Страница:
Алекса чувствовала, как его губы опаляют ее виски, лоб, щеки, уголки рта. В этих поцелуях была такая фальшивая нежность, особенно если учесть, что он продолжал плотно держать ее запястья и грубо стискивал их всякий раз, когда она пыталась вырваться; причем она чувствовала, что ему ничего не стоит сломать их. Почти всхлипывая от ярости и досады, она принудила себя к тому, чтобы не требовать, а умолять его отпустить ее на свободу.
— Не надо! Пожалуйста… Неужели того, что ты уже сделал, еще недостаточно? Ты, вероятно, и так уже погубил мою репутацию — ведь именно в этом и состояло твое намерение, когда ты силой притащил меня сюда? Теперь ты что, должен продолжать и дальше измываться надо мной, чтобы удовлетворить извращенные наклонности своей натуры? Ты всегда был жесток по отношению ко мне! Неужели тебе доставляет удовольствие мучить беззащитную женщину? Это одна из ваших характерных особенностей, которыми отличаетесь вы, виконт, и тот из Дэмеронов, чей титул вы надеетесь когда-нибудь унаследовать!
Алекса почувствовала, каким удивительно напряженным стало его тело — впрочем, это ей не столько помогло, сколько испугало, — а в конце своих сердитых речей могла бы поклясться, что услышала, как засвистело меж стиснутых зубов его яростное дыхание, прежде чем он начал говорить, и говорить таким неожиданно мягким тоном, что это лишь преисполнило ее дурными предчувствиями:
— Так ты думаешь, что Ньюбери и я очень похожи, не так ли? Я нахожу это очень любопытным… Довольно занятно, что ты знаешь так много и все еще так мало. Черт побери!
Последнее яростное восклицание заставило Алексу вздрогнуть, а в следующее мгновение она, споткнувшись, отступила назад, поскольку он отпустил ее так внезапно, что она бы наверняка упала, если бы не почувствовала за своей спиной дерево. Ей хотелось бежать, и она знала, что надо бежать, но он все еще стоял перед ней достаточно близко, так что она даже могла ощущать жар его тела. Усилием воли она принудила себя оставаться на месте, слушая то, что он говорил, едва сдерживая ненависть.
— Если бы ты имела хоть какое-то представление обо всех этих различных видах боли, оскорблениях и унижениях, которые могут быть причинены одним человеческим существом другому во имя того, что называется «удовольствием», то не думаю, что ты посмела бы упрекать меня своими лицемерными жалобами и притворным хныканьем за мою жестокость, как сделала это тогда, когда захотела задеть меня за живое. Я понимаю, что существуют некоторые женщины, которым по-настоящему нравится такое обращение. Но неужели тебе это тоже нужно, чтобы получить удовольствие? Может быть, мне следовало стегать тебя, вместо того чтобы целовать? Или применить хлыст, прежде чем я овладел тобой первый раз — девственной шлюхой! Кто бы этого ожидал? Если бы вы сохранили свою девственность подольше, то могли бы получить за нее ту непомерную цену, которую сами и назначили, милейшая леди Трэйверс! А если бы я нашел тебя после того, как ты убежала на следующее утро, то едва ли удержался бы, чтобы не избить, — и какое бы море удовольствия доставил тебе этим! В самом деле, теперь, когда ты сама подала мне эту мысль…
— Остановись! Я не хочу ничего больше слышать! — Алекса непроизвольно закрыла уши ладонями, чтоб только прервать звуки этого тягучего саркастического голоса и не воспринимать больше всех этих слов. Но, несмотря на это, она услышала его грубый, издевательский смех и то, что он сказал, отсмеявшись:
— Нет? Вот уж не думал, что леди, отданную в публичный дом, можно чем-то удивить или шокировать! Но возможно, ты набралась какого-то неприятного опыта с момента нашей последней встречи, не говоря, разумеется, об утрате мужа и обретении богатства?
— Нет! — произнесла Алекса. — Нет, я больше здесь не останусь, позволяя тебе терзать себя таким образом! — И с внезапным возбуждением, порожденным отчаянием, она метнулась, как загнанное в угол животное, и, неприятно удивив Николаса, нырнула под ветки дерева и бросилась бежать, не заботясь об окружающей темноте и не разбирая дороги.
— Алекса!
Сердитый звук его голоса, первый раз позвавшего ее по имени, заставил лишь подобрать юбки повыше и помчаться еще быстрее, продираясь через кустарники, которые рвали ее шелковые чулки, и больно ударяясь ногами о камни. Если бы только удалось убежать и от него, и от его угрозы, и от той муки, о которой он ей напоминает! В первый раз она поняла, что значит чувствовать себя не охотником, а добычей — когда теряешь голову от ужаса при мысли о том, что бежишь слишком медленно и преследователь уже настигает; когда боишься оглянуться назад, ощущая его за своей спиной.
Бежать, бежать, бежать! Это слово колотилось в ее мозгу в такт с биениями пульса в висках и молотящими ударами сердца. Она уже почти не сознавала, что делает, и двигалась чисто инстинктивно.
Почувствовав на своей талии руку, которая с силой потянула ее назад, Алекса невольно вскрикнула от ужаса и постаралась освободиться:
— Нет, нет! Отпустите меня, отпустите!
— Если ты перестанешь извиваться, как дикая кошка, тогда я отпущу тебя! Что это на тебя нашло? Если бы я тебя вовремя не поймал, ты угодила бы прямо в ручей, ты, глупая, маленькая…
Поскольку обе руки были нужны ему для того, чтобы сдерживать ее нападки, остается единственный способ прекратить ее истерику, мрачно подумал Николас и, нагнувшись, закрыл ее рот поцелуем. Она удивительная стерва и мегера, вдобавок к тому прирожденная шлюха. Ему следовало хорошенько проучить ее, при всех сделав вид, что никогда раньше не встречал ее. Но нет же, черт побери его собственную слабость, он поддался чувствам и привел ее в сад, чтобы целовать ее мягкие, продажные, лживые губы еще и еще!
— Должно быть, я выгляжу ужасно! — через какое-то время произнесла Алекса. — Но нужно сказать, что и вы тоже хороши! Как мы теперь покажемся на людях? Они, наверное, ждут на террасе, когда мы вернемся…
— Через другой вход. Как ты думаешь, королева и принц Альберт еще там?
— Не знаю, — задумчиво сказала Алекса, — но я уверена, что леди Элен уже сгорает от любопытства.
— То же самое можно сказать и о лорде Чарльзе, я полагаю, не говоря уже об остальных твоих поклонниках. Я счастлив, что дуэли ныне не в моде.
Знакомая язвительная нотка вновь появилась в голосе Николаса, но Алекса сделала вид, что не заметила этого, и как ни в чем не бывало продолжала:
— Я не думаю, что мне так же легко удастся избежать неприятных последствий, как и вам, поскольку я не мужчина. Вы получите только непристойные комментарии от своих друзей, а меня, без сомнения, будут считать падшей женщиной. — Она засмеялась. — Меня спасет только то обстоятельство, что я богата. И я могу жить где хочу и делать что хочу, не заботясь больше об условностях!
— Я и не знал, что ты когда-то заботилась о них, — сухо сказал Николас. — Плавание в обнаженном виде под луной, посещение борделей для развлечения…
— Прекрати, пока ты снова не стал отвратительным и я опять тебя не возненавидела!
Алекса намеревалась и дальше идти в обнимку с ним, потому что последний поцелуй как-то сблизил их, но теперь она постаралась освободиться от его объятий. Но он взял ее за упрямо вздернутый подбородок и повернул ее лицо к себе:
— Мне действительно удалось сделать так, чтобы ты перестала меня ненавидеть хотя бы на несколько минут? Ты должна сказать, как мне удалось совершить это чудо, для того чтобы я еще раз смог повторить его.
Только после того как он снова поцеловал ее и они пошли дальше, Алекса решила спросить его, куда он ведет ее на этот раз.
— Должно быть, уже очень поздно. О Господи! — с запоздалым раскаянием воскликнула Алекса, подумав о том, что ее уже, наверное, давно ищут. Алекса представила себе реакцию окружающих, когда она предстанет перед ними в таком виде… Нет, к этому она еще не готова.
Несмотря на внешнюю браваду, Алекса невольно подалась назад, заметив впереди мерцающие огни.
— Может быть, мне лучше сразу поехать домой. Ты можешь сказать всем, что я упала в обморок и ты решил отвезти меня домой. Я не думаю, что я…
— Мы вернемся в дом через боковую дверь, которая ведет прямо в комнаты для гостей, — сказал Николас, не обращая внимания на ее предложение. — Мы приведем там себя в порядок, а потом присоединимся к остальным гостям, сделав вид, что мы уже давно вернулись в дом через другую дверь, а все это время провели в гостевых комнатах. Или ты предпочитаешь изобразить головную боль, из-за которой ты будешь вынуждена полежать еще некоторое время?
Глава 33
— Не надо! Пожалуйста… Неужели того, что ты уже сделал, еще недостаточно? Ты, вероятно, и так уже погубил мою репутацию — ведь именно в этом и состояло твое намерение, когда ты силой притащил меня сюда? Теперь ты что, должен продолжать и дальше измываться надо мной, чтобы удовлетворить извращенные наклонности своей натуры? Ты всегда был жесток по отношению ко мне! Неужели тебе доставляет удовольствие мучить беззащитную женщину? Это одна из ваших характерных особенностей, которыми отличаетесь вы, виконт, и тот из Дэмеронов, чей титул вы надеетесь когда-нибудь унаследовать!
Алекса почувствовала, каким удивительно напряженным стало его тело — впрочем, это ей не столько помогло, сколько испугало, — а в конце своих сердитых речей могла бы поклясться, что услышала, как засвистело меж стиснутых зубов его яростное дыхание, прежде чем он начал говорить, и говорить таким неожиданно мягким тоном, что это лишь преисполнило ее дурными предчувствиями:
— Так ты думаешь, что Ньюбери и я очень похожи, не так ли? Я нахожу это очень любопытным… Довольно занятно, что ты знаешь так много и все еще так мало. Черт побери!
Последнее яростное восклицание заставило Алексу вздрогнуть, а в следующее мгновение она, споткнувшись, отступила назад, поскольку он отпустил ее так внезапно, что она бы наверняка упала, если бы не почувствовала за своей спиной дерево. Ей хотелось бежать, и она знала, что надо бежать, но он все еще стоял перед ней достаточно близко, так что она даже могла ощущать жар его тела. Усилием воли она принудила себя оставаться на месте, слушая то, что он говорил, едва сдерживая ненависть.
— Если бы ты имела хоть какое-то представление обо всех этих различных видах боли, оскорблениях и унижениях, которые могут быть причинены одним человеческим существом другому во имя того, что называется «удовольствием», то не думаю, что ты посмела бы упрекать меня своими лицемерными жалобами и притворным хныканьем за мою жестокость, как сделала это тогда, когда захотела задеть меня за живое. Я понимаю, что существуют некоторые женщины, которым по-настоящему нравится такое обращение. Но неужели тебе это тоже нужно, чтобы получить удовольствие? Может быть, мне следовало стегать тебя, вместо того чтобы целовать? Или применить хлыст, прежде чем я овладел тобой первый раз — девственной шлюхой! Кто бы этого ожидал? Если бы вы сохранили свою девственность подольше, то могли бы получить за нее ту непомерную цену, которую сами и назначили, милейшая леди Трэйверс! А если бы я нашел тебя после того, как ты убежала на следующее утро, то едва ли удержался бы, чтобы не избить, — и какое бы море удовольствия доставил тебе этим! В самом деле, теперь, когда ты сама подала мне эту мысль…
— Остановись! Я не хочу ничего больше слышать! — Алекса непроизвольно закрыла уши ладонями, чтоб только прервать звуки этого тягучего саркастического голоса и не воспринимать больше всех этих слов. Но, несмотря на это, она услышала его грубый, издевательский смех и то, что он сказал, отсмеявшись:
— Нет? Вот уж не думал, что леди, отданную в публичный дом, можно чем-то удивить или шокировать! Но возможно, ты набралась какого-то неприятного опыта с момента нашей последней встречи, не говоря, разумеется, об утрате мужа и обретении богатства?
— Нет! — произнесла Алекса. — Нет, я больше здесь не останусь, позволяя тебе терзать себя таким образом! — И с внезапным возбуждением, порожденным отчаянием, она метнулась, как загнанное в угол животное, и, неприятно удивив Николаса, нырнула под ветки дерева и бросилась бежать, не заботясь об окружающей темноте и не разбирая дороги.
— Алекса!
Сердитый звук его голоса, первый раз позвавшего ее по имени, заставил лишь подобрать юбки повыше и помчаться еще быстрее, продираясь через кустарники, которые рвали ее шелковые чулки, и больно ударяясь ногами о камни. Если бы только удалось убежать и от него, и от его угрозы, и от той муки, о которой он ей напоминает! В первый раз она поняла, что значит чувствовать себя не охотником, а добычей — когда теряешь голову от ужаса при мысли о том, что бежишь слишком медленно и преследователь уже настигает; когда боишься оглянуться назад, ощущая его за своей спиной.
Бежать, бежать, бежать! Это слово колотилось в ее мозгу в такт с биениями пульса в висках и молотящими ударами сердца. Она уже почти не сознавала, что делает, и двигалась чисто инстинктивно.
Почувствовав на своей талии руку, которая с силой потянула ее назад, Алекса невольно вскрикнула от ужаса и постаралась освободиться:
— Нет, нет! Отпустите меня, отпустите!
— Если ты перестанешь извиваться, как дикая кошка, тогда я отпущу тебя! Что это на тебя нашло? Если бы я тебя вовремя не поймал, ты угодила бы прямо в ручей, ты, глупая, маленькая…
Поскольку обе руки были нужны ему для того, чтобы сдерживать ее нападки, остается единственный способ прекратить ее истерику, мрачно подумал Николас и, нагнувшись, закрыл ее рот поцелуем. Она удивительная стерва и мегера, вдобавок к тому прирожденная шлюха. Ему следовало хорошенько проучить ее, при всех сделав вид, что никогда раньше не встречал ее. Но нет же, черт побери его собственную слабость, он поддался чувствам и привел ее в сад, чтобы целовать ее мягкие, продажные, лживые губы еще и еще!
— Должно быть, я выгляжу ужасно! — через какое-то время произнесла Алекса. — Но нужно сказать, что и вы тоже хороши! Как мы теперь покажемся на людях? Они, наверное, ждут на террасе, когда мы вернемся…
— Через другой вход. Как ты думаешь, королева и принц Альберт еще там?
— Не знаю, — задумчиво сказала Алекса, — но я уверена, что леди Элен уже сгорает от любопытства.
— То же самое можно сказать и о лорде Чарльзе, я полагаю, не говоря уже об остальных твоих поклонниках. Я счастлив, что дуэли ныне не в моде.
Знакомая язвительная нотка вновь появилась в голосе Николаса, но Алекса сделала вид, что не заметила этого, и как ни в чем не бывало продолжала:
— Я не думаю, что мне так же легко удастся избежать неприятных последствий, как и вам, поскольку я не мужчина. Вы получите только непристойные комментарии от своих друзей, а меня, без сомнения, будут считать падшей женщиной. — Она засмеялась. — Меня спасет только то обстоятельство, что я богата. И я могу жить где хочу и делать что хочу, не заботясь больше об условностях!
— Я и не знал, что ты когда-то заботилась о них, — сухо сказал Николас. — Плавание в обнаженном виде под луной, посещение борделей для развлечения…
— Прекрати, пока ты снова не стал отвратительным и я опять тебя не возненавидела!
Алекса намеревалась и дальше идти в обнимку с ним, потому что последний поцелуй как-то сблизил их, но теперь она постаралась освободиться от его объятий. Но он взял ее за упрямо вздернутый подбородок и повернул ее лицо к себе:
— Мне действительно удалось сделать так, чтобы ты перестала меня ненавидеть хотя бы на несколько минут? Ты должна сказать, как мне удалось совершить это чудо, для того чтобы я еще раз смог повторить его.
Только после того как он снова поцеловал ее и они пошли дальше, Алекса решила спросить его, куда он ведет ее на этот раз.
— Должно быть, уже очень поздно. О Господи! — с запоздалым раскаянием воскликнула Алекса, подумав о том, что ее уже, наверное, давно ищут. Алекса представила себе реакцию окружающих, когда она предстанет перед ними в таком виде… Нет, к этому она еще не готова.
Несмотря на внешнюю браваду, Алекса невольно подалась назад, заметив впереди мерцающие огни.
— Может быть, мне лучше сразу поехать домой. Ты можешь сказать всем, что я упала в обморок и ты решил отвезти меня домой. Я не думаю, что я…
— Мы вернемся в дом через боковую дверь, которая ведет прямо в комнаты для гостей, — сказал Николас, не обращая внимания на ее предложение. — Мы приведем там себя в порядок, а потом присоединимся к остальным гостям, сделав вид, что мы уже давно вернулись в дом через другую дверь, а все это время провели в гостевых комнатах. Или ты предпочитаешь изобразить головную боль, из-за которой ты будешь вынуждена полежать еще некоторое время?
Глава 33
Разумеется, что после всего произошедшего были неизбежны и слухи, и самые смелые суждения на тему о том, насколько хорошо и как давно знали друг друга виконт Эмбри и богатая вдова леди Трэйверс. Но разве не странно, рассуждали за чаем и деликатесными сандвичами, что так много людей видели, как эта пара оставила бальный зал и, совершенно не таясь, спустилась вниз полюбоваться парком, но никто не мог вспомнить, что видел их возвращающимися обратно?
— Я заметила, что Эмбри танцевал со старшей из дочерей Дэмерона, кажется, леди Элен, не так ли? Но это было, разумеется, до того!
— По-моему, леди Трэйверс не появлялась в самом начале вечера, а потом мы уже собирались уезжать и только ждали свои экипажи. Последний раз я видела ее с молодым сыном Атертона, виконтом Дирингом. Он явно ухаживал за вдовушкой.
— И Аделина позволяет это?
— Ну, моя дорогая, леди Трэйверс была представлена Аделине и не получила от нее ни одного из ее знаменитых выговоров. Все, разумеется, ждали этого, и вы даже не можете себе представить, как были удивлены!..
— Я была удивлена еще больше, когда услышала, что все Ньюбери снизошли до того, что были почти милыми! А это, вы сами признаете, совершенно необычно!
Аделина, вдова маркиза Ньюбери, знала обо всех этих сплетнях и обо всех задаваемых по этому поводу коварных вопросах, поскольку давно уже завела себе эту привычку — знать все то, что она могла бы использовать в качестве пикантной новости или информации Подобно пауку, она плела свою паутину с помощью старых друзей и знакомых, общаясь с ними лишь постольку, поскольку они могли быть ей полезны. Причем она сама всегда презирала пускаемые ею в оборот сплетни, от которых презрительно отстранялась, принимая собственные решения быстро и четко, без всяких сомнений в своей правоте. Но ныне она первый раз оказалась в затруднительном положении, и мысль об этом заставляла ее раздраженно ходить по комнате перед открытым окном, выходившим на площадь, из которого был виден дом, находящийся напротив, — дом, принадлежавший тому самому созданию, которое и было причиной ее нынешнего невеселого состояния духа.
Старая маркиза громко фыркнула: леди Трэйверс, подумать только! Если бедный Джон перед смертью успел впасть в старческое слабоумие, чтобы вообразить себе, что его собственное имя и богатство смогут превратить эту девчонку в достойную для нее соперницу, то очень жаль, что он теперь не может убедиться в своем заблуждении. Он и прежде заблуждался на свой счет, даже после того как сам уже перестал быть мужчиной. При этом воспоминании она презрительно скривила рот. Полный идиот! Ведь, кроме него, всегда существовало множество других мужчин, и она это поняла достаточно рано. Она начала заводить себе любовников лишь для собственного удовольствия и лишь тогда, когда сама этого хотела. И ни один из них даже не подозревал, как легко она подчиняла их своей воле и заставляла служить своим желаниям.
Но прошлое — это только прошлое, а теперь следует заняться вдовой бедного Джона, прежде чем ее намеки перерастут в угрозы и она сумеет учинить какой-нибудь ужасный скандал — а именно в этом, без сомнения, и состояло ее главное намерение, тем более если сэр Джон был ее наставником.
Может ли она оказаться ее внучкой? Это уже не имело значения, да и почему бы могло иметь? Кевин был всегда романтически настроенным и слабовольным человеком, страстно увлекавшимся поэзией, Байроном и женщинами. Еще в детстве он был вечно хныкающим и льнущим ребенком, которого она откровенно ненавидела; он и стал именно таким мужчиной, каким она ожидала его увидеть. Пусть даже она нетерпимо относилась к его женитьбе на этой глупой молодой француженке, но могла бы не обращать на это внимания, если бы он не усложнил одну свою глупость другой, заимев от нее дочь; а затем, по примеру Байрона последовав в Грецию, в типичной для себя манере ухитрился попасть в плен, вместо того чтобы быть убитым. Оттуда он слал ей письма с просьбой о выкупе, над которыми она только смеялась, рвала их и кидала в огонь, мечтая, чтобы «радушие» турок хоть чему-то его научило и он бы стал смотреть на жизнь более реально. Но затем… Ах, этот проклятый рок! Эмбри, ее сильный, блестящий сын, доставил ей такое огорчение, умерев и сделав тем самым Кевина единственным уцелевшим наследником.
Перед окном находился стол, и Аделина, внезапно почувствовав предательскую слабость в ногах, присела за него, с горечью подумав о своем проклятом возрасте. Черт бы побрал это дряхлое тело, заставляющее признать то, что отказывался признавать разум! Ее пальцы задумчиво играли ножом для разрезания бумаг, отточенным намного острее, чем необходимо. Только Кевин мог производить на свет дочерей, притом что его самого превратили в девушку турки, которые предпочитали наслаждаться любовью именно с юношами. Зато он, по крайней мере, был готов выполнять все ее требования, после того как вернулся назад. И он согласился со всем, что она говорила ему по поводу его жены и ребенка, — и даже с той трагической судьбой, которую она готовила для них, ничего не оставив на долю случая. Дочери Кевина ни о чем не следовало знать — к этому времени она должна была быть благополучно выдана замуж за какого-нибудь плантатора и рожать собственных детей. Для устройства всего этого имелось достаточно денег — и до сих пор регулярные взносы переводились на счет Мартина Ховарда. Теперь это, разумеется, следовало прекратить. Аделина вспомнила слова девушки, которые она услышала от нее ночью на балу у Сазерлендов: «Мне говорили, что я похожа на свою бабушку, которую называли ведьмой». О да, она ей припомнит это словечко тоже!
Все еще играя ножом для разрезания бумаг, вдовая маркиза нахмурила брови. Надо от нее избавиться — и как можно быстрее, хотя и осторожно. Жаль, что этого не произошло прошлой ночью, но зато имеются и другие варианты. Мадам Оливье — прекрасная тетушка. Знает ли о ней племянница? Но чем поражен ее внук Чарльз — самой этой женщиной или ее удивительным состоянием? А вот Николас… О, на сегодняшний день только он оставался для нее загадкой, он и его отношения с леди Трэйверс. Но если между ними имелись какие-то отношения, то она это обязательно обнаружит с помощью тех людей, к услугам которых уже прибегала прежде, когда ей требовалось кого-то выследить. А что с Кевином? Почему бы и нет? В ее руках самое грозное оружие — Чарльз, или Кевин, или оба? А что касается Николаса, то ему следует жениться на Элен как можно скорее, так, чтобы и она сама, и всевозможные сплетники поскорее забыли, как открыто и презрительно он пренебрег ею на том злополучном балу. Действительно, следует объявить об их помолвке на балу в честь Элен, который будет устроен в этом доме. Из столь многих запутанных ситуаций предстоит найти выход!
Старая маркиза все еще сидела у окна, когда заметила, что к дому напротив, который так много занимал ее мысли последнее время, подъехал один из принадлежавших его владелице экипажей. Ага! Значит, она наконец решилась выехать в свет, не так ли? Ну что ж, самое время!
Почти то же самое с легкой долей иронии леди Марджери говорила Алексе за день до этого:
— Моя дорогая, это на тебя так не похоже — прятаться от всех этих проблем. И твое оправдание в виде легкой лихорадки не сможет служить тебе достаточно долго, если только ты не решишься заявить, что у тебя чахотка. Выберись из дома и посети хотя бы меня, если уж тебе наскучили прогулки в парке, и мы еще что-нибудь придумаем.
У леди Марджери была замечательная, добрая душа, и она, разумеется, права, подумала Алекса, усаживаясь на бархатные подушки экипажа. Довольно ей трусливо прятаться в своем убежище — этому нет оправданий, тем более что это все равно не спасало от собственных мыслей.
— О моя леди! За всю свою жизнь я еще не видела такого количества писем и визиток! А сколько цветов и корзин с фруктами, сколько джентльменов и дам приходят и спрашивают вас… Даже мистер Боулз вынужден был согласиться со мной, что он ничего подобного не видел прежде! — Бриджит произносила это почти благоговейно, каждый день принося Алексе наверх все эти карточки и письма. И каждый день среди них была та, тисненная золотом визитка, которой она так боялась, хотя и начинала привыкать и к ней, и к сопровождавшим ее кроваво-красным розам. «Ньюбери» — только и читала она на этой карточке, прежде чем бросить ее в огонь, а розы отдать Бриджит. И каждый раз она содрогалась, вспоминая все, что узнала о нем, и то, как неожиданно странно они встретились.
Причем это воспоминание всегда начиналось с Николаса Дэмерона, виконта Эмбри, о котором бы ей лучше вообще не думать. Теперь между ними существовало чисто физическое, чувственное влечение, которое ни один из них не мог отрицать и которое являлось самой действенной причиной, почему им следовало держаться подальше друг от друга. Он, по крайней мере, сделал это ясным, когда «спас» ее в той ужасной ситуации, в которую сам же необдуманно вовлек; оставшуюся часть вечера не только не посвятил Элен, но еще вздумал при этом избегать Алексу. Он был ей ненавистен, и именно таким она старалась его вспоминать: хотя и помог привести в порядок волосы и платье, но многословно уверял при этом, что у него имеется подруга, занимающая очень удобные комнаты, куда они смогут незаметно проскользнуть; при этом она вовсе не будет возражать, если Алекса воспользуется ее гребнями и; другими туалетными принадлежностями. Она! И ведь он точно знал, где находится потайной вход и то, что дверь не будет заперта. Лишь усилием воли Алекса тогда сдержалась от язвительных комментариев по поводу того, что он даже не позаботился скрыть свое знание всех этих подробностей.
Именно он предложил, чтобы они покинули эту комнату по отдельности, причем он выйдет первым, чтобы убедиться в отсутствии нежелательных свидетелей. И все, что он сделал после этого, — так это лишь, приоткрыв дверь, сунул голову обратно в комнату и сказал ей, где только что видел леди Марджери. После этого он уже, видимо, счел себя выполнившим все свои обязанности и перестал заботиться о ней — а ведь она могла потеряться в этом дворце!
Разве она знала, каким огромным и гулким окажется Стафорд-Хаус, как много в нем комнат и пересекающихся коридоров? Не прошло и нескольких минут, как она обнаружила, что безнадежно заблудилась и ей никогда не найти дороги в бальный зал, если только не повезет наткнуться на слугу или какого-нибудь гостя.
Какое облегчение она почувствовала, когда наконец услышала отдаленные звуки музыки! Она даже на мгновение откинула голову назад и закрыла глаза, прислушиваясь к собственной дрожи, а затем несколько раз глубоко вздохнула. Ей показалось, что она слышит какие-то голоса, а потому поспешно устремилась вперед, задержавшись лишь перед двойными дверями, которые, как она помнила, должны были вести в бальный зал. Ее охватило внезапное чувство ужаса, когда она представила себе море лиц, обращенных в ее сторону, которые будут внимательно изучать каждое ее движение, когда она вдруг появится одна. Что она ответит им?
Внезапный звук, похожий то ли на приглушенный всхлип, то ли на шорох открываемой и закрываемой двери, заставил Алексу нервно оглядеться вокруг, словно она была кошкой, попавшей в непривычные обстоятельства. И как передать ее чувства, когда она обнаружила себя лицом к лицу с отцом — маркизом Ньюбери! И как странно, что, несмотря на охватившее ее в тот момент инстинктивное желание броситься бежать подальше от его каменно-голубых глаз, скользнувших по ней без всякого выражения, она еще помнила все подробности его неожиданного появления и все детали его туалета — от малиново-золотого парчового жилета до бриллиантовых пуговиц на его кружевной крахмальной манишке и бриллиантовой же булавки в галстуке.
— Простите меня, если я вас испугал, но я не ожидал…
Алекса, наверное, отступила немного назад, потому что оказалась прямо под газовым светильником, и ей показалось, что теперь его пристальный взор приковывают ее волосы, причем он смотрел на них так странно, что она занервничала еще больше и с трудом смогла произнести несколько ответных слов.
— Я… я отлучилась на минутку и имела глупость заблудиться, так что боюсь…
— Мы еще не были формально представлены друг другу, но зато ваш муж являлся одним из моих близких друзей. Ведь им был сэр Джон Трэйверс, не так ли? А я Ньюбери.
Теперь, спустя некоторое время после этого, легко было придумать варианты ответа, но тогда она хотела сказать: «Я — Алекса, ваша дочь от вашей законной жены Виктория».
Но эти ее слова прозвучали бы безнадежно мелодраматично, особенно учитывая обстоятельства их неожиданного столкновения. Что делать, случай застал ее врасплох. Она лишь слегка кивнула головой, словно считая это достаточным, и все, что она могла бы сказать, так и осталось несказанным, поскольку в этот момент растворились обе двери и в коридор хлынула толпа дам в поисках комнат для отдыха, которые были приготовлены специально для гостей, желающих освежиться. По тем взглядам, которые они бросали на нее и маркиза, моментально угадывались выводы, которые они при этом делали, а одна обильно украшенная драгоценностями матрона прошла так близко от нее, что не преминула сказать:
— А, вот вы где, дорогая леди Трэйверс! А я только что говорила леди Марджери, как вы прошли в сад вместе с…
Ее фальшивый смешок был прерван маркизом, который своим спокойным, холодным тоном сказал, что имел честь показать леди Трэйверс комнату гобеленов, пока они разговаривали о ее покойном муже, который был его близким другом. После этого Алексе уже не осталось иного выхода, как принять предложенную им руку и вместе с ним войти в главный зал.
Ньюбери! При этом воспоминании Алекса слегка задрожала, несмотря даже на теплую, не по сезону, погоду. По какой-то странной причине ее нервировали и сам маркиз, и его странные поступки. Он преследовал ее своими визитками и розами кроваво-красного цвета, но преследовал как-то холодно и безразлично. Почему? Алекса подумала, что теперь уже достаточно разбирается в мужчинах, а потому может предположить причину его холодности в отсутствии у него сексуальных желаний; так что если он так усердно оказывает ей внимание, то этому должна быть иная причина.
Экипаж медленно катил по улицам, запруженным толпами людей, шум уличного движения был просто невыносимым, а потому обитатели нескольких других экипажей отметили болезненный вид бедной леди Трэйверс. Она была такой бледной! И еще ей, по-видимому, хотелось спать, несмотря на весь этот грохот. После всех этих жалостных замечаний леди приступали к обсуждению последних сплетен о леди Трэйверс и ее многочисленных воздыхателях. Виконт Диринг, казалось, до недавнего времени имел преимущество, пока на сцене не появился Эмбри. Ньюбери (эта холоднокровная рыба!), как предполагалось, каждый день посылал цветы, в то время как бедная леди Айрис притворялась, что ничего об этом не знает, а вдовая маркиза действительно пригласила леди Трэйверс на бал, который она даст в честь старшей дочери Ньюбери! После этого все принялись добывать подобные приглашения, жадно желая стать свидетелями всего происходящего и узнать обо всем из первых рук.
Алексе вовсе не хотелось спать, хотя она и держала свои глаза прикрытыми, но только для того, чтобы не тратить время на улыбки и раскланивания со знакомыми, чьи экипажи ехали рядом, и сосредоточиться на своих дальнейших планах. Обхватив руками колени, она думала о Ньюбери — о человеке, который наслаждался, заставляя женщин страдать. А что, если он и раньше знал, кто она такая и какую большую угрозу представляет для его карьеры, репутации, семьи? О Боже, нет! Алекса думала обо всем этом с большой усталостью. Так много возможностей, и она уже столько раз упускала их одну за другой — и почему бы этому не повториться снова? Все, до чего она сейчас додумалась, составляла очевидная мысль, — если она представляет большую опасность для них, то и они, в свою очередь, могут быть для нее очень опасны. Но разве не об этом ее многократно предупреждали? Нет, ей не следует верить никому из них, даже Чарльзу, который всегда был так неизменно любезен и приветлив с нею. И уж, разумеется, нельзя доверять Николасу, которого ежедневно призывают в дом маркизы, через площадь от ее собственного дома, где все еще живет Элен; и при этом он ни разу не заехал к ней, Алексе, хотя бы из вежливости, и не оставил ей своей визитки. Нет, разумеется, она не должна видеться с ним, строго напомнила себе Алекса. Точнее, она не должна допустить еще одной встречи с ним.
Она беззвучно и горько рассмеялась — по всей вероятности, именно он и старая ведьма уже строят планы, как избавиться от нее! Зачем только она согласилась танцевать с Николасом!
…Но ведь он позаботился, чтобы она благополучно вернулась в дом, и даже старался быть с ней достаточно любезным! И он не имел права бросать на нее те мрачные, презрительные взгляды только потому, что она сочла себя обязанной один раз потанцевать с Ньюбери!
— Я заметила, что Эмбри танцевал со старшей из дочерей Дэмерона, кажется, леди Элен, не так ли? Но это было, разумеется, до того!
— По-моему, леди Трэйверс не появлялась в самом начале вечера, а потом мы уже собирались уезжать и только ждали свои экипажи. Последний раз я видела ее с молодым сыном Атертона, виконтом Дирингом. Он явно ухаживал за вдовушкой.
— И Аделина позволяет это?
— Ну, моя дорогая, леди Трэйверс была представлена Аделине и не получила от нее ни одного из ее знаменитых выговоров. Все, разумеется, ждали этого, и вы даже не можете себе представить, как были удивлены!..
— Я была удивлена еще больше, когда услышала, что все Ньюбери снизошли до того, что были почти милыми! А это, вы сами признаете, совершенно необычно!
Аделина, вдова маркиза Ньюбери, знала обо всех этих сплетнях и обо всех задаваемых по этому поводу коварных вопросах, поскольку давно уже завела себе эту привычку — знать все то, что она могла бы использовать в качестве пикантной новости или информации Подобно пауку, она плела свою паутину с помощью старых друзей и знакомых, общаясь с ними лишь постольку, поскольку они могли быть ей полезны. Причем она сама всегда презирала пускаемые ею в оборот сплетни, от которых презрительно отстранялась, принимая собственные решения быстро и четко, без всяких сомнений в своей правоте. Но ныне она первый раз оказалась в затруднительном положении, и мысль об этом заставляла ее раздраженно ходить по комнате перед открытым окном, выходившим на площадь, из которого был виден дом, находящийся напротив, — дом, принадлежавший тому самому созданию, которое и было причиной ее нынешнего невеселого состояния духа.
Старая маркиза громко фыркнула: леди Трэйверс, подумать только! Если бедный Джон перед смертью успел впасть в старческое слабоумие, чтобы вообразить себе, что его собственное имя и богатство смогут превратить эту девчонку в достойную для нее соперницу, то очень жаль, что он теперь не может убедиться в своем заблуждении. Он и прежде заблуждался на свой счет, даже после того как сам уже перестал быть мужчиной. При этом воспоминании она презрительно скривила рот. Полный идиот! Ведь, кроме него, всегда существовало множество других мужчин, и она это поняла достаточно рано. Она начала заводить себе любовников лишь для собственного удовольствия и лишь тогда, когда сама этого хотела. И ни один из них даже не подозревал, как легко она подчиняла их своей воле и заставляла служить своим желаниям.
Но прошлое — это только прошлое, а теперь следует заняться вдовой бедного Джона, прежде чем ее намеки перерастут в угрозы и она сумеет учинить какой-нибудь ужасный скандал — а именно в этом, без сомнения, и состояло ее главное намерение, тем более если сэр Джон был ее наставником.
Может ли она оказаться ее внучкой? Это уже не имело значения, да и почему бы могло иметь? Кевин был всегда романтически настроенным и слабовольным человеком, страстно увлекавшимся поэзией, Байроном и женщинами. Еще в детстве он был вечно хныкающим и льнущим ребенком, которого она откровенно ненавидела; он и стал именно таким мужчиной, каким она ожидала его увидеть. Пусть даже она нетерпимо относилась к его женитьбе на этой глупой молодой француженке, но могла бы не обращать на это внимания, если бы он не усложнил одну свою глупость другой, заимев от нее дочь; а затем, по примеру Байрона последовав в Грецию, в типичной для себя манере ухитрился попасть в плен, вместо того чтобы быть убитым. Оттуда он слал ей письма с просьбой о выкупе, над которыми она только смеялась, рвала их и кидала в огонь, мечтая, чтобы «радушие» турок хоть чему-то его научило и он бы стал смотреть на жизнь более реально. Но затем… Ах, этот проклятый рок! Эмбри, ее сильный, блестящий сын, доставил ей такое огорчение, умерев и сделав тем самым Кевина единственным уцелевшим наследником.
Перед окном находился стол, и Аделина, внезапно почувствовав предательскую слабость в ногах, присела за него, с горечью подумав о своем проклятом возрасте. Черт бы побрал это дряхлое тело, заставляющее признать то, что отказывался признавать разум! Ее пальцы задумчиво играли ножом для разрезания бумаг, отточенным намного острее, чем необходимо. Только Кевин мог производить на свет дочерей, притом что его самого превратили в девушку турки, которые предпочитали наслаждаться любовью именно с юношами. Зато он, по крайней мере, был готов выполнять все ее требования, после того как вернулся назад. И он согласился со всем, что она говорила ему по поводу его жены и ребенка, — и даже с той трагической судьбой, которую она готовила для них, ничего не оставив на долю случая. Дочери Кевина ни о чем не следовало знать — к этому времени она должна была быть благополучно выдана замуж за какого-нибудь плантатора и рожать собственных детей. Для устройства всего этого имелось достаточно денег — и до сих пор регулярные взносы переводились на счет Мартина Ховарда. Теперь это, разумеется, следовало прекратить. Аделина вспомнила слова девушки, которые она услышала от нее ночью на балу у Сазерлендов: «Мне говорили, что я похожа на свою бабушку, которую называли ведьмой». О да, она ей припомнит это словечко тоже!
Все еще играя ножом для разрезания бумаг, вдовая маркиза нахмурила брови. Надо от нее избавиться — и как можно быстрее, хотя и осторожно. Жаль, что этого не произошло прошлой ночью, но зато имеются и другие варианты. Мадам Оливье — прекрасная тетушка. Знает ли о ней племянница? Но чем поражен ее внук Чарльз — самой этой женщиной или ее удивительным состоянием? А вот Николас… О, на сегодняшний день только он оставался для нее загадкой, он и его отношения с леди Трэйверс. Но если между ними имелись какие-то отношения, то она это обязательно обнаружит с помощью тех людей, к услугам которых уже прибегала прежде, когда ей требовалось кого-то выследить. А что с Кевином? Почему бы и нет? В ее руках самое грозное оружие — Чарльз, или Кевин, или оба? А что касается Николаса, то ему следует жениться на Элен как можно скорее, так, чтобы и она сама, и всевозможные сплетники поскорее забыли, как открыто и презрительно он пренебрег ею на том злополучном балу. Действительно, следует объявить об их помолвке на балу в честь Элен, который будет устроен в этом доме. Из столь многих запутанных ситуаций предстоит найти выход!
Старая маркиза все еще сидела у окна, когда заметила, что к дому напротив, который так много занимал ее мысли последнее время, подъехал один из принадлежавших его владелице экипажей. Ага! Значит, она наконец решилась выехать в свет, не так ли? Ну что ж, самое время!
Почти то же самое с легкой долей иронии леди Марджери говорила Алексе за день до этого:
— Моя дорогая, это на тебя так не похоже — прятаться от всех этих проблем. И твое оправдание в виде легкой лихорадки не сможет служить тебе достаточно долго, если только ты не решишься заявить, что у тебя чахотка. Выберись из дома и посети хотя бы меня, если уж тебе наскучили прогулки в парке, и мы еще что-нибудь придумаем.
У леди Марджери была замечательная, добрая душа, и она, разумеется, права, подумала Алекса, усаживаясь на бархатные подушки экипажа. Довольно ей трусливо прятаться в своем убежище — этому нет оправданий, тем более что это все равно не спасало от собственных мыслей.
— О моя леди! За всю свою жизнь я еще не видела такого количества писем и визиток! А сколько цветов и корзин с фруктами, сколько джентльменов и дам приходят и спрашивают вас… Даже мистер Боулз вынужден был согласиться со мной, что он ничего подобного не видел прежде! — Бриджит произносила это почти благоговейно, каждый день принося Алексе наверх все эти карточки и письма. И каждый день среди них была та, тисненная золотом визитка, которой она так боялась, хотя и начинала привыкать и к ней, и к сопровождавшим ее кроваво-красным розам. «Ньюбери» — только и читала она на этой карточке, прежде чем бросить ее в огонь, а розы отдать Бриджит. И каждый раз она содрогалась, вспоминая все, что узнала о нем, и то, как неожиданно странно они встретились.
Причем это воспоминание всегда начиналось с Николаса Дэмерона, виконта Эмбри, о котором бы ей лучше вообще не думать. Теперь между ними существовало чисто физическое, чувственное влечение, которое ни один из них не мог отрицать и которое являлось самой действенной причиной, почему им следовало держаться подальше друг от друга. Он, по крайней мере, сделал это ясным, когда «спас» ее в той ужасной ситуации, в которую сам же необдуманно вовлек; оставшуюся часть вечера не только не посвятил Элен, но еще вздумал при этом избегать Алексу. Он был ей ненавистен, и именно таким она старалась его вспоминать: хотя и помог привести в порядок волосы и платье, но многословно уверял при этом, что у него имеется подруга, занимающая очень удобные комнаты, куда они смогут незаметно проскользнуть; при этом она вовсе не будет возражать, если Алекса воспользуется ее гребнями и; другими туалетными принадлежностями. Она! И ведь он точно знал, где находится потайной вход и то, что дверь не будет заперта. Лишь усилием воли Алекса тогда сдержалась от язвительных комментариев по поводу того, что он даже не позаботился скрыть свое знание всех этих подробностей.
Именно он предложил, чтобы они покинули эту комнату по отдельности, причем он выйдет первым, чтобы убедиться в отсутствии нежелательных свидетелей. И все, что он сделал после этого, — так это лишь, приоткрыв дверь, сунул голову обратно в комнату и сказал ей, где только что видел леди Марджери. После этого он уже, видимо, счел себя выполнившим все свои обязанности и перестал заботиться о ней — а ведь она могла потеряться в этом дворце!
Разве она знала, каким огромным и гулким окажется Стафорд-Хаус, как много в нем комнат и пересекающихся коридоров? Не прошло и нескольких минут, как она обнаружила, что безнадежно заблудилась и ей никогда не найти дороги в бальный зал, если только не повезет наткнуться на слугу или какого-нибудь гостя.
Какое облегчение она почувствовала, когда наконец услышала отдаленные звуки музыки! Она даже на мгновение откинула голову назад и закрыла глаза, прислушиваясь к собственной дрожи, а затем несколько раз глубоко вздохнула. Ей показалось, что она слышит какие-то голоса, а потому поспешно устремилась вперед, задержавшись лишь перед двойными дверями, которые, как она помнила, должны были вести в бальный зал. Ее охватило внезапное чувство ужаса, когда она представила себе море лиц, обращенных в ее сторону, которые будут внимательно изучать каждое ее движение, когда она вдруг появится одна. Что она ответит им?
Внезапный звук, похожий то ли на приглушенный всхлип, то ли на шорох открываемой и закрываемой двери, заставил Алексу нервно оглядеться вокруг, словно она была кошкой, попавшей в непривычные обстоятельства. И как передать ее чувства, когда она обнаружила себя лицом к лицу с отцом — маркизом Ньюбери! И как странно, что, несмотря на охватившее ее в тот момент инстинктивное желание броситься бежать подальше от его каменно-голубых глаз, скользнувших по ней без всякого выражения, она еще помнила все подробности его неожиданного появления и все детали его туалета — от малиново-золотого парчового жилета до бриллиантовых пуговиц на его кружевной крахмальной манишке и бриллиантовой же булавки в галстуке.
— Простите меня, если я вас испугал, но я не ожидал…
Алекса, наверное, отступила немного назад, потому что оказалась прямо под газовым светильником, и ей показалось, что теперь его пристальный взор приковывают ее волосы, причем он смотрел на них так странно, что она занервничала еще больше и с трудом смогла произнести несколько ответных слов.
— Я… я отлучилась на минутку и имела глупость заблудиться, так что боюсь…
— Мы еще не были формально представлены друг другу, но зато ваш муж являлся одним из моих близких друзей. Ведь им был сэр Джон Трэйверс, не так ли? А я Ньюбери.
Теперь, спустя некоторое время после этого, легко было придумать варианты ответа, но тогда она хотела сказать: «Я — Алекса, ваша дочь от вашей законной жены Виктория».
Но эти ее слова прозвучали бы безнадежно мелодраматично, особенно учитывая обстоятельства их неожиданного столкновения. Что делать, случай застал ее врасплох. Она лишь слегка кивнула головой, словно считая это достаточным, и все, что она могла бы сказать, так и осталось несказанным, поскольку в этот момент растворились обе двери и в коридор хлынула толпа дам в поисках комнат для отдыха, которые были приготовлены специально для гостей, желающих освежиться. По тем взглядам, которые они бросали на нее и маркиза, моментально угадывались выводы, которые они при этом делали, а одна обильно украшенная драгоценностями матрона прошла так близко от нее, что не преминула сказать:
— А, вот вы где, дорогая леди Трэйверс! А я только что говорила леди Марджери, как вы прошли в сад вместе с…
Ее фальшивый смешок был прерван маркизом, который своим спокойным, холодным тоном сказал, что имел честь показать леди Трэйверс комнату гобеленов, пока они разговаривали о ее покойном муже, который был его близким другом. После этого Алексе уже не осталось иного выхода, как принять предложенную им руку и вместе с ним войти в главный зал.
Ньюбери! При этом воспоминании Алекса слегка задрожала, несмотря даже на теплую, не по сезону, погоду. По какой-то странной причине ее нервировали и сам маркиз, и его странные поступки. Он преследовал ее своими визитками и розами кроваво-красного цвета, но преследовал как-то холодно и безразлично. Почему? Алекса подумала, что теперь уже достаточно разбирается в мужчинах, а потому может предположить причину его холодности в отсутствии у него сексуальных желаний; так что если он так усердно оказывает ей внимание, то этому должна быть иная причина.
Экипаж медленно катил по улицам, запруженным толпами людей, шум уличного движения был просто невыносимым, а потому обитатели нескольких других экипажей отметили болезненный вид бедной леди Трэйверс. Она была такой бледной! И еще ей, по-видимому, хотелось спать, несмотря на весь этот грохот. После всех этих жалостных замечаний леди приступали к обсуждению последних сплетен о леди Трэйверс и ее многочисленных воздыхателях. Виконт Диринг, казалось, до недавнего времени имел преимущество, пока на сцене не появился Эмбри. Ньюбери (эта холоднокровная рыба!), как предполагалось, каждый день посылал цветы, в то время как бедная леди Айрис притворялась, что ничего об этом не знает, а вдовая маркиза действительно пригласила леди Трэйверс на бал, который она даст в честь старшей дочери Ньюбери! После этого все принялись добывать подобные приглашения, жадно желая стать свидетелями всего происходящего и узнать обо всем из первых рук.
Алексе вовсе не хотелось спать, хотя она и держала свои глаза прикрытыми, но только для того, чтобы не тратить время на улыбки и раскланивания со знакомыми, чьи экипажи ехали рядом, и сосредоточиться на своих дальнейших планах. Обхватив руками колени, она думала о Ньюбери — о человеке, который наслаждался, заставляя женщин страдать. А что, если он и раньше знал, кто она такая и какую большую угрозу представляет для его карьеры, репутации, семьи? О Боже, нет! Алекса думала обо всем этом с большой усталостью. Так много возможностей, и она уже столько раз упускала их одну за другой — и почему бы этому не повториться снова? Все, до чего она сейчас додумалась, составляла очевидная мысль, — если она представляет большую опасность для них, то и они, в свою очередь, могут быть для нее очень опасны. Но разве не об этом ее многократно предупреждали? Нет, ей не следует верить никому из них, даже Чарльзу, который всегда был так неизменно любезен и приветлив с нею. И уж, разумеется, нельзя доверять Николасу, которого ежедневно призывают в дом маркизы, через площадь от ее собственного дома, где все еще живет Элен; и при этом он ни разу не заехал к ней, Алексе, хотя бы из вежливости, и не оставил ей своей визитки. Нет, разумеется, она не должна видеться с ним, строго напомнила себе Алекса. Точнее, она не должна допустить еще одной встречи с ним.
Она беззвучно и горько рассмеялась — по всей вероятности, именно он и старая ведьма уже строят планы, как избавиться от нее! Зачем только она согласилась танцевать с Николасом!
…Но ведь он позаботился, чтобы она благополучно вернулась в дом, и даже старался быть с ней достаточно любезным! И он не имел права бросать на нее те мрачные, презрительные взгляды только потому, что она сочла себя обязанной один раз потанцевать с Ньюбери!