Страница:
– Ты пьян. – Рейчел закрыла за собой дверь и прошла в гостиную. Запах виски ударил ей в нос, и на столике возле дивана она увидела почти опорожненную бутылку.
– Ага. – Он уронил голову на валик дивана, вытянув ноги на бежевый плюшевый ковер. Джонни был в грязно-белых спортивных носках, без ботинок, белая майка задрана на животе. Волосы растрепаны. Черные пряди – длинные, до самых плеч – падали прямо на лицо. Беспомощный взгляд голубых глаз был устремлен на Рейчел. Судя по густой щетине на подбородке, Джонни не брился со дня их последней встречи. В общем, выглядел классическим бродягой, пусть даже и суперсексуальным.
Как это ни странно, но Рейчел совершенно не боялась Харриса. В его глазах она видела настоящую глубокую боль.
– Слышали о моем старике? – бесцветным голосом произнес Джонни, Потом потянулся к бутылке, поднес ее к губам, сделал большой глоток и вытер рот ладонью. Подчеркнуто бережно он поставил бутылку обратно на столик. – Сырая котлета. Вот кто он теперь. Этот чертов поезд сделал из него сырую котлету.
– Я была сегодня на похоронах, – сказала Рейчел, глядя на него. – Была очень хорошая панихида.
Джонни вновь рассмеялся, на этот раз каким-то странным смехом.
– Я представляю. Вы там одна, наверное, были?
Рейчел покачала головой:
– Нет, были и другие. Ты ел что-нибудь?
Джонни пожал плечами.
– И что, пели псалмы, молитвы читали?
Рейчел кивнула.
– Может, съешь яичницу с тостами?
Джонни отчаянно махнул рукой:
– Ну что вы пристали с этой едой, будь она неладна? Я хочу знать, кто там был. Бак появлялся?
Осторожно переступив через его вытянутые ноги, Рейчел решительно забрала со столика бутылку и направилась к кухне.
– Нет.
Минут десять ушло на то, чтобы приготовить яичницу, тосты и кофе. Когда же вернулась в гостиную, осторожно балансируя с тарелкой в одной руке и чашкой черного кофе в другой, Джонни был все в той же позе – распластанный на диване с запрокинутой головой. Но глаза его были закрыты. На мгновение ей показалось, что он спит.
– Я ездил в Детройт, к Сью Энн, – отрывисто произнес он, открыв глаза, когда она поставила тарелку на столик и протянула ему чашку с кофе. Он взял ее, но руки его так тряслись, что горячая темная жидкость выплеснулась на джинсы. Чертыхнувшись, Джонни растер мокрое пятно свободной рукой.
Рейчел удалось спасти остатки кофе, взяв чашку из его рук.
– У нее нет телефона. Говорит, не может себе позволить такой роскоши. Она держится на пособии, с тремя-то детьми. И сейчас опять беременна. Живет в двухкомнатной конуре со сломанным туалетом. Видел ее дружка – ну, который обрюхатил Сью Энн на этот раз. Дерьмо, слизняк и обходится с ней и с детьми как со скотиной. У меня руки так и чесались набить ему морду. Но я не стал связываться. Какой смысл? Господи, ведь ей всего двадцать четыре! – Джонни говорил очень быстро, почти бессвязно, уставившись в потолок.
Рейчел осторожно поднесла чашку к его губам.
– Вот. Выпей.
Джонни не обратил внимания.
– Я отдал ей все деньги, что у меня были. Черт возьми, это такие крохи. А она и дети выглядят ужасно. Тощие – даже она, разве что живот огромный торчит, в доме мух полно, потому что в сетке на двери дыры, и жара стоит невыносимая. И я еще думал, что хуже тюрьмы мест не бывает! Да тюрьма – это курорт в сравнении с той дырой, где прозябает Сью Энн! – Он горько рассмеялся.
Рейчел тронула его за руку. Сейчас ее главной заботой было по возможности успокоить его и впихнуть хотя бы немного еды. Она подозревала, что у него маковой росинки во рту не было за весь день, а может, и с воскресенья – вряд ли сестра накормила его как следует.
– Джонни, пожалуйста, выпей. Это кофе, тебе он сейчас необходим.
Он оторвал взгляд от потолка и устремил на нее. В глазах его она увидела грозовую бурю.
– Ни черта вы не знаете, что мне необходимо. Откуда вам знать? Разве вы когда-нибудь нуждались в чем-то? Черт возьми, нет! Вы с вашим большим домом, красивыми фразами, чинными родителями – что вы знаете о таких, как я?
– Я знаю, что тебе сейчас больно. – Голос ее прозвучал очень тихо, но слова, казалось, обожгли его.
Джонни поморщился, рот его дернулся в кривой усмешке.
– Да, мне больно, черт возьми. А почему, собственно, нет? Я ведь такой же человек, как и все остальные. И мне тоже бывает больно.
Выругавшись, он вскочил на ноги, сокрушив стоявший возле дивана столик. Когда тот с грохотом рухнул, Джонни обернулся к Рейчел. Хотя он и нетвердо стоял на ногах, вид у него был устрашающий. Глаза метали молнии, кулаки крепко сжаты и, казалось, готовы обрушиться на любого, кто попадется под руку.
Рейчел подняла на него взгляд, в котором светилось совсем непритворное спокойствие.
– Тебе уже лучше?
Он уставился на нее, и постепенно ярость в его глазах сменилась чем-то иным. Бормоча под нос какие-то ругательства, пробежал пальцами по волосам.
– Черт возьми, почему вы совсем не боитесь меня? Ведь вы должны бояться. Все кругом боятся, – произнес Джонни. Лишившись ярости, которая, казалось, только и придавала ему силы, он вдруг обмяк, колени его подогнулись, словно устав поддерживать такую глыбу. Он тяжело опустился на пол, прямо к ее ногам.
– Я не боюсь тебя, Джонни. И никогда не боялась, – сказала Рейчел. Это действительно было правдой, и ей казалось, что Джонни должен был понять.
Он обернулся к ней, и на мгновение – всего лишь на одно мгновение – усталая улыбка промелькнула в его глазах. Джонни запрокинул голову, упершись ей в колени.
– Ума не приложу почему, – пробормотал он.
Глядя сверху вниз на лохматую голову, чувствуя ее тяжесть на своих коленях, тепло шелковистых волос на голых. ногах, Рейчел ощутила такой прилив страсти, что едва совладала с собой. Поставив кофейную чашку на тумбочку, она положила свою мягкую ладонь ему на голову и нежно погладила по волосам.
– Я очень сожалею о смерти твоего отца, Джонни.
Он опять горько усмехнулся.
– Сью Энн сказала, что не пришла бы на похороны, даже если бы жила по соседству. Сказала, что ненавидит старого сукина сына. Бак тоже ненавидит его, я ему звонил. Ненавидит так же, как и я. Слышали? Я говорю серьезно. Я его ненавижу. Будь он проклят!
У Рейчел дрогнуло сердце от такого крика души. Она все перебирала его волосы, нежно вплетая пальцы в спутанные пряди. Даже не зная, чувствует ли он эти прикосновения. А Джонни все говорил и говорил сдавленным, надтреснутым голосом:
– Грейди… Грейди доставалось больше всех. Бак был здоровым парнем, я слишком хитрым, а Сью Энн – девчонкой. У меня до сих пор в глазах стоит бедняга Грейди – малыш, он ведь был самый мелкий из нас, такой тощий коротышка с черной кудрявой головкой. Никогда не забуду, как отец стаскивал с него штанишки и лупил ремнем. Сначала Грейди кричал, но отец поднимал его со скамьи и бил головой об стену, пока тот не умолкал. Грейди так и не мог понять, почему отец ненавидел его больше всех нас. Если старик видел перед собой лицо Грейди, он непременно бил по нему наотмашь. Малыш, бывало, прятался в шкафу, если не успевал выскочить из дома до прихода отца. – Джонни сделал паузу, глубоко и судорожно глотнув воздуха.
Рейчел молчала, лишь гладила его волосы и слушала. Судя по тому, как Джонни сидел, уставившись в одну точку, он вряд ли помнил о ее присутствии. Во всяком случае, так ей казалось.
– А, Грейди. Мы с ним были очень близки, вы знаете? Мне даже не разрешили пойти на его похороны. Он утонул. Хотя я в это не поверил. – Джонни хмыкнул, и в этом неясном звуке проскользнула боль. – Малыш плавал как рыба. Уж в чем в чем, а в плавании он был лучшим. Думаю, у него была мысль покончить с собой. В тюрьме я очень много читал – благо времени было навалом, – в том числе всякого хлама по психологии. В большинстве своем эти книжонки годились лишь для сортира, но среди них попадались и толковые. Грейди много натерпелся в детстве. Всяких травм у него было больше, чем у всех нас, вместе взятых. Однажды он даже чуть не сгорел – играл с зажигалкой и подпалил самого себя. Но отца это совершенно не волновало. Он даже ни разу его к врачу не сводил, а у малыша вечно ноги и спина были в шрамах. Я думаю, что Грейди очень страдал оттого, что мать от нас сбежала, а отец его ненавидел. И давно хотел умереть. Наверное, потому и утопился. Он искал смерти. Черт, меня упрятали за решетку, а отца даже не тронули, а ведь это он преступник, а не я. Никто. Никогда. Не остановил его. Вы знаете, Грейди так боялся старика, что, стоило тому только взглянуть на него, как брат тут же писал в штаны. Даже когда стал подростком. Один взгляд – и Грейди уже мокрый, как младенец. Кто-то должен был помочь ему, вы понимаете? Забрать от этого старого ублюдка. Но всем было наплевать. – Джонни замолчал и закрыл глаза.
Рейчел, в ужасе от услышанного, не знала, что сказать; рука ее так и застыла в его волосах. Она подозревала, что Джонни начнет изливать ей свои обиды, но никак не ожидала, что это произойдет в такой откровенной форме. К обидам она привыкла за годы работы в школе. Но боль, которая открылась ей сейчас, была настоящей и от этого особенно жуткой.
– Черт возьми, я понимаю, что тут есть и моя вина. Я никогда никому ничего не рассказывал. И никто из нас не жаловался. Помните, вы меня спросили, бьет ли нас отец? Я рассмеялся вам в лицо, так ведь? А рассмеялся потому, что мне было стыдно сказать правду. Все кругом считали нас отбросами. И я не хотел давать лишний повод так о нас думать. Я ненавидел этих сытых богатеев, которые воротили от нас носы. А расскажи я всю правду, они бы испытали еще большую брезгливость. Да, отец был алкоголиком и бил нас, а мы молчали. Бедные дети с отбитыми печенками. – Дыхание его участилось, он вдруг выпрямился, оторвав голову от ее коленей, и, обернувшись, встретился с Рейчел взглядом.
Под гипнозом демонической силы его откровений растерянная женщина не смела вымолвить ни слова и лишь смотрела на него с ужасом и жалостью.
– Вы знаете, что были единственным учителем, который задал этот вопрос? Черт возьми, да на нас синяков было больше, чем игрушек на рождественской елке, и никто, кроме вас, даже не поинтересовался, что это значит. А знаете почему? Потому что мы считались изгоями, и всем на нас было наплевать. Но вы спросили. Боже, да разве мог я допустить, чтобы вы узнали правду? Вы были такой… – В глазах его полыхнул огонек, и он осекся, словно решив, что сказал что-то не то. Прошло какое-то время, прежде чем он продолжил: – В тот день я пришел домой и, когда отец ударил Грейди, тоже вмазал старику. Мы тогда здорово сцепились – помните, меня потом не было всю неделю? И я не могу сказать, что победил. Но он увидел: я умею драться, и после этого уже побаивался распускать руки. Правда, ругался еще более отчаянно, и иногда это было больнее. Нас, ребят, он обзывал педерастами. Сью Энн – потаскухой. Я как мог старался доказать, что я не педераст. – Джонни вновь замолчал, потом судорожно глотнул воздуха и вдруг вцепился в подол ее платья. Глаза его полыхали огнем, казалось, будто сам сатана разжег его. – Он был дерьмом, ублюдком, и все мы ненавидели его. Все, кроме меня. Вернее, раньше я тоже думал, что ненавижу отца, но, когда увидел его на этом столе, всего искромсанного…
Харрис опять шумно вздохнул, и Рейчел вдруг поняла, что он всхлипнул.
– Я понял, что все равно люблю этого сукина сына, гори он в аду! – Он заскрежетал зубами, словно от невыносимой боли, взгляд стал каким-то диким, бешеным, но тут же снова беспомощно уткнулся ей в колени и крепче вцепился в подол платья, как будто хотел навеки удержать возле себя.
Широкие плечи поникли. Отчаянные всхлипывания, хотя и приглушенные мягкой тканью ее платья, раздирали душу. Чувствуя, как подступают к глазам слезы, Рейчел гладила его по голове, плечам, спине, бормотала что-то бессвязное, пытаясь, впрочем, безуспешно, утешить.
– Ну, теперь все позади. Все хорошо, – вновь и вновь повторяла женщина.
Он, казалось, не слышал, но в то же время все сильнее упирался ей в колени и крепче стискивал их руками. Хриплые, сдавленные стоны не утихали. Рейчел тоже уронила голову, щекой прижавшись к его волосам. Обняв Джонни за спину, она прижала его к себе, пытаясь хотя бы как-то приласкать и согреть вниманием.
Наконец он обмяк и замер, а она все гладила его волосы, щекотала мочку уха, щетинистую щеку.
Еще очень долго она ощущала теплую тяжесть его тела на своих коленях, пока не почувствовала, что он внутренне собрался. Голова его приподнялась. И тут же он устремил на Рейчел свои воспаленные серовато-голубые глаза, подозрительно затуманенные слезами. Во взгляде был крик израненной души.
– Вы знаете, о чем я чаще всего мечтал там, в тюрьме? – Голос его был хриплым, даже каким-то утробным. – Я мечтал о вас. Вы были единственным светлым образом, самым добрым и порядочным существом из всех, кто меня окружал на этом свете. Я представлял, как снимаю с вас одежду, пытался вообразить, какая вы обнаженная, как приятно вас трахать. Об этом, кстати, я мечтал еще в школе. Выходит, почти каждую ночь за последние четырнадцать лет я мысленно проводил с вами.
Рейчел лишилась дара речи, она так и сидела, уставившись на него широко раскрытыми глазами.
– Я чертовски устал мечтать! – горячо воскликнул Джонни. И, скользнув руками ей под юбку, крепко обхватил бедра и потянул ее вниз, к себе на колени.
17
– Ага. – Он уронил голову на валик дивана, вытянув ноги на бежевый плюшевый ковер. Джонни был в грязно-белых спортивных носках, без ботинок, белая майка задрана на животе. Волосы растрепаны. Черные пряди – длинные, до самых плеч – падали прямо на лицо. Беспомощный взгляд голубых глаз был устремлен на Рейчел. Судя по густой щетине на подбородке, Джонни не брился со дня их последней встречи. В общем, выглядел классическим бродягой, пусть даже и суперсексуальным.
Как это ни странно, но Рейчел совершенно не боялась Харриса. В его глазах она видела настоящую глубокую боль.
– Слышали о моем старике? – бесцветным голосом произнес Джонни, Потом потянулся к бутылке, поднес ее к губам, сделал большой глоток и вытер рот ладонью. Подчеркнуто бережно он поставил бутылку обратно на столик. – Сырая котлета. Вот кто он теперь. Этот чертов поезд сделал из него сырую котлету.
– Я была сегодня на похоронах, – сказала Рейчел, глядя на него. – Была очень хорошая панихида.
Джонни вновь рассмеялся, на этот раз каким-то странным смехом.
– Я представляю. Вы там одна, наверное, были?
Рейчел покачала головой:
– Нет, были и другие. Ты ел что-нибудь?
Джонни пожал плечами.
– И что, пели псалмы, молитвы читали?
Рейчел кивнула.
– Может, съешь яичницу с тостами?
Джонни отчаянно махнул рукой:
– Ну что вы пристали с этой едой, будь она неладна? Я хочу знать, кто там был. Бак появлялся?
Осторожно переступив через его вытянутые ноги, Рейчел решительно забрала со столика бутылку и направилась к кухне.
– Нет.
Минут десять ушло на то, чтобы приготовить яичницу, тосты и кофе. Когда же вернулась в гостиную, осторожно балансируя с тарелкой в одной руке и чашкой черного кофе в другой, Джонни был все в той же позе – распластанный на диване с запрокинутой головой. Но глаза его были закрыты. На мгновение ей показалось, что он спит.
– Я ездил в Детройт, к Сью Энн, – отрывисто произнес он, открыв глаза, когда она поставила тарелку на столик и протянула ему чашку с кофе. Он взял ее, но руки его так тряслись, что горячая темная жидкость выплеснулась на джинсы. Чертыхнувшись, Джонни растер мокрое пятно свободной рукой.
Рейчел удалось спасти остатки кофе, взяв чашку из его рук.
– У нее нет телефона. Говорит, не может себе позволить такой роскоши. Она держится на пособии, с тремя-то детьми. И сейчас опять беременна. Живет в двухкомнатной конуре со сломанным туалетом. Видел ее дружка – ну, который обрюхатил Сью Энн на этот раз. Дерьмо, слизняк и обходится с ней и с детьми как со скотиной. У меня руки так и чесались набить ему морду. Но я не стал связываться. Какой смысл? Господи, ведь ей всего двадцать четыре! – Джонни говорил очень быстро, почти бессвязно, уставившись в потолок.
Рейчел осторожно поднесла чашку к его губам.
– Вот. Выпей.
Джонни не обратил внимания.
– Я отдал ей все деньги, что у меня были. Черт возьми, это такие крохи. А она и дети выглядят ужасно. Тощие – даже она, разве что живот огромный торчит, в доме мух полно, потому что в сетке на двери дыры, и жара стоит невыносимая. И я еще думал, что хуже тюрьмы мест не бывает! Да тюрьма – это курорт в сравнении с той дырой, где прозябает Сью Энн! – Он горько рассмеялся.
Рейчел тронула его за руку. Сейчас ее главной заботой было по возможности успокоить его и впихнуть хотя бы немного еды. Она подозревала, что у него маковой росинки во рту не было за весь день, а может, и с воскресенья – вряд ли сестра накормила его как следует.
– Джонни, пожалуйста, выпей. Это кофе, тебе он сейчас необходим.
Он оторвал взгляд от потолка и устремил на нее. В глазах его она увидела грозовую бурю.
– Ни черта вы не знаете, что мне необходимо. Откуда вам знать? Разве вы когда-нибудь нуждались в чем-то? Черт возьми, нет! Вы с вашим большим домом, красивыми фразами, чинными родителями – что вы знаете о таких, как я?
– Я знаю, что тебе сейчас больно. – Голос ее прозвучал очень тихо, но слова, казалось, обожгли его.
Джонни поморщился, рот его дернулся в кривой усмешке.
– Да, мне больно, черт возьми. А почему, собственно, нет? Я ведь такой же человек, как и все остальные. И мне тоже бывает больно.
Выругавшись, он вскочил на ноги, сокрушив стоявший возле дивана столик. Когда тот с грохотом рухнул, Джонни обернулся к Рейчел. Хотя он и нетвердо стоял на ногах, вид у него был устрашающий. Глаза метали молнии, кулаки крепко сжаты и, казалось, готовы обрушиться на любого, кто попадется под руку.
Рейчел подняла на него взгляд, в котором светилось совсем непритворное спокойствие.
– Тебе уже лучше?
Он уставился на нее, и постепенно ярость в его глазах сменилась чем-то иным. Бормоча под нос какие-то ругательства, пробежал пальцами по волосам.
– Черт возьми, почему вы совсем не боитесь меня? Ведь вы должны бояться. Все кругом боятся, – произнес Джонни. Лишившись ярости, которая, казалось, только и придавала ему силы, он вдруг обмяк, колени его подогнулись, словно устав поддерживать такую глыбу. Он тяжело опустился на пол, прямо к ее ногам.
– Я не боюсь тебя, Джонни. И никогда не боялась, – сказала Рейчел. Это действительно было правдой, и ей казалось, что Джонни должен был понять.
Он обернулся к ней, и на мгновение – всего лишь на одно мгновение – усталая улыбка промелькнула в его глазах. Джонни запрокинул голову, упершись ей в колени.
– Ума не приложу почему, – пробормотал он.
Глядя сверху вниз на лохматую голову, чувствуя ее тяжесть на своих коленях, тепло шелковистых волос на голых. ногах, Рейчел ощутила такой прилив страсти, что едва совладала с собой. Поставив кофейную чашку на тумбочку, она положила свою мягкую ладонь ему на голову и нежно погладила по волосам.
– Я очень сожалею о смерти твоего отца, Джонни.
Он опять горько усмехнулся.
– Сью Энн сказала, что не пришла бы на похороны, даже если бы жила по соседству. Сказала, что ненавидит старого сукина сына. Бак тоже ненавидит его, я ему звонил. Ненавидит так же, как и я. Слышали? Я говорю серьезно. Я его ненавижу. Будь он проклят!
У Рейчел дрогнуло сердце от такого крика души. Она все перебирала его волосы, нежно вплетая пальцы в спутанные пряди. Даже не зная, чувствует ли он эти прикосновения. А Джонни все говорил и говорил сдавленным, надтреснутым голосом:
– Грейди… Грейди доставалось больше всех. Бак был здоровым парнем, я слишком хитрым, а Сью Энн – девчонкой. У меня до сих пор в глазах стоит бедняга Грейди – малыш, он ведь был самый мелкий из нас, такой тощий коротышка с черной кудрявой головкой. Никогда не забуду, как отец стаскивал с него штанишки и лупил ремнем. Сначала Грейди кричал, но отец поднимал его со скамьи и бил головой об стену, пока тот не умолкал. Грейди так и не мог понять, почему отец ненавидел его больше всех нас. Если старик видел перед собой лицо Грейди, он непременно бил по нему наотмашь. Малыш, бывало, прятался в шкафу, если не успевал выскочить из дома до прихода отца. – Джонни сделал паузу, глубоко и судорожно глотнув воздуха.
Рейчел молчала, лишь гладила его волосы и слушала. Судя по тому, как Джонни сидел, уставившись в одну точку, он вряд ли помнил о ее присутствии. Во всяком случае, так ей казалось.
– А, Грейди. Мы с ним были очень близки, вы знаете? Мне даже не разрешили пойти на его похороны. Он утонул. Хотя я в это не поверил. – Джонни хмыкнул, и в этом неясном звуке проскользнула боль. – Малыш плавал как рыба. Уж в чем в чем, а в плавании он был лучшим. Думаю, у него была мысль покончить с собой. В тюрьме я очень много читал – благо времени было навалом, – в том числе всякого хлама по психологии. В большинстве своем эти книжонки годились лишь для сортира, но среди них попадались и толковые. Грейди много натерпелся в детстве. Всяких травм у него было больше, чем у всех нас, вместе взятых. Однажды он даже чуть не сгорел – играл с зажигалкой и подпалил самого себя. Но отца это совершенно не волновало. Он даже ни разу его к врачу не сводил, а у малыша вечно ноги и спина были в шрамах. Я думаю, что Грейди очень страдал оттого, что мать от нас сбежала, а отец его ненавидел. И давно хотел умереть. Наверное, потому и утопился. Он искал смерти. Черт, меня упрятали за решетку, а отца даже не тронули, а ведь это он преступник, а не я. Никто. Никогда. Не остановил его. Вы знаете, Грейди так боялся старика, что, стоило тому только взглянуть на него, как брат тут же писал в штаны. Даже когда стал подростком. Один взгляд – и Грейди уже мокрый, как младенец. Кто-то должен был помочь ему, вы понимаете? Забрать от этого старого ублюдка. Но всем было наплевать. – Джонни замолчал и закрыл глаза.
Рейчел, в ужасе от услышанного, не знала, что сказать; рука ее так и застыла в его волосах. Она подозревала, что Джонни начнет изливать ей свои обиды, но никак не ожидала, что это произойдет в такой откровенной форме. К обидам она привыкла за годы работы в школе. Но боль, которая открылась ей сейчас, была настоящей и от этого особенно жуткой.
– Черт возьми, я понимаю, что тут есть и моя вина. Я никогда никому ничего не рассказывал. И никто из нас не жаловался. Помните, вы меня спросили, бьет ли нас отец? Я рассмеялся вам в лицо, так ведь? А рассмеялся потому, что мне было стыдно сказать правду. Все кругом считали нас отбросами. И я не хотел давать лишний повод так о нас думать. Я ненавидел этих сытых богатеев, которые воротили от нас носы. А расскажи я всю правду, они бы испытали еще большую брезгливость. Да, отец был алкоголиком и бил нас, а мы молчали. Бедные дети с отбитыми печенками. – Дыхание его участилось, он вдруг выпрямился, оторвав голову от ее коленей, и, обернувшись, встретился с Рейчел взглядом.
Под гипнозом демонической силы его откровений растерянная женщина не смела вымолвить ни слова и лишь смотрела на него с ужасом и жалостью.
– Вы знаете, что были единственным учителем, который задал этот вопрос? Черт возьми, да на нас синяков было больше, чем игрушек на рождественской елке, и никто, кроме вас, даже не поинтересовался, что это значит. А знаете почему? Потому что мы считались изгоями, и всем на нас было наплевать. Но вы спросили. Боже, да разве мог я допустить, чтобы вы узнали правду? Вы были такой… – В глазах его полыхнул огонек, и он осекся, словно решив, что сказал что-то не то. Прошло какое-то время, прежде чем он продолжил: – В тот день я пришел домой и, когда отец ударил Грейди, тоже вмазал старику. Мы тогда здорово сцепились – помните, меня потом не было всю неделю? И я не могу сказать, что победил. Но он увидел: я умею драться, и после этого уже побаивался распускать руки. Правда, ругался еще более отчаянно, и иногда это было больнее. Нас, ребят, он обзывал педерастами. Сью Энн – потаскухой. Я как мог старался доказать, что я не педераст. – Джонни вновь замолчал, потом судорожно глотнул воздуха и вдруг вцепился в подол ее платья. Глаза его полыхали огнем, казалось, будто сам сатана разжег его. – Он был дерьмом, ублюдком, и все мы ненавидели его. Все, кроме меня. Вернее, раньше я тоже думал, что ненавижу отца, но, когда увидел его на этом столе, всего искромсанного…
Харрис опять шумно вздохнул, и Рейчел вдруг поняла, что он всхлипнул.
– Я понял, что все равно люблю этого сукина сына, гори он в аду! – Он заскрежетал зубами, словно от невыносимой боли, взгляд стал каким-то диким, бешеным, но тут же снова беспомощно уткнулся ей в колени и крепче вцепился в подол платья, как будто хотел навеки удержать возле себя.
Широкие плечи поникли. Отчаянные всхлипывания, хотя и приглушенные мягкой тканью ее платья, раздирали душу. Чувствуя, как подступают к глазам слезы, Рейчел гладила его по голове, плечам, спине, бормотала что-то бессвязное, пытаясь, впрочем, безуспешно, утешить.
– Ну, теперь все позади. Все хорошо, – вновь и вновь повторяла женщина.
Он, казалось, не слышал, но в то же время все сильнее упирался ей в колени и крепче стискивал их руками. Хриплые, сдавленные стоны не утихали. Рейчел тоже уронила голову, щекой прижавшись к его волосам. Обняв Джонни за спину, она прижала его к себе, пытаясь хотя бы как-то приласкать и согреть вниманием.
Наконец он обмяк и замер, а она все гладила его волосы, щекотала мочку уха, щетинистую щеку.
Еще очень долго она ощущала теплую тяжесть его тела на своих коленях, пока не почувствовала, что он внутренне собрался. Голова его приподнялась. И тут же он устремил на Рейчел свои воспаленные серовато-голубые глаза, подозрительно затуманенные слезами. Во взгляде был крик израненной души.
– Вы знаете, о чем я чаще всего мечтал там, в тюрьме? – Голос его был хриплым, даже каким-то утробным. – Я мечтал о вас. Вы были единственным светлым образом, самым добрым и порядочным существом из всех, кто меня окружал на этом свете. Я представлял, как снимаю с вас одежду, пытался вообразить, какая вы обнаженная, как приятно вас трахать. Об этом, кстати, я мечтал еще в школе. Выходит, почти каждую ночь за последние четырнадцать лет я мысленно проводил с вами.
Рейчел лишилась дара речи, она так и сидела, уставившись на него широко раскрытыми глазами.
– Я чертовски устал мечтать! – горячо воскликнул Джонни. И, скользнув руками ей под юбку, крепко обхватил бедра и потянул ее вниз, к себе на колени.
17
Всего лишь мгновение – и она оказалась в его объятиях, а он все сильнее прижимал ее к себе. Юбка Рейчел – абсолютно никчемное прикрытие в виде кусочка зеленой материи с нелепым узором из ягод клубники – задралась до самой талии. Тончайший шелковистый нейлон розовых колготок оставался единственным барьером между ее нежной кожей и грубой тканью джинсов Джонни.
– Так скажите мне «нет», учитель, – прохрипел он, не сводя с нее глаз.
В его объятиях Рейчел чувствовала себя как в тисках. Руки, упиравшиеся ему в грудную клетку, ощущали игру сильных мышц, а ягодицы напряглись от соприкосновения с магической выпуклостью, обозначившейся у него между ног.
Она не могла сказать «нет». Не могла. Она слишком сильно хотела его. До изнеможения, больше жизни. Так, во всяком случае, ей казалось. Мысль об этом ошеломляла своим бесстыдством. Но тело горело как в огне.
– Джонни, – беспомощно прошептала она. Не в силах больше выдерживать его взгляд, Рейчел опустила глаза и тем самым совершила ошибку, поскольку в поле зрения оказался его рот. Большой, чувственный, очень мужественный и красивый, хищно изогнутый, от одного вида которого у Рейчел перехватило дыхание.
– Рейчел, – прошептал в ответ Джонни. И этот восхитительный рот потянулся к ней и замер, едва не коснувшись ее губ.
– О Боже. – Она была бессильна бороться с соблазном. Даже не пыталась оказать сопротивления поднимавшейся в ней буре желания. Ее губы – сухие и горячие – приоткрылись, всасывая раскаленный страстью воздух.
– Последний шанс. – Он произнес эти слова низким и густым басом, словно с трудом выдавив из себя. И наклонился еще ближе – так, что его дыхание коснулось ее губ. Но не поцеловал.
Рейчел подняла тяжелые веки, и глаза сами отыскали того, кого хотели видеть. Взгляд Джонни, горячий, темный и бешеный, светился молчаливым обещанием удовольствий. Рейчел не могла оторваться от него, чувствуя, как руки ее властелина скользят ей по бедрам, отыскивают эластичный кант нижнего белья.
Наконец его горячие сухие ладони нежно обхватили ее ягодицы, и пальцы впились в мягкую, плоть. Рейчел подумала о том, что никогда еще не испытывала ничего более эротичного.
Руки его напряглись, и он крепче стиснул ее, заставив плотнее ощутить возбуждение. Жар, проступавший сквозь грубую ткань джинсов, воспламенил Рейчел. Она судорожно глотнула воздуха, ее пальцы глубже зарылись в спасительную ткань его майки.
– Ты моя, – пробормотал Джонни, и нотки триумфа забрезжили в его голосе, но Рейчел, вся во власти желания, не смела отвлекаться на такие мелочи. Если бы сейчас он вдруг вздумал отпихнуть ее, она бы все равно продолжала льнуть к мужчине, скуля от страсти.
Не выпуская ее из рук, он несколько изменил позу, и Рейчел смогла привалиться спиной к дивану. Он обхватил ее бедра, потом высвободил одну руку и провел по мягкому животу, спускаясь все ниже, к манящей своим влажным теплом ложбинке между ног.
Когда его пальцы коснулись жестких кудряшек лобка и горячего клитора, короткий стон вырвался из ее груди. Рейчел не узнала собственного голоса, ей казалось, что звук исходит от какого-то незнакомого ей существа. Она вдруг растворилась сразу в двух образах и словно со стороны наблюдала за происходящим, хотя разум и был затуманен страстью, а тело отдано во власть некоей грубой жадной силы.
В проблесках сознания женщина все-таки пыталась представить, как сейчас выглядит. Она сидела у него на коленях, широко расставив ноги: маленькая и изящная, в наивной малиновой маечке и зеленой юбчонке, болтавшейся где-то на талии. Из-под нее выглядывал живот – мягкий, белокожий, как ванильное мороженое, а спущенные кружевные трусики обнажали треугольник темно-каштановых волос. Под кружевами пряталась и его рука – с длинными ищущими пальцами.
Зрелище было весьма шокирующее. Особенно если добавить к нему краски, что играли на ее лице, огонь желания, пылавший в ее глазах, чувственность раскрытых губ и изящный изгиб спины, дрожь возбуждения, охватывавшего ее при каждом прикосновении Джонни.
Рейчел видела устремленный на нее пристальный взгляд Джонни, следивший за тем, чтобы она получила истинное удовольствие. Их разгоряченные тела наполняли воздух солоноватым привкусом пота, в котором растворялся тончайший аромат белых цветов, исходивший от нее.
Он был небрит, необразован, неотесан. Она – безукоризненно ухожена, вплоть до кончиков ногтей. Все в ней, начиная с короткой стильной стрижки, умело нанесенного макияжа и кончая изяществом дорогого белья, говорило о достатке, воспитании и определенном жизненном статусе. Он же – патлатый, мускулистый, в затрапезной белой майке, обуженных джинсах, с горящим взглядом – казался дикарем, притом опасным дикарем.
Он был Джонни Харрисом, и это его руки скрывались под кружевом ее трусиков. Но Рейчел ни за что бы не променяла их ни на чьи другие руки.
Он вдруг подобрался к ее майке, намереваясь снять. Застигнутая врасплох, Рейчел инстинктивно прикрыла руками чашечки кружевного розового лифчика. И не из скромности, а лишь в смущении от своих девических форм. Перед глазами на миг возникло соблазнительное тело Гленды Уоткинс, и внезапная вспышка ревности заставила ее покачать головой, когда он потянулся к застежке.
– Хорошо, – на удивление покорно согласился он. Рейчел не успела оценить этот жест, как его руки сомкнулись на ее талии и он без какого бы то ни было усилия приподнял ее и усадил на край дивана. Потом легонько подтолкнул, и она упала навзничь, машинально убрав руки с грудей. Не успела Рейчел опомниться, как он уже стянул с нее трусики и отбросил их в сторону.
– Что?.. – Она попыталась приподняться. Но вопрос ее так и повис в воздухе, поскольку намерения Джонни, о которых она хотела спросить, были предельно ясны. Он опустился перед ней на колени, и она инстинктивно сдвинула ноги. В его глазах зажегся огонек, и он принялся целовать ей бедра.
– Бывало, сидя на уроке… – тихо начал Джонни, так что ей пришлось напрячь слух. При этом руки его постоянно двигались, гладили ее ноги, залезали под юбку. – …Я задавался вопросом, носишь ты чулки или колготки. Мне всегда нравилось представлять тебя у доски в черном поясе и черных чулках и без трусов.
– Нет, неправда, – ошеломленная, воскликнула Рейчел.
– Правда, – ответил он, поймав ее взгляд.
Что-то заставило Рейчел поверить в его искренность. И сознание того, что подросток Джонни Харрис предавался сексуальным фантазиям, в то время как она преподавала ему родной язык, повергло ее в дрожь. Должно быть, он почувствовал ее напряжение, поскольку взгляд его опять упал к ногам женщины, а руки медленно поползли по ложбинке меж бедер к коленям. Добравшись до коленей, он потянул Рейчел вниз, так что ягодицы ее оказались на самом краю дивана, и тут же широко раздвинул ей ноги.
– Джонни… – прошептала Рейчел, задыхаясь, смущенная столь откровенной демонстрацией своего тела. Но в шепоте и сама не услышала протеста. Сейчас, даже если бы жизнь ее была поставлена на карту, она бы не отказалась от этих сладких минут. Так велико было возбуждение, завладевшее ею.
– Я часто воображал, как занимаюсь этим с тобой. Представлял, как ты выглядишь в этот момент, какая ты на вкус, какие звуки издаешь.
– О, прошу тебя… – Рейчел едва ли соображала, о чем именно хочет просить. Его признания и картины, которые он рисовал в своем воображении, повергали женщину в величайшее волнение. Глазами, исполненными страстной неги, она наблюдала за движениями Джонни, в то время как он все выше задирал ей юбку, обнажая взору то, что еще до сих пор оставалось прикрытым. Уже в одних только движениях его сильных, загорелых, волосатых рук, скользивших по ее светлой нежной коже, таилось глубокое очарование эротики. А уж от возбуждения, которое эти руки провоцировали, у Рейчел и вовсе дух захватывало. Джонни склонил голову и занялся тем, чего она от него и ожидала, чего хотела, жаждала и в то же время стыдилась.
При первом прикосновении его губ она напряглась, судорожно вздохнула, потом опять откинулась на подушки дивана, закрыла глаза, пальцами впилась в мягкую обивку и отдалась во власть чувства. Он был нежен, изысканно нежен; его язык – горячий и пытливый, нащупывал именно те тропинки, которые вели к вершине блаженства.
Пальцы Рейчел запутались в его волосах, когда она попыталась отстранить его от себя, дабы не оказаться низвергнутой в темную пропасть, разверзшуюся у ее ног, но он не останавливался. Сдавшись, она все-таки рухнула с криком в манящую бездну.
Когда сознание вернулось к ней, Рейчел обнаружила Джонни все в той же позе. В памяти ожила пережитая эротическая сцена, и Рейчел вспыхнула от смущения, одновременно попытавшись сесть и сдвинуть ноги.
– О нет, – пробормотал он, метнув мимолетный чувственный взгляд, и крепче обхватил ее бедра, возвращаясь к прерванному занятию.
– Но я… – начала было Рейчел и запнулась, еще сильнее зардевшись и растерявшись. Она никак не могла решиться сказать о том, что в продолжении не видела смысла.
– Кончила? Я знаю, – сказал он за нее, приподняв наконец голову. Его хрипловатый голос, пылающий взгляд, влажные губы, широкие плечи и грудь, которые она обхватывала своими ногами, вновь наполнили ее желанием. – Думаешь, я этого не чувствую? Но я хочу, чтобы ты кончала еще и еще, для меня.
Он подхватил ее к себе на колени, а потом уложил на ковер, так что теперь она обнимала его за плечи, а он оказался между ее расставленных ног. Утратив бдительность, Рейчел совершенно забыла о грудях и не успела опомниться, как он уже расстегивал ей лифчик.
– О, не надо! – Инстинктивно она прикрыла руками свою наготу, но его это не устраивало.
Держа ее за талию, он ждал, пока она закончит сопротивляться, но, не теряя времени, занялся юбкой, которая до сих пор болталась на талии. Это была единственная уцелевшая на ней деталь одежды, и Рейчел вдруг осознала, что лежит совсем нагая, а он между тем так и не разделся. Щеки ее запылали и своим оттенком почти сравнялись с клубничными ягодами на юбке.
– Как избавиться от этой штуки? – Он с нескрываемым любопытством разглядывал юбку, пытаясь отыскать застежку.
– Там пуговица… спереди. – На самом деле их было две – большие, в форме ягоды, они сидели на поясе, и было странно, как это Джонни их не заметил.
– Покажи мне.
Рейчел опустила руки – и тут же угодила в ловушку, поскольку оставила груди без прикрытия, и он не замедлил этим воспользоваться.
– Нет! – Она схватила его за руки. Ей было неловко за свои крохотные, умещавшиеся в самый маленький размер чашечки грудки.
– Ты такая робкая, Рейчел? – спросил он, и нежный изгиб его губ поверг ее в трепетную дрожь. С замиранием сердца наблюдала она за тем, как Джонни, наклонившись, поцеловал сначала один сосок, потом другой. Прикосновение его теплых влажных губ было столь сладостным, что она содрогнулась в экстазе. Какими бы крохотными ни были ее груди, на ласку они реагировали как положено. Задыхаясь от возбуждения, в неизъяснимом восторге выгнув спину, она вновь отдалась во власть своего искусителя.
Ей было настолько хорошо, что она не смела ограничивать его свободу. И потому рот его смело порхал по ее соскам, покусывая их, посасывая, пока сама она не ощутила потребности скинуть с себя не только последнюю одежду, но и стряхнуть остатки сомнений и стыдливости.
– Ах, Рейчел, – расслышала она голос Джонни, и наконец он лег на нее. С наслаждением ощущая тяжесть его тела, ничуть не смущаясь колких прикосновений щетины и грубой одежды, она подставила свои губы его жадному рту и растворилась в блаженном поцелуе, который дарили друг другу их страдающие от одиночества души.
На этот раз в ее распоряжении было лишь несколько секунд, чтобы осмыслить свои ощущения.
Итак, Джонни был большим и сильным – гигантом в сравнении с ней. Вкус виски, который она впитывала с поцелуем, вдруг показался ей эротичным. Он целовал ее жадно, как изголодавшийся дикарь, и словно требовал от нее такой же страсти. Рейчел сбросила с себя груз вековых запретов, крепче прижала мужчину к себе, обвив ногами спину, и застонала в нетерпении, пока он расстегивал джинсы, освобождая свою возбужденную плоть и погружаясь в нее. Ощутив его в себе – горячего, огромного, пышущего страстью, – Рейчел чуть не задохнулась от нахлынувшего чувства. И потом уже не могла думать ни о чем, всецело подчинившись его звериному натиску, и сама уже извивалась, кричала и стонала, как дикое животное.
– Так скажите мне «нет», учитель, – прохрипел он, не сводя с нее глаз.
В его объятиях Рейчел чувствовала себя как в тисках. Руки, упиравшиеся ему в грудную клетку, ощущали игру сильных мышц, а ягодицы напряглись от соприкосновения с магической выпуклостью, обозначившейся у него между ног.
Она не могла сказать «нет». Не могла. Она слишком сильно хотела его. До изнеможения, больше жизни. Так, во всяком случае, ей казалось. Мысль об этом ошеломляла своим бесстыдством. Но тело горело как в огне.
– Джонни, – беспомощно прошептала она. Не в силах больше выдерживать его взгляд, Рейчел опустила глаза и тем самым совершила ошибку, поскольку в поле зрения оказался его рот. Большой, чувственный, очень мужественный и красивый, хищно изогнутый, от одного вида которого у Рейчел перехватило дыхание.
– Рейчел, – прошептал в ответ Джонни. И этот восхитительный рот потянулся к ней и замер, едва не коснувшись ее губ.
– О Боже. – Она была бессильна бороться с соблазном. Даже не пыталась оказать сопротивления поднимавшейся в ней буре желания. Ее губы – сухие и горячие – приоткрылись, всасывая раскаленный страстью воздух.
– Последний шанс. – Он произнес эти слова низким и густым басом, словно с трудом выдавив из себя. И наклонился еще ближе – так, что его дыхание коснулось ее губ. Но не поцеловал.
Рейчел подняла тяжелые веки, и глаза сами отыскали того, кого хотели видеть. Взгляд Джонни, горячий, темный и бешеный, светился молчаливым обещанием удовольствий. Рейчел не могла оторваться от него, чувствуя, как руки ее властелина скользят ей по бедрам, отыскивают эластичный кант нижнего белья.
Наконец его горячие сухие ладони нежно обхватили ее ягодицы, и пальцы впились в мягкую, плоть. Рейчел подумала о том, что никогда еще не испытывала ничего более эротичного.
Руки его напряглись, и он крепче стиснул ее, заставив плотнее ощутить возбуждение. Жар, проступавший сквозь грубую ткань джинсов, воспламенил Рейчел. Она судорожно глотнула воздуха, ее пальцы глубже зарылись в спасительную ткань его майки.
– Ты моя, – пробормотал Джонни, и нотки триумфа забрезжили в его голосе, но Рейчел, вся во власти желания, не смела отвлекаться на такие мелочи. Если бы сейчас он вдруг вздумал отпихнуть ее, она бы все равно продолжала льнуть к мужчине, скуля от страсти.
Не выпуская ее из рук, он несколько изменил позу, и Рейчел смогла привалиться спиной к дивану. Он обхватил ее бедра, потом высвободил одну руку и провел по мягкому животу, спускаясь все ниже, к манящей своим влажным теплом ложбинке между ног.
Когда его пальцы коснулись жестких кудряшек лобка и горячего клитора, короткий стон вырвался из ее груди. Рейчел не узнала собственного голоса, ей казалось, что звук исходит от какого-то незнакомого ей существа. Она вдруг растворилась сразу в двух образах и словно со стороны наблюдала за происходящим, хотя разум и был затуманен страстью, а тело отдано во власть некоей грубой жадной силы.
В проблесках сознания женщина все-таки пыталась представить, как сейчас выглядит. Она сидела у него на коленях, широко расставив ноги: маленькая и изящная, в наивной малиновой маечке и зеленой юбчонке, болтавшейся где-то на талии. Из-под нее выглядывал живот – мягкий, белокожий, как ванильное мороженое, а спущенные кружевные трусики обнажали треугольник темно-каштановых волос. Под кружевами пряталась и его рука – с длинными ищущими пальцами.
Зрелище было весьма шокирующее. Особенно если добавить к нему краски, что играли на ее лице, огонь желания, пылавший в ее глазах, чувственность раскрытых губ и изящный изгиб спины, дрожь возбуждения, охватывавшего ее при каждом прикосновении Джонни.
Рейчел видела устремленный на нее пристальный взгляд Джонни, следивший за тем, чтобы она получила истинное удовольствие. Их разгоряченные тела наполняли воздух солоноватым привкусом пота, в котором растворялся тончайший аромат белых цветов, исходивший от нее.
Он был небрит, необразован, неотесан. Она – безукоризненно ухожена, вплоть до кончиков ногтей. Все в ней, начиная с короткой стильной стрижки, умело нанесенного макияжа и кончая изяществом дорогого белья, говорило о достатке, воспитании и определенном жизненном статусе. Он же – патлатый, мускулистый, в затрапезной белой майке, обуженных джинсах, с горящим взглядом – казался дикарем, притом опасным дикарем.
Он был Джонни Харрисом, и это его руки скрывались под кружевом ее трусиков. Но Рейчел ни за что бы не променяла их ни на чьи другие руки.
Он вдруг подобрался к ее майке, намереваясь снять. Застигнутая врасплох, Рейчел инстинктивно прикрыла руками чашечки кружевного розового лифчика. И не из скромности, а лишь в смущении от своих девических форм. Перед глазами на миг возникло соблазнительное тело Гленды Уоткинс, и внезапная вспышка ревности заставила ее покачать головой, когда он потянулся к застежке.
– Хорошо, – на удивление покорно согласился он. Рейчел не успела оценить этот жест, как его руки сомкнулись на ее талии и он без какого бы то ни было усилия приподнял ее и усадил на край дивана. Потом легонько подтолкнул, и она упала навзничь, машинально убрав руки с грудей. Не успела Рейчел опомниться, как он уже стянул с нее трусики и отбросил их в сторону.
– Что?.. – Она попыталась приподняться. Но вопрос ее так и повис в воздухе, поскольку намерения Джонни, о которых она хотела спросить, были предельно ясны. Он опустился перед ней на колени, и она инстинктивно сдвинула ноги. В его глазах зажегся огонек, и он принялся целовать ей бедра.
– Бывало, сидя на уроке… – тихо начал Джонни, так что ей пришлось напрячь слух. При этом руки его постоянно двигались, гладили ее ноги, залезали под юбку. – …Я задавался вопросом, носишь ты чулки или колготки. Мне всегда нравилось представлять тебя у доски в черном поясе и черных чулках и без трусов.
– Нет, неправда, – ошеломленная, воскликнула Рейчел.
– Правда, – ответил он, поймав ее взгляд.
Что-то заставило Рейчел поверить в его искренность. И сознание того, что подросток Джонни Харрис предавался сексуальным фантазиям, в то время как она преподавала ему родной язык, повергло ее в дрожь. Должно быть, он почувствовал ее напряжение, поскольку взгляд его опять упал к ногам женщины, а руки медленно поползли по ложбинке меж бедер к коленям. Добравшись до коленей, он потянул Рейчел вниз, так что ягодицы ее оказались на самом краю дивана, и тут же широко раздвинул ей ноги.
– Джонни… – прошептала Рейчел, задыхаясь, смущенная столь откровенной демонстрацией своего тела. Но в шепоте и сама не услышала протеста. Сейчас, даже если бы жизнь ее была поставлена на карту, она бы не отказалась от этих сладких минут. Так велико было возбуждение, завладевшее ею.
– Я часто воображал, как занимаюсь этим с тобой. Представлял, как ты выглядишь в этот момент, какая ты на вкус, какие звуки издаешь.
– О, прошу тебя… – Рейчел едва ли соображала, о чем именно хочет просить. Его признания и картины, которые он рисовал в своем воображении, повергали женщину в величайшее волнение. Глазами, исполненными страстной неги, она наблюдала за движениями Джонни, в то время как он все выше задирал ей юбку, обнажая взору то, что еще до сих пор оставалось прикрытым. Уже в одних только движениях его сильных, загорелых, волосатых рук, скользивших по ее светлой нежной коже, таилось глубокое очарование эротики. А уж от возбуждения, которое эти руки провоцировали, у Рейчел и вовсе дух захватывало. Джонни склонил голову и занялся тем, чего она от него и ожидала, чего хотела, жаждала и в то же время стыдилась.
При первом прикосновении его губ она напряглась, судорожно вздохнула, потом опять откинулась на подушки дивана, закрыла глаза, пальцами впилась в мягкую обивку и отдалась во власть чувства. Он был нежен, изысканно нежен; его язык – горячий и пытливый, нащупывал именно те тропинки, которые вели к вершине блаженства.
Пальцы Рейчел запутались в его волосах, когда она попыталась отстранить его от себя, дабы не оказаться низвергнутой в темную пропасть, разверзшуюся у ее ног, но он не останавливался. Сдавшись, она все-таки рухнула с криком в манящую бездну.
Когда сознание вернулось к ней, Рейчел обнаружила Джонни все в той же позе. В памяти ожила пережитая эротическая сцена, и Рейчел вспыхнула от смущения, одновременно попытавшись сесть и сдвинуть ноги.
– О нет, – пробормотал он, метнув мимолетный чувственный взгляд, и крепче обхватил ее бедра, возвращаясь к прерванному занятию.
– Но я… – начала было Рейчел и запнулась, еще сильнее зардевшись и растерявшись. Она никак не могла решиться сказать о том, что в продолжении не видела смысла.
– Кончила? Я знаю, – сказал он за нее, приподняв наконец голову. Его хрипловатый голос, пылающий взгляд, влажные губы, широкие плечи и грудь, которые она обхватывала своими ногами, вновь наполнили ее желанием. – Думаешь, я этого не чувствую? Но я хочу, чтобы ты кончала еще и еще, для меня.
Он подхватил ее к себе на колени, а потом уложил на ковер, так что теперь она обнимала его за плечи, а он оказался между ее расставленных ног. Утратив бдительность, Рейчел совершенно забыла о грудях и не успела опомниться, как он уже расстегивал ей лифчик.
– О, не надо! – Инстинктивно она прикрыла руками свою наготу, но его это не устраивало.
Держа ее за талию, он ждал, пока она закончит сопротивляться, но, не теряя времени, занялся юбкой, которая до сих пор болталась на талии. Это была единственная уцелевшая на ней деталь одежды, и Рейчел вдруг осознала, что лежит совсем нагая, а он между тем так и не разделся. Щеки ее запылали и своим оттенком почти сравнялись с клубничными ягодами на юбке.
– Как избавиться от этой штуки? – Он с нескрываемым любопытством разглядывал юбку, пытаясь отыскать застежку.
– Там пуговица… спереди. – На самом деле их было две – большие, в форме ягоды, они сидели на поясе, и было странно, как это Джонни их не заметил.
– Покажи мне.
Рейчел опустила руки – и тут же угодила в ловушку, поскольку оставила груди без прикрытия, и он не замедлил этим воспользоваться.
– Нет! – Она схватила его за руки. Ей было неловко за свои крохотные, умещавшиеся в самый маленький размер чашечки грудки.
– Ты такая робкая, Рейчел? – спросил он, и нежный изгиб его губ поверг ее в трепетную дрожь. С замиранием сердца наблюдала она за тем, как Джонни, наклонившись, поцеловал сначала один сосок, потом другой. Прикосновение его теплых влажных губ было столь сладостным, что она содрогнулась в экстазе. Какими бы крохотными ни были ее груди, на ласку они реагировали как положено. Задыхаясь от возбуждения, в неизъяснимом восторге выгнув спину, она вновь отдалась во власть своего искусителя.
Ей было настолько хорошо, что она не смела ограничивать его свободу. И потому рот его смело порхал по ее соскам, покусывая их, посасывая, пока сама она не ощутила потребности скинуть с себя не только последнюю одежду, но и стряхнуть остатки сомнений и стыдливости.
– Ах, Рейчел, – расслышала она голос Джонни, и наконец он лег на нее. С наслаждением ощущая тяжесть его тела, ничуть не смущаясь колких прикосновений щетины и грубой одежды, она подставила свои губы его жадному рту и растворилась в блаженном поцелуе, который дарили друг другу их страдающие от одиночества души.
На этот раз в ее распоряжении было лишь несколько секунд, чтобы осмыслить свои ощущения.
Итак, Джонни был большим и сильным – гигантом в сравнении с ней. Вкус виски, который она впитывала с поцелуем, вдруг показался ей эротичным. Он целовал ее жадно, как изголодавшийся дикарь, и словно требовал от нее такой же страсти. Рейчел сбросила с себя груз вековых запретов, крепче прижала мужчину к себе, обвив ногами спину, и застонала в нетерпении, пока он расстегивал джинсы, освобождая свою возбужденную плоть и погружаясь в нее. Ощутив его в себе – горячего, огромного, пышущего страстью, – Рейчел чуть не задохнулась от нахлынувшего чувства. И потом уже не могла думать ни о чем, всецело подчинившись его звериному натиску, и сама уже извивалась, кричала и стонала, как дикое животное.