Страница:
«Саид – ты настоящий джигит! Смотри, отец кладет тебе в люльку кинжал – расти мужчиной!» Холодная сталь колола нежные ручки ребенка, он недовольно кряхтел, но не орал – действительно, мужчина… Еще Себастьян узнал, что на многие десятки километров вокруг нет ни единой живой души – высокогорная пустыня была надежным укрытием для горских изгоев.
Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал – кто такой, – этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам – но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо – заминировано.
Что такое заминировано? Граната – знаешь? Да. Вот – очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.
Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать…
Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:
– Ты – настоящий волк. – Вопросов он больше не задавал – гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял – у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол…
Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры – и женщину тоже, – оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.
– Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, – так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. – Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом… Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.
Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев – последствия будут ужасающими…
Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков Мушаевых ни в коей мере не была виновата в том, что члены ее стали свидетелями авиакатастрофы и таким образом прикоснулись к страшной тайне. Они были славными людьми и хорошо отнеслись к гостю – Себастьян в долгу не остался. Он похоронил тела убитых в соответствии с мусульманским обрядом, – накануне диверсант попросил Абише подробно рассказать порядок его отправления (бедная женщина даже в самых смелых фантазиях не могла предположить, для чего гость интересуется самыми незначительными деталями ритуала), – на это ушел целый день, поскольку снег возле пещеры имел плотность льда и очень плохо поддавался обработке. На следующее утро диверсант взял люльку с маленьким Саидом, замотал ребенка в бурку и отнес на высокогорное пастбище, располагавшееся гораздо ниже пещеры абреков. Было еще одно пастбище, которое находилось гораздо ближе к пещере, но там жили одни мужики и две старые бабки. А на этом – дальнем – три молодые женщины. Младенцу нужна молодая женщина, она может заменить ему мать… Путешествие заняло почти весь день – поздним вечером диверсант кусочком угля написал по-русски на распашонке ребенка «Саид», поставил люльку у ворот крайней сакли и стремительно удрал – откуда-то приперлись любопытные здоровенные псы и захотели с ним познакомиться.
Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна – пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед… Что ж – есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает – единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто – нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив – никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта…
Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего – донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли…
– Чтоб я сдох, блин… Может, не ждать, пока приедут – снять повязку, в задницу – и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный… – вяло ругался Иван, сидя на крыльце «дядиной» дачи и лениво жмурясь на солнце. – Спецназ, блин… Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!
У-у-у, блин…
Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог – вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле «дядиной» дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная – почти неделю он провалялся без памяти. «Дядя» хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые – вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!) ко всему прочему воняют потом и носками.
«Дядя» разрешил остаться на даче, но предупредил, что он должен большее время суток лежать неподвижно и вставать только в крайнем случае.
Дачка была ничего себе – возвели ее совсем недавно, пристроили в аккуратную шеренгу «новых русских» вилл на краю поселка Солнечный и обнесли высоким забором, чтобы оградить обитателей от завистливых глаз простых смертных. Теперь она во всех углах благоухала ароматом свежего дерева и радовала глаз новеньким кирпичом и уложенной с математической точностью красной черепицей. Правда, кондиционеры не успели врезать, но на такие мелочи Иван внимания не обращал. Заботило другое. Ему предстояло в конце отпуска возвратиться домой, чтобы забрать документы, а у соседей могли возникнуть вопросы: несчастная Аниська и дурачок Мишка до сих пор значились в категории «безвестно отсутствующих», как, впрочем, и сам Иван (сведения, добытые «дядей Сашей» по своим каналам). Ребята «дядиного» приятеля – крутого парня Вовца – упрятали трупы, но ситуацию упрятать никому не под силу – на людской роток не накинешь платок. Этот крутой парень Вовец, кстати, вчера смотрел на него с нескрываемым удивлением. Ивану было стыдно. Наверно, «дядя» описал его своему приятелю, как супермена и пса войны, прошедшего все круги ада. А этот пес, черт его задери, взял и звезданулся с крыльца – есть чему поудивляться… Да, надо крепко подумать, что сказать соседям. Или попросить «дядю», чтобы отрядил гонца за документами. Хотя совестно просить – и так по уши в долгу…
Вторая проблема, которая беспокоила Ивана, – цветные глюки. Такого с ним ранее никогда не случалось. Это ж надо так башкой шарахнуться! Всю ночь чудятся какие-то странные жлобы с мертвыми глазами, голенькая девчонка-хромоножка, которая кажется до боли знакомой и родной, катафалк, бархатный гроб, какой-то милицейский капитан с железными зубами… Тьфу! Надо будет пожаловаться «дяде Саше» – может, обследование пройти, пока есть возможность на халяву…
За воротами послышался шум подъехавшего авто, затем три коротких сигнала. Иван неспешно – как рекомендовал дядя – приблизился к воротам и распахнул калитку. Из белого «рафика» с красной полосой вышла симпатичная дородная дама средних лет, облаченная в белый халат, и начальственно представилась:
– Фельдшер Петрова. Александр Иванович попросил заехать, сделать вам перевязку.
– Ну, слава яйцам! – обрадованно пробормотал Иван, делая приглашающий жест. – Прошу. Вы пока распаковывайтесь, – он кивнул на пузатый баул в руках фельдшерицы, – а я сбегаю в одно место…
– А вот бегать вам нельзя, – строго осудила женщина в белом. – Александр Иванович сказал – полный покой. Куда это вы бегать собрались?
– Ладно, ладно, – смущенно согласился Иван, провожая врачиху в дом – он собирался проскочить в летний душ и наскоро сполоснуться, поскольку почувствовал вдруг, что нехорошо пахнет. Интересно, когда он мылся в последний раз? Вчера – точно не мылся…
Они вошли в дом. Иван расположился на диване, смущенно улыбаясь и украдкой кося на большую аппетитную попу врачихи, распаковывающей баул на столе, – по жаркой погоде халат был надет на голое тело, трусики просвечивали сквозь тонкую ткань, и попа волнительно подрагивала при каждом движении женщины.
– Ох, е-мое! – не удержавшись, всхлипнул Иван, ощутивший, что своевольный фрагмент его организма начал функционировать самостоятельно.
– Что с вами? – озабоченно поинтересовалась фельдшерица. – Голова болит?
– Ничего… – процедил Иван сквозь зубы. – Так…
– Приступим, – бархатным голосом пропела фельдшер Петрова и разрезала ножницами узел на его повязке, ненароком наклонившись и явив взору воина объемные полушария, откровенно выпирающие из-под тесного халатика, который, по всей видимости, был ушит еще в те времена, когда его хозяйке диета не требовалась. У Ивана томительно заныло в желудке, к горлу подкатил комок…
– Нет, я так не могу, – хрипло прошептал он. – Что вы делаете сегодня вечером?
– О! – удивленно воскликнула обладательница полушарий и, бросив заниматься головой пациента, с любопытством уставилась на встопорщенность в районе его причинного места. – У вас, мальчик, судя по всему, было длительное воздержание?
– Очень длительное, – признался Иван, смущенно потупив взор. – Видите – мне стыдно, а он – что хочет, то и делает…
– Ну что ж тут стыдного? – философски заметила врачиха. – Вопрос легко разрешим. Сто рублей – и мы моментально устраним эту неприятность. Мррр?
– Сто? – мучительно покраснел Иван – у него не было ни копейки, дядя забыл выдать за хлопотами.
– Ну, такому красавчику я бы и так дала, – бесстыдно заявила фельдшерица, по-своему истолковав его смущение. – Но у вас-то, «новых», денег куры не клюют, а мне они не лишние, так что… Мррр?
– Ага, – сглотнув вязкую слюну, согласился Иван, а пакостные руки уже залезли под халатик, вцепились в прохладные массивные бедра и тянули вниз резинку трусиков. – Ага!
– Не торопись, красивый мой! – с придыханием пробормотала врачиха.
– Тебе головку нельзя опускать – мы стоя… – И тут же повернулась к Ивану задом, закинула на спину халат, приспустила трусики и призывно изогнулась, упираясь руками в край стола.
– А-ха! – страстно выдохнул Иван, пристраиваясь сзади и со страшным возбуждением вгоняя свой распаленный фрагмент куда природой предназначено. – А-ха! – И погнал стремительно, мертвой хваткой вцепившись в ее бедра, резкими рывками вздергивая на себя пухлые булки.
Через минуту последовала бурная разрядка – Иван, не стесняясь, от души крикнул и, отвалившись от мясистого лакомства, рухнул на диван.
– Полегчало? – кокетливо стрельнула глазами врачиха, быстро заправившись и приняв прежний начальственный вид.
– А-ха, – расслабленно протянул Иван, поправляя штаны. – Я тебя люблю, крошка.
– Ну, это необязательно, – наставительно сообщила врачиха, вновь подступая к его голове и разматывая повязку. – Мы, врачи, лечим не только медикаментами. Положительный стресс – это как раз то, чего зачастую так не хватает пациенту, – и как бы ненароком задела пациента за плечо самовольно выскользнувшей из выреза халатика сисей. Иван, несмотря на только что отзвучавший оргазм, вновь почувствовал сладкое томление и плотоядно улыбнулся.
– Ой, кровь! – пронзительно взвизгнула фельдшер Петрова. – На повязке – кровь!
Томление стало пропадать – ему на смену пришло легкое раздражение.
Эка голос у сударушки препротивный!
– Где кровь? Откуда кровь? – лениво поинтересовался Иван, делая попытку приподняться с дивана. Фельдшерица с неженской силой усадила его обратно, отмотала бинты до конца и принялась осматривать рану.
– Странно, шрам в порядке, не кровоточит. Защитная пленка тут – целая вроде… Может, ударился где?
– Да нет, нигде не ударялся, – начал оправдываться Иван. – Я вообще смирный, не прыгаю, не скачу…
– Смирный! – сварливо пробурчала фельдшер Петрова, выбрасывая бинты в пластмассовый контейнер для мусора, стоявший у двери, и неожиданно нагрубила – вроде бы шуткой:
– Конь застоялый – вот ты кто. Ему лежать надо, а он – туда же, кобелино…
Ивану взгрустнулось. Остатки томления как рукой сняло: оказалось, что все это – мираж, цветные глюки, типа тех, ночных, эротический бред ушибленного сознания, обусловленный избытком гормонов…
– Значит, так, слушай внимательно, – начальственным тоном заявила фельдшерица. – Еще неделю не двигаться точнее, не делать резких движений, – она глумливо подмигнула ему, – голову не мочить, рану не трогать, не засорять, сидеть дома. Алкоголь – ни в коем разе, даже пиво. Я живу здесь, в поселке – Александр Иванович поручил мне приглядывать за тобой. Завтра опять заеду. Давай рассчитаемся.
Последняя фраза прозвучала так обыденно, что Ивану стало неловко.
– Это… у меня сейчас денег нету, – покаянно признался он. – Я тебе потом…
– Э-э, ты че несешь?! – сердито воскликнула врачиха. – Думаешь, я так тебе и поверила? «Денег нет»! Ха! Нет, вы посмотрите на него!
– У меня деньги в другом месте – не здесь, – поправился Иван. – Ты скажи адрес – я тебе вечерком занесу. Здесь же рядом… А за задержку добавлю еще полтинник. Лады?
– Да… кобелино, – осуждающе покачала головой фельдшер Петрова. – Не хватало еще, чтобы ты ко мне домой заявился и с мужем столкнулся. Завтра заеду – отдашь. Покеда!
Проводив фельдшерицу, Иван вернулся в дом и долго сидел на диване – переживал. На душе было гадко – будто кто-то прошелся по ней грязными сапогами. Потрогал рану на голове – она была покрыта толстым слоем какого-то пластичного материала, похожего на целлулоид.
– Если фуй в голове – медицина бессильна, – огорченно констатировал Иван, дал себе команду прекратить переживать и решил заняться делом. – Однако бабки нужны. Даже курить нету – кончилось. А позвоним-ка мы «дяде», поклянчим денег…
Присев к телефону, он вытащил из кармана бумажку и набрал номер.
Дядя вручил ему список из четырех номеров, по которым можно было звонить в случае необходимости – к каждому ряду цифр прилагалось коротенькое пояснение, кому данный номер принадлежит.
Автоответчик домашнего телефона вежливо сообщил, что хозяин на работе, и посоветовал оставить сообщение. Оставлять Иван ничего не стал, а следующие два номера ему не понравились – это были телефоны клиники. Оставался последний номер, рядом с которым была приписка: «Леха Анисимов – в первой половине дня».
Ага – Леха Анисимов, это крутой приятель «дяди», он же Вовец.
Немного посоображав, Иван звонить не стал, а открыл телефонный справочник и нашел требуемую фамилию, номер и адрес: п. Троицкое, 25.
Набрав 09, Иван мужественным голосом спросил:
– Красавица, Троицкое далеко от Солнечного?
– Что за вопросы, гражданин? – удивилась красавица. – Вы что, не местный?
– Есть такое дело, – смиренно признался Иван. – Вопрос жизни или смерти – помогите хорошему парню!
– Вы где? – деловито поинтересовалась телефонщица.
– В Солнечном.
– Поезжайте по трассе к городу, через пять километров будет указатель. Это на берегу реки – пригородная зона. Все?
– Спасибо, родная, я тебя целую во все места, – сладкозвучно заверил Иван – на том конце провода раздался заинтригованный смешок, но Иван оперативно хлопнул трубку, буркнув:
– Шутка! – пошел во двор, прихватив по дороге контейнер с мусором – после завтрака и вчерашнего ужина образовалась изрядная куча отходов.
Выйдя за ворота, он направился к бетонированной площадке, на которой стояли аккуратные мусорные баки, крашенные в оранжевый цвет, опустошил контейнер и вернулся во двор. Теперь нужно было заняться транспортным средством. Обходя утром владения «дяди», он обнаружил в предбаннике ни разу не опробованной еще сауны новенький велосипед, который никто пока что не удосужился даже отрегулировать. Видимо, «дядя» хотел начать правильную жизнь – париться, кататься среди напоенных солнечным золотом полей на велике и отдыхать от суеты городской. Но суета пока не отпускала – не до дачи было занятому «дяде».
Подкрутив болты, Иван протер остатки смазки, накачал колеса, не найдя никакого иного головного убора, соорудил себе чепчик из старой газеты и решительно покинул «дядины» угодья, направившись по узенькому шоссе в сторону трассы…
В лесополосе, метрах в пятидесяти от «новорусского» «дачного ряда», стояла красная «99» с тонированными стеклам и. В салоне дремали двое крепеньких, но не особо крупных парней, третий сидел на капоте и молча созерцал подступы к даче Бабинова. Как только младой велосипедист отъехал от ворот на двадцать метров, наблюдатель достал из нагрудного кармана мобильный телефон, отщелкал номер и бесстрастным голосом доложил:
– Объект покинул усадьбу. На велосипеде. Движется в сторону трассы.
– Инструкция наблюдателю, параграф четвертый, – лениво ответил абонент и отключился. Наблюдатель достал из салона пакет и шустро полез на дерево. Повозившись там с минуту, он спустился, завел машину, вырулил из-за куста на шоссе и направился вслед за Иваном, держа дистанцию не менее 60 метров.
Со стороны поселка показался шаромыга, облаченный в засаленный комбез, проводил «99» внимательным взглядом, осмотрелся по сторонам и трусцой припустил к аккуратной «новорусской» мусорке. В роли шаромыги выступал не кто иной, как агент Интерпола Руслан Тюленев, и никаких приятных случайностей в последовательности событии не было.
Руслан жил в поселке уже пятый день, успел освоиться и подсобрать кое-какую информацию, доступную стороннему доброжелателю. Ничего особенного выяснить не удалось – так, круг общения и наибольшей приязни господина Пульмана и кое-какие данные по обитателям данного круга. Радовало лишь то обстоятельство, что неподалеку от места его временной дислокации располагалась новостроенная дача Бабинова, входящего в круг, и можно было надеяться извлечь из этого расположения какие-нибудь грядущие выгоды.
Далее – Руслан от нечего делать вечерком периодически забирался на колодезный сруб и любопытствовал в сторону симпатичной бабиновской дачи посредством электронного бинокля из портативного дорожного набора, закамуфлированного под органайзер и некоторые другие туристические аксессуары, внешне выглядевшие вполне безобидно. Ничего такого особенного агент увидеть не рассчитывал, поскольку роль Бабинова в жизнедеятельности доктора пока что определить не сумел. Но на таких вот дачках распоясавшиеся ребятки иногда активно отдыхают групповым порядком, это само по себе в определенной стадии мероприятия является весьма занимательным явлением, а ничто человеческое агенту не было чуждо.
Так вот, никто там не отдыхал с надрывом, вчера под вечер привезли какого-то парня, оставили одного на даче и выставили напротив в лесополосе суточный пост наблюдения численностью в три физиономии. Это обстоятельство чрезвычайно заинтересовало агента, и он перешел на пошаговое суточное наблюдение, позволявшее с определенной степенью надежности держать объект под контролем.
Мусор, вынесенный из усадьбы Бабинова, заинтересовал агента вполне закономерно – люди зачастую выбрасывают такие улики или вещественные доказательства, которые являются для специалиста кладезем информации, недоступным простому обывателю. Покопавшись в мусорном баке № 16 (на каждую дачу полагался персональный бак), шаромыга кое-что оттуда достал и убыл в направлении поселка, чрезвычайно довольный собой. В сторону лесополосы, откуда совсем недавно сорвался пост наблюдения, агент даже не посмотрел. А зря – возможно, его наметанный глаз обнаружил бы нездоровый проблеск объектива видеокамеры, пристроенной к одному из деревьев на штативе и направленной в сторону дома Бабинова…
…Поначалу нарушителя режима донимали многочисленные заплаты в старой шоссейке и пыль, поднимаемая шипованными колесами велосипеда – неприятные ощущения в черепной коробке от этих составляющих дорожного неуюта значительно усилились, и даже возникло желание бросить все к чертовой матери и вернуться обратно.
Довольно скоро, однако, велосипедун выехал на обочину трассы, где стал двигаться быстро и равномерно в направлении города, приятно обдуваемый встречным ветерком. Редкие машины пролетали мимо с хорошей скоростью, солнышко ласково сияло, шлаки не переполняли тренированный организм воина, избыточный эякулят не рвался наружу, – через некоторое время Иван пришел в хорошее расположение духа и даже засвистал что-то оптимистическое. Все-таки жизнь – чертовски приятная штука, если ты относительно молод и отчасти здоров!
Примерно на половине пути велоездун был обогнан гаишным «жигулем» с мигалкой, нелепо испускавшей тусклые в ослепительных лучах солнца проблески.
– Ишь, пиздроны, – осуждающе пробормотал Иван. – Днем с мигалкой ездят, выделываются, блин…
Сидящий рядом с водителем капитан рассеянно скользнул взглядом по его фигуре, отвернулся было и вдруг, пристально посмотрев еще раз, сказал что-то шоферу. Машина, скрежетнув тормозами, приняла на обочину и остановилась.
Капитан, выбравшись из «жигуля», широко расставил ноги, фундаментально утверждаясь раскорякой на Ивановом пути.
«Чего ему надо? – неприязненно подумал Иван, которому лицо капитана показалось смутно знакомым. – Кто такой?»
– Здорово, псих! – радостно осклабился носитель восьми звезд, демонстрируя хорошо пригнанные вставные зубы. – Ну как – разобрался, представитель? Наручники, кстати, не вернули. Нехорошо!
– Вы меня с кем-то путаете. Обознались, наверно… – Иван тяжело уставился на капитана, усиленно пытаясь найти в своих воспоминаниях аналог имевшемуся перед глазами образу. Черт! Проклятая травма…
– Ну-ну, не дури, псих! – обиделся капитан. – Я что, по-твоему, башкой стукнулся? Тебя трудно не запомнить! Ха! Надо же – представитель психами занимается… У вас там что – опыты какие-то?
– Какие опыты? Какой представитель? – удивленно возвысил голос Иван. – Ты что, парень, – у стенки спал? Так иди в кустики, вздрочни – оно и не будет на мозги давить…
– Ты че быкуешь, псих?! – со спокойным презрением процедил капитан, подходя к Ивану вплотную и обдавая его крепким запахом чеснока. – Совсем с головой не дружишь? Не надо дурковать, паря, ваш катафалк и прикольный прикид вся смена запомнила! Тебе по легенде положено ласково улыбаться и делать вид, что ты меня любишь, как папу… Ну че ты быкуешь? Ниче не помнишь, да? И психушку не помнишь? И катафалк? И второго психа с забинтованной башкой?
– Ты мне надоел, кэп, – грозно пробурчал Иван. – Я такого тормоза первый раз встречаю – точно тебе говорю. А я, между прочим, тоже капитан и потому могу тебе прогноз дать – майором ты никогда не будешь… – Он хотел было сказать «потому что тебе за дурной характер обязательно скоро башку открутят», но сдержался, и вышла многозначительная пауза, которую капитан истолковал по-своему.
– Ладно, псих… – примирительно буркнул инспектор, отступая в сторону и отводя глаза. – Если вы там у себя химичите, это ваши дела… Только на этой дороге я хозяин – я, капитан Поляков! Ты понял?! Ты запомни это хорошенько. И подумай крепко, прежде чем в следующий раз маскарады разводить…
Знаешь, бывают такие, которые нервные, а стоят на посту при оружии… Шмальнут ненароком – и пи…ец всем вашим маскарадам! Бывай… – и пошел садиться в машину, на прощание одарив Ивана весьма красноречивым взглядом…
Следуя дорожному знаку, Иван свернул на шоссе, ведущее к реке, по берегам которой живописно раскинулись добротные усадьбы, и вскоре остановился у ворот, на которых висела массивная медная плита, скромно и незатейливо оповещающая всех любопытных: «Бригадир Центрального района».
Подивившись про себя такой личной скромности «дядиного» крутого приятеля, Иван позвонил и, прислонив велосипед к кирпичному забору, стал ждать.
Хозяева ни о чем не спрашивали больного гостя. Один раз сказал – кто такой, – этого вполне достаточно. Как-то раз глава семьи принес двенадцатикратный бинокль и отдал его Себастьяну, сообщив, что обнаружил его неподалеку от места падения самолета. Затем спросил разрешения взять из обломков самолета какие-то железяки для домашней надобности. Себастьян страшно напрягся, сказал, что дарит самолет хозяевам – но не весь, а то, что рассыпалось по склону. Остов, вмерзший в снег, трогать не надо – заминировано.
Что такое заминировано? Граната – знаешь? Да. Вот – очень много гранат в одном месте, а проводок от них торчит так, что любой может зацепиться и взорваться.
Как только он поправится, сразу же разминирует остов, и можно будет забирать…
Мушаев-старший долго и внимательно смотрел на немца, затем хитро улыбнулся и сказал по-горски:
– Ты – настоящий волк. – Вопросов он больше не задавал – гордость не позволила. И бинокль никто из горцев себе не взял – у них и без того было прекрасное зрение, не нуждающееся в услугах каких-то глупых стекол…
Как только Себастьян окреп и убедился, что кости благополучно срослись, он отблагодарил хозяев по полной мерке. В одну ненастную ночь он зарезал всех обитателей пещеры – и женщину тоже, – оставив в живых лишь ребенка. Ребенок ничего не понимал, а потому не представлял опасности. Поступил так Себастьян вовсе не потому, что был изощренным садистом или патологическим убийцей. Просто он искренне любил своего дядю, заменившего ему отца, и свято почитал его волю.
– Если со мной что-нибудь случится, уничтожь эти бумаги, сынок, – так сказал дядя с полгода назад, в один из тихих вечеров, когда они с племянником коротали время за кружкой пива у камина. – Уничтожь все, что так или иначе связано с этим проектом… Ты понимаешь? Сантиментам здесь не место.
Потому что это страшное оружие, и если оно попадет в руки проходимцев – последствия будут ужасающими…
Будучи правой рукой Вольфгаузена, молодой диверсант прекрасно знал, о чем идет речь. Семья абреков Мушаевых ни в коей мере не была виновата в том, что члены ее стали свидетелями авиакатастрофы и таким образом прикоснулись к страшной тайне. Они были славными людьми и хорошо отнеслись к гостю – Себастьян в долгу не остался. Он похоронил тела убитых в соответствии с мусульманским обрядом, – накануне диверсант попросил Абише подробно рассказать порядок его отправления (бедная женщина даже в самых смелых фантазиях не могла предположить, для чего гость интересуется самыми незначительными деталями ритуала), – на это ушел целый день, поскольку снег возле пещеры имел плотность льда и очень плохо поддавался обработке. На следующее утро диверсант взял люльку с маленьким Саидом, замотал ребенка в бурку и отнес на высокогорное пастбище, располагавшееся гораздо ниже пещеры абреков. Было еще одно пастбище, которое находилось гораздо ближе к пещере, но там жили одни мужики и две старые бабки. А на этом – дальнем – три молодые женщины. Младенцу нужна молодая женщина, она может заменить ему мать… Путешествие заняло почти весь день – поздним вечером диверсант кусочком угля написал по-русски на распашонке ребенка «Саид», поставил люльку у ворот крайней сакли и стремительно удрал – откуда-то приперлись любопытные здоровенные псы и захотели с ним познакомиться.
Поднявшись в пещеру, Себастьян немного отдохнул и с первыми лучами солнца отправился к месту падения самолета. Оказавшись на вершине горы, он понял, что не в состоянии исполнить последнюю волю Вольфгаузена. Вершина была девственно чиста и пустынна – пока горцы его выхаживали, природа сделала свое дело. Остов самолета был похоронен под толстенным слоем слежавшегося снега, плотного, как лед. Накануне Себастьян затратил титанические усилия, выдалбливая в этом снегу четыре небольших отверстия, чтобы похоронить горцев. Диверсант мгновенно просчитал намечавшийся объем работы и понял, что труд будет вечным: он в гордом одиночестве будет с утра до вечера орудовать киркой, пытаясь добраться до остова самолета, а ночами ветер забросает отрытую траншею пригоршнями снега, и вечно сырые кудлатые тучи напитают этот снег влагой, и к утру он превратится в лед… Что ж – есть другой способ выполнить последнюю волю дяди. С большим миром юного диверсанта ничего не связывает – единственный родной человек, который любил его и берег от превратностей судьбы, погиб. Все просто – нужно остаться в этой пещере и охранять место катастрофы от посторонних. Он молод и здоров, имеет хорошие навыки обитания в любых условиях и умеет профессионально убивать. Пока он жив – никто не сможет добраться до дядиного смертоносного проекта…
***
Голова слегка побаливала. Общее состояние оставляло желать лучшего – донимал зуд бритого черепа под изрядно надоевшей повязкой. Солнце палило с бездонного июньского неба, испепеляя неполитую зелень, плавило мысли…
– Чтоб я сдох, блин… Может, не ждать, пока приедут – снять повязку, в задницу – и всех делов? Пиздрон, блин, недоделанный… – вяло ругался Иван, сидя на крыльце «дядиной» дачи и лениво жмурясь на солнце. – Спецназ, блин… Духи не ухайдакали, так сам приложился! Неделя из отпуска вон!
У-у-у, блин…
Он отчетливо помнил, как упал с крыльца, не успел сгруппироваться и ударился об оградку клумбы. Что было потом, Иван, как ни старался, припомнить не мог – вплоть до того момента, когда пришел в сознание и обнаружил, что лежит на диване в холле «дядиной» дачи. Это было вчера. Судя по всему, травма достаточно серьезная – почти неделю он провалялся без памяти. «Дядя» хотел положить его в стационар, сказал, что последствия могут быть самые непредсказуемые – вплоть до полной амнезии. Но Иван на дух не переносил больничные учреждения и отказался категорически. Лучше потерять память, чем валяться в душной палате и слушать жалобы заезженных судьбой пациентов, которые (пациенты, естественно, а не жалобы!) ко всему прочему воняют потом и носками.
«Дядя» разрешил остаться на даче, но предупредил, что он должен большее время суток лежать неподвижно и вставать только в крайнем случае.
Дачка была ничего себе – возвели ее совсем недавно, пристроили в аккуратную шеренгу «новых русских» вилл на краю поселка Солнечный и обнесли высоким забором, чтобы оградить обитателей от завистливых глаз простых смертных. Теперь она во всех углах благоухала ароматом свежего дерева и радовала глаз новеньким кирпичом и уложенной с математической точностью красной черепицей. Правда, кондиционеры не успели врезать, но на такие мелочи Иван внимания не обращал. Заботило другое. Ему предстояло в конце отпуска возвратиться домой, чтобы забрать документы, а у соседей могли возникнуть вопросы: несчастная Аниська и дурачок Мишка до сих пор значились в категории «безвестно отсутствующих», как, впрочем, и сам Иван (сведения, добытые «дядей Сашей» по своим каналам). Ребята «дядиного» приятеля – крутого парня Вовца – упрятали трупы, но ситуацию упрятать никому не под силу – на людской роток не накинешь платок. Этот крутой парень Вовец, кстати, вчера смотрел на него с нескрываемым удивлением. Ивану было стыдно. Наверно, «дядя» описал его своему приятелю, как супермена и пса войны, прошедшего все круги ада. А этот пес, черт его задери, взял и звезданулся с крыльца – есть чему поудивляться… Да, надо крепко подумать, что сказать соседям. Или попросить «дядю», чтобы отрядил гонца за документами. Хотя совестно просить – и так по уши в долгу…
Вторая проблема, которая беспокоила Ивана, – цветные глюки. Такого с ним ранее никогда не случалось. Это ж надо так башкой шарахнуться! Всю ночь чудятся какие-то странные жлобы с мертвыми глазами, голенькая девчонка-хромоножка, которая кажется до боли знакомой и родной, катафалк, бархатный гроб, какой-то милицейский капитан с железными зубами… Тьфу! Надо будет пожаловаться «дяде Саше» – может, обследование пройти, пока есть возможность на халяву…
За воротами послышался шум подъехавшего авто, затем три коротких сигнала. Иван неспешно – как рекомендовал дядя – приблизился к воротам и распахнул калитку. Из белого «рафика» с красной полосой вышла симпатичная дородная дама средних лет, облаченная в белый халат, и начальственно представилась:
– Фельдшер Петрова. Александр Иванович попросил заехать, сделать вам перевязку.
– Ну, слава яйцам! – обрадованно пробормотал Иван, делая приглашающий жест. – Прошу. Вы пока распаковывайтесь, – он кивнул на пузатый баул в руках фельдшерицы, – а я сбегаю в одно место…
– А вот бегать вам нельзя, – строго осудила женщина в белом. – Александр Иванович сказал – полный покой. Куда это вы бегать собрались?
– Ладно, ладно, – смущенно согласился Иван, провожая врачиху в дом – он собирался проскочить в летний душ и наскоро сполоснуться, поскольку почувствовал вдруг, что нехорошо пахнет. Интересно, когда он мылся в последний раз? Вчера – точно не мылся…
Они вошли в дом. Иван расположился на диване, смущенно улыбаясь и украдкой кося на большую аппетитную попу врачихи, распаковывающей баул на столе, – по жаркой погоде халат был надет на голое тело, трусики просвечивали сквозь тонкую ткань, и попа волнительно подрагивала при каждом движении женщины.
– Ох, е-мое! – не удержавшись, всхлипнул Иван, ощутивший, что своевольный фрагмент его организма начал функционировать самостоятельно.
– Что с вами? – озабоченно поинтересовалась фельдшерица. – Голова болит?
– Ничего… – процедил Иван сквозь зубы. – Так…
– Приступим, – бархатным голосом пропела фельдшер Петрова и разрезала ножницами узел на его повязке, ненароком наклонившись и явив взору воина объемные полушария, откровенно выпирающие из-под тесного халатика, который, по всей видимости, был ушит еще в те времена, когда его хозяйке диета не требовалась. У Ивана томительно заныло в желудке, к горлу подкатил комок…
– Нет, я так не могу, – хрипло прошептал он. – Что вы делаете сегодня вечером?
– О! – удивленно воскликнула обладательница полушарий и, бросив заниматься головой пациента, с любопытством уставилась на встопорщенность в районе его причинного места. – У вас, мальчик, судя по всему, было длительное воздержание?
– Очень длительное, – признался Иван, смущенно потупив взор. – Видите – мне стыдно, а он – что хочет, то и делает…
– Ну что ж тут стыдного? – философски заметила врачиха. – Вопрос легко разрешим. Сто рублей – и мы моментально устраним эту неприятность. Мррр?
– Сто? – мучительно покраснел Иван – у него не было ни копейки, дядя забыл выдать за хлопотами.
– Ну, такому красавчику я бы и так дала, – бесстыдно заявила фельдшерица, по-своему истолковав его смущение. – Но у вас-то, «новых», денег куры не клюют, а мне они не лишние, так что… Мррр?
– Ага, – сглотнув вязкую слюну, согласился Иван, а пакостные руки уже залезли под халатик, вцепились в прохладные массивные бедра и тянули вниз резинку трусиков. – Ага!
– Не торопись, красивый мой! – с придыханием пробормотала врачиха.
– Тебе головку нельзя опускать – мы стоя… – И тут же повернулась к Ивану задом, закинула на спину халат, приспустила трусики и призывно изогнулась, упираясь руками в край стола.
– А-ха! – страстно выдохнул Иван, пристраиваясь сзади и со страшным возбуждением вгоняя свой распаленный фрагмент куда природой предназначено. – А-ха! – И погнал стремительно, мертвой хваткой вцепившись в ее бедра, резкими рывками вздергивая на себя пухлые булки.
Через минуту последовала бурная разрядка – Иван, не стесняясь, от души крикнул и, отвалившись от мясистого лакомства, рухнул на диван.
– Полегчало? – кокетливо стрельнула глазами врачиха, быстро заправившись и приняв прежний начальственный вид.
– А-ха, – расслабленно протянул Иван, поправляя штаны. – Я тебя люблю, крошка.
– Ну, это необязательно, – наставительно сообщила врачиха, вновь подступая к его голове и разматывая повязку. – Мы, врачи, лечим не только медикаментами. Положительный стресс – это как раз то, чего зачастую так не хватает пациенту, – и как бы ненароком задела пациента за плечо самовольно выскользнувшей из выреза халатика сисей. Иван, несмотря на только что отзвучавший оргазм, вновь почувствовал сладкое томление и плотоядно улыбнулся.
– Ой, кровь! – пронзительно взвизгнула фельдшер Петрова. – На повязке – кровь!
Томление стало пропадать – ему на смену пришло легкое раздражение.
Эка голос у сударушки препротивный!
– Где кровь? Откуда кровь? – лениво поинтересовался Иван, делая попытку приподняться с дивана. Фельдшерица с неженской силой усадила его обратно, отмотала бинты до конца и принялась осматривать рану.
– Странно, шрам в порядке, не кровоточит. Защитная пленка тут – целая вроде… Может, ударился где?
– Да нет, нигде не ударялся, – начал оправдываться Иван. – Я вообще смирный, не прыгаю, не скачу…
– Смирный! – сварливо пробурчала фельдшер Петрова, выбрасывая бинты в пластмассовый контейнер для мусора, стоявший у двери, и неожиданно нагрубила – вроде бы шуткой:
– Конь застоялый – вот ты кто. Ему лежать надо, а он – туда же, кобелино…
Ивану взгрустнулось. Остатки томления как рукой сняло: оказалось, что все это – мираж, цветные глюки, типа тех, ночных, эротический бред ушибленного сознания, обусловленный избытком гормонов…
– Значит, так, слушай внимательно, – начальственным тоном заявила фельдшерица. – Еще неделю не двигаться точнее, не делать резких движений, – она глумливо подмигнула ему, – голову не мочить, рану не трогать, не засорять, сидеть дома. Алкоголь – ни в коем разе, даже пиво. Я живу здесь, в поселке – Александр Иванович поручил мне приглядывать за тобой. Завтра опять заеду. Давай рассчитаемся.
Последняя фраза прозвучала так обыденно, что Ивану стало неловко.
– Это… у меня сейчас денег нету, – покаянно признался он. – Я тебе потом…
– Э-э, ты че несешь?! – сердито воскликнула врачиха. – Думаешь, я так тебе и поверила? «Денег нет»! Ха! Нет, вы посмотрите на него!
– У меня деньги в другом месте – не здесь, – поправился Иван. – Ты скажи адрес – я тебе вечерком занесу. Здесь же рядом… А за задержку добавлю еще полтинник. Лады?
– Да… кобелино, – осуждающе покачала головой фельдшер Петрова. – Не хватало еще, чтобы ты ко мне домой заявился и с мужем столкнулся. Завтра заеду – отдашь. Покеда!
Проводив фельдшерицу, Иван вернулся в дом и долго сидел на диване – переживал. На душе было гадко – будто кто-то прошелся по ней грязными сапогами. Потрогал рану на голове – она была покрыта толстым слоем какого-то пластичного материала, похожего на целлулоид.
– Если фуй в голове – медицина бессильна, – огорченно констатировал Иван, дал себе команду прекратить переживать и решил заняться делом. – Однако бабки нужны. Даже курить нету – кончилось. А позвоним-ка мы «дяде», поклянчим денег…
Присев к телефону, он вытащил из кармана бумажку и набрал номер.
Дядя вручил ему список из четырех номеров, по которым можно было звонить в случае необходимости – к каждому ряду цифр прилагалось коротенькое пояснение, кому данный номер принадлежит.
Автоответчик домашнего телефона вежливо сообщил, что хозяин на работе, и посоветовал оставить сообщение. Оставлять Иван ничего не стал, а следующие два номера ему не понравились – это были телефоны клиники. Оставался последний номер, рядом с которым была приписка: «Леха Анисимов – в первой половине дня».
Ага – Леха Анисимов, это крутой приятель «дяди», он же Вовец.
Немного посоображав, Иван звонить не стал, а открыл телефонный справочник и нашел требуемую фамилию, номер и адрес: п. Троицкое, 25.
Набрав 09, Иван мужественным голосом спросил:
– Красавица, Троицкое далеко от Солнечного?
– Что за вопросы, гражданин? – удивилась красавица. – Вы что, не местный?
– Есть такое дело, – смиренно признался Иван. – Вопрос жизни или смерти – помогите хорошему парню!
– Вы где? – деловито поинтересовалась телефонщица.
– В Солнечном.
– Поезжайте по трассе к городу, через пять километров будет указатель. Это на берегу реки – пригородная зона. Все?
– Спасибо, родная, я тебя целую во все места, – сладкозвучно заверил Иван – на том конце провода раздался заинтригованный смешок, но Иван оперативно хлопнул трубку, буркнув:
– Шутка! – пошел во двор, прихватив по дороге контейнер с мусором – после завтрака и вчерашнего ужина образовалась изрядная куча отходов.
Выйдя за ворота, он направился к бетонированной площадке, на которой стояли аккуратные мусорные баки, крашенные в оранжевый цвет, опустошил контейнер и вернулся во двор. Теперь нужно было заняться транспортным средством. Обходя утром владения «дяди», он обнаружил в предбаннике ни разу не опробованной еще сауны новенький велосипед, который никто пока что не удосужился даже отрегулировать. Видимо, «дядя» хотел начать правильную жизнь – париться, кататься среди напоенных солнечным золотом полей на велике и отдыхать от суеты городской. Но суета пока не отпускала – не до дачи было занятому «дяде».
Подкрутив болты, Иван протер остатки смазки, накачал колеса, не найдя никакого иного головного убора, соорудил себе чепчик из старой газеты и решительно покинул «дядины» угодья, направившись по узенькому шоссе в сторону трассы…
В лесополосе, метрах в пятидесяти от «новорусского» «дачного ряда», стояла красная «99» с тонированными стеклам и. В салоне дремали двое крепеньких, но не особо крупных парней, третий сидел на капоте и молча созерцал подступы к даче Бабинова. Как только младой велосипедист отъехал от ворот на двадцать метров, наблюдатель достал из нагрудного кармана мобильный телефон, отщелкал номер и бесстрастным голосом доложил:
– Объект покинул усадьбу. На велосипеде. Движется в сторону трассы.
– Инструкция наблюдателю, параграф четвертый, – лениво ответил абонент и отключился. Наблюдатель достал из салона пакет и шустро полез на дерево. Повозившись там с минуту, он спустился, завел машину, вырулил из-за куста на шоссе и направился вслед за Иваном, держа дистанцию не менее 60 метров.
Со стороны поселка показался шаромыга, облаченный в засаленный комбез, проводил «99» внимательным взглядом, осмотрелся по сторонам и трусцой припустил к аккуратной «новорусской» мусорке. В роли шаромыги выступал не кто иной, как агент Интерпола Руслан Тюленев, и никаких приятных случайностей в последовательности событии не было.
Руслан жил в поселке уже пятый день, успел освоиться и подсобрать кое-какую информацию, доступную стороннему доброжелателю. Ничего особенного выяснить не удалось – так, круг общения и наибольшей приязни господина Пульмана и кое-какие данные по обитателям данного круга. Радовало лишь то обстоятельство, что неподалеку от места его временной дислокации располагалась новостроенная дача Бабинова, входящего в круг, и можно было надеяться извлечь из этого расположения какие-нибудь грядущие выгоды.
Далее – Руслан от нечего делать вечерком периодически забирался на колодезный сруб и любопытствовал в сторону симпатичной бабиновской дачи посредством электронного бинокля из портативного дорожного набора, закамуфлированного под органайзер и некоторые другие туристические аксессуары, внешне выглядевшие вполне безобидно. Ничего такого особенного агент увидеть не рассчитывал, поскольку роль Бабинова в жизнедеятельности доктора пока что определить не сумел. Но на таких вот дачках распоясавшиеся ребятки иногда активно отдыхают групповым порядком, это само по себе в определенной стадии мероприятия является весьма занимательным явлением, а ничто человеческое агенту не было чуждо.
Так вот, никто там не отдыхал с надрывом, вчера под вечер привезли какого-то парня, оставили одного на даче и выставили напротив в лесополосе суточный пост наблюдения численностью в три физиономии. Это обстоятельство чрезвычайно заинтересовало агента, и он перешел на пошаговое суточное наблюдение, позволявшее с определенной степенью надежности держать объект под контролем.
Мусор, вынесенный из усадьбы Бабинова, заинтересовал агента вполне закономерно – люди зачастую выбрасывают такие улики или вещественные доказательства, которые являются для специалиста кладезем информации, недоступным простому обывателю. Покопавшись в мусорном баке № 16 (на каждую дачу полагался персональный бак), шаромыга кое-что оттуда достал и убыл в направлении поселка, чрезвычайно довольный собой. В сторону лесополосы, откуда совсем недавно сорвался пост наблюдения, агент даже не посмотрел. А зря – возможно, его наметанный глаз обнаружил бы нездоровый проблеск объектива видеокамеры, пристроенной к одному из деревьев на штативе и направленной в сторону дома Бабинова…
…Поначалу нарушителя режима донимали многочисленные заплаты в старой шоссейке и пыль, поднимаемая шипованными колесами велосипеда – неприятные ощущения в черепной коробке от этих составляющих дорожного неуюта значительно усилились, и даже возникло желание бросить все к чертовой матери и вернуться обратно.
Довольно скоро, однако, велосипедун выехал на обочину трассы, где стал двигаться быстро и равномерно в направлении города, приятно обдуваемый встречным ветерком. Редкие машины пролетали мимо с хорошей скоростью, солнышко ласково сияло, шлаки не переполняли тренированный организм воина, избыточный эякулят не рвался наружу, – через некоторое время Иван пришел в хорошее расположение духа и даже засвистал что-то оптимистическое. Все-таки жизнь – чертовски приятная штука, если ты относительно молод и отчасти здоров!
Примерно на половине пути велоездун был обогнан гаишным «жигулем» с мигалкой, нелепо испускавшей тусклые в ослепительных лучах солнца проблески.
– Ишь, пиздроны, – осуждающе пробормотал Иван. – Днем с мигалкой ездят, выделываются, блин…
Сидящий рядом с водителем капитан рассеянно скользнул взглядом по его фигуре, отвернулся было и вдруг, пристально посмотрев еще раз, сказал что-то шоферу. Машина, скрежетнув тормозами, приняла на обочину и остановилась.
Капитан, выбравшись из «жигуля», широко расставил ноги, фундаментально утверждаясь раскорякой на Ивановом пути.
«Чего ему надо? – неприязненно подумал Иван, которому лицо капитана показалось смутно знакомым. – Кто такой?»
– Здорово, псих! – радостно осклабился носитель восьми звезд, демонстрируя хорошо пригнанные вставные зубы. – Ну как – разобрался, представитель? Наручники, кстати, не вернули. Нехорошо!
– Вы меня с кем-то путаете. Обознались, наверно… – Иван тяжело уставился на капитана, усиленно пытаясь найти в своих воспоминаниях аналог имевшемуся перед глазами образу. Черт! Проклятая травма…
– Ну-ну, не дури, псих! – обиделся капитан. – Я что, по-твоему, башкой стукнулся? Тебя трудно не запомнить! Ха! Надо же – представитель психами занимается… У вас там что – опыты какие-то?
– Какие опыты? Какой представитель? – удивленно возвысил голос Иван. – Ты что, парень, – у стенки спал? Так иди в кустики, вздрочни – оно и не будет на мозги давить…
– Ты че быкуешь, псих?! – со спокойным презрением процедил капитан, подходя к Ивану вплотную и обдавая его крепким запахом чеснока. – Совсем с головой не дружишь? Не надо дурковать, паря, ваш катафалк и прикольный прикид вся смена запомнила! Тебе по легенде положено ласково улыбаться и делать вид, что ты меня любишь, как папу… Ну че ты быкуешь? Ниче не помнишь, да? И психушку не помнишь? И катафалк? И второго психа с забинтованной башкой?
– Ты мне надоел, кэп, – грозно пробурчал Иван. – Я такого тормоза первый раз встречаю – точно тебе говорю. А я, между прочим, тоже капитан и потому могу тебе прогноз дать – майором ты никогда не будешь… – Он хотел было сказать «потому что тебе за дурной характер обязательно скоро башку открутят», но сдержался, и вышла многозначительная пауза, которую капитан истолковал по-своему.
– Ладно, псих… – примирительно буркнул инспектор, отступая в сторону и отводя глаза. – Если вы там у себя химичите, это ваши дела… Только на этой дороге я хозяин – я, капитан Поляков! Ты понял?! Ты запомни это хорошенько. И подумай крепко, прежде чем в следующий раз маскарады разводить…
Знаешь, бывают такие, которые нервные, а стоят на посту при оружии… Шмальнут ненароком – и пи…ец всем вашим маскарадам! Бывай… – и пошел садиться в машину, на прощание одарив Ивана весьма красноречивым взглядом…
Следуя дорожному знаку, Иван свернул на шоссе, ведущее к реке, по берегам которой живописно раскинулись добротные усадьбы, и вскоре остановился у ворот, на которых висела массивная медная плита, скромно и незатейливо оповещающая всех любопытных: «Бригадир Центрального района».
Подивившись про себя такой личной скромности «дядиного» крутого приятеля, Иван позвонил и, прислонив велосипед к кирпичному забору, стал ждать.