Страница:
Вольф сказал:
— Слушай, отдай лучше мне свои сигареты и выпивку, Эдди. Так ты хоть накопишь бабки, вместо того чтобы надираться каждый вечер.
Эдди взял портфель под мышку и направился к двери.
— Я же живое существо, — сказал он. — Ну, мусорщики, желаю вам удачи. А я пойду дрессировать свою гориллу.
За ужином Вольф сказал Моске:
— Знаешь, я, наверное, первый стал пасти этого Гордона. Как-то я подвозил его в город, и вот на полпути он попросил меня остановиться. Он вылез из джипа и пошел обратно по шоссе. Он подобрал какой-то кусок металла, на который я чуть было не напоролся, забросил его в кусты и сказал мне с этой своей сладенькой улыбочкой: «Ну вот, одной проколотой шиной будет меньше». Это он хорошо сделал, да? Он вообще хороший парень.
Но с этим Гордоном хлопот не оберешься. Слишком много в нем выпендрежа. Так что, когда мой босс сказал мне, чтобы я за ним приглядывал, потому что он когда-то состоял в компартии, я ничуть не удивился. Они таких олухов и заманивают.
Вот дурашка!
Моска закурил сигару и отпил кофе.
— Но он малый не трус!
Вольф торопливо поедал свой шницель.
— Ты не правильно рассуждаешь. Пораскинь мозгами. Сколько к нам приходит немцев, которые хотят служить у нас? Они готовы воевать с русскими. Сколько уже было слухов, что русские оккупировали английский и американский сектора? Я же читаю секретные рапорты. Теперь уже недолго осталось. Самое большое через два года все опять начнется по новой. И ребята вроде Гордона возьмутся за топоры. Здесь! — И он рубанул себя ребром ладони по горлу. — А я возвращаюсь в Штаты. Не хочется мне тянуть лямку в сибирском лагере для военнопленных.
Моска медленно произнес:
— Надеюсь, и мне удастся отсюда выбраться до всех событий.
Вольф вытер губы и откинулся назад. Официант наливал ему кофе.
— Не беспокойся, — сказал он. — У меня есть сведения, что скоро отменят запрет на браки с немками, и мы из этих фройляйн сделаем порядочных дам. Там, за океаном, преподобные отцы просто как с цепи сорвались. Не хотят, чтобы мы тут трахали дам без брачного свидетельства.
Они вышли из армейской столовой и направились к джипу Вольфа. Выехав за забор из колючей проволоки, огораживающий территорию военно-воздушной базы, они свернули на дорогу и поехали в противоположную от города сторону, На окраину Нойштадта. Ехать было недалеко. И Вольф скоро притормозил у одиноко стоящего домика, очень узкого, словно сплошь состоящего из вытянувшихся друг за дружкой маленьких комнат.
Рядом с домом стояли три джипа, несколько немецких «Опелей». К железным перилам, вмурованным в каменные ступеньки, было привязано несколько велосипедов.
Вольф позвонил, и, когда дверь распахнулась, Моска от удивления отступил на шаг: перед ним стоял высоченный немец.
— Нас ждет фрау Флаферн, — сказал Вольф.
Великан пропустил их внутрь.
Комната была полна народу. Два американских солдата сидели рядом, между ними на полу стоял набитый зеленый портфель. Еще тут были три офицера, каждый прижимал к себе кожаный портфель. Были тут и пять немцев с пустыми чемоданчиками из черной кожи. Все они терпеливо ждали своей очереди, немцы и американцы. Тут не было ни победителей, ни побежденных.
Великан провожал одного за другим в соседнюю комнату и то и дело ходил к входной двери, чтобы впустить новых посетителей: солдат, офицеров и немцев. Среди них Моска узнал нескольких работников базы: командиров, сержанта из управления снабжения, офицера из армейского магазина. Поприветствовав всех присутствующих, входящие делали вид, что ни с кем не знакомы.
Окна были плотно зашторены, но с улицы все время доносилось урчание моторов подъезжающих и уезжающих автомобилей. Те, кого великан провожал в соседнюю комнату, больше не появлялись. В доме была задняя дверь, служившая выходом.
Подошла их очередь, и великан проводил их до двери. Он попросил подождать. В комнате стояло лишь два деревянных стула и стол с пепельницей.
Когда они остались одни, Моска сказал:
— Ну и громила.
— Ее телохранитель, — объяснил Вольф, — но если купоны у нее, то он ей не поможет. Этот великан дебил. Она держит его, чтобы отпугивать посетителей вроде пьяных солдат и офицеров. Но нам — настоящим героям — этот верзила не страшен, — и он улыбнулся.
Скоро великан вернулся. Он заговорил по-немецки, причем его хрипловатый приятный голос совсем не соответствовал его исполинским размерам:
— Вы бы не посмотрели то, что я сам хочу вам предложить? — И достал большое золотое кольцо с крупным бриллиантом и подал его Моске со словами:
— Только десять блоков.
Моска передал кольцо Вольфу и сказал:
— Похоже, неплохой товар. И цена подходящая. Один карат по меньшей мере.*
* Американцы оценивают в каратах вес драгоценных камней и золота. В данном случае имеется в виду размер бриллианта.
Вольф вернул кольцо и усмехнулся.
— Это просто ничего не стоящая побрякушка, — сказал он. — Смотри, у камня плоская задница. Я же говорил, что он дебил, — и бросил кольцо великану, который неловко дернулся за ним, выставив ладонь, но не поймал и вынужден был скрючиться, чтобы поднять кольцо с пола.
Потом он еще раз подал кольцо Моске:
— Десять блоков, хорошая сделка. Только не говорите старой фрау! — И точно ребенок приложил огромный палец к губам.
Моска попытался было всучить ему кольцо обратно, но великан ни в какую не соглашался его брать.
— Десять блоков. Твое — за десять блоков, — повторял он, и Моска положил кольцо на стол.
И лишь тогда великан с великой печалью взял его и сунул себе в карман.
Потом он знаком позвал их за собой и подвел к двери в соседнюю комнату. Он пропустил их в дверь — сначала Моску, потом Вольфа. Но, когда Вольф проходил мимо него, он с силой толкнул противного американца, так что тот вылетел на середину комнаты. Великан закрыл дверь и встал как вкопанный.
Маленькая полненькая седовласая женщина сидела в большом мягком кресле за столом, где лежал раскрытый гроссбух. У стены громоздились товары из армейского магазина: сотни блоков сигарет, желтые коробки с шоколадом, коробки туалетного мыла и всякая всячина в ярких упаковках.
Небольшого роста немец аккуратно раскладывал коробки и упаковки в стопки. Из оттопыренных карманов его черного кургузого пиджака торчали скомканные немецкие марки, и, когда он обернулся, чтобы взглянуть на вошедших, одна пачка выпала на пол.
Женщина заговорила по-английски:
— Я прошу прощения. Иногда Йоханну не нравится кто-то из посетителей, и он позволяет себе подобные вещи. С ним ничего нельзя поделать.
Вольф явно не ожидал такого приема и некоторое время стоял в полном недоумении. Но вот его тяжелое мертвенно-белое лицо стало медленно наливаться краской. Высокомерный тон хозяйки дома разозлил его куда больше, чем грубость Йоханна. Он заметил улыбку на губах Моски, который отступил к стене и занял удобную позицию: в случае чего он мог бы держать на прицеле всех находящихся в комнате. Вольф тряхнул головой, повернулся к старушке и увидел, что в ее хитрых глазках заиграли иронические искорки.
— Это ерунда, — сказал Вольф смиренно. — Вы знаете, зачем мы пришли. Вы можете нам помочь?
Старушка смерила его взглядом и продолжала по-английски:
— Друг мой, ваш рассказ дурно пахнет. Я не знаю, где можно искать эти купоны на миллион долларов. Если бы я знала, то сначала бы хорошенько подумала, прежде чем иметь дело с вами и вашим другом. Помилуйте, вы меня обижаете!
Вольф улыбался. Сначала бизнес, потом удовольствие, подумал он. И сказал:
— Если найдете мне нужного человека и сведете меня с ним, получите значительное вознаграждение. За такую безделицу — очень хорошее вознаграждение.
В ее голосе послышалось презрение, а на пухлом лице появилось спесивое выражение:
— Я деловая женщина, но в эти дела не вмешиваюсь. И, будьте уверены, я всех своих друзей предупрежу, чтобы и они с вами не имели никаких дел. — Она коротко рассмеялась. — И это у вас есть пять тысяч блоков?
Вольф все еще сладко улыбался. Он спросил:
— Эти двое понимают по-английски? Это очень важно.
Женщина, удивленная неожиданным вопросом, сказала:
— Нет, не понимают.
Улыбка слетела с губ Вольфа, и его лицо приняло выражение надменного властителя — жесткое, уверенное выражение, словно это была маска, которую он всегда держал наготове.
Он поставил свой портфель на стол и, перегнувшись через него, посмотрел хозяйке прямо в глаза.
— Вы слишком умны и слишком самоуверенны, — произнес он с хорошо отрепетированной строгостью в голосе. — Вы полагаете, что обладаете властью, что вам нечего бояться, потому что вы надежно защищены своим преклонным возрастом и своими телохранителями. А я терпеть не могу спесивых немцев. Вы не понимаете душу американцев — ни вы, ни ваш великан.
Теперь старуха немного испугалась, и ее черные глазки засверкали, как две полированные бусинки. И маленький немец в пиджачишке с оттопыренными карманами тоже смотрел испуганно.
Великан двинулся от двери к Вольфу. Моска вытащил из своего портфеля венгерский пистолет и снял его с предохранителя. Все повернулись к нему.
Но он держал пистолет вниз стволом и сказал великану по-немецки:
— Повернись!
Великан шагнул к нему. Моска тоже сделал шаг вперед, и, видя выражение его лица, старушка бросила великану резкую короткую команду. Тот с недоумением взглянул на нее, отступил к дальней стене и повернулся спиной к присутствующим.
Вольф снова склонился к женщине.
— Ну что, вам нравится мой друг? — спросил он.
Она не ответила и не сводила глаз с Моски.
Маленький немец без лишних слов подошел к великану и тоже повернулся лицом к стене. Вольф продолжал:.
— Мой друг очень гордый и вспыльчивый человек. Если бы ваш Геркулес толкнул его, а не меня, нам бы не о чем было разговаривать, а вы сразу бы сильно опечалились. И не было бы этих тихих слов, которые я обращаю к вам. А теперь вот что я вам скажу. Я мыслю трезво. Я не держу на вас зла за этот инцидент. Но, если я узнаю, что вы кому-то что-то про меня шепнули, вы узнаете меня с другой стороны.
Он замолчал и посмотрел старушке в глаза.
В них не было страха. Она молча разглядывала его, в ее взгляде все еще таилась строптивость. Но это было в его духе, это ему нравилось, этот взгляд бросил вызов его самолюбию. Никто, кроме него, не смог бы лучше понять значение этого взгляда.
Что слова тут ничего не значат, что угрозами ничего нельзя добиться и уговорами не сломить ее волю. Он улыбнулся, потому что знал, что надо делать. Он подошел к великану, толкнул его и повернул к себе.
— Ты, кретин, снимай ремень и встань перед своей госпожой, — сказал он.
Великан повиновался. Вольф отступил. Он достал пистолет из портфеля, но только для пущего эффекта, и сказал старухе:
— Прикажи ему ударить тебя три раза по спине. — Он произнес это с угрожающей интонацией. — Если ты заорешь, я пристрелю всех троих.
Вот так. Ну, давай — три раза!
Старушка осталась невозмутима.
— Вы не понимаете. Если я прикажу, он очень сильно ударит и покалечит меня. Он же ударит изо всех сил.
Вольф отозвался жизнерадостно:
— О, это я прекрасно понимаю.
Ее пухлые щеки сморщились от неуверенной улыбки:
— Вы уже все доказали. Нет смысла продолжать. Я ничего никому не скажу. Обещаю. А теперь, пожалуйста, оставьте меня, там еще много народу.
Вольф выдержал долгую паузу и сказал с жестокой улыбкой:
— Только один удар, чтобы закрепить наш уговор.
В первый раз старуха не на шутку перепугалась. Ее щеки опали и голос задрожал:
— Я буду звать на помощь.
Вольф ничего не сказал. Он обратился к Моске и, медленно проговаривая слова, чтобы старуха его поняла, сказал:
— Когда тетка упадет, пристрели великана, — и махнул своим пистолетом перед носом у старушки.
Она отвернулась и сказала великану по-немецки:
— Йоханн, ударь меня один раз по спине. — Она выпрямилась в кресле, склонив голову над столом, и, ожидая удара, наморщила лоб и подняла вверх пухлые покатые плечи. Великан снял с пояса ремень, взмахнул им, и, когда ремень хлестнул по спине, все услышали характерный звук лопнувшей кожи под одеждой. Женщина вскинула лицо. В нем не было ни кровинки — только ужас и страдание. Вольф смотрел на нее холодным бесстрастным взглядом.
— Теперь ты поняла, — сказал он. И, передразнивая ее интонацию, добавил:
— Тут уж ничего не поделаешь. — Он шагнул к двери и сказал:
— Пошли, Уолтер. — И они вышли через комнату, где толпились ожидающие, в коридор, а затем на улицу.
На обратном пути Вольф смеялся и говорил Моске:
— Ты бы пристрелил этого громилу, если бы я тебе приказал?
Моска закурил. У него еще не прошло волнение.
— Черт, я же понимал, что ты придуриваешься.
Я же тебе подыгрывал, Вольф. Ну и спектакль ты устроил!
Вольф удовлетворенно сказал:
— Опыт, мой мальчик, опыт. Многие наши офицеры все боялись как следует надавить пленным на психику. Нам приходилось применять метод устрашения. А ты там у стены был таким молодцом — прямо-таки головорез!
— Я просто удивился, — ответил Моска. — Когда этот громила толкнул тебя и эта старая чертовка начала вонять, я подумал, что мы попали в ловушку. И тут уже все на свете забыл. Черт, неужели они не понимают, что наши солдаты за такие штучки могут их всех в крови потопить?
Вольф медленно рассуждал:
— Сейчас я тебе, Уолтер, скажу одну вещь про людей. Старушенция считает, что у нее котелок варит. И все — и великан, и солдаты, и офицеры — относятся к ней с почтением, потому что с ее помощью они делают хорошие бабки. А из этого следует вот что: она забыла. Она забыла, что такое страх. И этот удар, единственный удар, который она получила, — самое главное. Учти: без этого удара она не вспомнила бы, что такое страх.
Таковы люди.
Они проехали мост и оказались в Бремене.
Через несколько минут джип притормозил у офицерского общежития.
Они выкурили по сигарете, сидя в машине.
Вольф сказал:
— Через неделю мы выйдем на нужных людей.
Нам придется делать дела по ночам. Так что жди моего вызова в любое время. О'кей? — Он похлопал Моску по спине.
Моска вылез из джипа и сделал последнюю затяжку.
— Думаешь, она накапает "на нас своим дружкам?
Вольф отрицательно помотал головой:
— Нет, в этом я уверен. Она будет молчать как рыба. — И усмехнулся. — Теперь ей не забыть о той нашивке, которая у нее на спине.
Глава 11
— Слушай, отдай лучше мне свои сигареты и выпивку, Эдди. Так ты хоть накопишь бабки, вместо того чтобы надираться каждый вечер.
Эдди взял портфель под мышку и направился к двери.
— Я же живое существо, — сказал он. — Ну, мусорщики, желаю вам удачи. А я пойду дрессировать свою гориллу.
За ужином Вольф сказал Моске:
— Знаешь, я, наверное, первый стал пасти этого Гордона. Как-то я подвозил его в город, и вот на полпути он попросил меня остановиться. Он вылез из джипа и пошел обратно по шоссе. Он подобрал какой-то кусок металла, на который я чуть было не напоролся, забросил его в кусты и сказал мне с этой своей сладенькой улыбочкой: «Ну вот, одной проколотой шиной будет меньше». Это он хорошо сделал, да? Он вообще хороший парень.
Но с этим Гордоном хлопот не оберешься. Слишком много в нем выпендрежа. Так что, когда мой босс сказал мне, чтобы я за ним приглядывал, потому что он когда-то состоял в компартии, я ничуть не удивился. Они таких олухов и заманивают.
Вот дурашка!
Моска закурил сигару и отпил кофе.
— Но он малый не трус!
Вольф торопливо поедал свой шницель.
— Ты не правильно рассуждаешь. Пораскинь мозгами. Сколько к нам приходит немцев, которые хотят служить у нас? Они готовы воевать с русскими. Сколько уже было слухов, что русские оккупировали английский и американский сектора? Я же читаю секретные рапорты. Теперь уже недолго осталось. Самое большое через два года все опять начнется по новой. И ребята вроде Гордона возьмутся за топоры. Здесь! — И он рубанул себя ребром ладони по горлу. — А я возвращаюсь в Штаты. Не хочется мне тянуть лямку в сибирском лагере для военнопленных.
Моска медленно произнес:
— Надеюсь, и мне удастся отсюда выбраться до всех событий.
Вольф вытер губы и откинулся назад. Официант наливал ему кофе.
— Не беспокойся, — сказал он. — У меня есть сведения, что скоро отменят запрет на браки с немками, и мы из этих фройляйн сделаем порядочных дам. Там, за океаном, преподобные отцы просто как с цепи сорвались. Не хотят, чтобы мы тут трахали дам без брачного свидетельства.
Они вышли из армейской столовой и направились к джипу Вольфа. Выехав за забор из колючей проволоки, огораживающий территорию военно-воздушной базы, они свернули на дорогу и поехали в противоположную от города сторону, На окраину Нойштадта. Ехать было недалеко. И Вольф скоро притормозил у одиноко стоящего домика, очень узкого, словно сплошь состоящего из вытянувшихся друг за дружкой маленьких комнат.
Рядом с домом стояли три джипа, несколько немецких «Опелей». К железным перилам, вмурованным в каменные ступеньки, было привязано несколько велосипедов.
Вольф позвонил, и, когда дверь распахнулась, Моска от удивления отступил на шаг: перед ним стоял высоченный немец.
— Нас ждет фрау Флаферн, — сказал Вольф.
Великан пропустил их внутрь.
Комната была полна народу. Два американских солдата сидели рядом, между ними на полу стоял набитый зеленый портфель. Еще тут были три офицера, каждый прижимал к себе кожаный портфель. Были тут и пять немцев с пустыми чемоданчиками из черной кожи. Все они терпеливо ждали своей очереди, немцы и американцы. Тут не было ни победителей, ни побежденных.
Великан провожал одного за другим в соседнюю комнату и то и дело ходил к входной двери, чтобы впустить новых посетителей: солдат, офицеров и немцев. Среди них Моска узнал нескольких работников базы: командиров, сержанта из управления снабжения, офицера из армейского магазина. Поприветствовав всех присутствующих, входящие делали вид, что ни с кем не знакомы.
Окна были плотно зашторены, но с улицы все время доносилось урчание моторов подъезжающих и уезжающих автомобилей. Те, кого великан провожал в соседнюю комнату, больше не появлялись. В доме была задняя дверь, служившая выходом.
Подошла их очередь, и великан проводил их до двери. Он попросил подождать. В комнате стояло лишь два деревянных стула и стол с пепельницей.
Когда они остались одни, Моска сказал:
— Ну и громила.
— Ее телохранитель, — объяснил Вольф, — но если купоны у нее, то он ей не поможет. Этот великан дебил. Она держит его, чтобы отпугивать посетителей вроде пьяных солдат и офицеров. Но нам — настоящим героям — этот верзила не страшен, — и он улыбнулся.
Скоро великан вернулся. Он заговорил по-немецки, причем его хрипловатый приятный голос совсем не соответствовал его исполинским размерам:
— Вы бы не посмотрели то, что я сам хочу вам предложить? — И достал большое золотое кольцо с крупным бриллиантом и подал его Моске со словами:
— Только десять блоков.
Моска передал кольцо Вольфу и сказал:
— Похоже, неплохой товар. И цена подходящая. Один карат по меньшей мере.*
* Американцы оценивают в каратах вес драгоценных камней и золота. В данном случае имеется в виду размер бриллианта.
Вольф вернул кольцо и усмехнулся.
— Это просто ничего не стоящая побрякушка, — сказал он. — Смотри, у камня плоская задница. Я же говорил, что он дебил, — и бросил кольцо великану, который неловко дернулся за ним, выставив ладонь, но не поймал и вынужден был скрючиться, чтобы поднять кольцо с пола.
Потом он еще раз подал кольцо Моске:
— Десять блоков, хорошая сделка. Только не говорите старой фрау! — И точно ребенок приложил огромный палец к губам.
Моска попытался было всучить ему кольцо обратно, но великан ни в какую не соглашался его брать.
— Десять блоков. Твое — за десять блоков, — повторял он, и Моска положил кольцо на стол.
И лишь тогда великан с великой печалью взял его и сунул себе в карман.
Потом он знаком позвал их за собой и подвел к двери в соседнюю комнату. Он пропустил их в дверь — сначала Моску, потом Вольфа. Но, когда Вольф проходил мимо него, он с силой толкнул противного американца, так что тот вылетел на середину комнаты. Великан закрыл дверь и встал как вкопанный.
Маленькая полненькая седовласая женщина сидела в большом мягком кресле за столом, где лежал раскрытый гроссбух. У стены громоздились товары из армейского магазина: сотни блоков сигарет, желтые коробки с шоколадом, коробки туалетного мыла и всякая всячина в ярких упаковках.
Небольшого роста немец аккуратно раскладывал коробки и упаковки в стопки. Из оттопыренных карманов его черного кургузого пиджака торчали скомканные немецкие марки, и, когда он обернулся, чтобы взглянуть на вошедших, одна пачка выпала на пол.
Женщина заговорила по-английски:
— Я прошу прощения. Иногда Йоханну не нравится кто-то из посетителей, и он позволяет себе подобные вещи. С ним ничего нельзя поделать.
Вольф явно не ожидал такого приема и некоторое время стоял в полном недоумении. Но вот его тяжелое мертвенно-белое лицо стало медленно наливаться краской. Высокомерный тон хозяйки дома разозлил его куда больше, чем грубость Йоханна. Он заметил улыбку на губах Моски, который отступил к стене и занял удобную позицию: в случае чего он мог бы держать на прицеле всех находящихся в комнате. Вольф тряхнул головой, повернулся к старушке и увидел, что в ее хитрых глазках заиграли иронические искорки.
— Это ерунда, — сказал Вольф смиренно. — Вы знаете, зачем мы пришли. Вы можете нам помочь?
Старушка смерила его взглядом и продолжала по-английски:
— Друг мой, ваш рассказ дурно пахнет. Я не знаю, где можно искать эти купоны на миллион долларов. Если бы я знала, то сначала бы хорошенько подумала, прежде чем иметь дело с вами и вашим другом. Помилуйте, вы меня обижаете!
Вольф улыбался. Сначала бизнес, потом удовольствие, подумал он. И сказал:
— Если найдете мне нужного человека и сведете меня с ним, получите значительное вознаграждение. За такую безделицу — очень хорошее вознаграждение.
В ее голосе послышалось презрение, а на пухлом лице появилось спесивое выражение:
— Я деловая женщина, но в эти дела не вмешиваюсь. И, будьте уверены, я всех своих друзей предупрежу, чтобы и они с вами не имели никаких дел. — Она коротко рассмеялась. — И это у вас есть пять тысяч блоков?
Вольф все еще сладко улыбался. Он спросил:
— Эти двое понимают по-английски? Это очень важно.
Женщина, удивленная неожиданным вопросом, сказала:
— Нет, не понимают.
Улыбка слетела с губ Вольфа, и его лицо приняло выражение надменного властителя — жесткое, уверенное выражение, словно это была маска, которую он всегда держал наготове.
Он поставил свой портфель на стол и, перегнувшись через него, посмотрел хозяйке прямо в глаза.
— Вы слишком умны и слишком самоуверенны, — произнес он с хорошо отрепетированной строгостью в голосе. — Вы полагаете, что обладаете властью, что вам нечего бояться, потому что вы надежно защищены своим преклонным возрастом и своими телохранителями. А я терпеть не могу спесивых немцев. Вы не понимаете душу американцев — ни вы, ни ваш великан.
Теперь старуха немного испугалась, и ее черные глазки засверкали, как две полированные бусинки. И маленький немец в пиджачишке с оттопыренными карманами тоже смотрел испуганно.
Великан двинулся от двери к Вольфу. Моска вытащил из своего портфеля венгерский пистолет и снял его с предохранителя. Все повернулись к нему.
Но он держал пистолет вниз стволом и сказал великану по-немецки:
— Повернись!
Великан шагнул к нему. Моска тоже сделал шаг вперед, и, видя выражение его лица, старушка бросила великану резкую короткую команду. Тот с недоумением взглянул на нее, отступил к дальней стене и повернулся спиной к присутствующим.
Вольф снова склонился к женщине.
— Ну что, вам нравится мой друг? — спросил он.
Она не ответила и не сводила глаз с Моски.
Маленький немец без лишних слов подошел к великану и тоже повернулся лицом к стене. Вольф продолжал:.
— Мой друг очень гордый и вспыльчивый человек. Если бы ваш Геркулес толкнул его, а не меня, нам бы не о чем было разговаривать, а вы сразу бы сильно опечалились. И не было бы этих тихих слов, которые я обращаю к вам. А теперь вот что я вам скажу. Я мыслю трезво. Я не держу на вас зла за этот инцидент. Но, если я узнаю, что вы кому-то что-то про меня шепнули, вы узнаете меня с другой стороны.
Он замолчал и посмотрел старушке в глаза.
В них не было страха. Она молча разглядывала его, в ее взгляде все еще таилась строптивость. Но это было в его духе, это ему нравилось, этот взгляд бросил вызов его самолюбию. Никто, кроме него, не смог бы лучше понять значение этого взгляда.
Что слова тут ничего не значат, что угрозами ничего нельзя добиться и уговорами не сломить ее волю. Он улыбнулся, потому что знал, что надо делать. Он подошел к великану, толкнул его и повернул к себе.
— Ты, кретин, снимай ремень и встань перед своей госпожой, — сказал он.
Великан повиновался. Вольф отступил. Он достал пистолет из портфеля, но только для пущего эффекта, и сказал старухе:
— Прикажи ему ударить тебя три раза по спине. — Он произнес это с угрожающей интонацией. — Если ты заорешь, я пристрелю всех троих.
Вот так. Ну, давай — три раза!
Старушка осталась невозмутима.
— Вы не понимаете. Если я прикажу, он очень сильно ударит и покалечит меня. Он же ударит изо всех сил.
Вольф отозвался жизнерадостно:
— О, это я прекрасно понимаю.
Ее пухлые щеки сморщились от неуверенной улыбки:
— Вы уже все доказали. Нет смысла продолжать. Я ничего никому не скажу. Обещаю. А теперь, пожалуйста, оставьте меня, там еще много народу.
Вольф выдержал долгую паузу и сказал с жестокой улыбкой:
— Только один удар, чтобы закрепить наш уговор.
В первый раз старуха не на шутку перепугалась. Ее щеки опали и голос задрожал:
— Я буду звать на помощь.
Вольф ничего не сказал. Он обратился к Моске и, медленно проговаривая слова, чтобы старуха его поняла, сказал:
— Когда тетка упадет, пристрели великана, — и махнул своим пистолетом перед носом у старушки.
Она отвернулась и сказала великану по-немецки:
— Йоханн, ударь меня один раз по спине. — Она выпрямилась в кресле, склонив голову над столом, и, ожидая удара, наморщила лоб и подняла вверх пухлые покатые плечи. Великан снял с пояса ремень, взмахнул им, и, когда ремень хлестнул по спине, все услышали характерный звук лопнувшей кожи под одеждой. Женщина вскинула лицо. В нем не было ни кровинки — только ужас и страдание. Вольф смотрел на нее холодным бесстрастным взглядом.
— Теперь ты поняла, — сказал он. И, передразнивая ее интонацию, добавил:
— Тут уж ничего не поделаешь. — Он шагнул к двери и сказал:
— Пошли, Уолтер. — И они вышли через комнату, где толпились ожидающие, в коридор, а затем на улицу.
На обратном пути Вольф смеялся и говорил Моске:
— Ты бы пристрелил этого громилу, если бы я тебе приказал?
Моска закурил. У него еще не прошло волнение.
— Черт, я же понимал, что ты придуриваешься.
Я же тебе подыгрывал, Вольф. Ну и спектакль ты устроил!
Вольф удовлетворенно сказал:
— Опыт, мой мальчик, опыт. Многие наши офицеры все боялись как следует надавить пленным на психику. Нам приходилось применять метод устрашения. А ты там у стены был таким молодцом — прямо-таки головорез!
— Я просто удивился, — ответил Моска. — Когда этот громила толкнул тебя и эта старая чертовка начала вонять, я подумал, что мы попали в ловушку. И тут уже все на свете забыл. Черт, неужели они не понимают, что наши солдаты за такие штучки могут их всех в крови потопить?
Вольф медленно рассуждал:
— Сейчас я тебе, Уолтер, скажу одну вещь про людей. Старушенция считает, что у нее котелок варит. И все — и великан, и солдаты, и офицеры — относятся к ней с почтением, потому что с ее помощью они делают хорошие бабки. А из этого следует вот что: она забыла. Она забыла, что такое страх. И этот удар, единственный удар, который она получила, — самое главное. Учти: без этого удара она не вспомнила бы, что такое страх.
Таковы люди.
Они проехали мост и оказались в Бремене.
Через несколько минут джип притормозил у офицерского общежития.
Они выкурили по сигарете, сидя в машине.
Вольф сказал:
— Через неделю мы выйдем на нужных людей.
Нам придется делать дела по ночам. Так что жди моего вызова в любое время. О'кей? — Он похлопал Моску по спине.
Моска вылез из джипа и сделал последнюю затяжку.
— Думаешь, она накапает "на нас своим дружкам?
Вольф отрицательно помотал головой:
— Нет, в этом я уверен. Она будет молчать как рыба. — И усмехнулся. — Теперь ей не забыть о той нашивке, которая у нее на спине.
Глава 11
Моска, который сегодня был одет в гражданское, выглянул из окна. Он смотрел, как персонал военно-воздушной базы снует взад-вперед: бортмеханики в зеленых комбинезонах и отороченных мехом кожанках, молодцеватые пилоты в темно-зеленых с фиолетовым плащах, немцы-рабочие в поношенной одежонке — все сутулились под порывами колючего ноябрьского ветра. За его спиной раздался голос Эдди Кэссина:
— Уолтер!
Моска обернулся.
Эдди Кэссин откинулся на спинку стула.
— Для тебя есть работенка. У меня тут возникла одна идейка, и лейтенант ее одобрил. На всем европейском театре началась кампания по экономии продуктов: мы пытаемся убедить обжор, чтобы они не наедались до блевоты. Не надо морить себя голодом, но и обжираться не стоит — а то набирают себе полные подносы еды, а потом все это не съедают и приходится много выбрасывать. Так вот. Мы хотим сделать плакат: портрет солдата, который стоит с огромным подносом с едой, а внизу надпись: «Не надо так!» Рядом будет помещена фотография двух немецких ребятишек, которые подбирают с асфальта окурки, и еще одна надпись: «Ты можешь им помочь». Как тебе?
— От этого самому блевать хочется, — ответил Моска.
Эдди ухмыльнулся:
— Ладно. По-моему, это очень здорово. Настоящая пропаганда. В штабе опупеют. Может, даже в «Старз энд страйпс»* опубликуют. Как знать, как знать. Из этого может получиться кое-что!
* Американский армейский журнал.
— Я тебя умоляю! — сказал Моска.
— Ну, все! — сказал Эдди Кэссин немного раздосадованно. — Достань мне фотографию двух ребятишек, собирающих окурки. Есть свободный джип, поезжай и возьми с собой фотографа, этого капрала из лаборатории.
— О'кей! — сказал Моска. Он вышел на улицу и увидел снижающийся рейсовый самолет из Висбадена, который словно по мановению волшебной палочки вывалился вдруг из пустого неба.
Моска залез в джип.
Уже под вечер он переехал мост и устремился в старый Бремен. Капрал шатался где-то по ангарам, и Моске понадобился целый час, чтобы найти его.
На улицах было полно куда-то спешащих немцев, автобусы непрестанно сигналили, лавируя в потоке автомобилей. Пассажиры гроздьями висели на подножках. Моска припарковался неподалеку от клуба Красного Креста.
Здесь было тихо и безлюдно. Площадь перед клубом была пуста: не было видно ни мальчишек-попрошаек, ни проституток — жизнь забурлит тут после ужина. Две немки в полицейской форме медленно прохаживались по тротуару, словно завороженные скрежетом и звонками трамваев.
Моска с капралом сидели в джипе, дожидаясь появления каких-нибудь попрошаек. Они молча курили. Наконец капрал сказал:
— Что за невезуха! Первый раз тут нет этих фриценят.
Моска вылез из джипа.
— Пойду посмотрю, — сказал он. Было очень холодно, и он поднял воротник куртки. Пройдя мимо клуба, он завернул за угол. Детей и там не было, но он продолжал идти и скоро оказался на заднем дворе какого-то административного здания.
На вершине огромной кучи мусора и щебня мирно восседали два мальчугана и смотрели на расстилающееся перед ними море развалин. Оба были в длинных, доходящих им до пят, пальто, а на головах были нахлобучены почти по самые глаза солдатские шапки. Они хватали ладошками горсти кирпичной пыли, просеивали ее сквозь пальцы, а потом бросали кусочки кирпича подальше в пустыню руин, не целясь и не слишком сильно, чтобы не потерять равновесие и не скатиться вниз.
— Эй! — крикнул им Моска по-немецки. — Хотите получить по шоколадке?
Мальчики важно посмотрели на него оценивающим взглядом, признали в нем врага, хотя он был в гражданской одежде, и сползли вниз без всякого страха. Они пошли за ним, оставив на некоторое время свою безбрежную и безмолвную площадку для игр. Держа друг дружку за руки, они появились на площади.
Капрал стоял около джипа и ждал их. Он вставил в фотоаппарат пленку и щелкнул затвором.
Когда все было готово, он сказал Моске:
— Подскажи им, что делать!
Капрал не говорил по-немецки.
— Поднимите вот эти окурки, — сказал Моска мальчикам, — и смотрите в объектив, когда он будет вас снимать.
Они покорно склонились над тротуаром, но шапки закрыли их лица.
— Пусть сдвинут шапки назад, — попросил капрал.
Моска сам сдвинул мальчикам шапки на затылок, так, чтобы показались маленькие, как у гномов, личики.
— Окурки слишком маленькие, — сказал капрал. — Их не будет видно.
Тогда Моска вытащил несколько сигарет и бросил их на тротуар. Капрал сделал несколько снимков, но все равно остался недоволен. Он уже приготовился щелкнуть еще раз, как вдруг Моска почувствовал, как кто-то схватил его сзади за руку. Он обернулся.
Перед ним стояли две женщины-полицейские.
Та, что схватила его за руку, была с него ростом.
Она не выпускала его руку. Он толкнул ее, почти ударил и почувствовал, что его ладонь ткнулась в мягкую грудь, выпиравшую из-под голубой ткани мундира. Она отшатнулась, выпустила его руку и сказала, словно оправдываясь:
— Это не разрешено здесь. — Она повернулась к мальчикам и сказала угрожающе:
— А вы немедленно убирайтесь.
Моска схватил мальчиков за воротники пальто.
— Оставайтесь, — сказал он. Он повернулся к женщинам, и его худое длинное лицо исказил гнев. — Вы видите эту форму? — И указал на капрала. Потом протянул руку женщинам. — Покажите мне ваши удостоверения!
Женщины начали сбивчиво объяснять, что это их работа, что им положено гнать отсюда всяких попрошаек. Какой-то немец, проходивший мимо, остановился, а ребята поспешили прочь от греха подальше. Мужчина сказал им что-то грозным голосом, и они с перепугу бросились наутек. Капрал крикнул Моске: «Смотри!» — и Моска успел их схватить. А мужчина поспешил прочь, чтобы поскорее замешаться в толпу соплеменников, дожидающихся на углу трамвая. Моска помчался за ним, и, когда немец услышал за спиной топот ног, он остановился и обернулся. В его глазах застыл ужас.
— Ты зачем сказал тем ребятам, чтобы они убежали? — заорал на него Моска.
Немец тихим извиняющимся тоном ответил:
— Я не понял. Я думал, они попрошайничают.
— Покажи мне свой пропуск, — приказал Моска и протянул руку.
Немец, трясясь мелкой дрожью, полез во внутренний карман пальто и достал толстый бумажник. Он стал шарить в нем непослушными пальцами, не спуская глаз с Моски, который вырвал у него бумажник из рук и сам нашел голубое удостоверение. Моска отдал немцу бумажник.
— Свой пропуск получишь завтра утром в полицейском управлении, — сказал он и зашагал обратно к джипу.
На другой стороне площади в густых сумерках ноябрьского вечера он увидел толпу немцев, наблюдавших за всем происходящим: черная, высокая, похожая на лес стена фигур. На какое-то мгновение его охватил безотчетный страх, но потом его ярость вспыхнула с новой силой. Он медленно шел к джипу. Двое ребят все еще стояли, но женщины-полицейские исчезли.
— Поехали, — сказал он капралу. Они доехали до Метцерштрассе, где Моска вышел из машины и попросил капрала:
— Возвращайся на базу один.
Капрал кивнул и тихо сказал:
— Пожалуй, тех снимков будет достаточно.
И только тут Моска понял, что они забыли сделать еще несколько снимков, а дети так и остались стоять там на площади, не получив обещанного шоколада.
Когда Моска вошел в комнату, Гелла подогревала суп на электроплитке. Своей очереди дожидалась сковородка с беконом. Лео сидел на кушетке и читал.
В просторной комнате стоял теплый уютный запах еды. Кровать и тумбочка в углу, стол с большой настольной лампой, небольшой радиоприемник, массивный шкаф у двери; посредине — круглый стол и несколько плетеных стульев; у стены — гигантский пустой сервант, который оставлял достаточно свободного места. Ну и комнатища, думал Моска всегда, оказываясь здесь.
Гелла оторвалась от электроплитки.
— Как ты сегодня рано! — воскликнула она и подошла поцеловать его.
При виде Моски ее лицо всегда приобретало другое выражение — его озаряла радость, — которое на него самого нагоняло легкое чувство вины и страха, ведь она все в своей жизни теперь связала с ним. Словно и не ощущала тех опасностей, которые подстерегали их в жизни.
— У меня были дела в городе, и я не стал возвращаться на базу, — сказал Моска.
Лео оторвал глаза от книги, кивнул ему и продолжал читать.
Моска полез в карман за сигаретой, и его пальцы нащупали удостоверение того немца.
— Довезешь меня до полицейского управления после ужина? — спросил Моска Лео и бросил удостоверение на стол.
Лео кивнул и спросил:
— Что это?
Моска рассказал им, что случилось. Он заметил, что Лео смотрит на него с удивленной ироничной улыбкой. Гелла ничего не сказала и разлила горячий суп по чашкам. Потом поставила сковородку с беконом на плиту.
Они осторожно пили суп, макая в него сухарики. Гелла взяла со стола голубое удостоверение.
Держа чашку одной рукой, другой она раскрыла удостоверение.
— Он женат, — сказала она. — У него голубые глаза, каштановые волосы, он печатник в типографии. Хорошая работа. — Она изучала фотографию. — Он не похож на злодея. Интересно, есть ли у него дети?
— Разве там не сказано? — спросил Моска.
— Нет, — ответила Гелла. — У него шрам на пальце. — Она уронила удостоверение на стол.
Лео откинул голову назад, выливая остаток супа себе в рот, потом склонился над столом. Его щека слегка задергалась.
— Скажи, — спросил он Моску, — почему ты не пошел сразу с этим человеком в полицейское управление? Это же недалеко.
Моска улыбнулся в ответ:
— Я хотел его припугнуть. Я вообще ничего не собираюсь делать. Я просто хотел его припугнуть.
— Он же ночь не будет спать, — сказала Гелла.
— Он этого заслуживает, — свирепо и, словно оправдываясь, буркнул Моска. — Не хрена ему было совать нос не в свои дела!
Гелла подняла на него светлые серые глаза.
— Ему просто стало стыдно, — сказала она. — Мне кажется, он почувствовал и свою вину за то, что эти дети попрошайничают и подбирают с тротуара грязные окурки.
— Ну и хрен с ним, пускай немного попотеет!
Послушай, может, ты дашь нам этот бекон, пока он совсем не сгорел?
Гелла поставила сковородку с беконом на стол и достала буханку серого немецкого хлеба. Покончив с бутербродами, Лео и Моска встали из-за стола, и Лео стал искать ключи от своего джипа.
Гелла снова взяла удостоверение и посмотрела на адрес.
— Послушай! — воскликнула она. — Он живет на Рубсамштрассе. Это даже ближе, чем полицейское управление.
Моска отрезал:
— Не надо мне капать на мозги. Мы едем в клуб. — И улыбнулся ей, когда она склонила ему на грудь голову с туго стянутыми, словно шлем, светлыми волосами. Эти сентиментальные знаки внимания всегда доставляли ей радость, хотя он над ними посмеивался и никогда сам не проявлял инициативы. — Хочешь, я привезу мороженого?
— Уолтер!
Моска обернулся.
Эдди Кэссин откинулся на спинку стула.
— Для тебя есть работенка. У меня тут возникла одна идейка, и лейтенант ее одобрил. На всем европейском театре началась кампания по экономии продуктов: мы пытаемся убедить обжор, чтобы они не наедались до блевоты. Не надо морить себя голодом, но и обжираться не стоит — а то набирают себе полные подносы еды, а потом все это не съедают и приходится много выбрасывать. Так вот. Мы хотим сделать плакат: портрет солдата, который стоит с огромным подносом с едой, а внизу надпись: «Не надо так!» Рядом будет помещена фотография двух немецких ребятишек, которые подбирают с асфальта окурки, и еще одна надпись: «Ты можешь им помочь». Как тебе?
— От этого самому блевать хочется, — ответил Моска.
Эдди ухмыльнулся:
— Ладно. По-моему, это очень здорово. Настоящая пропаганда. В штабе опупеют. Может, даже в «Старз энд страйпс»* опубликуют. Как знать, как знать. Из этого может получиться кое-что!
* Американский армейский журнал.
— Я тебя умоляю! — сказал Моска.
— Ну, все! — сказал Эдди Кэссин немного раздосадованно. — Достань мне фотографию двух ребятишек, собирающих окурки. Есть свободный джип, поезжай и возьми с собой фотографа, этого капрала из лаборатории.
— О'кей! — сказал Моска. Он вышел на улицу и увидел снижающийся рейсовый самолет из Висбадена, который словно по мановению волшебной палочки вывалился вдруг из пустого неба.
Моска залез в джип.
Уже под вечер он переехал мост и устремился в старый Бремен. Капрал шатался где-то по ангарам, и Моске понадобился целый час, чтобы найти его.
На улицах было полно куда-то спешащих немцев, автобусы непрестанно сигналили, лавируя в потоке автомобилей. Пассажиры гроздьями висели на подножках. Моска припарковался неподалеку от клуба Красного Креста.
Здесь было тихо и безлюдно. Площадь перед клубом была пуста: не было видно ни мальчишек-попрошаек, ни проституток — жизнь забурлит тут после ужина. Две немки в полицейской форме медленно прохаживались по тротуару, словно завороженные скрежетом и звонками трамваев.
Моска с капралом сидели в джипе, дожидаясь появления каких-нибудь попрошаек. Они молча курили. Наконец капрал сказал:
— Что за невезуха! Первый раз тут нет этих фриценят.
Моска вылез из джипа.
— Пойду посмотрю, — сказал он. Было очень холодно, и он поднял воротник куртки. Пройдя мимо клуба, он завернул за угол. Детей и там не было, но он продолжал идти и скоро оказался на заднем дворе какого-то административного здания.
На вершине огромной кучи мусора и щебня мирно восседали два мальчугана и смотрели на расстилающееся перед ними море развалин. Оба были в длинных, доходящих им до пят, пальто, а на головах были нахлобучены почти по самые глаза солдатские шапки. Они хватали ладошками горсти кирпичной пыли, просеивали ее сквозь пальцы, а потом бросали кусочки кирпича подальше в пустыню руин, не целясь и не слишком сильно, чтобы не потерять равновесие и не скатиться вниз.
— Эй! — крикнул им Моска по-немецки. — Хотите получить по шоколадке?
Мальчики важно посмотрели на него оценивающим взглядом, признали в нем врага, хотя он был в гражданской одежде, и сползли вниз без всякого страха. Они пошли за ним, оставив на некоторое время свою безбрежную и безмолвную площадку для игр. Держа друг дружку за руки, они появились на площади.
Капрал стоял около джипа и ждал их. Он вставил в фотоаппарат пленку и щелкнул затвором.
Когда все было готово, он сказал Моске:
— Подскажи им, что делать!
Капрал не говорил по-немецки.
— Поднимите вот эти окурки, — сказал Моска мальчикам, — и смотрите в объектив, когда он будет вас снимать.
Они покорно склонились над тротуаром, но шапки закрыли их лица.
— Пусть сдвинут шапки назад, — попросил капрал.
Моска сам сдвинул мальчикам шапки на затылок, так, чтобы показались маленькие, как у гномов, личики.
— Окурки слишком маленькие, — сказал капрал. — Их не будет видно.
Тогда Моска вытащил несколько сигарет и бросил их на тротуар. Капрал сделал несколько снимков, но все равно остался недоволен. Он уже приготовился щелкнуть еще раз, как вдруг Моска почувствовал, как кто-то схватил его сзади за руку. Он обернулся.
Перед ним стояли две женщины-полицейские.
Та, что схватила его за руку, была с него ростом.
Она не выпускала его руку. Он толкнул ее, почти ударил и почувствовал, что его ладонь ткнулась в мягкую грудь, выпиравшую из-под голубой ткани мундира. Она отшатнулась, выпустила его руку и сказала, словно оправдываясь:
— Это не разрешено здесь. — Она повернулась к мальчикам и сказала угрожающе:
— А вы немедленно убирайтесь.
Моска схватил мальчиков за воротники пальто.
— Оставайтесь, — сказал он. Он повернулся к женщинам, и его худое длинное лицо исказил гнев. — Вы видите эту форму? — И указал на капрала. Потом протянул руку женщинам. — Покажите мне ваши удостоверения!
Женщины начали сбивчиво объяснять, что это их работа, что им положено гнать отсюда всяких попрошаек. Какой-то немец, проходивший мимо, остановился, а ребята поспешили прочь от греха подальше. Мужчина сказал им что-то грозным голосом, и они с перепугу бросились наутек. Капрал крикнул Моске: «Смотри!» — и Моска успел их схватить. А мужчина поспешил прочь, чтобы поскорее замешаться в толпу соплеменников, дожидающихся на углу трамвая. Моска помчался за ним, и, когда немец услышал за спиной топот ног, он остановился и обернулся. В его глазах застыл ужас.
— Ты зачем сказал тем ребятам, чтобы они убежали? — заорал на него Моска.
Немец тихим извиняющимся тоном ответил:
— Я не понял. Я думал, они попрошайничают.
— Покажи мне свой пропуск, — приказал Моска и протянул руку.
Немец, трясясь мелкой дрожью, полез во внутренний карман пальто и достал толстый бумажник. Он стал шарить в нем непослушными пальцами, не спуская глаз с Моски, который вырвал у него бумажник из рук и сам нашел голубое удостоверение. Моска отдал немцу бумажник.
— Свой пропуск получишь завтра утром в полицейском управлении, — сказал он и зашагал обратно к джипу.
На другой стороне площади в густых сумерках ноябрьского вечера он увидел толпу немцев, наблюдавших за всем происходящим: черная, высокая, похожая на лес стена фигур. На какое-то мгновение его охватил безотчетный страх, но потом его ярость вспыхнула с новой силой. Он медленно шел к джипу. Двое ребят все еще стояли, но женщины-полицейские исчезли.
— Поехали, — сказал он капралу. Они доехали до Метцерштрассе, где Моска вышел из машины и попросил капрала:
— Возвращайся на базу один.
Капрал кивнул и тихо сказал:
— Пожалуй, тех снимков будет достаточно.
И только тут Моска понял, что они забыли сделать еще несколько снимков, а дети так и остались стоять там на площади, не получив обещанного шоколада.
Когда Моска вошел в комнату, Гелла подогревала суп на электроплитке. Своей очереди дожидалась сковородка с беконом. Лео сидел на кушетке и читал.
В просторной комнате стоял теплый уютный запах еды. Кровать и тумбочка в углу, стол с большой настольной лампой, небольшой радиоприемник, массивный шкаф у двери; посредине — круглый стол и несколько плетеных стульев; у стены — гигантский пустой сервант, который оставлял достаточно свободного места. Ну и комнатища, думал Моска всегда, оказываясь здесь.
Гелла оторвалась от электроплитки.
— Как ты сегодня рано! — воскликнула она и подошла поцеловать его.
При виде Моски ее лицо всегда приобретало другое выражение — его озаряла радость, — которое на него самого нагоняло легкое чувство вины и страха, ведь она все в своей жизни теперь связала с ним. Словно и не ощущала тех опасностей, которые подстерегали их в жизни.
— У меня были дела в городе, и я не стал возвращаться на базу, — сказал Моска.
Лео оторвал глаза от книги, кивнул ему и продолжал читать.
Моска полез в карман за сигаретой, и его пальцы нащупали удостоверение того немца.
— Довезешь меня до полицейского управления после ужина? — спросил Моска Лео и бросил удостоверение на стол.
Лео кивнул и спросил:
— Что это?
Моска рассказал им, что случилось. Он заметил, что Лео смотрит на него с удивленной ироничной улыбкой. Гелла ничего не сказала и разлила горячий суп по чашкам. Потом поставила сковородку с беконом на плиту.
Они осторожно пили суп, макая в него сухарики. Гелла взяла со стола голубое удостоверение.
Держа чашку одной рукой, другой она раскрыла удостоверение.
— Он женат, — сказала она. — У него голубые глаза, каштановые волосы, он печатник в типографии. Хорошая работа. — Она изучала фотографию. — Он не похож на злодея. Интересно, есть ли у него дети?
— Разве там не сказано? — спросил Моска.
— Нет, — ответила Гелла. — У него шрам на пальце. — Она уронила удостоверение на стол.
Лео откинул голову назад, выливая остаток супа себе в рот, потом склонился над столом. Его щека слегка задергалась.
— Скажи, — спросил он Моску, — почему ты не пошел сразу с этим человеком в полицейское управление? Это же недалеко.
Моска улыбнулся в ответ:
— Я хотел его припугнуть. Я вообще ничего не собираюсь делать. Я просто хотел его припугнуть.
— Он же ночь не будет спать, — сказала Гелла.
— Он этого заслуживает, — свирепо и, словно оправдываясь, буркнул Моска. — Не хрена ему было совать нос не в свои дела!
Гелла подняла на него светлые серые глаза.
— Ему просто стало стыдно, — сказала она. — Мне кажется, он почувствовал и свою вину за то, что эти дети попрошайничают и подбирают с тротуара грязные окурки.
— Ну и хрен с ним, пускай немного попотеет!
Послушай, может, ты дашь нам этот бекон, пока он совсем не сгорел?
Гелла поставила сковородку с беконом на стол и достала буханку серого немецкого хлеба. Покончив с бутербродами, Лео и Моска встали из-за стола, и Лео стал искать ключи от своего джипа.
Гелла снова взяла удостоверение и посмотрела на адрес.
— Послушай! — воскликнула она. — Он живет на Рубсамштрассе. Это даже ближе, чем полицейское управление.
Моска отрезал:
— Не надо мне капать на мозги. Мы едем в клуб. — И улыбнулся ей, когда она склонила ему на грудь голову с туго стянутыми, словно шлем, светлыми волосами. Эти сентиментальные знаки внимания всегда доставляли ей радость, хотя он над ними посмеивался и никогда сам не проявлял инициативы. — Хочешь, я привезу мороженого?