Страница:
Ситуация-то просто фантастическая, ни один изощренный ум зоновских сидельцев не додумается сочинить такую хитрую байку – засмеют, скажут, вранье это все…
– Значит, говоришь, завалил двух «быков»… Рванул с эксперимента… И залез в зону, – угрюмо перечислял Кассир. – Угу, угу…
Слушай, откуда ты взялся – такой? Ты авторитет?
– Я просто слесарь, а по совместительству – психолог, – скромно признался Руслан. – Ну, сидел некоторое время, оттащил пятерик… Сейчас я влетел по-крупному и хочу, как ни странно, остаться в живых. Вот и пришлось покрутить задницей, чтобы с пера соскочить. Я хороший артист – владею искусством перевоплощения. В СИЗО про тебя много говорят… Я подумал, что ты не откажешься погулять недельку на воле. И мне заодно поможешь. Ну как?
– Как, как… – передразнил Кассир, с нескрываемым интересом рассматривая Руслана. – Ну, ты даешь, братишка… Ну, ты учудил, я тебе скажу… Если б мне кто рассказал…
– У нас не очень много времени, Кассир, – невежливо перебил Руслан. – Ты скажи – «да» и сбривай усы. И быстро придумаем, как жить будем… следующую неделю. Или скажи – «нет», и я пойду отсюда, буду искать другой выход.
– А если ты косяка упорол, фраерок?! – хищно прищурился Кассир. – Щас я тебя повяжу, шепну кому надо и тебя прямиком к Доктору свезут, а? Ты такой расклад не продумал?
– Все продумал, – твердо ответил Руслан. – С Доктором ты не дружишь. Ты человек чести – я знаю. Тебе хочется на волю – я тебе даю неделю.
Решай – только побыстрее.
Авторитет отвернулся и долго смотрел в сторону. Чувствовалось, что его одолевают сомнения. Насчет «человека чести» Руслан ввернул не просто так, был в этом тонкий расчет. Чувствовал, что дело сдвинулось с мертвой точки и близится к благополучному завершению.
– Ладно, попробуем… Как потом меняться будем? – деловито осведомился Кассир. Руслан несколько секунд смотрел в пол – боялся выдать внутреннее ликование.
– Очень просто. Погуляешь, оденешься майором и зайдешь в зону – под видом Волка. А я выйду – как сейчас… Только тут одна проблемка – завтра все будут знать, что Волк ночью в зону заходил, с тобой беседовал… «Кум» может дурные вопросы «хозяину» задать… Тогда как?
– Что за дела творятся… – с каким-то веселым негодованием пробормотал Кассир. – Захотел человек – зашел в зону, захотел – вышел…
Ннн-да… Нет, Волку вопросов никто не задает – зверь. Все шугаются его. Он «кума» один раз за какие-то дела биллиардным кием отпиздил. Тоже вопросы задавал… Не, не в этом суть. У тебя картинки есть?
– В смысле – татуировки? Нету. А что? У тебя я тоже не наблюдаю.
– Смотри. – Кассир резким движением сдернул футболку – на обоих плечах и на груди Руслан рассмотрел хорошо выполненные тюремные символы. – Тебе придется всю неделю одетым ходить. А вдруг где засветишься? И потом – ты, хоть и срок оттащил, ничего из тутошних дел не знаешь… Я щас шепну своим пацанам – что к чему, они поддержку дадут, конечно, но вообще-то стремно…
– Насчет татуировок – не проблема. – Агент достал из поясной сумки сканер, включил его и провел возле левого плеча авторитета. Затем извлек аппликатор, присоединил к нему сканер и, сняв рубашку, приложил рабочую поверхность к своему плечу. – Полюбуйся.
– О как! – удивился Кассир. – Как так получается?
– Сканер – аппликатор – водостойкая краска, – кратко пояснил Руслан, между делом сканируя второе плечо авторитета. – Смыть можно только ацетоносодержащим растворителем. Да это детские игрушки – на Западе давно такими штуковинами балуются.
– На Западе… – ворчливо пробормотал Кассир, следя за манипуляциями агента. – Чую, дядя, ты не просто честный фраер… Ты кто, а?
Поколись – блядь буду, никому не впалю!
– Слесарь я, – тихо ответил Руслан, заканчивая приводить свою грудь «в порядок». – И давай не будем об этом. Зови своих пацанов – перетрем и разбегаться будем. Времени нет.
– Слона и Занозу ко мне!! – высунувшись из каптерки, повелительно крикнул авторитет. Тотчас же раздался частый стукоток башмаков дневального, припустившего в спальное помещение.
– Санчасть у вас работает? – поинтересовался Руслан, наблюдая, как авторитет готовит бритвенные принадлежности к процедуре уничтожения усов.
– Да ты че, дядя, мысли читаешь? – Кассир на миг замер, глядя в зеркало на отражение агента. – Я только продумал эту комбинашку… Насчет драки, а?
– Нет, пусть будет правдоподобно, – поправил Руслан. – Кто ж со «смотрящим» драться полезет? Или тебе своих пацанов не жаль? Или у вас законам – грош цена? Кто на авторитета руку поднял, когда авторитет прав, – помереть должен. А если авторитет не прав – на правилку его, на сходняк… не так?
– Так, – несколько смущенно согласился Кассир и непредумышленно скаламбурил:
– Хотя у нас давно на закон положили – и кому положено и кому не положено… В этой зоне закон – это я. Как скажу, так и будет. А вообще, конечно… Ты что предлагаешь?
– Ты ханки пережрал, буйствовать начал – пацаны тебя утихомирить пытались, ты их поломал маленько, сам башкой треснулся, – деловито пояснил Руслан. – Вот… Все вместе в санчасть поднялись. Или на больничку… Больничка в городе есть?
– Есть больничка, – подтвердил авторитет, сбривая правый ус и бросая на робкий стук в дверь: «Заходи, пацаны!». – На «двойке» больничка. Там у меня все подвязано – пацаны в курсе. Но ханку я давненько уже не потребляю – я ж не враг своему здоровью. У меня тут три пузыря есть – так что нажрался водки и забыковал. Нормально… А то тебя тут, даже при пацанах, моментом расколют – люди ж не дураки… Так мы и сделаем – и все будет путем.
Проигнорировав ошеломленные взгляды «пацанов» – двух кряжистых дядек под два метра, с ручищами-граблями и саженными плечами, Кассир аккуратно сбрил левый ус и прокомментировал сие деяние:
– А насчет усов – пацаны слушок пустят. Почта-де пришла. Я тут не так давно зарок давал – если завалят одного суку, сбрею усы. Насчет достоверности ты не беспокойся – седня выйду, завтра сам его и похороню… Так, а вы че застыли, пацаны? – Обратив наконец внимание на своих подручных, которые, разинув рты, смотрели на двух голых по пояс Кассиров с одинаковыми татуировками, о чем-то мирно беседующих, авторитет не удержался и довольно заржал. Отсмеявшисъ, он сделал серьезное лицо и приступил к краткому инструктажу:
– В общем, пацаны, надо будет делать так…
Через десять минут начальник наряда Шмончев проводил «хозяина» до КПП и облегченно вздохнул, когда дверь, ведущая из зоны в шлюз, защелкнулась за ним с металлическим скрежетом. А еще через полчаса ДПНК позвонил начальнику караула и нетрезвым встревоженным голосом наорал в трубку:
– Экстренный вызывай – быстро! Троих тяжелых на больничку… И это – того! Чтоб автозак был чистый, бля, – самого Кассира повезут…
12
– Значит, говоришь, завалил двух «быков»… Рванул с эксперимента… И залез в зону, – угрюмо перечислял Кассир. – Угу, угу…
Слушай, откуда ты взялся – такой? Ты авторитет?
– Я просто слесарь, а по совместительству – психолог, – скромно признался Руслан. – Ну, сидел некоторое время, оттащил пятерик… Сейчас я влетел по-крупному и хочу, как ни странно, остаться в живых. Вот и пришлось покрутить задницей, чтобы с пера соскочить. Я хороший артист – владею искусством перевоплощения. В СИЗО про тебя много говорят… Я подумал, что ты не откажешься погулять недельку на воле. И мне заодно поможешь. Ну как?
– Как, как… – передразнил Кассир, с нескрываемым интересом рассматривая Руслана. – Ну, ты даешь, братишка… Ну, ты учудил, я тебе скажу… Если б мне кто рассказал…
– У нас не очень много времени, Кассир, – невежливо перебил Руслан. – Ты скажи – «да» и сбривай усы. И быстро придумаем, как жить будем… следующую неделю. Или скажи – «нет», и я пойду отсюда, буду искать другой выход.
– А если ты косяка упорол, фраерок?! – хищно прищурился Кассир. – Щас я тебя повяжу, шепну кому надо и тебя прямиком к Доктору свезут, а? Ты такой расклад не продумал?
– Все продумал, – твердо ответил Руслан. – С Доктором ты не дружишь. Ты человек чести – я знаю. Тебе хочется на волю – я тебе даю неделю.
Решай – только побыстрее.
Авторитет отвернулся и долго смотрел в сторону. Чувствовалось, что его одолевают сомнения. Насчет «человека чести» Руслан ввернул не просто так, был в этом тонкий расчет. Чувствовал, что дело сдвинулось с мертвой точки и близится к благополучному завершению.
– Ладно, попробуем… Как потом меняться будем? – деловито осведомился Кассир. Руслан несколько секунд смотрел в пол – боялся выдать внутреннее ликование.
– Очень просто. Погуляешь, оденешься майором и зайдешь в зону – под видом Волка. А я выйду – как сейчас… Только тут одна проблемка – завтра все будут знать, что Волк ночью в зону заходил, с тобой беседовал… «Кум» может дурные вопросы «хозяину» задать… Тогда как?
– Что за дела творятся… – с каким-то веселым негодованием пробормотал Кассир. – Захотел человек – зашел в зону, захотел – вышел…
Ннн-да… Нет, Волку вопросов никто не задает – зверь. Все шугаются его. Он «кума» один раз за какие-то дела биллиардным кием отпиздил. Тоже вопросы задавал… Не, не в этом суть. У тебя картинки есть?
– В смысле – татуировки? Нету. А что? У тебя я тоже не наблюдаю.
– Смотри. – Кассир резким движением сдернул футболку – на обоих плечах и на груди Руслан рассмотрел хорошо выполненные тюремные символы. – Тебе придется всю неделю одетым ходить. А вдруг где засветишься? И потом – ты, хоть и срок оттащил, ничего из тутошних дел не знаешь… Я щас шепну своим пацанам – что к чему, они поддержку дадут, конечно, но вообще-то стремно…
– Насчет татуировок – не проблема. – Агент достал из поясной сумки сканер, включил его и провел возле левого плеча авторитета. Затем извлек аппликатор, присоединил к нему сканер и, сняв рубашку, приложил рабочую поверхность к своему плечу. – Полюбуйся.
– О как! – удивился Кассир. – Как так получается?
– Сканер – аппликатор – водостойкая краска, – кратко пояснил Руслан, между делом сканируя второе плечо авторитета. – Смыть можно только ацетоносодержащим растворителем. Да это детские игрушки – на Западе давно такими штуковинами балуются.
– На Западе… – ворчливо пробормотал Кассир, следя за манипуляциями агента. – Чую, дядя, ты не просто честный фраер… Ты кто, а?
Поколись – блядь буду, никому не впалю!
– Слесарь я, – тихо ответил Руслан, заканчивая приводить свою грудь «в порядок». – И давай не будем об этом. Зови своих пацанов – перетрем и разбегаться будем. Времени нет.
– Слона и Занозу ко мне!! – высунувшись из каптерки, повелительно крикнул авторитет. Тотчас же раздался частый стукоток башмаков дневального, припустившего в спальное помещение.
– Санчасть у вас работает? – поинтересовался Руслан, наблюдая, как авторитет готовит бритвенные принадлежности к процедуре уничтожения усов.
– Да ты че, дядя, мысли читаешь? – Кассир на миг замер, глядя в зеркало на отражение агента. – Я только продумал эту комбинашку… Насчет драки, а?
– Нет, пусть будет правдоподобно, – поправил Руслан. – Кто ж со «смотрящим» драться полезет? Или тебе своих пацанов не жаль? Или у вас законам – грош цена? Кто на авторитета руку поднял, когда авторитет прав, – помереть должен. А если авторитет не прав – на правилку его, на сходняк… не так?
– Так, – несколько смущенно согласился Кассир и непредумышленно скаламбурил:
– Хотя у нас давно на закон положили – и кому положено и кому не положено… В этой зоне закон – это я. Как скажу, так и будет. А вообще, конечно… Ты что предлагаешь?
– Ты ханки пережрал, буйствовать начал – пацаны тебя утихомирить пытались, ты их поломал маленько, сам башкой треснулся, – деловито пояснил Руслан. – Вот… Все вместе в санчасть поднялись. Или на больничку… Больничка в городе есть?
– Есть больничка, – подтвердил авторитет, сбривая правый ус и бросая на робкий стук в дверь: «Заходи, пацаны!». – На «двойке» больничка. Там у меня все подвязано – пацаны в курсе. Но ханку я давненько уже не потребляю – я ж не враг своему здоровью. У меня тут три пузыря есть – так что нажрался водки и забыковал. Нормально… А то тебя тут, даже при пацанах, моментом расколют – люди ж не дураки… Так мы и сделаем – и все будет путем.
Проигнорировав ошеломленные взгляды «пацанов» – двух кряжистых дядек под два метра, с ручищами-граблями и саженными плечами, Кассир аккуратно сбрил левый ус и прокомментировал сие деяние:
– А насчет усов – пацаны слушок пустят. Почта-де пришла. Я тут не так давно зарок давал – если завалят одного суку, сбрею усы. Насчет достоверности ты не беспокойся – седня выйду, завтра сам его и похороню… Так, а вы че застыли, пацаны? – Обратив наконец внимание на своих подручных, которые, разинув рты, смотрели на двух голых по пояс Кассиров с одинаковыми татуировками, о чем-то мирно беседующих, авторитет не удержался и довольно заржал. Отсмеявшисъ, он сделал серьезное лицо и приступил к краткому инструктажу:
– В общем, пацаны, надо будет делать так…
Через десять минут начальник наряда Шмончев проводил «хозяина» до КПП и облегченно вздохнул, когда дверь, ведущая из зоны в шлюз, защелкнулась за ним с металлическим скрежетом. А еще через полчаса ДПНК позвонил начальнику караула и нетрезвым встревоженным голосом наорал в трубку:
– Экстренный вызывай – быстро! Троих тяжелых на больничку… И это – того! Чтоб автозак был чистый, бля, – самого Кассира повезут…
12
…Прозвучала гортанная команда. Загрохотало, словно где-то рванула каменная лавина – на село обрушился свинцовый град. Люди, залегшие в цепи, сосредоточенно били из автоматов – неторопливо, как гвозди вколачивали, примериваясь поудобнее. Бухали сверхскоростными кувалдами тяжелые пулеметы бронетранспортеров, разнося в клочья ветхие постройки из соломы и глины, прошивая насквозь стены дюралевых и жестяных вагончиков. Стоял невообразимый шум – казалось, ад сместился на землю.
Через минуту огонь разом, словно по команде, прекратился. Как будто эхо стрельбы, из построек раздавались крики боли и ужаса, стоны, проклятия, плач детей. Словно спохватившись, село стало огрызаться – прозвучало несколько разрозненных ружейных выстрелов. Спустя еще две минуты боевики по команде старшего вновь открыли огонь – на этот раз по тем строениям, откуда раздавались ружейные выстрелы. И снова ровно через минуту огонь прекратился.
Ответных выстрелов больше не было.
Из-за левофлангового «бэтээра» поднялся командир боевиков. Стоял он во весь рост, не опасаясь, чувствовал, что стрелять больше некому. Поднял вверх правую руку, сжатую в кулак. Немного выждав, махнул в направлении села.
Боевики двинулись вперед, крадучись, перебежками. Сначала в строгом порядке: первые номера, затем, с интервалом в 20-25 метров – вторые, третьи…
Приблизившись к линии построек вплотную, наступающие убедились, что их никто не встречает огнем, смешались в толпу и с криками, улюлюканьем бросились к жилищам. Командир что-то кричал, злобно потрясая автоматом. Бесполезно. В секунду дисциплинированный и сплоченный перед лицом опасности отряд, почувствовав безнаказанность и отсутствие сопротивления, превратился в неуправляемое стадо.
И тут, резко вспоров воздух, в упор, оглушительно саданула автоматная очередь во весь магазин. Чуть ли не с десяток боевиков застыли в нелепых позах, как застигла смерть, – лежать на пятачке, метрах в пятнадцати от вагончика, где ночевали молодожены. Еще четверо, судорожно изгибаясь в грязи, издавали страшные, нечеловеческие крики. Буквально за несколько секунд отряд лишился трети своих бойцов.
На мгновение всех будто парализовало. Однако – надо отдать им должное – боевики опомнились, на удивление, быстро – чувствовалось, что вид смерти этим людям не в новинку. Они вновь превратились в боеспособный, послушный воле командира отряд. Прозвучало несколько отрывистых команд – шустро заняв безопасные позиции, боевики принялись прицельно долбить по вагончику, в стенах которого мгновенно появились дыры…
Дед молодоженов – старый абрек, понимал толк в войне. Низ вагончика, залитый цементом, смешанным с каменной крошкой и заложенный снаружи мешками с песком, служил бруствером окопу, который предусмотрительный горец выдолбил, услышав первый выстрел на границе – в самом начале пограничного конфликта. На окоп дед затащил вагончик, специально для этого нанимал трактор с предгорья. Пол вагончика был выложен листовым железом в несколько слоев и опять же залит раствором с каменной крошкой, сантиметров на тридцать. Оставались только пять по периметру бойниц размером не более пехотной лопатки. Лаз, выдолбленный в полу, намертво запирался изнутри на винтовую задвижку.
Когда началась стрельба, дед и его внук Аюб с молодой женой быстро спустились в убежище. Аюб – бывший офицер спецназа ВДВ, два года воевавший в Афганистане, теперь командовал отрядом самообороны, который в настоящий момент перекрывал ущелье на границе, на значительном удалении от этого села.
Разумеется, отправляясь в гости к деду, он прихватил свой автомат с боекомплектом. Плюс дед – хоть и старый, но опытный вояка со своим ветхозаветным карамультуком… Можно было не сомневаться, что они продержатся в своем укрытии сколько угодно, даже если лупить по вагончику из противотанковых гранатометов…
Об этом командир боевиков знал прекрасно – посты наблюдения вот уже три дня внимательно следили за селом. И о том, что в селе практически не осталось никого, кто может носить оружие, он тоже знал. И о том, что отряд, которым командует Аюб, находится далеко и не сможет вовремя прийти на помощь, и о том, что поблизости нет ни одного войскового блокпоста или заставы…
Командир боевиков вообще много знал. Более десяти лет назад он учился в одном училище с этим человеком, грамотно уложившим одной очередью целую кучу его людей, – учился на одном курсе, в одном взводе, в одном отделении. Да что там в отделении! Они учились в одной школе в предгорье, в одном классе, сидели за одной партой. А летом приезжали в свои села, расположенные по разные стороны демаркационной линии (тогда об этом никто не задумывался), и все время проводили вместе. Они были друзьями – такими друзьями, чьи отношения порой гораздо крепче, чем родственные узы. Молодая жена Аюба, тоже выросшая в этом горном селе, которое сейчас стало плацдармом, бегала за медом к матери Артура, командира боевиков, легко перескакивала через границу, даже не зная о ее существовании. Не было тогда границы…
Обо всем этом, естественно, Себастьян знать не мог. Но он прекрасно знал, что эти двое выросли вместе и похожи они, как две половинки яблока. А между тем один из них сидел под вагончиком, держа на прицеле второго, в то время как этот второй сосредоточенно размышлял – как бы ему достать первого…
Стрельба прекратилась. Командир стоял во весь рост, не опасаясь получить пулю, – между тем его бойцы тщательно маскировались, памятуя о печальной судьбе своих соратников, неосмотрительно смешавших ряды на пятачке.
Подумав, командир выкрикнул гортанную фразу, очертив указательным пальцем левой руки круг в горизонтальной плоскости, затем указал на пятачок перед вагончиком, где лежали сраженные внезапной очередью бородачи.
Боевики тотчас же разбежались в разные стороны, пригибаясь и прячась за постройками. А вскоре они уже возвращались обратно, толкая впереди себя оставшихся в живых жителей села. Это были женщины и дети, да трое стариков, практически все – раненые.
Понемногу пятачок заполнялся. Оставшихся в живых жителей села вместе с детьми оказалось чуть более двух десятков. Они жались друг к другу, полуживые от страха, измазанные в крови, с ужасом глядя на оскаленные в боевом азарте лица бородачей. Боевики радовались – командир придумал хорошую шутку.
Стонали раненые. Плакали испуганные пальбой, не понимавшие сути происходящего дети. Истошно визжа, заходился взахлеб мальчишка лет четырех-пяти, раненный в ногу. Мать, боясь навлечь гнев боевиков, зажимала ему рот рукой – он бессильно кусал эту руку, слабея от боли и задыхаясь.
По данному командиром знаку боевики окружили толпу полукольцом, направив на женщин и детей стволы автоматов.
– Аюб! Ай, Аюб! Ты хорошо меня слышишь? – крикнул командир на горском наречии, которое хорошо понимал Себастьян. – Это я, Артур, твой брат кровный… Слышишь?
– Я прекрасно слышу тебя, тень дерьма больной собаки… не надрывайся, – раздался в ответ искаженный перекрытием раскатистый голос Аюба. – Мой брат Артур умер в этих горах – нет его… А ты – шакал. Что хочешь, шакал?
– Вылезай, поговорим! – деланно бодрым тоном предложил Артур. – Что нам делить? Ты крутой, и я крутой – разойдемся по-хорошему… Вылезай, вина выпьем – ты же знаешь, у меня лоза лучше, чем в вашем селе… Ай, Аюб?!
– А-а-а, так ты ко мне в гости пришел! А я и не понял… – Аюб немного помолчал, затем продолжил:
– Я понял, чего ты хочешь. Если ты мужчина, ты этого не сделаешь… Слушай – ты же первый начал! Ты убил моих людей, я убил твоих – мы квиты… Отпусти всех, уходи – я не буду стрелять в спину. Потом встретимся где-нибудь в горах, при других обстоятельствах, поговорим…
Командир боевиков язвительно ухмыльнулся:
– Ай, Аюб, много болтаешь! Боишься, что ли? Шесть лет назад я тебе часы подарил на день рождения – штурманские. Они у тебя сохранились?
– Сохранились, что с ними сделается. – мрачно ответил Аюб. – Подойди ближе, я тебе их через бойницу выкину – забирай! Стрелять не буду – не бойся.
– Ради Аллаха! Оставь их себе! Подарки обратно не забираю, а тебе они сейчас пригодятся… Я тебе даю три минуты. Как заканчиваем болтать, у тебя будет три минуты на размышление. По истечении этого времени вы, все трое, должны будете сдаться. Обещаю по старой дружбе сохранить тебе и твоей жене жизнь. Матерью клянусь – вы останетесь в живых! – Последняя фраза прозвучала с каким-то надрывом. Как бы через силу… Создавалось такое впечатление, что все, что Артур сейчас делает, происходит вопреки его воле, под давлением какой-то неуправляемой, страшной стихии.
– Сдавайся, брат, – хрипло повторил свою просьбу Артур. – Если нет – через три минуты я дам команду убить их всех. – Он махнул рукой в сторону женщин и детей.
Повисла томительная пауза…
– Зачем же я тебе нужен, если ты не собираешься меня убивать? – с недоверчивым презрением спросил Аюб. – Ты что, хочешь просто обнять меня, а?
– Да ты совсем не патриот, Аюб! – Командир боевиков натужно расхохотался. – Ты что, за дурака меня держишь? Как я могу отходить, имея в тылу такого парня, как ты? Ведь ты одной очередью уложил целое мое отделение…
Забыл, чему нас учил полковник Пестов на ТСП? 12У тебя всегда «отлично» было по этому предмету! Ну, Аюб, не ожидал… подумай об этих людях: если ты не вылезешь через три минуты, их кровь ляжет на твои плечи несмываемым пятном позора! И вообще – хватит болтать… Время пошло!
Задрожала, натягиваясь, тонкая струнка молчания. Аюб, глядя через бойницу на застывшую фигуру Артура с часами в руках, потерянно качал головой.
Фигура вдруг стала расплываться, теряя четкие контуры, ее заволокло чем-то серым… Черт – слезы, что ли? Мужчина не должен плакать…
В училище Артур был командиром его отделения. Вот так же на утренних тренировках при выполнении нормативов он снимал часы с запястья, брал их в левую руку, строил начальственную гримасу и командирским голосом давал отсчет, делая перед последним словом положенную паузу… Как недавно, кажется, это было! Но вот кто-то дал общий отсчет, и все смешалось в страшной круговерти, понеслось черт знает куда…
«Время пошло!» Его бывший командир отделения, бывший кровный брат опять дает отсчет на выполнение норматива. Только оценка будет другая… О Аллах – куда ты смотришь?!
Три минуты подошли к концу. Командир боевиков громко дал команду своим людям – приготовиться к стрельбе. В толпе началась паника, истошно заголосили женщины…
Медленно открылась продырявленная дверь вагончика. Перед выходом упал автомат, разгрузка с магазинами и гранатами, наконец, глухо лязгнув о дюралевую обшивку, неловко шмякнулось длинное ружье старого горца. Немного погодя на улицу вышли Аюб, его жена Айна и дед.
Артур отдал команду – трое боевиков с опаской приблизились к Аюбу и начали сноровисто связывать его сорванной в ближайшем дворе бельевой веревкой. Бывший спецназовец не сопротивлялся – стоял понуро, мрачно глядя на Артура. Крепко связав руки, Аюба подвели к большой кряжистой айве, росшей неподалеку от вагончика, и тоже веревкой намертво прикрутили к стволу.
– Я хочу тебе кое-то показать… брат… Мой отец к тебе очень хорошо относился… Ты помнишь моего отца, брат? Конечно, помнишь – я знаю…
Помнишь, когда мы были пацанами, ты сломал черешню в нашем саду – забрался на нее, она и треснула… Тогда отец отлупцевал меня, а тебя не тронул. Ты тогда кричал как резаный: «Не бей его, дядя Салим! Это я…» Помнишь? Не отворачивайся – ты прекрасно знаешь, что случилось… нету дяди Салима. Ваши убили его! А жену мою помнишь? Помнишь девчонку Зейнаб, с длинными косами? Не вороти рожу – сюда смотреть!!! – Голос Артура сорвался на хриплый шепот, невыразимая горечь слышалась в нем, слезы ярости застыли в глазах весельчака командира. – Да, это ты тоже знаешь. Ваши изнасиловали, убили ее… А знаешь, как ее убили?! У нее лица не было – камнем размозжили… – Руки командира начали трястись, он задергал губами, не выдержал – отвернулся… – И ты ждешь, что после всего этого я обниму тебя? А, брат?! – Последнее слово он прокричал срывающимся от рыданий голосом. Согнулся у ног Аюба, обхватил руками голову, с минуту раскачивался, глухо мыча. Затем распрямился и сухо бросил:
– Я не хочу жалости… Я хочу тебе показать, как это было, брат… – Артур обернулся к пятерым боевикам, стоявшим рядом, и махнул рукой в сторону жены Аюба:
– А ну – сделайте ее… Так, чтобы орала, чтоб все видели… Быстро!
Пятеро, похабно ухмыляясь, вразвалку двинулись к женщине.
Вскрикнув, Айна побежала, спотыкаясь о валявшиеся на земле трупы. Бородачи припустили за ней, улюлюкая и азартно покрикивая. Настигли, уронили подножкой, поволокли, заламывая руки, обратно. Втащили на пятачок перед вагончиком, повалили на землю напротив Аюба, рядом с залитым кровью трупом одного из своих.
Она извивалась в их руках, кусаясь, как маленький зверек, попавший в лапы охотника. Один из бандитов размахнулся и залепил женщине смачную затрещину – голова ее мотнулась вбок, и она затихла, судорожно хватая ртом воздух. Двое сноровисто разорвали в клочья ее блузку, стащили юбку. Сверкнуло молочной белизной, неожиданной для женщин этой местности, молодое упругое тело, пригнутые к груди колени, крутая линия бедер.
– Эх, хороша, сучка! – завистливо крикнул кто-то из толпы вояк. – Ух, я бы ее…
Между тем один боец сел с размаху на лицо Айны, придавив его к земле, и стал жестоко мять, щипать небольшие твердые груди. Другой трясущимися руками приспустил свои штаны и навалился сверху, стараясь ухватить ее ноги под колени. Айна страшно напряглась, изо всех сил сжимая бедра. Насильник, нервно выругавшись, немного отстранился, сильно ударил жертву кулаком в живот – женщина обмякла. Бородач, вильнув тазом, резко раздвинул ее ноги, ухватил их под коленками, согнул, всей тяжестью навалился, стал ерзать волосатым задом, что-то злобно бормоча – вот так вот, с ходу, не получалось. Освободил одну руку, полез ею через бедро задыхавшейся женщины, покопался немного, затем, на секунду выгнувшись дугой, принялся резко дергать тазом, яростно рыча…
В ужасе застыла толпа. Страшно кричал Аюб, намертво привязанный к дереву, бился головой о шершавый ствол, кусая до крови помертвевшие губы. Дед его, рванувшийся было вперед, был сбит с ног мощным ударом в пах…
Артур неотрывно следил за ритмичными движениями боевика, насиловавшего Айну. Вскоре тот крикнул, стиснув зубы, и перестал дергаться, издавая удовлетворенное мычание, судорожно вздрагивая волосатым задом. Его место тут же занял другой…
Где-то громыхнул, преодолевая звуковой барьер, пассажирский лайнер. Где-то в эту минуту решались судьбы человечества, заседали конференции, проходили презентации новейших технологий, дети в школах слушали, затаив дыхание, о прекрасной любви Ромео и Джульетты…
А здесь, под бездонно-чистым небом гор, прямо перед мужем, на глазах всего села зверски показательно насиловали семнадцатилетнюю женщину, женщиной-то ставшую две недели назад, еще недавно прятавшую в портфель тряпичную куклу перед уходом в школу…
– Что? – недовольно спросил Артур, заметив, что четвертый боевик, пристроившийся было между ног Айны, в растерянности оглянулся на него и полез застегивать штаны. – Тебе что – особое приглашение нужно?
– Она не дышит, – почему-то шепотом сказал боевик и столкнул того, кто все это время сидел на голове женщины. – Умерла…
Артур приблизился и несколько секунд всматривался в нагое тело, все в кровоподтеках, безжизненно распластавшееся на земле. Лицо женщины посинело, между растрескавшихся губ торчал крепко прикушенный, почерневший кончик языка.
– Ну, извини, брат… – обернулся Артур к Аюбу, который висел на веревках в полусознательном состоянии, качая окровавленной головой, разбитой о ствол дерева и издавая протяжные стоны. – Твоей жене не хватило воздуха – бывает! А теперь – давайте деда.
Боевики подтащили старика к привязанному Аюбу, поставили рядом с деревом. Дед что-то бормотал про себя, бездумно глядя на небо, иногда поднимая руки и вопросительно восклицая – должно быть, беседовал с Аллахом, полагая после пережитого, что уже находится ТАМ…
Артур что-то буркнул молодому лысому парню, стоявшему за его спиной. Тот криво ухмыльнулся, повесил автомат на плечо и достал из ножен тяжелый длинный тесак.
– Ай, Аюб! Подними глаза, брат! – Артур подергал Аюба за волосы.
Тот открыл глаза, глядя перед собой мутным взором. – Посмотри – вот дед, старейшина твоего рода. Отца твоего, жаль, нет здесь, но ничего, и этот сойдет… Давай!
– Хек-кк… – лысый оскалил зубы, резко махнул тесаком. Кровь фонтаном брызнула в лицо Аюба, дико закричали женщины. Немного постояв в том положении, в котором его застиг удар, обезглавленное тело старика упало к ногам опозоренного мужа.
Артур подошел вплотную к Аюбу, взял его за волосы, приподнял лицо вверх. Некоторое время пристально всматривался – старался уловить выражение потухших глаз своего бывшего кровного брата. Как будто хотел постичь, какова глубина его скорби, равна ли величина страданий его собственным…
– Программа выполнена, брат, – устало процедил командир боевиков.
– Теперь все. Мы уходим. Но знаешь – эта война будет длиться долго, возможно, вечно. – Он подошел к толпе и погладил по голове раненого пацана, который от боли потерял сознание и теперь, казалось, мирно спал на руках у матери. – Кто поручится, что вот это милое дитя, которое сейчас пока ничего не соображает, не вырастет в свирепого волка и не будет стрелять в нас? Или ставить мины на наших дорогах? Да никто! Никто не поручится – скорее наоборот… Нельзя оставлять корни сорняков. На благодатной почве они, как правило, дают прекрасные всходы… Оружие к бою!!!
Боевики суетливо разобрались в цепь. Клацнули затворы. Единый крик ужаса застыл на губах обреченных.
– ОГОНЬ!!!
Через несколько секунд все было кончено. Несколько человек, перешагивая через неподвижные тела, сноровисто достреливали тех, кто подавал признаки жизни.
– По машинам! – крикнул Артур, проследив за результатами работы своей команды.
Убедившись, что его люди побежали к заурчавшим «бэтээрам», командир подошел к Аюбу, склонился к бессильно повисшему на веревках бывшему другу и выдернул из ножен узкий кинжал с красиво инкрустированным лезвием.
Через минуту огонь разом, словно по команде, прекратился. Как будто эхо стрельбы, из построек раздавались крики боли и ужаса, стоны, проклятия, плач детей. Словно спохватившись, село стало огрызаться – прозвучало несколько разрозненных ружейных выстрелов. Спустя еще две минуты боевики по команде старшего вновь открыли огонь – на этот раз по тем строениям, откуда раздавались ружейные выстрелы. И снова ровно через минуту огонь прекратился.
Ответных выстрелов больше не было.
Из-за левофлангового «бэтээра» поднялся командир боевиков. Стоял он во весь рост, не опасаясь, чувствовал, что стрелять больше некому. Поднял вверх правую руку, сжатую в кулак. Немного выждав, махнул в направлении села.
Боевики двинулись вперед, крадучись, перебежками. Сначала в строгом порядке: первые номера, затем, с интервалом в 20-25 метров – вторые, третьи…
Приблизившись к линии построек вплотную, наступающие убедились, что их никто не встречает огнем, смешались в толпу и с криками, улюлюканьем бросились к жилищам. Командир что-то кричал, злобно потрясая автоматом. Бесполезно. В секунду дисциплинированный и сплоченный перед лицом опасности отряд, почувствовав безнаказанность и отсутствие сопротивления, превратился в неуправляемое стадо.
И тут, резко вспоров воздух, в упор, оглушительно саданула автоматная очередь во весь магазин. Чуть ли не с десяток боевиков застыли в нелепых позах, как застигла смерть, – лежать на пятачке, метрах в пятнадцати от вагончика, где ночевали молодожены. Еще четверо, судорожно изгибаясь в грязи, издавали страшные, нечеловеческие крики. Буквально за несколько секунд отряд лишился трети своих бойцов.
На мгновение всех будто парализовало. Однако – надо отдать им должное – боевики опомнились, на удивление, быстро – чувствовалось, что вид смерти этим людям не в новинку. Они вновь превратились в боеспособный, послушный воле командира отряд. Прозвучало несколько отрывистых команд – шустро заняв безопасные позиции, боевики принялись прицельно долбить по вагончику, в стенах которого мгновенно появились дыры…
Дед молодоженов – старый абрек, понимал толк в войне. Низ вагончика, залитый цементом, смешанным с каменной крошкой и заложенный снаружи мешками с песком, служил бруствером окопу, который предусмотрительный горец выдолбил, услышав первый выстрел на границе – в самом начале пограничного конфликта. На окоп дед затащил вагончик, специально для этого нанимал трактор с предгорья. Пол вагончика был выложен листовым железом в несколько слоев и опять же залит раствором с каменной крошкой, сантиметров на тридцать. Оставались только пять по периметру бойниц размером не более пехотной лопатки. Лаз, выдолбленный в полу, намертво запирался изнутри на винтовую задвижку.
Когда началась стрельба, дед и его внук Аюб с молодой женой быстро спустились в убежище. Аюб – бывший офицер спецназа ВДВ, два года воевавший в Афганистане, теперь командовал отрядом самообороны, который в настоящий момент перекрывал ущелье на границе, на значительном удалении от этого села.
Разумеется, отправляясь в гости к деду, он прихватил свой автомат с боекомплектом. Плюс дед – хоть и старый, но опытный вояка со своим ветхозаветным карамультуком… Можно было не сомневаться, что они продержатся в своем укрытии сколько угодно, даже если лупить по вагончику из противотанковых гранатометов…
Об этом командир боевиков знал прекрасно – посты наблюдения вот уже три дня внимательно следили за селом. И о том, что в селе практически не осталось никого, кто может носить оружие, он тоже знал. И о том, что отряд, которым командует Аюб, находится далеко и не сможет вовремя прийти на помощь, и о том, что поблизости нет ни одного войскового блокпоста или заставы…
Командир боевиков вообще много знал. Более десяти лет назад он учился в одном училище с этим человеком, грамотно уложившим одной очередью целую кучу его людей, – учился на одном курсе, в одном взводе, в одном отделении. Да что там в отделении! Они учились в одной школе в предгорье, в одном классе, сидели за одной партой. А летом приезжали в свои села, расположенные по разные стороны демаркационной линии (тогда об этом никто не задумывался), и все время проводили вместе. Они были друзьями – такими друзьями, чьи отношения порой гораздо крепче, чем родственные узы. Молодая жена Аюба, тоже выросшая в этом горном селе, которое сейчас стало плацдармом, бегала за медом к матери Артура, командира боевиков, легко перескакивала через границу, даже не зная о ее существовании. Не было тогда границы…
Обо всем этом, естественно, Себастьян знать не мог. Но он прекрасно знал, что эти двое выросли вместе и похожи они, как две половинки яблока. А между тем один из них сидел под вагончиком, держа на прицеле второго, в то время как этот второй сосредоточенно размышлял – как бы ему достать первого…
Стрельба прекратилась. Командир стоял во весь рост, не опасаясь получить пулю, – между тем его бойцы тщательно маскировались, памятуя о печальной судьбе своих соратников, неосмотрительно смешавших ряды на пятачке.
Подумав, командир выкрикнул гортанную фразу, очертив указательным пальцем левой руки круг в горизонтальной плоскости, затем указал на пятачок перед вагончиком, где лежали сраженные внезапной очередью бородачи.
Боевики тотчас же разбежались в разные стороны, пригибаясь и прячась за постройками. А вскоре они уже возвращались обратно, толкая впереди себя оставшихся в живых жителей села. Это были женщины и дети, да трое стариков, практически все – раненые.
Понемногу пятачок заполнялся. Оставшихся в живых жителей села вместе с детьми оказалось чуть более двух десятков. Они жались друг к другу, полуживые от страха, измазанные в крови, с ужасом глядя на оскаленные в боевом азарте лица бородачей. Боевики радовались – командир придумал хорошую шутку.
Стонали раненые. Плакали испуганные пальбой, не понимавшие сути происходящего дети. Истошно визжа, заходился взахлеб мальчишка лет четырех-пяти, раненный в ногу. Мать, боясь навлечь гнев боевиков, зажимала ему рот рукой – он бессильно кусал эту руку, слабея от боли и задыхаясь.
По данному командиром знаку боевики окружили толпу полукольцом, направив на женщин и детей стволы автоматов.
– Аюб! Ай, Аюб! Ты хорошо меня слышишь? – крикнул командир на горском наречии, которое хорошо понимал Себастьян. – Это я, Артур, твой брат кровный… Слышишь?
– Я прекрасно слышу тебя, тень дерьма больной собаки… не надрывайся, – раздался в ответ искаженный перекрытием раскатистый голос Аюба. – Мой брат Артур умер в этих горах – нет его… А ты – шакал. Что хочешь, шакал?
– Вылезай, поговорим! – деланно бодрым тоном предложил Артур. – Что нам делить? Ты крутой, и я крутой – разойдемся по-хорошему… Вылезай, вина выпьем – ты же знаешь, у меня лоза лучше, чем в вашем селе… Ай, Аюб?!
– А-а-а, так ты ко мне в гости пришел! А я и не понял… – Аюб немного помолчал, затем продолжил:
– Я понял, чего ты хочешь. Если ты мужчина, ты этого не сделаешь… Слушай – ты же первый начал! Ты убил моих людей, я убил твоих – мы квиты… Отпусти всех, уходи – я не буду стрелять в спину. Потом встретимся где-нибудь в горах, при других обстоятельствах, поговорим…
Командир боевиков язвительно ухмыльнулся:
– Ай, Аюб, много болтаешь! Боишься, что ли? Шесть лет назад я тебе часы подарил на день рождения – штурманские. Они у тебя сохранились?
– Сохранились, что с ними сделается. – мрачно ответил Аюб. – Подойди ближе, я тебе их через бойницу выкину – забирай! Стрелять не буду – не бойся.
– Ради Аллаха! Оставь их себе! Подарки обратно не забираю, а тебе они сейчас пригодятся… Я тебе даю три минуты. Как заканчиваем болтать, у тебя будет три минуты на размышление. По истечении этого времени вы, все трое, должны будете сдаться. Обещаю по старой дружбе сохранить тебе и твоей жене жизнь. Матерью клянусь – вы останетесь в живых! – Последняя фраза прозвучала с каким-то надрывом. Как бы через силу… Создавалось такое впечатление, что все, что Артур сейчас делает, происходит вопреки его воле, под давлением какой-то неуправляемой, страшной стихии.
– Сдавайся, брат, – хрипло повторил свою просьбу Артур. – Если нет – через три минуты я дам команду убить их всех. – Он махнул рукой в сторону женщин и детей.
Повисла томительная пауза…
– Зачем же я тебе нужен, если ты не собираешься меня убивать? – с недоверчивым презрением спросил Аюб. – Ты что, хочешь просто обнять меня, а?
– Да ты совсем не патриот, Аюб! – Командир боевиков натужно расхохотался. – Ты что, за дурака меня держишь? Как я могу отходить, имея в тылу такого парня, как ты? Ведь ты одной очередью уложил целое мое отделение…
Забыл, чему нас учил полковник Пестов на ТСП? 12У тебя всегда «отлично» было по этому предмету! Ну, Аюб, не ожидал… подумай об этих людях: если ты не вылезешь через три минуты, их кровь ляжет на твои плечи несмываемым пятном позора! И вообще – хватит болтать… Время пошло!
Задрожала, натягиваясь, тонкая струнка молчания. Аюб, глядя через бойницу на застывшую фигуру Артура с часами в руках, потерянно качал головой.
Фигура вдруг стала расплываться, теряя четкие контуры, ее заволокло чем-то серым… Черт – слезы, что ли? Мужчина не должен плакать…
В училище Артур был командиром его отделения. Вот так же на утренних тренировках при выполнении нормативов он снимал часы с запястья, брал их в левую руку, строил начальственную гримасу и командирским голосом давал отсчет, делая перед последним словом положенную паузу… Как недавно, кажется, это было! Но вот кто-то дал общий отсчет, и все смешалось в страшной круговерти, понеслось черт знает куда…
«Время пошло!» Его бывший командир отделения, бывший кровный брат опять дает отсчет на выполнение норматива. Только оценка будет другая… О Аллах – куда ты смотришь?!
Три минуты подошли к концу. Командир боевиков громко дал команду своим людям – приготовиться к стрельбе. В толпе началась паника, истошно заголосили женщины…
Медленно открылась продырявленная дверь вагончика. Перед выходом упал автомат, разгрузка с магазинами и гранатами, наконец, глухо лязгнув о дюралевую обшивку, неловко шмякнулось длинное ружье старого горца. Немного погодя на улицу вышли Аюб, его жена Айна и дед.
Артур отдал команду – трое боевиков с опаской приблизились к Аюбу и начали сноровисто связывать его сорванной в ближайшем дворе бельевой веревкой. Бывший спецназовец не сопротивлялся – стоял понуро, мрачно глядя на Артура. Крепко связав руки, Аюба подвели к большой кряжистой айве, росшей неподалеку от вагончика, и тоже веревкой намертво прикрутили к стволу.
– Я хочу тебе кое-то показать… брат… Мой отец к тебе очень хорошо относился… Ты помнишь моего отца, брат? Конечно, помнишь – я знаю…
Помнишь, когда мы были пацанами, ты сломал черешню в нашем саду – забрался на нее, она и треснула… Тогда отец отлупцевал меня, а тебя не тронул. Ты тогда кричал как резаный: «Не бей его, дядя Салим! Это я…» Помнишь? Не отворачивайся – ты прекрасно знаешь, что случилось… нету дяди Салима. Ваши убили его! А жену мою помнишь? Помнишь девчонку Зейнаб, с длинными косами? Не вороти рожу – сюда смотреть!!! – Голос Артура сорвался на хриплый шепот, невыразимая горечь слышалась в нем, слезы ярости застыли в глазах весельчака командира. – Да, это ты тоже знаешь. Ваши изнасиловали, убили ее… А знаешь, как ее убили?! У нее лица не было – камнем размозжили… – Руки командира начали трястись, он задергал губами, не выдержал – отвернулся… – И ты ждешь, что после всего этого я обниму тебя? А, брат?! – Последнее слово он прокричал срывающимся от рыданий голосом. Согнулся у ног Аюба, обхватил руками голову, с минуту раскачивался, глухо мыча. Затем распрямился и сухо бросил:
– Я не хочу жалости… Я хочу тебе показать, как это было, брат… – Артур обернулся к пятерым боевикам, стоявшим рядом, и махнул рукой в сторону жены Аюба:
– А ну – сделайте ее… Так, чтобы орала, чтоб все видели… Быстро!
Пятеро, похабно ухмыляясь, вразвалку двинулись к женщине.
Вскрикнув, Айна побежала, спотыкаясь о валявшиеся на земле трупы. Бородачи припустили за ней, улюлюкая и азартно покрикивая. Настигли, уронили подножкой, поволокли, заламывая руки, обратно. Втащили на пятачок перед вагончиком, повалили на землю напротив Аюба, рядом с залитым кровью трупом одного из своих.
Она извивалась в их руках, кусаясь, как маленький зверек, попавший в лапы охотника. Один из бандитов размахнулся и залепил женщине смачную затрещину – голова ее мотнулась вбок, и она затихла, судорожно хватая ртом воздух. Двое сноровисто разорвали в клочья ее блузку, стащили юбку. Сверкнуло молочной белизной, неожиданной для женщин этой местности, молодое упругое тело, пригнутые к груди колени, крутая линия бедер.
– Эх, хороша, сучка! – завистливо крикнул кто-то из толпы вояк. – Ух, я бы ее…
Между тем один боец сел с размаху на лицо Айны, придавив его к земле, и стал жестоко мять, щипать небольшие твердые груди. Другой трясущимися руками приспустил свои штаны и навалился сверху, стараясь ухватить ее ноги под колени. Айна страшно напряглась, изо всех сил сжимая бедра. Насильник, нервно выругавшись, немного отстранился, сильно ударил жертву кулаком в живот – женщина обмякла. Бородач, вильнув тазом, резко раздвинул ее ноги, ухватил их под коленками, согнул, всей тяжестью навалился, стал ерзать волосатым задом, что-то злобно бормоча – вот так вот, с ходу, не получалось. Освободил одну руку, полез ею через бедро задыхавшейся женщины, покопался немного, затем, на секунду выгнувшись дугой, принялся резко дергать тазом, яростно рыча…
В ужасе застыла толпа. Страшно кричал Аюб, намертво привязанный к дереву, бился головой о шершавый ствол, кусая до крови помертвевшие губы. Дед его, рванувшийся было вперед, был сбит с ног мощным ударом в пах…
Артур неотрывно следил за ритмичными движениями боевика, насиловавшего Айну. Вскоре тот крикнул, стиснув зубы, и перестал дергаться, издавая удовлетворенное мычание, судорожно вздрагивая волосатым задом. Его место тут же занял другой…
Где-то громыхнул, преодолевая звуковой барьер, пассажирский лайнер. Где-то в эту минуту решались судьбы человечества, заседали конференции, проходили презентации новейших технологий, дети в школах слушали, затаив дыхание, о прекрасной любви Ромео и Джульетты…
А здесь, под бездонно-чистым небом гор, прямо перед мужем, на глазах всего села зверски показательно насиловали семнадцатилетнюю женщину, женщиной-то ставшую две недели назад, еще недавно прятавшую в портфель тряпичную куклу перед уходом в школу…
– Что? – недовольно спросил Артур, заметив, что четвертый боевик, пристроившийся было между ног Айны, в растерянности оглянулся на него и полез застегивать штаны. – Тебе что – особое приглашение нужно?
– Она не дышит, – почему-то шепотом сказал боевик и столкнул того, кто все это время сидел на голове женщины. – Умерла…
Артур приблизился и несколько секунд всматривался в нагое тело, все в кровоподтеках, безжизненно распластавшееся на земле. Лицо женщины посинело, между растрескавшихся губ торчал крепко прикушенный, почерневший кончик языка.
– Ну, извини, брат… – обернулся Артур к Аюбу, который висел на веревках в полусознательном состоянии, качая окровавленной головой, разбитой о ствол дерева и издавая протяжные стоны. – Твоей жене не хватило воздуха – бывает! А теперь – давайте деда.
Боевики подтащили старика к привязанному Аюбу, поставили рядом с деревом. Дед что-то бормотал про себя, бездумно глядя на небо, иногда поднимая руки и вопросительно восклицая – должно быть, беседовал с Аллахом, полагая после пережитого, что уже находится ТАМ…
Артур что-то буркнул молодому лысому парню, стоявшему за его спиной. Тот криво ухмыльнулся, повесил автомат на плечо и достал из ножен тяжелый длинный тесак.
– Ай, Аюб! Подними глаза, брат! – Артур подергал Аюба за волосы.
Тот открыл глаза, глядя перед собой мутным взором. – Посмотри – вот дед, старейшина твоего рода. Отца твоего, жаль, нет здесь, но ничего, и этот сойдет… Давай!
– Хек-кк… – лысый оскалил зубы, резко махнул тесаком. Кровь фонтаном брызнула в лицо Аюба, дико закричали женщины. Немного постояв в том положении, в котором его застиг удар, обезглавленное тело старика упало к ногам опозоренного мужа.
Артур подошел вплотную к Аюбу, взял его за волосы, приподнял лицо вверх. Некоторое время пристально всматривался – старался уловить выражение потухших глаз своего бывшего кровного брата. Как будто хотел постичь, какова глубина его скорби, равна ли величина страданий его собственным…
– Программа выполнена, брат, – устало процедил командир боевиков.
– Теперь все. Мы уходим. Но знаешь – эта война будет длиться долго, возможно, вечно. – Он подошел к толпе и погладил по голове раненого пацана, который от боли потерял сознание и теперь, казалось, мирно спал на руках у матери. – Кто поручится, что вот это милое дитя, которое сейчас пока ничего не соображает, не вырастет в свирепого волка и не будет стрелять в нас? Или ставить мины на наших дорогах? Да никто! Никто не поручится – скорее наоборот… Нельзя оставлять корни сорняков. На благодатной почве они, как правило, дают прекрасные всходы… Оружие к бою!!!
Боевики суетливо разобрались в цепь. Клацнули затворы. Единый крик ужаса застыл на губах обреченных.
– ОГОНЬ!!!
Через несколько секунд все было кончено. Несколько человек, перешагивая через неподвижные тела, сноровисто достреливали тех, кто подавал признаки жизни.
– По машинам! – крикнул Артур, проследив за результатами работы своей команды.
Убедившись, что его люди побежали к заурчавшим «бэтээрам», командир подошел к Аюбу, склонился к бессильно повисшему на веревках бывшему другу и выдернул из ножен узкий кинжал с красиво инкрустированным лезвием.