Страница:
Но в том-то и дело, что бал Игритер задал не в риэрнском вкусе совершенно. И не в найлисском. Последнее Орвье как раз бы понял: убрав зал в найлисских традициях, Иргитер уважил бы хозяина дома. Да и трудновато устроить празднество по обычаям своей родины на чужбине: чего-нибудь наверняка недостанет. Однако же нет – Иргитер словно бы задался целью показать, что Риэрн не терпит недостатка ни в чем, и расфрантил покои и придворных в пух и прах, будто желая поспорить в роскоши с самой Аффралью.
Результат оказался поистине чудовищным. Трудно имитировать утонченный вкус, не обладая им – но и подражать безвкусице не легче. На это особый талант нужен. Ни Иргитер, ни кто-либо из его придворных этим талантом не обладал. Зрелище получилось тягостное и нелепое. Ритмичные переломы четких линий, столь свойственные Риэрну, не принимали аффральской расцветки, предназначенной для линий округлых, извилистых и пышно ниспадающих. Яркие цвета казались не сочными и жизнерадостными, а крикливыми и плоскими; золота вокруг было не то слишком много, не то до смешного мало – Орвье никак не мог понять, следует ли вдвое убавить его количество или втрое прибавить. Определенным было только одно: Иргитер угрохал на этот бал сумасшедшую уйму денег, больше даже, чем это принято в Аффрали, где на пышность не скупятся – но Орвье все равно не мог отделаться от ощущения, что роскошь его окружает поддельная, ненастоящая, что все это дешевка, от которой так и разит нарочитостью. Пестрота убранства, столь милая его сердцу, была одновременно аляповатой и тусклой – сочетание, по мыслям Орвье, едва ли возможное.
Аффральский принц мысленно клял себя за свое предубеждение на все корки – но поделать с ним ничего не мог. Несмотря на все потуги Иргитера потрясти и обворожить своих гостей, бал Орвье не нравился. Орвье изо всех сил старался этого не показать. Он двигался, говорил и смеялся с безупречной любезностью, так непохожей на его всегдашнюю улыбчивую сердечность – но, право же, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы подметить разницу!
Музыка, танцы, уборы придворных и убранство зала – все было неправильным, не таким, как надо, все вызывало растерянность… и не у одного Орвье. Настороженный взгляд Эттрейга, мнимо сонный взор Сейгдена, задумчивые глаза Лерметта… что выражали глаза Эвелля, который, казалось, откровенно забавляется всем происходящим, Орвье не рискнул бы предположить – но взгляд Аккарфа под постоянно полуопущенными веками таил в себе не усталость, как можно бы подумать, а самую настоящую неприязнь. Шеррин же среди танцующих не было видно и вовсе. Орвье не без труда обнаружил принцессу Адейны в самом дальнем углу, занятую вышиванием. Вот чего еще недоставало Орвье на этом странном балу – пожилых дам, занятых исключительно своими пяльцами… за которыми так удобно шушукаться, обсуждая нравы нынешних молодых людей и особенно девиц! Раньше Орвье эти сушеные сплетницы раздражали страшно, и он не раз мечтал о том, чтобы всех их в одночасье уволок какой-нибудь благодетельный дракон – но теперь он понял, что без их резких, хоть и приглушенных голосов, без их цепких глаз и язвительных замечаний бал теряет, самое малое, половину своей прелести. Что толку в молодости, если на тебя из угла ни одна злобная древность не шипит! Даже и смех только вполсмеха, когда никто так и не прикрикнет: «Ти-и-иш-шше! Расшумелись! А вот мы в ваши годы!..» Если ритуал исполнен не целиком, всегда ощущаешь некую пустоту – а придирки стариков, несомненно, тоже ритуал, и еще какой! Нет, определенно, по углам должны восседать блистающие сединами дамы и их старомодно галантные ухажеры, мужественно скрывающие прострел в пояснице. Даже странно, что их здесь нет. Разумеется, Иргитер, как и все прочие короли, не взял с собой в дорогу ветхих стариков, готовых рассыпаться на первой же колдобине… однако из найлисских придворных приглашения на бал удостоились исключительно молодые. Ни одной пожилой дамы, ни одного престарелого кавалера… да что там – просто ни одного человека на возрасте! Пожалуй, Сейгден и Эвелль здесь самые старшие… а этого не должно быть!
А чего еще не должно быть, так это молоденьких девушек, занимающих место старушек за пяльцами. Оно конечно – Шеррин, бедняжка, на диво дурна собой… но даже если девушка с лица походит на немытую сковородку с приставшими к ней подгорелыми шкварками, она имеет право на свою долю праздника! Бал – это праздник, а праздник принадлежит всем. Праздник – он как солнце, а оно любому чертополоху светит. Девушка, грустящая в углу за пяльцами! Да в Аффрали ни один хозяин бала не допустил бы до подобного бесчинства.
Орвье отплясал два первых танца, ловко ухитрившись слегка захромать во время второго, сослался на подвернутую так не ко времени ногу, покинул круг танцующих и подошел к Шеррин. Принцесса подняла на него удивленный взгляд своих печальных глаз, окруженных короткими, словно бы обдерганными ресничками.
Нет, Орвье не собирался осыпать ее комплиментами. Уверять некрасивую девушку вопреки всякой очевидности, что она красива – издевательство, злое и утонченное. Но разве нет других тем для разговора? Разве нет способов выказать внимание, не прибегая к лганью?
– Какая вышивка чудесная! – воскликнул Орвье совершенно искренне.
Вышивка и впрямь была хороша: осенние листья во всей их разнообразной красе. Шеррин улыбнулась Орвье в ответ, словно бы прося прощения за свою мимолетную настороженность. Улыбка у принцессы была очень славная, и Орвье незамедлительно почувствовал себя лучше. Нет, решено – не будет он больше танцевать… во всяком случае, пока не избавится от мерзкого привкуса двух первых танцев. Женским вниманием Орвье никогда не был обделен – но разбитные девицы, льнувшие к нему, как шелковая рубаха к вспотевшему телу, вызвали у него одно лишь желание – немедленно отлепить их от себя, как упомянутую рубаху. Беседовать с Шеррин о вышивании куда приятнее.
Что-что, а непринужденно болтать на балу с девушками Орвье умел: оттаяла Шеррин быстро, даже раньше, чем они перешли от обсуждения вышивки к красотам найлисской осени и Найлисса вообще. А когда Орвье не без удивления обнаружил, что Шеррин неподдельно умна и как-то по особенному сдержанно тактична, он и вовсе позабыл о танцах. Шеррин о них не вспоминала тем более. Они оба так увлеклись беседой, что даже не заметили, как к ним подошли припозднившиеся эльфы.
Рядом с нелепой фигурой Шеррин Эннеари и его красавица сестра выглядели особенно восхитительно – однако во взгляде адейнской принцессы Орьве не приметил и тени той чисто женской зависти, с которой дурнушка взирает на чужую красоту. Как ни странно, Шеррин эльфам вроде бы даже обрадовалась.
– Можно присоединиться к вашей беседе? – пленительно улыбнулась Илери.
– Или мы этим нарушим какой-нибудь обычай? – тревожно осведомился Эннеари.
– Ну что вы! – махнул рукой Орвье. – Наоборот, буду только рад. А то я все уговариваю ее высочество сыграть со мной в ронг, а она все отказывается. Может, вы ее уговорите, раз уж я не могу?
Илери вопросительно взглянула на Шеррин.
– Ни за что! – расхохоталась принцесса. – Садиться вдвоем с аффральцем за игорный стол… да еще в ронг!
– Ну почему же вдвоем? – подхватил понятливый эльф. – Можно ведь и вчетвером. Двое против двоих.
– А кто с кем? – заинтересовалась принцесса.
– Люди против эльфов? – предположил Орвье. – Нет, нехорошо выходит…
– Ну, зачем же? – вновь улыбнулась Илери. – Можно и по-другому – женщины против мужчин.
– Протестую! – картинно взвыл Эннеари. – Я против своей сестрицы ни во что играть не сяду! Кто бы ни был со мной в паре!
Теперь уже Орвье адресовал эльфу вопросительный взгляд.
– Бесполезно, – кратко пояснил тот.
Орвье призадумался.
– Тогда нам с Илери против вас двоих тем более играть не стоит, – признал он. – Нечестный расклад получится. Хотя… знаете, что? Давайте сыграем не в ронг, а в кассану. На три меняющиеся пары. И пригласим Аккарфа и Эвелля. Тогда все будет по-честному. Аккарф не играет практически ни во что, зато Эвелль, как моряку положено, играет во все… пожалуй, еще и меня обставит при случае.
– И обставлю, – хладнокровно заметил Эвелль, возникая рядом с ним, – а ты как думал?
– А что мне думать, если меня твои пираты третьего дня в сансин дочиста обыграли, как маленького? – ухмыльнулся Орвье.
– Думать надо, с кем за карты садишься, – нравоучительно изрек Эвелль. Шеррин прыснула.
– Пожалуй, по такому случаю и я не откажусь. – И откуда только Аккарф взялся? – Никогда прежде не играл… но в такой компании грех отказываться.
В устах жителя Окандо слово «грех» никогда не было пустой присказкой – а в устах его короля тем более. Да что тут такое непонятное происходит?
Впрочем, что бы ни происходило, оно было куда приятнее натужно неестественного бального веселья, и Орвье предпочел это непонятное без колебаний. Самого короля богодуев уговорить сесть за карты – будет чем дома похвалиться… проклятье, да никто и не поверит!
Ну и пусть не поверит.
Несмотря на неловкость Аккарфа, которому правила кассаны объяснили наскоро, игра шла легко и быстро: Эвелль, а затем и сам Орвье, как опытные игроки легко исправляли его промахи незаметно для него. После третьего круга, когда Аккарфу выпал жребий вести раздачу в паре с Шеррин против них обоих, принцесса так мило пожаловалась на усталость, что у Орвье на душе потеплело.
– Совсем все в голове запуталось, – улыбнулась Шеррин. – Давайте отложим на другой раз. Я уже сбилась, сколько кругов я сыграла с Илери, а сколько против – вот, видите? – И с этими словами она предъявила Орвье, а затем и Эвеллю листок с идеально точными расчетами.
Оба великолепных игрока кивнули, даже единым взглядом не обменявшись. Все верно – оказавшись в паре с принцессой против них обоих, король Окандо продуется в пух и прах, и даже Эннеари с сестрой, которым выпало в этом раскладе играть каждому за себя, ничем помочь не смогут. Его проигрыш неизбежен, хоть бы Орвье с Эвеллем и вздумали сплутовать в его пользу. Не дело, если у Аккарфа останется от его первой – а возможно, и единственной – игры лишь воспоминание о сокрушительном разгроме в решающем, четвертом круге. Лучше отложить партию… а там и забыть о ней.
– Как вам не стыдно! – Лерметт и Эттрейг подошли к столу почти одновременно. – Бросили всех здешних красавиц на нас и сбежали.
– Вот-вот! – поддержал Лерметта Эттрейг. – Мы пляшем, как проклятые, а они тут развлекаются.
Шеррин улыбнулась обоим королям.
– Но мы уже закончили, – мягко сказала она и смешала карты.
– Не беда, – возразил Эттрейг. – Можно ведь и просто прогуляться по Мозаичному Коридору. Я, например, его толком и не разглядел.
– И верно, – подхватил Эвелль с обычной своей полуулыбкой. – Здесь удивительно душно – вы не находите? Вот даже и у ее высочества голова кругом от духоты идет… а я, как человек, привычный к морским просторам, положительно задыхаюсь.
Орвье едва не расхохотался. Он перевел взгляд в сторону, чтобы не выдать себя – и внезапно увидел то, чего до сих пор на замечал, занятый игрой. Если в начале бала гости и хозяева еще представляли собой некое единство, то теперь они не смешивались совершенно, словно вода и масло. И оказаться на половине все еще оголтело танцующих, а потому не осознавших происходящее, хозяев бала, Орвье очень не хотелось.
– Пожалуй, – согласился он, поднимаясь из-за стола. – Немного свежего воздуха нам не повредит.
– Интересно, – произнес Сейгден, непостижимым образом оказавшись за дверью прежде всех, – Аннехару не пригласили или он сам не пришел?
– Не знаю, – задумчиво ответил Лерметт. – Но это в обоих случаях любопытно – ты не согласен?
Бал стихийно выплеснулся за дверь – и не потерял от этого нисколько. Скорее уж наоборот. Музыка была слышна и в коридоре – только теперь ее звуки не заставляли морщиться от боли в ушах. Надо же – а Орвье всегда считал, что любит громкую музыку. Эннеари на удивление ловко кружил в танце Шеррин, Илери о чем-то мило болтала с Лерметтом. Сейгден и Эттрейг, не растерявшись, подхватили сразу четверых эльфиек в какой-то сложный танец со сменными фигурами. Аккарф и Арнет стояли рядышком, держась за руки. Понять, что выражают их лица, Орвье не успел, ибо пираты во главе со своим коронованным адмиралом вовлекли его в свою зажигательную пляску – с пристукиванием каблуков, умопомрачительными прыжками и выкриками. У Орвье просто-напросто времени не оставалось думать – знай только поспевай вертеться и прыгать в незнакомом лихом танце!
– Хорошо пляшешь! – Одноглазый Патря одобрительно стукнул Орвье промеж лопаток, да так, что едва не вышиб из аффральского принца дух. – Я бы тебя на свой корабль юнгой взял.
Орвье попытался было перевести дыхание, чтобы достойно ответить на небывалый комплимент, но ему это не удалось.
– Ваше высочество! – оказывается, кое-кто из особенно настырных риэрнских девиц все же успел просочиться в коридор. – Ваша нога изволила почувствовать облегчение?
Орвье сделалось дурно.
– Не соблаговолите ли вы оказать нам честь… – занудила было вторая девица с неизменной улыбкой на пухлых губах.
– Не окажет, – вмешался Эттрейг, протиснувшись к Орвье без малейшего усилия. – Он после такой пляски ни на что не годен. А вот я бы не прочь. Только к чему нам танцы? Это лишнее, право слово. Да и вы наверняка устали, милые дамы. Не лучше ли нам просто пройтись… полюбоваться полной луной? – Лицо его резко напряглось, а потом исказилось жуткой гримасой – казалось, Эттрейг с трудом пытается с ней совладать. – Прогуляться с одиноким волком… при лунном свете…
Эттармец прервался и медленно угрожающе зевнул.
Девицы завизжали так слаженно, словно несколько лет упражнялись в этом искусстве. Не прекращая истошного визга, они подобрали юбки почти до колен и ретировались обратно в бальную залу. Орвье вздохнул с облегчением. Уж лучше оборотень рядом, хоть бы и потерявший контроль над собой, чем эти остервеневшие от собственного непобедимого очарования красотки.
– Хорошо, что я в детстве научился корчить рожи, – задумчиво произнес Эттрейг. Лицо его было совершенно нормальным, улыбка – тоже.
– Почему… хорошо? – выдавил из себя ошарашенный Орвье.
– Потому что и мне, и тебе предстоит носить корону, – серьезно ответил оборотень. – А король должен уметь говорить «нет». Даже и женщинам. А рожи в этом трудном деле очень помогают. Сам ведь видел. Ты потренируйся, может пригодиться. Особенно если научишься шевелить ушами.
В ответ на ухмылку Эттрейга Орвье улыбнулся и сам – но улыбка его тотчас погасла: к ним шествовал Иргитер собственной венценосной персоной. Впрочем, шествовать ему было нелегко: если эттармский оборотень способен через любую толпу пройти, никого не толкнув, то король Риэрна застревал то и дело. Особенно туго он завяз, натолкнувшись на танцующих эльфов. Куда бы ни ступил Иргитер, хоровод неизменно оказывался перед ним. Интересно, скоро ли у риэрнца терпение лопнет? Или же он так и уйдет, не солоно хлебавши, так и не сумев прорваться через хоровод?
– Мой юный друг! – покровительственно обратился Иргитер к очередному эльфу и вздернул подбородок.
Орвье затаил дыхание: очередным эльфом оказался Лэккеан, а от Лэккеана можно ждать всего.
– Ну, не такой уж и юный, – заметил невесть откуда взявшийся Илмерран – на балу среди гостей его не было, это Орвье помнил точно. – Лэккеан как раз в один год с прабабушкой вашего величества родился, если память мне не изменяет.
Память Илмеррану не изменяла никогда. Иргитер побагровел, наклонил голову низко-низко, словно собираясь боднуть неуместно педантичного гнома, решительно прорвал цепь танцующих и шагнул к Орвье.
– Мой юный друг! – вновь возгласил он, увлекая Орвье за руку подальше от остальных. Орвье неприметно вздохнул. Какая жалость, что он, в отличие от Эттрейга, не учился сызмала корчить рожи. Надо будет при случае взять у эттармца пару уроков. И пусть непременно научит ушами шевелить. Меньшим его риэрнское величество не проймешь.
Собственно, против Риэрна Орвье никогда ничего не имел – но Иргитер был ему неприятен, а после сегодняшнего непотребства, невесть почему названного балом, неприятен вдвойне. Любезный вид давался Орвье с трудом: ну как только можно после такой беспардонной пародии на аффральскую пышность еще и распинаться в своем к ней пристрастии? Как можно выхваливать аффральскую роскошь, да еще и в паре с риэрнской – она ведь совершенно другая!
– Только в вашей стране и в моей знают, как надо жить, – вещал между тем Иргитер.
На что бы такое сослаться, чтобы оправдать поспешный уход? Нет, ну почему благовидный предлог никогда не появляется именно в ту минуту, когда он нужен позарез!
– Аффраль должна держаться именно Риэрна, – упоенно продолжал Иргитер.
Вот как? Интересно, с чего бы это?
– Лерметт – молокосос, задавала, – выдохнул Иргитер, обдавая Орвье винными парами, – а Сейгден теряет хватку. Адейна, та и вообще не в счет, и богодуи тоже. Мохнатые в своих лесах да болотах совсем одичали, а Эвелль, тот и вовсе рехнулся, того и гляди рваный флаг подымет, пиратствовать пойдет… но мы-то с вами умные люди, верно? Мы-то знаем, что надо делать!
– Я – нет, – холодно отрезал Орвье. – Но как только узнаю, непременно вам сообщу.
Он развернулся, не обращая на оторопевшего Иргитера совершенно никакого внимания, и вновь подошел решительным шагом к Эттрейгу.
– Послушай, – поинтересовался он, – а одинокий волк не согласится составить компанию всем нам, чтобы прогуляться при лунном свете?
– Охотно, – кивнул Эттрейг, умело обнажая в ухмылке клыки. – Это будет очень одинокий волк. Второго такого одинокого волка не скоро и найдешь.
– Ничего, – заверил его Эвелль. – Мои парни постараются. Им и не такие редкости отыскивать доводилось.
– Меня, если не захочу, не найдут, – сообщил Эннеари, устремляясь к выходу.
– А кто тебе сказал, что ты – редкость? – расхохотался Лерметт.
Спустя несколько мгновений в Мозаичном коридоре не осталось ни души, кроме Иргитера. Орвье, покидая коридор последним, не преминул оглянуться. Риэрнский король так и остался стоять с разинутым ртом, привалясь к двери бальной залы. Выражение на его лице было мрачное и преглупое донельзя.
Глава 8
Результат оказался поистине чудовищным. Трудно имитировать утонченный вкус, не обладая им – но и подражать безвкусице не легче. На это особый талант нужен. Ни Иргитер, ни кто-либо из его придворных этим талантом не обладал. Зрелище получилось тягостное и нелепое. Ритмичные переломы четких линий, столь свойственные Риэрну, не принимали аффральской расцветки, предназначенной для линий округлых, извилистых и пышно ниспадающих. Яркие цвета казались не сочными и жизнерадостными, а крикливыми и плоскими; золота вокруг было не то слишком много, не то до смешного мало – Орвье никак не мог понять, следует ли вдвое убавить его количество или втрое прибавить. Определенным было только одно: Иргитер угрохал на этот бал сумасшедшую уйму денег, больше даже, чем это принято в Аффрали, где на пышность не скупятся – но Орвье все равно не мог отделаться от ощущения, что роскошь его окружает поддельная, ненастоящая, что все это дешевка, от которой так и разит нарочитостью. Пестрота убранства, столь милая его сердцу, была одновременно аляповатой и тусклой – сочетание, по мыслям Орвье, едва ли возможное.
Аффральский принц мысленно клял себя за свое предубеждение на все корки – но поделать с ним ничего не мог. Несмотря на все потуги Иргитера потрясти и обворожить своих гостей, бал Орвье не нравился. Орвье изо всех сил старался этого не показать. Он двигался, говорил и смеялся с безупречной любезностью, так непохожей на его всегдашнюю улыбчивую сердечность – но, право же, не надо быть семи пядей во лбу, чтобы подметить разницу!
Музыка, танцы, уборы придворных и убранство зала – все было неправильным, не таким, как надо, все вызывало растерянность… и не у одного Орвье. Настороженный взгляд Эттрейга, мнимо сонный взор Сейгдена, задумчивые глаза Лерметта… что выражали глаза Эвелля, который, казалось, откровенно забавляется всем происходящим, Орвье не рискнул бы предположить – но взгляд Аккарфа под постоянно полуопущенными веками таил в себе не усталость, как можно бы подумать, а самую настоящую неприязнь. Шеррин же среди танцующих не было видно и вовсе. Орвье не без труда обнаружил принцессу Адейны в самом дальнем углу, занятую вышиванием. Вот чего еще недоставало Орвье на этом странном балу – пожилых дам, занятых исключительно своими пяльцами… за которыми так удобно шушукаться, обсуждая нравы нынешних молодых людей и особенно девиц! Раньше Орвье эти сушеные сплетницы раздражали страшно, и он не раз мечтал о том, чтобы всех их в одночасье уволок какой-нибудь благодетельный дракон – но теперь он понял, что без их резких, хоть и приглушенных голосов, без их цепких глаз и язвительных замечаний бал теряет, самое малое, половину своей прелести. Что толку в молодости, если на тебя из угла ни одна злобная древность не шипит! Даже и смех только вполсмеха, когда никто так и не прикрикнет: «Ти-и-иш-шше! Расшумелись! А вот мы в ваши годы!..» Если ритуал исполнен не целиком, всегда ощущаешь некую пустоту – а придирки стариков, несомненно, тоже ритуал, и еще какой! Нет, определенно, по углам должны восседать блистающие сединами дамы и их старомодно галантные ухажеры, мужественно скрывающие прострел в пояснице. Даже странно, что их здесь нет. Разумеется, Иргитер, как и все прочие короли, не взял с собой в дорогу ветхих стариков, готовых рассыпаться на первой же колдобине… однако из найлисских придворных приглашения на бал удостоились исключительно молодые. Ни одной пожилой дамы, ни одного престарелого кавалера… да что там – просто ни одного человека на возрасте! Пожалуй, Сейгден и Эвелль здесь самые старшие… а этого не должно быть!
А чего еще не должно быть, так это молоденьких девушек, занимающих место старушек за пяльцами. Оно конечно – Шеррин, бедняжка, на диво дурна собой… но даже если девушка с лица походит на немытую сковородку с приставшими к ней подгорелыми шкварками, она имеет право на свою долю праздника! Бал – это праздник, а праздник принадлежит всем. Праздник – он как солнце, а оно любому чертополоху светит. Девушка, грустящая в углу за пяльцами! Да в Аффрали ни один хозяин бала не допустил бы до подобного бесчинства.
Орвье отплясал два первых танца, ловко ухитрившись слегка захромать во время второго, сослался на подвернутую так не ко времени ногу, покинул круг танцующих и подошел к Шеррин. Принцесса подняла на него удивленный взгляд своих печальных глаз, окруженных короткими, словно бы обдерганными ресничками.
Нет, Орвье не собирался осыпать ее комплиментами. Уверять некрасивую девушку вопреки всякой очевидности, что она красива – издевательство, злое и утонченное. Но разве нет других тем для разговора? Разве нет способов выказать внимание, не прибегая к лганью?
– Какая вышивка чудесная! – воскликнул Орвье совершенно искренне.
Вышивка и впрямь была хороша: осенние листья во всей их разнообразной красе. Шеррин улыбнулась Орвье в ответ, словно бы прося прощения за свою мимолетную настороженность. Улыбка у принцессы была очень славная, и Орвье незамедлительно почувствовал себя лучше. Нет, решено – не будет он больше танцевать… во всяком случае, пока не избавится от мерзкого привкуса двух первых танцев. Женским вниманием Орвье никогда не был обделен – но разбитные девицы, льнувшие к нему, как шелковая рубаха к вспотевшему телу, вызвали у него одно лишь желание – немедленно отлепить их от себя, как упомянутую рубаху. Беседовать с Шеррин о вышивании куда приятнее.
Что-что, а непринужденно болтать на балу с девушками Орвье умел: оттаяла Шеррин быстро, даже раньше, чем они перешли от обсуждения вышивки к красотам найлисской осени и Найлисса вообще. А когда Орвье не без удивления обнаружил, что Шеррин неподдельно умна и как-то по особенному сдержанно тактична, он и вовсе позабыл о танцах. Шеррин о них не вспоминала тем более. Они оба так увлеклись беседой, что даже не заметили, как к ним подошли припозднившиеся эльфы.
Рядом с нелепой фигурой Шеррин Эннеари и его красавица сестра выглядели особенно восхитительно – однако во взгляде адейнской принцессы Орьве не приметил и тени той чисто женской зависти, с которой дурнушка взирает на чужую красоту. Как ни странно, Шеррин эльфам вроде бы даже обрадовалась.
– Можно присоединиться к вашей беседе? – пленительно улыбнулась Илери.
– Или мы этим нарушим какой-нибудь обычай? – тревожно осведомился Эннеари.
– Ну что вы! – махнул рукой Орвье. – Наоборот, буду только рад. А то я все уговариваю ее высочество сыграть со мной в ронг, а она все отказывается. Может, вы ее уговорите, раз уж я не могу?
Илери вопросительно взглянула на Шеррин.
– Ни за что! – расхохоталась принцесса. – Садиться вдвоем с аффральцем за игорный стол… да еще в ронг!
– Ну почему же вдвоем? – подхватил понятливый эльф. – Можно ведь и вчетвером. Двое против двоих.
– А кто с кем? – заинтересовалась принцесса.
– Люди против эльфов? – предположил Орвье. – Нет, нехорошо выходит…
– Ну, зачем же? – вновь улыбнулась Илери. – Можно и по-другому – женщины против мужчин.
– Протестую! – картинно взвыл Эннеари. – Я против своей сестрицы ни во что играть не сяду! Кто бы ни был со мной в паре!
Теперь уже Орвье адресовал эльфу вопросительный взгляд.
– Бесполезно, – кратко пояснил тот.
Орвье призадумался.
– Тогда нам с Илери против вас двоих тем более играть не стоит, – признал он. – Нечестный расклад получится. Хотя… знаете, что? Давайте сыграем не в ронг, а в кассану. На три меняющиеся пары. И пригласим Аккарфа и Эвелля. Тогда все будет по-честному. Аккарф не играет практически ни во что, зато Эвелль, как моряку положено, играет во все… пожалуй, еще и меня обставит при случае.
– И обставлю, – хладнокровно заметил Эвелль, возникая рядом с ним, – а ты как думал?
– А что мне думать, если меня твои пираты третьего дня в сансин дочиста обыграли, как маленького? – ухмыльнулся Орвье.
– Думать надо, с кем за карты садишься, – нравоучительно изрек Эвелль. Шеррин прыснула.
– Пожалуй, по такому случаю и я не откажусь. – И откуда только Аккарф взялся? – Никогда прежде не играл… но в такой компании грех отказываться.
В устах жителя Окандо слово «грех» никогда не было пустой присказкой – а в устах его короля тем более. Да что тут такое непонятное происходит?
Впрочем, что бы ни происходило, оно было куда приятнее натужно неестественного бального веселья, и Орвье предпочел это непонятное без колебаний. Самого короля богодуев уговорить сесть за карты – будет чем дома похвалиться… проклятье, да никто и не поверит!
Ну и пусть не поверит.
Несмотря на неловкость Аккарфа, которому правила кассаны объяснили наскоро, игра шла легко и быстро: Эвелль, а затем и сам Орвье, как опытные игроки легко исправляли его промахи незаметно для него. После третьего круга, когда Аккарфу выпал жребий вести раздачу в паре с Шеррин против них обоих, принцесса так мило пожаловалась на усталость, что у Орвье на душе потеплело.
– Совсем все в голове запуталось, – улыбнулась Шеррин. – Давайте отложим на другой раз. Я уже сбилась, сколько кругов я сыграла с Илери, а сколько против – вот, видите? – И с этими словами она предъявила Орвье, а затем и Эвеллю листок с идеально точными расчетами.
Оба великолепных игрока кивнули, даже единым взглядом не обменявшись. Все верно – оказавшись в паре с принцессой против них обоих, король Окандо продуется в пух и прах, и даже Эннеари с сестрой, которым выпало в этом раскладе играть каждому за себя, ничем помочь не смогут. Его проигрыш неизбежен, хоть бы Орвье с Эвеллем и вздумали сплутовать в его пользу. Не дело, если у Аккарфа останется от его первой – а возможно, и единственной – игры лишь воспоминание о сокрушительном разгроме в решающем, четвертом круге. Лучше отложить партию… а там и забыть о ней.
– Как вам не стыдно! – Лерметт и Эттрейг подошли к столу почти одновременно. – Бросили всех здешних красавиц на нас и сбежали.
– Вот-вот! – поддержал Лерметта Эттрейг. – Мы пляшем, как проклятые, а они тут развлекаются.
Шеррин улыбнулась обоим королям.
– Но мы уже закончили, – мягко сказала она и смешала карты.
– Не беда, – возразил Эттрейг. – Можно ведь и просто прогуляться по Мозаичному Коридору. Я, например, его толком и не разглядел.
– И верно, – подхватил Эвелль с обычной своей полуулыбкой. – Здесь удивительно душно – вы не находите? Вот даже и у ее высочества голова кругом от духоты идет… а я, как человек, привычный к морским просторам, положительно задыхаюсь.
Орвье едва не расхохотался. Он перевел взгляд в сторону, чтобы не выдать себя – и внезапно увидел то, чего до сих пор на замечал, занятый игрой. Если в начале бала гости и хозяева еще представляли собой некое единство, то теперь они не смешивались совершенно, словно вода и масло. И оказаться на половине все еще оголтело танцующих, а потому не осознавших происходящее, хозяев бала, Орвье очень не хотелось.
– Пожалуй, – согласился он, поднимаясь из-за стола. – Немного свежего воздуха нам не повредит.
– Интересно, – произнес Сейгден, непостижимым образом оказавшись за дверью прежде всех, – Аннехару не пригласили или он сам не пришел?
– Не знаю, – задумчиво ответил Лерметт. – Но это в обоих случаях любопытно – ты не согласен?
Бал стихийно выплеснулся за дверь – и не потерял от этого нисколько. Скорее уж наоборот. Музыка была слышна и в коридоре – только теперь ее звуки не заставляли морщиться от боли в ушах. Надо же – а Орвье всегда считал, что любит громкую музыку. Эннеари на удивление ловко кружил в танце Шеррин, Илери о чем-то мило болтала с Лерметтом. Сейгден и Эттрейг, не растерявшись, подхватили сразу четверых эльфиек в какой-то сложный танец со сменными фигурами. Аккарф и Арнет стояли рядышком, держась за руки. Понять, что выражают их лица, Орвье не успел, ибо пираты во главе со своим коронованным адмиралом вовлекли его в свою зажигательную пляску – с пристукиванием каблуков, умопомрачительными прыжками и выкриками. У Орвье просто-напросто времени не оставалось думать – знай только поспевай вертеться и прыгать в незнакомом лихом танце!
– Хорошо пляшешь! – Одноглазый Патря одобрительно стукнул Орвье промеж лопаток, да так, что едва не вышиб из аффральского принца дух. – Я бы тебя на свой корабль юнгой взял.
Орвье попытался было перевести дыхание, чтобы достойно ответить на небывалый комплимент, но ему это не удалось.
– Ваше высочество! – оказывается, кое-кто из особенно настырных риэрнских девиц все же успел просочиться в коридор. – Ваша нога изволила почувствовать облегчение?
Орвье сделалось дурно.
– Не соблаговолите ли вы оказать нам честь… – занудила было вторая девица с неизменной улыбкой на пухлых губах.
– Не окажет, – вмешался Эттрейг, протиснувшись к Орвье без малейшего усилия. – Он после такой пляски ни на что не годен. А вот я бы не прочь. Только к чему нам танцы? Это лишнее, право слово. Да и вы наверняка устали, милые дамы. Не лучше ли нам просто пройтись… полюбоваться полной луной? – Лицо его резко напряглось, а потом исказилось жуткой гримасой – казалось, Эттрейг с трудом пытается с ней совладать. – Прогуляться с одиноким волком… при лунном свете…
Эттармец прервался и медленно угрожающе зевнул.
Девицы завизжали так слаженно, словно несколько лет упражнялись в этом искусстве. Не прекращая истошного визга, они подобрали юбки почти до колен и ретировались обратно в бальную залу. Орвье вздохнул с облегчением. Уж лучше оборотень рядом, хоть бы и потерявший контроль над собой, чем эти остервеневшие от собственного непобедимого очарования красотки.
– Хорошо, что я в детстве научился корчить рожи, – задумчиво произнес Эттрейг. Лицо его было совершенно нормальным, улыбка – тоже.
– Почему… хорошо? – выдавил из себя ошарашенный Орвье.
– Потому что и мне, и тебе предстоит носить корону, – серьезно ответил оборотень. – А король должен уметь говорить «нет». Даже и женщинам. А рожи в этом трудном деле очень помогают. Сам ведь видел. Ты потренируйся, может пригодиться. Особенно если научишься шевелить ушами.
В ответ на ухмылку Эттрейга Орвье улыбнулся и сам – но улыбка его тотчас погасла: к ним шествовал Иргитер собственной венценосной персоной. Впрочем, шествовать ему было нелегко: если эттармский оборотень способен через любую толпу пройти, никого не толкнув, то король Риэрна застревал то и дело. Особенно туго он завяз, натолкнувшись на танцующих эльфов. Куда бы ни ступил Иргитер, хоровод неизменно оказывался перед ним. Интересно, скоро ли у риэрнца терпение лопнет? Или же он так и уйдет, не солоно хлебавши, так и не сумев прорваться через хоровод?
– Мой юный друг! – покровительственно обратился Иргитер к очередному эльфу и вздернул подбородок.
Орвье затаил дыхание: очередным эльфом оказался Лэккеан, а от Лэккеана можно ждать всего.
– Ну, не такой уж и юный, – заметил невесть откуда взявшийся Илмерран – на балу среди гостей его не было, это Орвье помнил точно. – Лэккеан как раз в один год с прабабушкой вашего величества родился, если память мне не изменяет.
Память Илмеррану не изменяла никогда. Иргитер побагровел, наклонил голову низко-низко, словно собираясь боднуть неуместно педантичного гнома, решительно прорвал цепь танцующих и шагнул к Орвье.
– Мой юный друг! – вновь возгласил он, увлекая Орвье за руку подальше от остальных. Орвье неприметно вздохнул. Какая жалость, что он, в отличие от Эттрейга, не учился сызмала корчить рожи. Надо будет при случае взять у эттармца пару уроков. И пусть непременно научит ушами шевелить. Меньшим его риэрнское величество не проймешь.
Собственно, против Риэрна Орвье никогда ничего не имел – но Иргитер был ему неприятен, а после сегодняшнего непотребства, невесть почему названного балом, неприятен вдвойне. Любезный вид давался Орвье с трудом: ну как только можно после такой беспардонной пародии на аффральскую пышность еще и распинаться в своем к ней пристрастии? Как можно выхваливать аффральскую роскошь, да еще и в паре с риэрнской – она ведь совершенно другая!
– Только в вашей стране и в моей знают, как надо жить, – вещал между тем Иргитер.
На что бы такое сослаться, чтобы оправдать поспешный уход? Нет, ну почему благовидный предлог никогда не появляется именно в ту минуту, когда он нужен позарез!
– Аффраль должна держаться именно Риэрна, – упоенно продолжал Иргитер.
Вот как? Интересно, с чего бы это?
– Лерметт – молокосос, задавала, – выдохнул Иргитер, обдавая Орвье винными парами, – а Сейгден теряет хватку. Адейна, та и вообще не в счет, и богодуи тоже. Мохнатые в своих лесах да болотах совсем одичали, а Эвелль, тот и вовсе рехнулся, того и гляди рваный флаг подымет, пиратствовать пойдет… но мы-то с вами умные люди, верно? Мы-то знаем, что надо делать!
– Я – нет, – холодно отрезал Орвье. – Но как только узнаю, непременно вам сообщу.
Он развернулся, не обращая на оторопевшего Иргитера совершенно никакого внимания, и вновь подошел решительным шагом к Эттрейгу.
– Послушай, – поинтересовался он, – а одинокий волк не согласится составить компанию всем нам, чтобы прогуляться при лунном свете?
– Охотно, – кивнул Эттрейг, умело обнажая в ухмылке клыки. – Это будет очень одинокий волк. Второго такого одинокого волка не скоро и найдешь.
– Ничего, – заверил его Эвелль. – Мои парни постараются. Им и не такие редкости отыскивать доводилось.
– Меня, если не захочу, не найдут, – сообщил Эннеари, устремляясь к выходу.
– А кто тебе сказал, что ты – редкость? – расхохотался Лерметт.
Спустя несколько мгновений в Мозаичном коридоре не осталось ни души, кроме Иргитера. Орвье, покидая коридор последним, не преминул оглянуться. Риэрнский король так и остался стоять с разинутым ртом, привалясь к двери бальной залы. Выражение на его лице было мрачное и преглупое донельзя.
Глава 8
Эльфийская тайна
Арьен и Илери стояли слишком далеко, и голосов их Шеррин не слышала – только видела, как эти голоса подымаются вверх легкими, почти невесомыми тающими облачками: утро выдалось холодное. Шеррин стояла у окна и не отрываясь смотрела, как тает в рассветных лучах неслышный ей голос Арьена.
Голос, голос твой… Арьен, ты как песня в тумане, когда кажется, что дороги не найти… ты как стрела, рассекающая боль… а я и не знала… как я могла не знать – и все-таки жить… нет, не могла, потому что я и не жила еще, меня не было, меня просто еще не было, я есть только теперь – когда твой голос превращается в облака… это волшебство такое, да? Конечно, волшебство – ведь когда я вижу эти облака, я ничего на свете не боюсь, ничего… даже улыбнуться тебе вот так, издали, и рукой помахать – не боюсь…
Арьен и Илери помахали ей в ответ, и Шеррин отошла от окна. Разговора, который вели между собой эльфы, она не слышала.
А если бы слышала?
– Худшей глупости ты еще никогда не говорил, – нахмурилась Илери.
– Да пойми же! – горячился Эннеари. – Нельзя ее одну оставлять. Я теперь окончательно уверился – нельзя ее оставлять без присмотра. Я не очень понимаю пока, чего Иргитер от нее хочет и при чем тут его свита…
– Я тоже не понимаю, – живо перебила его Илери. – И я тоже считаю, что оставлять Шеррин одну нельзя ни за что. Но вот вам рядом с ней покуда делать нечего.
– Да почему же? – едва не взвыл Эннеари.
– Арьен, – тихо и безнадежно произнесла Илери, – неужели ты совсем слепой?
В эту минуту стоящая у окна Шеррин помахала рукой.
– Арьен, – нетерпеливо сказала Илери, помахав рукой в ответ, – неужели ты не видишь?
– А что я должен видеть? – спросил совершенно сбитый с толку Эннеари. – Я вижу только одно – что эта девушка в опасности.
– Да – только за ней мы и сами присмотрим! – в сердцах произнесла Илери. – Я, Джеланн, Наэле, остальные девушки. При нас эти скоты Шеррин не тронут. А вот вам, красавчикам, лучше покуда держаться от нее подальше. Не то добром дело не кончится.
– Почему? – не на шутку возмутился Арьен. – Ты думаешь, хоть у кого-то из нас достанет безрассудства самим нарываться на ссору со всей этой риэрнской…
– Какая ссора! – окончательно вспылила Илери. – Арьен, при чем тут риэрнцы – да ты на девушку посмотри! Неужели ты не видишь? Неужели ей и без того горя мало?
– Не понимаю… – ошарашенно признался Эннеари.
– А тут нечего понимать! – отрезала Илери. – Ладно, вчера я еще была готова подумать, что признаки пока еще не так и заметны. Мне, как целительнице, виднее. Но сегодня-то не заметить просто невозможно – любому из нас. Это зашло слишком далеко.
– Признаки… чего? – прошептал Эннеари, уже начиная понимать.
– Вечной юности, – горько произнесла Илери. – Но не бессмертия. Арьен, она любит одного из нас – и безответно.
– Тогда я понимаю, почему ты не хочешь… – выдохнул Арьен. – Тогда нам и вправду лучше лишнего возле Шеррин не крутиться. Может, если с глаз долой…
– Не думаю. – Илери опустила голову. – Но надеюсь.
– Ох, и горя кому-то будет! – молвил Арьен, живо представив себе, каково это – быть предметом безответной любви. – Другое дело, что ее, бедняжку, жаль до слез, а вот ему – поделом! Хотел бы я знать, кто этот слепой идиот! Ведь такая девушка… нет, ну редкостный ведь болван! Сказочный просто!
Почему Илери бросила на него взгляд, более чем далекий от восхищения, Эннеари так и не понял.
– Это верно, – медленно произнесла она. – И, боюсь, это очень печальная сказка.
Только уже расставшись с Илери, Арьен окончательно осознал, что случилось – и что еще может случиться… лишь потому и может, что он решил поспорить с судьбой на равных. Потому, что он надумал привезти в Найлисс посольство – и не ради самого посольства, а с тайным умыслом… будь он трижды и четырежды неладен.
Больше всего на свете Эннеари сейчас хотелось остаться одному – да не здесь, не в Найлиссе, а дома, в Долине – чтобы рухнуть пылающим лицом в ледяную осеннюю росу. Как он мог? Нет, но как он мог?! Как ему только в голову пришло? Как только он надумал так страшно, так жестоко рисковать? Жестоко – и настолько безоглядно…
Арьен медленно отнял руки от лица. Ледяные пальцы, совсем ледяные и не согрелись ничуточки… щеки так и горят, а руки все равно холодные, словно он ими снег разгребал.
Уж лучше бы и вправду голыми руками снег разгребать, чем натворить то, что натворил – и ведь как радовался… налаион! Сам, как есть сам все измыслил… не дурным советом, не чужим умом – своим собственным… будь он трижды неладен. Не убеждал никто, не уговаривал… сам решил: дескать, все будет по-моему и никак иначе. Да? Ты в этом уверен – да, Арьен? Только по-твоему? Сперва сказку сочинил, а после живых людей в нее запихал… и ведь не кого попало – друга своего лучшего… а с ним заодно и сородичей своих, чтоб никому скучно не показалось… а ну как не приживутся они в твоей сказке – и что ты тогда делать станешь? Волосы на себе рвать? Бегать кругами и голосить: «Я же не хотел»? Отвечай, идиот! Кому другому можешь горделивые рожи корчить – а вот перед собой гримасничать нечего, никто тебе не поверит… себе ты обязан ответить.
Да, о любви между эльфами и людьми историй ходит без счета что у людей, что у эльфов… вот только не все истории тем кончаются, что жили с тех пор влюбленные долго и счастливо, а может, и посейчас живут. Кое-кто и в самом деле был жив совсем еще недавно – и даже оскорбления ради такую жизнь нельзя назвать счастливой. Люди о подоплеке этих историй знают не все – те из них, кто знает все, нипочем не расскажет – да и забывать они горазды. Слишком недолго они живут, чтобы уметь помнить. Вот уже триста лет, как Долина закрыта для людей, а человеческие города запретны для эльфов. Три сотни лет по человеческому счету долгий срок. Все успело позабыться, одни легенды остались… да, именно легенды, пленительные прежде всего стариной своей, и прелесть старины застит их мучительный ужас. Слишком уж эти предания прекрасны, вот в чем беда. Но ведь для Арьена никакие это не легенды. Это несчастье, пристигшее его сородичей всего каких-то пять-шесть сотен лет тому назад… тех, кого он знавал лично… да и не для одних только эльфов подобные истории, бывает, заканчиваются скверно… так как же он мог? Как он мог пожелать этого ? И кому? Лерметту? А с ним заодно… нет, ты от себя глаз не прячь, ты скажи, кого тебе мечталось увидеть с ним рука об руку!
Самый страшный, самый тщательно оберегаемый от людей эльфийский секрет – только те из людей о нем и знают правду, кому на своей шкуре довелось его испытать: слишком уж он дорого когда-то эльфам обошелся. Давно, в древние еще времена… не по человеческому счету, а на самом деле древние. Слишком многие жизнью расплатились за открытую тайну – потому и живут эльфы раздельно с людьми, на особицу. Чтобы накрепко забылось то, что когда-то знал всякий встречный-поперечный: полюбив кого-нибудь из эльфов, человек получает вечную молодость, а ответная любовь одарит его вечной жизнью. Нет в этом никакого волшебства, одно лишь естество… и пошутило оно поистине страшно. Сколько же в те дальние годы было людьми у эльфов чудесных юношей и девушек похищено, силком обвенчано, убито – и не всегда легкой смертью! Неужто так трудно понять, что никаким насильством с эльфами длиной жизни не сравняешься? Да и просто переспать никак уж не довольно: испокон веку разбитные девчонки кувыркались на сеновале с заезжими остроухими красавчиками, да и молоденькие эльфийки иной раз не прочь провести ночку-другую с разудалым воином из людей – будет потом что вспомнить! Отчего бы и не подарить друг другу немного радости – мимолетной и никого ни к чему не обязывающей? И что – хоть один из участников подобного действа подцепил от эльфов бессмертие или хотя бы долгую юность? Да ни в жизнь! О любви речь идет и только о любви… как будто от этого хоть кому-то легче.
Голос, голос твой… Арьен, ты как песня в тумане, когда кажется, что дороги не найти… ты как стрела, рассекающая боль… а я и не знала… как я могла не знать – и все-таки жить… нет, не могла, потому что я и не жила еще, меня не было, меня просто еще не было, я есть только теперь – когда твой голос превращается в облака… это волшебство такое, да? Конечно, волшебство – ведь когда я вижу эти облака, я ничего на свете не боюсь, ничего… даже улыбнуться тебе вот так, издали, и рукой помахать – не боюсь…
Арьен и Илери помахали ей в ответ, и Шеррин отошла от окна. Разговора, который вели между собой эльфы, она не слышала.
А если бы слышала?
– Худшей глупости ты еще никогда не говорил, – нахмурилась Илери.
– Да пойми же! – горячился Эннеари. – Нельзя ее одну оставлять. Я теперь окончательно уверился – нельзя ее оставлять без присмотра. Я не очень понимаю пока, чего Иргитер от нее хочет и при чем тут его свита…
– Я тоже не понимаю, – живо перебила его Илери. – И я тоже считаю, что оставлять Шеррин одну нельзя ни за что. Но вот вам рядом с ней покуда делать нечего.
– Да почему же? – едва не взвыл Эннеари.
– Арьен, – тихо и безнадежно произнесла Илери, – неужели ты совсем слепой?
В эту минуту стоящая у окна Шеррин помахала рукой.
– Арьен, – нетерпеливо сказала Илери, помахав рукой в ответ, – неужели ты не видишь?
– А что я должен видеть? – спросил совершенно сбитый с толку Эннеари. – Я вижу только одно – что эта девушка в опасности.
– Да – только за ней мы и сами присмотрим! – в сердцах произнесла Илери. – Я, Джеланн, Наэле, остальные девушки. При нас эти скоты Шеррин не тронут. А вот вам, красавчикам, лучше покуда держаться от нее подальше. Не то добром дело не кончится.
– Почему? – не на шутку возмутился Арьен. – Ты думаешь, хоть у кого-то из нас достанет безрассудства самим нарываться на ссору со всей этой риэрнской…
– Какая ссора! – окончательно вспылила Илери. – Арьен, при чем тут риэрнцы – да ты на девушку посмотри! Неужели ты не видишь? Неужели ей и без того горя мало?
– Не понимаю… – ошарашенно признался Эннеари.
– А тут нечего понимать! – отрезала Илери. – Ладно, вчера я еще была готова подумать, что признаки пока еще не так и заметны. Мне, как целительнице, виднее. Но сегодня-то не заметить просто невозможно – любому из нас. Это зашло слишком далеко.
– Признаки… чего? – прошептал Эннеари, уже начиная понимать.
– Вечной юности, – горько произнесла Илери. – Но не бессмертия. Арьен, она любит одного из нас – и безответно.
– Тогда я понимаю, почему ты не хочешь… – выдохнул Арьен. – Тогда нам и вправду лучше лишнего возле Шеррин не крутиться. Может, если с глаз долой…
– Не думаю. – Илери опустила голову. – Но надеюсь.
– Ох, и горя кому-то будет! – молвил Арьен, живо представив себе, каково это – быть предметом безответной любви. – Другое дело, что ее, бедняжку, жаль до слез, а вот ему – поделом! Хотел бы я знать, кто этот слепой идиот! Ведь такая девушка… нет, ну редкостный ведь болван! Сказочный просто!
Почему Илери бросила на него взгляд, более чем далекий от восхищения, Эннеари так и не понял.
– Это верно, – медленно произнесла она. – И, боюсь, это очень печальная сказка.
Только уже расставшись с Илери, Арьен окончательно осознал, что случилось – и что еще может случиться… лишь потому и может, что он решил поспорить с судьбой на равных. Потому, что он надумал привезти в Найлисс посольство – и не ради самого посольства, а с тайным умыслом… будь он трижды и четырежды неладен.
Больше всего на свете Эннеари сейчас хотелось остаться одному – да не здесь, не в Найлиссе, а дома, в Долине – чтобы рухнуть пылающим лицом в ледяную осеннюю росу. Как он мог? Нет, но как он мог?! Как ему только в голову пришло? Как только он надумал так страшно, так жестоко рисковать? Жестоко – и настолько безоглядно…
Арьен медленно отнял руки от лица. Ледяные пальцы, совсем ледяные и не согрелись ничуточки… щеки так и горят, а руки все равно холодные, словно он ими снег разгребал.
Уж лучше бы и вправду голыми руками снег разгребать, чем натворить то, что натворил – и ведь как радовался… налаион! Сам, как есть сам все измыслил… не дурным советом, не чужим умом – своим собственным… будь он трижды неладен. Не убеждал никто, не уговаривал… сам решил: дескать, все будет по-моему и никак иначе. Да? Ты в этом уверен – да, Арьен? Только по-твоему? Сперва сказку сочинил, а после живых людей в нее запихал… и ведь не кого попало – друга своего лучшего… а с ним заодно и сородичей своих, чтоб никому скучно не показалось… а ну как не приживутся они в твоей сказке – и что ты тогда делать станешь? Волосы на себе рвать? Бегать кругами и голосить: «Я же не хотел»? Отвечай, идиот! Кому другому можешь горделивые рожи корчить – а вот перед собой гримасничать нечего, никто тебе не поверит… себе ты обязан ответить.
Да, о любви между эльфами и людьми историй ходит без счета что у людей, что у эльфов… вот только не все истории тем кончаются, что жили с тех пор влюбленные долго и счастливо, а может, и посейчас живут. Кое-кто и в самом деле был жив совсем еще недавно – и даже оскорбления ради такую жизнь нельзя назвать счастливой. Люди о подоплеке этих историй знают не все – те из них, кто знает все, нипочем не расскажет – да и забывать они горазды. Слишком недолго они живут, чтобы уметь помнить. Вот уже триста лет, как Долина закрыта для людей, а человеческие города запретны для эльфов. Три сотни лет по человеческому счету долгий срок. Все успело позабыться, одни легенды остались… да, именно легенды, пленительные прежде всего стариной своей, и прелесть старины застит их мучительный ужас. Слишком уж эти предания прекрасны, вот в чем беда. Но ведь для Арьена никакие это не легенды. Это несчастье, пристигшее его сородичей всего каких-то пять-шесть сотен лет тому назад… тех, кого он знавал лично… да и не для одних только эльфов подобные истории, бывает, заканчиваются скверно… так как же он мог? Как он мог пожелать этого ? И кому? Лерметту? А с ним заодно… нет, ты от себя глаз не прячь, ты скажи, кого тебе мечталось увидеть с ним рука об руку!
Самый страшный, самый тщательно оберегаемый от людей эльфийский секрет – только те из людей о нем и знают правду, кому на своей шкуре довелось его испытать: слишком уж он дорого когда-то эльфам обошелся. Давно, в древние еще времена… не по человеческому счету, а на самом деле древние. Слишком многие жизнью расплатились за открытую тайну – потому и живут эльфы раздельно с людьми, на особицу. Чтобы накрепко забылось то, что когда-то знал всякий встречный-поперечный: полюбив кого-нибудь из эльфов, человек получает вечную молодость, а ответная любовь одарит его вечной жизнью. Нет в этом никакого волшебства, одно лишь естество… и пошутило оно поистине страшно. Сколько же в те дальние годы было людьми у эльфов чудесных юношей и девушек похищено, силком обвенчано, убито – и не всегда легкой смертью! Неужто так трудно понять, что никаким насильством с эльфами длиной жизни не сравняешься? Да и просто переспать никак уж не довольно: испокон веку разбитные девчонки кувыркались на сеновале с заезжими остроухими красавчиками, да и молоденькие эльфийки иной раз не прочь провести ночку-другую с разудалым воином из людей – будет потом что вспомнить! Отчего бы и не подарить друг другу немного радости – мимолетной и никого ни к чему не обязывающей? И что – хоть один из участников подобного действа подцепил от эльфов бессмертие или хотя бы долгую юность? Да ни в жизнь! О любви речь идет и только о любви… как будто от этого хоть кому-то легче.