. Перед тем как отпустить его домой, я хочу получить от вас заверения, что с ним ничего не случится. Иначе он останется здесь, или я поеду с ним.
Он помолчал некоторое время, потом положил трубку и повернулся.
– Хрущев, – Серго машинально отметил, что Ванников не назвал его товарищем, – говорит, чтобы ты возвращался к семье и не беспокоился: все будет в порядке. Пойдем, я провожу тебя…
Во дворе уже стояли две машины и человек десять вооруженных людей. Ванников хмуро взглянул на них и обнял Серго на прощание.
– Держись, мальчик, – шепнул он. – Это переворот. Отец твой, по-видимому, убит, но за тебя мы еще поборемся…
Москва. Лубянка. Кабинет Серова в МВД. То же время
Серов снял трубку, сердито отвел упершееся в бок дуло пистолета.– Да… А, это ты, Богдан… Да, знаю. Все в полном порядке, это была спецоперация. Да, по согласованию с товарищем Берия. Мы заранее узнали о нападении на его дом. Он не хотел тебя беспокоить, у тебя и так много работы. Да, всех взяли. Нет, не сейчас. Лаврентий Павлович в два часа будет на Политбюро, а потом приедет сюда. Не думаю, что он станет поднимать вокруг этого дела шум, незачем – все службы сработали четко… Да, Богдан, как только он выйдет на связь, обязательно передам. Я сейчас зайду к тебе, тут у меня кое-что интересное. Боржоми холодного тебе прихватить? Могу заглянуть в буфет по дороге…
Закончив, он повернулся, презрительно взглянул в глаза стоящего напротив Игнатьева и бросил:
– Идиоты! Шляпы партийные!
В МВД он пришел час назад, вместе с Игнатьевым. Их сопровождали генерал и полковник, фамилий которых Серов не знал. Минут сорок они делали вид, будто совещаются, пока бывший министр, все это время молча сидевший у стола, не сказал негромким будничным голосом:
– Послушайте, Иван Александрович. Ваша задача следующая. Через десять минут наши люди будут брать Берию у него дома. Как вы понимаете, он не такой человек, который сдастся без сопротивления. Вы должны, как и говорилось, нейтрализовать действия чекистов.
Серов, побелев, осекся на полуслове, несколько секунд смотрел на Игнатьева и тихо прошептал:
– Что? Что ты сказал, идиот?
– Поосторожней в выражениях! – все так же негромко проговорил Игнатьев.
– Кретины! Ублюдки!! – еще тише и еще яростнее шипел Серов.
– Берию жалеете? – пожал плечами бывший министр. – Раньше надо было жалеть, теперь уже поздно…
– Вот дурак! Да для Лаврентия это подарок судьбы – чем живым тебе в лапы попасть. Я нас жалею. С той группой, которая поехала к нему, связи, конечно, нет?
– Чего ты мельтешишь-то? – рассердился до сих пор молчавший генерал. – Все хорошо продумано. Если его сразу грохнуть, то чекисты будут сидеть и молчать. Защищать-то некого!
Проигнорировав генерала, Серов обратился к Игнатьеву:
– Ты видел, когда я пришел, то позвонил по телефону бериевскому секретарю?
– Видел. А в чем дело?
– А еще министром был, мудозвон! Я хотел выяснить, нет ли распоряжений, и узнать, где он сам. Мы всегда должны знать, где находится наш начальник, это правило такое, если запамятовал. А мне сообщили… Погоди, сейчас проверю еще раз…
Не договорив, он схватил телефонную трубку и почувствовал, как в бок ему уперся ствол пистолета. Но Серову было не до того. Он выслушал ответ, положил трубку и молча обвел глазами присутствующих. И лишь потом заговорил:
– Ну так вот. Если вы думаете, будто Лаврентий дома, то вы ошибаетесь. Нет его там, и бригада ваша поехала зря.
– Где он? – быстро спросил Игнатьев, схватив трубку.
– Где? – шепотом рявкнул Серов. – В Караганде. Вне связи.
– Ну и как это понимать?
– Придурок! Умеешь только бумажки писать да зубы выбивать на допросах! А он чекист настоящий, делом занят. И когда он едет по делу, о котором никто не должен знать, он говорит: такое-то время буду вне связи. Теперь вы поняли, что натворили, идиоты? Молитесь, хоть бы Берия пришел сразу на Политбюро и не узнал о ваших художествах. Иначе всем вам конец, и мне с вами…
Игнатьев взглянул на полковника и шепнул:
– Быстро к Николаю Александровичу. Все доложить, – он обернулся к Серову и успокаивающе проговорил: – Ну ничего, Иван Александрович. Что он может-то? Мы вводим войска в Москву, дивизия Дзержинского блокирована, большой беды не будет.
– Ну не дурак ли? – опускаясь на стул, прошептал Серов. – Какая, на хрен, дивизия! Ты слово такое: «ликвидатор» – слышал? Тут никакая дивизия не нужна: придут два отделения, и через час будете или трупами, или на Лубянке. Дивизии они испугались…
Вот теперь и Игнатьев побледнел.
– Что же делать? – спросил генерал.
– «Отче наш» читать! Чтобы Берия не узнал о стрельбе. И…
И тут зазвонил телефон. Серов, не обращая внимания на пистолет, взял трубку, отвел упершееся в бок дуло и едва слышно шепнул:
– Кобулов. [11]Ну, теперь молитесь, чтобы он мне поверил…
…Окончив наконец разговор, Серов поднял голову, обвел глазами присутствующих.
– Оттуда, где он находится, Берия поедет сразу на Политбюро, до тех пор на связь выходить не будет. Если повезет, он может ничего и не узнать. Если узнает, заляжет на какой-нибудь конспиративной квартире и свяжется с Кобуловым или Судоплатовым. [12]Поэтому их придется нейтрализовать, – он жестом оборвал открывшего было рот генерала: – Ваше ведомство сегодня уже проявило инициативу. Теперь будете слушать меня. Сейчас мы с тобой, Семен, пойдем к Кобулову. Скажу ему, мол, у тебя важная информация. Лепи что хочешь, лишь бы он тебя слушал. Он толстый, пьет много, и когда разговаривает, имеет привычку что-нибудь прихлебывать. Я ему возьму бутылку боржоми из буфета, из холодильника, и туда кое-что добавлю. Будешь с ним болтать, пока он не ляжет, потом оттащишь в заднюю комнату и придешь опять ко мне. Бутылку, кстати, не забудь забрать. А я тем временем вызову к себе Судоплатова. В крайнем случае придется его пистолетом по голове, будьте готовы, товарищ генерал. Все поняли?
Игнатьев кивнул и встал.
– Тогда действуем…
Кремль. Кабинет Хрущева. 12 часов 45 минут
– Как? – Голос первого секретаря сорвался. – Как – упустили? Ты понимаешь, какую ерунду мелешь?Хрущев подскочил к Москаленко так яростно, что тот отшатнулся.
– Не было его дома… – говорил бледный до синевы командующий ПВО. – Не было его там. Охрана забаррикадировала двери, пришлось прорываться с боем, а самого-то и не было.
– Куда же он делся?
Охранники сказали, он отпустил эскорт обедать, сам зашел в кабинет, взял какие-то бумаги и тут же уехал на своей машине, только с шофером и охранником.
– Нет, ну как же можно быть таким дураком, Кирилл? Думать же надо головой, а не жопой! – Хрущев выразительно постучал себя по лысине, и, как ни был напуган Москаленко, а промелькнула у него крамольная мысль о некотором сходстве первого и второго у его начальства. – А пронаблюдать было никак? Решили: а куда он, мол, денется? А теперь молись, чтобы ему не пришло в голову вертаться домой. И чтобы никто не доложил ему. Иначе…
Что означало это «иначе», Москаленко можно было не говорить. Арест, тюрьма, Военная коллегия, подвальная стенка. Он словно наяву почувствовал сталь наручников, услышал скрежет железной двери. Если они проиграют, останется только застрелиться.
Распахнулась, отлетев к стене, дверь, и в кабинет не вошел, а ворвался Булганин в сопровождении полковника, того самого, который недавно уехал с Серовым. Полковник коротко рассказал обо всем, что произошло на Лубянке.
– Так! – Обычно разбросанный и дурашливый, в минуты опасности Хрущев становился собранным и пугающе спокойным. – Людей на дачу послал?
– Да. Роту охраны и четыре бронетранспортера.
– Сообщи им, чтобы семью побыстрее вывезли. Да, кстати, разделите их. Жену в одно место, сына с семейством в другое. Детей перевозите отдельно, при малейшей опасности увезите как можно дальше. Понял?
– Чего тут не понять? Думаешь, мне заложников брать не приходилось?
– Тогда ступай. Сам не вздумай ехать. Возьми всех, кто у тебя есть надежный, и приезжай к двум часам сюда.
Махнув рукой, Хрущев повернулся к столу, взял телефонную трубку.
– Маршала Жукова, – и через несколько секунд: – Георгий! Даю команду. Действуй. К четырнадцати часам у нас должна быть вся музыка. Потом возьми надежных людей, сколько сможешь, и приезжай в Кремль…
И снова обернулся к Москаленко:
– Кирилл, раз уж ты здесь… Забеги по пути к Маленкову, попроси его секретаря зайти ко мне.
Ему надо было срочно обсудить с секретарем Маленкова маскировочный вариант, к которому они не готовились и который так неожиданно стал основным…
Квартира на Патриарших прудах. То же время
Этери о чем-то рассказывала, долго и путано. Берия сначала пытался разобрать, о чем идет речь, но потом махнул рукой и просто слушал голос дочери и думал о своем. Много лет он отчаянно завидовал Сталину, у которого была Светланка, а вот теперь дочка есть и у него. Это многого стоит и все искупает. Каких трудов стоило уговорить Нино остаться с ним – если бы она узнала про девочку, никогда бы этого не удалось… Но ребенка он не бросит!– Давай послушаем музыку, – предложил он.
Этери тут же закивала и побежала за пластинкой. Берия открыл патефон, перевел взгляд на дома за окном. Говорят, архитектура – застывшая музыка, если так, можно ли считать музыку ожившей архитектурой? А к строительству домов он был неравнодушен с раннего детства, в отличие от чекистской работы, которую терпеть не мог.
С вопросами МВД он будет разбираться в четырнадцать часов, а пока можно отдохнуть. Берия слушал музыку и думал о хорошем. О том, как после уродливых экспериментов 20-х годов они нашли наконец стиль, соответствующий обществу, которое хотят построить. Красиво и удобно для людей. Жаль, эти здания так медленно строятся, надо бы как-то решить жилищную проблему до того, как подрастут новые города.
Вот уже месяц, как он обдумывал одну старую интересную идею. Еще во время войны дипломаты рассказали Сталину об изобретенной одним из французских архитекторов новинке – сборных домах из железобетонных панелей. Не слишком красивое, но удобное и дешевое жилье и уж, в любом случае, лучше коммуналок. Вождю идея понравилась, но тогда было не время. А вот теперь, когда изменилась оборонная программа, поскольку решено использовать для доставки атомных бомб не самолеты, а ракеты… Теперь не понадобится планируемое количество аэродромов, и уже построенные бетонные заводы станут ненужными. На их базе можно и развернуть совсем новое, небывалое строительство. Дома, которые будут собираться из готовых деталей, как детский конструктор. Просто и быстро. За считанные годы можно обеспечить жильем всех нуждающихся. А тем временем будут потихоньку строиться новые прекрасные города…
…Он слушал музыку и думал об архитектуре. Через полчаса он поедет в Кремль, на заседание Политбюро, которое наверняка испортит ему настроение. Всего полчаса…
Дача Берии. 13 часов
Дача тоже была окружена солдатами, во дворе, так же как и на Качалова, стояли бронетранспортеры. Серго на мгновение стало смешно: за кого их принимают? Столько оружия против него и двух испуганных женщин.Все обитатели дачи, включая детей, сидели в одной комнате, также под присмотром военных. Девочки капризничали, им давно пора было спать, и няня шепотом рассказывала какую-то сказку.
Едва он вошел, Нина Теймуразовна стремительно поднялась со стула.
– Где отец? – спросила она. – Ты его видел?
Серго, может, и хотел бы солгать, однако мать поняла правду по глазам и спокойно велела:
– Рассказывай.
Он рассказал обо всем, что видел на Качалова. Мать держала себя в руках, зато Марфа тихонько спросила:
– Что же будет? – и заплакала.
– Не бойся, – ответила Нина Теймуразовна. – Они ничего не посмеют с нами сделать, – а сама быстро взглянула на сына и приложила палец к губам. Серго стало ясно: мать все понимает.
Они не знали, сколько времени прошло – по ощущениям Серго, не больше получаса, – когда в комнату вошел незнакомый офицер-армеец.
– Есть указание перевезти вас с женой и детьми на другую дачу. Пойдемте с нами. Ваши вещи привезут позже.
Все же им не посмели запретить попрощаться. Нина Теймуразовна обняла невестку, детей. Потом повернулась к сыну.
– Ты теперь единственный мужчина, глава семьи, – сказала она. – Ничего не бойся, никому не верь и ни о чем никого не проси. Что бы ни случилось, веди себя достойно, – и, понизив голос, совсем уже неслышно шепнула: – Человек умирает один раз, помни, и если придется, встреть судьбу как мужчина…
Уже во дворе начальник конвоя усмехнулся:
– Подумать только, семья министра внутренних дел живет по воровскому закону. Не ожидал…
– Есть такая русская поговорка: с волками жить – по-волчьи выть, – хмуро ответил Серго. – Когда власть ведет себя по-бандитски, что остается людям?
Офицер нахмурился, однако ничего не сказал…
Приемная председателя Совета Министров Г. М. Маленкова. 13 часов 45 минут
– Сколько вас? – спросил Булганин.– Со мной четверо, да с маршалом пять человек, итого одиннадцать, – ответил Москаленко, не смущаясь присутствием старших по званию.
Впрочем, никто не спорил. Генералы безмолвно соглашались, что он тут главный. Как будто бы, если все провалится, им не у одной стенки стоять.
– Оружие у всех есть?
– Обижаете, товарищ министр.
– Тогда идемте за мной.
Булганин провел их в небольшую боковую комнатку при кабинете Маленкова. Там во времена Сталина сидел помощник вождя Поскребышев, а теперь комнатушка не использовалась. Мало помещеньице – одиннадцать человек еле разместились, ну да ладно, на войне как на войне…
– Когда дадут сигнал, войдете в кабинет. Трое берут Берию, двое контролируют Маленкова, чтобы не вызвал охрану, остальным рассредоточиться вокруг стола и присматривать за прочими. Берию, как арестуете, сразу вывести сюда, остальным оставаться в кабинете. Товарищ маршал, как старшему по званию, руководство операцией поручаю вам.
«Правильно, – подумал Москаленко. – Теперь Жуков повязан, никуда не денется, будет с нами до конца».
Наро-Фоминск. Кантемировская танковая дивизия. 14 часов
Сигнал тревоги вырвал танкистов из-за обеденных столов. Потому-то сначала и решили, что тревога учебная – начальство любило устраивать такие вот мелкие пакости, а уж день, когда командир дивизии отсутствует – его как раз выдернули на командно-штабные учения в Тверь, – был для проверки идеальным. Командиры полков так и решили: проверяют, мол, как полковник Парамонов справится без комдива. Ничего, справимся! Однако, прибыв в штаб и увидев полковника в полной растерянности, они примолкли. Тот отчаянно вызывал по телефону Тверь, которая почему-то не отвечала.– Что случилось, товарищ полковник? – наконец спросил кто-то.
– Сам не знаю. Сейчас позвонил товарищ Булганин. Приказал поднять три полка, загрузить полный боекомплект и через сорок минут войти в Москву.
– Мы же не дойдем до Москвы за сорок минут!
Парамонов только рукой махнул.
– Когда придем, тогда придем. Всем грузиться.
– Какие снаряды загружать?
– Всего поровну. И быстро…
Дальнейший разговор не поддавался никакому пересказу, поскольку литературными в нем были одни технические термины. Танкисты пулей летели к машинам. Разнесли ворота и заборы складов, грузились в бешеном темпе. Через час двести семьдесят машин мчались по Киевскому шоссе. По пути получили уточняющую задачу: один полк встает на Ленинских горах, второй перекрывает Горьковское шоссе, третий блокирует почту, телеграф, улицу Горького, Кремль.
– Вот теперь все ясно, – сказал полковник своему заместителю.
– Что ясно?
– Из-за чего базар. Горьковское шоссе перекрыть, чтобы помешать подойти к Москве дивизии Дзержинского, она стоит в Реутово. Значит, или Берия что-то затеял, или против Берии что-то затеяли.
– Это же… – начал было зам, оборвал сам себя, испугавшись собственных мыслей. – Как поступим, товарищ полковник?
– Как поступим?! – рявкнул Парамонов. – Приказ будем выполнять, … твою мать!
Как раз в это время те же слова произнес командир соединения реактивных бомбардировщиков полковник Долгушин, когда получил задание от командующего ВВС.
– … твою мать! Да мне плевать, арестован Берия или нет! Объясни этим … если мои самолеты, …, отбомбятся по Кремлю, …, не то что Кремля … – Москвы не будет, … …! Без письменного приказа Булганина ни один самолет даже на взлетную полосу не выйдет! – он бешено взглянул на побледневшего командующего и вылетел из кабинета, хлопнув дверью.
Другие командиры были более сговорчивы. К счастью или к несчастью, подниматься в воздух им не пришлось. Дзержинцы так и не выступили. Кантемировская танковая и Таманская мотопехотная дивизии трое суток контролировали Москву. В чем дело, они узнали лишь через две недели и, кто бы что ни думал, мысли свои военные оставили при себе.