В конце концов, когда стало очевидно, что он вовсе не собирается допрашивать Силвеста о причинах его эмиграции на Ресургем, Саджаки обратился к кораблю, приказав ему разбудить Кэлвина и спроецировать его смоделированное изображение на капитанский уровень. Сидящая в кресле фигура появилась почти немедленно. Как обычно, Кэлвин обратился к присутствующим с короткой пантомимой, изображавшей пробуждение Разума, потягивался в кресле, оглядывался по сторонам, при этом не выражал ни малейшего интереса к окружающему.
   — Так скоро мы начнем? — наконец спросил он. — Когда же я все-таки войду в тебя? Эти машины, с помощью которых я чинил твое зрение, Дэн, — это просто муки Тантала. В первый раз за многие годы я вспомнил, чего лишился.
   — Боюсь, что нет, — ответил Силвест. — Это лишь… не знаю, как сказать… разведочный раскоп?
   — Тогда зачем меня беспокоить и будить?
   — Потому, что я нахожусь в крайне неприятном положении: мне нужен твой совет. — Пока он говорил, из тьмы коридора появились два робота для услуг. Это были машины-носильщики, передвигавшиеся на гусеницах. Верхняя их часть представляла собой сверкающую массу манипуляторов и датчиков. Они были абсолютно асептичны и прекрасно отполированы, но выглядели так, будто им уже лет по тысяче и их только что извлекли из музея. — В них нет ничего, за что могла бы ухватиться Чума, — сказал Силвест. — Нет частей, которые были бы невидимы для невооруженного глаза. Нет ничего саморемонтирующегося, самовоспроизводящегося или изменяющего форму. Вся кибернетика управляется из точки, расположенной в километре отсюда, и с роботами существует лишь прямая оптическая связь. Мы не прикоснемся к нему ничем, способным к самовоспроизводству, пока не используем ретро-вирус Вольевой.
   — Очень предусмотрительно.
   — Конечно, — вмешался Саджаки, — для таких работ вам придется самим брать в руки скальпель.
   Силвест поднял руку ко лбу.
   — Мои глаза не иммунны, тебе придется быть очень осторожным, Кэл. Если Чума их коснется…
   — Я буду более чем осторожен, поверь мне. — Откинув голову на спинку своего монолитного кресла, Кэлвин громко заржал, точно пьяница, забавляющийся собственными дурацкими прибаутками. — Если твои глаза лопнут, то даже я не буду способен восстановить собственный шедевр.
   — Надеюсь, ты будешь помнить о риске.
   Роботы двинулись вперед к почти полностью разрушенному ангелу-хранителю Капитана. Он еще больше, чем раньше, походил на нечто, у чего не хватило терпения вылезти из кокона медлительным движением ледника, а потому оно вырвалось оттуда с вулканической мощью, но тут же окоченело в виде шишковатой имитации взрыва. В любом направлении, не ограниченном близкими стенами, Капитан выплескивался из кокона на десятки метров. Поближе к бывшему телу этот «подрост» имел вид цилиндров толщиной в древесный ствол, цветом походивших на ртуть, но с текстурой жидкой глины, инкрустированной драгоценными камнями, постоянно шевелящимися, поблескивающими, занятыми какой-то скрытой и неопределенной деятельность. Дальше — на периферии — ветви начинали делиться и сплетаться, образуя рисунок, сходный с бронхами. Эта сеть, в конце концов становилась микроскопически тонкой и постепенно сливалась с субстратом — с самим кораблем. Вид был в своем роде замечательный, если учесть эффект дифракции, подобной той, что оставляет пленка нефти, растекшейся по воде.
   Серебристые роботы, казалось, растворялись в серебряном фоне Капитана. Они встали по обеим сторонам размолоченной оболочки кокона примерно в метре от нее, в сердцевине всей этой сети, почему-то именуемой Капитаном. Там все еще было холодно: если бы Силвест дотронулся до любого места на коконе, его плоть тут же примерзла бы и немедленно инкорпорировалась в кошмарную массу Чумы. Перед началом операции придется согреть Капитана, чтобы получить возможность работать, и тем самым дать Чуме шанс резко повысить скорость трансформации. Другого пути нет, ибо при температуре, которой достиг Капитан, все инструменты, кроме самых простейших, станут непригодными для работы.
   Роботы выдвинули кронштейны, кончавшиеся датчиками. Магнитные резонирующие щупы должны были глубоко проникнуть в массу чумных выделений, чтобы определить машинные, протезные и биологические участки в том, что еще недавно было человеком. Силвест приказал сенсорам вести передачу прямо на его глаза и получил изображение различных слоев Капитана, перекрывающих друг друга в лиловатом свете. Только огромным напряжением воли ему удалось выделить в этой массе остатки человеческой плоти. Это было похоже на призрачные контуры, проступающие на многократно использованном холсте старинной картины. Работа резонирующих магнитных щупов продолжалась, детали обозначались резче, изуродованная болезнью анатомия человека становилась лучше видимой. Теперь весь кошмар предстоящей работы стало невозможно не видеть. Но Силвест только глядел и не мог оторвать глаз.
   — Откуда же мы… я хочу сказать ты… начнешь? — произнес он, обращаясь к Кэлвину. — С лечения человека или со стерилизации машины?
   — Ни с того, ни с другого, — сухо ответил тот. — Мы ремонтируем Капитана, и я боюсь, он принадлежит обеим категориям.
   — Вы мыслите безукоризненно, — сказал Саджаки, отступая от холодного кокона, чтобы дать Силвесту лучший обзор. — Теперь речь уже не идет о лечении или даже о ремонте. Я предпочел бы термин «реставрация».
   — Согрейте его! — приказал Кэлвин.
   — Что-о-о?
   — Вы слышали. Я хочу его поддержать, заверяю вас. Только на время. Но достаточно долго, чтобы сделать несколько биопсий. Я так понимаю, что Вольева ограничила свои анализы периферией Капитана. Это было разумно. Она поступила правильно, и срезы, которые она добыла, дают бесценную картину постепенного распространения Чумы. Кроме того, без этого она не могла бы создавать свои ретровирусы. Но нам сейчас надо проникнуть в ядро. Туда, где еще осталась живая плоть. — Он усмехнулся, безусловно, наслаждаясь отвращением, которое было написано на лице Саджаки. Стало быть, у него еще сохранилась кое-какая способность к сопереживанию, подумал Силвест. Или лучше сказать — атрофированный обрубок этой способности. На мгновение он ощутил некое родство с Триумвиром.
   — Чем вы так заинтересовались?
   — Разумеется, его клетками. — Кэлвин погладил пальцами круглящийся конец подлокотника. — Говорят, Расползающаяся Чума поражает наши имплантаты, растворяет их в плоти, одновременно подрывая деятельность механизмов, восстанавливающих их. Я думаю, что деятельность вируса выходит за эти рамки. Я полагаю, что он стремится вызвать гибридизацию, то есть создать своего рода гармонию между живой материей и кибернетической. Именно этим и занят этот вирус здесь — ничего ужасного, кроме попытки гибридизировать Капитана с участием его собственной кибернетической сети и корабельной. Это почти благодеяние, почти художественно, почти полезно.
   — Вряд ли вы говорили бы так, будь вы на его месте, — произнес Саджаки.
   — Конечно, нет. Поэтому я и хочу ему помочь. И именно поэтому мне надо заглянуть в его клетки. Я хочу узнать, затронула ли Чума его ДНК, и не попытается ли она оседлать его собственную клеточную машинерию?
   Саджаки протянул руку к охладителю.
   — В таком случае, вперед! Даю разрешение на разогрев Капитана. Но только на то время, которое необходимо для дела. Затем я хочу, чтобы вы вернули его в прежнее состояние, и пусть он пребывает в нем вплоть до операции. И еще требую, чтобы срезы не покидали этого помещения.
   Силвест заметил, что протянутая рука Триумвира мелко дрожит.
 
   — Все это должно иметь какое-то отношение к войне, — говорила Хоури в Паучнике. — Мне это кажется достаточно ясным. Война Утренних Зорь. Так она ее называла. Это было очень давно. Миллионы лет назад.
   — Откуда тебе об этом известно?
   — Мадемуазель дала мне как-то урок по истории Галактики. Чтобы я поняла, что поставлено на кон. И это сработало. Вот ты разве не можешь представить себе, что сотрудничество с Силвестом — не самая благотворная из идей?
   — А я никогда даже близко не подходила к мысли, что это хорошо.
   Подброшука я ей еще идейку, думала Хоури. Вольева была по-детски любопытна в отношении системы Цербер-Гадес, даже сейчас, когда она знала, что там таится нечто очень опасное. Пожалуй, более того — этот интерес только возрос. Раньше тайна заключалась в одном — в аномальной нейтринной «подписи». Теперь с помощью записи Алисии она собственными глазами видела инопланетную технику. Нет, в некоторых отношениях Вольева была просто заворожена этим местом и ничуть не меньше Силвеста. Разница была в одном — с Вольевой еще можно было спорить. Вольева еще сохранила какую-то часть своего разума
   — Думаешь, у нас еще есть шанс предупредить Саджаки о величине риска?
   — Очень малый. Мы слишком много скрывали от него. За это он вполне способен нас убить. И меня очень беспокоит возможность того, что он займется промывкой твоих мозгов. Совсем недавно он снова упомянул об этом. Мне удалось его чем-то отвлечь, но… — Она вздохнула. — В любом случае Силвест пока держит вожжи в своих руках. Чего Саджаки хочет и чего он не хочет — почти не имеет значения
   — Тогда нам придется попробовать достучаться до Силвеста.
   — Ничего не получится, Хоури. Никакой объем самой рациональной аргументации не способен его поколебать, а в твоем рассказе, боюсь, такой аргументации вообще нет.
   — Но ты-то мне веришь?
   Вольева приподняла ладонь.
   — Кое-чему из твоего повествования я верю, Хоури, а это далеко не то же самое. Некоторые вещи, которые ты берешься объяснить, я видела сама, например, инцидент с оружием из Тайника. И мы знаем, что на определенном уровне в дело вовлечены инопланетные силы, что мешает мне с порога отмести версию о Войне Утренних Зорь. И все же у нас нет ничего, складывающегося в большую и понятную картину. — Она помолчала. — Возможно, что когда мы закончим анализировать тот осколок…
   — Какой еще осколок?
   — Один из тех, которые Мадемуазель воткнула в тебя. — И Вольева рассказала Хоури о том, как она нашла осколок во время медицинского осмотра, проведенного после рекрутирования Хоури. — Я тогда решила, что это просто кусочек шрапнели, оставшийся с дней твоей солдатчины. Затем задумалась о том, почему твои медики не удалили его раньше. Надо было мне еще тогда сообразить, что в нем есть нечто странное… но это явно был не рабочий имплантат, а просто кусочек иззубренного металла.
   — И ты не знаешь, что это такое?
   — Нет, я… — И она рассказала Хоури, что в этом осколке было гораздо больше интересного, чем казалось с первого раза. Состав был весьма необычен даже для человека, которому приходилось работать с очень причудливыми сплавами. Кроме того, как сказала Вольева, в кусочке имелись особенности, на первый взгляд кажущиеся производственными дефектами, но на самом деле могли быть напряжениями, приложенными намного позже — усталостные изменения решетки на наноуровне.
   — И все-таки я пока не знаю точно, — закончила Вольева. — Может, эта шрапнель скажет нам то, в чем мы нуждаемся. И все-таки это мало что изменит. Я ведь все равно не могу сделать одно-единственное дело, которое вытащило бы нас всех из этой кучи дерьма. Я не могу убить Силвеста.
   — Не можешь. Но если ставки поднимутся… если, например, станет предельно ясно, что убить его необходимо, тогда придется подумать о том, что для этого нужно.
   Потребовалось некоторое время, чтобы истинное значение ее слов дошло до Хоури.
   — Самоубийство?
   Вольева мрачно кивнула.
   — А пока мне надо постараться выполнить для Силвеста работу как можно лучше. Иначе я могу нас всех подвергнуть большому риску.
   — Это и есть то, чего ты не можешь понять, — сказала Хоури. — Я же не говорю, что мы все обязательно погибнем, если атака на Цербер окажется неудачной, как, видимо, считаешь ты. Я говорю, что случится нечто ужасное. Даже если атака будет успешной. Именно поэтому Мадемуазель хотела его смерти.
   Вольева крепко сжала губы и медленно покачала головой, что придало ей вид матери, увещевающей упрямого ребенка.
   — Я не могу поднимать мятеж на основании столь туманных предсказаний.
   — Тогда, возможно, мне придется поднять его самой!
   — Будь осторожна Хоури. Будь очень, очень осторожна. Саджаки куда более опасный человек, чем ты представляешь. Он ждет любого повода, чтобы размозжить тебе череп и поглядеть, что у тебя там внутри. Впрочем, он может обойтись и без повода. Силвест же… не знаю. Я бы тоже дважды подумала, прежде чем переходить ему дорогу. Особенно сейчас, когда он почуял запах добычи.
   — Тогда подберемся к нему с другого бока. Через Паскаль. Понимаешь? Я расскажу ей все, если увижу, что она способна привести его в сознание.
   — Она тебе не поверит.
   — Поверит, если ты меня поддержишь. А ведь ты это сделаешь, правда? — Она умоляюще поглядела на Вольеву. Триумвир вернула ей долгий пристальный взгляд и уже была готова ответить, когда ее браслет зачирикал. Она подняла отворот рукава и взглянула на экран. Ее вызывали наверх.
* * *
   Капитанский мостик как всегда казался слишком большим для такого малого числа людей, разбросанных по обширному пространству этого огромного помещения. Экая жалкая картина, подумала Вольева, и на мгновение у нее мелькнуло желание позвать сюда всех своих любимых и давно умерших, пусть хотя бы заполнят пространство и придадут немного торжественности этому собранию. Но это было бы бессмысленно, поскольку сама Вольева, хотя и потратила на проект Силвеста колоссальные умственные силы, не ощущала даже малейшего привкуса ликования. Ее недавний разговор с Хоури убил еще теплившееся в ней расположение, которое она прежде питала ко всему этому предприятию. Хоури была, разумеется, права: они шли на невообразимый риск уже одним фактом близости к Церберу-Гадесу. Но что она могла поделать? И дело не просто в том, что они рискуют потерять корабль. Если верить Хоури, то это даже предпочтительнее, чем успех Силвеста, чем его проникновение в глубь Цербера. Корабль и его команда могли остаться в целости, но их кратковременная удача была бы только прелюдией к чему-то гораздо более ужасному. Если сказание Хоури о Войне Утренних Зорь хотя бы наполовину правда, все окажется гораздо хуже не только для Ресургема, не только для его Системы, но и для Человечества в целом.
   Вольева уже подготовилась к тому, что могло стать худшей ошибкой ее карьеры. Впрочем, это трудно было назвать ошибкой, так как у нее просто не оставалось выбора.
   — Что ж, — сказал Триумвир Хегази, величественно развалившись в своем кресле. — Я надеюсь, попытка не пытка. Илиа.
   Она тоже надеялась, но выдать свои чувства Хегази считала делом недопустимым.
   — Учтите, — сказала она, обращаясь ко всем, — что как только это будет сделано, отступать будет некуда. Это плохие новости, но с ними следует считаться. Мы можем вызвать мгновенную реакцию со стороны планеты.
   — А может, и нет, — отозвался Силвест. — Я уже неоднократно говорил, что Цербер не сделает ничего, что могло бы привлечь к себе нежелательное внимание.
   — Что ж, придется положиться на ваши надежды. — Думаю, нам всем придется довериться доброму доктору, — вмешался Саджаки, сидевший сбоку от Силвеста. — В конце концов он смертен не меньше, чем мы.
   Вольева ощутила острое желание немедленно покончить со всем этим. Она осветила ранее темную голограмму, заполнила ее изображением «Лорина» в реальном времени. Обломки выглядели так же, как и в первый раз. Корпус испещрен жуткими ранами, полученными, как они теперь знали, сразу же после того, как Цербер обнаружил, а потом уничтожил беспилотных разведчиков. Но внутри этих обломков непрерывно трудились роботы Вольевой. Сначала там был лишь небольшой отряд этих машин, созданный тем первым роботом, которого она послала на поиск журнала Алисии. Их рой рос необычайно быстро, строя себя прямо из металла корабля. Эти роботы взаимодействовали с системами самовоспроизводства и саморемонта «Лорин», которые не смогли включиться после неожиданной атаки Цербера. Все быстрее появлялись новые и новые поколения машин, и через день-два началась работа над самим кораблем: трансформация его внутреннего устройства и внешней оболочки.
   Для непосвященного зрителя все это почти не было заметно, но поскольку всякая работа сопровождается выделением тепла, то внешняя поверхность погибшего корабля стала теплее, что и выдавало бешеную деятельность, кипящую внутри «Лорин». Вольева погладила браслет и убедилась, что все его индикаторы работают нормально. Сейчас и он подключится к этому процессу, который она уже ничем не могла задержать.
   — Боже! — воскликнул Хегази.
   «Лорин» стал меняться на глазах. Его «шкура» исчезла. Пласты пострадавшего корпуса отваливались целыми акрами. Корабль как бы медленно заворачивался в кокон из отлетающих обломков. То. что обнажалось под ними, тоже имело вид обломков кораблекрушения, но почему-то было скользким и свежим, точно новая кожа змеи. Такую трансформацию было не так уж трудно осуществить — «Лорину», в отличие от «Бесконечности», не пришлось бороться с уничтожающим его собственным вирусом. Этот корабль не сопротивлялся преобразующей его руке. Если трансформация «Бесконечности» походила на выжигание отдельных частей корабля огнем, то «Лорин» был мягкой глиной в руках опытного скульптора.
   Угол зрения изменился, так как масса налипших обломков заставила «Лорин» повернуться вдоль продольной оси Двигатели Конджойнеров все еще не отвалились и продолжали работать. Теперь они контролировались Вольевой, которая передала этот контроль своему браслету. Конечно, эти двигатели уже никогда не разовьют мощности, необходимой для достижения субсветовых скоростей, но это и не входило в намерения Вольевой. Нынешнее путешествие «Лорина» — его последнее путешествие, к сожалению, — оскорбительно коротко для такого корабля. Теперь он был почти пуст, его внутренний объем уменьшился, он был сжат «толстеющими» стенками конического корпуса. Основание корпуса открылось, и «Лорин» стал похож на колоссальный остроконечный «фунтик».
   — Дэн, — сказала Вольева. — Мои машины отыскали тела Алисии и других членов команды. Большинство мятежников спали в холодильных камерах, но… они тоже не пережили атаку.
   — Что вы хотите сказать?
   — Я могу взять их сюда, если хотите. Это поведет к небольшой задержке, конечно, так как нам придется посылать за ними шаттлы.
   Она думала, что на обдумывание ответа у Силвеста уйдет не меньше часа. Он же ответил быстро и коротко:
   — Нет. Сейчас задержек быть не должно. Вы правы — Цербер наблюдает за нашими работами.
   — А трупы?
   Когда он ответил, ответ прозвучал так, как будто иного и быть не могло:
   — Они должны упасть вместе с кораблем.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

   Орбита Цербера-Гадеса, Дельта Павлина, гелиопауза, год 2566-й
 
   Вот и подошло начало. Силвест сидел, сцепив пальцы, перед ярко освещенной оптической проекцией, занимавшей весьма значительную часть объема его каюты. Паскаль, наполовину погруженная в тень, лежала на постели и казалась собранием абстрактных скульптурных округлостей. Он же, скрестив ноги, сидел на татами, слегка покачиваясь взад и вперед и наслаждаясь приятными воспоминаниями о нескольких миллилитрах произведенной на корабле водки, которые он проглотил несколько минут назад. После нескольких лет вынужденного воздержания устойчивость Силвеста к алкоголю упала до невероятно низкого уровня, что в данном случае можно было счесть за достоинство, ибо возбудило процесс отрешения Силвеста от внешнего мира. Водка не заглушила его внутренних голосов, она скорее уж породила явление, сходное с эхоотражающей камерой, так как внутренние голоса получили дополнительную интенсивность. Один из них был так громок, что чуть ли не глушил остальные. Это был голос, который осмеливался задавать вопросы о том, что именно Силвест ожидал обнаружить на Цербере. Ответа на этот вопрос не было, и у Силвеста возникало ощущение, что он шагает по темной лестнице, забыв число ее ступеней. Вместо ожидаемого пола нога могла ощутить внезапную пустоту, от которой обрывается сердце.
   Подобно шаману, творящему Духов Воздуха с помощью пальцев, Силвест заставил модель планетарной системы, спроецированную перед ним, прийти в движение. Схема изображала сравнительно небольшой объем космоса, включавший Гадес, орбиту Цербера и — на самой границе — приближающиеся машины, построенные людьми, сейчас уже не скрытые планетой. Геометрическим центром этой композиции был сам Гадес, тускло светившийся зловещим багровым светом. Эта крохотная нейтронная звезда имела в диаметре всего несколько километров, но она доминировала над своим окружением — ее гравитационное поле бешено вращалось.
   Объекты, находившиеся в двухстах двадцати тысячах километров от нейтронной звезды, успевали обежать ее по орбите дважды в час. Теперь, когда дневник Алисии был изучен более тщательно, выяснилось, что еще один беспилотный зонд был уничтожен именно на этом расстоянии от Гадеса, и Силвест провел еще одну красную линию, которая отмечала смертельно опасную границу. Цербер убил этот зонд, будто этот маленький мир был ориентирован на защиту тайн Гадеса не меньше, чем на защиту собственного благополучия. Еще одна тайна. Что же она дает? Силвест долго искал ответа на этот вопрос, но так и не нашел. Он понял лишь одно: в этих местах нет ничего предсказуемого и ничего логичного. Если он будет постоянно помнить эту истину, то у него появится шанс победить там, где тупые машины — и его жена — потерпели поражение.
   Орбита Цербера находилась куда дальше, за девятьсот тысяч километров от Гадеса, и он пробегал ее каждые четыре часа и шесть минут. Силвест иллюминировал эту орбиту холодным зеленым цветом — она казалась относительно безопасной, во всяком случае, до тех пор, пока никто не приблизится к самой планете.
   Что касается оружия Вольевой — бывшего «Лорина», — то оно собственными силами переходило на более низкую орбиту, что пока не вызывало какой-либо реакции со стороны Цербера. Однако Силвест не сомневался, что где-то там, внизу, есть Нечто, отлично знающее, что они тут. И это Нечто пристально наблюдает за ждущим приказа Вольевой кораблем. Надо только терпеливо ждать, когда же произойдет то, что должно произойти.
   Силвест приказал модели сжаться так, чтобы их суперсветовик стал хорошо виден. Он находился в двух миллионах километров от нейтронной звезды. Всего шесть световых секунд, что примерно соответствовало предполагаемой дальности действия энергетического оружия, хотя оно должно было для этого обладать огромными размерами. Один только механизм нацеливания, чтобы дать разрешение, позволяющее увидеть корабль, должен иметь протяженность не меньше нескольких километров. Впрочем, материальное оружие на таком расстоянии было не страшно, если не считать массированной атаки релятивистских снарядов, но и это было маловероятно. Судьба «Лорина» показывала, что Цербер предпочитает действовать быстро и скрытно, не устраивая демонстрации огневой мощи, которая могла бы выдать тщательно замаскированную корой планету.
   Все предсказуемо с машинной точностью. И здесь есть западня.
   — Дэн, — произнесла, просыпаясь, Паскаль. — Уже поздно. Тебе нужно отдохнуть перед завтрашним днем.
   — Я говорил вслух?
   — Как положено истинному безумцу. — Глаза Паскаль нервно шарили по каюте и остановились на схеме. — Значит, это все же состоится? Не могу поверить, что все это на самом деле.
   — Ты говоришь об этом или о Капитане?
   — И о том, и о другом. Мне кажется, они неразделимы, Одно зависит от другого. — Она замолчала, а Силвест поднялся со своей циновки, перешел на постель и стал нежно ласкать лицо Паскаль, пробуждая давно похороненные воспоминания — те, которые он свято хранил все годы, проведенные в заключении на Ресургеме. Паскаль ответила на его ласку, и уже через мгновение они занимались любовью со всей страстью людей, находящихся на грани эпохального свершения и знающих, что такой момент может уже никогда не повториться, а потому каждая его минута драгоценна.
   — Амарантяне уже ждали достаточно долго, — сказала Паскаль. — И тот бедняга, которому ты хочешь помочь, тоже. Нельзя ли нам отделаться от них всех?
   — А зачем бы я стал это делать?
   — Хотя бы потому, что мне не нравится, что с тобой происходит. Неужели ты не чувствуешь, что тебя силой заставляют заниматься всем этим? А на самом деле ни одно, ни другое не есть результат твоих собственных действий?
   — Теперь уже поздно останавливаться.
   — Нет! Не поздно, и ты это знаешь. Прикажи Саджаки немедленно повернуть вспять. Обещай, если хочешь, сделать для Капитана все, что в твоих силах, но я думаю, Саджаки и без того боится тебя и согласится на любые условия. Брось Цербер-Гадес, пока он не сделал с нами того же, что сделал с Алисией.
   — Они не были подготовлены к атаке, а мы — будем. И это громадная разница. Фактически мы ударим первыми.