Страница:
– Кто-то им помогал, – нетерпеливо отвечал голос. – Кто-то вошел к ним и всех освободил, а они взбесились, получив волю, как свиньи, вырвавшиеся из загона. Теперь, узнав вкус крови, они всех нас поубивают прямо в наших постелях.
Дора подумала, что ничего нелепее она не слышала за все утро. Будь она такой сбежавшей рабыней, она сразу же устремилась бы к реке. Задерживаться и мешкать, чтобы отомстить белому, никак бы не взбрело ей в голову, тем более что самые ненавистные из белых были уже мертвы или умирали.
– Джози в ужасе ойкнула. Она поверила истерическим страхам говорившей. Вздохи и встревоженные голоса подтвердили, что страх чувствует не только она. Сегодня ночью все эти женщины будут дрожать в своих постелях. А это возбуждает даже больше, чем чтение на ночь романа с готическими кошмарами, но сейчас время не располагает к возвышенным литературным страхам.
Дора помалкивала. Если повезет, несколько спокойных дней сведут на нет эти страхи, и все вернется в нормальное русло. Если же нет, то в последующие ночи нескольким несчастным перережут горло и паника выльется в охоту за ведьмами. И про себя она взмолилась, чтобы на город обрушился многодневный ураганный ливень и ночью все сидели по домам, заперев двери. Ее поламывало, и она пожалела, что не послушалась Пэйса и снова приехала в город. От сидения на неудобном стуле у Доры затекла спина, и ребенок в животе лежал тяжелым грузом. Ей невыносимо хотелось встать и безостановочно ходить по лавке, но другим женщинам при виде ее живота станет дурно. Ей не подобает быть на людях в таком положении.
Так что, когда во входную дверь возбужденно ворвался нарочный, хлопнув ею о стену, это прозвучало как глас судьбы. Дора вздрогнула от боли, которую вызвал громкий стук, и, не веря ушам своим, вслушалась в то, что он кричал:
– Ли сдался! Конфедерация пала! Война окончена!
Война окончена. Это невероятно. Неужели Дэвид погиб ради такого бесславного конца? А Чарли гнил в тюрьме, чтобы это, в общем, неутешительное заявление не прозвучало никогда. В Кентукки все еще умирают люди. И они все еще владеют рабами. Неужели это стоит смерти сотен тысяч молодых людей? По мнению Доры, война того не стоила. Но она вообразила, как радостно зазвонят в честь победы колокола. Ей захотелось, чтобы вспыхнул фейерверк и у людей был бы праздник.
Но вместо этого она почувствовала постепенно усиливающуюся боль в спине. Для ребенка еще слишком рано. У нее просто колики. Но Доре больше невмоготу было оставаться в лавке, где раздавались не крики радости и облегчения, а стенания. В течение последующих нескольких часов, а может быть, дней лавка превратится в арену борьбы противоположных мнений. Нет, она этого не сможет вынести. Дора тихонько скользнула за драпировку в гостиную. Хорошо бы кто-нибудь отвез ее домой.
Пока Дора с трудом поднималась по лестнице в свою комнату, Пэйс все еще трудился в поле. Энни уложила Харриет немного вздремнуть и ушла на кухню последить за кухаркой, на ужин надо было приготовить еще что-нибудь, кроме бобов. Делла вывела Эми на прогулку. Аккуратно снимая платье, чтобы лечь, Дора с беспокойством подумала, что скоро взвалит на Деллу обязанности по уходу еще за одним ребенком. Она хорошо относилась к Эми, но была не слишком внимательна. Сможет ли она одновременно ухаживать и за младенцем, и за недавно пошедшей девочкой?
И с этими мыслями Дора постепенно уплыла в сон. Когда она проснулась, в комнате было темно. Боль в спине переместилась вниз живота. Было такое ощущение, словно его сжимает чья-то гигантская рука. Дора даже охнула, такой сильной была эта боль. Когда она поутихла, Дора осторожно встала, нашла халат и пошла за помощью. Дитя раньше времени решило, что пора обрести свободу. Ей с самого начала следовало знать, что ребенок Пэйса обязан быть бунтарем.
В комнате больной Энни не было. Дора сказала несколько тщательно взвешенных слов Харриет, сидевшей за вязанием в качалке, и потом тихо, бережно неся себя, вышла. Она почти сошла вниз, когда боль нахлынула снова. Дора схватилась за перила и так стояла, пытаясь не сгибаться под натиском схватки. Да, так детей родить не следует. Дора почувствовала влагу между ног и едва не закричала.
Она не должна быть одна, не должна испытывать мертвящий страх при мысли о неспособности владеть своим телом и контролировать его.
Дрожа от страха и смущения, она почти уже решилась вернуться к себе в комнату и надеть сухое белье, но у нее, наверное, не хватит сил снова проделать весь путь обратно. Надо, чтобы кто-нибудь ей помог.
Дора прошла через столовую, плотно запахнувшись в халат и надеясь, что из-под него не будут видны пятна. В кухне раздавались громкие голоса, кто-то с кем-то спорил, и Дора с облегчением вздохнула. Она не совсем одна.
– Если мисс Джози послала за Деллой, значит, она должна прийти. Не желаю есть это месиво, не желаю видеть эти проклятые бобы!
Пэйс. В кухне. Дора ухватилась за стену, стараясь подавить свои страхи. Она не знала человека, которого называла мужем. Она знала мальчика-подростка. Она знала буйного молодого человека. Она их понимала. Но понять солдата-насильника не могла. И не хотела – после того, что сегодня услышала. Один человек мертв, другой умирает. Ей внушала отвращение мысль, что виноват в этом Пэйс.
Но сейчас она не могла ни о чем таком беспокоиться. На нее опять накатила боль, и она почти впилась пальцами в стену, чтобы не упасть. Промежутки между схваткообразными болями становились все меньше. Этот чертов Пэйсов младенец очень торопится. Да, надо было этого ожидать. И о чем только она думала раньше?
Наверное, она слишком сильно застонала и стоном заглушила голоса спорящих. Прежде чем она успела выпрямиться, из кухни в коридор вылетел Пэйс. Его загорелое лицо побледнело при виде Доры, наклонившейся над перилами и охватившей руками живот.
– Дора, Господи! Что ты здесь делаешь? Я думал, что ты спишь.
Он подхватил ее, медленно оседавшую на пол. Дора прижалась к Пэйсу, почувствовав огромное облегчение оттого, что появилась возможность прижаться к кому-то более сильному. Она не могла уже выпрямиться и уйти. Вместо этого Дора благодарно уткнулась лицом в его широкое плечо, а он прижал ее к себе. Только на минуту она позволила ему взять на себя часть ее бремени.
– Это ребенок, – раздался сзади голос матери Солли. – Это ребенок выходит. Пойду согрею воды.
Пэйс дико посмотрел на женщину на пороге. Затем на вытянувшееся от беспокойства лицо Доры.
– Где повитуха? Пусть кто-нибудь достанет из-под земли эту чертову повитуху.
Но никто ничего не ответил на его безумный крик. В кухне была только мать Солли, а она пошла согреть воды. И тут Пэйс вспомнил, что Делла и Джози повезли Эми к Энндрьюсам и останутся у них ночевать. Энни же убежала по своим собственным делам. Весть о том, что Ли сдался, уже распространилась по всей усадьбе, и рабы сейчас уже где-нибудь празднуют победу. Ни одного слуги в доме не видно.
Стремясь заглушить всевозрастающую панику, Пэйс медленно поднял Дору на руки. Несмотря на большой живот, весила она совсем ничего. Изувеченная рука почти не болела, напряжение было ничтожно, но Пэйс едва не уронил ее, почувствовав, что платье насквозь промокло. К этому он не был подготовлен.
– Дора, что мне надо делать? – прошептал он, неся ее к лестнице.
– Молиться, – прошептала она в ответ.
Молиться! Черт побери, ведь он даже не знает, что это такое. Молятся женщины. Сам Пэйс умел только действовать. Однако тех действий, которые требовались от него сейчас, Пэйс не разумел.
Он старался подниматься помедленнее. Пальцы Доры впивались ему в шею, и он чувствовал, как она старается сдержать крик. Он не хотел трясти ее дольше, чем это было необходимо, но к тому времени как он поднялся наверх и пошел по верхнему холлу, Пэйс бранился, уже не переставая.
– Это богохульство, а не молитва, – сказала она, когда муж внес ее в спальню.
Их спальню. Он почти не спал с Дорой вместе уже в течение нескольких недель. В первые брачные дни он цеплялся за хрупкую надежду на лучшее, когда лежал с ней рядом и прижимал ее к себе. Куда же ушла эта надежда? Наверное, умерла, задохнулась под бременем ежедневной нудной работы в поле, потерпела крах под натиском его ночных вылазок. Пэйс не считал, что Дора сможет дать ему то, что он сам не сумел найти.
Но, по крайней мере, сейчас она его не боится, и это уже что-то. Войдя в комнату, он затворил дверь во внешний мир. А для Пэйса весь мир сейчас сосредоточился в этой комнате, в Доре и ребенке на пороге жизни. И в нем самом. Пэйс чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным перед грандиозностью совершающихся событий.
– Сухое платье, – тихо приказала Дора, сопротивляясь его попыткам уложить ее в постель. – И найди старые простыни, я не хочу испортить твою постель.
Платье. Простыни. А он даже не представляет, где ихискать. Он поспешно оглянулся. Ее серое платье висело на крючке, там, где она его сняла. Но вряд ли она имеет в виду его. Все еще держа Дору на руках, он отрывисто спросил:
– Где оно?
– Отпусти меня, Пэйс, – сказала она терпеливо, – а потом посмотри в нижнем ящике комода. Он был пустой, и я решила, что ты не будешь против, если я его займу.
Комод. Он не хотел отпускать ее. Она такая хрупкая, чего доброго исчезнет, растворится в воздухе, если он положит ее. Но выдвинуть нижний ящик нельзя, не отпустив Дору. Ругнувшись снова, он бережно поставил Дору на пол. Держась за его плечи, она встала поудобнее и затем осторожно отодвинулась. В руках своих Пэйс ощутил пустоту, но ведь она освободила их для действия. Он быстро встал на колени, выдвинул нижний ящик и стал торопливо выбрасывать оттуда платья.
– Какого черта ты не заняла один из верхних? – опять выругался он, выбрасывая женское белье и какие-то непонятного назначения лоскуты. – Ты же могла повредить себе, наклоняясь и выдвигая нижний.
– Это было полезное упражнение, – ответила она, почти забавляясь.
Пэйс метнул на Дору яростный взгляд, выхватил из ящика свободное белое платье из хлопка и показал Доре. Она должна бы ходить вся в лентах и кружевах. Он должен был попросить у Джози для нее какое-нибудь нарядное платье. Его жене не пристало ходить в платье из грубой хлопковой ткани.
Словно читая его мысли, Дора одобрительно кивнула:
– Да, это подойдет. Оно старое. Не хотелось бы портить хорошее. А старые простыни в другом ящике.
Он не хотел и думать, почему они могут понадобиться, но подозревал, что рожать детей – значит терять много крови. Пэйс не желал, чтобы Дора теряла кровь по его милости. Но об этом надо было думать тогда, когда он лег с ней в постель.
Пэйс вспотел. Да, он во всем сам виноват. Он разрушил, он уничтожил единственное в своей жизни чистое создание. А вот теперь его беззаботность и небрежность могут ее убить. Дора не предназначена для того, чтобы рожать. Она слишком для этого маленькая, слишком хрупкая и неземная. Ему бы жениться на большой здоровой девушке вроде Салли, которая могла бы каждый год рожать по ребенку без всяких трудов. Ему нельзя было брать Дору. Наверное, он в уме повредился?
Вопрос требовал утвердительного ответа, но что толку знать и говорить об этом сейчас?
Дора слегка вскрикнула и схватилась за колонку кровати. Она сняла халат, и Пэйс увидел кровь. События развивались бурно. И мысленно Пэйс закричал вместе с ней.
Глава 26
– Все совершенно естественно. Я в порядке, Пэйс.
Пэйс чувствовал, как пот катит с него градом, но вытирал лицо Доры. Каким-то образом он ухитрился надеть на нее платье, но не смог его застегнуть. Между грудями у Доры тоже стекал пот, но Пэйс не смел коснуться той затененной ложбинки. Он должен был знать, что его ребенок родится в одну из теплых весенних ночей. Он с вожделением взглянул на закрытые окна, но неизвестно, что впустишь, если откроешь. У него не было сейчас желания затягивать постель противомоскитной сеткой.
Пэйс увидел, как у Доры напряглось лицо. Опять схватки. Он весь напрягся как струна, терпеливо снося боль, когда ее ногти вцепились ему в ладонь, а тело уродливо изогнулось и она едва не закричала. Ее муки ужасали его. Неужели роды всегда так болезненны? И почему тогда, черт побери, женщины охотно идут на такие муки? Что-то тут неладно.
Он послал верхового за помощью. Единственную надежную помощь могла оказать здесь только мать Солли, но у нее у самой полдюжины детей. Она была работящей, но не самой умной женщиной. Воду-то горячую она принесла, но не сказала Пэйсу, что с ней надо делать. Он пользовался только указаниями Доры, хотя вряд ли она сможет долго оставаться достаточно сообразительной и мужественной.
– Я послал за Джози, ты потерпи совсем малюсенькую чуточку. Все будет хорошо, – сказал Пэйс, когда схватки отпустили, больше для собственного успокоения, чем для поддержания сил Доры.
Дора с любопытством на него взглянула, и он взбодрился.
– Джози не приедет. Возьми виски и вымой руки, Пэйс. Если Господь не пошлет нам в помощь ангела, придется обходиться своими силами.
Но Пэйс и слышать не желал об этом. Потрясенный, он смотрел на большой круглый холм – живот Доры. Честное слово, за несколько минут он увеличился в размере вдвое. Как он сумеет добыть оттуда ребенка? А что, если все пойдет не так, как надо? Но что-нибудь обязательно пойдет не так, он уверен. Потому что вся его жизнь шла вкривь и вкось. Почему же сегодня вечером все будет иначе? Но сама мысль о возможности потерять Дору внушала ему священный ужас. Дора всегда была здесь. Пэйс никогда не понимал, насколько он зависит от ее присутствия, насколько она сроднилась с ним, и он теперь не сможет вырвать ее из своего естества.
– Дора, я не могу… Я не знаю как…
На этот раз она согнулась от боли почти вдвое. Пэйс снова схватил ее за руки, пусть уж вывихнет ему связки, раз ей надо так сильно тужиться, держась за него. Она задыхалась, когда потуги кончились, и ее чистое платье промокло от пота.
– Он уже совсем близко, Пэйс, он не заставит себя ждать. Посмотри, не видно ли головки?
Пэйс изумленно воззрился на Дору. Она хочет, чтобы он?.. Дора вздернула платье выше колен и снова выгнулась в потугах. Придется посмотреть.
Дора старалась не кричать, но Пэйс слышал, как она задыхается от непосильных попыток, и ему эти тяжелые вздохи было слышать больнее, чем громкие вопли. Сжав челюсти, он сдвинул платье повыше и удобнее поставил ее ноги, согнутые в коленях. Ему почудилось, что он это видит, но уверенности не было. Ему все еще казалось невероятным, ведь раньше он не видел так близко эту часть тела жены. Она была застенчива, и Пэйс старался быть с ней поделикатнее. Ведь они были близки всего полнедели. А вот теперь он должен пускать в ход руки, словно рожает кобыла.
При этой мысли его паника слегка улеглась. Он много раз помогал рождению жеребят. Справится и сейчас. Если бы только в постели не стонала и не плакала Дора.
– Пэйс, – вскрикнула она требовательно.
Он обошел кровать сбоку и вытер пот с ее лба. А Дора схватила его за руку.
– Привяжи к столбикам кровати какие-нибудь полоски. Мне надо еще за что-то держаться, не только за твои руки, – приказала она.
Да, в этом был какой-то важный смысл. Пэйс бросился искать что-нибудь подходящее, схватил несколько своих лучших галстуков, привязал их к столбикам так, чтобы ей удобно было ухватиться. Она сразу же обвила их пальцами и напряглась снова.
На этот раз не могла удержаться от крика. Пронзительный вопль рассек темноту, прозвучал эхом в холле и заставил Пэйса сжаться в дрожащий, плачущий комок. Потом он снова бросился к изножью кровати в надежде, что его чертов младенец, наконец, появился, прежде чем он сам потеряет всякую способность соображать.
Дверь спальни открылась, и вошла мать. Пэйс злобно посмотрел на нее и снова уставился на медленно увеличивающуюся лужу крови. Он слышал поговорку о том, что сердце стучит во рту. Пэйс не сомневался, что сейчас он жует собственное сердце.
– Посади ее так, чтобы она опиралась на подушки и могла тужиться вниз, – велела Харриет и открыла дверь, пропуская мать Солли, Эрнестину.
Дора не возражала. Пэйс не знал, слышит она или нет, но он сделал, как ему велели, осторожно подняв ее повыше. Опять начались схватки, и он поспешил на свое место. На этот раз он увидел головку ребенка, и сердце Пэйса бешено забилось.
– Дыши помедленнее, дитя. – И Харриет встала сбоку у постели, вытирая губкой ей шею и лицо. – Ребенок идет прекрасно. Еще несколько минут. Дыши изо всех сил, до боли, помогай ему.
Пэйс так мучился ее страданиями, что ему казалось, будто крики Доры рвутся из его собственных легких, когда в узкую щель и прямо ему на руки скользнул ребенок. Лицо Пэйса заливали слезы, колени дрожали, когда кровавый младенец очутился у него на ладонях. Горе, радость и ужасная неопределенность словно парализовали его. Разве ребенок не должен закричать?
Эрнестина деловито взяла из его рук неподвижное тельце, прочистила младенцу горло, перевернула и дала по задку увесистый шлепок. Прерывистый крик быстро сменился тоненьким плачем.
– Девочка или мальчик? – спокойно спросила его мать, все еще вытирая лицо Доры и отцепляя от помочей ее пальцы.
А он даже и не заметил. Отерев лицо рукавом, Пэйс пытался сообразить. Но какое это имеет значение. Пусть даже родилась полудевочка-полумальчик, не об этом сейчас надо думать. Он с тревогой посмотрел на все растущую лужу крови и спросил:
– А теперь что надо делать?
– Перережь пуповину и завяжи ее. И надави Доре на живот, чтобы вышел послед. У нее все в порядке, и для первородящей она справилась отлично.
Но Пэйсу показалось, что Дора без сознания и все совсем не так уж хорошо. И крови столько. Однако он четко выполнял приказания, предпочитая действовать, а не стоять праздно. Он делал, что требовалось, все время прислушиваясь к тоненькому плачу младенца, которого купали у него за спиной. Ребенок, однако, пока ничего для него не значил. Все чувства и смысл жизни сосредоточились в Доре. Он не понимал, как так получилось, но Дора стала для него всем. Теперь он знал, что без Доры был бы уже мертв, что она единственное, что удерживает его среди живых. Он хотел бы тоже стать для нее единственным, но слишком для этого неумен и груб.
Как только отошел послед, всем занялась мать, а Пэйс почистился и сел рядом с женой, взяв ее за руку, беззвучно моля ее открыть глаза. Дора едва дышала. Он считал ее вдохи, кончиками пальцев ощущал биение пульса. Она была жива. Она, должно быть, справится, и все кончится хорошо. Если бы он не знал себя так хорошо, то думал бы, что молится.
– Дора, – окликнул он тихо.
Если она только взглянет на него, все будет как надо. Пэйс почувствовал какое-то жжение в глазах. Такое бывало когда-то в детстве. Нет, он не поддастся этому ощущению.
– Дора?
Ресницы затрепетали. Голос такой тихий и мягкий, это не может быть Пэйс. Пэйс всегда кричит, орет и вопит. Но было время когда-то…
Голос снова позвал ее. И Дора вспомнила, как он прошептал ее имя, тесно прижавшись к ней всем телом. Сейчас голос был, как тогда: любящий, умоляющий, нежный. Конечно, она, наверное, все это вообразила, но она позволила нежности завладеть всем ее существом. Она была как сплошная рана. Все болело. Но голос смягчил боль.
А потом она услышала крик младенца и широко распахнула глаза.
Пэйс сидел рядом. Ворот полотняной рубашки был расстегнут, она видела пятна пота, который стекал по темным курчавым волосам на груди. Она смущенно подняла глаза и встретила яростно горевший зеленый взгляд. Он испепелял, но пожатие его руки было нежно. Вокруг рта залегли глубокие страдальческие складки, резче обозначились морщинки вокруг глаз, но что-то новое появилось в устремленном на нее взгляде.
– Благодарение Господу! – пробормотал Пэйс, нагнулся и поцеловал ее в лоб. – Никогда в жизни я так не боялся.
Дора удивленно взглянула – вот чепуха, ведь он же был на войне, сражался. Ему приходилось видеть кое-что похуже, чем роды. Почему нечто, такое естественное, испугало его больше? Но она сразу же перестала думать об этом, она слишком сильно измучилась.
– Ребенок?
В этот момент Эрнестина положила пищащий сверток на руки Пэйсу. Он с таким смятением воззрился на ребенка, что Дора даже хихикнула, очень уж смешное у него было выражение лица, но затем Пэйс, поджав губы, осторожно стал разглядывать содержимое свертка.
– Какие же у нас крошечные пальчики, – воскликнул он изумленно, – они что, такие и должны быть?
– Передай ребенка Доре, глупец! – приказала Харриет. – Ну разумеется, так и должно быть.
Дора понимала, что резкий ответ матери не содержит ничего обидного, но Пэйс сразу напрягся. Мать откинула простынку, чтобы лучше видеть. Ребенок успокоился на руках отца.
– А как вы ее назовете? – спросила тихо, прочувствованно Харриет, глядя, как крошечные пальчики сложились в кулачок вокруг большого пальца Пэйса.
– Я? – спросил он в недоумении. – Ничего не понимаю в именах для младенцев. А вы сами еще не подобрали имя?
Сильный, самоуверенный мужчина, каким всегда его знала Дора, выглядел сейчас неловким, будто слон в посудной лавке. Но он уже научился так держать ребенка, чтобы головка была не на весу, а простынка не сваливалась с ножек. Он быстро всему научится. Если бы она могла силой молитвы избавить Пэйса от его склонности к насилию.
Но она тоже не подумала раньше об имени, и теперь, услышав вопрос, Дора прошептала:
– Харриет Элизабет.
Мертвое молчание повисло в комнате. Затем, прежде чем Пэйс смог возразить, его мать, фыркнув, сказала:
– Всегда ненавидела имя Харриет. Бедняжку полжизни будут звать Харри. Если вы так глупы, что хотите назвать ее в честь меня, то назовите Фрэнсис. Это мое второе имя. И оно гораздо красивее, чем Харриет.
Дора подняла взгляд на Пэйса, но он смотрел на свою мать так, словно видел ее в первый раз. Наверное, придя к какому-то решению, он кивнул и бережно положил младенца на руки Доре.
– Фрэнсис Элизабет, – пробормотал Пэйс, – значит, я стану называть ее Фрэнки?
Говорил он так тихо, что лишь Дора расслышала его слова. Она недовольно взглянула на него, но его непокорный и коварный ответный взгляд напомнил ей о том мальчике, которым он был когда-то, и которому она не умела противиться. Дора осторожно повернула к себе сверток и дотронулась пальцами до его заросшего щетиной подбородка:
– Спасибо тебе.
Пэйс сначала удивился, а потом даже обрадовался. – Может быть, мне надо было стать врачом, – прошептал он.
Дора ухитрилась улыбнуться, но теперь, с ребенком у груди, она уже не могла сопротивляться сну. Помня о свете, просиявшем из глаз Пэйса и согревшем ее, измученная женщина заснула.
Проснувшись утром на крик ребенка, Дора увидела вместо Пэйса Деллу, которая научила ее, как кормить грудью изголодавшегося младенца. В невольничьих хижинах не осталось мужчин, а значит, и кормящих женщин. В противоположность Джози, Доре самой приходилось кормить грудью своего младенца. Но она мечтала об этом.
Большую часть дня она опять проспала, зная, что на некоторое время вернется Джози, и Харриет заходила к ней иногда, но на большее она по причине слабости была неспособна. Дора узнала также, что Пэйс в поле. Она попросила Деллу отдернуть занавески, чтобы видеть солнечный свет. Когда в комнате стало сумрачно, Дора подумала, что Пэйсу пора бы возвратиться.
К облегчению Доры, он появился, неся поднос с ужином. Он сам разделал жареного цыпленка, чтобы ей не пришлось балансировать подносом на коленях. Он принес ей также картофельное пюре с подливкой, и она вспомнила, как он однажды швырнул в нее такой же поднос и с той же едой, и выразительно вздернула брови.
– Нет, это не бобы, – предупредил он ее вопрос, – но это единственное, что я мог заставить их приготовить, так что будь благодарна.
– В противоположность некоторым моим знакомым я всегда благодарна, – возразила Дора, – но почему ты заказывал обед, ведь Джози здесь?
Он уткнулся взглядом в поднос:
– Весть о том, что Ли сложил оружие, возбудила страсти, и Джози считает, что ей лучше некоторое время пожить дома или же поехать в Цинциннати, навестить двоюродную сестру.
– А положение не скоро, наладится, нет? – печально спросила Дора.
Пэйс покачал головой:
– Люди нелегко забывают, и всегда найдутся такие, кто захочет напомнить о прошлом. Генерал Палмер посылает отряды солдат-негров на поиски рабов, еще не ставших добровольцами. Федеральное правительство провозгласило свободу семьям рабов сразу же, как мужья и отцы примкнут к армии, так что те сначала записываются, а потом сразу сбегают. Такой палмеровский отряд сегодня прочесал весь город.
Дора резко подняла голову:
– Солли? Пэйс кивнул:
– Я ему говорил, что он уже свободен и может получить документы без вступления в армию, но ему нравится военная форма, и жалованье обещают больше, чем я могу ему платить, а теперь, когда война почти что закончена…
И он пожал плечами.
– А Эрнестина и дети?
– Куда они пойдут? Я дал ей кое-какие материалы починить хижину, так что пока она довольна тем, что имеет, и одним сознанием своей свободы. Но мне нужны деньги, чтобы платить ей жалованье.
– А также кормить и одевать ее детей, – добавила Дора, – а Солли этого не может.
Дора подумала, что ничего нелепее она не слышала за все утро. Будь она такой сбежавшей рабыней, она сразу же устремилась бы к реке. Задерживаться и мешкать, чтобы отомстить белому, никак бы не взбрело ей в голову, тем более что самые ненавистные из белых были уже мертвы или умирали.
– Джози в ужасе ойкнула. Она поверила истерическим страхам говорившей. Вздохи и встревоженные голоса подтвердили, что страх чувствует не только она. Сегодня ночью все эти женщины будут дрожать в своих постелях. А это возбуждает даже больше, чем чтение на ночь романа с готическими кошмарами, но сейчас время не располагает к возвышенным литературным страхам.
Дора помалкивала. Если повезет, несколько спокойных дней сведут на нет эти страхи, и все вернется в нормальное русло. Если же нет, то в последующие ночи нескольким несчастным перережут горло и паника выльется в охоту за ведьмами. И про себя она взмолилась, чтобы на город обрушился многодневный ураганный ливень и ночью все сидели по домам, заперев двери. Ее поламывало, и она пожалела, что не послушалась Пэйса и снова приехала в город. От сидения на неудобном стуле у Доры затекла спина, и ребенок в животе лежал тяжелым грузом. Ей невыносимо хотелось встать и безостановочно ходить по лавке, но другим женщинам при виде ее живота станет дурно. Ей не подобает быть на людях в таком положении.
Так что, когда во входную дверь возбужденно ворвался нарочный, хлопнув ею о стену, это прозвучало как глас судьбы. Дора вздрогнула от боли, которую вызвал громкий стук, и, не веря ушам своим, вслушалась в то, что он кричал:
– Ли сдался! Конфедерация пала! Война окончена!
Война окончена. Это невероятно. Неужели Дэвид погиб ради такого бесславного конца? А Чарли гнил в тюрьме, чтобы это, в общем, неутешительное заявление не прозвучало никогда. В Кентукки все еще умирают люди. И они все еще владеют рабами. Неужели это стоит смерти сотен тысяч молодых людей? По мнению Доры, война того не стоила. Но она вообразила, как радостно зазвонят в честь победы колокола. Ей захотелось, чтобы вспыхнул фейерверк и у людей был бы праздник.
Но вместо этого она почувствовала постепенно усиливающуюся боль в спине. Для ребенка еще слишком рано. У нее просто колики. Но Доре больше невмоготу было оставаться в лавке, где раздавались не крики радости и облегчения, а стенания. В течение последующих нескольких часов, а может быть, дней лавка превратится в арену борьбы противоположных мнений. Нет, она этого не сможет вынести. Дора тихонько скользнула за драпировку в гостиную. Хорошо бы кто-нибудь отвез ее домой.
Пока Дора с трудом поднималась по лестнице в свою комнату, Пэйс все еще трудился в поле. Энни уложила Харриет немного вздремнуть и ушла на кухню последить за кухаркой, на ужин надо было приготовить еще что-нибудь, кроме бобов. Делла вывела Эми на прогулку. Аккуратно снимая платье, чтобы лечь, Дора с беспокойством подумала, что скоро взвалит на Деллу обязанности по уходу еще за одним ребенком. Она хорошо относилась к Эми, но была не слишком внимательна. Сможет ли она одновременно ухаживать и за младенцем, и за недавно пошедшей девочкой?
И с этими мыслями Дора постепенно уплыла в сон. Когда она проснулась, в комнате было темно. Боль в спине переместилась вниз живота. Было такое ощущение, словно его сжимает чья-то гигантская рука. Дора даже охнула, такой сильной была эта боль. Когда она поутихла, Дора осторожно встала, нашла халат и пошла за помощью. Дитя раньше времени решило, что пора обрести свободу. Ей с самого начала следовало знать, что ребенок Пэйса обязан быть бунтарем.
В комнате больной Энни не было. Дора сказала несколько тщательно взвешенных слов Харриет, сидевшей за вязанием в качалке, и потом тихо, бережно неся себя, вышла. Она почти сошла вниз, когда боль нахлынула снова. Дора схватилась за перила и так стояла, пытаясь не сгибаться под натиском схватки. Да, так детей родить не следует. Дора почувствовала влагу между ног и едва не закричала.
Она не должна быть одна, не должна испытывать мертвящий страх при мысли о неспособности владеть своим телом и контролировать его.
Дрожа от страха и смущения, она почти уже решилась вернуться к себе в комнату и надеть сухое белье, но у нее, наверное, не хватит сил снова проделать весь путь обратно. Надо, чтобы кто-нибудь ей помог.
Дора прошла через столовую, плотно запахнувшись в халат и надеясь, что из-под него не будут видны пятна. В кухне раздавались громкие голоса, кто-то с кем-то спорил, и Дора с облегчением вздохнула. Она не совсем одна.
– Если мисс Джози послала за Деллой, значит, она должна прийти. Не желаю есть это месиво, не желаю видеть эти проклятые бобы!
Пэйс. В кухне. Дора ухватилась за стену, стараясь подавить свои страхи. Она не знала человека, которого называла мужем. Она знала мальчика-подростка. Она знала буйного молодого человека. Она их понимала. Но понять солдата-насильника не могла. И не хотела – после того, что сегодня услышала. Один человек мертв, другой умирает. Ей внушала отвращение мысль, что виноват в этом Пэйс.
Но сейчас она не могла ни о чем таком беспокоиться. На нее опять накатила боль, и она почти впилась пальцами в стену, чтобы не упасть. Промежутки между схваткообразными болями становились все меньше. Этот чертов Пэйсов младенец очень торопится. Да, надо было этого ожидать. И о чем только она думала раньше?
Наверное, она слишком сильно застонала и стоном заглушила голоса спорящих. Прежде чем она успела выпрямиться, из кухни в коридор вылетел Пэйс. Его загорелое лицо побледнело при виде Доры, наклонившейся над перилами и охватившей руками живот.
– Дора, Господи! Что ты здесь делаешь? Я думал, что ты спишь.
Он подхватил ее, медленно оседавшую на пол. Дора прижалась к Пэйсу, почувствовав огромное облегчение оттого, что появилась возможность прижаться к кому-то более сильному. Она не могла уже выпрямиться и уйти. Вместо этого Дора благодарно уткнулась лицом в его широкое плечо, а он прижал ее к себе. Только на минуту она позволила ему взять на себя часть ее бремени.
– Это ребенок, – раздался сзади голос матери Солли. – Это ребенок выходит. Пойду согрею воды.
Пэйс дико посмотрел на женщину на пороге. Затем на вытянувшееся от беспокойства лицо Доры.
– Где повитуха? Пусть кто-нибудь достанет из-под земли эту чертову повитуху.
Но никто ничего не ответил на его безумный крик. В кухне была только мать Солли, а она пошла согреть воды. И тут Пэйс вспомнил, что Делла и Джози повезли Эми к Энндрьюсам и останутся у них ночевать. Энни же убежала по своим собственным делам. Весть о том, что Ли сдался, уже распространилась по всей усадьбе, и рабы сейчас уже где-нибудь празднуют победу. Ни одного слуги в доме не видно.
Стремясь заглушить всевозрастающую панику, Пэйс медленно поднял Дору на руки. Несмотря на большой живот, весила она совсем ничего. Изувеченная рука почти не болела, напряжение было ничтожно, но Пэйс едва не уронил ее, почувствовав, что платье насквозь промокло. К этому он не был подготовлен.
– Дора, что мне надо делать? – прошептал он, неся ее к лестнице.
– Молиться, – прошептала она в ответ.
Молиться! Черт побери, ведь он даже не знает, что это такое. Молятся женщины. Сам Пэйс умел только действовать. Однако тех действий, которые требовались от него сейчас, Пэйс не разумел.
Он старался подниматься помедленнее. Пальцы Доры впивались ему в шею, и он чувствовал, как она старается сдержать крик. Он не хотел трясти ее дольше, чем это было необходимо, но к тому времени как он поднялся наверх и пошел по верхнему холлу, Пэйс бранился, уже не переставая.
– Это богохульство, а не молитва, – сказала она, когда муж внес ее в спальню.
Их спальню. Он почти не спал с Дорой вместе уже в течение нескольких недель. В первые брачные дни он цеплялся за хрупкую надежду на лучшее, когда лежал с ней рядом и прижимал ее к себе. Куда же ушла эта надежда? Наверное, умерла, задохнулась под бременем ежедневной нудной работы в поле, потерпела крах под натиском его ночных вылазок. Пэйс не считал, что Дора сможет дать ему то, что он сам не сумел найти.
Но, по крайней мере, сейчас она его не боится, и это уже что-то. Войдя в комнату, он затворил дверь во внешний мир. А для Пэйса весь мир сейчас сосредоточился в этой комнате, в Доре и ребенке на пороге жизни. И в нем самом. Пэйс чувствовал себя совершенно беспомощным и беззащитным перед грандиозностью совершающихся событий.
– Сухое платье, – тихо приказала Дора, сопротивляясь его попыткам уложить ее в постель. – И найди старые простыни, я не хочу испортить твою постель.
Платье. Простыни. А он даже не представляет, где ихискать. Он поспешно оглянулся. Ее серое платье висело на крючке, там, где она его сняла. Но вряд ли она имеет в виду его. Все еще держа Дору на руках, он отрывисто спросил:
– Где оно?
– Отпусти меня, Пэйс, – сказала она терпеливо, – а потом посмотри в нижнем ящике комода. Он был пустой, и я решила, что ты не будешь против, если я его займу.
Комод. Он не хотел отпускать ее. Она такая хрупкая, чего доброго исчезнет, растворится в воздухе, если он положит ее. Но выдвинуть нижний ящик нельзя, не отпустив Дору. Ругнувшись снова, он бережно поставил Дору на пол. Держась за его плечи, она встала поудобнее и затем осторожно отодвинулась. В руках своих Пэйс ощутил пустоту, но ведь она освободила их для действия. Он быстро встал на колени, выдвинул нижний ящик и стал торопливо выбрасывать оттуда платья.
– Какого черта ты не заняла один из верхних? – опять выругался он, выбрасывая женское белье и какие-то непонятного назначения лоскуты. – Ты же могла повредить себе, наклоняясь и выдвигая нижний.
– Это было полезное упражнение, – ответила она, почти забавляясь.
Пэйс метнул на Дору яростный взгляд, выхватил из ящика свободное белое платье из хлопка и показал Доре. Она должна бы ходить вся в лентах и кружевах. Он должен был попросить у Джози для нее какое-нибудь нарядное платье. Его жене не пристало ходить в платье из грубой хлопковой ткани.
Словно читая его мысли, Дора одобрительно кивнула:
– Да, это подойдет. Оно старое. Не хотелось бы портить хорошее. А старые простыни в другом ящике.
Он не хотел и думать, почему они могут понадобиться, но подозревал, что рожать детей – значит терять много крови. Пэйс не желал, чтобы Дора теряла кровь по его милости. Но об этом надо было думать тогда, когда он лег с ней в постель.
Пэйс вспотел. Да, он во всем сам виноват. Он разрушил, он уничтожил единственное в своей жизни чистое создание. А вот теперь его беззаботность и небрежность могут ее убить. Дора не предназначена для того, чтобы рожать. Она слишком для этого маленькая, слишком хрупкая и неземная. Ему бы жениться на большой здоровой девушке вроде Салли, которая могла бы каждый год рожать по ребенку без всяких трудов. Ему нельзя было брать Дору. Наверное, он в уме повредился?
Вопрос требовал утвердительного ответа, но что толку знать и говорить об этом сейчас?
Дора слегка вскрикнула и схватилась за колонку кровати. Она сняла халат, и Пэйс увидел кровь. События развивались бурно. И мысленно Пэйс закричал вместе с ней.
Глава 26
Путь длиной в тысячу миль начинается с одного, первого, шага.
Китайская пословица
– Все совершенно естественно. Я в порядке, Пэйс.
Пэйс чувствовал, как пот катит с него градом, но вытирал лицо Доры. Каким-то образом он ухитрился надеть на нее платье, но не смог его застегнуть. Между грудями у Доры тоже стекал пот, но Пэйс не смел коснуться той затененной ложбинки. Он должен был знать, что его ребенок родится в одну из теплых весенних ночей. Он с вожделением взглянул на закрытые окна, но неизвестно, что впустишь, если откроешь. У него не было сейчас желания затягивать постель противомоскитной сеткой.
Пэйс увидел, как у Доры напряглось лицо. Опять схватки. Он весь напрягся как струна, терпеливо снося боль, когда ее ногти вцепились ему в ладонь, а тело уродливо изогнулось и она едва не закричала. Ее муки ужасали его. Неужели роды всегда так болезненны? И почему тогда, черт побери, женщины охотно идут на такие муки? Что-то тут неладно.
Он послал верхового за помощью. Единственную надежную помощь могла оказать здесь только мать Солли, но у нее у самой полдюжины детей. Она была работящей, но не самой умной женщиной. Воду-то горячую она принесла, но не сказала Пэйсу, что с ней надо делать. Он пользовался только указаниями Доры, хотя вряд ли она сможет долго оставаться достаточно сообразительной и мужественной.
– Я послал за Джози, ты потерпи совсем малюсенькую чуточку. Все будет хорошо, – сказал Пэйс, когда схватки отпустили, больше для собственного успокоения, чем для поддержания сил Доры.
Дора с любопытством на него взглянула, и он взбодрился.
– Джози не приедет. Возьми виски и вымой руки, Пэйс. Если Господь не пошлет нам в помощь ангела, придется обходиться своими силами.
Но Пэйс и слышать не желал об этом. Потрясенный, он смотрел на большой круглый холм – живот Доры. Честное слово, за несколько минут он увеличился в размере вдвое. Как он сумеет добыть оттуда ребенка? А что, если все пойдет не так, как надо? Но что-нибудь обязательно пойдет не так, он уверен. Потому что вся его жизнь шла вкривь и вкось. Почему же сегодня вечером все будет иначе? Но сама мысль о возможности потерять Дору внушала ему священный ужас. Дора всегда была здесь. Пэйс никогда не понимал, насколько он зависит от ее присутствия, насколько она сроднилась с ним, и он теперь не сможет вырвать ее из своего естества.
– Дора, я не могу… Я не знаю как…
На этот раз она согнулась от боли почти вдвое. Пэйс снова схватил ее за руки, пусть уж вывихнет ему связки, раз ей надо так сильно тужиться, держась за него. Она задыхалась, когда потуги кончились, и ее чистое платье промокло от пота.
– Он уже совсем близко, Пэйс, он не заставит себя ждать. Посмотри, не видно ли головки?
Пэйс изумленно воззрился на Дору. Она хочет, чтобы он?.. Дора вздернула платье выше колен и снова выгнулась в потугах. Придется посмотреть.
Дора старалась не кричать, но Пэйс слышал, как она задыхается от непосильных попыток, и ему эти тяжелые вздохи было слышать больнее, чем громкие вопли. Сжав челюсти, он сдвинул платье повыше и удобнее поставил ее ноги, согнутые в коленях. Ему почудилось, что он это видит, но уверенности не было. Ему все еще казалось невероятным, ведь раньше он не видел так близко эту часть тела жены. Она была застенчива, и Пэйс старался быть с ней поделикатнее. Ведь они были близки всего полнедели. А вот теперь он должен пускать в ход руки, словно рожает кобыла.
При этой мысли его паника слегка улеглась. Он много раз помогал рождению жеребят. Справится и сейчас. Если бы только в постели не стонала и не плакала Дора.
– Пэйс, – вскрикнула она требовательно.
Он обошел кровать сбоку и вытер пот с ее лба. А Дора схватила его за руку.
– Привяжи к столбикам кровати какие-нибудь полоски. Мне надо еще за что-то держаться, не только за твои руки, – приказала она.
Да, в этом был какой-то важный смысл. Пэйс бросился искать что-нибудь подходящее, схватил несколько своих лучших галстуков, привязал их к столбикам так, чтобы ей удобно было ухватиться. Она сразу же обвила их пальцами и напряглась снова.
На этот раз не могла удержаться от крика. Пронзительный вопль рассек темноту, прозвучал эхом в холле и заставил Пэйса сжаться в дрожащий, плачущий комок. Потом он снова бросился к изножью кровати в надежде, что его чертов младенец, наконец, появился, прежде чем он сам потеряет всякую способность соображать.
Дверь спальни открылась, и вошла мать. Пэйс злобно посмотрел на нее и снова уставился на медленно увеличивающуюся лужу крови. Он слышал поговорку о том, что сердце стучит во рту. Пэйс не сомневался, что сейчас он жует собственное сердце.
– Посади ее так, чтобы она опиралась на подушки и могла тужиться вниз, – велела Харриет и открыла дверь, пропуская мать Солли, Эрнестину.
Дора не возражала. Пэйс не знал, слышит она или нет, но он сделал, как ему велели, осторожно подняв ее повыше. Опять начались схватки, и он поспешил на свое место. На этот раз он увидел головку ребенка, и сердце Пэйса бешено забилось.
– Дыши помедленнее, дитя. – И Харриет встала сбоку у постели, вытирая губкой ей шею и лицо. – Ребенок идет прекрасно. Еще несколько минут. Дыши изо всех сил, до боли, помогай ему.
Пэйс так мучился ее страданиями, что ему казалось, будто крики Доры рвутся из его собственных легких, когда в узкую щель и прямо ему на руки скользнул ребенок. Лицо Пэйса заливали слезы, колени дрожали, когда кровавый младенец очутился у него на ладонях. Горе, радость и ужасная неопределенность словно парализовали его. Разве ребенок не должен закричать?
Эрнестина деловито взяла из его рук неподвижное тельце, прочистила младенцу горло, перевернула и дала по задку увесистый шлепок. Прерывистый крик быстро сменился тоненьким плачем.
– Девочка или мальчик? – спокойно спросила его мать, все еще вытирая лицо Доры и отцепляя от помочей ее пальцы.
А он даже и не заметил. Отерев лицо рукавом, Пэйс пытался сообразить. Но какое это имеет значение. Пусть даже родилась полудевочка-полумальчик, не об этом сейчас надо думать. Он с тревогой посмотрел на все растущую лужу крови и спросил:
– А теперь что надо делать?
– Перережь пуповину и завяжи ее. И надави Доре на живот, чтобы вышел послед. У нее все в порядке, и для первородящей она справилась отлично.
Но Пэйсу показалось, что Дора без сознания и все совсем не так уж хорошо. И крови столько. Однако он четко выполнял приказания, предпочитая действовать, а не стоять праздно. Он делал, что требовалось, все время прислушиваясь к тоненькому плачу младенца, которого купали у него за спиной. Ребенок, однако, пока ничего для него не значил. Все чувства и смысл жизни сосредоточились в Доре. Он не понимал, как так получилось, но Дора стала для него всем. Теперь он знал, что без Доры был бы уже мертв, что она единственное, что удерживает его среди живых. Он хотел бы тоже стать для нее единственным, но слишком для этого неумен и груб.
Как только отошел послед, всем занялась мать, а Пэйс почистился и сел рядом с женой, взяв ее за руку, беззвучно моля ее открыть глаза. Дора едва дышала. Он считал ее вдохи, кончиками пальцев ощущал биение пульса. Она была жива. Она, должно быть, справится, и все кончится хорошо. Если бы он не знал себя так хорошо, то думал бы, что молится.
– Дора, – окликнул он тихо.
Если она только взглянет на него, все будет как надо. Пэйс почувствовал какое-то жжение в глазах. Такое бывало когда-то в детстве. Нет, он не поддастся этому ощущению.
– Дора?
Ресницы затрепетали. Голос такой тихий и мягкий, это не может быть Пэйс. Пэйс всегда кричит, орет и вопит. Но было время когда-то…
Голос снова позвал ее. И Дора вспомнила, как он прошептал ее имя, тесно прижавшись к ней всем телом. Сейчас голос был, как тогда: любящий, умоляющий, нежный. Конечно, она, наверное, все это вообразила, но она позволила нежности завладеть всем ее существом. Она была как сплошная рана. Все болело. Но голос смягчил боль.
А потом она услышала крик младенца и широко распахнула глаза.
Пэйс сидел рядом. Ворот полотняной рубашки был расстегнут, она видела пятна пота, который стекал по темным курчавым волосам на груди. Она смущенно подняла глаза и встретила яростно горевший зеленый взгляд. Он испепелял, но пожатие его руки было нежно. Вокруг рта залегли глубокие страдальческие складки, резче обозначились морщинки вокруг глаз, но что-то новое появилось в устремленном на нее взгляде.
– Благодарение Господу! – пробормотал Пэйс, нагнулся и поцеловал ее в лоб. – Никогда в жизни я так не боялся.
Дора удивленно взглянула – вот чепуха, ведь он же был на войне, сражался. Ему приходилось видеть кое-что похуже, чем роды. Почему нечто, такое естественное, испугало его больше? Но она сразу же перестала думать об этом, она слишком сильно измучилась.
– Ребенок?
В этот момент Эрнестина положила пищащий сверток на руки Пэйсу. Он с таким смятением воззрился на ребенка, что Дора даже хихикнула, очень уж смешное у него было выражение лица, но затем Пэйс, поджав губы, осторожно стал разглядывать содержимое свертка.
– Какие же у нас крошечные пальчики, – воскликнул он изумленно, – они что, такие и должны быть?
– Передай ребенка Доре, глупец! – приказала Харриет. – Ну разумеется, так и должно быть.
Дора понимала, что резкий ответ матери не содержит ничего обидного, но Пэйс сразу напрягся. Мать откинула простынку, чтобы лучше видеть. Ребенок успокоился на руках отца.
– А как вы ее назовете? – спросила тихо, прочувствованно Харриет, глядя, как крошечные пальчики сложились в кулачок вокруг большого пальца Пэйса.
– Я? – спросил он в недоумении. – Ничего не понимаю в именах для младенцев. А вы сами еще не подобрали имя?
Сильный, самоуверенный мужчина, каким всегда его знала Дора, выглядел сейчас неловким, будто слон в посудной лавке. Но он уже научился так держать ребенка, чтобы головка была не на весу, а простынка не сваливалась с ножек. Он быстро всему научится. Если бы она могла силой молитвы избавить Пэйса от его склонности к насилию.
Но она тоже не подумала раньше об имени, и теперь, услышав вопрос, Дора прошептала:
– Харриет Элизабет.
Мертвое молчание повисло в комнате. Затем, прежде чем Пэйс смог возразить, его мать, фыркнув, сказала:
– Всегда ненавидела имя Харриет. Бедняжку полжизни будут звать Харри. Если вы так глупы, что хотите назвать ее в честь меня, то назовите Фрэнсис. Это мое второе имя. И оно гораздо красивее, чем Харриет.
Дора подняла взгляд на Пэйса, но он смотрел на свою мать так, словно видел ее в первый раз. Наверное, придя к какому-то решению, он кивнул и бережно положил младенца на руки Доре.
– Фрэнсис Элизабет, – пробормотал Пэйс, – значит, я стану называть ее Фрэнки?
Говорил он так тихо, что лишь Дора расслышала его слова. Она недовольно взглянула на него, но его непокорный и коварный ответный взгляд напомнил ей о том мальчике, которым он был когда-то, и которому она не умела противиться. Дора осторожно повернула к себе сверток и дотронулась пальцами до его заросшего щетиной подбородка:
– Спасибо тебе.
Пэйс сначала удивился, а потом даже обрадовался. – Может быть, мне надо было стать врачом, – прошептал он.
Дора ухитрилась улыбнуться, но теперь, с ребенком у груди, она уже не могла сопротивляться сну. Помня о свете, просиявшем из глаз Пэйса и согревшем ее, измученная женщина заснула.
Проснувшись утром на крик ребенка, Дора увидела вместо Пэйса Деллу, которая научила ее, как кормить грудью изголодавшегося младенца. В невольничьих хижинах не осталось мужчин, а значит, и кормящих женщин. В противоположность Джози, Доре самой приходилось кормить грудью своего младенца. Но она мечтала об этом.
Большую часть дня она опять проспала, зная, что на некоторое время вернется Джози, и Харриет заходила к ней иногда, но на большее она по причине слабости была неспособна. Дора узнала также, что Пэйс в поле. Она попросила Деллу отдернуть занавески, чтобы видеть солнечный свет. Когда в комнате стало сумрачно, Дора подумала, что Пэйсу пора бы возвратиться.
К облегчению Доры, он появился, неся поднос с ужином. Он сам разделал жареного цыпленка, чтобы ей не пришлось балансировать подносом на коленях. Он принес ей также картофельное пюре с подливкой, и она вспомнила, как он однажды швырнул в нее такой же поднос и с той же едой, и выразительно вздернула брови.
– Нет, это не бобы, – предупредил он ее вопрос, – но это единственное, что я мог заставить их приготовить, так что будь благодарна.
– В противоположность некоторым моим знакомым я всегда благодарна, – возразила Дора, – но почему ты заказывал обед, ведь Джози здесь?
Он уткнулся взглядом в поднос:
– Весть о том, что Ли сложил оружие, возбудила страсти, и Джози считает, что ей лучше некоторое время пожить дома или же поехать в Цинциннати, навестить двоюродную сестру.
– А положение не скоро, наладится, нет? – печально спросила Дора.
Пэйс покачал головой:
– Люди нелегко забывают, и всегда найдутся такие, кто захочет напомнить о прошлом. Генерал Палмер посылает отряды солдат-негров на поиски рабов, еще не ставших добровольцами. Федеральное правительство провозгласило свободу семьям рабов сразу же, как мужья и отцы примкнут к армии, так что те сначала записываются, а потом сразу сбегают. Такой палмеровский отряд сегодня прочесал весь город.
Дора резко подняла голову:
– Солли? Пэйс кивнул:
– Я ему говорил, что он уже свободен и может получить документы без вступления в армию, но ему нравится военная форма, и жалованье обещают больше, чем я могу ему платить, а теперь, когда война почти что закончена…
И он пожал плечами.
– А Эрнестина и дети?
– Куда они пойдут? Я дал ей кое-какие материалы починить хижину, так что пока она довольна тем, что имеет, и одним сознанием своей свободы. Но мне нужны деньги, чтобы платить ей жалованье.
– А также кормить и одевать ее детей, – добавила Дора, – а Солли этого не может.