Робардс Карен. Однажды летом

   – Я не шутил, когда читал стихотворение.
   – Ты сам сказал.
   – Я знаю, что сказал. Я не то имел в виду. А что касается стихотворения, готов подписаться под каждым его словом. Клянусь.
   Рейчел перестала ерзать и с подозрительностью уставилась на него.
   – Ты знал, что это стихотворение – мое любимое, так ведь? И сознательно читал его, чтобы подкупить меня.
   Он поцеловал ее в висок и невозмутимо ответил:
   – Да, знал. Ты не забыла, что я питал слабость к учительнице литературы? Она меня так волновала, что я запомнил практически каждое ее слово.
   – Обманщик.
   – Я не обманщик, – сказал Джонни и чмокнул ее в кончик носа. – И ты это знаешь. Знаешь, как я отношусь к тебе. Так же, как я знаю о твоих чувствах ко мне. Рейчел, когда временами на меня накатывают приступы сентиментальности, я думаю о том, что мы были рождены друг для друга.
   Рейчел заглянула в его красивое лицо, горящие глаза, сексуально изогнутый рот и почувствовала, что пора сдаться. Если она хотела получить Джонни Харриса, нужно было принимать его таким, какой он есть.
   И к чему тогда банальные признания в любви? Джонни был прав: она действительно знала о его чувствах. Знала умом, сердцем и душой.

45

   – Да, – сказала она.
   – Да?
   – Ты же слышал.
   – Хорошо. – Он усмехнулся. – А то я боялся, что придется возвращать кольцо. Чек-то у меня не сохранился.
   – Из тебя сегодня шутки сыплются как из рога изобилия!
   – Стараюсь. – Но когда Джонни взглянул на нее, в глазах его уже не было и намека на веселье. – Рейчел, я не могу больше оставаться в Тейлорвилле.
   – Знаю.
   – Я думал, мы поженимся как можно скорее и уедем куда-нибудь, может, на запад.
   – И как быстро ты хотел это сделать?
   – Чем быстрее, тем лучше. На этой неделе. Рейчел… – Он поколебался. – Мне кажется, что тебе здесь оставаться небезопасно. Я не перестаю думать о случившемся и все больше склоняюсь к тому, что здесь орудует какой-то психопат, который ненавидит меня так сильно, что убивает всех моих женщин. Если это так, то можно предположить, что следующей мишенью будешь ты.
   – Ты действительно так думаешь? – еле слышно промолвила Рейчел.
   – Надеюсь, я ошибаюсь. Но на всякий случай мы должны принять меры предосторожности. Угадай, где я ночевал сегодня?
   – Где?
   – На боевом посту. Во дворе твоего дома.
   – Ты шутишь?
   – Нет, нисколько. В доказательство могу продемонстрировать комариные укусы. – Джонни задрал рукав пиджака и, расстегнув манжету рубашки, обнажил руку до локтя. Действительно, кожа была усеяна волдырями от укусов этих насекомых. – На другой руке еще больше, я уж не говорю про шею. Эти насекомые набросились на меня, как звери.
   Рейчел была удивлена не меньше, чем растрогана.
   – Тебе не нужно было этого делать.
   – Неужели? – Джонни спокойно выдержал ее взгляд. – Я не намерен терять вас, учитель. Если ради спасения твоей жизни мне придется отдать свое тело на растерзание этим мини-вампирам, я готов заплатить такую цену. Рейчел, ты вдумайся: женщины, с которыми я был связан, мертвы.
   Рейчел содрогнулась:
   – Мне страшно.
   – Мне тоже. Но с тобой ничего не случится, потому что мы не допустим этого. Ночью ты будешь спать дома, а я буду дежурить во дворе. На всякий случай. И вообще мы скоро поженимся и уедем отсюда. Верно?
   – Верно. – Улыбка тронула ее губы. – Мой ковбой.
   Джонни застонал:
   – Я так и знал, что ты будешь дразнить меня.
   Несмотря на всю серьезность их разговора, Рейчел расхохоталась. Он с минуту смотрел на нее горящими глазами и наконец утихомирил ее нежным поцелуем. Рейчел мгновенно отдалась во власть его сильных рук, которые уже скользили по ее спине, подбираясь к округлым ягодицам. Она была его женщиной, а он – ее мужчиной. Несмотря ни на какие условности, они были двумя половинками единого целого.
   – Рейчел? – Его губы очерчивали поцелуями линию ее подбородка, в то время как руки уже расстегивали крохотные пуговки на платье и развязывали пояс.
   – Да? – Она пыталась, хотя и безуспешно, справиться с узлом его шелкового галстука. Как он умудрился завязать его? Ей казалось, что и вечности не хватит, чтобы ослабить этот узел.
   – Ты хочешь иметь детей?
   Ее сознание, уже затуманенное страстью, на мгновение прояснилось.
   – Да, очень. А что?
   – Хорошо. – Он улыбнулся, стаскивая с нее платье. – Я ненавижу презервативы.
   Он небрежно отбросил в сторону платье. Рейчел с некоторым сожалением проводила взглядом свой роскошный наряд, но Джонни уже ловко стягивал с нее рваные колготки. Наконец, оставшись только в девственно-белых лифчике и трусиках, она встретила его горящий пристальный взгляд и поняла, что уже ничто на свете не имеет смысла; кроме этого мужчины и чувств, которые он рождал в ней.
   – Какое красивое белье.
   – Спасибо.
   – Кружево, шелк и жемчуг. Не видел ничего прекраснее.
   – Я думала, тебе больше нравится, когда я без белья.
   – Ну да, – лениво усмехнулся Джонни, – это почти так же красиво.
   Его рука легла на кружевную, расшитую жемчугом, чашечку лифчика, а губы отыскали ее рот. Рейчел почувствовала, как требовательное прикосновение его языка пронзило ее сладкой болью. Соски напряглись в ожидании ласки. Знакомая тянущая боль в пояснице заставила ее оторваться от его губ.
   – Подожди, – шепнула она.
   – Мм. – Он смотрел на ее голые ноги с шелковистой кожей, выделявшиеся на темно-синей ткани его шерстяных брюк. Этот контраст между женственностью и мужественностью явно возбуждал Джонни. Жестом собственника он скользнул рукой по внутренней части ее бедра. Рейчел инстинктивно раздвинула ноги, но вдруг резко соединила их и соскочила с его колен.
   – Веди себя прилично, – сказала она, когда он потянулся, чтобы вернуть ее на место. Легонько оттолкнув его, она встала перед ним на колени и расстегнула молнию брюк.
   – Рейчел… – Он запнулся, а ее нежные пальцы нащупали то, что искали, и извлекли на поверхность.
   – Шшш. – Она наклонилась и кончиком языка коснулась его пениса. Прикосновение было легким, даже игривым, но Джонни задохнулся от восторга.
   – О да, – пробормотал он, когда пенис погрузился в ее жадный рот. Джонни напрягся, откинулся назад и обхватил ладонями голову Рейчел, направляя ее движения.
   – Тетя Рейчел!
   Крик не сразу дошел до сознания.
   – О Боже! – застонал Джонни, и его пальцы, словно протестуя против вмешательства, глубже впились в ее волосы. – Только не сейчас!
   – Что?.. – Рейчел подняла голову. Она была как в дурмане, совершенно не ориентируясь в происходящем.
   – Тетя Рейчел!
   – Лорен! – прошептала она, резко отпрянув, словно обжегшись. Какое-то мгновение они недоуменно смотрели друг на друга. Потом Рейчел в безумном порыве кинулась собирать разбросанную одежду.
   Оглянувшись, она увидела, что Джонни, которому гораздо легче было принять респектабельный вид, с усмешкой наблюдает за ее суетливыми движениями.
   – Какая чудная попка, – произнес он.
   – Тетя Рейчел! – Крик раздавался где-то поблизости. Суматошно натягивая рваные колготки, Рейчел затравленно взглянула на Джонни.
   – Спустись вниз и отведи ее, – прошептала она.
   – Хорошо. – Все с той же нахальной ухмылкой он оставил Рейчел наедине с ее трудно разрешимыми проблемами и вылез из дупла. Рейчел, застегивая платье, расслышала, как он непринужденно приветствует Лорен. Потом до нее донеслись их приглушенные голоса.
   Она как раз обувалась, когда наверху показалась голова Джонни.
   – Оделась? – спросил он, но что-то в его голосе заставило ее насторожиться.
   – Что-нибудь случилось?
   – Надевай вторую туфлю и спускайся.
   – Джонни…
   Но он уже исчез. Рейчел знала, что случилась беда, и, наспех обувшись, бросилась вслед за Джонни. Уже у самой земли она почувствовала, как подхватили ее сильные руки Джонни, и тут же обернулась к нему. То, что она прочла в его глазах, напугало ее.
   – Что? – тихо спросила Рейчел.
   – Твой отец. Похоже, у него был сердечный приступ. Уже вызвали неотложку.
   Он поддерживал ее под руку, когда она, спотыкаясь, то ли бежала, то ли летела к дому, Только эта опора и помогала ей держаться на ногах.

46

   – Джереми.
   Опять… этот голос. Тихий, пугающий, зовущий. Джереми, свернувшийся калачиком в холодной темнице, содрогнулся. Он не знал, сколько часов, дней и ночей провел в заточении. Ему казалось, что большую часть времени он спал. Но даже во сне слышал этот голос.
   – Джереми.
   Опять. Ему хотелось кричать, плакать, но он слишком боялся издавать звуки. Его мучили голод и жажда, и еще хотелось писать, но все эти желания тонули в страхе.
   В темноте кто-то притаился.
   – Двигайся, Джереми. Ты должен двигаться.
   – Мама? – Это был не крик, всего лишь писк, но Джереми невольно сжался в ожидании удара. Мама умерла. Голос, который он слышал, не мог принадлежать ей. Кто-то вновь хочет подшутить над ним как в тот, первый раз.
   – Шевелись, Джереми.
   Но голос был очень похож на мамин. У Джереми задрожала губа. Ему так хотелось, чтобы это была мама. Может, она пришла, чтобы быть рядом с ним в час его смерти.
   Он не хотел умирать. Ему было очень страшно умирать.
   – Встань, Джереми.
   Голос был настойчивым, и Джереми вдруг подумал, не звучит ли он в голове. Голова болела и пульсировала и вообще казалась огромной и распухшей, как тыква. Может, мамин голос доносился из его головы?
   Джереми открыл глаза и попытался сесть. Но его тошнило, мучила слабость. Голова болела и живот тоже, а руки и ноги отяжелели и налились свинцом. Вокруг все было черно, черно и холодно, и еще эта темнота источала зловоние.
   Может, он был в могиле?
   При мысли об этом дыхание мальчика участилось. На какое-то мгновение его охватила паника. Но ему все-таки удалось взять себя в руки, и он даже сообразил, что для могилы пространство слишком велико. Да и не могли же его захоронить живым.
   По крайней мере он так думал. Но и думать было больно.
   – Прячься, Джереми! – завопил голос.
   Джереми хотел крикнуть в ответ, но какой-то скрежет, раздавшийся в этот миг, заставил его закрыть рот, и вновь подступил страх.
   Мальчик вскарабкался на четвереньки и уперся, как ему показалось, в каменную стену – склизкую, грязную и холодную. Собравшись с силами, он пополз как мог быстрее, пытаясь убежать от этого жуткого скрежета. Проблеск света – нет, пожалуй, это чуть рассеялась тьма – позволил ему разглядеть, что каменная стена на самом деле была глыбой фута четыре в высоту и около трех в ширину, и он сообразил, что сможет спрятаться за ней.
   Он так и сделал. Там, за глыбой, он это чувствовал, таилась угроза.
   Осмелившись выглянуть, он увидел очертания того, кто скрывался в ночи, когда убивали маму. Джереми ощутил его присутствие. Он съежился, пытаясь побороть желание заплакать, броситься бежать.
   Бежать было некуда – разве что навстречу смерти.
   – Джереми.
   Это был голос, который он слышал во дворе дома. Это был не тот шепот, что разбудил его и приказал двигаться. Теперь он понимал, что голос существовал реально.
   – Иди сюда, мальчик.
   Впереди произошло какое-то движение, и Джереми увидел, как что-то сверкающе-серебристое прорезало темноту. Он с ужасом осознал, что это был за предмет: нож – длинный и острый.
   Возможно, тот самый нож, которым убивали его маму. Нож, которым хотели убить и его.
   Джереми почувствовал тепло, разлившееся между ног, и понял, что описался. Стыд смешался в нем с ужасом. Он громко всхлипнул.
   Впереди раздался странный звук – как будто кто-то принюхивался. Внезапно темноту прорезали два луча света. Фары автомобиля. Джереми открыл рот, чтобы крикнуть.
   – Не шуми, – ласково предупредил голос.
   Джереми закрыл рот.
   Видение как будто поколебалось и вдруг вспорхнуло, как птица, и растаяло. Раздался звук захлопнувшейся двери. Джереми опять остался один в темноте.
   Только на этот раз он встретил темноту как друга.

47

   Следующие несколько дней прошли как в тумане. Рейчел неотлучно находилась у больничной койки отца, держа его за руку и моля Господа о его выздоровлении, хотя умом и понимала, что грешно отказывать отцу в Облегчении, которое могла даровать ему смерть. И все-таки Рейчел молилась. Она не хотела отпускать отца.
   Элизабет, которая спала на полу возле кровати Стена, чувствовала себя не лучше. С белым, как полотно, лицом, испуганным взглядом смотрела она на мужа, бессвязно отвечая на вопросы докторов. Рейчел, взявшая на себя миссию общения с врачами, отчаянно пыталась вникнуть в то, что они говорили. Потом, как могла, пересказывала суть Элизабет и Бекки.
   Бекки, разрывавшаяся между отцом и детьми, оставалась в больнице, когда обессилевшую Рейчел Джонни уводил домой, заставлял поспать хотя бы несколько часов. От намерений ночевать во дворе Уолнат-Гроува ему пришлось отказаться, поскольку теперь Рейчел проводила ночи в больнице. Днем она приезжала к Джонни, как к себе домой, квартира его была ближе к больнице, к тому же там Рейчел могла хотя бы недолго побыть с ним. Он держал ее в объятиях, когда она спала, вытирал ей слезы, когда она плакала, заставлял есть, когда она отказывалась от еды.
   Джонни взял на себя заботу о бедных женщинах, возил их на машине из больницы домой и обратно, поскольку сами они были слишком измотаны, чтобы садиться за руль. Он привозил им еду, если не удавалось уговорить их спуститься в кафе, чтобы перекусить. Покупал мыло, зубные щетки и пасту в больничной аптеке, когда после первой ночи, проведенной у постели больного отца, они совершенно ничего не соображали. Но самое главное – он был для них опорой, они чувствовали его мужское плечо, на которое можно было опереться.
   Даже Элизабет прониклась уважением к Джонни. Не раз она признавалась в том, что не представляет, как бы они обходились без него. В этой сумятице известие о помолвке Рейчел она восприняла спокойно. Собственно, Рейчел и не объявила об этом, но вышло так, что в больницу к Стену она прибежала со сверкающим на пальце кольцом, и Элизабет, хотя и в полувменяемом состоянии, не могла не заметить этого.
   Между тем жизнь за стенами больницы шла своим чередом. Друзья и знакомые Грантов вереницей стекались в приемную, но к Стену пускали лишь членов семьи. Чаще других заходили Кей, Сьюзен Хенли, наведывались и приятельницы Элизабет. Даже Роб прислал цветы, и Рейчел оценила этот жест. Она вдруг поняла, что в такое тяжелое время им с Элизабет и Бекки как никогда нужно было человеческое участие. Посетители любезно держались с Джонни, чей статус члена семьи стал притчей во языцех. Рейчел впервые оценила преимущества городского телеграфа сплетен, который разнес весть об их помолвке. Самой ей было сейчас не до этого. К тому же у нее вряд ли нашлись бы силы объяснять друзьям и знакомым причины присутствия Джонни в больнице.
   В школе Рейчел нашли замену на все время ее отсутствия. Из Луисвилла приезжал однажды Майкл навестить Стена, но прием, который ему оказали Элизабет и Рейчел, был настолько холодном, что он пробыл в больнице всего лишь минут десять. Бекки, появившаяся чуть позже с воспаленными от слез глазами, рассказала, что Майкл заезжал в Уолнат-Гроув повидать девочек и после его отъезда Лорен спросила, как долго будет длиться бракоразводный процесс, поскольку она уже устала. Этот бесхитростный вопрос довел Бекки до слез.
   Делами в магазине по-прежнему заправлял Бен, который согласился остаться: ему светила солидная прибавка к жалованью и доля в прибыли, к тому же было обещано, что Харрис прекратит работу. Джонни не имел ничего против своего увольнения. Дождавшись только известия об улучшении состояния здоровья Стена, они с Рейчел собирались навсегда покинуть Тейлорвилл.
   Сержант Уитли, будучи одним из многочисленных приятелей Стена, тоже навестил его в больнице. Ему, как лицу, облеченному властью, доктора разрешили пройти к больному в палату. Уитли рассказал, что прогресса в расследовании пока нет, однако была и неутешительная новость: Джереми Уоткинс, судя по всему, сбежал из дома. Во всяком случае, мальчик исчез, и его отец и бабушка были в отчаянии. И не то чтобы сержант подозревал неладное – убийств детей Тейлорвилл еще не знал, – но беспокойство не оставляло его. Услышав заверения Рейчел и Джонни в том, что они не видели Джереми со дня похорон матери, сержант Уитли плотно сжал губы и кивнул головой. Конечно, мальчугану нелегко было прижиться в доме отца, где обстановка была далека от идеальной, и сержант вполне понимал естественное желание Джереми сбежать и все-таки не исключал никаких неожиданностей.
   Как заявил сержант, его особенно смущало то обстоятельство, что Джереми настойчиво твердил о том, будто видел кого-то в темноте в ночь убийства его матери. Если его слова каким-то образом дошли до убийцы, то он наверняка мог убрать Джереми с дороги. Вот почему сержант так тщательно расспрашивал Джонни, Рейчел и всех, кто слышал реплику, оброненную Джереми. Конечно, в Тейлорвилле информация распространялась мгновенно, и слова мальчика наверняка уже облетели весь город, так что круг подозреваемых, разумеется, нельзя было ограничить лишь теми, кто слышал это непосредственно из уст Джереми.
   Рейчел пришла в ужас от такого предположения, но сержант успокоил ее, сказав, что это лишь одна из версий случившегося. Причем наименее вероятная, поскольку, если бы мальчика убили, тело наверняка бы уже обнаружили. Ведь убийца Мэрибет Эдвардс и Гленды Уоткинс был не из тех, кто склонен прятать трупы своих жертв.
   Наиболее вероятным сержанту все-таки представлялся сценарий, по которому мальчик, тяжело переживающий смерть матери и неуютно чувствующий себя в отцовском доме, попросту сбежал. Его уже объявили в розыск по стране, и в любую минуту можно было ожидать сообщений о его поимке.
   Рейчел надеялась на лучшее, но известие об исчезновении Джереми все-таки беспокоило ее. Одного взгляда на Джонни ей было достаточно, чтобы понять, что и он испытывает те же чувства.
   Но к сожалению, ни она, ни Джонни ничем не могли помочь в розысках мальчика. Рейчел была всецело поглощена заботами об отце, так что мысли о Джереми отошли на второй план.
   После ухода сержанта Джонни извинился и тоже направился к двери. Рейчел не заметила, как Уитли подал ему знак, поэтому рассеянно кивнула головой, когда Джонни сообщил, что вернется через минуту.
   Когда Джонни вышел из палаты, сержанта в коридоре уже не было. Окликнув проходившую мимо медсестру, он узнал, что сержант только что вошел в лифт. Бросившись вниз по лестнице, Джонни нагнал его в вестибюле.
   – Сержант.
   Уитли оглянулся, увидел Джонни и жестом приказал ему следовать за собой. Джонни подчинился. Выйдя на улицу, они остановились у входа в здание больницы. Сержант – массивный, в синем мундире и форменной фуражке – скрестил на груди руки.
   Джонни, худощавый, в джинсах и белой майке, коротко подстриженный, а потому уже не так шокирующий консервативную тейлорвиллскую публику, стоял, засунув руки в карманы.
   – Вы хотели меня видеть?
   Уитли кивнул.
   – Я просто хотел узнать, дошли ли до тебя новости.
   – В чем дело? – Джонни насторожился.
   – Боюсь, новости не из приятных.
   – Я привык.
   – Хорошо. В городе не стихают страсти вокруг твоей персоны.
   Джонни несколько расслабился. Он опасался, что Уитли сообщит ему страшную новость, связанную с Джереми, которую он побоялся произнести в присутствии и без того расстроенных женщин. Очередная сплетня, которую, по всей видимости, намеревался пересказать Уитли, ничуть его не волновала.
   – Ну, что там еще?
   Сержант вздохнул:
   – Все не так просто. Слухи ходят отвратительные, я даже не ожидал, что такое возможно. Люди считают тебя махровым убийцей и слышать не хотят моих возражений. Их бесит, что ты до сих пор на свободе.
   – Вы пытаетесь подготовить меня к возможному линчеванию?
   Сержант плотно сжал губы.
   – Нет, я не об этом. Народ в Тейлорвилле хороший, кого ни возьми. Но убийство Уоткинс и теперь вот исчезновение мальчишки накалили обстановку. Люди задают вопрос, не могли ли мальчика убить, чтобы заткнуть ему глотку, а Том Уоткинс клянется, что сделать это мог только ты. Есть и такие, кто, сопоставив все факты, определил в качестве следующей жертвы Рейчел. Горожане, у которых есть дети, волнуются за судьбу Джереми. К тому же в городе все с большим уважением относятся к Рейчел, и видеть ее в гробу ни у кого нет желания.
   Джонни в упор посмотрел на сержанта.
   – Вы все еще думаете, что это моих рук дело?
   – Ты опять пытаешься делать выводы за меня. Я ведь не сказал, что считаю тебя убийцей. Если Рейчел говорит правду – а мне не припомнится случая, чтобы она когда-либо солгала, – ты не мог убить Гленду. Я о другом: если что-то случится с Рейчел или выяснится, что мальчик мертв, я не дам за твою жизнь и пятицентовика. Хотя и сейчас за нее вряд ли можно дать больше.
   Джонни хотел было ответить, но сержант жестом остановил его:
   – Позволь мне закончить свою мысль. В сложившейся ситуации я вижу два варианта развития событий. Предположим, Рейчел говорит правду и ты не мог убить миссис Уоткинс. И все-таки ты ведь встречался с ней, так же как и с Мэрибет Эдварде. Обе они мертвы. Сдается мне, что Рейчел – основной кандидат на третью жертву, поскольку единственное логичное объяснение мотива убийств – твоя связь с этими женщинами. Версия вторая: допустим, что ты и есть тот самый маньяк, убивший Мэрибет Эдвардс и миссис Уоткинс по каким-то неизвестным причинам, а Рейчел лжет, выгораживая тебя. Подобная гипотеза и циркулирует по городу. Так или иначе, но Рейчел снова оказывается в опасности – теперь уже из-за тебя.
   Джонни стиснул зубы.
   – Вы должны обеспечить ей охрану силами полиции.
   – Я думал об этом. Но у меня в штате всего шесть человек, а лишить город полицейской защиты я не могу. К тому же между двумя убийствами лежит интервал в одиннадцать лет. Нельзя же приставить к Рейчел телохранителя на ближайшее десятилетие.
   – Выходит, вы вызвали меня сюда, чтобы сказать, что я все еще под подозрением и Рейчел в опасности. Я правильно вас понял?
   – Нет, неправильно. Я хотел сказать, чтобы ты убирался из города. Без тебя нам будет спать спокойнее.
   – А как насчет Рейчел? – В голосе Джонни зазвучали злобные нотки.
   Уитли пожал плечами:
   – Сомневаюсь, что она выиграет, уехав с тобой. А без тебя будет по крайней мере в безопасности. К тому же мне вовсе не улыбается перспектива вытаскивать тебя из петли, подвешенного на суку дерева.
   Джонни скривил рот.
   – Что ж, вы свое слово сказали. Теперь позвольте высказаться мне. Вопреки моему желанию я не уеду из этого проклятого города без Рейчел, а она пока прикована к отцу. Так что Тейлорвиллу придется потерпеть мое присутствие.
   Сержант совершенно спокойно воспринял его выпад.
   – Я не могу заставить тебя уехать.
   – Разумеется. – Джонни в упор смотрел на него.
   – Что ж, мы были честны друг с другом. Я просто хотел поделиться с тобой своими мыслями. – Уитли уже шагнул в сторону, но на прощание обернулся. – Так, для сведения: лично я не считаю тебя виновным. Но мне в жизни случалось ошибаться.
   Джонни ничего не ответил. Сержант хмыкнул и направился к своему серому «таурусу», припаркованному у тротуара. Он открыл дверцу и опять обернулся к Джонни.
   – Кстати, у тебя здесь больше не осталось старых подружек? – спросил он.
   – Живых нет, – коротко бросил Джонни.
   Сержант задумался, потом кивнул и сел за руль. Джонни еще какое-то время стоял на улице, затем развернулся и направился ко входу в больницу.

48

   Смерть наступала мучительно долго. Джереми это понял, когда прошла уже, казалось, целая вечность. Без пищи, без воды, без света, терзаемый нескончаемой тупой болью, которая отдавалась в голове при каждом его движений, он, все-таки жил. Сколько часов или дней, а может, и недель миновало, он не знал, но ему казалось, что уже больше года» находится в этой холодной смердящей темноте. Один, если не считать голоса матери.
   Теперь он знал, что голос принадлежит ей, и это несколько успокаивало. Его пальцы были содраны в кровь после безуспешных попыток сдвинуть каменную глыбу. Джереми понял, что ему не выбраться из заточения, и от этого чувствовал себя еще более несчастным. Он лежал на каменном полу, а в голове все стучало, в глазах рябило, и тело содрогалось в ознобе. Время от времени сознание возвращалось к нему, а когда боль и страх становились нестерпимыми, приходил голос матери. Джереми представлял, что лежит в постельке, рядом свернулся калачиком Джейк, а мама сидит в углу комнаты в своем любимом кресле-качалке.
   – Джереми, помнишь, я иногда разрешала тебе прогуливать занятия в школе, и мы с тобой ходили на рыбалку?
   – Да, мама.
   – А помнишь, как-то на Рождество Санта принес тебе новый велосипед?
   – Да, мама.
   – Помнишь День благодарения… День всех святых… Твой день рождения?
   – Да, мама.
   Иногда она пела ему колыбельные, иногда просто напоминала о своем присутствии. Когда жажда иссушила горло, именно мама помогла ему подняться и попытаться слизнуть капли влаги с каменной глыбы. Почувствовав, что оживает, мальчик мысленно поблагодарил маму за спасение. Ему все сильнее хотелось воссоединиться с ней, переступить ту черту, за которой была она, но что-то подсказывало, что мама этого не хочет. Мама хотела, чтобы он жил.