Страница:
Еще бы не умелая! Териан подхватил обмякшее тело эльфийки левой рукой, не отнимая правой от рукояти стилета, и аккуратно уложил его на снег. Сам он опустился рядом и присел на корточки, по-прежнему держа руку на рукояти. Незачем покуда стилет выдергивать. Успеется. Эльфы, они живучие… нет уж, лучше погодить для верности. А может, надо было добавить под лопатку? Да ладно, ерунда. И так сойдет. Уж извини, красавица – в таких делах живых свидетелей оставлять не след… а живых подельников – тем более. Заманила ты для меня парня – и будет с тебя… я с ним и сам разобраться сумею. И не так, как с тобой, а в полную сласть. Тебя-то я пожалел… хотя, строго-то говоря, и не за что. За то разве, что сама пришла… ну, да ведь мало ли кто сам ходить умеет – так и что, всякого теперь щадить?
Бессильная рука Джеланн словно стелилась по снегу. Вот так же точно она ниспадала с края постели… интересно, все ли эльфийки так умеют – льнуть, стелиться, течь, ниспадать? Или это умела только Джеланн? Неплохо бы выяснить. А почему бы и нет? На этой лужайке такие ягодки растут – одна другой слаще! И ходить далеко не надо. Все рядышком, можно сказать, под боком – выбирай любую. Крепкие, как орех – но гибкие, хоть узлом завязывай. Не чета придворным красоткам, которые только и норовят в обморок хлопнуться. Нет, такая в беспамятстве валяться да пищать не станет… поди еще добейся, чтоб она голос подала. Боевой лук, а не женщина. Такую можно ломать долго. Очень долго.
Териан облизнул пересохшие от мысленного наслаждения губы, поправил и без того безупречно уложенные светлые волосы. Ему всегда приходилось ломать этих надменных мерзавок, всегда. Ни одна не приходила к нему по доброй воле. Они имели наглость отказывать ему… ну, да ничего. Сами же потом криком кричали, умоляя Териана согласиться. Если умеючи за дело взяться, любая умолять станет. Твари безмозглые. И какого рожна им, спрашивается, надо? Ума? Красоты? Силы? Так у Териана все это есть, и даже с избытком. Зеркала не лгут – разве есть во всем Риэрне хоть одно лицо с такими безупречными чертами? Можно подумать, он чем-то хуже ненавистного эльфа! Ничем… слышите – ничем! Так ведь нет же – к эльфу красотки так и льнут, так и липнут, аж глядеть противно, а от него, Териана – шарахаются. Сами не знают, что им нужно. Никто и никогда не отдавался ему добровольно – кроме Джеланн… эта оказалась поумнее других… дура набитая.
И сам он тоже хорош! Прежде Териан чувствовал себя постоянно униженным – и почему, спрашивается? Неизменное пренебрежение – ни одна, ну ни одна женщина его не хочет! – доводило его до бешенства. Было бы из-за чего беситься. О да, он до подколенной дрожи был благодарен Джеланн за то, что она выбрала его сама… пожалуй, он благодарен ей и сейчас – за то, что он понял в ту, первую их ночь… а еще за то, что уж теперь-то колени у него не подгибаются. В ту ночь сердце билось так неистово, что эхо его биения подкатывало под самое горло. Вот она, женщина, достойная Териана – и она выбрала его без принуждения… а всякая там бледная немочь придворная может утереться своими драными подолами! Право, есть чем гордиться – да разве хоть до одного из смертных снизошла такая неземная красота? Ну да, вон королю Лерметту одна такая глазки строит – но ведь он ее покуда не заполучил. Уж если мужчина заполучит желанную женщину, не так он на нее смотрит. Нет, издевается над ним его красотка, голову венценосную морочит – и только. А Териану никто голову морочить не посмеет. Уж он-то свое получил – да вдобавок пальца о палец ради этого не ударил. Сама пришла, сама… и кровь струилась по жилам, неслышно грохоча… Териан, как дурак, обмирал от этого грохота – до той минуты, когда Джеланн прильнула к его груди.
Преснятина. Вот же ведь самая что ни на есть преснятина. Подобного разочарования Териан в жизни своей не испытывал. Одна только гордость и подстегивала его – иначе он бы, пожалуй, и не управился с развязной эльфийкой. То-то бы позору… но нет, все сошло благополучно, хотя Териану пришлось едва ли не заставлять себя. Еще бы! После истекающего кровавым соком мяса, щедро осыпанного огненным перцем, пресная каша в рот не лезет. Нет, силком ее в себя упихать можно – но удовольствия никакого. И подумать только, что жаркими от поруганной гордости бессонными ночами Териан мечтал, чтобы женщина выбрала его сама! Нашел, чего хотеть, называется. Да что за сласть, если женщина сама предлагается? Преснятина. Вот если она сперва ломается, презрительно вздергивая подбородок – и только потом, обессиленная болью, начинает умолять, и ты вдыхаешь запах ее страха, ее отчаяния… от женщины, которая пришла сама, не пахнет ужасом и ненавистью… самой острой и изысканной приправой… нет, удовольствия Джеланн не доставляла ему ровным счетом никакого. Идиотка. Она отдала ему себя, навеки излечив его достоинство… и навсегда отбив охоту испытать подобные ощущения еще раз. Она многому его научила, она воочию явила ему тщету его прежних мечтаний… так почему же она не остановилась на этом? Почему она пришла еще раз?
Больше ты никогда ни к кому не придешь. Слишком я благодарен тебе за ту первую ночь и слишком ненавижу за вторую, чтобы позволить тебе прийти еще к кому-нибудь. Это на придворных подстилках любая собака валяться может, а ты не такая. Ты другая. Я не сделал тебе больно, как им. Я убил тебя сразу. Быстро. Ты даже понять ничего не успела, верно? Еще бы. Ты никогда ничего не понимала.
Териан левой рукой коснулся шеи Джеланн. Ничего. Совершенно ничего. Под пальцами не промелькнуло и намека на биение. Пожалуй, она и в самом деле мертва.
А если мертва, так и нечего над ней рассиживаться. Скоро сюда придет Эннеари. Сам придет. Если Джеланн сказала правду, ждать уже недолго.
Глава 12
Зверь Дарео
Впоследствии Орвье не раз думал, что этой вылазки в лес вдвоем с Аннехарой ему не забыть до конца своих дней. И если Аннехара при воспоминании об их злоключениях неизменно разражался ехидным сухим хохотом, то Орвье столь же неизменно краснел – еще и потому, что не мог, подобно великому аргину, беспечно посмеяться над собой. Этой своей слабости он стыдился едва ли не больше, чем своих тогдашних действий – недотепа, как есть недотепа! И как ему только в голову пришло…
Нет, вначале ничто не предвещало неприятностей. Орвье без малейших хлопот собрался в дорогу, незамеченным покинул дворец… ну, может, и не совсем незамеченным, но, во всяком случае, ни для кого не подозрительным. Он, конечно, лопух, это ему отец каждый день твердит – но ведь не настолько лопух, чтобы выглядеть смущенным или взволнованным, нетерпеливо расшагивать или, еще того хуже, прокрадываться в конюшню с героическим и решительным выражением лица. Настолько глупых принцев не бывает. Нет, походка должна быть самой что ни на есть повседневной, и выражение лица тоже повседневно приветливое – никаких излишеств вроде наигранного равнодушия или, еще того хуже, скуки. Все как всегда – и никого не заинтересует, куда это собрался аффральский принц, да еще под вечер. Прогуляться его высочеству захотелось, вот и весь сказ.
До Северных Ворот Орвье добрался, ни у кого не спрашивая дороги – уж настолько-то он уже успел освоиться в Найлиссе. Аннехара уже дожидался его там – каким, интересно, образом, если Орвье выехал первым? Ладно… какая разница? На то Аннехара и великий аргин – куда уж недотепе-принцу с ним равняться!
Покинуть город через Северные Ворота им обоим удалось без препон – и это не говорило о беспечности найлисской стражи. Дело в другом… совсем в другом… в том безграничном доверии, которое питали жители Найлисса к своему молодому королю. Сказал Лерметт, что со степью настал мир – значит, мир и есть. А мирных гостей в воротах не задерживают и тем более не обыскивают. Орвье не раз случалось бывать в городе не только в одиночку, но и вместе с кем-нибудь из участников совета – с Аннехарой в том числе. Он видел, как горожане смотрят на Аннехару. Как на любого другого, вот как. На тех, кого можно заподозрить во враждебном умысле, так не глядят. Все это было… ну, вроде как Лерметт за степь и за ее повелителя перед Найлиссом поручился – и его поручительства оказалось довольно. Подобное доверие восхищало Орвье и одновременно пугало. Он ведь тоже будущий король… неужели и он когда-нибудь сможет так? Да нет… наверняка нет… это ведь каким же надо быть и что сделать, чтобы заслужить такое спокойное бестрепетное доверие! Ему оно не по плечу, нечего и мечтать.
Но несмотря на горькие самоуговоры, несмотря на все отчаянные попытки смотреть на себя трезво и не самообольщаться, Орвье все же размечтался исподволь о будущей своей державной мудрости. А почему бы и нет? Ведь он за это недолгое время стольких королей повидал – неужто же он ни одного урока для себя из увиденного не извлек? А если увиденное на деле применить, да с умом… Вот на этом месте мечты останавливались, да так резко, что Орвье едва не натягивал поводья, чтобы осадить коня вслед за ними. По части ума Орвье ничем особенным похвалиться не может. Это отец ему постоянно твердит – чтоб не возомнил себя умником да не полез в дела, в которых ничего не смыслит… но ведь здесь, в Найлиссе, Орвье ничего еще покуда не испортил… да и Аннехара навряд ли стал бы прислушиваться к глупостям – разве нет? Так может быть, все-таки когда-нибудь…
Но тут дорога кончилась, а вместе с ней и мечты. Начинался лес. На слегка припорошенную первым снегом опушку Орвье направил коня если и не с верой в себя, то, во всяком случае, с некоторой надеждой. Однако судьба не отмерила этой надежде долгий век. К тому моменту, когда в третий раз пришлось спешиться, Орвье уже успел изругать себя всеми известными ему словами. Как он мог быть таким самонадеянным? Как его только угораздило прислушаться хоть на мгновение к тому, что говорит эттармский оборотень? А еще говорят, дескать, слушай опытных людей да премудрость копи… как бы не так! Слушай опытных людей, хорошенько слушай – и напоминай себе ежеминутно, что сам ты ничуточки не опытный и тем более не премудрый… а значит, все, что ты услышал, к тебе ни малейшего отношения не имеет. Пока своего ума не нажил, чужим не воспользуешься. Нет, ну кой бес его толкал принимать слова Эттрейга за чистую монету? Эттрейгу вольно говорить, что заблудиться в даже и в незнакомом лесу невозможно – так же невозможно, как в собственной спальне. Что все эти овражки и распадки, кочки и пригорки, стежки и тропинки, деревья и кусты настолько разные, что спутать их не легче, чем кровать и поставец. Нет, он не лгал, но… думать надо было, твое аффральское высочество, хорошенько думать – а кто это все говорит! Даже не будь Эттрейг оборотнем… любой эттармец в любом лесу как дома – хоть бы и в незнакомом. А уж волк и всяко дорогу сыщет. Но ведь они-то оба ну никак не волки! И если вдуматься, Орвье порядком виноват перед великим аргином. Как и всякий, кто давно и привычно знает, что воли ему все едино не дадут, а значит, не к чему и пытаться строить планы, раз им не дано осуществиться, Орвье почти бездумно положился на своего старшего сотоварища – и напрасно. Оно конечно, от степняка в лесу толку все-таки малость побольше, чем от дворцового шаркуна… но вот именно что малость. Выносливости Аннехаре не занимать, что конному, что пешему – но и только. В степи он бы нипочем не сбился с пути – а вот в лесу для него все деревья на одно лицо… хотя откуда у деревьев лица?.. – на одну ветку, наверное… тьфу, что за ерунда в голову лезет! Полный сумрак в мыслях… и в лесу точно такой же. На небе ни звездочки, все как есть хмарью затянуто, снег валит все сильнее… да как же Орвье не стыдно было навязать Аннехаре главенство в из маленьком отряде, когда степняк заведомо не сможет вывести их к цели! А Орвье не сможет и подавно. Лес чужой, незнакомый… а Орвье и дома-то в лесу не бывал иначе, как с целой оравой охотников, егерей, проводников, загонщиков и собак.
– Эх, – невольно вздохнул Орвье, – как же нам сейчас собаки не хватает!
В ответном взгляде Аннехары промелькнул огонек веселья.
– Да, – сердечно согласился он. – Вот только собаки нам сейчас и не хватало.
Орвье понял – и покраснел отчаянно. Мало ему было тех глупостей, что он успел сделать, ему еще и говорить глупости понадобилось! Охотничья собака может вспугнуть дичь – но им-то как раз свою двуногую дичь спугнуть нельзя нипочем. Собака может взять след… вот только чей? Оленя? Зайца? Так им с Аннехарой зверье лесное без надобности. Человека? Но им нечего поднести к собачьему носу, чтобы благородное животное понимало, кого вынюхивать… да и как, кстати, вынюхивать, когда все и всяческие следы завалило снегом! Нет, Орвье, ты и тут верен себе. Ничего не скажешь, додумался. Неужто тебе не довольно коня то и дело в поводу вести, чтобы захотеть еще и собаку на сворке волочить?
Но как же все-таки отыскать этот треклятый домик в лесу?
Орвье очень постарался как можно незаметнее вызнать у риэрнской красотки, где же располагается сей тайный приют утех – а если он не ошибся, то и наемников. Девица мило закатывала глазки, надувала губки и очень старалась выглядеть знающей и осведомленной, чтобы тем вернее понравиться своему строптивому кавалеру. Она выложила все, что знала… вот только знала она очень и очень немного, а уж в лесных тропах не разбиралась и подавно. Нет, вот если бы ему о дорожных приметах рассказал человек и в самом деле сведущий – да хоть тот же Эттрейг, к примеру! – Орвье бы при всей своей растяпистости всенепременно домик нашел… ну, не с третьей попытки, так с четвертой наверняка. Но полагаться ему приходилось исключительно на сбивчивые россказни несведущей и неумной девицы. У Орвье мало-помалу возникло ощущение, что если он и дальше будет следовать ее путаным указаниям, то выбредет как раз к суланской границе. Послезавтра.
– Холодно, – поежился он. Не для того, чтобы пожаловаться – да Орвье бы лучше десять раз умер, чем показал себя перед Аннехарой нытиком и слабаком! Просто их долгое молчание начинало Орвье утомлять.
– А это хорошо, – невпопад, как показалось принцу, отозвался аргин.
Орвье удивленно глянул на него.
– Когда холодно, нужен огонь, – пояснил Аннехара. – Не маленький потаенный костерок – огонь в очаге. Днем топить опасно, дым могут увидеть. А сейчас почти уже стемнело, людям в лесу взяться неоткуда. Можно затопить очаг. Сильно затопить.
Орвье прикусил невольную улыбку. О стойкости и выносливости жителей Правобережья степняк был самого что ни на есть низкого мнения. Но… да, он прав. Заморозки в этом году ранние, нежданные. С утра еще осень стояла, а сейчас снег так хлопьями и валит. Наверняка обитатели таинственного домика за день настучались зубами вволю. И не захотят они обойтись одним-двумя убогими полешками, дрожа возле слабенького огонька. Побольше, пожарче – чтобы поскорей прогреть дом… да, Аннехара прав. Дым будет далеко видать.
– Залезть сумеешь? – Аннехара кивком указал на высокое дерево.
Орьве задрал голову, обозрел вершину дерева и судорожно сглотнул.
– Не думаю, – честно сказал он. – Но придется.
С этими словами он отвернулся, чтобы спрятать свое побледневшее лицо, и решительно направился к дереву. Одобрительной усмешки Аннехары он не увидел.
Ни тогда, ни потом Орвье так и не понял, как ему удалось долезть до вершины и спуститься и при этом не сверзиться. Лезть на дерево в подбитых мехом перчатках оказалось очень трудно – а голыми руками хвататься за обжигающие холодом обледенелые ветви ничуть не легче. А там, на вершине, где ветер так и налетает на тебя, словно охотничий пес, и лижет щеки своим мокрым ледяным языком, и вертится весело, и метет белым снежным хвостом то и дело прямо в глаза, мешая разглядеть хоть что-нибудь… Орвье едва не отчаялся, когда ему наконец-то удалось различить в сумраке лилово-серый палец дыма, протянутый к темнеющему небу.
– Видел? – коротко спросил Аннехара, когда Орвье, порядком заснеженный и слегка ободранный, задыхаясь, едва не кубарем скатился с нижней ветки.
Орвье кивнул.
– Он там, – так же коротко бросил он, стараясь отдышаться, и указал рукой.
Орвье от души надеялся, что Аннехара не станет спрашивать, верно ли он запомнил направление. Верно – и очень старательно. Ему ну никак не улыбалось заново лезть на дерево, обнаружив, что они снова сбились с пути.
Аннехара и не спросил.
– Далеко?
– Не очень, – помотал головой Орвье. – Думаю, не больше часа – это если пешком. Верхом, наверное, быстрее.
– Не знаю, – хмыкнул Аннехара. – То ли дело – степь. А в этих ваших лесах иной раз выходит пешком не больше часа, а верхом не меньше дня.
Впрочем, тревожился он напрасно. И направление Орвье запомнил правильно, и дорога не преподнесла ни болотца, покрытого тонкой коркой некрепкого еще льда, ни бурелома непролазного. А как только в воздухе явственно послышался легкий запах дыма, и Орвье убедился, что желанная цель наконец-то близка, Аннехара мигом покинул седло и молча, одним лишь движением руки велел Орвье последовать его примеру.
Это, надо полагать, и есть домик, мелькнуло невпопад в мыслях у Орвье. Охотничий. М-да. То ли риэрнская фрейлина и вовсе ничего не смыслит, то ли придворное воспитание ее одолело. Уж на что сам Орвье человек неискушенный в лесной премудрости, но даже и ему ясно видно: никакой это не охотничий домик. Это дом лесника – точь-в-точь как Эттрейг рассказывал, у них в Эттарме этого добра полным-полно. Не дальняя заимка, куда лесник наведывается от силы три-четыре раза в году, а вот именно что дом. Добротное, хорошо обустроенное хозяйство. Небольшой, но зато долговекий дом из крепких бревен, амбар… а вот и хлев, где, небось, не одна коровенка помыкивает… и высокий плотный тын – чтобы зверье лесное не разорило всю эту хозяйственную благодать. Однако Орвье и в голову не пришло, что они с аргином выбрели к жилью лесника по ошибке. Какая уж тут ошибка, если за оградой самый что ни на есть настоящий часовой мается! И ведь давно мается, бедолага – весь снег возле ворот вприпрыжку истоптал, а носом шмыгает так, что издали слыхать. Молодой еще совсем… ну правильно, кого ж еще выставят из домашнего тепла на первую зимнюю стынь хваткие опытные наемники – неужто сами пойдут? Теперь Орвье не сомневался, что дело они имеют с наемниками. Это у них так обиход ведется: взвалить все, что не по нраву, на самого безответного. Это рядом с беззащитным простым людом такой парень может щеки надувать – а рядом со своими ушлыми и тертыми подельниками никакой он не орел, а курица мокрая… и обращаться с ним будут соответственно… до тех пор, покуда не заматереет да не начнет сам новичков сапогом в шею пихать… фу, погань.
Часовой вновь запритаптывал и зашмыгал носом. Ничего не поделаешь, ночь выдалась холодная, снежная. Это хорошо, что холодная и снежная. Аннехара прав. Сумерки сгинули, словно их и не было, ночь кругом непролазная – нипочем бы они не разглядели часового в безлунной тьме, когда б не снег. А сейчас, на белом снегу, и того света довольно, что брезжит из окна – вот он, часовой, весь как на ладони, до последней черточки виден, хоть серьгу ему в красный от холода нос вдевай! И главное, деться ему некуда. Хорошо стоит.
Орвье с улыбкой обернулся к Аннехаре.
– Плохо стоит, – одними губами молвил степняк. – Лицом к нам. Аркан отсюда не бросить, далеко. А если я выбегу, он может успеть увидеть и крикнуть.
Верно. Все верно – не мертвым им часовой нужен, а живым. И без шума. Если этот парень хоть пикнуть успеет… о да, Аннехара бросает аркан со сказочной быстротой и точностью – но даже и он может ошибиться… может – и знает это… и не стесняется признаться… и правильно, между прочим, делает – там, где от малейшей мелочи зависит слишком многое, похвальбе не место… похвальбе ?
Орвье задумчиво провел пальцем по подбородку. Кожа перчатки была чуть влажной и холодной. Да… похвальба – это… это может их выручить, если правильно за дело взяться.
Он быстро сбросил на снег перевязь с мечом. После небольшого промедления за перевязью последовал широкий нож, выданный Орвье Аннехарой. Вот теперь пора.
– Приготовься, – так же беззвучно произнес Орвье, преувеличенно двигая губами – гораздо сильнее, чем Аннехара. – Когда он встанет к тебе спиной, действуй.
Аннехара метнул на него странный взгляд – не то веселый, не то вопросительный – но Орвье было не до него. Он шмыгал носом. Он очень старательно шмыгал носом – сначала очень тихо, еле слышно, потом все громче и громче. Потом он начал всхлипывать и поскуливать. У великого аргина глаза так и полезли из орбит, но Орвье резким сердитым жестом заставил его прекратить все и всяческие изъявления чего бы то ни было: мол, не время, потом… и вообще не мешай.
Нипочем бы Орвье не отважился на подобный фортель, будь часовой хоть самую малость постарше и поопытнее. Но с такого свежеиспеченного сухарика, плесенью не траченного, в вине не моченного, станется поверить, будто звук приближается только потому, что становится громче. Поверит, куда он денется. Орвье ли не знать – сам такой.
Часовой и вправду поверил: заозирался, вытянул шею, принялся напряженно вглядываться в лесную тьму, даже меч поудобнее перехватил. Именно этого Орвье и дожидался. Рукоять оружия в руке чудесно успокаивает даже тех, кто владеет им плохо – особенно тех, кто владеет им плохо. Именно эта чудесная, ни на чем не основанная уверенность и помешает ему рубануть со всего страха незнакомого парня, который с рыданиями выломился из леса. Или заорать. Не будь у него меча в руке, часовой беспременно бы его выхватил, да вдобавок с воплями, и полоснуть бы не задумался… но теперь он не боится. Он вооружен. Он справится – он совершенно уверен, что справится… так и зачем же суетиться, железкой размахивать, раз он все едино успеет? Зачем вопить? Храбрые юные воины с мечом в руке не вопят.
А зря, кстати.
Часовой был понятен Орвье, как собственное отражение в зеркале. Ишь, как приосанился, едва взявшись за рукоять!
О том, что сам он безоружен совершенно, Орвье не то чтобы забыл – он об этом просто не думал. Не так он еще опытен, чтобы в отчаянном положении думать о нескольких вещах зараз, не путаясь в собственных мыслях и поступках – а значит, думать надо только о том, что он делает сейчас. О том, как правдоподобнее всхлипывать и размазывать по физиономии несуществующие слезы и сопли, как и положено изнеженному богатенькому идиотику, проплутавшему по лесу до темноты. Тем более что он и есть такой, притворяться особо не приходится.
– Люди! – вполголоса радостно рыдал Орвье. – Лю-у-уди… живые, а.. а-а!
Он шел, пошатываясь, словно измотанный долгими одинокими скитаниями по лесу, потом побежал – нелепо, вскидывая колени и оступаясь на каждом шагу.
Часовой приметно расслабился, хотя старательно подвывающий Орвье бежал прямо на него, растопырив руки и подавшись вперед. Самое что ни на есть естественное желание – броситься на шею своему спасителю. То, что никого он не спасал, часовой и не помнит… и не может помнить… не может такой юнец сохранить ясность разума, когда его начинают не по заслугам величать – слишком уж он высокого о себе понятия и слишком задерган насмешками взрослых и опытных, чтобы отказаться от незаслуженного… и он не оттолкнет заплутавшего в лесной глуши, когда тот на радостях кинется ему на шею.
Кидаться кому бы то ни было на шею Орвье до сих пор не доводилось – принцам и вообще нечасто выпадает случай виснуть на чужой шее – но Орвье справился. Он так крепко облапил часового, что тот и глазом моргнуть не успел, облапил и закружил, словно в порыве восторга.
– Эй, – растерянно выдавил часовой, – ты это… того…
А больше он ничего сказать и не успел. Аннехара не сплоховал – как только Орвье развернул часового спиной к лесу, аркан взмыл в воздух, и часовой захрипел, пытаясь поднести руки к шее, и повалился бы на снег, когда бы Орвье его не удержал. Аргин оказался рядом со скоростью почти невероятной. Все было закончено в мгновение ока. Орвье еле руки разжать сумел, а часовой был уже связан аккуратно и по всем правилам.
– Быстро как! – ошеломленно прошептал Орвье.
Аннехара пожал плечами.
– Так ведь не конь, не корова бодливая. Просто дурак. Давай перчатку.
Орвье без раздумья протянул ему перчатку. Он еще не успел толком понять и ощутить, что происходит, хотя сам принимал в этом живейшее участие – слишком уж быстро оно происходило.
Аннехара невозмутимо упихал перчатку в рот полубессознательного часового.
– Теперь хорошо, – шепнул аргин. – Бери его и идем.
Внезапно со стороны леса послышался тихий свист. Орвье так и замер. Неужели…
Из-под деревьев выступила хорошо знакомая фигура, махнула приглашающе рукой. Что-то неясно шевельнулось под распахнувшимся плащом.
– Эвелль! – ахнул Орвье. – Вот честное слово, Эвелль!
– Бери парня и идем, – повторил Аннехара.
Орвье повиновался.
Под деревьями их дожидался не только Эвелль. Орьве в веселом и благоговейном ужасе переводил взгляд с одного лица на другое – какие там графы-бароны! Пираты, они и есть пираты. Их новоиспеченные светлости явно решили тряхнуть стариной… страх, да и только.
– Отлично проделано! – звенящим полушепотом признал Одноглазый Патря.
Орвье смущенно зарделся. Меньше всего он надеялся хоть раз в своей жизни снискать похвалу от этих свирепых бойцов. Патря попросту льстит ему – и даже наверняка… ладно, не льстит – подбадривает… но уж коль скоро лично его юльмского величества отставной пират взял на себя труд подбадривать недотепу-принца – значит, не такой уж этот принц и недотепа! Орвье скромно потупил глаза, изо всех сил стараясь не лопнуть от гордости – слишком уж новым было для него это чувство.
Нет, вначале ничто не предвещало неприятностей. Орвье без малейших хлопот собрался в дорогу, незамеченным покинул дворец… ну, может, и не совсем незамеченным, но, во всяком случае, ни для кого не подозрительным. Он, конечно, лопух, это ему отец каждый день твердит – но ведь не настолько лопух, чтобы выглядеть смущенным или взволнованным, нетерпеливо расшагивать или, еще того хуже, прокрадываться в конюшню с героическим и решительным выражением лица. Настолько глупых принцев не бывает. Нет, походка должна быть самой что ни на есть повседневной, и выражение лица тоже повседневно приветливое – никаких излишеств вроде наигранного равнодушия или, еще того хуже, скуки. Все как всегда – и никого не заинтересует, куда это собрался аффральский принц, да еще под вечер. Прогуляться его высочеству захотелось, вот и весь сказ.
До Северных Ворот Орвье добрался, ни у кого не спрашивая дороги – уж настолько-то он уже успел освоиться в Найлиссе. Аннехара уже дожидался его там – каким, интересно, образом, если Орвье выехал первым? Ладно… какая разница? На то Аннехара и великий аргин – куда уж недотепе-принцу с ним равняться!
Покинуть город через Северные Ворота им обоим удалось без препон – и это не говорило о беспечности найлисской стражи. Дело в другом… совсем в другом… в том безграничном доверии, которое питали жители Найлисса к своему молодому королю. Сказал Лерметт, что со степью настал мир – значит, мир и есть. А мирных гостей в воротах не задерживают и тем более не обыскивают. Орвье не раз случалось бывать в городе не только в одиночку, но и вместе с кем-нибудь из участников совета – с Аннехарой в том числе. Он видел, как горожане смотрят на Аннехару. Как на любого другого, вот как. На тех, кого можно заподозрить во враждебном умысле, так не глядят. Все это было… ну, вроде как Лерметт за степь и за ее повелителя перед Найлиссом поручился – и его поручительства оказалось довольно. Подобное доверие восхищало Орвье и одновременно пугало. Он ведь тоже будущий король… неужели и он когда-нибудь сможет так? Да нет… наверняка нет… это ведь каким же надо быть и что сделать, чтобы заслужить такое спокойное бестрепетное доверие! Ему оно не по плечу, нечего и мечтать.
Но несмотря на горькие самоуговоры, несмотря на все отчаянные попытки смотреть на себя трезво и не самообольщаться, Орвье все же размечтался исподволь о будущей своей державной мудрости. А почему бы и нет? Ведь он за это недолгое время стольких королей повидал – неужто же он ни одного урока для себя из увиденного не извлек? А если увиденное на деле применить, да с умом… Вот на этом месте мечты останавливались, да так резко, что Орвье едва не натягивал поводья, чтобы осадить коня вслед за ними. По части ума Орвье ничем особенным похвалиться не может. Это отец ему постоянно твердит – чтоб не возомнил себя умником да не полез в дела, в которых ничего не смыслит… но ведь здесь, в Найлиссе, Орвье ничего еще покуда не испортил… да и Аннехара навряд ли стал бы прислушиваться к глупостям – разве нет? Так может быть, все-таки когда-нибудь…
Но тут дорога кончилась, а вместе с ней и мечты. Начинался лес. На слегка припорошенную первым снегом опушку Орвье направил коня если и не с верой в себя, то, во всяком случае, с некоторой надеждой. Однако судьба не отмерила этой надежде долгий век. К тому моменту, когда в третий раз пришлось спешиться, Орвье уже успел изругать себя всеми известными ему словами. Как он мог быть таким самонадеянным? Как его только угораздило прислушаться хоть на мгновение к тому, что говорит эттармский оборотень? А еще говорят, дескать, слушай опытных людей да премудрость копи… как бы не так! Слушай опытных людей, хорошенько слушай – и напоминай себе ежеминутно, что сам ты ничуточки не опытный и тем более не премудрый… а значит, все, что ты услышал, к тебе ни малейшего отношения не имеет. Пока своего ума не нажил, чужим не воспользуешься. Нет, ну кой бес его толкал принимать слова Эттрейга за чистую монету? Эттрейгу вольно говорить, что заблудиться в даже и в незнакомом лесу невозможно – так же невозможно, как в собственной спальне. Что все эти овражки и распадки, кочки и пригорки, стежки и тропинки, деревья и кусты настолько разные, что спутать их не легче, чем кровать и поставец. Нет, он не лгал, но… думать надо было, твое аффральское высочество, хорошенько думать – а кто это все говорит! Даже не будь Эттрейг оборотнем… любой эттармец в любом лесу как дома – хоть бы и в незнакомом. А уж волк и всяко дорогу сыщет. Но ведь они-то оба ну никак не волки! И если вдуматься, Орвье порядком виноват перед великим аргином. Как и всякий, кто давно и привычно знает, что воли ему все едино не дадут, а значит, не к чему и пытаться строить планы, раз им не дано осуществиться, Орвье почти бездумно положился на своего старшего сотоварища – и напрасно. Оно конечно, от степняка в лесу толку все-таки малость побольше, чем от дворцового шаркуна… но вот именно что малость. Выносливости Аннехаре не занимать, что конному, что пешему – но и только. В степи он бы нипочем не сбился с пути – а вот в лесу для него все деревья на одно лицо… хотя откуда у деревьев лица?.. – на одну ветку, наверное… тьфу, что за ерунда в голову лезет! Полный сумрак в мыслях… и в лесу точно такой же. На небе ни звездочки, все как есть хмарью затянуто, снег валит все сильнее… да как же Орвье не стыдно было навязать Аннехаре главенство в из маленьком отряде, когда степняк заведомо не сможет вывести их к цели! А Орвье не сможет и подавно. Лес чужой, незнакомый… а Орвье и дома-то в лесу не бывал иначе, как с целой оравой охотников, егерей, проводников, загонщиков и собак.
– Эх, – невольно вздохнул Орвье, – как же нам сейчас собаки не хватает!
В ответном взгляде Аннехары промелькнул огонек веселья.
– Да, – сердечно согласился он. – Вот только собаки нам сейчас и не хватало.
Орвье понял – и покраснел отчаянно. Мало ему было тех глупостей, что он успел сделать, ему еще и говорить глупости понадобилось! Охотничья собака может вспугнуть дичь – но им-то как раз свою двуногую дичь спугнуть нельзя нипочем. Собака может взять след… вот только чей? Оленя? Зайца? Так им с Аннехарой зверье лесное без надобности. Человека? Но им нечего поднести к собачьему носу, чтобы благородное животное понимало, кого вынюхивать… да и как, кстати, вынюхивать, когда все и всяческие следы завалило снегом! Нет, Орвье, ты и тут верен себе. Ничего не скажешь, додумался. Неужто тебе не довольно коня то и дело в поводу вести, чтобы захотеть еще и собаку на сворке волочить?
Но как же все-таки отыскать этот треклятый домик в лесу?
Орвье очень постарался как можно незаметнее вызнать у риэрнской красотки, где же располагается сей тайный приют утех – а если он не ошибся, то и наемников. Девица мило закатывала глазки, надувала губки и очень старалась выглядеть знающей и осведомленной, чтобы тем вернее понравиться своему строптивому кавалеру. Она выложила все, что знала… вот только знала она очень и очень немного, а уж в лесных тропах не разбиралась и подавно. Нет, вот если бы ему о дорожных приметах рассказал человек и в самом деле сведущий – да хоть тот же Эттрейг, к примеру! – Орвье бы при всей своей растяпистости всенепременно домик нашел… ну, не с третьей попытки, так с четвертой наверняка. Но полагаться ему приходилось исключительно на сбивчивые россказни несведущей и неумной девицы. У Орвье мало-помалу возникло ощущение, что если он и дальше будет следовать ее путаным указаниям, то выбредет как раз к суланской границе. Послезавтра.
– Холодно, – поежился он. Не для того, чтобы пожаловаться – да Орвье бы лучше десять раз умер, чем показал себя перед Аннехарой нытиком и слабаком! Просто их долгое молчание начинало Орвье утомлять.
– А это хорошо, – невпопад, как показалось принцу, отозвался аргин.
Орвье удивленно глянул на него.
– Когда холодно, нужен огонь, – пояснил Аннехара. – Не маленький потаенный костерок – огонь в очаге. Днем топить опасно, дым могут увидеть. А сейчас почти уже стемнело, людям в лесу взяться неоткуда. Можно затопить очаг. Сильно затопить.
Орвье прикусил невольную улыбку. О стойкости и выносливости жителей Правобережья степняк был самого что ни на есть низкого мнения. Но… да, он прав. Заморозки в этом году ранние, нежданные. С утра еще осень стояла, а сейчас снег так хлопьями и валит. Наверняка обитатели таинственного домика за день настучались зубами вволю. И не захотят они обойтись одним-двумя убогими полешками, дрожа возле слабенького огонька. Побольше, пожарче – чтобы поскорей прогреть дом… да, Аннехара прав. Дым будет далеко видать.
– Залезть сумеешь? – Аннехара кивком указал на высокое дерево.
Орьве задрал голову, обозрел вершину дерева и судорожно сглотнул.
– Не думаю, – честно сказал он. – Но придется.
С этими словами он отвернулся, чтобы спрятать свое побледневшее лицо, и решительно направился к дереву. Одобрительной усмешки Аннехары он не увидел.
Ни тогда, ни потом Орвье так и не понял, как ему удалось долезть до вершины и спуститься и при этом не сверзиться. Лезть на дерево в подбитых мехом перчатках оказалось очень трудно – а голыми руками хвататься за обжигающие холодом обледенелые ветви ничуть не легче. А там, на вершине, где ветер так и налетает на тебя, словно охотничий пес, и лижет щеки своим мокрым ледяным языком, и вертится весело, и метет белым снежным хвостом то и дело прямо в глаза, мешая разглядеть хоть что-нибудь… Орвье едва не отчаялся, когда ему наконец-то удалось различить в сумраке лилово-серый палец дыма, протянутый к темнеющему небу.
– Видел? – коротко спросил Аннехара, когда Орвье, порядком заснеженный и слегка ободранный, задыхаясь, едва не кубарем скатился с нижней ветки.
Орвье кивнул.
– Он там, – так же коротко бросил он, стараясь отдышаться, и указал рукой.
Орвье от души надеялся, что Аннехара не станет спрашивать, верно ли он запомнил направление. Верно – и очень старательно. Ему ну никак не улыбалось заново лезть на дерево, обнаружив, что они снова сбились с пути.
Аннехара и не спросил.
– Далеко?
– Не очень, – помотал головой Орвье. – Думаю, не больше часа – это если пешком. Верхом, наверное, быстрее.
– Не знаю, – хмыкнул Аннехара. – То ли дело – степь. А в этих ваших лесах иной раз выходит пешком не больше часа, а верхом не меньше дня.
Впрочем, тревожился он напрасно. И направление Орвье запомнил правильно, и дорога не преподнесла ни болотца, покрытого тонкой коркой некрепкого еще льда, ни бурелома непролазного. А как только в воздухе явственно послышался легкий запах дыма, и Орвье убедился, что желанная цель наконец-то близка, Аннехара мигом покинул седло и молча, одним лишь движением руки велел Орвье последовать его примеру.
Это, надо полагать, и есть домик, мелькнуло невпопад в мыслях у Орвье. Охотничий. М-да. То ли риэрнская фрейлина и вовсе ничего не смыслит, то ли придворное воспитание ее одолело. Уж на что сам Орвье человек неискушенный в лесной премудрости, но даже и ему ясно видно: никакой это не охотничий домик. Это дом лесника – точь-в-точь как Эттрейг рассказывал, у них в Эттарме этого добра полным-полно. Не дальняя заимка, куда лесник наведывается от силы три-четыре раза в году, а вот именно что дом. Добротное, хорошо обустроенное хозяйство. Небольшой, но зато долговекий дом из крепких бревен, амбар… а вот и хлев, где, небось, не одна коровенка помыкивает… и высокий плотный тын – чтобы зверье лесное не разорило всю эту хозяйственную благодать. Однако Орвье и в голову не пришло, что они с аргином выбрели к жилью лесника по ошибке. Какая уж тут ошибка, если за оградой самый что ни на есть настоящий часовой мается! И ведь давно мается, бедолага – весь снег возле ворот вприпрыжку истоптал, а носом шмыгает так, что издали слыхать. Молодой еще совсем… ну правильно, кого ж еще выставят из домашнего тепла на первую зимнюю стынь хваткие опытные наемники – неужто сами пойдут? Теперь Орвье не сомневался, что дело они имеют с наемниками. Это у них так обиход ведется: взвалить все, что не по нраву, на самого безответного. Это рядом с беззащитным простым людом такой парень может щеки надувать – а рядом со своими ушлыми и тертыми подельниками никакой он не орел, а курица мокрая… и обращаться с ним будут соответственно… до тех пор, покуда не заматереет да не начнет сам новичков сапогом в шею пихать… фу, погань.
Часовой вновь запритаптывал и зашмыгал носом. Ничего не поделаешь, ночь выдалась холодная, снежная. Это хорошо, что холодная и снежная. Аннехара прав. Сумерки сгинули, словно их и не было, ночь кругом непролазная – нипочем бы они не разглядели часового в безлунной тьме, когда б не снег. А сейчас, на белом снегу, и того света довольно, что брезжит из окна – вот он, часовой, весь как на ладони, до последней черточки виден, хоть серьгу ему в красный от холода нос вдевай! И главное, деться ему некуда. Хорошо стоит.
Орвье с улыбкой обернулся к Аннехаре.
– Плохо стоит, – одними губами молвил степняк. – Лицом к нам. Аркан отсюда не бросить, далеко. А если я выбегу, он может успеть увидеть и крикнуть.
Верно. Все верно – не мертвым им часовой нужен, а живым. И без шума. Если этот парень хоть пикнуть успеет… о да, Аннехара бросает аркан со сказочной быстротой и точностью – но даже и он может ошибиться… может – и знает это… и не стесняется признаться… и правильно, между прочим, делает – там, где от малейшей мелочи зависит слишком многое, похвальбе не место… похвальбе ?
Орвье задумчиво провел пальцем по подбородку. Кожа перчатки была чуть влажной и холодной. Да… похвальба – это… это может их выручить, если правильно за дело взяться.
Он быстро сбросил на снег перевязь с мечом. После небольшого промедления за перевязью последовал широкий нож, выданный Орвье Аннехарой. Вот теперь пора.
– Приготовься, – так же беззвучно произнес Орвье, преувеличенно двигая губами – гораздо сильнее, чем Аннехара. – Когда он встанет к тебе спиной, действуй.
Аннехара метнул на него странный взгляд – не то веселый, не то вопросительный – но Орвье было не до него. Он шмыгал носом. Он очень старательно шмыгал носом – сначала очень тихо, еле слышно, потом все громче и громче. Потом он начал всхлипывать и поскуливать. У великого аргина глаза так и полезли из орбит, но Орвье резким сердитым жестом заставил его прекратить все и всяческие изъявления чего бы то ни было: мол, не время, потом… и вообще не мешай.
Нипочем бы Орвье не отважился на подобный фортель, будь часовой хоть самую малость постарше и поопытнее. Но с такого свежеиспеченного сухарика, плесенью не траченного, в вине не моченного, станется поверить, будто звук приближается только потому, что становится громче. Поверит, куда он денется. Орвье ли не знать – сам такой.
Часовой и вправду поверил: заозирался, вытянул шею, принялся напряженно вглядываться в лесную тьму, даже меч поудобнее перехватил. Именно этого Орвье и дожидался. Рукоять оружия в руке чудесно успокаивает даже тех, кто владеет им плохо – особенно тех, кто владеет им плохо. Именно эта чудесная, ни на чем не основанная уверенность и помешает ему рубануть со всего страха незнакомого парня, который с рыданиями выломился из леса. Или заорать. Не будь у него меча в руке, часовой беспременно бы его выхватил, да вдобавок с воплями, и полоснуть бы не задумался… но теперь он не боится. Он вооружен. Он справится – он совершенно уверен, что справится… так и зачем же суетиться, железкой размахивать, раз он все едино успеет? Зачем вопить? Храбрые юные воины с мечом в руке не вопят.
А зря, кстати.
Часовой был понятен Орвье, как собственное отражение в зеркале. Ишь, как приосанился, едва взявшись за рукоять!
О том, что сам он безоружен совершенно, Орвье не то чтобы забыл – он об этом просто не думал. Не так он еще опытен, чтобы в отчаянном положении думать о нескольких вещах зараз, не путаясь в собственных мыслях и поступках – а значит, думать надо только о том, что он делает сейчас. О том, как правдоподобнее всхлипывать и размазывать по физиономии несуществующие слезы и сопли, как и положено изнеженному богатенькому идиотику, проплутавшему по лесу до темноты. Тем более что он и есть такой, притворяться особо не приходится.
– Люди! – вполголоса радостно рыдал Орвье. – Лю-у-уди… живые, а.. а-а!
Он шел, пошатываясь, словно измотанный долгими одинокими скитаниями по лесу, потом побежал – нелепо, вскидывая колени и оступаясь на каждом шагу.
Часовой приметно расслабился, хотя старательно подвывающий Орвье бежал прямо на него, растопырив руки и подавшись вперед. Самое что ни на есть естественное желание – броситься на шею своему спасителю. То, что никого он не спасал, часовой и не помнит… и не может помнить… не может такой юнец сохранить ясность разума, когда его начинают не по заслугам величать – слишком уж он высокого о себе понятия и слишком задерган насмешками взрослых и опытных, чтобы отказаться от незаслуженного… и он не оттолкнет заплутавшего в лесной глуши, когда тот на радостях кинется ему на шею.
Кидаться кому бы то ни было на шею Орвье до сих пор не доводилось – принцам и вообще нечасто выпадает случай виснуть на чужой шее – но Орвье справился. Он так крепко облапил часового, что тот и глазом моргнуть не успел, облапил и закружил, словно в порыве восторга.
– Эй, – растерянно выдавил часовой, – ты это… того…
А больше он ничего сказать и не успел. Аннехара не сплоховал – как только Орвье развернул часового спиной к лесу, аркан взмыл в воздух, и часовой захрипел, пытаясь поднести руки к шее, и повалился бы на снег, когда бы Орвье его не удержал. Аргин оказался рядом со скоростью почти невероятной. Все было закончено в мгновение ока. Орвье еле руки разжать сумел, а часовой был уже связан аккуратно и по всем правилам.
– Быстро как! – ошеломленно прошептал Орвье.
Аннехара пожал плечами.
– Так ведь не конь, не корова бодливая. Просто дурак. Давай перчатку.
Орвье без раздумья протянул ему перчатку. Он еще не успел толком понять и ощутить, что происходит, хотя сам принимал в этом живейшее участие – слишком уж быстро оно происходило.
Аннехара невозмутимо упихал перчатку в рот полубессознательного часового.
– Теперь хорошо, – шепнул аргин. – Бери его и идем.
Внезапно со стороны леса послышался тихий свист. Орвье так и замер. Неужели…
Из-под деревьев выступила хорошо знакомая фигура, махнула приглашающе рукой. Что-то неясно шевельнулось под распахнувшимся плащом.
– Эвелль! – ахнул Орвье. – Вот честное слово, Эвелль!
– Бери парня и идем, – повторил Аннехара.
Орвье повиновался.
Под деревьями их дожидался не только Эвелль. Орьве в веселом и благоговейном ужасе переводил взгляд с одного лица на другое – какие там графы-бароны! Пираты, они и есть пираты. Их новоиспеченные светлости явно решили тряхнуть стариной… страх, да и только.
– Отлично проделано! – звенящим полушепотом признал Одноглазый Патря.
Орвье смущенно зарделся. Меньше всего он надеялся хоть раз в своей жизни снискать похвалу от этих свирепых бойцов. Патря попросту льстит ему – и даже наверняка… ладно, не льстит – подбадривает… но уж коль скоро лично его юльмского величества отставной пират взял на себя труд подбадривать недотепу-принца – значит, не такой уж этот принц и недотепа! Орвье скромно потупил глаза, изо всех сил стараясь не лопнуть от гордости – слишком уж новым было для него это чувство.