Страница:
— Да не надо же, мама, не надо, — шептал он, целуя мать в пухлую щеку. — Не надо, пожалуйста…
Поднялся и отец, легонько отстранил мать, протянул сыну крепкую заскорузлую ладонь. Потом они по-мужски обнялись и поцеловались.
— Встречать ходили на вокзал, как это мы тебя там упустили… — всхлипывала мать, пытаясь достать дрожащими пальцами ключ из кармана пальто.
— Да я же говорил, что встречать не надо, час пик, давка такая, черта с два там кого найдёшь, в этой давке, — ворчал Алексей.
— Да как же сыночка не встретить, как же не встретить, такие дела, ой, какие страшные дела… — продолжала голосить мать, никак не в состоянии вставить ключ в замок.
Отец легонько отстранил её и открыл дверь.
Вот она, родная квартира… Только все как-то по-другому… Другая мебель, другой запах… Довольно уютно, но все какое-то чужое…
— Таня-то где? — пробасил Алексей, ставя чемоданчик на пол.
— Она с Сашенькой пошла в музыкальную школу, я говорила ей, пропустите сегодня, Лешенька приезжает, а она ладит своё, обязательно надо, и все тут… Ты же знаешь её характер… Её не переспоришь…
— С мужем-то не сошлась? — равнодушно спросил Алексей, только бы не молчать и не слушать причитания матери.
— Откуда там? Да и не надо, ну его к лешему, алкаша этого, — говорила мать, снимая с себя пальто.
Снял плащ и кожаную кепочку и Алексей, и мать снова заголосила, взглянув на сына.
— Коля, погляди, Коля, он же весь седой… Коля, ты погляди, ты что, не видишь, что ли? Ой, ой, ой, сыночек, родненький, тебе только тридцать три, а ты весь седой, как старик… Ой, сыночек…
— Голова болит, мам, — мрачно процедил Алексей, снял мокрые ботинки и прошёл в комнату. Да, здорово тут все изменилось за эти годы…
— Ладно, ладно, не буду, не буду, я пельмешек налепила, сейчас разогрею, покушаешь домашнего…
Накрыли на стол, но даже материных пельменей не хотелось Алексею. Он не мог дождаться того момента, когда отец откроет бутылку водки и нальёт ему полный стакан. «Нет, — неожиданно подумал он. — Это не мой дом, здесь все чужое, мой дом остался там, в гарнизоне, среди пыли и духоты, среди ишаков и верблюдов… А здесь я жить не буду, не могу…»
Наконец-то пришла долгожданная минута. Отец чинно, молча налил всем по рюмке водки.
— Царство им небесное, — глухо произнёс он, поднял рюмку и залпом выпил. Мать не выдержала и снова заголосила. Тут раздался звонок, и она побежала открывать.
Вскоре на пороге комнаты появилась Таня, держа за руку Сашку. Сходство с покойным Митенькой было настолько разительное, что Алексей вздрогнул и побледнел.
— Здравствуй, Лешка, — тихо произнесла Таня и обняла брата. — Ты извини, Сашке обязательно надо было сегодня в музыкалку, контрольный урок, понимаешь…
— Дядя Лёша! — закричал Сашка и подбежал к дяде, но тот стоял бледный и недвижимый, не в состоянии произнести ни слова. Все переглянулись. Алексей поднял свою рюмку, залпом выпил, а потом дрожащей рукой налил себе ещё и опять выпил.
— А стаканов в доме нет, что ли? — хрипло спросил он. — Это какие-то напёрстки, я же мужик как-никак…
Поражённый его раздражённым тоном, Сашка осёкся и обиженно приостановился на середине комнаты. Таня укоризненно поглядела на брата.
— Он не понимает, Лёш, — тихо сказала она. — Ему только восемь.
— Извини, — проворчал Алексей, подошёл к племяннику и протянул ему свою загорелую шершавую руку. — Здорово, Александр, как дела?
— Хорошо, — прошептал мальчик.
— Ну и хорошо, раз хорошо, — только и сумел произнести Алексей…
…На следующее утро, проснувшись часов в пять, Алексей вышел из дома и побрёл к вокзалу…
В голове было мутно, его тошнило, он не мог даже курить. Хотелось опохмелиться, но он понимал, что в такое время это сделать невозможно. Надо было терпеть.
И тем не менее, как ни странно, настроение было бодрое. Погода улучшилась, было прохладно, но дождя не было, светила полная луна. И Алексей шагал на первую электричку… Ноги сами несли его туда. Он отчётливо понял, что не может здесь оставаться, хотя бы по той причине, что в маленькой двухкомнатной квартире ему просто не было места. Он провёл ночь в комнате с родителями на скрипучей раскладушке, постоянно ощущая, что родители не спят. А сам, поворочавшись, утомлённый дорогой, заснул часа в два ночи. А проснувшись, умылся, побрился, написал записку родителям и, не взяв с собой ничего, вышел из дома…
Ещё вчера, когда он подходил к родному дому, у него были какие-то надежды на то, что здесь он забудется и хоть как-то успокоится душой, хотя бы на короткое время. Надежды эти рассеялись как дым. Он не нашёл здесь ту точку опоры, которую искал. Ему было тоскливо и тягостно дома. Суета и хлопоты матери, суровое, морщинистое лицо отца с глубоко запавшими глазами, нарочитое бодрячество сестры Тани — все это лишь раздражало его, все это было далёкое и чужое. А своё — это там, в Таджикистане, гарнизон, пыль, жара, ишаки, дыни, арбузы и Митька, бегущий к нему… А больше ничего не было, и их не было, ни Митьки, ни Лены. Осталась от них скромная могила на русском кладбище в Душанбе… И он, рано постаревший, поседевший в тридцать с небольшим, уставший от жизни, молодой старик, понятия не имевший, что ему делать дальше в жизни… Нет, осталась ещё армейская дружба. Остались воспоминания о страшных и тем не менее славных годах молодости, когда они ежеминутно рисковали жизнью, выполняли свой долг, выручали друг друга, боролись, страдали и умирали…
В Москве в Ясеневе жил его фронтовой друг Сергей Фролов, весельчак и балагур Серёга, Сергуня, Сержик. Не было в их части столь незаменимого человека. Сергей пел, играл на гитаре, знал нескончаемое число песен, анекдотов, казалось, он их придумывает сам, потому что он никогда не повторял уже рассказанного им анекдота. Они были прекрасной парой — коренастый, черноволосый, острый на язык Сергей, с постоянной искоркой в больших карих глазах, и высокий, крепкий, белобрысый Алексей, обычно невозмутимый и спокойный.
«Вот они какие дела, Леха, — подмигнул Сергей другу, навестившему его в госпитале после того, как тот подорвался на мине и ему ампутировали правую ногу. — Здорово, правда? Повезло… Домой поеду, живым останусь и проживу сто лет… А тебе ещё служить и служить». И Алексей не находил слов, чтобы хоть как-то подбодрить Сергея. И тогда тот сам стал подбадривать могучего здорового Алексея, в белом больничном халате стоявшего над его койкой, пытался шутить и даже рассказал какой-то похабный анекдот про безногого калеку.
Потом посерьёзнел, нахмурился и произнёс:
— А в Настю я верю, Леха. Она не бросит меня… — Помолчал и добавил: — Видел бы ты мою красавицу Настю… Ни у кого таких женщин нет и никогда не было…
Но в его голосе Алексей уловил нотки сомнения и страха.
И тем не менее Сергей оказался прав. Ни на кого невеста Настя его не променяла, и они поженились вскоре после того, как он демобилизовался. Они постоянно переписывались, и Алексей знал все подробности жизни Сергея. Недавно он получил двухкомнатную квартиру в Ясеневе, а год назад у них с Настей родилась дочка Маринка.
И если в этом страшном мире и была точка опоры, так это именно то место, где обитал его друг Сергей.
«Держись, Леха! Держись, капитан! — написал ему лаконичное письмо Сергей, узнав о горе, постигшем друга. — И помни, ради тебя я отдам и вторую ногу. Ты знаешь, что это не слова. А если не навестишь меня в первый же день по приезде, запомни — шарахну тебя своим протезом по башке не хуже незабвенного Джона Сильвера. А если серьёзно, помни одно — война не закончилась, она идёт и будет идти. И мы с тобой в одном строю, мы солдаты, Леха, и раскисать нам нельзя. Потому что, кроме нас с тобой, на нашей земле порядка не наведёт никто. И не вздумай раскисать. Жду, капитан… До скорой встречи. Твой Серёга».
И от мысли, что через пару часов он может увидеть Сергея, у Алексея было хорошо на душе. Он уверенной поступью шагал к вокзалу.
Почти пустая ранняя электричка… Полудрёма у грязного окна… Восход солнца… День обещал быть хорошим, солнечным…
Ярославский вокзал, метро, пересадка… Выйдя из метро, он позвонил Сергею. Был восьмой час утра.
— Алло! — раздался в трубке полусонный женский голос.
— Здравствуйте. Мне Сергея, пожалуйста, — кашляя, произнёс Алексей. — Извините, что так рано… Я… понимаете, с поезда…
— Вы Кондратьев? — догадалась женщина и радостно закричала: — Серёжка! Алексей приехал! Вставай! Серёжка!
Слезы навернулись на глаза Алексея, он сильно сжал телефонную трубку.
— Ты где? — спросил, не здороваясь, хрипловатый голос Сергея.
— Метро «Тёплый Стан».
— С вещами?
— Какие вещи? У родителей оставил, в Загорске…
— И все-таки первым не ко мне, скотина, — досадливо произнёс Сергей. — Ну ладно, родители есть родители, прощаю, пожалуй, бить не буду. Садись на автобус и дуй ко мне… Тебе тут пятнадцать минут ехать… Только, смотри, не еб…, пардон, не упади по дороге, старик, скользко очень, — предупредил Сергей и повесил трубку.
От голоса друга в трубке, от его старой шутки все словно перевернулось в душе Алексея. И он ощутил под ногами ту самую точку опоры, которую так безнадёжно искал уже почти два месяца. Он почувствовал, что стоит двумя ногами на земле, а не летит неизвестно куда, словно небесное тело… Он тут, в пятнадцати минутах езды, его дорогой друг Серёга, которого он не видел уже два года… Последний раз он навещал его, ещё когда тот жил в центре в коммуналке. Тогда вернувшийся из Афганистана Алексей ехал через Москву за женой в Белгород.
От волнения Алексей проехал нужную остановку и назад шёл пешком, постоянно спрашивая дорогу у прохожих. И вот…
… — Ты, видимо, по старой армейской привычке преодолеваешь расстояния на своих двоих, забыв про то, что ты в столице нашей родины, а не в бескрайней пустыне, — проворчал Сергей, открывая дверь. — А у нас тут водка прокисает. — И лишь затем он улыбнулся и крепко обнял друга.
— Заблудился, — виновато развёл руками Алексей. — Извини.
— Никогда! — махнул рукой Сергей. — В жизни не поверю, чтобы капитан, танкист, заблудился в таком ясном районе, как наш. Недаром его назвали Ясенево… В афганских горах и пустынях он дорогу находил, а тут… Что-то ты темнишь, товарищ капитан, — нахмурился он и погрозил Алексею пальцем. — Ладно, прошу в наши шикарные апартаменты, которые нам выделил наш Фонд. Заходи, оцени… Знакомить тебя со своей красавицей женой не буду, ибо вы и так уже знакомы…
— Да прекрати же ты, балабол, — засмеялась, выходя из комнаты, Настя, высокая, статная, с красиво подстриженными русыми волосами. — Прекрати, человек с дороги…
Сергей торжественным жестом пригласил Алексея в комнату, где его взору предстал великолепный стол с закусками, напитками, фруктами, овощами и зеленью. А из кухни доносился какой-то вкуснейший запах.
— Там, на нашей восьмиметровой прекрасной кухне, под моим мудрым руководством Анастасия готовит таджикско-афганский плов. Вернее, теперь он готовится сам, а мы с тобой немедленно выпьем первую рюмку. И знаешь, за что?
— Знаю, — помрачнел Алексей.
— Нет, ты не знаешь, — нахмурился Сергей и заковылял к столу. Сел, вытянув вперёд протез. — Ничего-то ты не знаешь, дорогой мой боевой товарищ. Садись, Настя, посиди, пока Маринка даёт тебе такую возможность своим сладким сном… Мы выпьем первую рюмку не за упокой, а во здравие, за жизнь, за то, чтобы ты, капитан Кондратьев, не вешал нос, чтобы ты знал, что есть ещё на этой земле человек, а вернее, люди, которые любят тебя, верят в тебя и не дадут тебе загнуться, даже если ты этого сильно хочешь. Вид твой внушает мне тревожные мысли, он мне категорически не нравится, ты выглядишь лет на шестьдесят, не меньше… Твоё здоровье, капитан, наше общее здоровье, Леха! Жизнь продолжается, помни это!
Слова Сергея словно лечебный бальзам обволакивали истерзанную душу Алексея. Он, глотая слезы, поднял рюмку и чокнулся с Сергеем и Настей.
— Спасибо тебе, Серёга, — выдавил он наконец из себя.
— Пока не за что. Но, надеюсь, будут основания и для слов благодарности, хотя я их терпеть не могу… Поехали…
… — Слушай, Настя, — сказал Сергей примерно через полчаса. — Нет у тебя такого впечатления, будто наш дорогой гость помолодел за время, проведённое в нашем обществе, лет эдак на десять. Ты погляди на него — порозовел, стал улыбаться, и, по-моему, в его седине стали проглядывать прежние русые волоски. Погляди! Наше общество действует на него благотворно!
— Рано ещё подводить итоги, — улыбнулась Настя. — Минут через десять будет готов плов. А, кажется, Маринка проснулась… Ладно, я пошла, оставляю вас на некоторое время. Следи за пловом, Серёжка…
— Слушай, Леха, — пристально глядя на него, сказал Сергей. — Имею предложение. Вернее — два предложения. Но второе зависит не от одного меня. А вот первое только от меня и членов моей семьи, которые со мной солидарны. Короче, оставайся у меня жить.
— Как это? — удивился Алексей.
— А вот так, оставайся, и все. Выделяем тебе одну комнату в наших апартаментах, и живи себе на здоровье. Какой-то ты недотепистый стал, не нравится мне это… Ты в восемьдесят шестом меня из-под огня вытащил или нет, говори?
— Ну, вытащил, что из того? — нахмурился Алексей.
— Если бы душманы взяли меня в плен, что бы они со мной сотворили, представляешь себе? Собинина помнишь? — побледнел он.
— Помню, — вздрогнул Алексей, вспомнив искалеченный труп сержанта Собинина, попавшего в плен к душманам.
— Я тебе жизнью обязан, капитан. И ты почему-то считаешь, что я хуже тебя и отдам тебя в плен твоему состоянию, убивающему тебя. Я что, не понимаю, что ты пережил, глупый совсем, да?
— Но я же вас стесню.
— Ты меня стеснишь, если откажешься, ты сделаешь так, что у меня ухудшится настроение и я не смогу полноценно работать. А ты знаешь, кто я такой? Знаешь?
— Нет.
— Я управляющий делами Фонда афганцев-инвалидов, вот кто я такой. Ответственное лицо. И ты мне настроения не порть, не мешай работать… Остаёшься, и все тут, и никакие возражения в расчёт не идут… Давай выпьем за это!
Вошла Настя, держа на руках годовалую голенькую дочку. Сергей поднялся и заковылял к ним, лопоча какие-то непонятные нежные слова. Взял Маринку на руки и стал подкидывать. Та звонко смеялась.
— Насть, Леха остаётся у нас, — сказал Сергей, продолжая подкидывать ребёнка. — Пусть пока обитает в той комнате. А нам и в этой будет уютно. Вместе веселей…
— Конечно, Лёш, оставайтесь. Я и сама хотела предложить.
— Итак, первый вопрос решён, — констатировал Сергей, передавая ребёнка жене. — Вопрос второй… И не менее важный, Леха. Как раз недавно в недрах нашего Фонда возникла одна мыслишка, очень неплохая мыслишка. Мы хотим организовать малое предприятие. Сам знаешь, как сейчас с продуктами, пустые прилавки, жрать нечего. И возникла идея и народ немножко накормить, и самим малость подзаработать. Мой приятель Олег Никифоров налаживает связи с китайцами. Мы решили создать малое предприятие. Оптовые поставки продуктов из Китая, чуешь, Леха? И мне кажется, именно ты должен стать директором этого предприятия. Я уверен, ты справишься…
— Да ты что? Что я понимаю в торговле? Да ни за что!
— Ах ты, боже ж мой, — скривился Сергей. — А чем ты вообще собираешься заниматься? Штурмовать на танке Белый дом? Или пересесть на трактор и пахать землю? Пойми одно, вояка, сейчас надвигается, а вернее, уже надвинулось, такое время… Время накопления капитала… Тот, кто не подсуетится сейчас, будет прозябать и в дальнейшем. А почему мы с тобой должны прозябать? А? Скажи на милость, разве мы не заслужили другой жизни? Мы что, должны у вокзалов милостыню просить, подайте бывшим героям-афганцам, так, что ли? Хочешь, иди. Только тебе никто не подаст, ты обликом не вышел. Тут мне карты в руки, убогому, но я не хочу, понял ты, не хочу! Я хочу жить по-человечески, чтобы у меня были дача, машина, большая квартира, чтобы моя дочка получила хорошее образование, а жена носила фирменные вещи…
— Ты семейный человек, а мне все равно, — махнул рукой Алексей. — Не пропаду, найду какую-нибудь работёнку, мне много не надо…
— Сейчас не надо, будет надо! Тебе же только тридцать три, как я помню… Не хорони себя прежде времени…
— Но я же совершенно ничего не понимаю в торговле, Серёга, — пытался протестовать Алексей. — От меня толку будет, как от козла молока в этом вашем малом предприятии…
— Не в вашем, а в нашем, то есть в твоём предприятии, — строго поправил его Сергей. — Ты должен почувствовать себя хозяином, человеком, ответственным за все… Ты же был командиром, вёл в бой танки… И каким ты был командиром… Ты же прирождённый руководитель… Нет, я просто уверен, ты именно тот человек, который нам нужен… Завтра я поеду в Фонд и буду говорить с руководством, думаю, они поддержат наше начинание..
— Но деньги-то? — продолжал возражать Алексей. — Для открытия малого предприятия, для оптовых закупок нужны немалые средства, не знаю какие, но немалые… Кто нам их даст?
— Ну, это уже разговор, — улыбнулся крепкими прокуренными зубами Сергей. — А деньги есть, есть денежки в Фонде. Убедить руководство дать нам кредит — это уже моя проблема… Все, пока хватит об этом… Сегодня у нас день отдыха… Разливай водку, а я пойду за пловом. Тебя, доходягу, ещё надо откормить как следует, а то тебя ветром сдует. Несколько дней сидишь у меня взаперти и жрёшь, как на откорм. Нет, честное слово, если тебя таки увидят, никто ни копейки под такую вывеску не даст. Ты не похож на боевого офицера, ты похож на малость приодевшегося бомжа… Так что моя первая задача — привести тебя за довольно ограниченный срок в надлежащий вид, чтобы ты смог предстать перед светлые очи начальства как полный желания работать и разбогатеть молодой, хоть и рано поседевший боевой офицер, а не унылый, опустившийся ханыга. Разливай, Леха! Я побежал за пловом!
…В начале ноября было открыто частное малое предприятие «Гермес», коммерческим директором которого был назначен Алексей Кондратьев. Фонд инвалидов-афганцев выдал предприятию необходимый кредит. Надо было срочно подбирать персонал для работы. Алексей дал объявление в газету… Дело двигалось быстрыми темпами, руководители Фонда имели хорошие связи в высоких кругах и пользовались покровительством влиятельных людей. Для личного контакта Алексей сам съездил в Харбин и встретился там с поставщиками. Ему предложили для продажи баночную ветчину, тушёнку, рис, растительное масло, чай и другие продукты в неограниченных количествах, было бы только чем за них платить. И только там, в Китае, поняв, какие масштабы может приобрести это дело, он почувствовал вкус к работе, почувствовал себя хозяином. А пока он находился в Китае, в Союзе произошли немаловажные события — встреча лидеров трех республик в Беловежской Пуще и прекращение существования самого Союза. Затем — выступление Горбачёва по телевизору о сложении им полномочий Президента СССР…
Выехал Кондратьев из одной страны, а вернулся в другую… С первого января 1992 года должно было произойти освобождение цен. Казалось, ничто не могло помешать удачной торговле… Заканчивался 1991-й год, год надежд… Если бы Алексей, если бы, если бы все знали, что их ждёт в самом ближайшем будущем, трудно сказать, какие бы решения они тогда приняли… Но предвидеть будущее никому не дано, тем более в такие роковые годы…
Глава 2
Поднялся и отец, легонько отстранил мать, протянул сыну крепкую заскорузлую ладонь. Потом они по-мужски обнялись и поцеловались.
— Встречать ходили на вокзал, как это мы тебя там упустили… — всхлипывала мать, пытаясь достать дрожащими пальцами ключ из кармана пальто.
— Да я же говорил, что встречать не надо, час пик, давка такая, черта с два там кого найдёшь, в этой давке, — ворчал Алексей.
— Да как же сыночка не встретить, как же не встретить, такие дела, ой, какие страшные дела… — продолжала голосить мать, никак не в состоянии вставить ключ в замок.
Отец легонько отстранил её и открыл дверь.
Вот она, родная квартира… Только все как-то по-другому… Другая мебель, другой запах… Довольно уютно, но все какое-то чужое…
— Таня-то где? — пробасил Алексей, ставя чемоданчик на пол.
— Она с Сашенькой пошла в музыкальную школу, я говорила ей, пропустите сегодня, Лешенька приезжает, а она ладит своё, обязательно надо, и все тут… Ты же знаешь её характер… Её не переспоришь…
— С мужем-то не сошлась? — равнодушно спросил Алексей, только бы не молчать и не слушать причитания матери.
— Откуда там? Да и не надо, ну его к лешему, алкаша этого, — говорила мать, снимая с себя пальто.
Снял плащ и кожаную кепочку и Алексей, и мать снова заголосила, взглянув на сына.
— Коля, погляди, Коля, он же весь седой… Коля, ты погляди, ты что, не видишь, что ли? Ой, ой, ой, сыночек, родненький, тебе только тридцать три, а ты весь седой, как старик… Ой, сыночек…
— Голова болит, мам, — мрачно процедил Алексей, снял мокрые ботинки и прошёл в комнату. Да, здорово тут все изменилось за эти годы…
— Ладно, ладно, не буду, не буду, я пельмешек налепила, сейчас разогрею, покушаешь домашнего…
Накрыли на стол, но даже материных пельменей не хотелось Алексею. Он не мог дождаться того момента, когда отец откроет бутылку водки и нальёт ему полный стакан. «Нет, — неожиданно подумал он. — Это не мой дом, здесь все чужое, мой дом остался там, в гарнизоне, среди пыли и духоты, среди ишаков и верблюдов… А здесь я жить не буду, не могу…»
Наконец-то пришла долгожданная минута. Отец чинно, молча налил всем по рюмке водки.
— Царство им небесное, — глухо произнёс он, поднял рюмку и залпом выпил. Мать не выдержала и снова заголосила. Тут раздался звонок, и она побежала открывать.
Вскоре на пороге комнаты появилась Таня, держа за руку Сашку. Сходство с покойным Митенькой было настолько разительное, что Алексей вздрогнул и побледнел.
— Здравствуй, Лешка, — тихо произнесла Таня и обняла брата. — Ты извини, Сашке обязательно надо было сегодня в музыкалку, контрольный урок, понимаешь…
— Дядя Лёша! — закричал Сашка и подбежал к дяде, но тот стоял бледный и недвижимый, не в состоянии произнести ни слова. Все переглянулись. Алексей поднял свою рюмку, залпом выпил, а потом дрожащей рукой налил себе ещё и опять выпил.
— А стаканов в доме нет, что ли? — хрипло спросил он. — Это какие-то напёрстки, я же мужик как-никак…
Поражённый его раздражённым тоном, Сашка осёкся и обиженно приостановился на середине комнаты. Таня укоризненно поглядела на брата.
— Он не понимает, Лёш, — тихо сказала она. — Ему только восемь.
— Извини, — проворчал Алексей, подошёл к племяннику и протянул ему свою загорелую шершавую руку. — Здорово, Александр, как дела?
— Хорошо, — прошептал мальчик.
— Ну и хорошо, раз хорошо, — только и сумел произнести Алексей…
…На следующее утро, проснувшись часов в пять, Алексей вышел из дома и побрёл к вокзалу…
В голове было мутно, его тошнило, он не мог даже курить. Хотелось опохмелиться, но он понимал, что в такое время это сделать невозможно. Надо было терпеть.
И тем не менее, как ни странно, настроение было бодрое. Погода улучшилась, было прохладно, но дождя не было, светила полная луна. И Алексей шагал на первую электричку… Ноги сами несли его туда. Он отчётливо понял, что не может здесь оставаться, хотя бы по той причине, что в маленькой двухкомнатной квартире ему просто не было места. Он провёл ночь в комнате с родителями на скрипучей раскладушке, постоянно ощущая, что родители не спят. А сам, поворочавшись, утомлённый дорогой, заснул часа в два ночи. А проснувшись, умылся, побрился, написал записку родителям и, не взяв с собой ничего, вышел из дома…
Ещё вчера, когда он подходил к родному дому, у него были какие-то надежды на то, что здесь он забудется и хоть как-то успокоится душой, хотя бы на короткое время. Надежды эти рассеялись как дым. Он не нашёл здесь ту точку опоры, которую искал. Ему было тоскливо и тягостно дома. Суета и хлопоты матери, суровое, морщинистое лицо отца с глубоко запавшими глазами, нарочитое бодрячество сестры Тани — все это лишь раздражало его, все это было далёкое и чужое. А своё — это там, в Таджикистане, гарнизон, пыль, жара, ишаки, дыни, арбузы и Митька, бегущий к нему… А больше ничего не было, и их не было, ни Митьки, ни Лены. Осталась от них скромная могила на русском кладбище в Душанбе… И он, рано постаревший, поседевший в тридцать с небольшим, уставший от жизни, молодой старик, понятия не имевший, что ему делать дальше в жизни… Нет, осталась ещё армейская дружба. Остались воспоминания о страшных и тем не менее славных годах молодости, когда они ежеминутно рисковали жизнью, выполняли свой долг, выручали друг друга, боролись, страдали и умирали…
В Москве в Ясеневе жил его фронтовой друг Сергей Фролов, весельчак и балагур Серёга, Сергуня, Сержик. Не было в их части столь незаменимого человека. Сергей пел, играл на гитаре, знал нескончаемое число песен, анекдотов, казалось, он их придумывает сам, потому что он никогда не повторял уже рассказанного им анекдота. Они были прекрасной парой — коренастый, черноволосый, острый на язык Сергей, с постоянной искоркой в больших карих глазах, и высокий, крепкий, белобрысый Алексей, обычно невозмутимый и спокойный.
«Вот они какие дела, Леха, — подмигнул Сергей другу, навестившему его в госпитале после того, как тот подорвался на мине и ему ампутировали правую ногу. — Здорово, правда? Повезло… Домой поеду, живым останусь и проживу сто лет… А тебе ещё служить и служить». И Алексей не находил слов, чтобы хоть как-то подбодрить Сергея. И тогда тот сам стал подбадривать могучего здорового Алексея, в белом больничном халате стоявшего над его койкой, пытался шутить и даже рассказал какой-то похабный анекдот про безногого калеку.
Потом посерьёзнел, нахмурился и произнёс:
— А в Настю я верю, Леха. Она не бросит меня… — Помолчал и добавил: — Видел бы ты мою красавицу Настю… Ни у кого таких женщин нет и никогда не было…
Но в его голосе Алексей уловил нотки сомнения и страха.
И тем не менее Сергей оказался прав. Ни на кого невеста Настя его не променяла, и они поженились вскоре после того, как он демобилизовался. Они постоянно переписывались, и Алексей знал все подробности жизни Сергея. Недавно он получил двухкомнатную квартиру в Ясеневе, а год назад у них с Настей родилась дочка Маринка.
И если в этом страшном мире и была точка опоры, так это именно то место, где обитал его друг Сергей.
«Держись, Леха! Держись, капитан! — написал ему лаконичное письмо Сергей, узнав о горе, постигшем друга. — И помни, ради тебя я отдам и вторую ногу. Ты знаешь, что это не слова. А если не навестишь меня в первый же день по приезде, запомни — шарахну тебя своим протезом по башке не хуже незабвенного Джона Сильвера. А если серьёзно, помни одно — война не закончилась, она идёт и будет идти. И мы с тобой в одном строю, мы солдаты, Леха, и раскисать нам нельзя. Потому что, кроме нас с тобой, на нашей земле порядка не наведёт никто. И не вздумай раскисать. Жду, капитан… До скорой встречи. Твой Серёга».
И от мысли, что через пару часов он может увидеть Сергея, у Алексея было хорошо на душе. Он уверенной поступью шагал к вокзалу.
Почти пустая ранняя электричка… Полудрёма у грязного окна… Восход солнца… День обещал быть хорошим, солнечным…
Ярославский вокзал, метро, пересадка… Выйдя из метро, он позвонил Сергею. Был восьмой час утра.
— Алло! — раздался в трубке полусонный женский голос.
— Здравствуйте. Мне Сергея, пожалуйста, — кашляя, произнёс Алексей. — Извините, что так рано… Я… понимаете, с поезда…
— Вы Кондратьев? — догадалась женщина и радостно закричала: — Серёжка! Алексей приехал! Вставай! Серёжка!
Слезы навернулись на глаза Алексея, он сильно сжал телефонную трубку.
— Ты где? — спросил, не здороваясь, хрипловатый голос Сергея.
— Метро «Тёплый Стан».
— С вещами?
— Какие вещи? У родителей оставил, в Загорске…
— И все-таки первым не ко мне, скотина, — досадливо произнёс Сергей. — Ну ладно, родители есть родители, прощаю, пожалуй, бить не буду. Садись на автобус и дуй ко мне… Тебе тут пятнадцать минут ехать… Только, смотри, не еб…, пардон, не упади по дороге, старик, скользко очень, — предупредил Сергей и повесил трубку.
От голоса друга в трубке, от его старой шутки все словно перевернулось в душе Алексея. И он ощутил под ногами ту самую точку опоры, которую так безнадёжно искал уже почти два месяца. Он почувствовал, что стоит двумя ногами на земле, а не летит неизвестно куда, словно небесное тело… Он тут, в пятнадцати минутах езды, его дорогой друг Серёга, которого он не видел уже два года… Последний раз он навещал его, ещё когда тот жил в центре в коммуналке. Тогда вернувшийся из Афганистана Алексей ехал через Москву за женой в Белгород.
От волнения Алексей проехал нужную остановку и назад шёл пешком, постоянно спрашивая дорогу у прохожих. И вот…
… — Ты, видимо, по старой армейской привычке преодолеваешь расстояния на своих двоих, забыв про то, что ты в столице нашей родины, а не в бескрайней пустыне, — проворчал Сергей, открывая дверь. — А у нас тут водка прокисает. — И лишь затем он улыбнулся и крепко обнял друга.
— Заблудился, — виновато развёл руками Алексей. — Извини.
— Никогда! — махнул рукой Сергей. — В жизни не поверю, чтобы капитан, танкист, заблудился в таком ясном районе, как наш. Недаром его назвали Ясенево… В афганских горах и пустынях он дорогу находил, а тут… Что-то ты темнишь, товарищ капитан, — нахмурился он и погрозил Алексею пальцем. — Ладно, прошу в наши шикарные апартаменты, которые нам выделил наш Фонд. Заходи, оцени… Знакомить тебя со своей красавицей женой не буду, ибо вы и так уже знакомы…
— Да прекрати же ты, балабол, — засмеялась, выходя из комнаты, Настя, высокая, статная, с красиво подстриженными русыми волосами. — Прекрати, человек с дороги…
Сергей торжественным жестом пригласил Алексея в комнату, где его взору предстал великолепный стол с закусками, напитками, фруктами, овощами и зеленью. А из кухни доносился какой-то вкуснейший запах.
— Там, на нашей восьмиметровой прекрасной кухне, под моим мудрым руководством Анастасия готовит таджикско-афганский плов. Вернее, теперь он готовится сам, а мы с тобой немедленно выпьем первую рюмку. И знаешь, за что?
— Знаю, — помрачнел Алексей.
— Нет, ты не знаешь, — нахмурился Сергей и заковылял к столу. Сел, вытянув вперёд протез. — Ничего-то ты не знаешь, дорогой мой боевой товарищ. Садись, Настя, посиди, пока Маринка даёт тебе такую возможность своим сладким сном… Мы выпьем первую рюмку не за упокой, а во здравие, за жизнь, за то, чтобы ты, капитан Кондратьев, не вешал нос, чтобы ты знал, что есть ещё на этой земле человек, а вернее, люди, которые любят тебя, верят в тебя и не дадут тебе загнуться, даже если ты этого сильно хочешь. Вид твой внушает мне тревожные мысли, он мне категорически не нравится, ты выглядишь лет на шестьдесят, не меньше… Твоё здоровье, капитан, наше общее здоровье, Леха! Жизнь продолжается, помни это!
Слова Сергея словно лечебный бальзам обволакивали истерзанную душу Алексея. Он, глотая слезы, поднял рюмку и чокнулся с Сергеем и Настей.
— Спасибо тебе, Серёга, — выдавил он наконец из себя.
— Пока не за что. Но, надеюсь, будут основания и для слов благодарности, хотя я их терпеть не могу… Поехали…
… — Слушай, Настя, — сказал Сергей примерно через полчаса. — Нет у тебя такого впечатления, будто наш дорогой гость помолодел за время, проведённое в нашем обществе, лет эдак на десять. Ты погляди на него — порозовел, стал улыбаться, и, по-моему, в его седине стали проглядывать прежние русые волоски. Погляди! Наше общество действует на него благотворно!
— Рано ещё подводить итоги, — улыбнулась Настя. — Минут через десять будет готов плов. А, кажется, Маринка проснулась… Ладно, я пошла, оставляю вас на некоторое время. Следи за пловом, Серёжка…
— Слушай, Леха, — пристально глядя на него, сказал Сергей. — Имею предложение. Вернее — два предложения. Но второе зависит не от одного меня. А вот первое только от меня и членов моей семьи, которые со мной солидарны. Короче, оставайся у меня жить.
— Как это? — удивился Алексей.
— А вот так, оставайся, и все. Выделяем тебе одну комнату в наших апартаментах, и живи себе на здоровье. Какой-то ты недотепистый стал, не нравится мне это… Ты в восемьдесят шестом меня из-под огня вытащил или нет, говори?
— Ну, вытащил, что из того? — нахмурился Алексей.
— Если бы душманы взяли меня в плен, что бы они со мной сотворили, представляешь себе? Собинина помнишь? — побледнел он.
— Помню, — вздрогнул Алексей, вспомнив искалеченный труп сержанта Собинина, попавшего в плен к душманам.
— Я тебе жизнью обязан, капитан. И ты почему-то считаешь, что я хуже тебя и отдам тебя в плен твоему состоянию, убивающему тебя. Я что, не понимаю, что ты пережил, глупый совсем, да?
— Но я же вас стесню.
— Ты меня стеснишь, если откажешься, ты сделаешь так, что у меня ухудшится настроение и я не смогу полноценно работать. А ты знаешь, кто я такой? Знаешь?
— Нет.
— Я управляющий делами Фонда афганцев-инвалидов, вот кто я такой. Ответственное лицо. И ты мне настроения не порть, не мешай работать… Остаёшься, и все тут, и никакие возражения в расчёт не идут… Давай выпьем за это!
Вошла Настя, держа на руках годовалую голенькую дочку. Сергей поднялся и заковылял к ним, лопоча какие-то непонятные нежные слова. Взял Маринку на руки и стал подкидывать. Та звонко смеялась.
— Насть, Леха остаётся у нас, — сказал Сергей, продолжая подкидывать ребёнка. — Пусть пока обитает в той комнате. А нам и в этой будет уютно. Вместе веселей…
— Конечно, Лёш, оставайтесь. Я и сама хотела предложить.
— Итак, первый вопрос решён, — констатировал Сергей, передавая ребёнка жене. — Вопрос второй… И не менее важный, Леха. Как раз недавно в недрах нашего Фонда возникла одна мыслишка, очень неплохая мыслишка. Мы хотим организовать малое предприятие. Сам знаешь, как сейчас с продуктами, пустые прилавки, жрать нечего. И возникла идея и народ немножко накормить, и самим малость подзаработать. Мой приятель Олег Никифоров налаживает связи с китайцами. Мы решили создать малое предприятие. Оптовые поставки продуктов из Китая, чуешь, Леха? И мне кажется, именно ты должен стать директором этого предприятия. Я уверен, ты справишься…
— Да ты что? Что я понимаю в торговле? Да ни за что!
— Ах ты, боже ж мой, — скривился Сергей. — А чем ты вообще собираешься заниматься? Штурмовать на танке Белый дом? Или пересесть на трактор и пахать землю? Пойми одно, вояка, сейчас надвигается, а вернее, уже надвинулось, такое время… Время накопления капитала… Тот, кто не подсуетится сейчас, будет прозябать и в дальнейшем. А почему мы с тобой должны прозябать? А? Скажи на милость, разве мы не заслужили другой жизни? Мы что, должны у вокзалов милостыню просить, подайте бывшим героям-афганцам, так, что ли? Хочешь, иди. Только тебе никто не подаст, ты обликом не вышел. Тут мне карты в руки, убогому, но я не хочу, понял ты, не хочу! Я хочу жить по-человечески, чтобы у меня были дача, машина, большая квартира, чтобы моя дочка получила хорошее образование, а жена носила фирменные вещи…
— Ты семейный человек, а мне все равно, — махнул рукой Алексей. — Не пропаду, найду какую-нибудь работёнку, мне много не надо…
— Сейчас не надо, будет надо! Тебе же только тридцать три, как я помню… Не хорони себя прежде времени…
— Но я же совершенно ничего не понимаю в торговле, Серёга, — пытался протестовать Алексей. — От меня толку будет, как от козла молока в этом вашем малом предприятии…
— Не в вашем, а в нашем, то есть в твоём предприятии, — строго поправил его Сергей. — Ты должен почувствовать себя хозяином, человеком, ответственным за все… Ты же был командиром, вёл в бой танки… И каким ты был командиром… Ты же прирождённый руководитель… Нет, я просто уверен, ты именно тот человек, который нам нужен… Завтра я поеду в Фонд и буду говорить с руководством, думаю, они поддержат наше начинание..
— Но деньги-то? — продолжал возражать Алексей. — Для открытия малого предприятия, для оптовых закупок нужны немалые средства, не знаю какие, но немалые… Кто нам их даст?
— Ну, это уже разговор, — улыбнулся крепкими прокуренными зубами Сергей. — А деньги есть, есть денежки в Фонде. Убедить руководство дать нам кредит — это уже моя проблема… Все, пока хватит об этом… Сегодня у нас день отдыха… Разливай водку, а я пойду за пловом. Тебя, доходягу, ещё надо откормить как следует, а то тебя ветром сдует. Несколько дней сидишь у меня взаперти и жрёшь, как на откорм. Нет, честное слово, если тебя таки увидят, никто ни копейки под такую вывеску не даст. Ты не похож на боевого офицера, ты похож на малость приодевшегося бомжа… Так что моя первая задача — привести тебя за довольно ограниченный срок в надлежащий вид, чтобы ты смог предстать перед светлые очи начальства как полный желания работать и разбогатеть молодой, хоть и рано поседевший боевой офицер, а не унылый, опустившийся ханыга. Разливай, Леха! Я побежал за пловом!
…В начале ноября было открыто частное малое предприятие «Гермес», коммерческим директором которого был назначен Алексей Кондратьев. Фонд инвалидов-афганцев выдал предприятию необходимый кредит. Надо было срочно подбирать персонал для работы. Алексей дал объявление в газету… Дело двигалось быстрыми темпами, руководители Фонда имели хорошие связи в высоких кругах и пользовались покровительством влиятельных людей. Для личного контакта Алексей сам съездил в Харбин и встретился там с поставщиками. Ему предложили для продажи баночную ветчину, тушёнку, рис, растительное масло, чай и другие продукты в неограниченных количествах, было бы только чем за них платить. И только там, в Китае, поняв, какие масштабы может приобрести это дело, он почувствовал вкус к работе, почувствовал себя хозяином. А пока он находился в Китае, в Союзе произошли немаловажные события — встреча лидеров трех республик в Беловежской Пуще и прекращение существования самого Союза. Затем — выступление Горбачёва по телевизору о сложении им полномочий Президента СССР…
Выехал Кондратьев из одной страны, а вернулся в другую… С первого января 1992 года должно было произойти освобождение цен. Казалось, ничто не могло помешать удачной торговле… Заканчивался 1991-й год, год надежд… Если бы Алексей, если бы, если бы все знали, что их ждёт в самом ближайшем будущем, трудно сказать, какие бы решения они тогда приняли… Но предвидеть будущее никому не дано, тем более в такие роковые годы…
Глава 2
Чудовищно болела голова, а во рту словно табун ночевал… На душе было пусто, мерзко и гнусно…
Не поднимаясь с постели, Михаил Лычкин потянулся дрожащей рукой к сигаретной пачке, лежавшей на стоящем около дивана стуле, сунул в пачку пальцы, но обнаружил, что там нет ни одной сигареты. Он выматерился вслух и с трудом поднялся. Прошлёпал босыми ногами по грязному полу на кухню и открыл холодильник. Его взору предстала жалкая картина — пустые полки, в самом низу холодильника полбуханки чёрствого хлеба, а на средней полке — огромный заплесневелый солёный огурец. В досаде он сильно хлопнул дверцей и обратил свой туманный взор на стол. В огромной пивной кружке оставалось граммов сто пятьдесят вчерашнего пива, а в пепельнице торчал бычок довольно приличного размера. Михаил выпил остатки пива и закурил бычок «Пегаса», наполнив маленькую кухоньку смрадным дымом.
Попытался напрячь память и припомнить вчерашний день, попойку у приятеля… Вспомнил и в ужасе сморщился… Боже мой, кажется, он стал приставать к Славкиной жене Лиде. Да, точно, он схватил её сзади за тугую талию и прижал к себе. Она даже не сопротивлялась, недвусмысленно улыбалась и тянулась к его рту пухлыми накрашенными губами… И он потащил её на диван… А в это время вошёл Славик… Какой кошмар, о чем они в тот момент думали?
«А-ыыы», — произнёс нечто невнятное Славик, делая какие-то странные движения, а затем залепил Лидке оглушительную пощёчину. Михаила же схватил за шиворот и вытолкал на лестницу, обложив всеми известными ругательствами. Михаил ещё долго стоял за захлопнутой дверью и слышал не прекращавшуюся брань Славика и всхлипывания Лидки. «Что я могла сделать? Он меня схватил и потащил…» У Славика же что-то словно заклинило, и он раз пятьдесят повторил одно и то же бранное слово на букву «б», кстати, совершенно точно выражая суть своей супруги. Не желая дальше слушать все это, Михаил поплёлся вниз. Было очень поздно, на такси денег не было, и он прошёл пешком три остановки, умудрившись при этом на остатние деньги купить две бутылки пива, благо уже появились коммерческие ларьки. Дома на замызганной, заплёванной кухне он лакал пиво, курил и бранился. Пытался дозвониться до каких-то телок, но все неудачно… И наконец, совершенно осовевший, завалился спать…
…Какая скука, какая лютая тоска… И денег в кармане нет… А без денег тоска совершенно непроходимая…
Но откуда же их взять, вот в чем вопрос? Неужели опять тащиться на поклон к матери? Неохота, но делать что-то надо…. И зачем он отказался от работы, которую она ему нашла? Хоть что-то было бы в кармане… Но зарплата нищенская. И при этом с девяти до шести торчать в конторе, считать чужие деньги… А люди уже стали заниматься серьёзными делами, открывать собственные фирмы, малые предприятия, делать деньги буквально из ничего… А он-то чем хуже этих недоумков? Он, закончивший Плехановский институт, выросший в торговой семье, да ещё в какой… До окончания института он проедал остатки отцовских денег и плюс к тому был на содержании у матери. А теперь… От работы, которую она ему нашла, он отказался, тем самым как бы отказался от её материальной поддержки. А выясняется, что прожить без этой поддержки он не в состоянии… А деньги тают стремительно. Хорошо ещё, что мать платит за эту, с позволения сказать, квартиру в спальном районе. Да, впрочем, ради чего платит? Ради себя самой же. Чтобы он не мешал её романтической любви…
В этом девяносто первом году в Москве появились коммерческие ларьки и отделы в магазинах, в которых продавались хорошие заграничные вещи, продукты, напитки, их так хотелось купить… Соблазнов стало много… Можно уже и за границу съездить, было бы только на что…
Нет, все-таки придётся ехать к матери, она подкинет деньжат, никуда не денется. Который час? Боже мой, уже половина одиннадцатого, мать давно на работе… На работу, что ли, к ней съездить? Далековато… Сил нет. Можно было бы побомбить на машине, но похмелье тягостное, и штрафануть могут, а платить-то нечем… В начале этого года он дал на раскрутку своему школьному приятелю Игорю Глотову взаймы довольно приличную сумму, тот обещал отдать с процентами, но каждый день кормил обещаниями, и Михаил стал сомневаться, что он отдаст долг вообще… И зачем он ему дал? Только позже он узнал, что Игорь — завсегдатай казино и вообще большой любитель просаживать в злачных местах деньги, особенно чужие. А, ладно, не дал бы Игорю, давно бы пропил. А тут хоть какая-то надежда есть… Вдруг и впрямь раскрутится, чем черт не шутит…
Михаил побрёл в ванную, где долго умывался, брился, приводил себя в человеческий вид… «Красивый я парень, — подумал он, глядя в зеркало. — Волосы каштановые, глаза голубые, и ростом удался… А живу, как скотина… Пора с этим кончать, не дело это… Сын я своего отца или нет, едрена мать?» Он надел пиджак, сунул туда руку и к своей великой радости обнаружил там сто рублей. Находка его обрадовала до невозможности, он понял, что к матери ехать не обязательно… Михаил надел дублёнку и вышел на улицу. В ларьке он купил баночного шведского пива «Туборг» и стал с наслаждением пить холодный напиток, несмотря на промозглую ветреную погоду, прямо на улице. Полегчало. Михаил прошёлся по улице, подошёл к газетному киоску и купил рекламную газету. Он время от времени покупал газеты и читал объявления о приёме на работу… Хотя не верил, что хорошую работу можно найти по объявлению. Нет, такие дела делаются только через знакомых, через друзей. Но все друзья и знакомые оказались такими сволочами… Да, когда все переменилось у него, мигом переменились и они… Никто ничем не хотел помочь…
…Миша Лычкин с детства привык к холе, неге и роскоши… У них была четырехкомнатная квартира на Ленинградском проспекте неподалёку от метро «Аэропорт». Покойный отец Гавриил Михайлович был директором гастронома. Миша был у него поздним ребёнком, когда он родился, отцу было уже за сорок. Матери на пятнадцать лет меньше. Отец был вальяжен, дороден, остроумен, любил пожить на широкую ногу, любил застолья, пикники, сам прекрасно готовил… Правда, в те застойные годы афишировать свою зажиточность было чревато. Но гобсековский образ жизни не устраивал отца… «Волга», а затем в придачу к ней и «девятка», дача в Малаховке, роскошная четырехкомнатная квартира — все это имело место… Разумеется, прекрасная еда, ежегодные поездки на курорты к Чёрному морю и в Прибалтику в лучшие пансионаты и санатории, дорогая импортная одежда… Вообще, отсутствие всяких проблем, когда проблемой было абсолютно все, от колбасы и детективного романа в красивом переплёте до автомобиля и дачи… Он как раз был таким человеком, у которого все схвачено, за все заплачено… А в Мишеньке своём он души не чаял, баловал его как только мог. Лучшие игрушки, книги, театры, ёлки, занятия любым спортом — все было к его услугам. О том, что такое давка в городском транспорте, ясли, детские сады, он и понятия не имел. В школу его отец отвозил на машине. Друзья завидовали Мише и буквально глядели ему в рот, он мог достать все — и книгу, и путёвку, и билеты в театр, и дефицитный магнитофон, у него первого в классе появился плеер, затем видик. И избранных он приглашал домой поглядеть фильмы, когда стал постарше, можно было и побаловаться заграничным пивком, хорошей сигареткой…
Не поднимаясь с постели, Михаил Лычкин потянулся дрожащей рукой к сигаретной пачке, лежавшей на стоящем около дивана стуле, сунул в пачку пальцы, но обнаружил, что там нет ни одной сигареты. Он выматерился вслух и с трудом поднялся. Прошлёпал босыми ногами по грязному полу на кухню и открыл холодильник. Его взору предстала жалкая картина — пустые полки, в самом низу холодильника полбуханки чёрствого хлеба, а на средней полке — огромный заплесневелый солёный огурец. В досаде он сильно хлопнул дверцей и обратил свой туманный взор на стол. В огромной пивной кружке оставалось граммов сто пятьдесят вчерашнего пива, а в пепельнице торчал бычок довольно приличного размера. Михаил выпил остатки пива и закурил бычок «Пегаса», наполнив маленькую кухоньку смрадным дымом.
Попытался напрячь память и припомнить вчерашний день, попойку у приятеля… Вспомнил и в ужасе сморщился… Боже мой, кажется, он стал приставать к Славкиной жене Лиде. Да, точно, он схватил её сзади за тугую талию и прижал к себе. Она даже не сопротивлялась, недвусмысленно улыбалась и тянулась к его рту пухлыми накрашенными губами… И он потащил её на диван… А в это время вошёл Славик… Какой кошмар, о чем они в тот момент думали?
«А-ыыы», — произнёс нечто невнятное Славик, делая какие-то странные движения, а затем залепил Лидке оглушительную пощёчину. Михаила же схватил за шиворот и вытолкал на лестницу, обложив всеми известными ругательствами. Михаил ещё долго стоял за захлопнутой дверью и слышал не прекращавшуюся брань Славика и всхлипывания Лидки. «Что я могла сделать? Он меня схватил и потащил…» У Славика же что-то словно заклинило, и он раз пятьдесят повторил одно и то же бранное слово на букву «б», кстати, совершенно точно выражая суть своей супруги. Не желая дальше слушать все это, Михаил поплёлся вниз. Было очень поздно, на такси денег не было, и он прошёл пешком три остановки, умудрившись при этом на остатние деньги купить две бутылки пива, благо уже появились коммерческие ларьки. Дома на замызганной, заплёванной кухне он лакал пиво, курил и бранился. Пытался дозвониться до каких-то телок, но все неудачно… И наконец, совершенно осовевший, завалился спать…
…Какая скука, какая лютая тоска… И денег в кармане нет… А без денег тоска совершенно непроходимая…
Но откуда же их взять, вот в чем вопрос? Неужели опять тащиться на поклон к матери? Неохота, но делать что-то надо…. И зачем он отказался от работы, которую она ему нашла? Хоть что-то было бы в кармане… Но зарплата нищенская. И при этом с девяти до шести торчать в конторе, считать чужие деньги… А люди уже стали заниматься серьёзными делами, открывать собственные фирмы, малые предприятия, делать деньги буквально из ничего… А он-то чем хуже этих недоумков? Он, закончивший Плехановский институт, выросший в торговой семье, да ещё в какой… До окончания института он проедал остатки отцовских денег и плюс к тому был на содержании у матери. А теперь… От работы, которую она ему нашла, он отказался, тем самым как бы отказался от её материальной поддержки. А выясняется, что прожить без этой поддержки он не в состоянии… А деньги тают стремительно. Хорошо ещё, что мать платит за эту, с позволения сказать, квартиру в спальном районе. Да, впрочем, ради чего платит? Ради себя самой же. Чтобы он не мешал её романтической любви…
В этом девяносто первом году в Москве появились коммерческие ларьки и отделы в магазинах, в которых продавались хорошие заграничные вещи, продукты, напитки, их так хотелось купить… Соблазнов стало много… Можно уже и за границу съездить, было бы только на что…
Нет, все-таки придётся ехать к матери, она подкинет деньжат, никуда не денется. Который час? Боже мой, уже половина одиннадцатого, мать давно на работе… На работу, что ли, к ней съездить? Далековато… Сил нет. Можно было бы побомбить на машине, но похмелье тягостное, и штрафануть могут, а платить-то нечем… В начале этого года он дал на раскрутку своему школьному приятелю Игорю Глотову взаймы довольно приличную сумму, тот обещал отдать с процентами, но каждый день кормил обещаниями, и Михаил стал сомневаться, что он отдаст долг вообще… И зачем он ему дал? Только позже он узнал, что Игорь — завсегдатай казино и вообще большой любитель просаживать в злачных местах деньги, особенно чужие. А, ладно, не дал бы Игорю, давно бы пропил. А тут хоть какая-то надежда есть… Вдруг и впрямь раскрутится, чем черт не шутит…
Михаил побрёл в ванную, где долго умывался, брился, приводил себя в человеческий вид… «Красивый я парень, — подумал он, глядя в зеркало. — Волосы каштановые, глаза голубые, и ростом удался… А живу, как скотина… Пора с этим кончать, не дело это… Сын я своего отца или нет, едрена мать?» Он надел пиджак, сунул туда руку и к своей великой радости обнаружил там сто рублей. Находка его обрадовала до невозможности, он понял, что к матери ехать не обязательно… Михаил надел дублёнку и вышел на улицу. В ларьке он купил баночного шведского пива «Туборг» и стал с наслаждением пить холодный напиток, несмотря на промозглую ветреную погоду, прямо на улице. Полегчало. Михаил прошёлся по улице, подошёл к газетному киоску и купил рекламную газету. Он время от времени покупал газеты и читал объявления о приёме на работу… Хотя не верил, что хорошую работу можно найти по объявлению. Нет, такие дела делаются только через знакомых, через друзей. Но все друзья и знакомые оказались такими сволочами… Да, когда все переменилось у него, мигом переменились и они… Никто ничем не хотел помочь…
…Миша Лычкин с детства привык к холе, неге и роскоши… У них была четырехкомнатная квартира на Ленинградском проспекте неподалёку от метро «Аэропорт». Покойный отец Гавриил Михайлович был директором гастронома. Миша был у него поздним ребёнком, когда он родился, отцу было уже за сорок. Матери на пятнадцать лет меньше. Отец был вальяжен, дороден, остроумен, любил пожить на широкую ногу, любил застолья, пикники, сам прекрасно готовил… Правда, в те застойные годы афишировать свою зажиточность было чревато. Но гобсековский образ жизни не устраивал отца… «Волга», а затем в придачу к ней и «девятка», дача в Малаховке, роскошная четырехкомнатная квартира — все это имело место… Разумеется, прекрасная еда, ежегодные поездки на курорты к Чёрному морю и в Прибалтику в лучшие пансионаты и санатории, дорогая импортная одежда… Вообще, отсутствие всяких проблем, когда проблемой было абсолютно все, от колбасы и детективного романа в красивом переплёте до автомобиля и дачи… Он как раз был таким человеком, у которого все схвачено, за все заплачено… А в Мишеньке своём он души не чаял, баловал его как только мог. Лучшие игрушки, книги, театры, ёлки, занятия любым спортом — все было к его услугам. О том, что такое давка в городском транспорте, ясли, детские сады, он и понятия не имел. В школу его отец отвозил на машине. Друзья завидовали Мише и буквально глядели ему в рот, он мог достать все — и книгу, и путёвку, и билеты в театр, и дефицитный магнитофон, у него первого в классе появился плеер, затем видик. И избранных он приглашал домой поглядеть фильмы, когда стал постарше, можно было и побаловаться заграничным пивком, хорошей сигареткой…