Пьюзо Марио. Арена мрака

   — Постараюсь вернуться поскорее, — сказал он ей на прощанье.
   На Курфюрстеналлее чувствовалось холодное дыхание зимы. В сумерках он слышал шорох опавших листьев: ветер разносил их по всему городу.
   Он сел на трамвай и доехал до церкви, где жил Йерген. Боковой вход в церковный дворик был открыт. Он взбежал по ступенькам и, остановившись перед дверью в стене, громко постучал. Моска ждал довольно долго, но за дверью было тихо.
   Он стучал и стучал, надеясь угадать комбинацию условных стуков — вдруг дочка Йергена примет его за отца и впустит в дом. Звать ее через дверь он не стал. Он подождал еще какое-то время, и вдруг до его слуха донесся какой-то странный звук — монотонный и пронзительный, похожий на звериный вой. Он понял, что за дверью стоит девочка и тоненько плачет. Перепуганная насмерть, она, конечно же не откроет. Он спустился вниз и стал поджидать Йергена.
   Прошло много времени. Поднялся колючий ветер, сгустилась ночь, и во мраке листья на ветках уже шумели вовсю. В душе у него росло ощущение какой-то ужасной катастрофы. Он заставлял себя не волноваться, но вдруг под воздействием какого-то бессознательного импульса быстро зашагал прочь по Курфюрстеналлее.
   Через несколько минут страх покинул его.
   И потом мысль о том, что ему придется скоро увидеть беспомощные слезы и муки боли, заставила его остановиться. Все напряжение и нервозность, все унижения, пережитые им на прошлой неделе, — отказ доктора Эдлока в помощи, выволочка, устроенная ему адъютантом полковника, нежелание немецких врачей лечить Геллу и его полнейшая беспомощность — все это вдруг легло на душу тяжким грузом. Ему захотелось напиться — захотелось так жгуче, что он даже подивился этому желанию. У него никогда не было склонности к алкоголю. Но вот теперь, долго не раздумывая, он повернул в противоположную сторону и зашагал по проспекту к офицерскому клубу. Лишь на мгновение ему стало стыдно, что он не пошел домой.
   В клубе было непривычно тихо. В баре сидели несколько офицеров. Ни музыки, ни танцев не было. Ему встретились две или три женщины. Моска трижды заказал виски. Выпитое подействовало словно волшебный эликсир. Он сразу ощутил легкость в теле, напряжение и страх мгновенно улетучились — беспокоиться было не о чем. У Геллы всего лишь разболелся зуб, люди, которые казались ему заклятыми врагами, просто послушно исполняли инструкции.
   Один из сидящих у стойки бара офицеров сказал ему:
   — Твой приятель Эдди наверху играет в кости.
   Моска поблагодарил его, а второй офицер добавил с усмешкой:
   — Там и другой твой приятель — адъютант.
   Ему дали майора, и он обмывает это событие.
   — Надо и мне за это выпить, — пробормотал Моска, и офицеры расхохотались. Моска расстегнул пиджак, закурил сигару и пропустил еще пару стаканчиков. Ему стало тепло, и он проникся убеждением, что все будет хорошо. Черт побери, да ведь у нее всего-то воспалился зуб — и ничего больше. Просто она не переносит боли. Даже смешно: такая мужественная, а физической боли не переносит. Ну и трусиха! Нет, не трусиха. Он вдруг разозлился на самого себя за то, что подумал о ней такое. Но она ведь чуть что — сразу в слезы.
   И вдруг у него по спине пробежал холодок. Во внутреннем кармане пиджака он нащупал конверт и вспомнил, что несколько дней назад Гелла написала первое письмо его матери, а он забыл отправить. Мать просила ее написать и прислать фотографию малыша. Моска вышел из бара в коридор. Он постоял, решая, пойти туда или нет, хотя внутренний голос подсказывал, что не стоит подниматься наверх. Но спиртное заглушило этот настойчивый голос, и он поднялся в игорный зал.
   Эдди стоял у стола, зажав в кулаке пачку долларовых купонов. Напротив стоял адъютант — он имел странный вид. Его открытое простое лицо раскраснелось, на нем играло лукавое выражение.
   Моска оторопел. Господи, да ведь он сильно поддатый! В первый момент он решил повернуться и уйти. Но любопытство заставило его подойти к столу. Он подумал: посмотрим, может, этот хрен в поддатом состоянии способен на что-то человеческое.
   Эдди спросил:
   — Ну, как твоя девчонка?
   — Нормально, — ответил Моска.
   Официант с тяжелым подносом отправился в верхние кабинеты. Играли без охоты — это была даже не игра, а так, пустая трата времени. Но сегодня Моске это нравилось. Он делал маленькие ставки и болтал с Эдди.
   Только адъютант, казалось, ловил кайф от игры. Он всячески старался раззадорить играющих.
   Когда настал его черед метать, он выложил тридцать долларов. Офицеры согласились поставить только по десять. Он предлагал повысить ставки, но игроки, словно из вредности, отказывались и продолжали лениво, без всякого азарта играть по маленькой, делая одно— и пятидолларовые ставки.
   Моска почувствовал себя немного виноватым.
   Он думал: надо сходить домой, посмотреть, как там Гелла, а потом отправляться к Йергену. Но через час клуб и так закроется. И он решил остаться.
   Адъютант, тщетно пытаясь найти себе какую-нибудь забаву и уже потеряв всякую надежду получить удовольствие от игры, обратился к Моске:
   — Я слышал, ты приводил свою фройляйн на базу, чтобы ей оказали бесплатную медицинскую помощь. Ты что же, правил не знаешь, Уолтер? — Он впервые назвал Моску по имени.
   Кто— то из офицеров сказал:
   — Ради бога, хоть в клубе давай не будем о службе!
   Ив это мгновение Моска понял, зачем он пришел в клуб, почему он решил остаться. Он уговаривал себя уйти, тщетно пытаясь оторвать ладони от зеленого сукна. Но в его душе уже клокотало злое предвкушение ссоры. Воспоминания о всех унижениях и поражениях недели отравили ему кровь и ослепили разум. Он подумал: «Ну ладно, сукин сын, ну ладно». Но произнес обычным тоном:
   — Да я просто думал, что наш док сможет ей чем-нибудь помочь. — Он произнес эти слова с наигранным волнением. Он уже наелся достаточно дерьма на этой неделе — можно съесть еще немного. Это уже не противно.
   — Подобные вещи в моей епархии не случаются, — сказал адъютант. — Но если не дай бог случаются, да еще я об этом узнаю, то виновные всегда получают по заслугам. А я всегда узнаю! Я же не сволочь, — продолжал адъютант уже на полном серьезе. — И люблю, когда все честь по чести.
   Ведь если бы он стал лечить твою фройляйн, все солдаты начали бы водить своих девочек на базу, чтобы им делали уколы в попку. — На простодушном лице адъютанта заиграла довольная мальчишеская улыбка. Он поднял стакан и сделал большой глоток.
   Моска уставился на зеленое сукно стола. Эдди что-то говорил, но Моска не мог разобрать слов.
   Он с усилием поднял взгляд и тихо сказал:
   — Сыграю-ка я на два доллара.
   Адъютант поставил стакан на подоконник и бросил на стол десятидолларовую бумажку.
   — Принимаю, — сказал он.
   Моска взял банкноту и швырнул ее обратно адъютанту.
   — С тобой я не играю, — сказал он с холодным раздражением.
   Несколько офицеров бросили на стол деньги, и Моска метнул кости.
   — Фу-ты ну-ты! Как ты запал на эту фройляйн! — сказал адъютант. Он был настроен благодушно и не уловил возникшего напряжения. — Может, вы думаете, что эти немочки испытывают к вам чистую бескорыстную любовь и обожают ваши смазливые рожи? На вашем месте, ребята, я бы ни за что не женился здесь.
   Моска бросил кости на стол и равнодушно спросил:
   — А, так вот почему ты задерживаешь мои бумаги, гад!
   Адъютант улыбнулся во весь рот.
   — Вынужден с тобой не согласиться. Позволь узнать, откуда у тебя такая информация? — Он произнес эти слова с угрожающе-повелительными нотками.
   Моска взял кости. Он уже потерял всякую осторожность и теперь просто ждал, когда адъютант его спровоцирует.
   — Так откуда у тебя эта информация? — спросил адъютант. На его простодушном лице застыло всегдашнее выражение нагловатой суровости. — Откуда у тебя эта информация? — повторил он.
   Моска потряс в кулаке кости и метнул.
   — Ты, мудак сраный, пугай фрицев!
   Вмешался Эдди Кэссин:
   — Это я рассказал ему, и, если полковник захочет узнать подробности, я и ему расскажу, как ты две недели мурыжил бумаги, прежде чем отправить их во Франкфурт. — Он повернулся к Моске. — Пойдем, Уолтер, пойдем отсюда.
   Адъютант стоял между столом и окном. Моска ждал, когда он выйдет оттуда, чтобы зажать его в угол. Он медленно произнес:
   — Ты что же думаешь, сегодня этому… опять все сойдет?
   Адъютант мгновенно оценил ситуацию и злобно заорал:
   — Ну, посмотрим, что ты сделаешь? — и стал приближаться к Моске.
   Моска до боли вцепился пальцами в край стола, а потом вдруг что есть силы ударил адъютанта сбоку в лицо. Кулак только скользнул по щеке адъютанта, но тот упал. Моска стал свирепо пинать ботинком распростертое под столом тело. Он почувствовал, что носок ботинка несколько раз ткнулся в кость. Эдди и какой-то офицер оттащили его от адъютанта. Адъютанту, теперь уже сильно избитому, помогли подняться на ноги. Моска, не сопротивляясь, позволил оттолкнуть себя к двери. И вдруг он вывернулся и бросился обратно к столу, где стоял адъютант. Моска ударил его в бок, и они покатились на пол. Адъютант завизжал от боли. Ненавидящий взгляд Моски и его нападение на беззащитного адъютанта привели присутствующих в такой ужас, что на мгновение все замерли. Потом трое офицеров успели схватить Моску в тот самый момент, когда он схватил адъютанта за ухо, словно собираясь сорвать кожу с его лица. Один из офицеров сильно ударил Моску в висок, Моска обмяк, и его выволокли на улицу.
   На сей раз уже и речи не могло быть о возмездии.
   Эдди остался с Моской. Холодный ночной воздух привел Моску в чувство.
   — На кой черт ты ударил его во второй раз? — спросил Эдди. — Это было лишнее. Мало тебе было?
   — Я хотел убить этого гада, — ответил Моска.
   Но он уже успокоился, хотя, когда он поднес спичку к сигарете, его руки дрожали. Он почувствовал, что все тело покрылось холодным потом.
   «Ну и ну!» — подумал он, вспоминая короткий раунд боксерского поединка и пытаясь унять дрожь в руках.
   — Попробую все уладить, — сказал Эдди. — Но с армией тебе придется распрощаться. Ты понял? Не жди теперь. Завтра же лети во Франкфурт и выцарапай у них разрешение на брак. Я тебя тут прикрою. Не беспокойся ни о чем — только о своих документах.
   Моска задумался.
   — Пожалуй, ты прав. Спасибо, Эдди. — И почему-то смущенно пожал Эдди Кэссинуруку, зная, что тот сделает все, что в его силах.
   — Ты домой? — спросил Эдди.
   — Нет, — ответил Моска. — Мне надо повидаться с Йергеном. — Он зашагал прочь и, не оборачиваясь, крикнул:
   — Я позвоню тебе из Франкфурта.
   Холодная осенняя луна освещала его путь к церкви. Он взбежал по ступенькам и не успел еще постучать, как Йерген открыл дверь.
   — Не шуми! — предупредил Йерген. — Моя дочка только заснула. Ее опять кто-то испугал. — Они прошли в комнату. Из-за деревянной ширмы доносилось дыхание спящего ребенка. Девочка дышала неровно — с долгими паузами. Он заметил, что Йерген чем-то разозлен.
   — Ты приходил вечером? — спросил Йерген раздраженно.
   — Нет, — солгал Моска. Он запнулся, прежде чем ответить, и Йерген понял, что он солгал.
   — Я достал таблетки, — сказал Йерген. Он был даже рад тому, что Моска напугал его дочку: теперь он получил дополнительный заряд мужества, чтобы осуществить задуманное. — У меня есть пенициллин в ампулах и таблетки кодеина, но все это очень дорого стоит. — Он достал из кармана небольшую картонную коробку, раскрыл ее и показал Моске четыре темно-коричневые ампулы и квадратную коробочку крупных таблеток кодеина в красных облатках. Даже теперь он еще колебался: может быть, стоит признаться Моске, что за пенициллин он уплатил лишь незначительную часть обычной черно-рыночной цены — значит, срок использования лекарства уже истек. Может быть, и за таблетки надо взять с Моски приемлемую цену… Но как раз в этот момент нервно всхлипнула во сне Жизель, и наступила мертвая тишина. Он заметил, что Моска смотрит на ширму. Они оба замерли, но девочка снова задышала — тяжело и неровно. У Йергена отлегло от сердца.
   — Цена такая: пятьдесят блоков сигарет.
   В глазах Моски загорелись два черных огонька.
   Моска в упор посмотрел на Йергена, внезапно озаренный жестокой догадкой.
   — Хорошо, — сказал Моска. — Неважно, сколько это стоит. Ты уверен, что тут нет наколки?
   Йерген помедлил с ответом лишь несколько секунд, но за это время он успел подумать о многом.
   Ему требуется очень много сигарет — тогда он осуществит свой план и через месяц сможет покинуть Германию. Гелле, возможно, вовсе и не нужен пенициллин, бременские врачи, видя, что у девушки американский друг, нарочно советовали применять пенициллин, чтобы иметь возможность припрятать его у себя. И он снова подумал о дочке: самое главное для него — ее выздоровление.
   — Не сомневайся. Я гарантирую, — сказал Йерген. — Этот человек никогда меня не обманывал. — Он дотронулся рукой до груди. — Я беру на себя всю ответственность.
   — Хорошо, — сказал Моска. — Теперь послушай. У меня есть двадцать блоков, может, я сумею достать еще. Если не смогу, заплачу тебе из расчета пять долларов за блок — купонами или чеками «Америкэн экспресс». Согласен? — Он знал, что играет честно и что Иерген его явно надувает, но все еще был под впечатлением от своей стычки с адъютантом. Его охватила неодолимая усталость, чувство одиночества и безнадежности. Мысленно он чуть ли не на коленях умолял этого фрица проявить сочувствие и жалость, и Иерген, почувствовав это, вдруг заупрямился.
   — Мне придется расплачиваться сигаретами, — сказал он. — Ты должен заплатить сигаретами.
   За ширмой сонно застонала девочка. Моска вспомнил, как стонет Гелла от боли: она уже, наверное, заждалась его.
   Он предпринял последнюю попытку.
   — Лекарства нужны мне сейчас.
   — Я должен получить сигареты сегодня. — Теперь в голосе Йергена послышались злорадно-торжествующие нотки. Впрочем, он и сам не отдавал себе в этом отчета: просто он не любил этого америкашку.
   Усилием воли Моска заставил себя успокоиться: ему было стыдно и страшно за то, что он учинил в клубе. Теперь нельзя больше допускать такие срывы. Он взял картонную коробку, сунул ее себе в пиджак и сказал беззлобно:
   — Пошли со мной, я дам тебе двадцать блоков и деньги. В ближайшие дни постараюсь достать остальные сигареты, и потом ты вернешь мне деньги.
   Иерген понял, что назад лекарства ему уже не — получить. У него все похолодело внутри. Он был не трус, но его всегда страшила мысль, что дочка останется в этой разоренной стране. Он пошел за ширму, поправил дочке одеяло, потом взял пальто и шляпу. Они отправились к Моске. Всю дорогу они молчали.
   Йергену пришлось сначала ждать, пока Моска даст Гелле таблетку кодеина. Она еще не спала. Ее распухшая щека белела во тьме комнаты.
   — Как ты себя чувствуешь? — спросил Моска ласково, почти шепотом, чтобы не разбудить спящего в коляске малыша.
   — Очень болит, — прошептала она.
   — Вот болеутоляющее. — И он подал ей красную облатку кодеина, она положила ее в рот и пальцем протолкнула в горло, потом запила водой из стакана, который он поднес к ее губам.
   — Я сейчас вернусь, — сказал он.
   Он сложил сигаретные блоки в стопку и завернул кое-как в бумагу — получился большой сверток. Он отдал сверток Йергену, потом достал из портмоне чеки «Америкэн экспресс», подписал их и сунул голубые листочки Йергену в карман пальто. И в знак благодарности вежливо спросил:
   — У тебя не будет неприятностей — уже ведь комендантский час? Хочешь, я тебя провожу до дому?
   — Не надо, у меня есть пропуск для патруля, — сказал Иерген и, неловко держа сверток под мышкой, добавил:
   — Бизнесмен хоть куда!
   Моска выпустил его из квартиры', запер дверь и вернулся в спальню. Гелла все еще не спала. Он лег рядом, не раздеваясь, и рассказал о происшествии в клубе и о том, что завтра едет во Франкфурт.
   — Получу эти чертовы документы, и через месяц мы уедем. Сядем на самолет — и в Штаты! — шептал он. Он рисовал ей картину их приезда — как обрадуются мать и Альф, как она с ними познакомится, как покажет им малыша. Он говорил об этом без тени сомнения, словно это было само собой разумеющимся и неизбежным. Она уже засыпала в его объятиях, как вдруг попросила:
   — Дай мне еще таблетку.
   Он встал, принес облатку кодеина и дал воды.
   Потом, пока она не заснула, рассказал ей про пенициллин и уговорил сходить к врачу и сделать несколько уколов.
   — Я буду звонить из Франкфурта каждый вечер, — пообещал он. — Вряд ли я пробуду там больше трех дней.
   Она заснула и спала тихо, почти не дыша, а он выкурил три сигареты, сидя в кресле у окна и глядя на городские руины, ярко освещенные осенней луной. Потом он зажег свет в кухне и сложил в голубую спортивную сумку вещи, которые могли понадобиться в пути. Он сварил пару яиц и сделал чай в надежде, что, поев, сможет уснуть. Он лег подле Геллы и стал дожидаться рассвета.

Глава 21

   Сквозь пелену тяжелого неспокойного сна-забытья Гелла услышала короткие злобные всхлипывания голодного младенца. Она проснулась окончательно и ощутила радостное возбуждение, зная, как легко сможет успокоить ребенка. Она прислушалась, потом встала с кровати и пошла готовить смесь для кормления.
   Она была еще очень слаба, хотя последние ночи спала хорошо. Кодеин возымел действие и унял боль. Она подняла руку к лицу и удивилась тому, что пальцы так быстро ткнулись в кожу щеки. Лицо за эту ночь распухло еще больше. А ведь она почти не чувствовала боли! Дожидаясь, пока подогреется молоко, она приняла еще одну таблетку кодеина, протолкнув ее в горло пальцем. Теперь глотать ей было очень трудно. Она дала ребенку бутылочку, и на комнату снизошла блаженная тишина;
   Почувствовав усталость, она вытянулась на кровати. Она слышала, как за стеной ходит фрау Заундерс — прибирается в своих комнатах и в их общей гостиной. Как же им повезло с фрау Заундерс, подумала Гелла. И Уолтеру она нравится.
   Гелла надеялась, что он привезет из Франкфурта все документы, они поженятся и уедут из Германии. И теперь она беспокоилась только о ребенке, больше ни о чем. Ведь если младенец заболеет, они не смогут достать американских лекарств. А рисковать, надеясь на черный рынок, нельзя — ведь речь идет о здоровье малыша!
   Отдохнув, Гелла встала и прибралась в комнате. Потом пошла в гостиную. Фрау Заундерс сидела у железной печки и пила кофе. На столе стояла полная чашка для Геллы.
   — Когда возвращается ваш муж? — спросила фрау Заундерс. — Разве он не должен был вернуться сегодня утром?
   — Ему придется пробыть там еще несколько дней, — ответила Гелла. — Если он узнает что-то определенное, он позвонит сегодня вечером. Сами знаете, сколько с этими бумажками хлопот.
   — Вы сказали ему о пенициллине? — спросила фрау Заундерс.
   Гелла покачала головой.
   — А я-то думала, Йерген ваш друг, — сказала фрау Заундерс. — Как же он мог так поступить?
   — Вряд ли он виноват, — сказала Гелла. — Врач сказал мне, что ампулы нельзя использовать, потому что у них истек срок годности. Но это был настоящий пенициллин. Йерген не мог этого знать.
   — Должен был! — строго сказала фрау Заундере и добавила сухо:
   — Он поймет, что продешевил, когда герр Моска нанесет ему визит.
   За стеной заплакал ребенок. Гелла пошла в спальню и вернулась с младенцем.
   — Дайте мне его подержать, — попросила фрау Заундерс.
   Гелла отдала ей ребенка и пошла за чистыми пеленками. Когда она принесла пеленки, фрау Заундерс предложила:
   — Дайте-ка я сама.
   Это был их утренний ритуал. Гелла взяла пустой тазик из-за печки и сказала:
   — Схожу принесу брикеты.
   — Вы еще слабы, чтобы ходить, — возразила фрау Заундерс. Но она в этот момент занималась ребенком и произнесла эти слова просто из вежливости.
   В утреннем воздухе ощущался льдистый запах осени, умирающие деревья под солнечными лучами и опавшие листья были объяты темно-коричневыми и красноватыми языками пламени. Откуда-то доносился тонкий хмельной аромат палых яблок, а из-за садов и зеленых холмов тянуло влажной свежестью реки, омытой осенними дождями.
   На противоположной стороне Курфюрстеналлее Гелла увидела симпатичную девушку с четырьмя детьми, которые играли под деревьями, разрушая холмики пожухлых листьев. Ей стало холодно, и она вернулась в дом.
   Она спустилась в погреб и сняла крючок с петли на сетчатой двери. Она наполнила тазик продолговатыми угольными брикетами и попыталась его поднять, но, к собственному удивлению, не смогла. Она поднатужилась, но обессиленное тело не слушалось, и у нее закружилась голова.
   Она испугалась и прислонилась к сетке. Скоро головокружение прошло. Тогда она взяла три брикета и сложила их в фартук. Она закрыла сетчатую дверь, накинула крючок на петельку и начала подниматься по ступенькам.
   На полдороге она остановилась: ноги не шли.
   Она постояла так, ничего не понимая, и вдруг ужасный холод пробежал у нее по спине. В виске взорвался какой-то сосуд, и голову пронзила невыносимая боль, точно ее проткнули стальным копьем.
   Она не услышала, как уголь, выкатившись из фартука, с грохотом полетел вниз по ступенькам.
   Она оступилась и начала падать — и тут увидела лицо фрау Заундерс, перегнувшейся сверху через перила, с ребенком на руках. Она видела их смутно, точно через плотную завесу, но очень близко.
   Она воздела к ним руки, закричала, а потом стала удаляться от испуганного лица фрау Заундерс и от спеленатого младенца и с криком упала в бездну, в последний миг уже не слыша своего крика.

Глава 22

   Эдди Кэссин ходил взад-вперед по кабинету.
   Инге терпеливо убеждала кого-то по телефону, что ей необходима эта информация. Потом она набирала другой номер и повторяла все то же самое.
   Она обернулась к Эдди и протянула ему телефонную трубку. Эдди взял трубку:
   — Да?
   Мужской голос на почти чистом английском языке веско произнес:
   — Прошу прощения, мы не даем подобную информацию по телефону.
   Эдди понял, что с обладателем этого голоса спорить бесполезно. Он понял это по его тону: говорил человек, строго подчиняющийся инструкциям, которые имели абсолютную силу в его пусть узком, но строго упорядоченном мирке. Он сказал:
   — Позвольте попросить вас об одном. В вашем госпитале лежит женщина, ее муж, или любовник, называйте, как хотите, находится сейчас во Франкфурте. Если положение столь угрожающее, может быть, стоит позвонить ему и попросить немедленно вернуться в Бремен?
   Солидный голос ответил:
   — Я бы посоветовал вам поступить именно так.
   — Он находится там по срочному делу, — продолжал Эдди. — Он вернется только в том случае, если в этом есть острая необходимость.
   Наступила пауза. И вдруг солидный голос озабоченно произнес:
   — Думаю, вам необходимо срочно вызвать его сюда.
   Эдди положил трубку. Инге смотрела на него, широко раскрыв глаза.
   — Принеси чистый стакан, — попросил он.
   Когда она вышла, он снял трубку и попросил армейскую телефонистку соединить его с Франкфуртом. Он еще ждал у телефона, когда Инге принесла стакан. Он попросил ее подержать трубку и сделал себе крепкий коктейль из джина и грейпфрутового сока. Потом взял трубку.
   Наконец его соединили с Франкфуртом, а потом переключили на адъютантский отдел штаба.
   Он переговорил с тремя штабными офицерами, прежде чем узнал, что Моска был там вчера и теперь, вероятно, находится в юридическом отделе.
   Когда он дозвонился в юридический отдел, ему сказали, что Моска ушел час назад. Никто не знал, где он может быть сейчас. Эдди бросил трубку и допил коктейль. Он налил себе еще и снова стал набирать номер. Дозвонившись до франкфуртского коммутатора, он попросил соединить его с центром радиоинформации штаба командования.
   Ответил дежурный сержант, которому Эдди объяснил, зачем ему понадобился Моска, и попросил его передать по радио, чтобы Моска подошел к телефону. Сержант отключился. Потом он вернулся и сказал, что сообщение передано по радио и надо еще подождать.
   Эдди ждал долго. Он успел уже допить второй стакан, когда вдруг в трубке послышался голос Моски:
   — Алло, кто это?
   В его голосе слышалось только удивление — не тревога.
   Эдди на мгновение потерял дар речи.
   — Уолтер, это Эдди. Как там у тебя продвигается?
   — Пока трудно сказать, — ответил Моска, — меня отфутболивают из одного отдела в другой.
   Что— нибудь случилось?
   Эдди прокашлялся и сказал будничным тоном:
   — Мне кажется, тебе придется это дело спустить на тормозах, Уолтер. Майерше звонила твоя хозяйка и сказала, что Геллу забрали в госпиталь.
   Майерша сообщила мне на базу, я звонил в госпиталь, но они не стали ничего говорить по телефону. Вроде бы дело серьезное.
   На том конце провода повисло молчание, но потом Моска заговорил снова, запинаясь, словно подыскивал нужные слова:
   — Тебе правда больше ничего не известно?
   — Клянусь богом! — сказал Эдди. — Но тебе надо вернуться.
   Наступила долгая пауза.
   — Постараюсь успеть на ночной шестичасовой поезд. Встреть меня на вокзале, Эдди. Кажется, поезд прибывает около четырех утра.
   — Естественно, — сказал Эдди. — А сейчас я поеду в госпиталь. Ладно?
   — Конечно. Спасибо тебе, Эдди. — Раздался щелчок, и Эдди положил трубку.
   Он налил себе еще стакан и сказал Инге: