Страница:
Все слова те же – и не те же… ведь ее и прежде спрашивали, нравится ли ей Найлисс – так почему же она ответила сегодня совсем по-другому? Потому что ее никогда не спрашивали об этом, уплетая в компании эльфов охотничьи колбаски с пылу, с жару?
– Вам нравится Найлисс? – осведомился Лерметт, дуя на горячую колбаску.
– Очень, – твердо ответила Шеррин и добавила неожиданно для самой себя, – Он не пахнет розами.
Если кому ее ответ и показался странным, виду никто не подал.
– Найлисс пахнет жасмином, – улыбнулся Лерметт.
– Летом – наверняка, – мечтательно вздохнул один из эльфов. – Хотел бы я приехать сюда летом. Вот бы, наверное, странно – вроде как уехал из Долины, а вроде как и нет. Места кругом незнакомые, а жасмин цветет, как дома…
– Осень в Найлиссе пахнет яблоками, – сказала эльфийка, сидевшая рядом с королем.
– Не только, – усмехнулся самый младший с виду эльф с такими веселыми глазами, что на сердце невесть почему делалось легко. Звали его Лэккеан, и его имя запомнилось Шеррин сразу – может, оттого, что он чем-то неуловимо напоминал принца Орвье, а его она от души жалела. – Осень людей пахнет сеном.
Шеррин не поняла, отчего эльфы засмеялись, а та, что сидела возле короля, прикусила губу. Вроде Лэккеан ничего такого не сказал?
– Еще как сказал, – пояснил Лоайре, предварительно выдав Лэккеану дружеского тычка в бок. – У нас сено постилают новобрачным.
Ниест, самый молчаливый их всех, и теперь ничего не примолвил – только глаза его чуть приметно затуманились на мгновение.
– В краю вечного лета сену взяться неоткуда, – улыбнулась одна из девушек. – Для нас это редкость – запах сена, свежескошенной травы…
– И весенних почек, когда листья только-только проклюнулись, – тоном знатока заявил неугомонный Лэккеан.
Запах весенних листьев, талой воды, только что срезанного лозняка… сладость и горечь аромата палых листьев… а дорожная пыль, оказывается, пахнет ванилью – чуть-чуть, еле заметно, совсем едва – но если остановиться посреди дороги и замереть на мгновение… у Шеррин кружилась голова, как если бы все это половодье запахов и в самом деле обрушилось на нее разом, мощное и бестелесное, и ее собственное тело словно позабыло собственную тяжесть, и она летела вместе со всеми, смеясь и удивляясь, как и они.
А потом Лерметт сказал что-то по-эльфийски. Слова были незнакомыми, но вот смысл их Шеррин поняла преотлично. Похоже, на всех языках слова: «Ну, как, все в порядке?» – произносятся с одной и той же интонацией.
– Даже лучше, – ответствовал Эннеари, появляясь откуда-то у Шеррин из-за спины. – Потом расскажу. Тебе понравится. – Он опустился на траву и подогнул колено, устраиваясь поудобнее. – Дайте мне тоже колбаску. Или вы уже все съели?
Сердце у Шеррин бухнуло, замерло, а потом забилось часто-часто. Нет, она помнила, что Эннеари, едва успев бегло познакомить ее с остальными эльфами, ушел разбираться с ожерельем, помнила… но отчего-то забыла. Конечно, он ушел и вот только теперь вернулся – так отчего же ей кажется с такой непреложной несомненностью, что он никуда не уходил? Что – да, он ушел, но каким-то непостижимым образом все время был здесь, возле этого костра? Почему ей кажется, что он смеялся вместе со всеми, что она слышала его голос и говорила с ним… что именно с ним она и говорила?
Захваченная этим странным двоением реальности, Шеррин упустила тот миг, когда разговор перестал быть общим – словно из него выдернули скрепляющую нить, как из бус, и он раскатился на отдельные бусины. Одной из таких бусин была тихая беседа короля и сидящей рядом девушки – до того, как Эннеари окликнул… Шеррин так толком и не поняла, кого из них.
– Лериме, – вполголоса произнес Эннеари – и на его оклик обернулись оба.
На сей раз загадка так и осталась загадкой – никто не объяснил Шеррин, отчего растерялся король, а девушка, та и вовсе откровенно смутилась. Но странность эта явно что-то значила – а иначе отчего бы Эннеари внезапно покраснел, да так, что склонил голову, пытаясь скрыть прихлынувшую к щекам кровь?
– Арьен! – воскликнула девушка… Илери, вот как ее звали – тогда Шеррин никак не могла вспомнить, а теперь само возникло откуда-то.
– Мне и в голову не приходило, что ближняя ветвь у вас одна и та же, – хрипло пробормотал Эннеари, все еще не подымая головы.
Шеррин было невыносимо больно видеть его смятение, и она, желая отвлечь Эннеари, намеренно окликнула его по имени, которым назвала его та эльфийка – Арьен – окликнула… и сама внезапно испугалась невесть чего.
– Может… мне нельзя тебя так называть? – выдохнула она.
Эннеари хотел было ответить ей, но не успел.
– Можно-можно, – быстро вмешалась Илери прежде еще, чем он успел открыть рот. – Очень даже можно. – Она ехидно блеснула глазами и тут же опустила ресницы. – Только так и будет правильно – верно я говорю, Арьен?
Илери явно от души забавлялась – а Эннеари был столь же явно смущен, но не так, как минуту назад, а как-то неуловимо иначе, на другой лад. Это другое смущение не бросилось краской ему в лицо, а рассыпалось теплым коротким смехом.
– Пожалуй, верно, Лериме, – ответил Эннеари и вновь засмеялся.
Имя «Арьен» шло эльфу даже больше, чем «Эннеари». Оно не просто льнуло к нему, оно и было им – но Шеррин было отчего-то невообразимо трудно вымолвить его снова… не просто трудно – невозможно… вот до этой самой минуты, когда Шеррин бестрепетно прошептала его в лицо ночной темноте и победительно улыбнулась.
Арьен.
До чего же чудесное имя… такое же чудесное, как и он сам. Как тугой зов стрелы, летящей точно в цель. Сейчас, надежно укрытая ночной тьмой от посторонних глаз, Шеррин вновь и вновь переживала этот небывалый выстрел – поверх голов, мимо лиц, сквозь воду – ее дыхание вновь и вновь сливалось с полетом стрелы и несчетное количество раз снова и снова падало со стрелы вместе с ожерельем в подставленную узкую ладонь.
Я больше ничего не боюсь.
Совсем ничего.
Я ведь не боли боялась, не унижения, не смерти даже – ее-то чего бояться? Не того, что меня согнут или сломают… а того, что растворят. Сожрут заживо, переварят – и я стану частью их, стану такой же, как они… потому что иначе остается только сойти с ума и не понимать уже ничего… не понимать, что тебя уже едят, что тебя уже почти и нету больше… а оказывается, ничего подобного. Я просто потерялась в тумане. Это очень страшно, когда туман. Он откусывает пальцы, выедает глаза, высасывает сердце – поневоле каменеешь, чтобы не ощущать этой жуткой боли. С туманом невозможно сражаться, его не ухватишь… но зато его можно рассечь. Одним-единственным выстрелом.
Всего только одна стрела – и туман разорван в клочья, и эти клочья так нелепо мечутся прежде, чем расточиться и сгинуть окончательно, бессильные в своей гнусности, совершенно бессильные… им ничего не удалось, это был морок, самый обыкновенный морок, наваждение – а ведь Шеррин едва не поддалась ему… почти уже и поддалась… как же странно снова ощущать себя целой, неизъеденной жгучей мерзостью… знать, что никому и ничего не удалось с тобой сделать – и никогда не удастся, никогда… потому что на свете есть эта ладонь, и не ожерелье, а я сама падаю в нее… потому что я люблю тебя, Арьен – слышишь?
Ты никуда не уходил от костра. Ты и сейчас никуда не ушел. Ты здесь, и я говорю с тобой. Только с тобой. И – знаешь, что я тебе скажу? Что я ничего от тебя не хочу.
Странно, правда?
Я ничего от тебя не хочу. Совсем-совсем. Но я хочу жить вечно. Всегда. Чтобы всегда было то мгновение, когда ты закинул лук за спину и шагнул за своей стрелой.
Арьен.
Светало. Ветер еще не обметал с привядшей травы золотистым плащом рассвета холодную осеннюю росу – утро только-только зарделось, зарозовело краешком неба. Лерметт осторожно выглянул из окна – не видит ли кто… хотя кому и быть в такой ранний час в дворцовом парке – разве что белкам, а эти никому не скажут. Тишина за окном стояла полнейшая – казалось, прислушайся, и расслышишь, как шуршат облака, пробираясь по небу. Лерметт усмехнулся, растворил окно пошире и выпрыгнул наружу. Должен ведь и у короля быть свой тайный праздник тишины. Прежде таких мгновений у него было куда больше, но теперь, когда во дворце полным-полно королей и их свитских, о тишине и уединении смешно даже и мечтать. Раньше ему принадлежали драгоценные мгновения на грани яви и сна, когда действительность еще не растворилась окончательно, а сон еще не заговорил в полный голос – он набегает безмолвными волнами и отступает прочь, едва успев промерцать отблеском уходящего дня и чего-то другого, пока еще неведомого. Но теперь Лерметт засыпал каменным сном, как только добирался до постели. Ничего не поделаешь – сейчас ему принадлежит только рассвет. Это его время – и ни одна белка никогда никому не расскажет, что видела, как его величество в окошко сигает.
Лерметт потянулся до хруста, вдохнул глубоко и побрел вдоль дворцовой стены. Сегодня он избрал для прогулки тропинку, тянувшуюся вдоль левого крыла – того, где располагались Юльм и Адейна: Пестрый Коридор и Полосатые Покои.
– Лериме, – послышалось негромко из-под клена, чья тень ровно в полдень пересекала крайнее окно Полосатых покоев, – лэн йеллейн-а-лэн ни-кье?
Далеко ли он собрался – вот это всем вопросам вопрос! Из тех, на которые никогда нельзя ответить правильно, хотя любой ответ равно годится.
Лерметт смигнул от неожиданности – а когда ресницы его взметнулись вновь, Эннеари уже выступил навстречу ему. При виде Арьена Лерметт ахнул и тихо рассмеялся. Эльф был чудо как хорош. Во всяком случае, вообразить нечто, более похожее на чудо, Лерметт бы, пожалуй, затруднился.
Эннеари наверняка провел в парке если и не всю ночь, то уж предутренние часы несомненно. Он был весь с ног до головы в сияющей росе. Сапоги, легкий кожаный плащ, даже волосы, еще не успевшие впитать ее влагу, вспыхнули в лучах рассвета холодными звездами. Такими же сказочными звездами горел колчан и чехол для лука. Вот такими, наверное, и мнятся эльфы мечтательным девушкам в томлении предчувствия первой любви – сплошь в осыпи сказочного звездного сияния… право, жалость какая, что ни одной девушки рядом нет! Даром же чудо пропадает, понапрасну!
Эннеари, словно уловив мимолетную мысль Лерметта, встряхнулся, будто мокрая собака; брызги полетели во все стороны. Лерметт, смеясь, вскинул руку, чтобы заслонить лицо. Вот всегда так с эльфами – не успеешь размечтаться о сказках и чудесах, как тебя тут же холодной водой окатят! Да еще с какой естественностью. Пожалуй, именно это и чудесно в эльфах на самом деле – их чудовищная, ни в какие человеческие понятия не укладывающаяся естественность.
– Сам-то ты что здесь делаешь? – поинтересовался Лерметт, стирая с ладони ледяные брызги росы.
– Упражняюсь в стрельбе, – беспечно ответил Эннеари.
Где – в дворцовом парке? Да кого тут подстрелить можно – доверчивых, почти ручных белок? Нет… такая охота никак не во вкусе Арьена. Но как тогда его понимать прикажете?
– И где добыча? – спросил Лерметт, на всякий случай незаметно оглядывая дорожку. Следов крови на ней не было.
– В своих покоях, наверное, – пожал плечами Арьен. – Пряжка пояса – хорошая мишень, даже и в темноте. Тупым наконечником по пряжке никого насмерть не убьешь, зато кровоподтек обеспечен здоровенный. – Эннеари помолчал немного и добавил с подкупающей надеждой в голосе. – Может, даже несварение желудка.
– И… это все, что можешь сказать? – растерянно осведомился Лерметт.
– А больше никто не приходил, – пояснил Арьен. – Но и одного ночного гостя за глаза довольно. Ночью они теперь, правда, вряд ли сунутся…
– Да уж, – ухмыльнулся Лерметт. – Могу себе вообразить, что этот любитель ночных визитов потом рассказывать станет. Как набежала на него из кустов толпа злобных эльфов, да у каждого по десять рук, да в каждой руке по четыре лука, да как начали они все стрелять…
– Ничего он не будет рассказывать, – отрезал Арьен. – Он и вообще не признается, что возле Полосатых Покоев шастал. Нельзя больше Шеррин одну оставлять.
Лерметт вопросительно и тревожно глянул на крайнее окно. Арьен утвердительно склонил голову.
– Ты прав, – озабоченно сказал Лерметт. – У бедняжки всей свиты – несколько служанок да пара старых развалин в доспехах… небось, еще прадедушку ее охраняли. Надо будет ночной караул выставить.
– А днем ты кого к ней приставишь? – сощурился Эннеари. – Сами присмотрим, не беспокойся. Лучше не за ней, а за ее гостями присмотри.
– Кто такие? – деловито спросил Лерметт.
– Я их по именам не помню, – отмахнулся Арьен, – но это неважно. Я их тебе вчера показывал. Красивые мальчики, ничего не скажешь. И ведь не таятся даже. Я когда вечером от Аккарфа шел, этого поганца заприметил. Он нагло так шел, будто к себе домой. Пришлось остаться и постеречь. Собирался-то я на самом деле к тебе – рассказать, какой у нас с Аккарфом разговор вышел… да вот пришлось задержаться.
– А ты с ним беседовал? – Во мгновение ока ночная вылазка одного из риэрнцев была не то чтобы забыта – скорее, Лерметт оставил ее на потом. И так ведь ясно, что ничего, кроме пакостей, от этой странной компании ожидать не приходится – так и стоит ли немедля обсуждать и без того известное? А вот разговор эльфа с королем Окандо… такой поворот дела сулит много неожиданностей – и вот о них-то лучше разузнать как можно скорее.
– О да, – усмехнулся Эннеари. – Не делай такое лицо. Все расскажу…. только не здесь, – прибавил он, оглянувшись на окно. – Давай отойдем подальше.
Подходящее место Лерметт отыскал без труда: разлапистый пень, на котором он так любил сидеть, и низко, почти над самой землей протянувшаяся толстая ветка, на которую неизменно взгромождался Илмерран, если ему вдруг вспадала охота подвергнуть наследника престола сокрушительным внезапным расспросам о предмете вчерашней лекции прямо во время прогулки.
– А теперь слушай, – заявил Арьен, усаживаясь на ветке поудобнее.
Надо отдать ему должное – слушать его было ничуть не менее интересно, чем гнома. Лерметт весь обратился в слух и только изредка чуть шевелил беззвучно губами вослед словам Арьена, чтобы получше запомнить ошеломляющие новости.
– Аккарф был прав, – расхохотался он, когда эльф закончил повествование. – Ты напрасно скромничаешь. На Верховного предстоятеля в храме политики ты, может, и не потянешь, но уж на Старшего – наверняка.
Эннеари фыркнул.
– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – осведомился он. – Не считая, конечно, назначения меня предстоятелем.
– Да как тебе сказать… – протянул Лерметт, будто в задумчивости, и слегка прищурился. – Вот когда женюсь да будут у меня дети, да придет пора их воспитывать… Илмеррана мне и просить не надо, он сам вызвался – а вот другого воспитателя я им из Окандо выпишу… а не то так прямо к Аккарфу на выучку и отошлю – как мыслишь?
Этот его мнимо задумчивый, а на самом деле усмешливый прищур был Арьену отлично знаком.
– Издеваешься? – неуверенно спросил Эннеари.
– Почти. – Лерметт ухмыльнулся уже в открытую. – Нет, ты только подумай – какова выдержка! Столько лет любить, желать, каждый день видеться – и ни словом не сказаться, ни даже глазом мигнуть… глупость, конечно, сказочная – да нет, про такое и в сказке не услышишь! – но выдержка-то какова! Мне такая и не снилась. Что ни говори, а у богодуев есть чему поучиться.
Эннеари ответил ему укоризненным взглядом: дескать, и долго ты еще собираешься меня морочить? Лерметт хмыкнул.
– Страшная выдержка, – помолчав, продолжил король. – Только она мои переговоры и спасла. Случись такая беда с кем другим – страшно даже подумать, что бы началось! А у Аккарфа силы хватило себя скрепить. Ты даже и не представляешь, как мне повезло, что Иргитер свои козни с него начал.
– Думаешь, это не случайность? – пытливо поинтересовался Эннеари, который и сам, по правде говоря, именно так и думал.
– Да какая там случайность! – махнул рукой Лерметт. – Все рассчитано – даже и то, что доказать мы ничего не сможем. Аккарф прав. Нечего нам сказать. Иргитер свиту свою выгородит – мол, по молодости, по дурости, с пьяных глаз пошутить решили – а сам так и вовсе от всего отопрется. Не на нем – на мне вина будет. А начать бездоказательными обвинениями швыряться… ему ведь только того и надо. Любой ценой переговоры сорвать. Умысел налицо, а ухватить не за что.
– Ты тоже уверен, что умысел? – настаивал Арьен.
– А что же другое? – пожал плечами Лерметт. – Так ведь не бывает, чтобы человек в гости поехал, а норов свой дома оставил.
Эннеари снова устремил на Лерметта полный укоризны взгляд – из тех, какими и сам Лерметт год назад потчевал эльфа, когда тот начинал изъясняться не в меру загадочно.
– А ты не обижайся, – хладнокровно заметил Лерметт. – Я ведь не для насмешки отвечаю не на вопрос, а на его дедушку. Так тебе нас, людей, проще понять будет.
– Да? – Эннеари ехидно приподнял бровь.
– Да, – решительно ответствовал Лерметт. – Не только поступки, не только слова, а и то, что за ними стоит. Ты ведь и сам теперь с посольством приехал, да притом не один – ты себе как спутников выбирал?
Эннеари опустил голову и чуть приотвернулся. Он не имел ни малейшего желания объяснять Лерметту, как именно он выбирал спутников… неужели король что-то заподозрил? Да нет, ерунда… неоткуда ему знать… никто из людей этой тайны не знает… но – а вдруг все-таки… если чудом сохранилось в какой древней летописи… обмолвками хотя бы, глухим намеком – мог ведь и догадаться…
– Если тебе смута не нужна – возьмешь ли смутьяна с собой? – продолжал между тем Лерметт.
– Нет! – пылко воскликнул Эннеари.
– Ну вот видишь, – кивнул Лерметт. – Ты только посмотри, кого Иргитер себе в свиту набрал – мерзавцы, один к одному! От таких только и жди неприятностей. Даже если он им впрямую приказ и не отдавал – на что-то такое он с самого начала рассчитывал.
– А может, возле него других и вовсе нету? – высказал догадку Арьен.
– Сплошные мерзавцы, и больше никого… – ухмыльнулся Лерметт. – Каков охотник, таковы и собаки… а ты сам подумай – зачем ему такое окружение? Если даже на переговоры кроме них, с собой взять некого… зачем? Нет, если бы он беды не хотел, он бы с них глаз не спускал – а они по всему Найлиссу невозбранно шляются. Я им препятствовать не могу, не мои они люди – а стоит мне попробовать, Иргитер визг подымет, что я его свиту утесняю.
– Пожалуй, – признал Арьен.
– А я ему повод давать права не имею, – вздохнул Лерметт. – Нет, предпринять мы покуда ничего не можем – но я почти уверен, что приказ он отдавал самолично. И уж во всяком случае свиту себе выбирал с умыслом. Таких, что и по приказу, и своей волей на любую пакость готовы.
Эннеари вспомнил вчерашнюю развеселую компанию, и его приметно передернуло от отвращения.
– Это верно, что на пакость, – раздумчиво произнес он. – Не просто на злодейство, а именно что на пакость… Лериме, как они над Шеррин издевались – это же уму непостижимо!
Уму Лерметта, к сожалению, подобная гнусь мелкотравчатая была очень даже постижима – за свою жизнь он среди людей всякого навидался – но говорить об этом возмущенному до глубины души эльфу он благоразумно не стал.
– Нашли, кого травить, – презрительно бросил Лерметт. – И без того у бедняжки жизнь не сладкая – с таким-то лицом.
– С каким лицом? – непритворно удивился Эннеари.
Лерметту его удивление необычным не показалось. После того, как он сам увидел, где и в чем эльфы примечают скрытую от человека красоту – не показалось.
– Так ведь что она… м-мм… даже не хорошенькая – это еще мало сказать, – пояснил он, невольно смутясь. Назвать девушку дурнушкой в лицо – тяжко и гнусно… оказывается, сказать то же самое заглазно – ничуть не легче. Будто грязную сплетню повторить, черня беззащитного. Пусть это и правда… иная правда хуже лжи выходит. Лерметт смутился тяжело и томительно, будто его застали за чем-то неприглядным.
– Конечно, – кивнул Эннеари. – Слово, и верно, неподходящее. Какая же она хорошенькая, если она просто красивая. Очень. Зря она себя уродует. Впрочем, не мне знать – может, так полагается.
Вот теперь и для Лерметта настал черед непритворно удивляться.
– Ты это… серьезно? – осторожно осведомился он.
– Вполне, – ответил Эннеари с непринужденной прямотой, исключающей малейший намек на шутку. – У вас, людей, что ни страна, то обычай, всех и не упомнишь. Откуда мне знать, что за обычай заставил ее так вырядиться… и не только вырядиться.
Лерметт ничего ему не сказал. Он переваривал ошеломляющую новость молча.
– Хотя… – эльф задумчиво повел плечом. – Не уверен, что ты бы ее красоту сразу заметил, даже не сотвори она над собой такого. Она ведь не замок, она ключ.
– А это что еще за эльфийское присловье? – вновь удивился Лерметт.
– Не совсем эльфийское, – поправил его Эннеари. – Пограничное. У нас замков не водится, сам ведь знаешь. Как бы тебе объяснить… вот я – замок… и ты тоже, особенно с человеческой точки зрения. А Илери, к примеру, для нас – замок, а для вас – наверняка ключ. Шеррин – ключ, вне всяких сомнений.
– И что это должно значить? – Лерметт только потому не терял хладнокровия, что уже успел несколько привыкнуть к эльфийской манере изъясняться. К тому же долг платежом красен – разве не он только что точно так же томил Арьена окольными разъяснениями?
– А вот что. – Эльф спрыгнул с ветки и подошел к молоденькому клену. Алая листва, залитая холодным золотом позднего рассвета, пламенела, словно костер на ветру. – Это – замок. На виду висит, так сам в глаза и бросается. Мимо не пройдешь, не заметив. Яркая красота, броская, резкая. Ее и искать не надо – издали видно.
– Понимаю, – согласно кивнул Лерметт.
– А ключ… – Эннеари огляделся в поисках подходящего примера. – Да вот хотя бы, в двух шагах от тебя… эй, куда ты смотришь? Поди сюда.
Лерметт послушно встал и подошел к эльфу.
– Вот тебе и ключ, – улыбнулся эльф, указывая на крохотное растеньице почти у самых своих ног.
Лерметт потянулся было сорвать стебелек, но Арьен ухватил его за плечо.
– Куда?! Нет, ты не рви – сорвешь, ничего не увидишь. Так прямо в руках и завянет, до глаз не донесешь. Ты сам к нему нагнись.
Стебелек едва доставал Лерметту до щиколотки. Сгибаться пополам было нелепо, и Лерметт опустился на колени прямо в ледяную росу, и уж только тогда нагнулся.
– Смотри, – шепотом пронеслось над его головой, – смотри внимательно.
Узкие расходящиеся листья были беспорочно изящны. Они пленяли четким совершенством очертаний. Их разлет радовал глаз – не грубо размашистый и не жеманно сдержанный, а естественный, как само дыхание. Поблекшая зелень уже слегка тронулась по краям чуть заметной желтизной, но растеньице не сдавалось осени. Оно ничуть не выглядело привялым – наоборот, хрупкий стебелек вопреки холодам венчался крохотным белоснежным цветком, едва различимым с высоты человеческого роста, но вполне заметным вблизи. Лерметт невольно приблизил к нему восхищенное лицо и замер. Рядом с немыслимой нежностью тонких лепестков бархатистость розы казалась грубой, а белизна жасмина – нарочитой. Их соразмерная стройность завораживала.
– Вот это и есть ключ, – засмеялся Эннеари. – В отличие от замка, на виду не валяется, его еще поискать надо. Зато когда найдешь – глаз не оторвать. А замок быстро взгляду примелькается. Понимаешь?
– Да, – ответил, подымаясь, Лерметт. – Может, и не все, но самое главное.
– Да? – прищурился Арьен. – Что же именно?
– Чтобы найти ключ, – убежденно произнес Лерметт, – надо сначала встать перед ним на колени.
Глава 7
– Вам нравится Найлисс? – осведомился Лерметт, дуя на горячую колбаску.
– Очень, – твердо ответила Шеррин и добавила неожиданно для самой себя, – Он не пахнет розами.
Если кому ее ответ и показался странным, виду никто не подал.
– Найлисс пахнет жасмином, – улыбнулся Лерметт.
– Летом – наверняка, – мечтательно вздохнул один из эльфов. – Хотел бы я приехать сюда летом. Вот бы, наверное, странно – вроде как уехал из Долины, а вроде как и нет. Места кругом незнакомые, а жасмин цветет, как дома…
– Осень в Найлиссе пахнет яблоками, – сказала эльфийка, сидевшая рядом с королем.
– Не только, – усмехнулся самый младший с виду эльф с такими веселыми глазами, что на сердце невесть почему делалось легко. Звали его Лэккеан, и его имя запомнилось Шеррин сразу – может, оттого, что он чем-то неуловимо напоминал принца Орвье, а его она от души жалела. – Осень людей пахнет сеном.
Шеррин не поняла, отчего эльфы засмеялись, а та, что сидела возле короля, прикусила губу. Вроде Лэккеан ничего такого не сказал?
– Еще как сказал, – пояснил Лоайре, предварительно выдав Лэккеану дружеского тычка в бок. – У нас сено постилают новобрачным.
Ниест, самый молчаливый их всех, и теперь ничего не примолвил – только глаза его чуть приметно затуманились на мгновение.
– В краю вечного лета сену взяться неоткуда, – улыбнулась одна из девушек. – Для нас это редкость – запах сена, свежескошенной травы…
– И весенних почек, когда листья только-только проклюнулись, – тоном знатока заявил неугомонный Лэккеан.
Запах весенних листьев, талой воды, только что срезанного лозняка… сладость и горечь аромата палых листьев… а дорожная пыль, оказывается, пахнет ванилью – чуть-чуть, еле заметно, совсем едва – но если остановиться посреди дороги и замереть на мгновение… у Шеррин кружилась голова, как если бы все это половодье запахов и в самом деле обрушилось на нее разом, мощное и бестелесное, и ее собственное тело словно позабыло собственную тяжесть, и она летела вместе со всеми, смеясь и удивляясь, как и они.
А потом Лерметт сказал что-то по-эльфийски. Слова были незнакомыми, но вот смысл их Шеррин поняла преотлично. Похоже, на всех языках слова: «Ну, как, все в порядке?» – произносятся с одной и той же интонацией.
– Даже лучше, – ответствовал Эннеари, появляясь откуда-то у Шеррин из-за спины. – Потом расскажу. Тебе понравится. – Он опустился на траву и подогнул колено, устраиваясь поудобнее. – Дайте мне тоже колбаску. Или вы уже все съели?
Сердце у Шеррин бухнуло, замерло, а потом забилось часто-часто. Нет, она помнила, что Эннеари, едва успев бегло познакомить ее с остальными эльфами, ушел разбираться с ожерельем, помнила… но отчего-то забыла. Конечно, он ушел и вот только теперь вернулся – так отчего же ей кажется с такой непреложной несомненностью, что он никуда не уходил? Что – да, он ушел, но каким-то непостижимым образом все время был здесь, возле этого костра? Почему ей кажется, что он смеялся вместе со всеми, что она слышала его голос и говорила с ним… что именно с ним она и говорила?
Захваченная этим странным двоением реальности, Шеррин упустила тот миг, когда разговор перестал быть общим – словно из него выдернули скрепляющую нить, как из бус, и он раскатился на отдельные бусины. Одной из таких бусин была тихая беседа короля и сидящей рядом девушки – до того, как Эннеари окликнул… Шеррин так толком и не поняла, кого из них.
– Лериме, – вполголоса произнес Эннеари – и на его оклик обернулись оба.
На сей раз загадка так и осталась загадкой – никто не объяснил Шеррин, отчего растерялся король, а девушка, та и вовсе откровенно смутилась. Но странность эта явно что-то значила – а иначе отчего бы Эннеари внезапно покраснел, да так, что склонил голову, пытаясь скрыть прихлынувшую к щекам кровь?
– Арьен! – воскликнула девушка… Илери, вот как ее звали – тогда Шеррин никак не могла вспомнить, а теперь само возникло откуда-то.
– Мне и в голову не приходило, что ближняя ветвь у вас одна и та же, – хрипло пробормотал Эннеари, все еще не подымая головы.
Шеррин было невыносимо больно видеть его смятение, и она, желая отвлечь Эннеари, намеренно окликнула его по имени, которым назвала его та эльфийка – Арьен – окликнула… и сама внезапно испугалась невесть чего.
– Может… мне нельзя тебя так называть? – выдохнула она.
Эннеари хотел было ответить ей, но не успел.
– Можно-можно, – быстро вмешалась Илери прежде еще, чем он успел открыть рот. – Очень даже можно. – Она ехидно блеснула глазами и тут же опустила ресницы. – Только так и будет правильно – верно я говорю, Арьен?
Илери явно от души забавлялась – а Эннеари был столь же явно смущен, но не так, как минуту назад, а как-то неуловимо иначе, на другой лад. Это другое смущение не бросилось краской ему в лицо, а рассыпалось теплым коротким смехом.
– Пожалуй, верно, Лериме, – ответил Эннеари и вновь засмеялся.
Имя «Арьен» шло эльфу даже больше, чем «Эннеари». Оно не просто льнуло к нему, оно и было им – но Шеррин было отчего-то невообразимо трудно вымолвить его снова… не просто трудно – невозможно… вот до этой самой минуты, когда Шеррин бестрепетно прошептала его в лицо ночной темноте и победительно улыбнулась.
Арьен.
До чего же чудесное имя… такое же чудесное, как и он сам. Как тугой зов стрелы, летящей точно в цель. Сейчас, надежно укрытая ночной тьмой от посторонних глаз, Шеррин вновь и вновь переживала этот небывалый выстрел – поверх голов, мимо лиц, сквозь воду – ее дыхание вновь и вновь сливалось с полетом стрелы и несчетное количество раз снова и снова падало со стрелы вместе с ожерельем в подставленную узкую ладонь.
Я больше ничего не боюсь.
Совсем ничего.
Я ведь не боли боялась, не унижения, не смерти даже – ее-то чего бояться? Не того, что меня согнут или сломают… а того, что растворят. Сожрут заживо, переварят – и я стану частью их, стану такой же, как они… потому что иначе остается только сойти с ума и не понимать уже ничего… не понимать, что тебя уже едят, что тебя уже почти и нету больше… а оказывается, ничего подобного. Я просто потерялась в тумане. Это очень страшно, когда туман. Он откусывает пальцы, выедает глаза, высасывает сердце – поневоле каменеешь, чтобы не ощущать этой жуткой боли. С туманом невозможно сражаться, его не ухватишь… но зато его можно рассечь. Одним-единственным выстрелом.
Всего только одна стрела – и туман разорван в клочья, и эти клочья так нелепо мечутся прежде, чем расточиться и сгинуть окончательно, бессильные в своей гнусности, совершенно бессильные… им ничего не удалось, это был морок, самый обыкновенный морок, наваждение – а ведь Шеррин едва не поддалась ему… почти уже и поддалась… как же странно снова ощущать себя целой, неизъеденной жгучей мерзостью… знать, что никому и ничего не удалось с тобой сделать – и никогда не удастся, никогда… потому что на свете есть эта ладонь, и не ожерелье, а я сама падаю в нее… потому что я люблю тебя, Арьен – слышишь?
Ты никуда не уходил от костра. Ты и сейчас никуда не ушел. Ты здесь, и я говорю с тобой. Только с тобой. И – знаешь, что я тебе скажу? Что я ничего от тебя не хочу.
Странно, правда?
Я ничего от тебя не хочу. Совсем-совсем. Но я хочу жить вечно. Всегда. Чтобы всегда было то мгновение, когда ты закинул лук за спину и шагнул за своей стрелой.
Арьен.
Светало. Ветер еще не обметал с привядшей травы золотистым плащом рассвета холодную осеннюю росу – утро только-только зарделось, зарозовело краешком неба. Лерметт осторожно выглянул из окна – не видит ли кто… хотя кому и быть в такой ранний час в дворцовом парке – разве что белкам, а эти никому не скажут. Тишина за окном стояла полнейшая – казалось, прислушайся, и расслышишь, как шуршат облака, пробираясь по небу. Лерметт усмехнулся, растворил окно пошире и выпрыгнул наружу. Должен ведь и у короля быть свой тайный праздник тишины. Прежде таких мгновений у него было куда больше, но теперь, когда во дворце полным-полно королей и их свитских, о тишине и уединении смешно даже и мечтать. Раньше ему принадлежали драгоценные мгновения на грани яви и сна, когда действительность еще не растворилась окончательно, а сон еще не заговорил в полный голос – он набегает безмолвными волнами и отступает прочь, едва успев промерцать отблеском уходящего дня и чего-то другого, пока еще неведомого. Но теперь Лерметт засыпал каменным сном, как только добирался до постели. Ничего не поделаешь – сейчас ему принадлежит только рассвет. Это его время – и ни одна белка никогда никому не расскажет, что видела, как его величество в окошко сигает.
Лерметт потянулся до хруста, вдохнул глубоко и побрел вдоль дворцовой стены. Сегодня он избрал для прогулки тропинку, тянувшуюся вдоль левого крыла – того, где располагались Юльм и Адейна: Пестрый Коридор и Полосатые Покои.
– Лериме, – послышалось негромко из-под клена, чья тень ровно в полдень пересекала крайнее окно Полосатых покоев, – лэн йеллейн-а-лэн ни-кье?
Далеко ли он собрался – вот это всем вопросам вопрос! Из тех, на которые никогда нельзя ответить правильно, хотя любой ответ равно годится.
Лерметт смигнул от неожиданности – а когда ресницы его взметнулись вновь, Эннеари уже выступил навстречу ему. При виде Арьена Лерметт ахнул и тихо рассмеялся. Эльф был чудо как хорош. Во всяком случае, вообразить нечто, более похожее на чудо, Лерметт бы, пожалуй, затруднился.
Эннеари наверняка провел в парке если и не всю ночь, то уж предутренние часы несомненно. Он был весь с ног до головы в сияющей росе. Сапоги, легкий кожаный плащ, даже волосы, еще не успевшие впитать ее влагу, вспыхнули в лучах рассвета холодными звездами. Такими же сказочными звездами горел колчан и чехол для лука. Вот такими, наверное, и мнятся эльфы мечтательным девушкам в томлении предчувствия первой любви – сплошь в осыпи сказочного звездного сияния… право, жалость какая, что ни одной девушки рядом нет! Даром же чудо пропадает, понапрасну!
Эннеари, словно уловив мимолетную мысль Лерметта, встряхнулся, будто мокрая собака; брызги полетели во все стороны. Лерметт, смеясь, вскинул руку, чтобы заслонить лицо. Вот всегда так с эльфами – не успеешь размечтаться о сказках и чудесах, как тебя тут же холодной водой окатят! Да еще с какой естественностью. Пожалуй, именно это и чудесно в эльфах на самом деле – их чудовищная, ни в какие человеческие понятия не укладывающаяся естественность.
– Сам-то ты что здесь делаешь? – поинтересовался Лерметт, стирая с ладони ледяные брызги росы.
– Упражняюсь в стрельбе, – беспечно ответил Эннеари.
Где – в дворцовом парке? Да кого тут подстрелить можно – доверчивых, почти ручных белок? Нет… такая охота никак не во вкусе Арьена. Но как тогда его понимать прикажете?
– И где добыча? – спросил Лерметт, на всякий случай незаметно оглядывая дорожку. Следов крови на ней не было.
– В своих покоях, наверное, – пожал плечами Арьен. – Пряжка пояса – хорошая мишень, даже и в темноте. Тупым наконечником по пряжке никого насмерть не убьешь, зато кровоподтек обеспечен здоровенный. – Эннеари помолчал немного и добавил с подкупающей надеждой в голосе. – Может, даже несварение желудка.
– И… это все, что можешь сказать? – растерянно осведомился Лерметт.
– А больше никто не приходил, – пояснил Арьен. – Но и одного ночного гостя за глаза довольно. Ночью они теперь, правда, вряд ли сунутся…
– Да уж, – ухмыльнулся Лерметт. – Могу себе вообразить, что этот любитель ночных визитов потом рассказывать станет. Как набежала на него из кустов толпа злобных эльфов, да у каждого по десять рук, да в каждой руке по четыре лука, да как начали они все стрелять…
– Ничего он не будет рассказывать, – отрезал Арьен. – Он и вообще не признается, что возле Полосатых Покоев шастал. Нельзя больше Шеррин одну оставлять.
Лерметт вопросительно и тревожно глянул на крайнее окно. Арьен утвердительно склонил голову.
– Ты прав, – озабоченно сказал Лерметт. – У бедняжки всей свиты – несколько служанок да пара старых развалин в доспехах… небось, еще прадедушку ее охраняли. Надо будет ночной караул выставить.
– А днем ты кого к ней приставишь? – сощурился Эннеари. – Сами присмотрим, не беспокойся. Лучше не за ней, а за ее гостями присмотри.
– Кто такие? – деловито спросил Лерметт.
– Я их по именам не помню, – отмахнулся Арьен, – но это неважно. Я их тебе вчера показывал. Красивые мальчики, ничего не скажешь. И ведь не таятся даже. Я когда вечером от Аккарфа шел, этого поганца заприметил. Он нагло так шел, будто к себе домой. Пришлось остаться и постеречь. Собирался-то я на самом деле к тебе – рассказать, какой у нас с Аккарфом разговор вышел… да вот пришлось задержаться.
– А ты с ним беседовал? – Во мгновение ока ночная вылазка одного из риэрнцев была не то чтобы забыта – скорее, Лерметт оставил ее на потом. И так ведь ясно, что ничего, кроме пакостей, от этой странной компании ожидать не приходится – так и стоит ли немедля обсуждать и без того известное? А вот разговор эльфа с королем Окандо… такой поворот дела сулит много неожиданностей – и вот о них-то лучше разузнать как можно скорее.
– О да, – усмехнулся Эннеари. – Не делай такое лицо. Все расскажу…. только не здесь, – прибавил он, оглянувшись на окно. – Давай отойдем подальше.
Подходящее место Лерметт отыскал без труда: разлапистый пень, на котором он так любил сидеть, и низко, почти над самой землей протянувшаяся толстая ветка, на которую неизменно взгромождался Илмерран, если ему вдруг вспадала охота подвергнуть наследника престола сокрушительным внезапным расспросам о предмете вчерашней лекции прямо во время прогулки.
– А теперь слушай, – заявил Арьен, усаживаясь на ветке поудобнее.
Надо отдать ему должное – слушать его было ничуть не менее интересно, чем гнома. Лерметт весь обратился в слух и только изредка чуть шевелил беззвучно губами вослед словам Арьена, чтобы получше запомнить ошеломляющие новости.
– Аккарф был прав, – расхохотался он, когда эльф закончил повествование. – Ты напрасно скромничаешь. На Верховного предстоятеля в храме политики ты, может, и не потянешь, но уж на Старшего – наверняка.
Эннеари фыркнул.
– Ну, и что ты обо всем этом думаешь? – осведомился он. – Не считая, конечно, назначения меня предстоятелем.
– Да как тебе сказать… – протянул Лерметт, будто в задумчивости, и слегка прищурился. – Вот когда женюсь да будут у меня дети, да придет пора их воспитывать… Илмеррана мне и просить не надо, он сам вызвался – а вот другого воспитателя я им из Окандо выпишу… а не то так прямо к Аккарфу на выучку и отошлю – как мыслишь?
Этот его мнимо задумчивый, а на самом деле усмешливый прищур был Арьену отлично знаком.
– Издеваешься? – неуверенно спросил Эннеари.
– Почти. – Лерметт ухмыльнулся уже в открытую. – Нет, ты только подумай – какова выдержка! Столько лет любить, желать, каждый день видеться – и ни словом не сказаться, ни даже глазом мигнуть… глупость, конечно, сказочная – да нет, про такое и в сказке не услышишь! – но выдержка-то какова! Мне такая и не снилась. Что ни говори, а у богодуев есть чему поучиться.
Эннеари ответил ему укоризненным взглядом: дескать, и долго ты еще собираешься меня морочить? Лерметт хмыкнул.
– Страшная выдержка, – помолчав, продолжил король. – Только она мои переговоры и спасла. Случись такая беда с кем другим – страшно даже подумать, что бы началось! А у Аккарфа силы хватило себя скрепить. Ты даже и не представляешь, как мне повезло, что Иргитер свои козни с него начал.
– Думаешь, это не случайность? – пытливо поинтересовался Эннеари, который и сам, по правде говоря, именно так и думал.
– Да какая там случайность! – махнул рукой Лерметт. – Все рассчитано – даже и то, что доказать мы ничего не сможем. Аккарф прав. Нечего нам сказать. Иргитер свиту свою выгородит – мол, по молодости, по дурости, с пьяных глаз пошутить решили – а сам так и вовсе от всего отопрется. Не на нем – на мне вина будет. А начать бездоказательными обвинениями швыряться… ему ведь только того и надо. Любой ценой переговоры сорвать. Умысел налицо, а ухватить не за что.
– Ты тоже уверен, что умысел? – настаивал Арьен.
– А что же другое? – пожал плечами Лерметт. – Так ведь не бывает, чтобы человек в гости поехал, а норов свой дома оставил.
Эннеари снова устремил на Лерметта полный укоризны взгляд – из тех, какими и сам Лерметт год назад потчевал эльфа, когда тот начинал изъясняться не в меру загадочно.
– А ты не обижайся, – хладнокровно заметил Лерметт. – Я ведь не для насмешки отвечаю не на вопрос, а на его дедушку. Так тебе нас, людей, проще понять будет.
– Да? – Эннеари ехидно приподнял бровь.
– Да, – решительно ответствовал Лерметт. – Не только поступки, не только слова, а и то, что за ними стоит. Ты ведь и сам теперь с посольством приехал, да притом не один – ты себе как спутников выбирал?
Эннеари опустил голову и чуть приотвернулся. Он не имел ни малейшего желания объяснять Лерметту, как именно он выбирал спутников… неужели король что-то заподозрил? Да нет, ерунда… неоткуда ему знать… никто из людей этой тайны не знает… но – а вдруг все-таки… если чудом сохранилось в какой древней летописи… обмолвками хотя бы, глухим намеком – мог ведь и догадаться…
– Если тебе смута не нужна – возьмешь ли смутьяна с собой? – продолжал между тем Лерметт.
– Нет! – пылко воскликнул Эннеари.
– Ну вот видишь, – кивнул Лерметт. – Ты только посмотри, кого Иргитер себе в свиту набрал – мерзавцы, один к одному! От таких только и жди неприятностей. Даже если он им впрямую приказ и не отдавал – на что-то такое он с самого начала рассчитывал.
– А может, возле него других и вовсе нету? – высказал догадку Арьен.
– Сплошные мерзавцы, и больше никого… – ухмыльнулся Лерметт. – Каков охотник, таковы и собаки… а ты сам подумай – зачем ему такое окружение? Если даже на переговоры кроме них, с собой взять некого… зачем? Нет, если бы он беды не хотел, он бы с них глаз не спускал – а они по всему Найлиссу невозбранно шляются. Я им препятствовать не могу, не мои они люди – а стоит мне попробовать, Иргитер визг подымет, что я его свиту утесняю.
– Пожалуй, – признал Арьен.
– А я ему повод давать права не имею, – вздохнул Лерметт. – Нет, предпринять мы покуда ничего не можем – но я почти уверен, что приказ он отдавал самолично. И уж во всяком случае свиту себе выбирал с умыслом. Таких, что и по приказу, и своей волей на любую пакость готовы.
Эннеари вспомнил вчерашнюю развеселую компанию, и его приметно передернуло от отвращения.
– Это верно, что на пакость, – раздумчиво произнес он. – Не просто на злодейство, а именно что на пакость… Лериме, как они над Шеррин издевались – это же уму непостижимо!
Уму Лерметта, к сожалению, подобная гнусь мелкотравчатая была очень даже постижима – за свою жизнь он среди людей всякого навидался – но говорить об этом возмущенному до глубины души эльфу он благоразумно не стал.
– Нашли, кого травить, – презрительно бросил Лерметт. – И без того у бедняжки жизнь не сладкая – с таким-то лицом.
– С каким лицом? – непритворно удивился Эннеари.
Лерметту его удивление необычным не показалось. После того, как он сам увидел, где и в чем эльфы примечают скрытую от человека красоту – не показалось.
– Так ведь что она… м-мм… даже не хорошенькая – это еще мало сказать, – пояснил он, невольно смутясь. Назвать девушку дурнушкой в лицо – тяжко и гнусно… оказывается, сказать то же самое заглазно – ничуть не легче. Будто грязную сплетню повторить, черня беззащитного. Пусть это и правда… иная правда хуже лжи выходит. Лерметт смутился тяжело и томительно, будто его застали за чем-то неприглядным.
– Конечно, – кивнул Эннеари. – Слово, и верно, неподходящее. Какая же она хорошенькая, если она просто красивая. Очень. Зря она себя уродует. Впрочем, не мне знать – может, так полагается.
Вот теперь и для Лерметта настал черед непритворно удивляться.
– Ты это… серьезно? – осторожно осведомился он.
– Вполне, – ответил Эннеари с непринужденной прямотой, исключающей малейший намек на шутку. – У вас, людей, что ни страна, то обычай, всех и не упомнишь. Откуда мне знать, что за обычай заставил ее так вырядиться… и не только вырядиться.
Лерметт ничего ему не сказал. Он переваривал ошеломляющую новость молча.
– Хотя… – эльф задумчиво повел плечом. – Не уверен, что ты бы ее красоту сразу заметил, даже не сотвори она над собой такого. Она ведь не замок, она ключ.
– А это что еще за эльфийское присловье? – вновь удивился Лерметт.
– Не совсем эльфийское, – поправил его Эннеари. – Пограничное. У нас замков не водится, сам ведь знаешь. Как бы тебе объяснить… вот я – замок… и ты тоже, особенно с человеческой точки зрения. А Илери, к примеру, для нас – замок, а для вас – наверняка ключ. Шеррин – ключ, вне всяких сомнений.
– И что это должно значить? – Лерметт только потому не терял хладнокровия, что уже успел несколько привыкнуть к эльфийской манере изъясняться. К тому же долг платежом красен – разве не он только что точно так же томил Арьена окольными разъяснениями?
– А вот что. – Эльф спрыгнул с ветки и подошел к молоденькому клену. Алая листва, залитая холодным золотом позднего рассвета, пламенела, словно костер на ветру. – Это – замок. На виду висит, так сам в глаза и бросается. Мимо не пройдешь, не заметив. Яркая красота, броская, резкая. Ее и искать не надо – издали видно.
– Понимаю, – согласно кивнул Лерметт.
– А ключ… – Эннеари огляделся в поисках подходящего примера. – Да вот хотя бы, в двух шагах от тебя… эй, куда ты смотришь? Поди сюда.
Лерметт послушно встал и подошел к эльфу.
– Вот тебе и ключ, – улыбнулся эльф, указывая на крохотное растеньице почти у самых своих ног.
Лерметт потянулся было сорвать стебелек, но Арьен ухватил его за плечо.
– Куда?! Нет, ты не рви – сорвешь, ничего не увидишь. Так прямо в руках и завянет, до глаз не донесешь. Ты сам к нему нагнись.
Стебелек едва доставал Лерметту до щиколотки. Сгибаться пополам было нелепо, и Лерметт опустился на колени прямо в ледяную росу, и уж только тогда нагнулся.
– Смотри, – шепотом пронеслось над его головой, – смотри внимательно.
Узкие расходящиеся листья были беспорочно изящны. Они пленяли четким совершенством очертаний. Их разлет радовал глаз – не грубо размашистый и не жеманно сдержанный, а естественный, как само дыхание. Поблекшая зелень уже слегка тронулась по краям чуть заметной желтизной, но растеньице не сдавалось осени. Оно ничуть не выглядело привялым – наоборот, хрупкий стебелек вопреки холодам венчался крохотным белоснежным цветком, едва различимым с высоты человеческого роста, но вполне заметным вблизи. Лерметт невольно приблизил к нему восхищенное лицо и замер. Рядом с немыслимой нежностью тонких лепестков бархатистость розы казалась грубой, а белизна жасмина – нарочитой. Их соразмерная стройность завораживала.
– Вот это и есть ключ, – засмеялся Эннеари. – В отличие от замка, на виду не валяется, его еще поискать надо. Зато когда найдешь – глаз не оторвать. А замок быстро взгляду примелькается. Понимаешь?
– Да, – ответил, подымаясь, Лерметт. – Может, и не все, но самое главное.
– Да? – прищурился Арьен. – Что же именно?
– Чтобы найти ключ, – убежденно произнес Лерметт, – надо сначала встать перед ним на колени.
Глава 7
Дипломатия правит бал
Когда узкий луч из смотровой щели коснулся мерной отметки на середине стола, и их совещающиеся величества покинули залу совета ради трапезной, Лерметт едва смог утаить вздох облегчения. Прежде он всегда испытывал досаду, когда приходилось оторваться от переговоров ради чего бы то ни было. Прежде – но не теперь. Переговоры явно зашли в тупик. Впрочем, тупик – это еще не совсем то слово. Слов, гораздо более точно и выразительно описывающих то место, в котором, вне всякого сомнения, застряли переговоры, Лерметт мог бы вот так, с маху, припомнить не меньше дюжины – хотя и они казались ему недостаточными. Возможно, у гномов могло бы найтись более или менее подходящее словечко… а даже если и нет, им придется его изобрести. Вот теперь точно придется. Гномы не терпят приблизительности – вот почему их язык никому, кроме них самих, недоступен… ну, разве что в основах. И если уж на свете появляется что-то неслыханное, невиданное и вообще доселе неведомое, эти зануды не успокоятся, покуда не придумают слово, определяющее загадочный предмет точно, полно и всесторонне. Ну, на сей раз им придется попотеть. Придумать слово, способное передать, в какую яичницу с гвоздями ухитрились обернуться эти переговоры – это и для гномов задача превыше сил.
– По-моему, – тихонько молвил Лерметт сидящему рядом Илмеррану, – это все-таки была неудачная идея.
– По-моему, – тихонько молвил Лерметт сидящему рядом Илмеррану, – это все-таки была неудачная идея.