Страница:
князя Щербатова, еще в начале июля решилась отозвать его и поручить главное
начальство над войском князю Голицыну. Курьер, ехавший с сим указом,
остановлен был в Нижнем-Новагороде по причине небезопасности дороги. Когда
же государыня узнала о взятии Казани и о перенесении бунта за Волгу, тогда
она уже думала сама ехать в край, где усиливалось бедствие и опасность, и
лично предводительствовать войском. Граф Никита Иванович Панин успел
уговорить ее оставить сие намерение. Императрица не знала, кому предоставить
спасение отечества. В сие время вельможа, удаленный от двора и, подобно
Бибикову, бывший в немилости, граф Петр Иванович Панин 5, сам вызвался
принять на себя подвиг, не довершенный его предшественником. Екатерина с
признательностию увидела усердие благородного своего подданного, и граф
Панин, в то время как, вооружив своих крестьян и дворовых, готовился идти
навстречу Пугачеву, получил в своей деревне повеление принять главное
начальство над губерниями, где свирепствовал мятеж, и над войсками, туда
посланными. Таким образом, покоритель Бендер пошел войною противу простого
казака, четыре года тому назад безвестно служившего в рядах войска,
вверенного его начальству.
20 июля Пугачев под Курмышем переправился вплавь через Суру. Дворяне и
чиновники бежали. Чернь встретила его на берегу с образами и хлебом. Ей
прочтен возмутительный манифест. Инвалидная команда приведена была к
Пугачеву. Майор Юрлов, начальник оной, и унтер-офицер, коего имя, к
сожалению, не сохранилось, одни не захотели присягнуть и в глаза обличали
самозванца. Их повесили и мертвых били нагайками. Вдова Юрлова спасена была
ее дворовыми людьми. Пугачев велел раздать чувашам казенное вино; повесил
несколько дворян, приведенных к нему крестьянами их, и пошел к Ядринску,
оставя город под начальством четырех яицких казаков и дав им в распоряжение
шестьдесят приставших к нему холопьев. Он оставил за собою малую шайку для
задержания графа Меллина. Михельсон, шедший к Арзамасу, отрядил Харина к
Ядринску, куда спешил и граф Меллин. Пугачев, узнав о том, обратился к
Алатырю; но, прикрывая свое движение, послал к Ядринску шайку, которая и
была отбита воеводою и жителями, а после сего встречена графом Меллиным и
совсем рассеяна. Меллин поспешил к Алатырю; мимоходом освободил Курмыш, где
повесил нескольких мятежников, а казака, назвавшегося воеводою, взял с
собою, как языка. Офицеры инвалидной команды, присягнувшие самозванцу,
оправдывались тем, что присяга дана была ими не от искреннего сердца, но для
наблюдения интереса ее императорского величества. "А что мы, - писали они
Ступишину, - перед богом и всемилостивейшею государынею нашей нарушили
присягу и тому злодею присягали, в том приносим наше христианское покаяние и
слезно просим отпущения сего нашего невольного греха, ибо не иное нас к сему
привело, как смертный страх". Двадцать человек подписали сие постыдное
извинение.
Пугачев стремился с необыкновенною быстротою, отряжая во все стороны
свои шайки. Не знали, в которой находился он сам. Настичь его было
невозможно: он скакал проселочными дорогами, забирая свежих лошадей, и
оставлял за собою возмутителей, которые в числе двух, трех и не более пяти
разъезжали безопасно по селениям и городам, набирая всюду новые шайки. Трое
из них явились в окрестностях Нижнего-Новагорода; крестьяне Демидова связали
их и представили Ступишину. Он велел их повесить на барках и пустить вниз по
Волге, мимо бунтующих берегов.
27 июля Пугачев вошел в Саранск. Он был встречен не только черным
народом, но духовенством и купечеством... Триста человек дворян всякого пола
и возраста были им тут повешены; крестьяне и дворовые люди стекались к нему
толпами. Он выступил из города 30-го. На другой день Меллин вошел в Саранск,
взял под караул прапорщика Шахмаметева, посаженного в воеводы от самозванца,
также и других важных изменников духовного и дворянского звания, а черных
людей велел высечь плетьми под виселицею.
Михельсон из Арзамаса устремился за Пугачевым. Муфель из Симбирска
спешил ему же навстречу, Меллин шел по его пятам. Таким образом три отряда
окружали Пугачева. Князь Щербатов с нетерпением ожидал прибытия войск из
Башкирии, дабы отправить подкрепление действующим отрядам, и сам хотел
спешить за ними; но, получа указ от 8 июля, сдал начальство князю Голицыну и
отправился в Петербург.
Между тем Пугачев приближился к Пензе. Воевода Всеволожский несколько
времени держал чернь в повиновении и дал время дворянам спастись. Пугачев
явился перед городом. Жители вышли к нему навстречу с иконами и хлебом и
пали пред ним на колени. Пугачев въехал в Пензу. Всеволожский, оставленный
городским войском, заперся в своем доме с двенадцатью дворянами и решился
защищаться. Дом был зажжен; храбрый Всеволожский погиб со своими товарищами;
казенные и дворянские дома были ограблены. Пугачев посадил в воеводы
господского мужика и пошел к Саратову.
Узнав о взятии Пензы, саратовское начальство стало делать свои
распоряжения.
В Саратове находился тогда Державин. Он отряжен был (как мы уже видели)
в село Малыковку, дабы оттуда пресечь дорогу Пугачеву в случае побега его на
Иргиз. Державин, известясь о сношениях Пугачева с киргиз-кайсаками, успел
отрезать их от кочующих орд по рекам Узеням и намеревался идти на
освобождение Яицкого городка; но был предупрежден генералом Мансуровым. В
конце июля прибыл он в Саратов, где чин гвардии поручика, резкий ум и пылкий
характер доставили ему важное влияние на общее мнение.
1 августа Державин, обще с главным судией конторы Опекунства колонистов
Лодыжинским, потребовал саратовского коменданта Бошняка для совещания о
мерах, кои должно было предпринять в настоящих обстоятельствах. Державин
утверждал, что около конторских магазинов, внутри города, должно было
сделать укрепления, перевезти туда казну, лодки на Волге сжечь, по берегу
расставить батареи и идти навстречу Пугачеву. Бошняк не соглашался оставить
свою крепость и хотел держаться за городом. Спорили, горячились - и
Державин, вышед из себя, предлагал арестовать коменданта. Бошняк остался
неколебим, повторяя, что он вверенной ему крепости и божиих церквей покинуть
на расхищение не хочет. Державин, оставя его, приехал в магистрат;
предложил, чтобы все обыватели поголовно явились на земляную работу к месту,
назначенному Лодыжинским. Бошняк жаловался, но никто его не слушал.
Памятником сих споров осталось язвительное письмо Державина к упрямому
коменданту 6.
4 августа узнали в Саратове, что Пугачев выступил из Пензы и
приближается к Петровску. Державин потребовал отряд донских казаков и
пустился с ними в Петровск, дабы вывезти оттуда казну, порох и пушки. Но,
подъезжая к городу, услышал он колокольный звон и увидел передовые толпы
мятежников, вступающие в город, и духовенство, вышедшее к ним навстречу с
образами и хлебом. Он поехал вперед с есаулом и двумя казаками и, видя, что
более делать было нечего, пустился с ними обратно к Саратову. Отряд его
остался на дороге, ожидая Пугачева. Самозванец к ним подъехал в
сопровождении своих сообщников. Они приняли его, стоя на коленах. Услыша от
них о гвардейском офицере, Пугачев тут же переменил лошадь и, взяв в руки
дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за ним в погоню. Один из казаков,
сопровождавших Державина, был заколот Пугачевым. Державин успел добраться до
Саратова, откуда на другой день выехал вместе с Лодыжинским, оставя защиту
города на попечение осмеянного им Бошняка 7.
5 августа Пугачев пошел к Саратову. Войско его состояло из трехсот
яицких казаков и ста пятидесяти донских, приставших к нему накануне, и тысяч
до десяти калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских крестьян, холопьев
и всякой сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные шли с
топорами, вилами и дубинами. Пушек было у него тринадцать.
6-го Пугачев пришел к Саратову и остановился в трех верстах от города.
Бошняк отрядил саратовских казаков для поимки языка; но они передались
Пугачеву. Между тем обыватели тайно подослали к самозванцу купца Кобякова с
изменническими предложениями. Бунтовщики подъехали к самой крепости,
разговаривая с солдатами. Бошняк велел стрелять. Тогда жители,
предводительствуемые городским головою Протопоповым, явно возмутились и
приступили к Бошняку, требуя, чтоб он не начинал сражения и ожидал
возвращения Кобякова. Бошняк спросил: как осмелились они без его ведома
вступить в переговоры с самозванцем? Они продолжали шуметь. Между тем
Кобяков возвратился с возмутительным письмом. Бошняк, выхватив его из рук
изменника, разорвал и растоптал, а Кобякова велел взять под караул. Купцы
пристали к нему с просьбами и угрозами, и Бошняк принужден был им уступить и
освободить Кобякова. Он, однако, приготовился к обороне. В это время Пугачев
занял Соколову гору, господствующую над Саратовом, поставил батарею и начал
по городу стрелять. По первому выстрелу крепостные казаки и обыватели
разбежались. Бошняк велел выпалить из мортиры; но бомба упала в пятидесяти
саженях. Он обошел свое войско и всюду увидел уныние: однако не терял своей
бодрости. Мятежники напали на крепость. Он открыл огонь и уже успел их
отразить, как вдруг триста артиллеристов, выхватя из-под пушек клинья и
фитили, выбежали из крепости и передались. В это время сам Пугачев кинулся с
горы на крепость. Тогда Бошняк с одним саратовским баталионом решился
продраться сквозь толпы мятежников. Он приказал майору Салманову выступить с
первой половиною баталиона; но, заметя в нем робость или готовность
изменить, отрешил его от начальства. Майор Бутырин заступился за него, и
Бошняк вторично оказал слабость: он оставил Салманова при его месте и,
обратясь ко второй половине баталиона, приказал распускать знамена и
выходить из укреплений. В сию минуту Салманов передался, и Бошняк остался с
шестидесятью человеками офицеров и солдат. Храбрый Бошняк с этой горстию
людей выступил из крепости и целые шесть часов сряду шел, пробиваясь сквозь
бесчисленные толпы разбойников. Ночь прекратила сражение. Бошняк достиг
берегов Волги. Казну и канцелярские дела отправил рекою в Астрахань, а сам
11 августа благополучно прибыл в Царицын.
Мятежники, овладев Саратовом, выпустили колодников, отворили хлебные и
соляные амбары, разбили кабаки и разграбили дома. Пугачев повесил всех
дворян, попавшихся в его руки, и запретил хоронить тела; назначил в
коменданты города казацкого пятидесятника Уфимцева и 9 августа в полдень
выступил из города. - 11-го в разоренный Саратов прибыл Муфель, а 14-го
Михельсон. Оба, соединясь, поспешили вслед за Пугачевым.
Пугачев следовал по течению Волги. Иностранцы, тут поселенные, большею
частию бродяги и негодяи, все к нему присоединились, возмущенные польским
конфедератом (неизвестно кем по имени, только не Пулавским; последний уже
тогда отстал от Пугачева, негодуя на его зверскую свирепость). Пугачев
составил из них гусарский полк. Волжские казаки перешли также на его
сторону.
Таким образом Пугачев со дня на день усиливался. Войско его состояло
уже из двадцати тысяч. Шайки его наполняли губернии Нижегородскую,
Воронежскую и Астраханскую. Беглый холоп Евсигнеев, назвавшись также Петром
III, взял Инсару, Троицк, Наровчат и Керенск, повесил воевод и дворян и
везде учредил свое правление. Разбойник Фирска подступил под Симбирск, убив
в сражении полковника Рычкова, заступившего место Чернышева, погибшего под
Оренбургом при начале бунта; гарнизон изменил ему. Симбирск был спасен,
однако ж, прибытием полковника Обернибесова. Фирска наполнил окрестности
убийствами и грабежами. Верхний и Нижний Ломов были ограблены и сожжены
другими злодеями. Состояние сего обширного края было ужасно. Дворянство
обречено было погибели. Во всех селениях на воротах барских дворов висели
помещики или их управители 8. Мятежники и отряды, их преследующие, отымали у
крестьян лошадей, запасы и последнее имущество. Правление было повсюду
пресечено. Народ не знал, кому повиноваться. На вопрос: кому вы веруете?
Петру Федоровичу или Екатерине Алексеевне? - мирные люди не смели отвечать,
не зная, какой стороне принадлежали вопрошатели.
13 августа Пугачев приблизился к Дмитриевску (Камышенке). Его встретил
майор Диц с пятьюстами гарнизонных солдат, тысячью донских казаков и
пятьюстами калмыков, предводительствуемых князьями Дундуковым и Дербетевым.
Сражение завязалось. Калмыки разбежались при первом пушечном выстреле.
Казаки дрались храбро и доходили до самых пушек, но были отрезаны и
передались. Диц был убит. Гарнизонные солдаты со всеми пушками были взяты.
Пугачев ночевал на месте сражения; на другой день занял Дубовку и двинулся к
Царицыну.
В сем городе, хорошо укрепленном, начальствовал полковник Цыплетев. С
ним находился храбрый Бошняк. 21 августа Пугачев подступил с обыкновенной
дерзостию. Отбитый с уроном, он удалился за восемь верст от крепости. Против
него выслали полторы тысячи донских казаков; но только четыреста
возвратились: остальные передались.
На другой день Пугачев подступил к городу со стороны Волги и был опять
отбит Бошняком. Между тем услышал он о приближении отрядов и поспешно стал
удаляться к Сарепте.
Михельсон, Муфель и Меллин прибыли 20-го в Дубовку, а 22-го вступили в
Царицын.
Пугачев бежал по берегу Волги. Тут он встретил астронома Ловица и
спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил
небесных, он велел его повесить поближе к звездам. Адъюнкт Иноходцев, бывший
тут же, успел убежать.
Пугачев отдыхал в Сарепте целые сутки, скрываясь в своем шатре с двумя
наложницами 9. Семейство его находилось тут же. Он пустился вниз к Черному
Яру. Михельсон шел по его пятам. Наконец 25-го на рассвете он настигнул
Пугачева в ста пяти верстах от Царицына.
Пугачев стоял на высоте между двумя дорогами. Михельсон ночью обошел
его и стал противу мятежников. Утром Пугачев опять увидел перед собою своего
грозного гонителя; но не смутился, а смело пошел на Михельсона, отрядив свою
пешую сволочь противу донских и чугуевских казаков, стоящих по обоим крылам
отряда. Сражение продолжалось недолго. Несколько пушечных выстрелов
расстроили мятежников. Михельсон на них ударил. Они бежали, брося пушки и
весь обоз. Пугачев, переправясь через мост, напрасно старался их удержать;
он бежал вместе с ними. Их били и преследовали сорок верст. Пугачев потерял
до четырех тысяч убитыми и до семи тысяч взятыми в плен. Остальные
рассеялись. Пугачев в семидесяти верстах от места сражения переплыл Волгу
выше Черноярска на четырех лодках и ушел на луговую сторону, не более как с
тридцатью казаками. Преследовавшая его конница опоздала четвертью часа.
Беглецы, не успевшие переправиться на лодках, бросились вплавь и перетонули.
Сие поражение было последним и решительным. Граф Панин, прибывший в то
время в Керенск, послал в Петербург радостное известие, отдав в донесении
своем полную справедливость быстроте, искусству и храбрости Михельсона.
Между тем новое важное лицо является на сцене действия: Суворов прибыл в
Царицын.
Еще при жизни Бибикова государственная коллегия, видя важность
возмущения, вызывала Суворова, который в то время находился под стенами
Силистрии; но граф Румянцов не пустил его, дабы не подать Европе слишком
великого понятия о внутренних беспокойствах государства. Такова была слава
Суворова! По окончании же войны Суворов получил повеление немедленно ехать в
Москву к князю Волконскому для принятия дальнейших препоручений. Он свиделся
с графом Паниным в его деревне и явился в отряде Михельсона несколько дней
после последней победы. Суворов имел от графа Панина предписание начальникам
войск и губернаторам - исполнять все его приказания. Он принял начальство
над Михельсоновым отрядом, посадил пехоту на лошадей, отбитых у Пугачева, и
в Царицыне переправился через Волгу. В одной из бунтовавших деревень он взял
под видом наказания пятьдесят пар волов и с сим запасом углубился в
пространную степь, где нет ни леса, ни воды и где днем должно было ему
направлять путь свой по солнцу, а ночью по звездам.
Пугачев скитался по той же степи. Войска отовсюду окружали его; Меллин
и Муфель, также перешедшие через Волгу, отрезывали ему дорогу к северу;
легкий полевой отряд шел ему навстречу из Астрахани; князь Голицын и
Мансуров преграждали его от Яика; Дундуков с своими калмыками рыскал по
степи; разъезды учреждены были от Гурьева до Саратова и от Черного до
Красного Яра. Пугачев не имел средств выбраться из сетей, его стесняющих.
Его сообщники, с одной стороны видя неминуемую гибель, а с другой - надежду
на прощение, стали сговариваться и решились выдать его правительству.
Пугачев хотел идти к Каспийскому морю, надеясь как-нибудь пробраться в
киргиз-кайсацкие степи. Казаки на то притворно согласились; но, сказав, что
хотят взять с собою жен и детей, повезли его на Узени, обыкновенное убежище
тамошних преступников и беглецов. 14 сентября они прибыли в селения тамошних
староверов. Тут произошло последнее совещание. Казаки, не согласившиеся
отдаться в руки правительства, рассеялись. Прочие пошли ко ставке Пугачева.
Пугачев сидел один в задумчивости. Оружие его висело в стороне. Услыша
вошедших казаков, он поднял голову и спросил, чего им надобно? Они стали
говорить о своем отчаянном положении и между тем, тихо подвигаясь, старались
загородить его от висевшего оружия. Пугачев начал опять их уговаривать идти
к Гурьеву городку. Казаки отвечали, что они долго ездили за ним и что уже
ему пора ехать за ними. "Что же? - сказал Пугачев, - вы хотите изменить
своему государю?" - "Что делать!" - отвечали казаки и вдруг на него
кинулись. Пугачев успел от них отбиться. Они отступили на несколько шагов.
"Я давно видел вашу измену", - сказал Пугачев и, подозвав своего любимца,
илецкого казака Творогова, протянул ему свои руки и сказал: "вяжи!".
Творогов хотел ему окрутить локти назад. Пугачев не дался. "Разве я
разбойник?" - говорил он гневно. Казаки посадили его верхом и повезли к
Яицкому городку. Во всю дорогу Пугачев им угрожал местью великого князя.
Однажды нашел он способ высвободить руки, выхватил саблю и пистолет, ранил
выстрелом одного из казаков и закричал, чтобы вязали изменников. Но никто
уже его не слушал. Казаки, подъехав к Яицкому городку, послали уведомить о
том коменданта. Казак Харчев и сержант Бардовский высланы были к ним
навстречу, приняли Пугачева, посадили его в колодку и привезли в город,
прямо к гвардии капитан поручику Маврину, члену следственной комиссии 10.
Маврин допросил самозванца. Пугачев с первого слова открылся ему. "Богу
было угодно, - сказал он, - наказать Россию через мое окаянство". - Велено
было жителям собраться на городскую площадь; туда приведены были и
бунтовщики, содержащиеся в оковах. Маврин вывел Пугачева и показал его
народу. Все узнали его; бунтовщики потупили голову. Пугачев громко стал их
уличать и сказал: "Вы погубили меня; вы несколько дней сряду меня упрашивали
принять на себя имя покойного великого государя; я долго отрицался, а когда
и согласился, то все, что ни делал, было с вашей воли и согласия; вы же
поступали часто без ведома моего и даже вопреки моей воли". Бунтовщики не
отвечали ни слова.
Суворов между тем прибыл на Узени и узнал от пустынников, что Пугачев
был связан его сообщниками и что они повезли его к Яицкому городку. Суворов
поспешил туда же. Ночью сбился он с дороги и нашел на огни, раскладенные в
степи ворующими киргизами. Суворов на них напал и прогнал, потеряв несколько
человек и между ими своего адъютанта Максимовича. Через несколько дней
прибыл он в Яицкий городок. Симонов сдал ему Пугачева. Суворов с
любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и
намерениях и повез его в Симбирск, куда должен был приехать и граф Панин.
Пугачев сидел в деревянной клетке на двухколесной телеге. Сильный отряд
при двух пушках окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах
(во сте сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал
Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном,
резвым и смелым мальчиком, и во всю ночь Суворов сам их караулил. В
Коспорье, против Самары, ночью, в волновую погоду, Суворов переправился
через Волгу и пришел в Симбирск в начале октября.
Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на
крыльце, окруженный своим штабом. "Кто ты таков?" - спросил он у самозванца.
"Емельян Иванов Пугачев", - отвечал тот. "Как же смел ты, вор, назваться
государем?" - продолжал Панин. "Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами
и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а
ворон-то еще летает". - Надобно знать, что яицкие бунтовщики в опровержение
общей молвы распустили слух, что между ими действительно находился некто
Пугачев, но что он с государем Петром III, ими предводительствующим, ничего
общего не имеет. Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ,
столпившийся около двора, ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него
клок бороды. Пугачев стал на колени и просил помилования. Он посажен был под
крепкий караул, скованный по рукам и по ногам, с железным обручем около
поясницы, на цепи, привинченной к стене. Академик Рычков, отец убитого
симбирского коменданта, видел его тут и описал свое свидание. Пугачев ел уху
на деревянном блюде. Увидя Рычкова, он сказал ему: "Добро пожаловать", - и
пригласил его с ним отобедать. "Из чего, - пишет академик, - я познал его
подлый дух". Рычков спросил его, как мог он отважиться на такие великие
злодеяния? - Пугачев отвечал: "Виноват пред богом и государыней, но буду
стараться заслужить все мои вины". И подтверждал слова свои божбою (по
подлости своей, опять замечает Рычков). Говоря о своем сыне, Рычков не мог
удержаться от слез; Пугачев, глядя на него, сам заплакал.
Наконец Пугачева отправили в Москву, где участь его должна была
решиться 11. Его везли в зимней кибитке на переменных обывательских лошадях;
гвардии капитан Галахов и капитан Повало-Швейковский, несколько месяцев пред
сим бывший в плену у самозванца, сопровождали его. Он был в оковах. Солдаты
кормили его из своих рук и говорили детям, которые теснились около его
кибитки: "Помните, дети, что вы видели Пугачева". Старые люди еще
рассказывают о его смелых ответах на вопросы проезжих господ. Во всю дорогу
он был весел и спокоен. В Москве встречен он был многочисленным народом,
недавно ожидавшим его с нетерпением и едва усмиренным поимкою грозного
злодея. Он был посажен на Монетный двор, где с утра до ночи, в течение двух
месяцев, любопытные могли видеть славного мятежника, прикованного к стене и
еще страшного в самом бессилии. Рассказывают, что многие женщины падали в
обморок от его огненного взора и грозного голоса. Перед судом он оказал
неожиданную слабость духа 12. Принуждены были постепенно приготовить его к
услышанию смертного приговора. Пугачев и Перфильев приговорены были к
четвертованию; Чика - к отсечению головы; Шигаев, Падуров и Торнов - к
виселице; осьмнадцать человек - к наказанию кнутом и к ссылке на каторжную
работу. - Казнь Пугачева и его сообщников совершилась в Москве 10 января
1775 года. С утра бесчисленное множество народа столпилось на Болоте, где
воздвигнут был высокий намост. На нем сидели палачи и пили вино в ожидании
жертв. Около намоста стояли три виселицы. Кругом выстроены были пехотные
полки. Офицеры были в шубах по причине жестокого мороза. Кровли домов и
лавок усеяны были людьми; низкая площадь и ближние улицы заставлены каретами
и колясками. Вдруг все заколебалось и зашумело; закричали: "Везут, везут!"
Вслед за отрядом кирасир ехали сани с высоким амвоном. На нем с открытою
головою сидел Пугачев, насупротив его духовник. Тут же находился чиновник
Тайной экспедиции. Пугачев, пока его везли, кланялся на обе стороны. За
санями следовала еще конница и шла толпа прочих осужденных. Очевидец (в то
время едва вышедший из отрочества, ныне старец, увенчанный славою поэта и
государственного мужа) описывает следующим образом кровавое позорище:
"Сани остановились против крыльца лобного места. Пугачев и любимец его
Перфильев в препровождении духовника и двух чиновников едва взошли на
эшафот, раздалось повелительное слово: на караул, и один из чиновников начал
читать манифест. Почти каждое слово до меня доходило.
При произнесении чтецом имени и прозвища главного злодея, также и
станицы, где он родился, обер-полицеймейстер спрашивал его громко: "Ты ли
донской казак, Емелька Пугачев?" Он столь же громко ответствовал: "Так,
государь, я донской казак, Зимовейской станицы, Емелька Пугачев". Потом, во
все продолжение чтения манифеста, он, глядя на собор, часто крестился, между
тем как сподвижник его Перфильев, немалого роста, сутулый, рябой и
свиреповидный, стоял неподвижно, потупя глаза в землю. По прочтении
манифеста духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с
эшафота. Читавший манифест последовал за ним. Тогда Пугачев сделал с
крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с
начальство над войском князю Голицыну. Курьер, ехавший с сим указом,
остановлен был в Нижнем-Новагороде по причине небезопасности дороги. Когда
же государыня узнала о взятии Казани и о перенесении бунта за Волгу, тогда
она уже думала сама ехать в край, где усиливалось бедствие и опасность, и
лично предводительствовать войском. Граф Никита Иванович Панин успел
уговорить ее оставить сие намерение. Императрица не знала, кому предоставить
спасение отечества. В сие время вельможа, удаленный от двора и, подобно
Бибикову, бывший в немилости, граф Петр Иванович Панин 5, сам вызвался
принять на себя подвиг, не довершенный его предшественником. Екатерина с
признательностию увидела усердие благородного своего подданного, и граф
Панин, в то время как, вооружив своих крестьян и дворовых, готовился идти
навстречу Пугачеву, получил в своей деревне повеление принять главное
начальство над губерниями, где свирепствовал мятеж, и над войсками, туда
посланными. Таким образом, покоритель Бендер пошел войною противу простого
казака, четыре года тому назад безвестно служившего в рядах войска,
вверенного его начальству.
20 июля Пугачев под Курмышем переправился вплавь через Суру. Дворяне и
чиновники бежали. Чернь встретила его на берегу с образами и хлебом. Ей
прочтен возмутительный манифест. Инвалидная команда приведена была к
Пугачеву. Майор Юрлов, начальник оной, и унтер-офицер, коего имя, к
сожалению, не сохранилось, одни не захотели присягнуть и в глаза обличали
самозванца. Их повесили и мертвых били нагайками. Вдова Юрлова спасена была
ее дворовыми людьми. Пугачев велел раздать чувашам казенное вино; повесил
несколько дворян, приведенных к нему крестьянами их, и пошел к Ядринску,
оставя город под начальством четырех яицких казаков и дав им в распоряжение
шестьдесят приставших к нему холопьев. Он оставил за собою малую шайку для
задержания графа Меллина. Михельсон, шедший к Арзамасу, отрядил Харина к
Ядринску, куда спешил и граф Меллин. Пугачев, узнав о том, обратился к
Алатырю; но, прикрывая свое движение, послал к Ядринску шайку, которая и
была отбита воеводою и жителями, а после сего встречена графом Меллиным и
совсем рассеяна. Меллин поспешил к Алатырю; мимоходом освободил Курмыш, где
повесил нескольких мятежников, а казака, назвавшегося воеводою, взял с
собою, как языка. Офицеры инвалидной команды, присягнувшие самозванцу,
оправдывались тем, что присяга дана была ими не от искреннего сердца, но для
наблюдения интереса ее императорского величества. "А что мы, - писали они
Ступишину, - перед богом и всемилостивейшею государынею нашей нарушили
присягу и тому злодею присягали, в том приносим наше христианское покаяние и
слезно просим отпущения сего нашего невольного греха, ибо не иное нас к сему
привело, как смертный страх". Двадцать человек подписали сие постыдное
извинение.
Пугачев стремился с необыкновенною быстротою, отряжая во все стороны
свои шайки. Не знали, в которой находился он сам. Настичь его было
невозможно: он скакал проселочными дорогами, забирая свежих лошадей, и
оставлял за собою возмутителей, которые в числе двух, трех и не более пяти
разъезжали безопасно по селениям и городам, набирая всюду новые шайки. Трое
из них явились в окрестностях Нижнего-Новагорода; крестьяне Демидова связали
их и представили Ступишину. Он велел их повесить на барках и пустить вниз по
Волге, мимо бунтующих берегов.
27 июля Пугачев вошел в Саранск. Он был встречен не только черным
народом, но духовенством и купечеством... Триста человек дворян всякого пола
и возраста были им тут повешены; крестьяне и дворовые люди стекались к нему
толпами. Он выступил из города 30-го. На другой день Меллин вошел в Саранск,
взял под караул прапорщика Шахмаметева, посаженного в воеводы от самозванца,
также и других важных изменников духовного и дворянского звания, а черных
людей велел высечь плетьми под виселицею.
Михельсон из Арзамаса устремился за Пугачевым. Муфель из Симбирска
спешил ему же навстречу, Меллин шел по его пятам. Таким образом три отряда
окружали Пугачева. Князь Щербатов с нетерпением ожидал прибытия войск из
Башкирии, дабы отправить подкрепление действующим отрядам, и сам хотел
спешить за ними; но, получа указ от 8 июля, сдал начальство князю Голицыну и
отправился в Петербург.
Между тем Пугачев приближился к Пензе. Воевода Всеволожский несколько
времени держал чернь в повиновении и дал время дворянам спастись. Пугачев
явился перед городом. Жители вышли к нему навстречу с иконами и хлебом и
пали пред ним на колени. Пугачев въехал в Пензу. Всеволожский, оставленный
городским войском, заперся в своем доме с двенадцатью дворянами и решился
защищаться. Дом был зажжен; храбрый Всеволожский погиб со своими товарищами;
казенные и дворянские дома были ограблены. Пугачев посадил в воеводы
господского мужика и пошел к Саратову.
Узнав о взятии Пензы, саратовское начальство стало делать свои
распоряжения.
В Саратове находился тогда Державин. Он отряжен был (как мы уже видели)
в село Малыковку, дабы оттуда пресечь дорогу Пугачеву в случае побега его на
Иргиз. Державин, известясь о сношениях Пугачева с киргиз-кайсаками, успел
отрезать их от кочующих орд по рекам Узеням и намеревался идти на
освобождение Яицкого городка; но был предупрежден генералом Мансуровым. В
конце июля прибыл он в Саратов, где чин гвардии поручика, резкий ум и пылкий
характер доставили ему важное влияние на общее мнение.
1 августа Державин, обще с главным судией конторы Опекунства колонистов
Лодыжинским, потребовал саратовского коменданта Бошняка для совещания о
мерах, кои должно было предпринять в настоящих обстоятельствах. Державин
утверждал, что около конторских магазинов, внутри города, должно было
сделать укрепления, перевезти туда казну, лодки на Волге сжечь, по берегу
расставить батареи и идти навстречу Пугачеву. Бошняк не соглашался оставить
свою крепость и хотел держаться за городом. Спорили, горячились - и
Державин, вышед из себя, предлагал арестовать коменданта. Бошняк остался
неколебим, повторяя, что он вверенной ему крепости и божиих церквей покинуть
на расхищение не хочет. Державин, оставя его, приехал в магистрат;
предложил, чтобы все обыватели поголовно явились на земляную работу к месту,
назначенному Лодыжинским. Бошняк жаловался, но никто его не слушал.
Памятником сих споров осталось язвительное письмо Державина к упрямому
коменданту 6.
4 августа узнали в Саратове, что Пугачев выступил из Пензы и
приближается к Петровску. Державин потребовал отряд донских казаков и
пустился с ними в Петровск, дабы вывезти оттуда казну, порох и пушки. Но,
подъезжая к городу, услышал он колокольный звон и увидел передовые толпы
мятежников, вступающие в город, и духовенство, вышедшее к ним навстречу с
образами и хлебом. Он поехал вперед с есаулом и двумя казаками и, видя, что
более делать было нечего, пустился с ними обратно к Саратову. Отряд его
остался на дороге, ожидая Пугачева. Самозванец к ним подъехал в
сопровождении своих сообщников. Они приняли его, стоя на коленах. Услыша от
них о гвардейском офицере, Пугачев тут же переменил лошадь и, взяв в руки
дротик, сам с четырьмя казаками поскакал за ним в погоню. Один из казаков,
сопровождавших Державина, был заколот Пугачевым. Державин успел добраться до
Саратова, откуда на другой день выехал вместе с Лодыжинским, оставя защиту
города на попечение осмеянного им Бошняка 7.
5 августа Пугачев пошел к Саратову. Войско его состояло из трехсот
яицких казаков и ста пятидесяти донских, приставших к нему накануне, и тысяч
до десяти калмыков, башкирцев, ясачных татар, господских крестьян, холопьев
и всякой сволочи. Тысяч до двух были кое-как вооружены, остальные шли с
топорами, вилами и дубинами. Пушек было у него тринадцать.
6-го Пугачев пришел к Саратову и остановился в трех верстах от города.
Бошняк отрядил саратовских казаков для поимки языка; но они передались
Пугачеву. Между тем обыватели тайно подослали к самозванцу купца Кобякова с
изменническими предложениями. Бунтовщики подъехали к самой крепости,
разговаривая с солдатами. Бошняк велел стрелять. Тогда жители,
предводительствуемые городским головою Протопоповым, явно возмутились и
приступили к Бошняку, требуя, чтоб он не начинал сражения и ожидал
возвращения Кобякова. Бошняк спросил: как осмелились они без его ведома
вступить в переговоры с самозванцем? Они продолжали шуметь. Между тем
Кобяков возвратился с возмутительным письмом. Бошняк, выхватив его из рук
изменника, разорвал и растоптал, а Кобякова велел взять под караул. Купцы
пристали к нему с просьбами и угрозами, и Бошняк принужден был им уступить и
освободить Кобякова. Он, однако, приготовился к обороне. В это время Пугачев
занял Соколову гору, господствующую над Саратовом, поставил батарею и начал
по городу стрелять. По первому выстрелу крепостные казаки и обыватели
разбежались. Бошняк велел выпалить из мортиры; но бомба упала в пятидесяти
саженях. Он обошел свое войско и всюду увидел уныние: однако не терял своей
бодрости. Мятежники напали на крепость. Он открыл огонь и уже успел их
отразить, как вдруг триста артиллеристов, выхватя из-под пушек клинья и
фитили, выбежали из крепости и передались. В это время сам Пугачев кинулся с
горы на крепость. Тогда Бошняк с одним саратовским баталионом решился
продраться сквозь толпы мятежников. Он приказал майору Салманову выступить с
первой половиною баталиона; но, заметя в нем робость или готовность
изменить, отрешил его от начальства. Майор Бутырин заступился за него, и
Бошняк вторично оказал слабость: он оставил Салманова при его месте и,
обратясь ко второй половине баталиона, приказал распускать знамена и
выходить из укреплений. В сию минуту Салманов передался, и Бошняк остался с
шестидесятью человеками офицеров и солдат. Храбрый Бошняк с этой горстию
людей выступил из крепости и целые шесть часов сряду шел, пробиваясь сквозь
бесчисленные толпы разбойников. Ночь прекратила сражение. Бошняк достиг
берегов Волги. Казну и канцелярские дела отправил рекою в Астрахань, а сам
11 августа благополучно прибыл в Царицын.
Мятежники, овладев Саратовом, выпустили колодников, отворили хлебные и
соляные амбары, разбили кабаки и разграбили дома. Пугачев повесил всех
дворян, попавшихся в его руки, и запретил хоронить тела; назначил в
коменданты города казацкого пятидесятника Уфимцева и 9 августа в полдень
выступил из города. - 11-го в разоренный Саратов прибыл Муфель, а 14-го
Михельсон. Оба, соединясь, поспешили вслед за Пугачевым.
Пугачев следовал по течению Волги. Иностранцы, тут поселенные, большею
частию бродяги и негодяи, все к нему присоединились, возмущенные польским
конфедератом (неизвестно кем по имени, только не Пулавским; последний уже
тогда отстал от Пугачева, негодуя на его зверскую свирепость). Пугачев
составил из них гусарский полк. Волжские казаки перешли также на его
сторону.
Таким образом Пугачев со дня на день усиливался. Войско его состояло
уже из двадцати тысяч. Шайки его наполняли губернии Нижегородскую,
Воронежскую и Астраханскую. Беглый холоп Евсигнеев, назвавшись также Петром
III, взял Инсару, Троицк, Наровчат и Керенск, повесил воевод и дворян и
везде учредил свое правление. Разбойник Фирска подступил под Симбирск, убив
в сражении полковника Рычкова, заступившего место Чернышева, погибшего под
Оренбургом при начале бунта; гарнизон изменил ему. Симбирск был спасен,
однако ж, прибытием полковника Обернибесова. Фирска наполнил окрестности
убийствами и грабежами. Верхний и Нижний Ломов были ограблены и сожжены
другими злодеями. Состояние сего обширного края было ужасно. Дворянство
обречено было погибели. Во всех селениях на воротах барских дворов висели
помещики или их управители 8. Мятежники и отряды, их преследующие, отымали у
крестьян лошадей, запасы и последнее имущество. Правление было повсюду
пресечено. Народ не знал, кому повиноваться. На вопрос: кому вы веруете?
Петру Федоровичу или Екатерине Алексеевне? - мирные люди не смели отвечать,
не зная, какой стороне принадлежали вопрошатели.
13 августа Пугачев приблизился к Дмитриевску (Камышенке). Его встретил
майор Диц с пятьюстами гарнизонных солдат, тысячью донских казаков и
пятьюстами калмыков, предводительствуемых князьями Дундуковым и Дербетевым.
Сражение завязалось. Калмыки разбежались при первом пушечном выстреле.
Казаки дрались храбро и доходили до самых пушек, но были отрезаны и
передались. Диц был убит. Гарнизонные солдаты со всеми пушками были взяты.
Пугачев ночевал на месте сражения; на другой день занял Дубовку и двинулся к
Царицыну.
В сем городе, хорошо укрепленном, начальствовал полковник Цыплетев. С
ним находился храбрый Бошняк. 21 августа Пугачев подступил с обыкновенной
дерзостию. Отбитый с уроном, он удалился за восемь верст от крепости. Против
него выслали полторы тысячи донских казаков; но только четыреста
возвратились: остальные передались.
На другой день Пугачев подступил к городу со стороны Волги и был опять
отбит Бошняком. Между тем услышал он о приближении отрядов и поспешно стал
удаляться к Сарепте.
Михельсон, Муфель и Меллин прибыли 20-го в Дубовку, а 22-го вступили в
Царицын.
Пугачев бежал по берегу Волги. Тут он встретил астронома Ловица и
спросил, что он за человек. Услыша, что Ловиц наблюдал течение светил
небесных, он велел его повесить поближе к звездам. Адъюнкт Иноходцев, бывший
тут же, успел убежать.
Пугачев отдыхал в Сарепте целые сутки, скрываясь в своем шатре с двумя
наложницами 9. Семейство его находилось тут же. Он пустился вниз к Черному
Яру. Михельсон шел по его пятам. Наконец 25-го на рассвете он настигнул
Пугачева в ста пяти верстах от Царицына.
Пугачев стоял на высоте между двумя дорогами. Михельсон ночью обошел
его и стал противу мятежников. Утром Пугачев опять увидел перед собою своего
грозного гонителя; но не смутился, а смело пошел на Михельсона, отрядив свою
пешую сволочь противу донских и чугуевских казаков, стоящих по обоим крылам
отряда. Сражение продолжалось недолго. Несколько пушечных выстрелов
расстроили мятежников. Михельсон на них ударил. Они бежали, брося пушки и
весь обоз. Пугачев, переправясь через мост, напрасно старался их удержать;
он бежал вместе с ними. Их били и преследовали сорок верст. Пугачев потерял
до четырех тысяч убитыми и до семи тысяч взятыми в плен. Остальные
рассеялись. Пугачев в семидесяти верстах от места сражения переплыл Волгу
выше Черноярска на четырех лодках и ушел на луговую сторону, не более как с
тридцатью казаками. Преследовавшая его конница опоздала четвертью часа.
Беглецы, не успевшие переправиться на лодках, бросились вплавь и перетонули.
Сие поражение было последним и решительным. Граф Панин, прибывший в то
время в Керенск, послал в Петербург радостное известие, отдав в донесении
своем полную справедливость быстроте, искусству и храбрости Михельсона.
Между тем новое важное лицо является на сцене действия: Суворов прибыл в
Царицын.
Еще при жизни Бибикова государственная коллегия, видя важность
возмущения, вызывала Суворова, который в то время находился под стенами
Силистрии; но граф Румянцов не пустил его, дабы не подать Европе слишком
великого понятия о внутренних беспокойствах государства. Такова была слава
Суворова! По окончании же войны Суворов получил повеление немедленно ехать в
Москву к князю Волконскому для принятия дальнейших препоручений. Он свиделся
с графом Паниным в его деревне и явился в отряде Михельсона несколько дней
после последней победы. Суворов имел от графа Панина предписание начальникам
войск и губернаторам - исполнять все его приказания. Он принял начальство
над Михельсоновым отрядом, посадил пехоту на лошадей, отбитых у Пугачева, и
в Царицыне переправился через Волгу. В одной из бунтовавших деревень он взял
под видом наказания пятьдесят пар волов и с сим запасом углубился в
пространную степь, где нет ни леса, ни воды и где днем должно было ему
направлять путь свой по солнцу, а ночью по звездам.
Пугачев скитался по той же степи. Войска отовсюду окружали его; Меллин
и Муфель, также перешедшие через Волгу, отрезывали ему дорогу к северу;
легкий полевой отряд шел ему навстречу из Астрахани; князь Голицын и
Мансуров преграждали его от Яика; Дундуков с своими калмыками рыскал по
степи; разъезды учреждены были от Гурьева до Саратова и от Черного до
Красного Яра. Пугачев не имел средств выбраться из сетей, его стесняющих.
Его сообщники, с одной стороны видя неминуемую гибель, а с другой - надежду
на прощение, стали сговариваться и решились выдать его правительству.
Пугачев хотел идти к Каспийскому морю, надеясь как-нибудь пробраться в
киргиз-кайсацкие степи. Казаки на то притворно согласились; но, сказав, что
хотят взять с собою жен и детей, повезли его на Узени, обыкновенное убежище
тамошних преступников и беглецов. 14 сентября они прибыли в селения тамошних
староверов. Тут произошло последнее совещание. Казаки, не согласившиеся
отдаться в руки правительства, рассеялись. Прочие пошли ко ставке Пугачева.
Пугачев сидел один в задумчивости. Оружие его висело в стороне. Услыша
вошедших казаков, он поднял голову и спросил, чего им надобно? Они стали
говорить о своем отчаянном положении и между тем, тихо подвигаясь, старались
загородить его от висевшего оружия. Пугачев начал опять их уговаривать идти
к Гурьеву городку. Казаки отвечали, что они долго ездили за ним и что уже
ему пора ехать за ними. "Что же? - сказал Пугачев, - вы хотите изменить
своему государю?" - "Что делать!" - отвечали казаки и вдруг на него
кинулись. Пугачев успел от них отбиться. Они отступили на несколько шагов.
"Я давно видел вашу измену", - сказал Пугачев и, подозвав своего любимца,
илецкого казака Творогова, протянул ему свои руки и сказал: "вяжи!".
Творогов хотел ему окрутить локти назад. Пугачев не дался. "Разве я
разбойник?" - говорил он гневно. Казаки посадили его верхом и повезли к
Яицкому городку. Во всю дорогу Пугачев им угрожал местью великого князя.
Однажды нашел он способ высвободить руки, выхватил саблю и пистолет, ранил
выстрелом одного из казаков и закричал, чтобы вязали изменников. Но никто
уже его не слушал. Казаки, подъехав к Яицкому городку, послали уведомить о
том коменданта. Казак Харчев и сержант Бардовский высланы были к ним
навстречу, приняли Пугачева, посадили его в колодку и привезли в город,
прямо к гвардии капитан поручику Маврину, члену следственной комиссии 10.
Маврин допросил самозванца. Пугачев с первого слова открылся ему. "Богу
было угодно, - сказал он, - наказать Россию через мое окаянство". - Велено
было жителям собраться на городскую площадь; туда приведены были и
бунтовщики, содержащиеся в оковах. Маврин вывел Пугачева и показал его
народу. Все узнали его; бунтовщики потупили голову. Пугачев громко стал их
уличать и сказал: "Вы погубили меня; вы несколько дней сряду меня упрашивали
принять на себя имя покойного великого государя; я долго отрицался, а когда
и согласился, то все, что ни делал, было с вашей воли и согласия; вы же
поступали часто без ведома моего и даже вопреки моей воли". Бунтовщики не
отвечали ни слова.
Суворов между тем прибыл на Узени и узнал от пустынников, что Пугачев
был связан его сообщниками и что они повезли его к Яицкому городку. Суворов
поспешил туда же. Ночью сбился он с дороги и нашел на огни, раскладенные в
степи ворующими киргизами. Суворов на них напал и прогнал, потеряв несколько
человек и между ими своего адъютанта Максимовича. Через несколько дней
прибыл он в Яицкий городок. Симонов сдал ему Пугачева. Суворов с
любопытством расспрашивал славного мятежника о его военных действиях и
намерениях и повез его в Симбирск, куда должен был приехать и граф Панин.
Пугачев сидел в деревянной клетке на двухколесной телеге. Сильный отряд
при двух пушках окружал его. Суворов от него не отлучался. В деревне Мостах
(во сте сорока верстах от Самары) случился пожар близ избы, где ночевал
Пугачев. Его высадили из клетки, привязали к телеге вместе с его сыном,
резвым и смелым мальчиком, и во всю ночь Суворов сам их караулил. В
Коспорье, против Самары, ночью, в волновую погоду, Суворов переправился
через Волгу и пришел в Симбирск в начале октября.
Пугачева привезли прямо на двор к графу Панину, который встретил его на
крыльце, окруженный своим штабом. "Кто ты таков?" - спросил он у самозванца.
"Емельян Иванов Пугачев", - отвечал тот. "Как же смел ты, вор, назваться
государем?" - продолжал Панин. "Я не ворон (возразил Пугачев, играя словами
и изъясняясь, по своему обыкновению, иносказательно), я вороненок, а
ворон-то еще летает". - Надобно знать, что яицкие бунтовщики в опровержение
общей молвы распустили слух, что между ими действительно находился некто
Пугачев, но что он с государем Петром III, ими предводительствующим, ничего
общего не имеет. Панин, заметя, что дерзость Пугачева поразила народ,
столпившийся около двора, ударил самозванца по лицу до крови и вырвал у него
клок бороды. Пугачев стал на колени и просил помилования. Он посажен был под
крепкий караул, скованный по рукам и по ногам, с железным обручем около
поясницы, на цепи, привинченной к стене. Академик Рычков, отец убитого
симбирского коменданта, видел его тут и описал свое свидание. Пугачев ел уху
на деревянном блюде. Увидя Рычкова, он сказал ему: "Добро пожаловать", - и
пригласил его с ним отобедать. "Из чего, - пишет академик, - я познал его
подлый дух". Рычков спросил его, как мог он отважиться на такие великие
злодеяния? - Пугачев отвечал: "Виноват пред богом и государыней, но буду
стараться заслужить все мои вины". И подтверждал слова свои божбою (по
подлости своей, опять замечает Рычков). Говоря о своем сыне, Рычков не мог
удержаться от слез; Пугачев, глядя на него, сам заплакал.
Наконец Пугачева отправили в Москву, где участь его должна была
решиться 11. Его везли в зимней кибитке на переменных обывательских лошадях;
гвардии капитан Галахов и капитан Повало-Швейковский, несколько месяцев пред
сим бывший в плену у самозванца, сопровождали его. Он был в оковах. Солдаты
кормили его из своих рук и говорили детям, которые теснились около его
кибитки: "Помните, дети, что вы видели Пугачева". Старые люди еще
рассказывают о его смелых ответах на вопросы проезжих господ. Во всю дорогу
он был весел и спокоен. В Москве встречен он был многочисленным народом,
недавно ожидавшим его с нетерпением и едва усмиренным поимкою грозного
злодея. Он был посажен на Монетный двор, где с утра до ночи, в течение двух
месяцев, любопытные могли видеть славного мятежника, прикованного к стене и
еще страшного в самом бессилии. Рассказывают, что многие женщины падали в
обморок от его огненного взора и грозного голоса. Перед судом он оказал
неожиданную слабость духа 12. Принуждены были постепенно приготовить его к
услышанию смертного приговора. Пугачев и Перфильев приговорены были к
четвертованию; Чика - к отсечению головы; Шигаев, Падуров и Торнов - к
виселице; осьмнадцать человек - к наказанию кнутом и к ссылке на каторжную
работу. - Казнь Пугачева и его сообщников совершилась в Москве 10 января
1775 года. С утра бесчисленное множество народа столпилось на Болоте, где
воздвигнут был высокий намост. На нем сидели палачи и пили вино в ожидании
жертв. Около намоста стояли три виселицы. Кругом выстроены были пехотные
полки. Офицеры были в шубах по причине жестокого мороза. Кровли домов и
лавок усеяны были людьми; низкая площадь и ближние улицы заставлены каретами
и колясками. Вдруг все заколебалось и зашумело; закричали: "Везут, везут!"
Вслед за отрядом кирасир ехали сани с высоким амвоном. На нем с открытою
головою сидел Пугачев, насупротив его духовник. Тут же находился чиновник
Тайной экспедиции. Пугачев, пока его везли, кланялся на обе стороны. За
санями следовала еще конница и шла толпа прочих осужденных. Очевидец (в то
время едва вышедший из отрочества, ныне старец, увенчанный славою поэта и
государственного мужа) описывает следующим образом кровавое позорище:
"Сани остановились против крыльца лобного места. Пугачев и любимец его
Перфильев в препровождении духовника и двух чиновников едва взошли на
эшафот, раздалось повелительное слово: на караул, и один из чиновников начал
читать манифест. Почти каждое слово до меня доходило.
При произнесении чтецом имени и прозвища главного злодея, также и
станицы, где он родился, обер-полицеймейстер спрашивал его громко: "Ты ли
донской казак, Емелька Пугачев?" Он столь же громко ответствовал: "Так,
государь, я донской казак, Зимовейской станицы, Емелька Пугачев". Потом, во
все продолжение чтения манифеста, он, глядя на собор, часто крестился, между
тем как сподвижник его Перфильев, немалого роста, сутулый, рябой и
свиреповидный, стоял неподвижно, потупя глаза в землю. По прочтении
манифеста духовник сказал им несколько слов, благословил их и пошел с
эшафота. Читавший манифест последовал за ним. Тогда Пугачев сделал с
крестным знамением несколько земных поклонов, обратясь к соборам, потом с