Роджерс Розмари. Любовь сладка, любовь безумна

   — Сержант! Что, черт побери, тут происходит? Почему на улице толпа?
   — Прошу прощения, мой капитан! Случилась беда. Эта женщина убила одного из американских наемников. Я пытаюсь хоть что-то понять, но…
   — Мишель!
   На какой-то момент сержанту показалось, что женщина действительно безумна. Она вскочила, ошеломленно уставилась на капитана и почти взвизгнула:
   — О Боже! Мишель… это ты! Спаси меня… помоги.
   Она ринулась к ошеломленному капитану; шаль свалилась с плеч, обнажив полуголое тело, прикрытое лишь остатками дешевого платья.
   — Отпустите ее! — рявкнул капитан и схватил в объятия бьющуюся в истерике женщину. — Джинни? Джинни, я сплю?
   Это действительно ты?
   Он сорвал с себя плащ, завернул женщину, прижал к себе. Она повторяла его имя снова и снова, словно забыла остальные слова. Она — его Жинетт, потерянная и вновь обретенная. И в каком виде: полуголая, арестованная…
   Солдаты говорили все вместе, пока капитан не велел им замолчать.
   — А сейчас, — процедил он, — я желаю услышать ваши объяснения. Что эта молодая дама делает здесь, среди вас, негодяев? Что вы с ней сделали?

Часть VI
LA CORTESANA^[13]

Глава 40

   Маленький домик в испанском квартале Мехико, который Мишель нашел ей, стал для Джинни раем и убежищем после ужаса, пережитого в Сан-Луис-Потоси, — ужаса, до сих пор населявшего ее ночные кошмары. Пять дней оставался с ней Мишель, не отходя от нее, пытаясь утешить.
   — Все кончено, малышка, не думай больше об этом. Я с тобой…
   Он не мог забыть, как она выглядела той ночью: полуголая, глаза расширены от страха, молят о помощи. Подумать только, что бы случилось, опоздай он хоть на несколько минут! Его Жинетт, потерянная любовь, так храбро боровшаяся, чтобы спасти его жизнь… Через какие страшные испытания ей пришлось пройти! Мишель со взводом солдат прискакал в Мехико из осажденного Дуранго просить у Базена подкрепление.
   Даже отыскав Жинетт, он не мог остаться в Сан-Луис-Потоси и сумел только найти для нее доктора, послал за платьем и увез с собой девушку, впавшую в бессознательное состояние.
   — Я живу в доме на Торрес-Адалид, но там тебе жить нельзя. Не волнуйся, я найду тебе жилье, — пообещал Мишель.
   Друг Мишеля, Феликс, князь дю Сальм, и его жена Эгнес, американка по происхождению, — добрые, благородные люди, не задавали слишком много вопросов и предложили Джинни остановиться у них, пока Мишель не отыщет что-нибудь. Реми удалось снять маленький домик с крошечным двориком, в котором можно было отдыхать, не опасаясь любопытных глаз.
   Первую неделю Джинни боялась отпустить Мишеля от себя. Только через несколько дней она окрепла настолько, что смогла рассказать всю историю. Мишель не мог поверить, что такая молодая хрупкая женщина столько пережила.
   «Такая невинная, такая чистая, — думал он с болью. — Я собирался жениться на ней… А этот американский наемник, синеглазый бандит, взял ее силой. Таскал всюду за собой, сделал своей любовницей, и, хотя в конце концов женился, возможно из благодарности, она вообразила, что любит его.
   Он заслужил свою судьбу!» Что же касается хитрого лиса Деверо, Мишель еще расправится с ним!
   Молодой граф д'Арлинже, любимец маршала, уже успел рассказать Базену, конечно по секрету, часть истории. Мишель был разочарован, когда, возвратись в Дуранго, узнал, что полковника несколько дней назад прикончил хуаристснайпер. Ну что ж, по крайней мере Джинни будет рада услышать хорошие новости. Как там она? Мишель боялся за нее. Эгнес дю Сальм обещала присмотреть за Джинни, но у нее куча поклонников, она любит веселиться, быстро втянет Джинни в свой круг, а тогда кто знает, что может случиться.
   Жинетт — его зеленоглазая, золотоволосая сирена! Все унижения и мерзости, через которые она прошла, не состарили ее, не убили красоты. Какая женщина, какая женщина!
   Мишель, сам этого не зная, повторил слова Деверо. Первые несколько дней он был осторожен и терпелив. Как бедняжка должна ненавидеть и презирать всех мужчин! Ему придется быть очень осторожным, не отпугнуть Жинетт, дать понять, что он ее защитник и друг, никогда не пытаться взять ее силой, как бы страстно он ни желал эту женщину. И как ни странно, он желал ее больше, чем раньше, несмотря на всех мужчин, которые использовали ее, да-да, несмотря ни на что.
   Первые ночи он спал на диванчике в спальне, занимавшей весь верхний этаж домика. Лишь на третью ночь, когда она проснулась со стоном, рыдая, в ужасе озираясь, Мишель понял, что не может отнять рук от дрожавшего тела и прижимает ее к себе все крепче, шепча слова любви. Но желание затмевало все, и хотя Мишель пытался быть нежным, ласковым, не торопиться… но ничего не мог поделать с собой. Он хотел ее! Он снова нашел свою Жинетт и на этот раз не потеряет.
   Несмотря на то что она, казалось, не отвечала на ласки, Мишель не отступал и очень медленно, очень осторожно сломил ее естественное сопротивление.
   Только в ночь перед отъездом Мишеля она наконец-то отдалась ему, забыв все страхи. Он был потрясен тем, как она искусна в любви. Боже, какая страсть! Она сводила его с ума, буйная, необузданная, чувственная, совсем непохожая на тех, с кем Мишель развлекался раньше. Жинетт будет принадлежать ему, только ему, станет его любовницей, маленькой подружкой! Мишель может всюду показываться с ней на людях, даже привезти в императорский дворец в Чапультепеке и не стыдиться ни ее внешности, ни манер. И прежде чем покинуть Мехико, он позаботился о том, чтобы Джинни открыли кредит во всех модных лавках. Нельзя, чтобы она хоть в чем-нибудь нуждалась. Он пообещал вернуться через месяц и остаться в Мехико.
   Джинни плакала, провожая его, боясь отпустить:
   — О Мишель! Я так буду скучать по тебе! Жаль, что ты не можешь взять меня с собой! Приезжай поскорее!
   Несколько недель после отъезда Мишеля Джинни провела как в тумане, не в силах поверить, что она наконец в Мехико, свободна, в собственном доме с горничной и кухаркой, а в шкафу висят красивые платья. Как странно снова быть дамой, дружить с веселой, жизнерадостной Эгнес дю Сальм, которая настаивает, чтобы Джинни повсюду сопровождала ее, знакомит со своими приятелями.
   — Глупо оставаться взаперти, вы же не узница! — восклицала она. — Мишель и не ожидает этого от вас, он человек светский! И я обещала не оставлять вас одну. Я сама ужасно одинока — ни одной близкой подруги.
   Эгнес так мило хмурила брови и оттопыривала губки — она привыкла добиваться своего. Они вместе ездили в театр, посещали маскарады и балы во дворце императора и домах богатых мексиканцев. Сначала Джинни боялась, что встретит Кого-нибудь из клана Альварадо г Ортега, но Эгнес, знавшая кое-какие подробности всей истории, провела свое расследование и смело сообщила Джинни, что самые богатые асиендадо проводят это время года в своих летних дворцах.
   — Для этих задавак в Мехико слишком много людей, — хихикнула она. — Дорогая, хорошо, что вы от них избавились, они вечно смотрят на меня сверху вниз! Скучные зануды! Словно одолжение делают, что позволяют нам сражаться за них!
   Против обаяния и природного чувства юмора юной Эгнес было невозможно устоять, и Джинни стала постоянной спутницей графини. Они составляли великолепную пару — черноглазая брюнетка Эгнес и золотоволосая зеленоглазая Джинни. Их всегда окружали поклонники. Но Джинни твердила себе, что это ничего не означает, главное — она верна Мишелю. Она испытывала к нему невероятную благодарность — Мишель так добр, спас ей жизнь, она всем ему обязана. Кроме того, Мишель — нежный, нетребовательный любовник и так стремится подарить Джинни наслаждение. Джинни часто думала об их последней ночи вместе, когда ей наконец удалось отсечь прошлое и целиком отдаться чувственности, овладевшей телом.
   Но по ночам или перед рассветом кошмары по-прежнему являлись мучить Джинни. Пережитые ужасы не давали покоя. Все же иногда ей удавалось отогнать навязчивые видения, погасить заливающий душу стыд. Труднее было справиться с воспоминаниями о минутах, проведенных в объятиях Стива Моргана.
   — Женщина никогда не забывает первую любовь или первого мужчину, сделавшего ее женщиной, дорогая, — сказала Эгнес, когда Джинни пыталась объяснить причины дурного настроения. — Я прекрасно понимаю, что вы должны чувствовать к этому человеку, вашему мужу, научившему вас всему. Другой первой любви у вас не будет. Ваш Мишель… вы ведь когда-то были влюблены в него? И он нежный любовник? Чего еще может желать женщина? Гораздо лучше быть любимой, чем любить самой, тогда избежишь боли и ран. Нет, Джинни, нужно научиться жить сегодняшним днем… как я.
   Конечно, Эгнес была права… и, как всегда, практична! У Джинни не было планов на будущее — так почему бы не остаться здесь, в этой атмосфере дружелюбия и почти лихорадочного веселья!
   Джинни ощущала какое-то странное беспокойство, неясные стремления, бесцельные желания. Да, она любила Мишеля… но не влюблена в него. И с каждым днем ее окружало все больше обожателей. Теперь, когда она была свободна и независима, оказалось, что играть мужчинами так легко — ничего не стоит использовать их и заставлять плясать, словно марионеток на нитке. Джинни всегда была кокеткой, но только теперь осознала силу собственных чар. Она все бы отдала за то, чтобы вернуть Стива, но он мертв. Все случилось так внезапно, так неожиданно — она нашла настоящую любовь только для того, чтобы потерять ее навеки.
   Какая разница? — повторяла про себя Джинни. Она будет, как Эгнес, наслаждаться жизнью, получать удовольствие, пока это возможно. Завтра ничего не значит, когда не для чего жить..
   По просьбе Мишеля Джинни послушно написала длинное уклончивое письмо отцу, сообщив только, что вышла замуж за Стива Моргана.
   «Я поняла, что люблю его, и думаю, что он был тоже влюблен в меня. Он не был так порочен, как мы считали, поскольку искренне верил в Хуареса и революцию…» Она писала, что овдовела, случайно встретилась с графом д'Арлинже и теперь живет в Мехико под покровительством княгини дю Сальм.
   «…Пожалуйста, пока не Просите меня вернуться. Здесь очень весело, собрались дипломаты со всего мира, богатые люди из Кубы и Вест-Индии, и я должна забыть пережитое.
   Не волнуйтесь за меня».
   Покусав кончик пера, Джинни добавила, что не нуждается в деньгах, покойный муж оставил ей неплохое состояние. И это было правдой. Все бумаги подписаны, деньги в банке. Внезапная резкая боль пронзила сердце, когда она вспомнила, что в завещании Стив все оставил ей. Она не знала размеров его состояния, кроме того, что Стив владел ранчо где-то около Монтре.
   «Возможно, когда все будет кончено, я буду там жить, стану отшельницей. Мне ничего не нужно…»
   Джинни отослала письмо, надеясь, что отец и Соня поймут. Она хотела бы написать и дону Франсиско, помня о его доброте и сочувствии. Но что она скажет? Как объяснит случившееся? Наконец она написала Ренальдо — ведь именно он был ее настоящим другом. Джинни могла быть с ним откровенной. Она рассказала почти все, почти, потому что были вещи, ни говорить, ни думать о которых было невозможно!
   Но Джинни не скрыла подробностей о чудесном спасении и спасителе — друге юности из Франции и о том, что стала его любовницей.
   «Вы, возможно, будете шокированы, дражайший и добрейший друг, но я чувствовала себя такой униженной и запачканной, и мне было все равно, что будет впереди. Я счастлива настолько, насколько это возможно. Мишель — благородный человек и добр ко мне. Если бы вы только смогли все объяснить дону Франсиско так, чтоб он не очень расстроился, — я слишком большая трусиха, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Но хочу, чтобы вы знали правду, как бы горька она ни была».
   И детским неразборчивым почерком приписала: «Я любила его, Ренальдо! О, если бы только я могла сказать ему об этом!»
   Поскольку в стране шла война, почта работала из рук вон плохо, но Эгнес обещала переправить письма по своим каналам, хотя и предупредила, что ответа придется ждать долго.
   Но по крайней мере письма были отосланы, и Джинни стало немного легче.
   Вернувшись, граф д'Арлинже застал свою любовницу в веселом настроении и узнал, что весь город обожает ее. Джинни повсюду приглашали, и она настаивала на том, чтобы везде появляться с Мишелем. Джинни даже клялась, что была ему верна.
   — И я думала о тебе. О Мишель, обними меня. Не ревнуй, прошу, для ревности нет причин.
   Он забыл обо всем в ее объятиях, чувствуя, что теряет голову. Раньше Мишель любил ее, как мужчина любит женщину, на которой хочет жениться. Теперь она стала его любовницей — это прекрасное тело, которое так часто грязнили и унижали мужчины, принадлежало только ему. Ему ли?
   Только с ней он не думал о ревности, и чем больше брал эту женщину, тем больше желал — равной ей не было на всем свете.
   Молодой граф, один из самых завидных женихов, забыл о других женщинах, дав понять, что отныне является покровителем мадам Дюплесси, хотя ему не нравилось выбранное Джинни имя, принадлежавшее раньше знаменитой куртизанке. Но она, как обычно, только дразняще рассмеялась:
   — Почему нет? Я куртизанка. Вчера какая-то старуха прошептала своему спутнику: «Взгляни на куртизанку!» Не смотри так, мне все равно! Разве ты не счастлив оттого, что обладаешь мной?
   Да, он был счастлив и не стеснялся это признать, гордился, что его видят с Джинни. Она больше не была похожа на прежнюю Жинетт, стала совсем другой женщиной. И теперь он испытывал только одно — постоянное, мучительное желание.
   «Я помешался на ней», — мрачно думал он и снова и снова забывался в ее объятиях, не сознавая ничего, кроме наслаждения, которым она одаривала его.
   Джинни не была уверена в своих чувствах. Она любила Мишеля, да, но принимала знаки поклонения от других мужчин, гордилась сознанием своей власти над ними. Мишель бешено ревновал, хотя старался не показать этого. Когда посыльные приносили цветы и сувениры, он приходил в ярость.
   Правда, Джинни научилась шутками и смехом успокаивать его.
   Хотя граф д'Арлинже был теперь официально переведен в Мехико, Базен продолжал использовать его в качестве доверенного курьера, постоянно посылая с донесениями в города, занятые французами. Кроме того, куда бы ни ехал Базен, Мишелю приходилось отправляться с ним.
   И Джинни, не желая оставаться дома одна, принимала приглашения других, хотя везде бывала с Эгнес и никто никогда не видел ее наедине с другим мужчиной. Если Мишель упрекал ее, Джинни дулась:
   — Ты почти всегда так занят! Маршал держит тебя за мальчика на побегушках. Что же я должна делать? Бросить всех своих друзей? Ты мне не доверяешь?
   И он не мог заставить себя сказать правду.
   Как-то, когда Мишель уехал на два дня, Джинни отправилась во дворец на маскарад. Императрица Шарлотта уехала во Францию с секретной миссией к императору Луи Наполеону. Бедный император Максимилиан, ему так тоскливо! Кроме того, ходили слухи, что французские войска скоро покинут Мехико. Почему бы не повеселиться напоследок.
   Эгнес была в бесшабашном радостном настроении, уговаривала Джинни ехать на маскарад, и та, словно бросая кому-то вызов, неожиданно решила согласиться.
   — Давай всех шокируем, явимся в своем истинном обличье! Дай подумать… нашла! Ты же знаешь, все шепчутся за моей спиной, что Феликс взял меня из цирка — ну что ж, это правда, и мне ничуть не стыдно! Я надену костюм цирковой наездницы, а ты, любовь моя… — Эгнес сузила глаза, оценивающе оглядела Джинни. — Вот именно! Надеюсь, у тебя хватит мужества? Оденешься цыганкой, сколько раз тебе говорили, что выглядишь как цыганка!
   Джинни безудержно рассмеялась:
   — Ну что ж, великолепная идея! Ах, Эгнес, ты просто сумасшедшая.
   — Но ты согласна? Сделаем это?
   — Конечно! Надеюсь только, что бедный Мишель не вернется слишком рано — он никогда не позволит! Последнее время он ведет себя как настоящий муж.
   — Но он не твой муж, — лукаво заметила Эгнес. — И не имеет на тебя прав — ему давно пора понять это!

Глава 41

   Об этом маскараде говорили спустя много месяцев.
   — Какой ужасный скандал! — шептались пожилые члены общества. Остальные попросту смеялись и утверждали, что все это просто восхитительно. Какая разница по сравнению с унылыми балами Шарлотты! И конечно, как считали мужчины, дамы попросту ревновали — их скучные традиционные костюмы не шли ни в какое сравнение с платьями подруг.
   Как было решено заранее, Эгнес и Джинни приехали поздно и к тому же без мужчин. Кавалеры должны были ждать их во дворце. Джинни, закутанная в тяжелый плащ, приехала в наемном экипаже и расхохоталась, когда вооруженные до зубов французские часовые сначала отказались их пропускать.
   — Вы актеры? — спросил молодой сержант. — Но мне никто не говорил…
   — Хотите сказать — музыканты? — мило улыбнулась Эгнес, наклоняясь вперед и слегка сдвигая капюшон. — Они с нами, месье.
   — Мы всегда берем с собой музыкантов, — добавила Джинни, невинно опустив глаза.
   Сержант покраснел, узнав, кто перед ним. Ох уж эти дамы!
   Затеяли какую-то проделку, конечно! Но что он мог поделать? Пусть дворцовая стража об этом беспокоится!
   Сухо отдав честь, он отступил, пропуская дам и проклиная судьбу. Подумать только, придется всю ночь дежурить у ворот и пропустить самое интересное.
   Месье Элуан, когда-то придворный музыкант, а сейчас один из ближайших друзей Максимилиана, суетился за мраморным возвышением, готовясь к балу. Маленький бельгиец был недоволен итальянской певицей, которая должна была петь оперные арии, но что можно ожидать за такой короткий срок! Остается надеяться, что гости не будут слишком скучать. При неожиданном появлении княгини дю Сальм в сопровождении ее подруги и неизменной компаньонки мадам Дюплесси месье Элуан удивленно встрепенулся, но тут же потрясенно охнул, когда дама, сверкая черными глазами, изложила свой план. Сначала он затряс головой:
   — Нет! Нет, ни за что на свете! Что скажет князь дю Сальм? А граф?
   Но что мог поделать бедняга месье Элуан против двух решительно настроенных подруг?! Эгнес лишь нетерпеливо отмахнулась:
   — Чепуха, дорогой месье Элуан! Вы ведь знаете, как людям нравятся сюрпризы. Неужели хотите сказать, что они предпочтут целый час слушать визг сеньоры Гуччи?!
   Госта, приготовившиеся скучать, послушно расселись и только сейчас заметили, что на возвышении появились мексиканские музыканты в черных костюмах с гитарами, — не похоже на обычную программу месье Элуана!
   Все знали его вкусы — Бах и оперное пение. Но может, кто-нибудь все-таки убедил Элуана нанять танцовщицу императорского театра.
   Музыканты начали играть. Занавес открылся, и зрители одновременно потрясенно охнули. Эгнес дю Сальм, в короткой юбочке цирковой наездницы, гарцевала на породистом коне.
   Хорошо тренированное животное перебирало ногами в такт музыке; женщина, стоя на седле, ловко удерживала равновесие.
   — Алле! — внезапно воскликнула Эгнес, и великолепная арабская кобыла одним прыжком оказалась в середине бальной залы, толпа послушно расступилась перед ней. Проскакав почти до стены, лошадь замерла как вкопанная перед троном императора, и Эгнес спешилась, низко присев перед Максимилианом. Тот, немного опомнившись, разразился громким смехом; тут же, как по команде, раздались громкие аплодисменты и крики «браво».
   — Дорогая княгиня! — сухо объявил он, усаживая в кресло улыбающуюся Эгнес. — От вас всегда можно ожидать приятного сюрприза. Но где ваша прелестная подруга? Надеюсь, она нас не разочарует?
   — Просто не осмелится, сэр! — заверила Эгнес. — Считайте, что сегодняшние развлечения только начинаются.
   Занавес снова открылся, и во внезапно воцарившейся тишине музыканты заиграли зажигательный цыганский танец. Эта цыганка — с распущенными золотистыми волосами, в крестьянской блузе с глубоким вырезом и широкой красной юбке, едва доходившей до щиколоток, — она, конечно, не может быть изящной, грациозной мадам Дюплесси! Она окинула всех задорным взглядом чуть скошенных изумрудных глаз; ноги ее двигались все быстрее, юбки вихрем вздымались вокруг ног.
   Музыканты играли как обезумевшие, а Жинетт танцевала словно ангел… Хотя многие шептались, сравнивали ее с дьяволицей. Волосы, словно жгучее облачко, закрывали лицо, тело извивалось, будто ветка на ветру; настроение, казалось, менялось с каждой секундой — чувственная, страстная любовница в один момент и искусительница, манящая, соблазнительная, отвергающая — в другой.
   Синеглазый светловолосый мексиканец в национальном костюме, отороченном серебряными галунами, взметнулся на сцену и присоединился к Джинни. Медленная музыка сменилась зажигательным фанданго. Снова послышался шепот:
   — Мигель Лопес — ближайший родственник мадам Базен, друг и советник императора. Какая прекрасная пара, как танцуют! Неужели этот красивый полковник — один из ее любовников? Что сделает капитан Реми, когда узнает?!
   Джинни, тяжело дыша, зазывно улыбнулась партнеру, продолжая отступать, маня движениями рук и бедер, обещая все наслаждения на свете.
   — Маленькая дьяволица, — прошептал Мигель, когда они наконец встали лицом к лицу. — Именно это вы скрываете под бесстрастной внешностью благовоспитанной дамы?
   — А это ваше истинное лицо, полковник? — тряхнула головой Джинни, так что волосы разметались по лицу. — Любовника, а не солдата?
   — Иногда, мадам, приходится быть и тем и другим, чтобы покорить особенно желанную женщину.
   — А! Теперь вы превратились в кавалера!
   Джинни подошла совсем близко, почти касаясь его грудью, предлагая себя, прежде чем снова ускользнуть.
   Он преследовал ее; губы скривила дерзкая улыбка. Что-то в высокомерной уверенности манер этого человека напоминало ей о Стиве. Но это не Стив — всего-навсего жалкая имитация. Только Стив обладал способностью всего лишь одним прикосновением заставить ее отдаться целиком, до конца.
   — Я знаю, что вы за женщина, — прошептал Мигель Лопес, — страсть и огонь. Почему вы скрываетесь? Любой мужчина был бы счастлив обладать вами, положить к вашим ногам все состояние. Не отвергайте меня!
   — Вы ведете себя оскорбительно!
   Она сделала почти незаметный жест музыкантам, и Лопес одними губами прошептал:
   — Трусиха…
   Танец закончился традиционной позой — женщина покоряется мужчине, но вопреки всем приличиям он обнял Джинни, впился в губы страстным поцелуем.
   Джинни хищно согнула пальцы. Не будь здесь такого количества заинтересованных зрителей, она исцарапала бы Лопесу всю физиономию, дала бы пощечину этому ублюдку! Но она лишь пронзила его взглядом и беззаботно пожала плечами.
   Зрители вопили, хлопали, кричали, топали и даже свистели.
   — Пойдемте, я провожу вас к Эгнес, — предложил, кланяясь, Лопес.
   Джинни, натянуто улыбаясь, подала ему руку.
   — Могла бы ответить на поцелуй, — пробормотал он.
   — Предпочитаю, чтобы меня сначала попросили, — ледяным тоном процедила она.
   — В следующий раз — обязательно.
   Джинни не успела ответить — они оказались перед императором; она низко присела.
   — Вы были великолепны, мадам! — галантно объявил Максимилиан. — Надеюсь, вы окажете мне честь — станцуете когда-нибудь еще раз, для меня… и… может быть… мы поговорим наедине…
   Взгляд водянистых глаз не отрывался от ее груди, и Джинми с неприятным чувством вспомнила о слухах, ходивших насчет натянутых взаимоотношений императорской четы. Но выхода не было — пришлось улыбнуться и заверить, что она будет очень рада.
   Рядом оказалась Эгнес, весело щебеча, сжимая ее руки, в восторге от того, что замысел так прекрасно удался.
   — По крайней мере дали этим занудам прекрасную возможность посплетничать! Гляди, уже перешептываются!
   Мигель Лопес вернулся к своей даме, и Джинни, облегченно вздохнув, опустилась в кресло. Господи, что скажет Мишель? Он, должно быть, будет вне себя от бешенства.
   Мишель узнал обо всем через несколько часов после возвращения и, естественно, разозлился, особенно еще и потому, что Джинни оставалась на балу, танцуя и веселясь с другими гостями, до рассвета.
   — Господи! Почему ты не подумала о последствиях? Ты и Эгнес… Какое легкомыслие! Ты, должно быть, танцевала с этим полковником Лопесом — неужели не слышала о его репутации?!
   — А о моей репутации слышал? — рассерженно парировала Джинни, оскорбленная взрывом несправедливой ревности. — Недаром меня называют куртизанкой! Я твоя любовница, дорогой Мишель, — дешевая шлюха, подобранная на улице! Чего же ты ждешь от меня?
   — Джинни!
   Мишель, словно пораженный громом, уставился на нее.
   Охваченная внезапным раскаянием при виде побелевшего лица любовника, Джинни бросилась к нему:
   — О Мишель, Мишель, прости меня, я ужасная женщина и не заслуживаю твоей доброты. Я должна быть тебе благодарна, а вместо этого…
   Ей показалось, что Мишель хочет ударить ее, но он только схватил ее за плечи с такой силой, что пальцы впивались в кожу.
   — Не желаю твоей благодарности! — взорвался он, удивляясь, почему Джинни не испугалась и не попыталась отстраниться. — О Жинетт, Жинетт! — пробормотал он. — Неужели не видишь, я безумно влюблен в тебя и мне все равно, что было раньше… Но я схожу с ума от ревности…
   — Прости, Мишель, — тихо повторила она, — я не хотела этого… Прости, не знаю, что на меня находит иногда, но я тебе не изменяла!