Страница:
– Ваше убийство входило в его план?
– Нет. Никто не предполагал, что я окажусь на лодке. Никто не ждал, что за выкупом отправятся в канализацию.
– А как же нападение в больнице?
Это напоминание вызывает нечто вроде спазма у меня в горле.
– Не знаю. Я об этом пока не думал. Может, он боялся, что мне известны какие-то опасные для него факты, а может, думал, что в ту ночь я что-то видел…
Я пока не могу объяснить, как бриллианты оказались в моем бельевом шкафу. Я знаю, что они были в коробке из-под пиццы, и я видел свертки на борту «Шармэйн». Большинство фактов сходится, но полная картина событий все же не ясна.
Мне надо убедить полицию снова открыть дело. Это больше не касается Говарда Уэйвелла. Да, он должен сидеть в тюрьме, но не за это преступление. Алексей – вот настоящее чудовище.
Я вздрагиваю, просыпаясь, и мне хочется плакать от усталости. День только начался, но я не могу сказать, когда закончился предыдущий. Всю ночь я тонул в канализации и наблюдал за пляской красных точек по стене.
На кухне Джулиана приветствует меня ободряющей улыбкой:
– Как вы себя чувствуете?
Пять секунд моей жизни уходят на осмысление этого вопроса, и я решаю промолчать. Вместо ответа с благодарностью беру у нее из рук чашку кофе.
– Где девочки?
– Джо отвозит Чарли в школу. А Эмму взял прокатиться.
Ее светло-голубые глаза смотрят на меня спокойно, но все же почти укоризненно – так смотрит человек, нашедший разгадку счастья: семью. В алой юбке и светлом джемпере она выглядит прекрасно, впрочем, как всегда. Я представляю, как она босиком идет по пляжу в какой-нибудь жаркой стране, поддерживая ребенка на стройном бедре. Профессору очень повезло.
Открывается входная дверь, и появляется Джо с Эммой на руках, помахивая утренней почтой. Джулиана берет малышку, целует ее в носик, приглаживает кудряшки.
Джо разворачивает на столе газету.
– Здесь небольшая статья – пара абзацев о том, что в Темзе нашли тело.
– Еще слишком рано. Они только сегодня проведут вскрытие.
– Что вы собираетесь делать?
– Я должен убедить их продолжить расследование дела о стрельбе на лодке. Поедете со мной? Надо, чтобы меня кто-нибудь поддержал.
– Не думаю, что они меня послушают.
– Нам придется попробовать.
По пути в Нью-Скотленд-Ярд у меня начинают трястись руки. Возможно, Джо догадывается, что я испытываю: головная боль, судороги, постоянное бурчание в кишечнике. Но если он и узнает симптомы ломки, то, во всяком случае, не говорит ни слова.
Прибыв на место, мы вынуждены ждать, как любые рядовые граждане. Мой запрос о встрече с комиссаром передается через Департамент полицейских расследований, через различные бюрократические инстанции только для того, чтобы быть отвергнутым. Я прошу встречи с помощником комиссара. Запрос снова уходит наверх и проходит по тому же кругу, словно это никому не нужная мелочь. Наконец меня направляют к Кэмпбеллу Смиту.
Мы пересекаем город и проводим еще час в приемной полицейского участка Харроу-роуд. Джо убивает время, изучая фотографии на стенде «Разыскиваются», словно находится в Национальной портретной галерее. Дежурные, секретари и служащие нас игнорируют. А ведь месяц назад я был начальником в этом заведении. Я отдал ему свою жизнь.
Кэмпбелл все-таки соглашается нас принять. Джо хромает рядом со мной по блестящему полу, наши шаги гулко звучат, рождая эхо в замкнутом пространстве коридора, в дальнем конце которого расположился отдел происшествий, где за компьютерами сидят операторы в штатском. Щелканье клавиш похоже на стук капель дождя по пластмассе. Некоторые операторы разговаривают с сотрудниками, находящимися на месте происшествия, проверяя имена, адреса, автомобильные номера.
В отделе тяжких преступлений теперь новый начальник – инспектор Джон Мелдран. Заметив меня, он кричит:
– Эй, у нас тут раньше работал парень – вылитый ты. По-моему, он дал дуба.
– Но его еще не закопали! – ору я в ответ. – Поздравляю с повышением.
Я пытаюсь придать своему голосу искренность, но у меня плохо получается. Все, что я чувствую, – это прилив какой-то детской злости и зависти. Мелдран сидит в моем кабинете. Его куртка висит на спинке моего стула.
Кэмпбелл опять заставляет нас ждать, на этот раз под дверью своего кабинета. Джо не понимает этой политики. А это и не политика – это месть.
Наконец нас вызывают. Я пропускаю профессора вперед. Кэмпбелл жмет ему руку и улыбается официальной улыбкой. Потом мгновение изучает меня и указывает на стул. Мелдран отодвигает свой стул на несколько дюймов, как бы выводя себя за пределы нашего кружка. Он должен только наблюдать и запоминать.
Мне следовало бы сейчас обращаться к оперативной группе. Меня должны были слушать следователи: мужчины в серых костюмах с галстуками, подаренными на День отца, и женщины с благоразумными прическами и минимальным макияжем. Вместо этого мне приходится излагать свое дело главному суперинтенданту, который думает, что я предал своих коллег и избавил убийцу от наказания.
Рисуя на доске, я объясняю, что случилось на реке. Сверху пишу четыре имени: Рэй Мерфи, Кирстен Фицрой, Джерри Брандт и Алексей Кузнец. Рэй Мерфи мертв. Кирстен и Джерри пропали.
Вытаскиваю коричневый конверт и показываю письма с требованием выкупа и результаты анализов ДНК, а потом рассказываю о передаче выкупа и путешествии по канализации.
– Я знаю, это кажется невероятным, но я был там. Я прошел по следу до конца. Рэй Мерфи был комендантом Долфин-мэншн, когда Микки пропала. Я видел, как его застрелили на «Шармэйн». Экспертиза крови и пуль это подтвердит.
– Кто его убил?
– Снайпер.
Мелдран придвигается ближе.
– Тот самый снайпер, который пытался убить тебя?
– Я просто попался под руку.
Кэмпбелл до сих пор не проронил ни слова, но я знаю, что он с трудом сохраняет самообладание.
– Кирстен Фицрой жила в Долфин-мэншн, когда Микки пропала. Она была лучшей подругой Рэйчел Карлайл. Я видел, как ее ранили на «Шармэйн». Она была ранена в живот и упала за борт. Не знаю, выжила она или нет.
– Ее квартира была ограблена, – говорит Мелдран.
– Не ограблена. Это был обыск. Я думаю, Алексей Кузнец ищет Кирстен. Он хочет наказать людей, потребовавших выкуп. Я думаю, это те же люди, что похитили его дочь три года назад.
Кэмпбелл тихо огрызается:
– Говард Уэйвелл убил Микки Карлайл.
– Даже если вы в это верите, следует признать, что кто-то другой должен был послать требование о выкупе. Они предъявили волосы Микки и ее купальник.
– Но это не доказывает, что она жива.
– Нет. Но Рэй Мерфи мертв, а Кирстен в опасности. Алексей Кузнец никогда никому не позволил бы украсть у него два миллиона. Он устроил расправу на лодке. А теперь он ищет Кирстен и Джерри Брандта – чтобы закончить работу.
Я решил не упоминать о сэре Дугласе Карлайле. Кэмпбелл и так на пределе. Мой единственный шанс заставить его возобновить расследование – оставить его в убеждении, что требование выкупа – фальшивка. Я пока не могу доказать обратного.
– А какое отношение имеет к этому Джерри Брандт?
– Он был на «Шармэйн». Я видел, как он упал за борт.
Я жду. Не знаю, достаточно ли этих фактов для Кэмпбелла.
Но он уже напялил на себя маску хозяина положения.
– Итак, могу я высказаться прямо? Ты поведал нам о похищении, убийстве из мести и требовании выкупа. А я еще добавлю до кучи: пренебрежение служебными обязанностями, причинение ущерба здоровью напарницы, сокрытие информации и неподчинение приказам…
Меня охватывает тревога. Он не понимает. Он ничего не видит, кроме скандала вокруг Говарда Уэйвелла.
– Мы должны найти Кирстен раньше, чем это сделает Алексей. Если она выжила, то ей потребуется медицинская помощь. Надо обыскать местные больницы и попросить врачей просмотреть записи. Надо проверить ее банковский счет, счета за телефон, выяснить, не покупала ли она билеты. Нам надо знать о ее последних передвижениях, возможных знакомствах и местах, где она могла укрыться.
Кэмпбелл смотрит на меня испепеляющим взглядом.
– Ты слишком часто говоришь «нам». По-видимому, ты не понимаешь, что больше не являешься сотрудником полиции.
От злости у меня темнеет в глазах. Джо пытается смягчить ситуацию:
– Мне кажется, джентльмены, что все мы ищем истину. Инспектор Мелдран расследует стрельбу на реке. Инспектор Руиз – свидетель. Он предлагает дать показания. Он не будет вмешиваться в расследование.
Мелдран кивает. Он удовлетворен. Кэмпбелл тычет в меня пальцем:
– Я хочу, чтобы ты кое-что знал, Руиз. Мне и так известна истина.
– Не сомневаюсь в этом, – говорю я.
Кэмпбелл торжествующе улыбается.
– Ты прав относительно Алексея Кузнеца. Он не тот человек, который позволит украсть у себя два миллиона. Он утверждает, что бриллианты украл ты, и подал соответствующее официальное заявление. Мы добиваемся ордера на твой арест. На твоем месте я бы поискал адвоката.
Я почти бегу, задыхаясь от ярости. Джо старается не отставать, следуя за мной по коридору и проталкиваясь в стеклянные двери.
На тротуаре, словно холодный ветер, меня настигает голос:
– Это вы его застрелили?
Тони Мерфи задает вопрос всем своим телом.
– Вы когда-нибудь видели такое тело… по кусочкам? Мне пришлось пойти в морг на опознание. Он распух и побелел, как растопленная свечка. Полицейские говорят, что его застрелили. У них есть свидетель. Это вы?
– Да.
Он кусает губы.
– И вы его застрелили?
– Нет.
– А вы знаете, кто это сделал?
– Я не знаю, кто нажимал на курок, но видел, как твой отец упал. Я не мог ему помочь.
Он судорожно глотает.
– Теперь я должен заботиться о маме и Стиви. Паб – вот все, что у нас осталось.
– Сожалею.
Он хотел бы что-то сделать, но может лишь стоять на месте. Он пленник собственного несчастья.
– Иди домой, Тони. Я все улажу.
29
30
– Нет. Никто не предполагал, что я окажусь на лодке. Никто не ждал, что за выкупом отправятся в канализацию.
– А как же нападение в больнице?
Это напоминание вызывает нечто вроде спазма у меня в горле.
– Не знаю. Я об этом пока не думал. Может, он боялся, что мне известны какие-то опасные для него факты, а может, думал, что в ту ночь я что-то видел…
Я пока не могу объяснить, как бриллианты оказались в моем бельевом шкафу. Я знаю, что они были в коробке из-под пиццы, и я видел свертки на борту «Шармэйн». Большинство фактов сходится, но полная картина событий все же не ясна.
Мне надо убедить полицию снова открыть дело. Это больше не касается Говарда Уэйвелла. Да, он должен сидеть в тюрьме, но не за это преступление. Алексей – вот настоящее чудовище.
Я вздрагиваю, просыпаясь, и мне хочется плакать от усталости. День только начался, но я не могу сказать, когда закончился предыдущий. Всю ночь я тонул в канализации и наблюдал за пляской красных точек по стене.
На кухне Джулиана приветствует меня ободряющей улыбкой:
– Как вы себя чувствуете?
Пять секунд моей жизни уходят на осмысление этого вопроса, и я решаю промолчать. Вместо ответа с благодарностью беру у нее из рук чашку кофе.
– Где девочки?
– Джо отвозит Чарли в школу. А Эмму взял прокатиться.
Ее светло-голубые глаза смотрят на меня спокойно, но все же почти укоризненно – так смотрит человек, нашедший разгадку счастья: семью. В алой юбке и светлом джемпере она выглядит прекрасно, впрочем, как всегда. Я представляю, как она босиком идет по пляжу в какой-нибудь жаркой стране, поддерживая ребенка на стройном бедре. Профессору очень повезло.
Открывается входная дверь, и появляется Джо с Эммой на руках, помахивая утренней почтой. Джулиана берет малышку, целует ее в носик, приглаживает кудряшки.
Джо разворачивает на столе газету.
– Здесь небольшая статья – пара абзацев о том, что в Темзе нашли тело.
– Еще слишком рано. Они только сегодня проведут вскрытие.
– Что вы собираетесь делать?
– Я должен убедить их продолжить расследование дела о стрельбе на лодке. Поедете со мной? Надо, чтобы меня кто-нибудь поддержал.
– Не думаю, что они меня послушают.
– Нам придется попробовать.
По пути в Нью-Скотленд-Ярд у меня начинают трястись руки. Возможно, Джо догадывается, что я испытываю: головная боль, судороги, постоянное бурчание в кишечнике. Но если он и узнает симптомы ломки, то, во всяком случае, не говорит ни слова.
Прибыв на место, мы вынуждены ждать, как любые рядовые граждане. Мой запрос о встрече с комиссаром передается через Департамент полицейских расследований, через различные бюрократические инстанции только для того, чтобы быть отвергнутым. Я прошу встречи с помощником комиссара. Запрос снова уходит наверх и проходит по тому же кругу, словно это никому не нужная мелочь. Наконец меня направляют к Кэмпбеллу Смиту.
Мы пересекаем город и проводим еще час в приемной полицейского участка Харроу-роуд. Джо убивает время, изучая фотографии на стенде «Разыскиваются», словно находится в Национальной портретной галерее. Дежурные, секретари и служащие нас игнорируют. А ведь месяц назад я был начальником в этом заведении. Я отдал ему свою жизнь.
Кэмпбелл все-таки соглашается нас принять. Джо хромает рядом со мной по блестящему полу, наши шаги гулко звучат, рождая эхо в замкнутом пространстве коридора, в дальнем конце которого расположился отдел происшествий, где за компьютерами сидят операторы в штатском. Щелканье клавиш похоже на стук капель дождя по пластмассе. Некоторые операторы разговаривают с сотрудниками, находящимися на месте происшествия, проверяя имена, адреса, автомобильные номера.
В отделе тяжких преступлений теперь новый начальник – инспектор Джон Мелдран. Заметив меня, он кричит:
– Эй, у нас тут раньше работал парень – вылитый ты. По-моему, он дал дуба.
– Но его еще не закопали! – ору я в ответ. – Поздравляю с повышением.
Я пытаюсь придать своему голосу искренность, но у меня плохо получается. Все, что я чувствую, – это прилив какой-то детской злости и зависти. Мелдран сидит в моем кабинете. Его куртка висит на спинке моего стула.
Кэмпбелл опять заставляет нас ждать, на этот раз под дверью своего кабинета. Джо не понимает этой политики. А это и не политика – это месть.
Наконец нас вызывают. Я пропускаю профессора вперед. Кэмпбелл жмет ему руку и улыбается официальной улыбкой. Потом мгновение изучает меня и указывает на стул. Мелдран отодвигает свой стул на несколько дюймов, как бы выводя себя за пределы нашего кружка. Он должен только наблюдать и запоминать.
Мне следовало бы сейчас обращаться к оперативной группе. Меня должны были слушать следователи: мужчины в серых костюмах с галстуками, подаренными на День отца, и женщины с благоразумными прическами и минимальным макияжем. Вместо этого мне приходится излагать свое дело главному суперинтенданту, который думает, что я предал своих коллег и избавил убийцу от наказания.
Рисуя на доске, я объясняю, что случилось на реке. Сверху пишу четыре имени: Рэй Мерфи, Кирстен Фицрой, Джерри Брандт и Алексей Кузнец. Рэй Мерфи мертв. Кирстен и Джерри пропали.
Вытаскиваю коричневый конверт и показываю письма с требованием выкупа и результаты анализов ДНК, а потом рассказываю о передаче выкупа и путешествии по канализации.
– Я знаю, это кажется невероятным, но я был там. Я прошел по следу до конца. Рэй Мерфи был комендантом Долфин-мэншн, когда Микки пропала. Я видел, как его застрелили на «Шармэйн». Экспертиза крови и пуль это подтвердит.
– Кто его убил?
– Снайпер.
Мелдран придвигается ближе.
– Тот самый снайпер, который пытался убить тебя?
– Я просто попался под руку.
Кэмпбелл до сих пор не проронил ни слова, но я знаю, что он с трудом сохраняет самообладание.
– Кирстен Фицрой жила в Долфин-мэншн, когда Микки пропала. Она была лучшей подругой Рэйчел Карлайл. Я видел, как ее ранили на «Шармэйн». Она была ранена в живот и упала за борт. Не знаю, выжила она или нет.
– Ее квартира была ограблена, – говорит Мелдран.
– Не ограблена. Это был обыск. Я думаю, Алексей Кузнец ищет Кирстен. Он хочет наказать людей, потребовавших выкуп. Я думаю, это те же люди, что похитили его дочь три года назад.
Кэмпбелл тихо огрызается:
– Говард Уэйвелл убил Микки Карлайл.
– Даже если вы в это верите, следует признать, что кто-то другой должен был послать требование о выкупе. Они предъявили волосы Микки и ее купальник.
– Но это не доказывает, что она жива.
– Нет. Но Рэй Мерфи мертв, а Кирстен в опасности. Алексей Кузнец никогда никому не позволил бы украсть у него два миллиона. Он устроил расправу на лодке. А теперь он ищет Кирстен и Джерри Брандта – чтобы закончить работу.
Я решил не упоминать о сэре Дугласе Карлайле. Кэмпбелл и так на пределе. Мой единственный шанс заставить его возобновить расследование – оставить его в убеждении, что требование выкупа – фальшивка. Я пока не могу доказать обратного.
– А какое отношение имеет к этому Джерри Брандт?
– Он был на «Шармэйн». Я видел, как он упал за борт.
Я жду. Не знаю, достаточно ли этих фактов для Кэмпбелла.
Но он уже напялил на себя маску хозяина положения.
– Итак, могу я высказаться прямо? Ты поведал нам о похищении, убийстве из мести и требовании выкупа. А я еще добавлю до кучи: пренебрежение служебными обязанностями, причинение ущерба здоровью напарницы, сокрытие информации и неподчинение приказам…
Меня охватывает тревога. Он не понимает. Он ничего не видит, кроме скандала вокруг Говарда Уэйвелла.
– Мы должны найти Кирстен раньше, чем это сделает Алексей. Если она выжила, то ей потребуется медицинская помощь. Надо обыскать местные больницы и попросить врачей просмотреть записи. Надо проверить ее банковский счет, счета за телефон, выяснить, не покупала ли она билеты. Нам надо знать о ее последних передвижениях, возможных знакомствах и местах, где она могла укрыться.
Кэмпбелл смотрит на меня испепеляющим взглядом.
– Ты слишком часто говоришь «нам». По-видимому, ты не понимаешь, что больше не являешься сотрудником полиции.
От злости у меня темнеет в глазах. Джо пытается смягчить ситуацию:
– Мне кажется, джентльмены, что все мы ищем истину. Инспектор Мелдран расследует стрельбу на реке. Инспектор Руиз – свидетель. Он предлагает дать показания. Он не будет вмешиваться в расследование.
Мелдран кивает. Он удовлетворен. Кэмпбелл тычет в меня пальцем:
– Я хочу, чтобы ты кое-что знал, Руиз. Мне и так известна истина.
– Не сомневаюсь в этом, – говорю я.
Кэмпбелл торжествующе улыбается.
– Ты прав относительно Алексея Кузнеца. Он не тот человек, который позволит украсть у себя два миллиона. Он утверждает, что бриллианты украл ты, и подал соответствующее официальное заявление. Мы добиваемся ордера на твой арест. На твоем месте я бы поискал адвоката.
Я почти бегу, задыхаясь от ярости. Джо старается не отставать, следуя за мной по коридору и проталкиваясь в стеклянные двери.
На тротуаре, словно холодный ветер, меня настигает голос:
– Это вы его застрелили?
Тони Мерфи задает вопрос всем своим телом.
– Вы когда-нибудь видели такое тело… по кусочкам? Мне пришлось пойти в морг на опознание. Он распух и побелел, как растопленная свечка. Полицейские говорят, что его застрелили. У них есть свидетель. Это вы?
– Да.
Он кусает губы.
– И вы его застрелили?
– Нет.
– А вы знаете, кто это сделал?
– Я не знаю, кто нажимал на курок, но видел, как твой отец упал. Я не мог ему помочь.
Он судорожно глотает.
– Теперь я должен заботиться о маме и Стиви. Паб – вот все, что у нас осталось.
– Сожалею.
Он хотел бы что-то сделать, но может лишь стоять на месте. Он пленник собственного несчастья.
– Иди домой, Тони. Я все улажу.
29
Джо ждет, когда я что-нибудь скажу. Его темно-карие глаза смотрят на меня со смутной грустью и уверенностью, что он не может мне помочь. Я же продолжаю думать о том, какие меры следовало принять. Кэмпбелл обязан был собрать оперативную группу. Два десятка следователей уже должны были бы искать Кирстен и Джерри Брандта. Необходимо было установить наблюдение за Алексеем и обыскать его лодку.
Я хочу, чтобы всего один час – этотчас – я точно знал, что мне делать. Хочу, чтобы каждое мое решение было верным.
Мы едем по Юстон-роуд мимо Риджентс-парка.
– Так что же вы собираетесь делать? – спрашивает Джо.
– Найти их.
– Вы не справитесь с этим в одиночку.
– У меня нет выбора.
По лицу Джо понятно, что у него родился план.
– А что если мы наймем добровольцев? Мы могли бы позвонить друзьям и родственникам. Сколько вам нужно человек?
– Не знаю. Надо связаться с больницами, клиниками и частными хирургами. Кто-то должен был лечить Кирстен.
– Можно воспользоваться моим офисом, – говорит Джо. – Он не слишком велик, но там есть приемная, картотека и кухня. Шесть телефонных линий и факс. Можно подключить дополнительные телефоны. Я попрошу мою секретаршу Филиппу начать обзванивать людей.
Мы останавливаемся около его офиса.
– Куда направляетесь сейчас?
После недолгих колебаний я принимаю решение:
– Так или иначе, я собираюсь повидать Рэйчел Карлайл.
Сегодня тенниса не будет. Корт покрыт лужами, крупные капли висят на сетке, как стеклянные бусины. Вот и осень – дожди становятся все холоднее.
Остановившись напротив дома Карлайлов, я наблюдаю за подъездом и слушаю радио. Говорят о Рэе Мерфи, но о Кирстен Фицрой не упоминают. Кэмпбелл этого не допустит.
После примерно часового ожидания я вижу, как темный «мерседес» выплывает из ворот и поворачивает налево. Сэр Дуглас и Тотти уезжают.
Я выжидаю несколько минут и подхожу к дому. Мокрые кучи листьев собраны вдоль дорожки и заперты в пределах изгороди. Фонтан тоже забит листьями, и вода бьет в сторону, затопляя тропинки.
Миновав парадный вход, я огибаю здание и поднимаюсь по каменным ступенькам справа от дома. Стучу четыре раза, и наконец дверь открывается. За ней стоит Томас.
– Мне надо поговорить с Рэйчел.
– Мисс Рэйчел нет дома, сэр.
Он лжет.
– Вам не обязательно ее оберегать. Я не хочу создавать никаких проблем. Если она не захочет со мной разговаривать, я уйду.
Он смотрит мимо меня в сад.
– Не думаю, что сэр Дуглас это одобрит.
– Просто спросите у нее.
Он обдумывает предложение и соглашается, оставив меня дожидаться на ступеньках. Где-то тлеет огонь, окрашивая воздух в цвет грязноватой воды.
Томас снова появляется.
– Мисс Карлайл примет вас в кухне.
Он ведет меня по коридорам, увешанным картинами с изображениями охотничьих собак, лошадей и фазанов. Рамы такие темные, что сливаются со стенами, и животные кажутся объемными, залитыми желе. Вдоль лестницы висят английские пейзажи: поля и реки.
Сначала я даже не понимаю, что Рэйчел уже на кухне. Она похожа на фотографию – неподвижная, высокая, с темными волосами.
– Ваш отец сказал, что мне нельзя с вами встречаться, – говорю я.
– Меня он не спрашивал.
На ней джинсы и рубашка из жатого шелка. Ее грубоватые черты смягчает стрижка, которая теперь короче, чем я помню: волосы едва доходят до плеч.
– Я слышала, вы не помните того, что случилось той ночью.
– Да, какое-то время не помнил.
Она покусывает нижнюю губу и прикидывает, можно ли мне доверять.
– Но вы не забыли меня.
– Нет. Я не знал, что с вами случилось. Обнаружил это только несколько дней назад.
В ее глазах появляется нетерпение:
– Вы видели Микки? Она там была?
– Нет, к сожалению.
Она поджимает губы и отворачивается.
– Потерять память, все забыть – наверное, это здорово. Все ужасные события в твоей жизни, чувство вины, раскаяние – все уходит, утекает. Иногда я хотела бы… – Она не заканчивает фразы. Наклоняется над раковиной, набирает стакан воды из-под крана и выливает ее в горшок с африканскими фиалками, стоящий на подоконнике. – Вы меня никогда не спрашивали, почему я вышла за Алексея.
– Это не мое дело.
– Я познакомилась со своим бывшим мужем на благотворительном обеде в пользу сирот из Боснии. Он выписал очень крупный чек. В те дни он часто выписывал чеки на значительные суммы. Когда я водила его на лекции или фильмы об уничтожении лесов, жестоком обращении с животными или нищете, он всегда вытаскивал чековую книжку.
– Он покупал ваше внимание.
– Я думала, что он разделяет мои убеждения.
– Вашим родителям он не нравился.
– Они были в ужасе. Алексей был человеком не нашего круга: кто угодно, только не русский эмигрант с преступником-отцом.
– Вы его любили?
Она обдумывает вопрос.
– Да. Думаю, да.
– И что случилось?
Она пожимает плечами:
– Мы поженились. Первые три года жили в Голландии. Микки родилась в Амстердаме: Алексей организовывал там свое дело. – Рэйчел начинает говорить тише, предавшись воспоминаниям. – Что бы там ни говорил мой отец, я не глупа. Я видела, что происходит вокруг нас. В основном, конечно, слухи да косые взгляды в ресторанах. Когда я расспрашивала Алексея, он говорил, что ему просто завидуют. Но я знала, что он занимается чем-то незаконным, и все продолжала интересоваться его делами, пока, наконец, он не рассердился и не сказал мне, что жена не должна задавать мужу вопросов. Она должна слушаться. А потом однажды ко мне домой пришла жена голландского цветочника. Не знаю, откуда она узнала адрес. Она показала мне фотографию своего мужа. Его лицо, изуродованное кислотой, было похоже на пятно растопленного воска. «Скажите, зачем женщине оставаться с таким человеком?» – спросила она меня. Я покачала головой. Тогда она сама ответила: «Потому что это лучше, чем жить с человеком, который способен на такое». И с тех пор я начала собирать сведения. Подслушивала разговоры, читала электронную почту и сохраняла копии писем. Я много узнала…
– Достаточно, чтобы вас убить.
– Достаточно, чтобы себя обезопасить, – поправляет она. – Я узнала, как Алексей ведет свои дела. Это очень простой и жестокий способ. Сначала он предлагает купить магазин. Если не удается договориться о цене, он его сжигает. Если люди восстанавливают магазин, он сжигает их дома. А если они и тогда не соглашаются, он сжигает дома их родственников и школы их детей.
– Что делал Алексей, когда вы от него ушли?
– Сначала умолял меня вернуться. Потом попытался подкупить меня, делая разные широкие жесты. И наконец, решил меня запугать.
– Вы не вернулись к семье?
Она убирает волосы за уши и качает головой:
– Я убегаю от родственников всю свою жизнь.
Мы сидим в тишине. Теплый воздух, поднимающийся от железной печки, слегка колеблет ее челку.
– Когда вы в последний раз видели Кирстен Фицрой?
– Около двух месяцев назад; она сказала, что собирается за границу.
– А не сказала куда?
– В США или Южную Америку; у нее были какие-то брошюры. Возможно, это была Аргентина. Она обещала присылать мне открытки, но я ничего не получала. А что случилось? У нее какие-то неприятности?
– Вы познакомились в Долфин-мэншн?
– Да.
– А Кирстен встречалась с вашим отцом?
– Нет, не думаю.
– Вы уверены?
– Пожалуйста, скажите мне, что она натворила?
– Он оплачивал ее проживание в Долфин-мэншн. А потом помог ей купить квартиру в Ноттинг-хилл.
Рэйчел никак не реагирует на эти слова. Я не могу определить, удивило ее мое сообщение или же она сама подозревала о чем-то подобном.
– Кирстен за вами следила. Сэр Дуглас хотел получить опеку над Микки. Его адвокаты уже готовили заявление. Они собирались доказать, что вы не в состоянии заботиться о ребенке, потому что пьете. Но заявление было отозвано, когда вы вступили в Общество анонимных алкоголиков.
– Я не могу в это поверить, – шепчет она.
Но есть еще факты. Я не знаю, стоит ли ей обо всем рассказывать.
– В ту ночь, когда мы передавали выкуп, я попал вместе с бриллиантами в канализацию. Меня унесло в Темзу. Кирстен спасла мне жизнь.
– А что она там делала?
– Вместе с Рэем Мерфи дожидалась бриллиантов. Они организовали все это дело: требование выкупа, пряди волос, купальник. Кирстен многое знала о вас с Микки. Она даже сосчитала деньги в ее копилке. Она точно знала, на какие кнопки следует нажать.
Рэйчел трясет головой:
– Но купальник… он же принадлежал Микки.
– Вот именно с нее-то его и сняли.
Внезапно до нее доходит смысл того, что я говорю. Мне кажется, я чувствую, как тревога распространяется по ее телу.
В это время где-то в доме открывается дверь, и атмосфера резко меняется. Через главный холл мчится сэр Дуглас, крича Томасу, чтобы тот вызывал полицию. Видимо, дворецкий позвонил ему сразу после моего прихода.
Через мгновение Дуглас Карлайл появляется в дверях кухни с ружьем в руках. Его лицо горит ярым гневом праведника.
– Оставайтесь на месте! Не двигайтесь. Вы арестованы.
– Успокойтесь.
– Вы вторглись в мою частную собственность.
– Опусти ружье, папа, – просит Рэйчел.
Он тычет стволом в мою сторону.
– Держись от него подальше.
– Пожалуйста, опусти ружье.
Рэйчел смотрит на отца, как на сумасшедшего и делает шаг в его сторону. Это на мгновение отвлекает сэра Дугласа, и он не видит, как я преодолеваю разделяющее нас расстояние. Схватив ружье за ствол, я тяну пожилого джентльмена на себя, выворачиваю ему руки и укладываю на пол ударом под ребро. Потом виновато смотрю на Рэйчел. Я не хотел его бить.
Сэр Дуглас судорожно и глубоко дышит. Пытается заговорить, но это ему не сразу удается. Наконец он требует, чтобы я ушел. Я и так уже ухожу. За мной по пятам следует Рэйчел, умоляя, чтобы я объяснил ей все до конца.
– Зачем они это сделали? Зачем похитили Микки?
Я поворачиваюсь и грустно смотрю на нее:
– Не знаю. Спросите у своего отца.
Я не хочу вселять в нее ложные надежды. Я даже не уверен, что в моих словах есть смысл. В последнее время я слишком часто ошибался.
Покинув дом, я спускаюсь по ступенькам и иду по дорожке. Рэйчел смотрит мне вслед, стоя на крыльце.
– А как же Микки? – кричит она.
– Я не думаю, что Говард ее убил.
В первый момент она не понимает. Мне даже кажется, что она уже потеряла надежду, смирилась с потерей. Но тут она кидается ко мне. Я дал ей возможность выбирать между ненавистью, прощением и верой. Она хочет верить.
Я хочу, чтобы всего один час – этотчас – я точно знал, что мне делать. Хочу, чтобы каждое мое решение было верным.
Мы едем по Юстон-роуд мимо Риджентс-парка.
– Так что же вы собираетесь делать? – спрашивает Джо.
– Найти их.
– Вы не справитесь с этим в одиночку.
– У меня нет выбора.
По лицу Джо понятно, что у него родился план.
– А что если мы наймем добровольцев? Мы могли бы позвонить друзьям и родственникам. Сколько вам нужно человек?
– Не знаю. Надо связаться с больницами, клиниками и частными хирургами. Кто-то должен был лечить Кирстен.
– Можно воспользоваться моим офисом, – говорит Джо. – Он не слишком велик, но там есть приемная, картотека и кухня. Шесть телефонных линий и факс. Можно подключить дополнительные телефоны. Я попрошу мою секретаршу Филиппу начать обзванивать людей.
Мы останавливаемся около его офиса.
– Куда направляетесь сейчас?
После недолгих колебаний я принимаю решение:
– Так или иначе, я собираюсь повидать Рэйчел Карлайл.
Сегодня тенниса не будет. Корт покрыт лужами, крупные капли висят на сетке, как стеклянные бусины. Вот и осень – дожди становятся все холоднее.
Остановившись напротив дома Карлайлов, я наблюдаю за подъездом и слушаю радио. Говорят о Рэе Мерфи, но о Кирстен Фицрой не упоминают. Кэмпбелл этого не допустит.
После примерно часового ожидания я вижу, как темный «мерседес» выплывает из ворот и поворачивает налево. Сэр Дуглас и Тотти уезжают.
Я выжидаю несколько минут и подхожу к дому. Мокрые кучи листьев собраны вдоль дорожки и заперты в пределах изгороди. Фонтан тоже забит листьями, и вода бьет в сторону, затопляя тропинки.
Миновав парадный вход, я огибаю здание и поднимаюсь по каменным ступенькам справа от дома. Стучу четыре раза, и наконец дверь открывается. За ней стоит Томас.
– Мне надо поговорить с Рэйчел.
– Мисс Рэйчел нет дома, сэр.
Он лжет.
– Вам не обязательно ее оберегать. Я не хочу создавать никаких проблем. Если она не захочет со мной разговаривать, я уйду.
Он смотрит мимо меня в сад.
– Не думаю, что сэр Дуглас это одобрит.
– Просто спросите у нее.
Он обдумывает предложение и соглашается, оставив меня дожидаться на ступеньках. Где-то тлеет огонь, окрашивая воздух в цвет грязноватой воды.
Томас снова появляется.
– Мисс Карлайл примет вас в кухне.
Он ведет меня по коридорам, увешанным картинами с изображениями охотничьих собак, лошадей и фазанов. Рамы такие темные, что сливаются со стенами, и животные кажутся объемными, залитыми желе. Вдоль лестницы висят английские пейзажи: поля и реки.
Сначала я даже не понимаю, что Рэйчел уже на кухне. Она похожа на фотографию – неподвижная, высокая, с темными волосами.
– Ваш отец сказал, что мне нельзя с вами встречаться, – говорю я.
– Меня он не спрашивал.
На ней джинсы и рубашка из жатого шелка. Ее грубоватые черты смягчает стрижка, которая теперь короче, чем я помню: волосы едва доходят до плеч.
– Я слышала, вы не помните того, что случилось той ночью.
– Да, какое-то время не помнил.
Она покусывает нижнюю губу и прикидывает, можно ли мне доверять.
– Но вы не забыли меня.
– Нет. Я не знал, что с вами случилось. Обнаружил это только несколько дней назад.
В ее глазах появляется нетерпение:
– Вы видели Микки? Она там была?
– Нет, к сожалению.
Она поджимает губы и отворачивается.
– Потерять память, все забыть – наверное, это здорово. Все ужасные события в твоей жизни, чувство вины, раскаяние – все уходит, утекает. Иногда я хотела бы… – Она не заканчивает фразы. Наклоняется над раковиной, набирает стакан воды из-под крана и выливает ее в горшок с африканскими фиалками, стоящий на подоконнике. – Вы меня никогда не спрашивали, почему я вышла за Алексея.
– Это не мое дело.
– Я познакомилась со своим бывшим мужем на благотворительном обеде в пользу сирот из Боснии. Он выписал очень крупный чек. В те дни он часто выписывал чеки на значительные суммы. Когда я водила его на лекции или фильмы об уничтожении лесов, жестоком обращении с животными или нищете, он всегда вытаскивал чековую книжку.
– Он покупал ваше внимание.
– Я думала, что он разделяет мои убеждения.
– Вашим родителям он не нравился.
– Они были в ужасе. Алексей был человеком не нашего круга: кто угодно, только не русский эмигрант с преступником-отцом.
– Вы его любили?
Она обдумывает вопрос.
– Да. Думаю, да.
– И что случилось?
Она пожимает плечами:
– Мы поженились. Первые три года жили в Голландии. Микки родилась в Амстердаме: Алексей организовывал там свое дело. – Рэйчел начинает говорить тише, предавшись воспоминаниям. – Что бы там ни говорил мой отец, я не глупа. Я видела, что происходит вокруг нас. В основном, конечно, слухи да косые взгляды в ресторанах. Когда я расспрашивала Алексея, он говорил, что ему просто завидуют. Но я знала, что он занимается чем-то незаконным, и все продолжала интересоваться его делами, пока, наконец, он не рассердился и не сказал мне, что жена не должна задавать мужу вопросов. Она должна слушаться. А потом однажды ко мне домой пришла жена голландского цветочника. Не знаю, откуда она узнала адрес. Она показала мне фотографию своего мужа. Его лицо, изуродованное кислотой, было похоже на пятно растопленного воска. «Скажите, зачем женщине оставаться с таким человеком?» – спросила она меня. Я покачала головой. Тогда она сама ответила: «Потому что это лучше, чем жить с человеком, который способен на такое». И с тех пор я начала собирать сведения. Подслушивала разговоры, читала электронную почту и сохраняла копии писем. Я много узнала…
– Достаточно, чтобы вас убить.
– Достаточно, чтобы себя обезопасить, – поправляет она. – Я узнала, как Алексей ведет свои дела. Это очень простой и жестокий способ. Сначала он предлагает купить магазин. Если не удается договориться о цене, он его сжигает. Если люди восстанавливают магазин, он сжигает их дома. А если они и тогда не соглашаются, он сжигает дома их родственников и школы их детей.
– Что делал Алексей, когда вы от него ушли?
– Сначала умолял меня вернуться. Потом попытался подкупить меня, делая разные широкие жесты. И наконец, решил меня запугать.
– Вы не вернулись к семье?
Она убирает волосы за уши и качает головой:
– Я убегаю от родственников всю свою жизнь.
Мы сидим в тишине. Теплый воздух, поднимающийся от железной печки, слегка колеблет ее челку.
– Когда вы в последний раз видели Кирстен Фицрой?
– Около двух месяцев назад; она сказала, что собирается за границу.
– А не сказала куда?
– В США или Южную Америку; у нее были какие-то брошюры. Возможно, это была Аргентина. Она обещала присылать мне открытки, но я ничего не получала. А что случилось? У нее какие-то неприятности?
– Вы познакомились в Долфин-мэншн?
– Да.
– А Кирстен встречалась с вашим отцом?
– Нет, не думаю.
– Вы уверены?
– Пожалуйста, скажите мне, что она натворила?
– Он оплачивал ее проживание в Долфин-мэншн. А потом помог ей купить квартиру в Ноттинг-хилл.
Рэйчел никак не реагирует на эти слова. Я не могу определить, удивило ее мое сообщение или же она сама подозревала о чем-то подобном.
– Кирстен за вами следила. Сэр Дуглас хотел получить опеку над Микки. Его адвокаты уже готовили заявление. Они собирались доказать, что вы не в состоянии заботиться о ребенке, потому что пьете. Но заявление было отозвано, когда вы вступили в Общество анонимных алкоголиков.
– Я не могу в это поверить, – шепчет она.
Но есть еще факты. Я не знаю, стоит ли ей обо всем рассказывать.
– В ту ночь, когда мы передавали выкуп, я попал вместе с бриллиантами в канализацию. Меня унесло в Темзу. Кирстен спасла мне жизнь.
– А что она там делала?
– Вместе с Рэем Мерфи дожидалась бриллиантов. Они организовали все это дело: требование выкупа, пряди волос, купальник. Кирстен многое знала о вас с Микки. Она даже сосчитала деньги в ее копилке. Она точно знала, на какие кнопки следует нажать.
Рэйчел трясет головой:
– Но купальник… он же принадлежал Микки.
– Вот именно с нее-то его и сняли.
Внезапно до нее доходит смысл того, что я говорю. Мне кажется, я чувствую, как тревога распространяется по ее телу.
В это время где-то в доме открывается дверь, и атмосфера резко меняется. Через главный холл мчится сэр Дуглас, крича Томасу, чтобы тот вызывал полицию. Видимо, дворецкий позвонил ему сразу после моего прихода.
Через мгновение Дуглас Карлайл появляется в дверях кухни с ружьем в руках. Его лицо горит ярым гневом праведника.
– Оставайтесь на месте! Не двигайтесь. Вы арестованы.
– Успокойтесь.
– Вы вторглись в мою частную собственность.
– Опусти ружье, папа, – просит Рэйчел.
Он тычет стволом в мою сторону.
– Держись от него подальше.
– Пожалуйста, опусти ружье.
Рэйчел смотрит на отца, как на сумасшедшего и делает шаг в его сторону. Это на мгновение отвлекает сэра Дугласа, и он не видит, как я преодолеваю разделяющее нас расстояние. Схватив ружье за ствол, я тяну пожилого джентльмена на себя, выворачиваю ему руки и укладываю на пол ударом под ребро. Потом виновато смотрю на Рэйчел. Я не хотел его бить.
Сэр Дуглас судорожно и глубоко дышит. Пытается заговорить, но это ему не сразу удается. Наконец он требует, чтобы я ушел. Я и так уже ухожу. За мной по пятам следует Рэйчел, умоляя, чтобы я объяснил ей все до конца.
– Зачем они это сделали? Зачем похитили Микки?
Я поворачиваюсь и грустно смотрю на нее:
– Не знаю. Спросите у своего отца.
Я не хочу вселять в нее ложные надежды. Я даже не уверен, что в моих словах есть смысл. В последнее время я слишком часто ошибался.
Покинув дом, я спускаюсь по ступенькам и иду по дорожке. Рэйчел смотрит мне вслед, стоя на крыльце.
– А как же Микки? – кричит она.
– Я не думаю, что Говард ее убил.
В первый момент она не понимает. Мне даже кажется, что она уже потеряла надежду, смирилась с потерей. Но тут она кидается ко мне. Я дал ей возможность выбирать между ненавистью, прощением и верой. Она хочет верить.
30
– Куда мы едем? – спрашивает Рэйчел.
– Увидите. Это недалеко.
Мы останавливаемся у коттеджа в Хэмпстеде. Ворота увиты декоративным плющом, аккуратно подстриженные розовые кусты тянутся вдоль дорожки. Быстро пробежав по ней под мелким дождем, мы прячемся под навес над крыльцом и ждем, когда откроют дверь.
Эсмеральда Бёрд, внушительная женщина, упакованная в юбку и кардиган, оставляет нас в гостиной и отправляется звать мужа. Мы пристраиваемся на краю дивана и оглядываем комнату, заполненную вязаными декоративными наволочками, кружевными салфеточками и фотографиями упитанных внуков. Вот так выглядели гостиные, пока люди не стали закупать в Скандинавии склады, набитые лакированной сосной.
Я познакомился с четой Бёрд три года назад, в ходе первого расследования. Они пенсионеры, из тех людей, что сокращают гласные, обращаясь к полицейским, и голос которых изменяется, когда они говорят по телефону.
Миссис Бёрд возвращается. Она изменила прическу, по-другому уложив волосы. И еще сменила кардиган и вставила в уши жемчужные сережки.
– Я сейчас заварю чай.
– Спасибо, не стоит беспокоиться.
Она как будто не слышит.
– И у меня есть пирог.
В поле зрения появляется Брайан Бёрд, медлительный монстр с совершенно лысой головой и сморщенным лицом, напоминающим мятый целлофан. Он подается вперед, опираясь на костыль, и тратит, кажется, целый час на то, чтобы усесться в кресло.
В полном молчании чай заваривается, разливается, помешивается и сластится. Передаются куски фруктового пирога.
– Вы помните, когда я приходил к вам в последний раз?
– Да. Это было связано с пропавшей девочкой – той, которую мы видели на платформе.
Рэйчел переводит взгляд с миссис Бёрд на меня и снова растерянно смотрит на пожилую даму.
– Именно. Вы тогда решили, что видели Микаэлу Карлайл. Это ее мама, Рэйчел.
Пара грустно улыбается ей.
– Я хочу, чтобы вы рассказали миссис Карлайл, что видели тем вечером.
– Да, конечно, – говорит миссис Бёрд. – Но я думаю, что, скорее всего, мы ошиблись. Тот ужасный человек отправился в тюрьму. Не могу вспомнить его имя. – Она смотрит на мужа, который отвечает ей пустым взглядом.
Рэйчел обретает голос:
– Расскажите мне, что вы видели.
– На платформе, да… погодите-ка. Это было… вечером в среду. Мы ходили на «Отверженных» [100]в театр «Куинс». Я сотню раз ходила на «Отверженных». Брайан некоторые спектакли пропустил, потому что ему делали операцию на сердце. Так ведь, Брайан?
Брайан кивает.
– Почему вы думаете, что это была Микки? – спрашиваю я.
– Тогда ее фотография была во всех газетах. Мы как раз спускались по эскалатору. А она слонялась внизу.
– Слонялась?
– Да. Она выглядела немного потерянной.
– Что на ней было надето?
– Дайте-ка подумать. Уже так много времени прошло, дорогие мои. Что я вам тогда сказала?
– Брюки и куртка, – подсказываю я.
– Ах да, хотя Брайан решил, что на ней были спортивные штаны, – знаете, те, что застегиваются внизу на молнию. И на ней точно был капюшон.
– И он был поднят?
– Да.
– Значит, вы не видели ее волос: они были длинными или короткими?
– Только челку.
– И какого она была цвета?
– Темно-русая.
– Как близко вы к ней подошли?
– Брайан не мог быстро идти из-за больных ног. Я его опередила. Мы были футах в десяти. Сначала я ее не узнала. Я только заметила, что она выглядит потерянной, но не успела сложить два и два. Я ей сказала: «Тебе помочь, милая? Ты потерялась?», но она убежала.
– Куда?
– По платформе. – Она указывает куда-то мимо плеча Рэйчел и кивает. Потом подается вперед с чашкой в одной руке, нащупывает другой блюдце и соединяет их.
– Кажется, я тогда говорил с вами об очках, вы помните?
Она машинально прикасается к переносице:
– Да.
– На вас их не было.
– Нет. Хотя обычно я их не забываю.
– У девочки были проколоты уши?
– Не помню. Она убежала слишком быстро.
– Но вы сказали, что у нее была щербинка в зубах и веснушки. И что-то было в руках. Это могло быть пляжное полотенце?
– О боже, не знаю. Я стояла недостаточно близко. На платформе были другие люди. Наверняка они ее видели.
– Мы их искали. Но никто не пришел.
– О господи! – почти стонет Рэйчел, и ее чашка стучит о блюдце – так сильно у бедняжки трясутся руки.
– У вас есть внуки, миссис Бёрд?
– О да, конечно. Шестеро.
– Сколько им лет?
– От восьми до восемнадцати.
– А девочка, которую вы видели на платформе, – ей было на вид столько же лет, сколько сейчас вашему младшему внуку?
– Да.
– Она была напуганной?
– Потерянной. Она была потерянной.
– Увидите. Это недалеко.
Мы останавливаемся у коттеджа в Хэмпстеде. Ворота увиты декоративным плющом, аккуратно подстриженные розовые кусты тянутся вдоль дорожки. Быстро пробежав по ней под мелким дождем, мы прячемся под навес над крыльцом и ждем, когда откроют дверь.
Эсмеральда Бёрд, внушительная женщина, упакованная в юбку и кардиган, оставляет нас в гостиной и отправляется звать мужа. Мы пристраиваемся на краю дивана и оглядываем комнату, заполненную вязаными декоративными наволочками, кружевными салфеточками и фотографиями упитанных внуков. Вот так выглядели гостиные, пока люди не стали закупать в Скандинавии склады, набитые лакированной сосной.
Я познакомился с четой Бёрд три года назад, в ходе первого расследования. Они пенсионеры, из тех людей, что сокращают гласные, обращаясь к полицейским, и голос которых изменяется, когда они говорят по телефону.
Миссис Бёрд возвращается. Она изменила прическу, по-другому уложив волосы. И еще сменила кардиган и вставила в уши жемчужные сережки.
– Я сейчас заварю чай.
– Спасибо, не стоит беспокоиться.
Она как будто не слышит.
– И у меня есть пирог.
В поле зрения появляется Брайан Бёрд, медлительный монстр с совершенно лысой головой и сморщенным лицом, напоминающим мятый целлофан. Он подается вперед, опираясь на костыль, и тратит, кажется, целый час на то, чтобы усесться в кресло.
В полном молчании чай заваривается, разливается, помешивается и сластится. Передаются куски фруктового пирога.
– Вы помните, когда я приходил к вам в последний раз?
– Да. Это было связано с пропавшей девочкой – той, которую мы видели на платформе.
Рэйчел переводит взгляд с миссис Бёрд на меня и снова растерянно смотрит на пожилую даму.
– Именно. Вы тогда решили, что видели Микаэлу Карлайл. Это ее мама, Рэйчел.
Пара грустно улыбается ей.
– Я хочу, чтобы вы рассказали миссис Карлайл, что видели тем вечером.
– Да, конечно, – говорит миссис Бёрд. – Но я думаю, что, скорее всего, мы ошиблись. Тот ужасный человек отправился в тюрьму. Не могу вспомнить его имя. – Она смотрит на мужа, который отвечает ей пустым взглядом.
Рэйчел обретает голос:
– Расскажите мне, что вы видели.
– На платформе, да… погодите-ка. Это было… вечером в среду. Мы ходили на «Отверженных» [100]в театр «Куинс». Я сотню раз ходила на «Отверженных». Брайан некоторые спектакли пропустил, потому что ему делали операцию на сердце. Так ведь, Брайан?
Брайан кивает.
– Почему вы думаете, что это была Микки? – спрашиваю я.
– Тогда ее фотография была во всех газетах. Мы как раз спускались по эскалатору. А она слонялась внизу.
– Слонялась?
– Да. Она выглядела немного потерянной.
– Что на ней было надето?
– Дайте-ка подумать. Уже так много времени прошло, дорогие мои. Что я вам тогда сказала?
– Брюки и куртка, – подсказываю я.
– Ах да, хотя Брайан решил, что на ней были спортивные штаны, – знаете, те, что застегиваются внизу на молнию. И на ней точно был капюшон.
– И он был поднят?
– Да.
– Значит, вы не видели ее волос: они были длинными или короткими?
– Только челку.
– И какого она была цвета?
– Темно-русая.
– Как близко вы к ней подошли?
– Брайан не мог быстро идти из-за больных ног. Я его опередила. Мы были футах в десяти. Сначала я ее не узнала. Я только заметила, что она выглядит потерянной, но не успела сложить два и два. Я ей сказала: «Тебе помочь, милая? Ты потерялась?», но она убежала.
– Куда?
– По платформе. – Она указывает куда-то мимо плеча Рэйчел и кивает. Потом подается вперед с чашкой в одной руке, нащупывает другой блюдце и соединяет их.
– Кажется, я тогда говорил с вами об очках, вы помните?
Она машинально прикасается к переносице:
– Да.
– На вас их не было.
– Нет. Хотя обычно я их не забываю.
– У девочки были проколоты уши?
– Не помню. Она убежала слишком быстро.
– Но вы сказали, что у нее была щербинка в зубах и веснушки. И что-то было в руках. Это могло быть пляжное полотенце?
– О боже, не знаю. Я стояла недостаточно близко. На платформе были другие люди. Наверняка они ее видели.
– Мы их искали. Но никто не пришел.
– О господи! – почти стонет Рэйчел, и ее чашка стучит о блюдце – так сильно у бедняжки трясутся руки.
– У вас есть внуки, миссис Бёрд?
– О да, конечно. Шестеро.
– Сколько им лет?
– От восьми до восемнадцати.
– А девочка, которую вы видели на платформе, – ей было на вид столько же лет, сколько сейчас вашему младшему внуку?
– Да.
– Она была напуганной?
– Потерянной. Она была потерянной.