Роджерс Розмари. Оковы страсти

   «Испанец», — она вспомнила слова Чарльза Лоуренса, сказанные тогда, давным-давно, в Коломбо. В этот момент перед ней был не чопорный английский лорд, а только гордый, мстительный испанец с оскаленными белыми зубами, едва сдерживаемой яростью и зловещим пламенем, казалось, вырывавшимся из ноздрей, каким она его помнила прежде. Она также прекрасно помнила и этот мягкий горловой звук его голоса, неприятно напоминавший низкое рычание загнанной черной пантеры, готовящейся к прыжку.
   — А я в самом деле тебя использовал? Ну тогда извини, потому что мне вспоминается совсем иное, можно даже сказать, прямо противоположное! Я помню, что получил тебя — или использовал тебя, если тебе так больше нравится, — в первый и единственный раз в том борделе, известном как храм Венеры; и ты назначила мне такую чрезмерную цену за свою удивительную девственность, которую я тем не менее заплатил! И я также прекрасно помню, что пришел туда вовсе не затем, чтобы найти тебя и потом использовать, а совсем с другими целями. Я находился там в полубессознательном состоянии под действием гашиша и всем был доволен, пока меня не побеспокоила своим вторжением жрица Венеры, которая — как это вскоре выяснилось — желала использовать меня! Мне следует продолжить?
   — Нет! — резко отозвалась Алекса, стыдясь того, что краска бросилась ей в лицо. — Нет, я не желаю вспоминать ни о чем неприятном и вовсе не собираюсь заключать с тобой мнимую помолвку только для того, чтобы ты мог спасти лицо, как говорят китайцы!
   Произнеся эту вызывающую фразу, она почувствовала неизмеримое облегчение, услышав, что экипаж остановился и голос лакея сказал, что они наконец приехали. Это же самое чувство облегчения позволило ей повернуться к лорду Эмбри и вежливо сказать, что ее экипаж всецело находится в его распоряжении и он может приказать доставить себя куда ему угодно.
   — Спасибо тебе, моя радость, но что дальше? Я думаю, что нам еще многое надо обсудить и решить.

Глава 35

   Уже после всего этого было легко говорить самой себе, что следовало бы быть настороже, тем более что его слова звучали так, словно бы он их откусывал. Удивительно, почему она не ударила его, не стала бороться, не закричала и не позвала на помощь, когда он имел дерзость прошептать, что доставит ее прямо на диван, поднял на руки и понес по ступенькам ее дома мимо оторопевших слуг и бедного мистера Боулза.
   — Если ты предпочитаешь спасти лицо, как говорят китайцы, моя дорогая Алекса, тогда сделай так, чтобы они подумали, что ты в обмороке.
   Где-то там, в глубине своего сознания, она понимала, что, как бы там ни было, он не откажется от своего намерения. И, тем не менее, даже когда он вошел в дом и спросил Бриджит, где находится комната ее госпожи, она все еще по-настоящему и не подозревала, какое чудовищное, из ряда вон выходящее дело он задумал совершить. Ее даже не насторожило, как строго он приказал Бриджит оставаться за дверью и не входить в комнату:
   — Вы меня поняли? А если вы и ваш дворецкий имеете хоть какую-то каплю здравого смысла, то и остальным слугам прикажете убираться вон и оставаться внизу, пока их не позовут.
   — Но… Но, милорд! Если с моей леди что-то случилось, то ее надо осмотреть.
   — Я сам осмотрю вашу леди. А если вам требуется что-то сказать остальным слугам, скажите им, что мы обсуждаем планы нашей ближайшей помолвки и будущей свадьбы и не хотим, чтобы нам мешали, понятно?
   Он бросил ее на постель, прямо на расшитое парчовое покрывало, причем сделал это так же небрежно, как тогда, когда он бросил ее в Индийский океан, не заботясь, утонет она или выплывет. На глазах у Алексы, распростертой на покрывале, он запер на засов дверь, а затем спокойно повернулся и посмотрел на нее с тем выражением лица, которое ей никогда не нравилось, которому она никогда не доверяла и которое никогда не желала видеть. Она крепко зажмурила глаза и повторила себе несколько раз, что это только кошмарный сон, ничего больше. И уж тем более этого не могло случиться с ней — богатой леди Трэйверс — в это время дня, да еще в цивилизованной стране. А потому, когда она откроет свои глаза снова, то лишь рассмеется своему собственному разыгравшемуся воображению.
   — Ты можешь держать свои глаза открытыми или закрытыми — мне это безразлично. И ты сама можешь снять это ужасное пурпурное платье, которое на тебе надето, а также эти проклятые нижние юбки и корсет — если только не предпочитаешь, чтобы именно я проделал все это! В любом случае, моя русалка, я обнажу тебя для того, чтобы использовать, как я уже делал это и тогда, и позже. И я использую тебя во всех видах и всеми способами, которыми только сочту нужным, — слышишь ты это, девственная шлюха? Ведь ты хочешь, чтобы мужчина с тобой обращался именно так?
   Пурпурная тафта, разрываемая его руками, издала такой громкий звук, что Алекса вздрогнула. Он срывал с нее нижние юбки, вынуждая поворачиваться, а она только стискивала зубы, заставляя себя не кричать и не умолять его о пощаде. Но ей пришлось вздрогнуть еще раз — от прикосновения холодной стали ножа, которым он разрезал ее корсет. И, тем не менее, даже это не заставило ее открыть глаза и начать сопротивляться.
   Она лежала неподвижно, слушая звуки своего и его дыхания, а затем постель подалась под тяжестью его тела и он лег на Алексу. Открыть глаза теперь для нее означало признание всего того, что он с ней делает, а потому она лишь плотнее сжимала веки, безвольно разметав в разные стороны руки и ноги, словно отдающаяся проститутка, ощущая лишь холод и пустоту в душе. Но все ее сознание буквально взывало к нему продолжать делать это, поскольку его действия раскрепощали ее духовно и физически, освобождали от ужаса и испуга перед тем чувственным, физиологическим влечением, которое она к нему испытывала все это время, испытывает до сих пор и будет испытывать всегда. Но, Боже, почему же он ничего не делает?
   Алекса на мгновение приоткрыла глаза и тут же закрыла их вновь, заметив его кривую усмешку, которая была ей так хорошо знакома.
   — Ты напоминаешь мне языческую жертву, которая ждет своей очереди, — сухо заметил Николас. — Что мне следовало бы сделать с самого начала — так это приковать тебя цепями к скале и оставить для какого-нибудь бедного, ни о чем не подозревающего дракона, чтобы он попытался овладеть тобой!
   — Должно ли все это означать, что теперь ты уже не собираешься насиловать меня? К чему тогда были все эти усилия и потуги?
   Она успела заметить легкую судорогу его губ, прежде чем он сумел отпарировать ее колкое замечание.
   — Нет, почему же, я просто пытаюсь отдышаться. Ты, видишь ли, оказалась не слишком легкой. Возможно, тебе следует отказаться от пудингов.
   — О! — воскликнула Алекса, приподнимаясь на постели и садясь прямо. — Это уже невыносимо. Ты презренный тип!
   — Ты уже говорила это прежде и довольно часто. А сама ты надоедливая маленькая дрянь!
   Она еще успела произнести «нет», прежде чем подверглась дикой и яростной атаке его губ, которые после непродолжительной борьбы заставили разжаться ее собственные губы; в то же время его руки начали проводить жадное исследование всех изгибов и впадин ее тела… потом это стали делать его губы и язык, которые задерживались и смаковали самые чувствительные места. И тогда она тоже позволила себе коснуться его там, где всегда хотела это сделать, и поцеловать его… И так продолжалось до тех пор, пока он не взял ее под мышки и не положил на себя — и вновь они приникли жадными губами друг к другу. Постепенно движения мускулистого мужского тела все убыстрялись и убыстрялись, и она тоже отвечала им все более резкими, отчетливыми и сильными толчками, начиная задыхаться и покрываться потом, — и вдруг издала стон, наклонилась к его плечу и вся отдалась какому-то извержению, возносившему ее к блаженным небесам.
   Она могла бы остаться там в качестве звезды, но почему же тогда не сделала этого? «Иди и лови падающую звезду» — так, кажется, писал Джон Донн. Почему звезды обязательно должны падать? Может быть, в этом повинно вращение Земли? А может, она была вовсе не звездой, а метеором, и не одним, а двумя, тремя… впрочем, больше, бесконечно больше! Улыбаясь самой себе, Алекса присела на постели, потянулась, а затем вновь откинулась на подушки, широко разметав руки и отдавшись своему воображению.
   — Бриджит, я, наверное, посплю еще немного. Но ты непременно разбуди меня к семи, слышишь? Разумеется, если только лорд Эмбри не явится раньше.
   — Да, миледи, я не забуду об этом, обещаю.
   «Неужели я действительно произнесла все эти слова? О Боже, наверное, я в самом деле сошла с ума, да и он тоже сумасшедший». Повернувшись на живот, Алекса зарыла голову в подушки и рассердилась. Дура! Неужели он говорил ей хоть что-нибудь о любви? Нет, только о выгоде и удобствах. И чему только так долго пыталась научить ее тетя Хэриет! Логика и разум всегда должны преобладать над эмоциями, и ей следовало об этом помнить. Подумать только, как внезапно все это произошло… Предположим, что он уже все о ней знает и понял, какую угрозу она может представлять. Возможно, что это было частью их плана — приручить Алексу и заставить ее молчать, а они пока решат, что можно предпринять в отношении ее. И если он действительно зашел так далеко, что готов жениться на ней, что это может означать и от чего он вынужден будет отказаться? Возможно, что через год, самое большее через два, с ней произойдет какой-нибудь несчастный случай, который избавит их и от нее, и от той угрозы, которую она для них представляет. Все это уже описано в одном из романов Вальтера Скотта, и там нечто подобное произошло с бедной Эми Робсерт. А если они будут женаты, то он станет владельцем всего ее имущества — денег, собственности да и тела в придачу! И она окажется полностью в его власти, точнее, в их власти. Ее бабушка очень хорошо знает, кто такая «леди Трэйверс» и что она собой представляет. Разумеется, от нее нужно будет избавиться, даже если Элен для этого придется год или два подождать себе мужа — богатого и преуспевающего вдовца!
   Купаясь в ванне, благоухающей ароматами эфирного мыла и розового масла, Алекса расслабилась до такой степени, что едва не заснула снова. Волосы были стянуты на затылке, а потому она прислонилась к краю ванны и закрыла глаза, сознавая, что ее преданная Бриджит не даст ей заснуть окончательно. Между ее тяжелых, полных грудей лежал перстень с печаткой, прикрепленный к золотой цепочке; его подарил Николас Дэмерон, виконт Эмбри, и он был настолько подобен тому, который Кевин Дэмерон однажды вручил Виктории Бувард, что Алекса не смогла сдержать дрожи и запоздалых раздумий.
   — О да, я полагаю, что это обычай, а потом я куплю тебе обычное обручальное кольцо. Ты не сможешь надеть это на палец, но, может быть, у тебя найдется золотая цепочка, чтобы носить его на ней? — Он был уже полуодет, когда подошел к ней и положил этот тяжелый перстень между ее грудей. А она все еще витала в каком-то восхитительном облаке удовлетворенности, а потому почти не обратила внимания на это кольцо, наблюдая за Эмбри.
   — А что предполагается сделать потом? Куда ты собираешься? Я, видишь ли, не могу вспомнить, согласилась ли выйти за тебя замуж. Я еще должна решиться, чтобы…
   — Любимая, ты можешь заодно решиться и на нашу помолвку, поскольку это будет идеальный компромисс. Подумай о леди Актон и герцогине Атертон, не говоря уже о твоих собственных слугах, которые тоже любят посплетничать, я уверен. А что касается всего остального, я надеюсь, ты не начнешь задавать вопросы именно сейчас? Мне советовали взять в жены Элен, поскольку она уже готова к тому, чтобы быть максимально понимающей женой, а это способен оценить любой мужчина.
   — Элен! Почему бы тебе не найти компромисс с ней? И я надеюсь, что ты сможешь убедиться, насколько понимающей женой она может стать!
   В этот момент, вспомнила Алекса, он наклонился и поцеловал ее, заставив замолчать, в то время как сам ухитрялся шептать в перерывах между поцелуями, что отнюдь не все способен понять, а потому задушит ее и застрелит любого мужчину, которого с ней застанет. О Боже! Что она тогда подумала? Играет ли он с ней в какую-то тайную игру или — может быть, это и есть самое страшное — идет той же дорогой, что и Кевин Дэмерон, который сначала обольстил ее мать, а затем бросил ее? Ну уж нет, дочь Виктории не позволит проделать это с собой так же легко!
   Запах роз преследовал ее повсюду даже после того, как она надела свое новое платье с очень смелым вырезом на груди, позволявшим носить ее изумрудное ожерелье.
   Бриджит была так расстроена, что почти надулась:
   — Но, мэм! Я надеюсь, вы никуда не собираетесь выходить этим вечером? Вы еще как следует не отдохнули, а завтра вам предстоит бал. А что, если появится лорд Эмбри и будет спрашивать вас?
   Алекса в ответ только закружилась в своем шелковом платье бронзового цвета с золотыми кружевными оборками, улыбаясь при этом:
   — Если лорд Эмбри найдет время зайти, ну что ж, тогда скажи ему, что я отправилась к леди Фентон играть в карты, а оттуда скорее всего поеду в Челси, к Карлейлам, если только не будет слишком поздно, или в Креморн-гарден, если только у нас образуется достаточно отважная компания. Ему не составит особого труда найти меня, если он этого пожелает.
   Аромат роз сопровождал ее и внизу, пока она спускалась по ступеням, поскольку в холле стояли две большие серебряные вазы с темно-красными букетами, а между ними лежал серебряный поднос, заваленный визитками и конвертами. Отдавая приказание немедленно выкинуть эти розы, Алекса услышала, что сказал мистер Боулз, придав своему голосу самый безразличный оттенок:
   — Лорд Диринг уже здесь и дожидается вас, миледи.
   — Позвольте! Но вы уже совершенно забыли, что сами разрешили мне сопровождать вас к леди Фентон на карточную партию.
   — А, тогда очень хорошо. Я действительно забыла об этом, но очень рада, что не забыли вы, — терпеть не могу идти через толпу одна. — Алекса с улыбкой повернула к нему голову, а затем огляделась по сторонам и добавила: — Но я еще более рада, что вы сопровождаете меня сейчас, во время моего первого визита в Креморн-гарден, хотя я думаю, что здесь и вполовину не так страшно и опасно, как расписывают. — Ее голос звучал слегка напряженно, лорд Чарльз заметил это и слегка пожал ей локоть.
   — Как вы можете в этом разбираться, когда сами так невинны? Что вы можете понимать в зле, когда сами так доверчивы, а именно этим качеством вы восхитили меня больше всего во время нашей первой встречи. Я помню, как мы танцевали с вами и катались верхом, помню все наши беседы, особенно те, которые мы вели по-французски. И если б вы только знали, как я страдал с тех пор, думая о том, что могло бы быть, если бы я не был одурманен наркотиками! Леди Трэйверс, Алекса…
   — Николас рассказывал, насколько бесчестны были ваши намерения: ведь вы хотели заполучить девственницу, однако вскоре устали бы от нее и потребовали бы себе другую, — простодушно сказала Алекса, с облегчением заметив, что лорд Чарльз, который был близок к тому, чтобы заключить ее в объятия, бессильно опустил руки и взглянул на нее со смешанным чувством обиды и презрения.
   — Он говорил вам такое? После всего, что он мне наговорил о вас, его инсинуации…
   — А он говорил вам о том, чего добился, заняв ваше место? Ведь он тем не менее оставил меня девственницей. Так что, побеспокоился он упомянуть об этом? — спросила Алекса прерывающимся голосом, забыв свои прежние опасения и отдаляясь от толпы остальных знакомых, с которыми они прибыли сюда от Карлейлов. — Меня совершенно не волнует, что он сказал или хитроумно оставил несказанным, — безразличным тоном добавила она и двинулась было в сторону, когда почувствовала, что лорд Чарльз удержал ее за локоть.
   — Если вы настолько честны, что действительно испытываете те чувства, которые только что выразили, то, ради Бога, объясните мне, почему вы согласились выйти за него замуж? Как он ухитрился принудить вас к этому? Я поклялся самому себе, что буду хранить молчание, поскольку мотивы, которые мною движут, могут быть неправильно поняты; но теперь — из-за вас — я не могу больше сдерживаться. Будьте осторожны. Будьте всегда начеку. К несчастью, имеются такие люди, для которых деньги — это все, особенно если им платят по высшей ставке.
   Алекса посмотрела ему в глаза, а затем медленно и недоверчиво сказала:
   — Вы говорили мне, что Эмбри не нуждается в деньгах! В таком случае, я думала…
   — Моя бабушка выплачивает ему щедрое содержание, а потому он льстит ей и во всем подчиняется ее диктату. Это все, что он имеет и будет иметь до тех пор, пока та неприятная история, в которую он влип в Калифорнии, не будет забыта и он не сможет благополучно вернуться туда. Сам я уверен, что для этого потребуются долгие годы.
   — О какой неприятной истории вы говорите? Что-нибудь очень скверное?
   — Это было…
   Лорд Чарльз заколебался и, казалось, с трудом подбирал слова, а Алекса нетерпеливо удивлялась, почему он вдруг замолчал, до тех пор пока не услышала голос, который любезно вмешался в разговор откуда-то из-за ее спины:
   — Это было худшее из всех преступлений, не правда ли, Чарльз? Убийство. Фактически меня обвинили в убийстве собственной жены.

Глава 36

   — Как ты смел действовать подобным образом, как будто бы я являюсь твоей собственностью? — Алекса задыхалась от ярости, переходя почти на шепот: — Я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой униженной! И бедный Чарльз — мы только… Он только пытался…
   — Я довольно легко могу вообразить, что было на уме у твоего «бедного Чарльза», когда он пытался убедить тебя в моем предательстве и вероломстве! — Лорд Эмбри отвечал таким же разъяренным тоном, вцепившись в ее запястье и волоча за собой раздраженную и упирающуюся Алексу. Его глаза, попав в полоску света от газового фонаря, вспыхнули зловещим зеленым огнем, как у бенгальского тигра. — Один из темных альковов или одну из тех уютных комнат, которые сдаются всем желающим! Именно это он бы и предложил, если бы только был в тебе уверен. Не ради такого ли приключения ты пришла сегодня в Креморн-гарден?
   — Ты обо всех судишь по себе, низкий и подлый человек! А в своих действиях я не подотчетна ни тебе, ни кому-либо иному! Да ты слышишь меня, черт бы тебя подрал? — Эти фразы стремительно вырывались наружу в промежутках между глубокими и частыми вздохами. — Я никогда не выйду за тебя замуж! Я отказываюсь обручаться с тобой! Отпусти меня, ты… убийца!
   Он остановился так внезапно, что, если бы одновременно с этим не отпустил ее онемевшее запястье, она непременно налетела бы прямо на него. Более того, он почти отпихнул ее назад, так что она едва не потеряла равновесия, прислонившись спиной к шероховатой ограде мирно журчащего фонтана. Все эти действия казались ей следствием ее запальчивых слов, а потому она не сразу увидела двоих крепких мужчин, которые возникли неизвестно откуда и преградили им дорогу. Словно беседуя, один из них сказал:
   — Сдается мне, Джимми, что эта хорошенькая леди звала на помощь.
   — Она попала в беду, не так ли, Берт? И я бы сказал, что наша христианская обязанность откликнуться на ее призыв.
   — Я бы еще добавил при этом, что, когда маленькая леди говорит «нет» настоящему джентльмену, не стоит волочить ее помимо воли! Конечно, только в том случае, если имеется разница между джентльменом и франтом.
   — Берт прав. Сейчас джентльмен извинится и уберется прочь, не так ли, Берт? А затем мы поможем ее светлости благополучно вернуться назад, к ее друзьям.
   — А что произойдет, если вам придется иметь дело с джентльменом? — Голос Николаса был вкрадчивым и почти ласковым, но в нем послышались такие нотки, что Алекса невольно передернула плечами, словно почувствовав внезапный холод. Он стоял на тропинке, широко расставив ноги, и по его безмятежному внешнему виду нельзя было понять, насколько он напряжен и буквально вибрирует внутри, как дикий зверь, готовый в любой момент прыгнуть и только ожидающий малейшего повода для этого.
   Пока они разговаривали, оба этих человека стали незаметно приближаться с двух сторон, причем у одного из них оказалась в руке дубина!
   — Нет никакой необходимости… — заговорила Алекса почти спокойным тоном, который она умела придать своему голосу в нужный момент, но ее тут же прервал короткий и ужасный смех Николаса:
   — Очевидно, моя радость, эти джентльмены вознамерились стать твоими рыцарями! Значит, нам осталось только сразиться на поединке во имя твоей непостоянной благосклонности! Она довольно дорого стоит, предупреждаю вас, галантные рыцари! Но если вы или кто-то другой, кто платит вам за вашу галантность этим вечером, готов выложить необходимую сумму, тогда вам придется обратиться к мадам Оливье по поводу этой леди, которой вы причиняете сейчас неприятности!
   Каждое из этих обдуманных слов причиняло Алексе нестерпимую боль и бросало то в жар, то в холод.
   Затем, в течение каких-то томительно-невыносимых мгновений, она увидела, как в его руке зловеще блеснул нож, и внезапно вспомнила, что именно этим ножом он разрезал ее корсет.
   — Ну? — издевательски спросил Николас, заметив, что те двое обменялись озадаченными взглядами. Он улыбнулся, точнее, просто дико оскалил зубы, а затем вкрадчиво произнес: — Давненько я не участвовал в настоящей драке и не убивал людей. Кто из вас будет первым? Или, может быть, оба вместе?
   — Ты не возьмешь нас на испуг, приятель, всеми своими угрозами…
   И когда он только успел броситься? Дальнейшее произошло так стремительно, что все расплылось у нее перед глазами, — один из нападавших упал на землю, корчась на траве и задыхаясь, зажимая обеими руками рану в животе, в то время как другой выронил свою дубинку и схватился за руку, между пальцев которой сочилась кровь.
   — О Боже! Я истекаю кровью. Мы не собирались причинять вам никакого вреда… клянусь! Мы только пытались помочь леди, вот и все. Берт, скажи им, что я говорю правду…
   Берт, пытавшийся сесть, был опрокинут на землю прямым ударом и остался лежать неподвижно, а Николас вновь оскалил зубы и вкрадчиво поинтересовался:
   — Кто вам заплатил?
   — Ради Бога, приятель! Я уже говорил тебе… нет!.. — Кровавая полоса пересекла его широкое лицо и тыльную сторону ладони, которой он пытался защититься, после чего он начал хныкать, издавая жалкие звуки широко открытым ртом, и при этом пятился назад, не отводя бегающих глаз от окровавленного лезвия ножа и сурового, безжалостного выражения лица преследовавшего его человека, который щурил свои ужасные глаза, словно призрак смерти.
   — Я отрежу тебе уши и расширю ноздри, чтобы легче было дышать, когда станешь убегать, ублюдок! Кроме того, могу еще сделать дырку в твоем брюхе, в чем ты сможешь сейчас легко убедиться. С вываливающимися кишками ты сможешь прожить несколько дней! Я могу преподать тебе урок, дружище, как много можно сделать ножом и сколько частей тела можно вырезать у человека, оставляя его при этом в живых. Итак, я продемонстрирую тебе все это или ты назовешь мне имя? Я слишком спешу, чтобы задавать тебе вопросы по два раза, итак?..
   Не в силах совладать с собой, Алекса отвернула голову, и ее стало неудержимо рвать. Ее руки скользнули по стене вниз, она опустилась на колени и уперлась лбом в шероховатую поверхность; все тело содрогалось от спазмов. Он действительно мог воплотить в жизнь любую свою угрозу — теперь она в этом уже не сомневалась. Он открыто и даже как-то небрежно признался в том, что был обвинен в убийстве своей жены… Чудовище! Как он убил ее? Неужели она умерла медленной и мучительной смертью, бедная, несчастная женщина? И что она собиралась делать с человеком, который так спокойно говорит о пытках другого человеческого существа? «Я могу преподать тебе урок, как много можно сделать ножом…» Алекса вновь почувствовала рвотные позывы, и на этот раз даже более сильные; холодный пот покрыл все ее тело.
   — Наверное, нам лучше уйти отсюда, прежде чем кто-нибудь еще не решил преградить эту дорогу! Я надеюсь, ты пришла в себя?
   Она была слишком слаба, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление, а потому позволила ему не очень-то вежливо поставить себя на ноги и повести рядом с собой; при этом ее юбки задели того беднягу, который сидел на земле и тихо стонал, по-прежнему обхватив себя руками. Она заметила, что Николас даже не взглянул ни на него, ни на его товарища, который то ли без сознания, то ли мертвый продолжал неподвижно лежать на земле, — при виде этого тела она была вынуждена зажать ладонью собственный рот.
   — Я думал, что поскольку ты привыкла охотиться и получаешь удовольствие от этого занятия, то не потеряешь присутствия духа при виде небольшой крови, — довольно сурово заметил он и так сильно сжал ее руку, что она чуть не споткнулась.
   — Это… это вызвано вовсе не видом крови, — ухитрилась выдавить Алекса из своего внезапно пересохшего горла. С большим усилием она сглотнула и продолжила: — Это из-за тебя! Что ты говоришь и что ты делаешь? Я даже не могу больше обсуждать это, меня тошнит… Ты был хуже, чем животное. Как ты мучил этого беднягу… А что, если ты убил его приятеля? Что, если он умрет от потери крови? Боже мой, Боже мой, оказывается, я совсем тебя не знала! И ты никогда не заставишь меня выйти за тебя замуж! Неужели ты думаешь, что я настолько безмозгла, что позволю тебе сделать это ради моего состояния, чтобы ты меня потом прикончил при первом удобном случае? Ты даже не будешь подстраивать несчастного случая, а убьешь меня сам, как убил свою первую жену!