Нет, думал Силвест. Капитан может отправляться ко всем чертям. С какой стати он должен жертвовать своей человеческой сущностью, чтобы спасти кого-то, кому следовало помереть уже давным-давно? Сейчас большим преступлением, чем дать Капитану страдать, было стремление его команды заставить Силвеста облегчить эти страдания такой ценой.
   Кэлвин, конечно, видел все это в другом свете… не столько испытание, сколько возможность…
   — Конечно, я был первым, — сказал он. — Давно, когда я еще был материален.
   — Первым в чем?
   — Первым, кто обнаружил его. Но уже тогда он был в значительной степени химерийцем. Некоторые технологии, примененные для того, чтобы он не рассыпался, датируются временем до эпохи Просвещения. И одному Богу известно, как стара была плоть Капитана. — Он погладил бороду и усы, как будто вспоминая весь ужас этой комбинации. — Все это было, разумеется, еще до Восьмидесяти. Но я уже тогда был известен как смелый экспериментатор, работающий на рубежах самых радикальных позиций химерийской науки. Меня не устраивала мысль просто об обновлении той технологии, которая была создана до Просвещения. Мне хотелось пойти дальше того, чего им удалось достигнуть. Я хотел обогнать их, пусть нюхают пыль из-под моих колес. Я хотел двинуть науку так далеко вперед, чтобы дряхлая оболочка Капитана расползлась на нитки, а я бы потом соткал ее наново.
   — Ладно, хватит о тебе, Кэл, — сказал Силвест. — Мы ведь обсуждаем положение Бреннигена, помнишь?
   — Надо же было обрисовать всю сцену в целом, мой дорогой, — подмигнул Кэлвин. — Так или иначе, Бренниген был уже в большой степени химерийцем, а я — тем, кто был готов применить к нему экстремальные меры. Когда он заболел, его друзьям не оставалось ничего, как купить мои услуги. Конечно, все провели под большим секретом, дело было подсудное даже для меня. Меня все меньше интересовала проблема физиологических модификаций, зато рос интерес к нейронным трансформациям — до одержимости, если тебе угодно. В частности, мне хотелось найти способ наложения нейронной деятельности прямо на… — Кэлвин смолк, прикусив нижнюю губу.
   — Бренниген использовал его, — продолжал Силвест, — а в обмен помог Кэлу установить связи с некоторыми богачами из Чазм-Сити. Это были потенциальные клиенты для программы Восьмидесяти. И если бы Кэл как следует вылечил Капитана, то на этом вся история Бреннигена благополучно и закончилась бы. Однако Кэл схалтурил и ограничился минимумом того, что мог сделать. Так, чтобы, так сказать, отделаться от соратников Бреннигена. Если бы он сделал все, как надо, у нас не было бы сегодняшних неприятностей.
   — Он хочет сказать, — перебил Кэлвин, — что результат моих ремонтных работ нельзя рассматривать как вечный. Было неизбежно, учитывая особенности химерийской науки, что другие аспекты физиологии в свое время потребуют снова нашего внимания. А тогда — ввиду сложности работы, которую я проделал, — не оставалось буквально ни одного человека, к которому он мог бы обратиться.
   — Вот тогда-то они и вернулись, — сказала Паскаль.
   — На этот раз он командовал кораблем, на который мы собирались сесть. — Силвест посмотрел на «запись». — Кэл уже умер. История с «Восьмьюдесятью» вызвала к нам всеобщую ненависть. Все, что от Кэла осталось, — запись на бета-уровне. Не стоит говорить, что Саджаки — он уже в это время появился на корабле — находился в крайне дурном расположении духа. Именно он и отыскал выход.
   — Выход?
   — Как заставить Кэлвина работать на Капитана. Они обнаружили, что могут сделать это через меня. Запись на бета-уровне хранила знания о химерийской хирургии. Я же был мясом, необходимым для того, чтобы двигаться и выполнять работу. Ультра называли этот процесс «каналированием».
   — Но тогда этим человеком мог бы быть и не ты, а кто-то другой? — спросила Паскаль. — Если у них была бета-запись Капа, то разве не мог один из них действовать, как — если использовать твое дивное определение — как мясо?
   — Нет, хотя они наверняка предпочли бы твой вариант — это сделало бы их независимыми от меня. Дело в том, что каналирование срабатывает только тогда, когда между бета-записью и человеком, с которым она контактирует, существует большое сходство, родство. Ну, как перчатка и рука, на которую она натягивается. Со мной и Кэлвином получалось, так как он — мой отец. Много точек генетического сходства. Если бы произвести «вскрытие» наших генов, их было бы трудно различить.
   — А теперь?
   — Они опять вернулись.
   — Но теперь уже потому, что нахалтурил он сам, — сказал Кэлвин, прикрывая свою ремарку тонкой улыбкой самодовольства.
   — Вини себя, поскольку ты сидел в водительском кресле, а я делал только то, что ты приказывал, — вызверился Силвест. — Если по правде, так большую часть времени я вообще был без сознания. Хотя все равно ненавижу каждую минуту того проклятого времени.
   — И теперь они снова собираются заставить тебя? — вскричала Паскаль. — И из-за этого произошло то, что произошло? Атака на поселок? Только чтобы заставить тебя помочь их Капитану?
   Силвест кивнул.
   — На всякий случай повторю, если ты не обратила внимания раньше: люди, с которыми нам приходится иметь дело, на самом деле людьми — в том смысле, который мы вкладываем в это слово, — не являются. Их моральные ценности, как и представления о времени… несколько абстрактны.
   — В этом случае я не стала бы называть это делом. Шантаж — вот что это такое.
   — Что ж, — сказал Силвест. — Ты и тут ошибаешься. Видишь ли, на этот раз Вольева допустила небольшой просчет. Она предупредила меня о своем прибытии.
 
   Вольева подняла взгляд к сфере, изображавшей Ресургем. В данный момент точное местонахождение Силвеста было ей абсолютно неизвестно, как волновая функция в квантовой механике до измерения. Но через несколько минут в их руках окажутся точные триангуляционные данные, основанные на радиоперехвате, и волновая функция рассыплется мириадами не выбранных пока возможностей.
   — Ты поймал его?
   — Сигнал очень слабый, — ответил Хегази. — Та буря, которую ты вызвала, порождает множество ионосферных возмущений. Ручаюсь, ты этим гордишься.
   — Ты лучше запеленгуй его, паразит.
   — Спокойствие и еще раз спокойствие.
   На самом деле Вольева вовсе не сомневалась, что сигнал от Силвеста в скором времени придет. Тем не менее, когда он появился, она не могла не ощутить чувства облегчения. Он означал, что еще один элемент в хитроумном плане, как залучить Силвеста на борт, уже реализован. Вольева, разумеется, не собиралась предаваться иллюзиям, будто работа окончена. И еще: в требованиях Силвеста содержалось нечто наглое, будто это он отдает приказы о том, как должны развиваться события. А из-за этого ей приходилось гадать, действительно ли она и ее коллеги командуют парадом. Если Силвест поставил себе цель посеять в ее уме сомнения, то ему, безусловно, это удалось. Будь он проклят. Она приготовилась, зная, что Силвест — эксперт в играх такого рода, но, видимо, в подготовке оказались изъяны. Тогда она сделала в игре шаг назад и спросила себя: а как шли дела до сих пор? В конце концов еще немного и Силвест окажется у них в плену. Вряд ли такой исход ему по вкусу, особенно когда он узнает по какой причине они так жаждали его заполучить. Если бы он распоряжался своей судьбой, то сейчас наверняка не находился бы в ситуации, когда его вот-вот поволокут на борт.
   — Ага, — сказал Хегази, — мы его зафиксировали. Хочешь послушать, что говорит этот подонок?
   — Включай.
   Голос Силвеста ворвался в каюту, как это уже происходило шесть часов назад, но сейчас он довольно сильно отличался от прежнего. Каждое слово, которое произносил сейчас Силвест, звучало на фоне завываний песчаной бури, более того, почти заглушалось ею.
   — Я уже здесь, а где же вы? Вольева, ты меня слышишь? Я спрашиваю, ты меня слышишь? Мне нужен ответ! Вот мои координаты относительно Кювье, так что прочистите свои грязные уши. — После этого он повторил — для уверенности несколько раз — целую строчку цифр, которые указывали его местоположение с точностью до ста метров. Информация излишняя, так как пеленгация, производимая сейчас с корабля, дает те же самые результаты. — Спускайтесь к нам! Мы не можем ждать долго, мы попали в самое сердце «бритвенной бури», и мы погибнем, если вы не поторопитесь!
   — М-м-м, — промычал Хегази. — Думаю, что в подобной ситуации было бы невредно дать этому бедолаге какой-нибудь ответ.
   Вольева взяла сигарету и закурила. Она с удовольствием выдохнула струйку дыма, прежде чем ответить.
   — Через час, не раньше. Полагаю, ему не вредно будет слегка поволноваться.
 
   Хоури услышала слабый шаркающий звук, когда распахнутый скафандр шагнул к ней. Спиной, задней поверхностью рук, ног и головы, она ощутила мягкое, но настойчивое давление. Периферийный обзор показал ей боковые части шлема, плотно облегающие голову и почему-то оказавшиеся влажными. Затем она ощутила, как руки и ноги скафандра обхватили ее конечности. Вот и пустота грудной клетки захлопнулась с таким звуком, будто кто-то вытащил из кастрюльки последний кусок пудинга.
   Периферическое зрение сузилось, но все-таки ей было видно, как смыкаются вдоль разрезов конечности скафандра. Еще секунду-другую виднелись швы, но внезапно исчезли и они, будто затерявшись в ровной белизне «шкуры» скафандра. Шлем закрыл ей лицо, наступила тьма, которая тут же исчезла, когда перед глазами возник светлый овал ее лицевого щитка. Затем темноту сменил свет множества циферблатов и счетчиков. Еще немного, и внутренность скафандра заполнится гель-воздухом, который защитит своего «хозяина» от перегрузок во время полета. Пока же Хоури вдыхала относительно чистую смесь азота и кислорода при обычном давлении.
   — Я провел тестирование своих функций и состояния систем безопасности, — проинформировал ее скафандр. — Будьте добры, подтвердите, что вы желаете получить полный контроль над данной боевой единицей.
   — Да, я готова.
   — В настоящий момент я приостанавливаю действие большинства автономных функций управления. Мои действия ограничиваются ролью советника, если вы не потребуете чего-либо иного. Полная автономность контроля может быть восстановлена путем…
   — Все поняла, спасибо. А как дела у других?
   — Все остальные единицы рапортуют о готовности.
   Раздался голос Вольевой.
   — Мы отправляемся, Хоури. Веду отряд я. Спуск треугольником. И ни единого движения без моей команды. Поняла? Все только по приказу.
   — Не волнуйся, у меня своих планов нет.
   — Я вижу, ты ее держишь под каблуком, — вмешалась по открытому каналу Суджика. — Она и в сортир ходит по команде?
   — Заткнись, Суджика. Ты тут только потому, что знакома с другими мирами. Шаг из рядов… — Вольева сделала паузу. — Ладно, скажем так: с нами не будет Саджаки, который мог бы сдержать мой нрав, если я потеряю терпение, а у меня вполне хватит пороху, чтобы потерять часть этого терпения.
   — Кстати о порохе, — сказала Хоури. — У меня на приборах нет данных о вооружении.
   — А это потому, что тебе не положено. — Это опять Суджика. — Илиа не доверяет тебе, а то начнешь палить по первому попавшемуся объекту, который шевельнется. Верно я говорю, Илиа?
   — Если мы столкнемся с неприятелем, — сказала Илиа, — я разрешу тебе пользоваться оружием, можешь не сомневаться.
   — А почему не сейчас?
   — Потому, что сейчас в этом нет нужды, вот почему. Ты тут пятая спица в колеснице! Твое дело помочь, если план не сработает. А этого произойти не должно. — Было слышно, как она переводит дыхание. — А если произойдет, получишь свое драгоценное оружие. И тогда будь с ним поосторожнее.
   Как только они оказались снаружи, корабельный воздух был изгнан из скафандров и заменен гель-воздухом — жидкостью, пригодной для дыхания. На какой-то момент Хоури показалось, что она тонет, но ей еще на Краю Неба приходилось неоднократно пользоваться скафандрами, так что ощущение дискомфорта скоро прошло. Теперь нормальная речь стала невозможной, но шлем скафандра имел в себе датчики, которые интерпретировали мысленные команды. Микрофоны в шлеме переводили звуки, поступающие снаружи, на соответствующие частоты, благодаря чему голоса, которые слышала Хоури, звучали совершенно нормально. Хотя спуск был труден и переносился тяжелее, чем спуск в шаттле, он все же не причинял больших неприятностей, если не считать изменения давления на глазные яблоки. По показаниям счетчиков Хоури установила, что перегрузки составили шесть g. Их вызвало действие ракетных двигателей, встроенных в спины и каблуки скафандров. Вольева руководила спуском, построив скафандры клином, у которого два «обитаемых» скафандра шли непосредственно за ней, а три подчиненных им пустых составляли арьергард. На первой стадии спуска скафандры сохраняли то положение, которое приняли еще на борту корабля, как бы повторяя в упрощенном варианте конфигурацию человеческого тела. Но когда на них появились первые отблески верхних слоев атмосферы Ресургема, скафандры заметно изменили свою форму. Их корпуса согнулись под углом в 45 градусов. Мембраны, скрепляющие конечности с основным корпусом, сжались, и эти детали жестко срослись с ним. Руки скафандров изменили положение. Теперь они были напряжены и вытянулись вперед. Шлемы вжались и как бы стали более плоскими. Над ними образовалась своего рода пологая арка из соединенных рук. Колонны ног срослись и образовали пылающий хвост. Прозрачные полосы, оставляемые скафандрами, быстро мутнели и гасили свечение, вызванное вхождением в атмосферу. Скафандры принимали столкновение с атмосферой таким образом, что сложный рисунок ударной волны ослаблялся и отражался микрорельефом их «шкуры». Хотя прямое видение в таких условиях не работало, скафандры продолжали воспринимать окружающую обстановку на других частотах и прекрасно справлялись с задачей адаптирования этих данных к человеческим чувствам. Глядя по сторонам и вниз, Хоури видела другие скафандры, каждый из которых был погружен в слегка светящуюся оболочку розовой плазмы.
   На высоте двадцати километров скафандры использовали свои ракеты, чтобы замедлить падение до скорости звука, и трансформировали себя в соответствии с условиями уплотнившейся атмосферы в летательные аппараты размером чуть больше человеческого тела. На спинах скафандров возникли плавники-стабилизаторы, лицевые щитки стали прозрачными. Покоясь в «объятиях» скафандра, Хоури почти не ощущала этих изменений, она чувствовала лишь колебания давления стенок скафандра, что заставляло ее немного менять положение тела.
   На высоте пятнадцати километров шестой скафандр вышел из общего строя и переключился на сверхзвуковой полет, одновременно придав себе идеальную аэродинамическую форму, которую человеческое тело могло бы обрести лишь с помощью сложнейшей хирургической операции. Используя ракетную тягу, он через несколько секунд исчез за горизонтом, двигаясь быстрее любого искусственного предмета, когда-либо посещавшего атмосферу Ресургема. Хоури знала, что этот скафандр должен подобрать Саджаки, встретившись с ним в заранее определенном месте, откуда тот недавно связывался с кораблем, закончив свои дела на Ресургеме.
   На отметке десяти километров — сохраняя молчание, поскольку лазерная связь между скафандрами была полностью заблокирована, — они впервые столкнулись с последствиями песчаной бури, которую пробудили к жизни действия Вольевой. Сверху из космоса буря выглядела черной и непроницаемой, как плато, сложенное из пепла. Внутри, однако, она светилась, чего Хоури никак не ожидала. Свет был цвета сепии, как бывало в Чазм-Сити в непогожий денек. Грязная радуга окружала солнце, но вскоре она исчезла — скафандры окунулись в штормовую пелену. Теперь свет не столько просачивался к ним сверху, сколько с трудом пробивался сквозь слои песка и пыли, подобно пьянице, карабкающемуся со ступеньки на ступеньку. Поскольку в гель-воздухе вес почти не ощущается, Хоури быстро потеряла ощущение верха и низа и инстинктивно доверилась внутренним системам скафандра, передав управление им. То и дело — хотя ракеты и стремились выровнять полет — она ощущала «ямы», в которые проваливался скафандр. Когда скорость упала ниже скорости звука, скафандры снова перестроили себя, став более стройными. Земля была всего лишь в нескольких километрах, а самые крупные вершины столовых гор лежали всего в нескольких сотнях метров внизу. Теперь скафандрам было труднее удерживать строй — то один, то другой скрывался в облаках пыли. Хоури начала волноваться. Она никогда не пользовалась скафандрами в условиях, хотя бы отдаленно напоминающих эти.
   — Скафандр, — сказала она, — ты уверен, что сможешь справиться с этой ситуацией? Я не хотела бы, чтобы ты свалился с неба прямо со мной.
   — Хозяин, — ответил тот, стараясь изо всех сил выглядеть оскорбленным, — когда пыль станет проблемой, я тебя об этом немедленно информирую.
   — Порядок. Я ведь просто так спросила.
   Теперь уже вообще ничего не было видно. Похоже было, что плывешь в потоке грязи. Иногда в буре появлялись разрывы, и тогда видны становились высокие стены каньонов и столовые горы, но большую часть времени Хоури окружали лишь бесформенные клубы пыли.
   — Ничего не вижу! — сказала она.
   — А вот так лучше?
   Да, так было лучше. Казалось, она одним движением век смигнула бурю, и та перестала существовать. Теперь Хоури видела на десятки километров, чуть ли не до линии горизонта в тех местах, где ее не закрывали более близкие каменные стены. Похоже было, что она летит солнечным днем, но этому впечатлению противоречило освещение — болезненные тона зеленого цвета.
   — Это монтаж, — сказал скафандр. — Он сконструирован из снимков, сделанных в инфракрасном спектре, моментальных замеров пульсатора-радара и гравиметрических данных.
   — Весьма мило, но не надо уж так задирать нос. Когда мне надоедают машины, даже самые умные, у меня возникает непреодолимое желание их унизить.
   — Понятное дело, — сказал скафандр и заткнулся.
   Хоури вызвала на лицевой щиток карту местности. Скафандр и сам знал, куда лететь, и шел на координаты точки, где Силвест выходил в эфир, но проявлять активный интерес казалось Хоури как-то более профессиональным. Три с половиной часа прошло с тех пор, как Вольева разговаривала с Силвестом. За это время он не сможет далеко уйти от места назначенного рандеву, даже если по какой-то причине вдруг захочет избежать визита на корабль. Датчики скафандров без всякого труда обнаружат его, разве что беглецу удастся отыскать удобную и глубокую пещеру. Но и тогда детекторы скафандров найдут тепловые и биохимические следы, оставленные по пути.
   — Внимание всем! — сказала Вольева, впервые после вхождения в атмосферу используя общий канал связи. — Через две минуты мы будем в назначенном месте встречи. С орбиты сообщают, что скафандр Триумвира Саджаки только что обнаружил хозяина и принял его в себя. В настоящее время Саджаки направляется к нам, но так как его скафандр двигается медленно, он доберется сюда не ранее чем через десять минут.
   — Он встретится с нами? — спросила Хоури. — А почему он не возвращается прямо на корабль? Неужели думает, что нам не справиться, если он не будет дышать нам в затылок?
   — Ты что! — вмешалась Суджика. — Саджаки ждал годы, десятки лет, вот этого самого момента! Да ни за что на свете он не согласится пропустить такую триумфальную минуту!
   — Но Силвест же не станет драться, не так ли?
   — Нет, если, конечно, не спятит от радости, — включилась опять Вольева. — Но верить не следует ничему. Я с ним хорошо знакома. А вы обе — нет.
   Хоури почувствовала, что ее скафандр возвращается к той конфигурации, которой обладал на корабле. Мембрана, изображавшая спинной плавник, исчезла, а собственные конечности Хоури освободились. Теперь они уже не походили на какие-то крыловидные придатки. Кисти рук скафандра разъединились, образовав что-то вроде отростков, похожих на митенки. Чувствовалось, что если понадобятся более сложные действия, то появятся и гибкие пальцы. Уже можно выпрямить позвоночник, принявший почти вертикальное положение, хотя некоторый наклон вперед еще сохранился. Скафандр удерживал высоту с помощью тяги и был непроницаем для пыли.
   — Минута до цели, — сказала Вольева. — Высота двести метров. В любой момент мы можем вступить в зрительный контакт с Силвестом. Помните, нам нужна и его жена. Они вряд ли далеко друг от друга.
   Устав от бледно-зеленого изображения, Хоури вернулась к нормальному зрению. Теперь другие скафандры она различала с большим трудом. Находились они на довольно приличном расстоянии от стен каньона, от трещин и скалистых выступов. Поверхность была плоской почти на тысячу метров в любом направлении, если не считать отдельных валунов и канав. Но даже когда в буре открывались разрывы — очажки спокойствия в хаосе, — видеть отчетливо на расстояние больше нескольких десятков метров было невозможно. Поверхность почвы представляла собой сплошное кипение песчаных потоков. В скафандре же было прохладно и тихо, что придавало всей ситуации опасный привкус нереальности. Если бы Хоури попросила, скафандр вернул бы слышимость, но это мало бы что изменило, кроме впечатления, что снаружи дует чертовский ветер. Она вернулась к бледно-зеленому изображению.
   — Илиа, — сказала она. — Я все еще безоружна. Чувствую себя очень неуверенно.
   — Дай ей чем-нибудь поиграть, — поддержала Суджика. — Жалко тебе, что ли? Пусть убирается и палит по скалам, пока мы с тобой займемся Силвестом.
   — Пошла ты…
   — Грубишь, Хоури. Ты что, не понимаешь, что я пытаюсь тебе помочь? Или ты надеешься убедить Вольеву в одиночку?
   — Ладно, Хоури, — отозвалась Вольева. — Разрешаю минимальный уровень защиты. Хватит с тебя?
   Если по правде, то нет. Теперь скафандр Хоури получал автономную привилегию на защиту себя от внешней угрозы и даже — до некоторой степени — право действовать активно, предупреждая возникновение опасной ситуации. Сама же Хоури не могла положить и пальца на спусковой крючок. И это могло представить значительные сложности в том случае, если она решится пристрелить Силвеста, — эта мысль была отброшена не до конца.
   — Ага, спасибо. Извините, что я не ору от счастья, — ответила она.
   — Всегда пожалуйста…
   Секундой или двумя позже они приземлились — мягко, точно пять невесомых перышек. Хоури ощутила дрожь, когда ее скафандр отключил ракетные двигатели, а затем принялся производить целую серию изменений в своей анатомии. Основные счетчики и циферблаты от полетного режима перешли на стандартный. Они сообщили, что, если ей будет угодно, она может передвигаться в своем обычном темпе. Если бы ей захотелось, она вообще могла покинуть скафандр, но вряд ли без его защиты прожила бы хоть недолго в условиях песчаной бури. Хоури чувствовала себя почти счастливой в тишине и уюте скафандра, хотя это мешало ей ощущать себя полноправным участником экспедиции.
   — Мы разделимся, — сказала Вольева. — Хоури, я передаю управление двумя пустыми скафандрами твоему. Оба будут следовать за тобой, повторяя каждое движение твоего скафандра. Все мы делаем по сотне шагов вперед. Задействовать все датчики активного поиска, а также вспомогательные частоты. Если Силвест близко, мы эту свинью отыщем.
   Оба пустых скафандра уже подошли к Хоури, они жались к ее ногам, как испуганные охотничьи псы. Подчинены они ей, конечно, на короткое время. Вольева поручила ей присматривать за пустыми скафандрами в виде утешительного приза за разоружение самой Хоури. Но брюзжать не стоит. Ее единственный резонный аргумент в пользу желания быть вооруженной состоит в том, что ей нужно убить Силвеста. Вряд ли подобный аргумент смог бы переломить настрой Вольевой. И все же стоило запомнить, что сам скафандр может оказаться смертельно опасным оружием, даже если все его вооружения не работают. На тренировках на Крае Неба ее обучали, как человек в скафандре может нанести поражение врагу просто с помощью грубой силы. Противника буквально разрывали на куски.
   Хоури смотрела, как Вольева и Суджика расходятся в заранее оговоренных направлениях, двигаясь в своих скафандрах, переключенных на ходьбу, обманчиво медлительно. Обманчиво — потому что они могли развивать скорость газелей, если это требовалось, но в данных условиях такая быстрота была ни к чему. Хоури переключила бледно-зеленое изображение на нормальное. Суджика и Вольева исчезли, что было плохо. Хотя в буре время от времени появлялись разрывы, но обычно Хоури не видела ничего дальше протянутой руки.
   Внезапно Хоури почувствовала, что видит нечто — кого-то или что-то, — двигающееся в пыли. Это длилось одно мгновение, и ей не удалось разглядеть ничего, что можно было бы назвать хотя бы мимолетным впечатлением. Хоури уже было начала думать, не клуб ли это пыли, на мгновение принявший форму человеческой фигуры, как вдруг видение возникло снова.