Страница:
Так и произошло, Алексей вытащил лопату из багажника и расчистил себе путь. Михаил наблюдал за ним, пригнувшись, глядя снизу в зеркало заднего вида. Так, заметил спущенное колесо, выругался и принялся вытаскивать из багажника домкрат.
— Я пошёл, — шепнул Мойдодыр и стал вылезать из машины. — Самый удобный момент — он меняет колесо.
— Стой! — схватил его за рукав Лычкин.
— Ах ты, мать твою, — выругался Мойдодыр. — Развели тут… Ни днём, ни ночью…
Из подъезда вышел какой-то кряжистый человек в ушанке и тулупе. На поводке он вёл немецкую овчарку. Поздоровался с Алексеем, и тот, меняя колесо, стал оживлённо ему что-то объяснять, видимо, о своём проколотом колесе.
— Да уебется он когда-нибудь? — не выдержал напряжения Лычкин. Неужели из-за какого-то недоумка с собакой, которой надо справить нужду, может сорваться такое дело?!
Мойдодыр молчал. Сжимал в правой руке «ПМ» с глушителем.
Все… Мужик в тулупе прошествовал мимо машины и пошёл гулять в лесок на противоположной стороне дороги. Мойдодыр бесшумно вылез из машины и медленно направился к Алексею. Но тот успел уже заменить колесо и уложить его в багажник. Полез за насосом, видимо, желая подкачать колесо. Мойдодыр уже находился метрах в пяти от него.
«Ну, давай, давай, стреляй», — шептал Михаил, весь сжавшись в комок. И от страха даже прикрыл глаза. И чуть было не проглядел самого интересного… Взял себя в руки и открыл глаза.
Алексей каким-то шестым чувством ощутил опасность, исходящую сзади, и резко обернулся. Увидел дуло пистолета, направленное на него, и сделал первое, что пришло в голову, — швырнул ножной насос в лицо убийце. И швырнул удачно — Мойдодыр попытался увернуться, и насос попал ему в висок. Он попятился, потерял равновесие и упал навзничь. Ударился затылком о заледенелую мостовую и потерял сознание. А Михаил чуть тоже не потерял от досады сознание… Сидел, пригнувшись, в машине, кусал пальцы и понятия не имел, что ему теперь делать. Перед глазами встало круглое лицо Живоглота… Что теперь будет? Что будет?
А Алексей спокойно подошёл к киллеру и пощупал у него пульс. «Живой, подлюка», — подумал он. Стал обыскивать содержимое его карманов.
«Дырявин Александр Лукич, был осуждён по статье сто третьей УК РСФСР. Освобождён 30 января 1992 года», — прочитал он справку об освобождении.
— Вот тебе и Дырявин, — прошептал он, кладя справку во внутренний карман пиджака. — Кто же это тебе меня заказал, а, Дырявин? — глядел он в неподвижное лицо киллера.
Поднял с земли пистолет и тоже положил к себе в карман куртки. Своего «ТТ» при нем не было, он держал его в сейфе на работе, хоть Сергей и советовал ему после того наезда носить оружие с собой. Насос положил в багажник, сел в машину, развернулся и рванул её с места. Проехал мимо зеленой «Нивы». Обратил внимание, что за рулём никого не было. На всякий случай запомнил номер машины. Возраст Инны, его собственный год рождения и буквы, символизирующие московский метрополитен. Так лучше запомнится…
В это время ошалевший от страха Лычкин пригнулся так низко, что чуть не сломал себе шею. «Эх, Мойдодыр, Мойдодыр», — шептал он, качая головой…
Алексей же остановился около телефона-автомата и набрал номер «Скорой».
— Алло, здравствуйте. Тут на улице Варги дом двадцать лежит мужчина лет сорока на вид. С ним что-то произошло, по-моему, ударился затылком об лёд. Спасибо.
«Ничего, — подумал он. — Заберут тебя, родненького, в больницу, а там мы тебя навестим и выведаем, кто это меня заказал, поглядим, кому я перешёл дорогу…»
А Михаил сидел в угнанной «Ниве» и лихорадочно соображал, что ему в такой ситуации делать. Тащить Мойдодыра с места происшествия было совершенно нереально, кто-нибудь мог заметить. Да и нужно ли это вообще? Оставлять же его на месте тоже нельзя. Наверняка, Кондратьев успел куда-то позвонить, либо в милицию, либо в «Скорую»… Да, а если его заберут, потянется ниточка… Уж к нему то, во всяком случае… А если его начнут бить в ментовке, выдержит ли он, не выдаст ли Живоглота и братков? А потом? Страшно подумать, что его ждёт потом… И это вместо казино, вместо крутых денег… Что же делать, что делать?
От внезапно пришедшей мысли ему только сначала стало жутко. А потом он понял, что это единственный в данной ситуации выход. Единственный выход… И как он ни страшен, по сравнению с другим вариантом это пустяки…
И все надо сделать очень быстро. И как хорошо, что ещё совсем темно…
Он вышел из машины и направился к киллеру. Увидел кровь на снегу и брезгливо поморщился. «А может быть, он уже того… сам…» — с надеждой подумал он, но тут же с досадой понял, что Мойдодыр дышит. Уже ни о чем не думая, совершенно машинально он присел рядом с ним, огляделся по сторонам. «Если кто пройдёт, то я просто оказываю помощь потерявшему сознание человеку, просто увидел человека на земле и помогаю ему», — лихорадочно думал он. А правая рука тянулась к приоткрытому смрадному рту Мойдодыра. Затем он резким движением закрыл Мойдодыру рот, а пальцами левой руки зажал ему сопящие ноздри. Лежащий несколько раз дёрнулся, но Михаил давил все сильнее и сильнее. «Господи, пронеси, только бы никто не проходил мимо. Ну… ну, дай бог, чтобы никого не было… Спите, спите мирным сном, дорогие мои москвичи, завтракайте, одевайтесь, трахайтесь, пейте кофе, какао, молоко, шампанское, только не проходите здесь… Он не должен жить, не должен…»
Мойдодыр тем временем стал дёргаться все сильнее и сильнее. У него даже приоткрылись глаза, и Михаил прочитал в них удивление и немой укор. Ему стало страшно, и от этого он ещё крепче зажимал киллеру рот. Наконец, тот дёрнулся в последний раз и обмяк… Михаил понял, что все кончено. Весь в холодном поту, он приподнялся и ещё раз поглядел на Мойдодыра. И зашагал к машине, оглянувшись по сторонам. И с досадой увидел человека с овчаркой, приближающегося к подъезду. «Он видел, он все видел, проклятый мудак…» — вертелось у него в голове. Он не знал, что Павел Егорович, обладатель немецкой овчарки, страдает сильной близорукостью и ему будут на руку его показания.
Делать было нечего, он, чертыхаясь, выжал сцепление и тронул машину с места. За поворотом чуть не сбил какого-то ханыгу. «И днём и ночью шляются, алкашня проклятая… — прошипел он. — Не дай бог, этот ещё что-то заметил… Хотя, ладно, он-то пьяный…» Какие-то потусторонние силы подсказывали ему, что он должен делать дальше. Он проехал несколько кварталов, где оставил свою «девятку». Перед тем, как пересесть в неё, он зашёл в телефон-автомат и набрал 02.
— Алло, милиция? Звонит прохожий. Я только что стал невольным свидетелем драки между двумя мужчинами около дома номер двадцать по улице Варги в Теплом Стане. Я слабый человек и побоялся вмешаться. Один из них ударил другого каким-то тяжёлым предметом, тот упал навзничь, и первый начал его душить. А потом он сел на «шестёрку», по-моему, бежевого цвета, хотя в темноте трудно разобрать цвет, и укатил. Но я запомнил номер машины… Вот он…
Произнеся номер машины Кондратьева, Михаил бросил трубку, не дожидаясь вопросов. Гордый собой и своей смекалкой, он сел в машину и, озираясь по сторонам, окольными путями поехал к Живоглоту.
… — На кой хер ты сюда припёрся, мудак? — ругался полусонный Живоглот. — Телка у меня, понимаешь? Говорил же, звонить надо. Что у вас там стряслось? Что-то не так? — побледнел он, вспомнив ласковые глаза Гнедого и его чернобурый полушубок.
— Я не мог звонить с улицы, мало ли что, — сказал Лычкин. — А кое-что непредвиденное действительно стряслось…
Он разговаривал с Живоглотом довольно уверенно, потому что знал, он в этой ситуации поступил единственно верным способом. А в том, что Кондратьев остался жив, виноват только Мойдодыр, не сумевший выбрать нужный момент для выстрела.
— Что случилось, Коленька? — послышался из спальни нежный женский голосок.
— Спи, спи, — проворчал Живоглот. — Товарищ из Мелитополя прилетел. Дело у него ко мне срочное, насчёт бройлерного цеха. Я скоро приду.
Лычкин прошёл на кухню, сел на табуретку и стал подробно и спокойно рассказывать о произошедшем. Нервничал сам Живоглот, постоянно курил и пил холодную воду из банки. Порой перебивал рассказ Михаила площадной бранью.
— Эх, ночью так хорошо все прошло, и на тебе! Связался я на свою голову с этим Мойдодыром… Козёл он, и все… Ну, дальше давай…
Когда Михаил поведал ему о смерти Мойдодыра, Живоглот внимательно поглядел ему в глаза и уважительно покачал головой.
— Растёшь на глазах, парень, — процедил он. — Быть тебе большим человеком, если не загнёшься где-нибудь на нарах… Впрочем, сделал ты все путём… Он точно сдох? — уточнил он.
— Уверен, — гордо произнёс Лычкин.
— Ладненько. Надо звонить шефу. А ты иди туда, в спальню. Там бикса корячится, Яна её зовут. Можешь её трахнуть, если у тебя стоит после таких дел. Руки только сполосни, — усмехнулся он.
Михаил и сам давно уже хотел смыть с рук пот и кровь Мойдодыра. Он долго плескался в ванной, а потом разделся и зашёл в спальню. Там на огромной кровати нежилась голая девица.
— Ты кто? — проворковала она. — А где Коленька? Коленьку хочу…
— Коля занят, он звонит в Мелитополь по вопросу о строительстве там бройлерного цеха. А меня он просил трахнуть тебя, чтобы мы оба не скучали…
— Это можно, — равнодушно зевнула девица. — На-ка, надень резинку.
Взяла с тумбочки презерватив и подала его Михаилу. Тот стал натягивать, удивляясь сам себе. Он был в полной силе, даже, наоборот, ощущал в себе что-то новое, могучее. Его после этой бессонной ночи тянуло на подвиги. Любые… И бикса стонала от наслаждения…
… — Молчи! — крикнул в трубку Гнедой. — Скоренько ко мне. У нас телефоны могут прослушиваться, вернее, у меня, а не у тебя, — уточнил он. — А дела, видно, вы замесили крутые, господа хорошие… Поглядим, что из всего этого получится…
— Все, сворачивайте бодягу! — открыл ногой дверь спальни Живоглот и увидел там яростные фрикции и услышал стоны наслаждения. — Кончай быстрее, одевайтесь и дуйте отсюда. Хочешь, вези её к себе. А я должен ехать по делу. Срочно вызвали в торговое представительство Украины в Москве. Даю пять минут для окончания и сборов. Все по-солдатски…
Через пятнадцать минут «девятка» Михаила увезла распаренную биксу Яну в Ясенево, а «БМВ» Живоглота понёсся в сторону Кольцевой дороги, затем по Рублевскому шоссе.
— Все те же лица, те же нравы, — проворчал невыспавшийся Гнедой, увидев на пороге своего особняка бледного взволнованного Живоглота. — Заходи, сейчас нам Варенька кофеечку сварит. Варенька! — елейным голоском проворковал он. — Свари нам с Николаем Андреевичем крепенького кофеечку.
Они сели в огромной гостиной, и полуобнажённая Варенька внесла на подносе кофе и булочки. Когда она вышла, толстые пальцы Живоглота потянулись к аппетитной булочке.
— Потом жрать будешь, — властным жестом остановил его Гнедой. — Излагай…
Так, — вздохнул он, когда Живоглот закончил. — Теперь можешь полакомиться булочкой, хавай, хавай, дружище… А я пока скажу тебе вот что. Ты просто драный козёл, понял меня? — привстал он в места. — Ты шпана уличная, мелкий блатарь, шалашовка… Мойдодыр твой получил вполне достойный гонорар за свою оборотистость… А какого гонорара заслуживаешь ты, вот в чем вопрос, господин Николай Андреевич Глотов?
Живоглот успел отхватить огромный кусок булочки и так и застыл с набитым ртом, не в состоянии ни прожевать, ни проглотить. Гнедой вполне мог пристрелить его тут же, на месте…
— Такой спектакль сорвали, паскуды, — сокрушался Гнедой. — Ты жуй свою мягкую булочку, жуй… Не стану я тебя мочить, себе дороже, не боись, до суда доживёшь… Не до Страшного, я имею в виду, а до российского… Ты где находишься?! — вдруг истошным голосом завопил он, вскакивая с места. В дверях показались стриженые головы его головорезов, готовых к действию. Гнедой дал им едва заметный знак, что все в порядке.
Живоглот сделал отчаянное горловое движение и заглотнул огромный кусок булки. Подавился и яростно закашлялся. Гнедой с презрением смотрел на него, ожидая, когда эти пароксизмы закончатся.
— Все, Николай Андреевич? — вежливо осведомился он. — Подкрепились? Теперь разрешите продолжать? Ты где, падло, находишься, я тебя спрашиваю?
— У вас дома, — говорил весь красный Живоглот, переходя от страха на «вы».
— Ты находишься в открытом пространстве, — поправил его Гнедой. — Ты находишься в подвешенном состоянии между небом и землёй. Ты находишься в постоянной борьбе всего сущего. И ещё ты находишься в обществе… Ты продукт общества и мельчайшая, вот такусенькая его частица. — Гнедой, презрительно сморщившись, показал пальцами, насколько мелка эта частица. — Ты некая молекула, Николай Андреевич. Но… от твоей ошибки могут пострадать другие частицы, другие молекулы. Ведь постоянно происходит борьба противоположностей. Впрочем, тебе ничего не понять, ты двоечник, Живоглот, явный двоечник и симулянт. А я учился в четырех институтах — на актёрском факультете ГИТИСа, фрунзенском Инязе, филфаке Грозненского пединститута и где-то ещё, не помню где. Но ни одного из них не закончил, гнали отовсюду за свободомыслие. Впрочем, все это пустое… Глотни кофе и сделай одолжение — линяй отсюда побыстрее. А Лычкин будет управляющим казино. Он все сделал правильно. Если только, разумеется, это твоё Мойдодырище не оживёт, — добавил он. — Ибо если оживёт на радость легавым, тогда Лычкин не будет управляющим казино, а будет самым обычным и довольно омерзительным трупом. Держи меня в курсе событий. Слушай, — вдруг повеселел он. — А что получается? Получается, что наш закоренелый друг Кондратьев скоро станет зэком… Какая красота… Какой молодец этот твой Лычкин. Вот за него тебе спасибо, — похлопал он по плечу оторопевшего от этой перемены настроений у шефа Живоглота. — Кадры решают все. Кто сказал? — хитренько улыбнулся он.
— Ельцин? — попытался догадаться Живоглот.
— Какой Ельцин? — скривился Гнедой. — Какие у него могут быть кадры? Одно ворьё…. Сталин сказал, великий вождь всех времён и народов. Деревня ты… Ступай. И выдай из общака Лычкину двадцать пять штук зелёных, пусть погуляет всласть, когда, разумеется, товар реализует. Заслужил парень, в папашу сообразительностью пошёл… Вот ворюга был, и в каких сложных условиях работал… Нам с тобой теперь значительно проще. А Кондратьева этого мы за решёткой замочим, там это лучше получится, красивее, эффектнее..
Живоглот вышел на морозный воздух, сел в «БМВ» и только там, гоня машину на бешеной скорости по Рублево-Успенскому шоссе, облегчённо вздохнул.
— Пронесло, слава богу, на этот раз, — пробормотал он.
Глава 12
— Я пошёл, — шепнул Мойдодыр и стал вылезать из машины. — Самый удобный момент — он меняет колесо.
— Стой! — схватил его за рукав Лычкин.
— Ах ты, мать твою, — выругался Мойдодыр. — Развели тут… Ни днём, ни ночью…
Из подъезда вышел какой-то кряжистый человек в ушанке и тулупе. На поводке он вёл немецкую овчарку. Поздоровался с Алексеем, и тот, меняя колесо, стал оживлённо ему что-то объяснять, видимо, о своём проколотом колесе.
— Да уебется он когда-нибудь? — не выдержал напряжения Лычкин. Неужели из-за какого-то недоумка с собакой, которой надо справить нужду, может сорваться такое дело?!
Мойдодыр молчал. Сжимал в правой руке «ПМ» с глушителем.
Все… Мужик в тулупе прошествовал мимо машины и пошёл гулять в лесок на противоположной стороне дороги. Мойдодыр бесшумно вылез из машины и медленно направился к Алексею. Но тот успел уже заменить колесо и уложить его в багажник. Полез за насосом, видимо, желая подкачать колесо. Мойдодыр уже находился метрах в пяти от него.
«Ну, давай, давай, стреляй», — шептал Михаил, весь сжавшись в комок. И от страха даже прикрыл глаза. И чуть было не проглядел самого интересного… Взял себя в руки и открыл глаза.
Алексей каким-то шестым чувством ощутил опасность, исходящую сзади, и резко обернулся. Увидел дуло пистолета, направленное на него, и сделал первое, что пришло в голову, — швырнул ножной насос в лицо убийце. И швырнул удачно — Мойдодыр попытался увернуться, и насос попал ему в висок. Он попятился, потерял равновесие и упал навзничь. Ударился затылком о заледенелую мостовую и потерял сознание. А Михаил чуть тоже не потерял от досады сознание… Сидел, пригнувшись, в машине, кусал пальцы и понятия не имел, что ему теперь делать. Перед глазами встало круглое лицо Живоглота… Что теперь будет? Что будет?
А Алексей спокойно подошёл к киллеру и пощупал у него пульс. «Живой, подлюка», — подумал он. Стал обыскивать содержимое его карманов.
«Дырявин Александр Лукич, был осуждён по статье сто третьей УК РСФСР. Освобождён 30 января 1992 года», — прочитал он справку об освобождении.
— Вот тебе и Дырявин, — прошептал он, кладя справку во внутренний карман пиджака. — Кто же это тебе меня заказал, а, Дырявин? — глядел он в неподвижное лицо киллера.
Поднял с земли пистолет и тоже положил к себе в карман куртки. Своего «ТТ» при нем не было, он держал его в сейфе на работе, хоть Сергей и советовал ему после того наезда носить оружие с собой. Насос положил в багажник, сел в машину, развернулся и рванул её с места. Проехал мимо зеленой «Нивы». Обратил внимание, что за рулём никого не было. На всякий случай запомнил номер машины. Возраст Инны, его собственный год рождения и буквы, символизирующие московский метрополитен. Так лучше запомнится…
В это время ошалевший от страха Лычкин пригнулся так низко, что чуть не сломал себе шею. «Эх, Мойдодыр, Мойдодыр», — шептал он, качая головой…
Алексей же остановился около телефона-автомата и набрал номер «Скорой».
— Алло, здравствуйте. Тут на улице Варги дом двадцать лежит мужчина лет сорока на вид. С ним что-то произошло, по-моему, ударился затылком об лёд. Спасибо.
«Ничего, — подумал он. — Заберут тебя, родненького, в больницу, а там мы тебя навестим и выведаем, кто это меня заказал, поглядим, кому я перешёл дорогу…»
А Михаил сидел в угнанной «Ниве» и лихорадочно соображал, что ему в такой ситуации делать. Тащить Мойдодыра с места происшествия было совершенно нереально, кто-нибудь мог заметить. Да и нужно ли это вообще? Оставлять же его на месте тоже нельзя. Наверняка, Кондратьев успел куда-то позвонить, либо в милицию, либо в «Скорую»… Да, а если его заберут, потянется ниточка… Уж к нему то, во всяком случае… А если его начнут бить в ментовке, выдержит ли он, не выдаст ли Живоглота и братков? А потом? Страшно подумать, что его ждёт потом… И это вместо казино, вместо крутых денег… Что же делать, что делать?
От внезапно пришедшей мысли ему только сначала стало жутко. А потом он понял, что это единственный в данной ситуации выход. Единственный выход… И как он ни страшен, по сравнению с другим вариантом это пустяки…
И все надо сделать очень быстро. И как хорошо, что ещё совсем темно…
Он вышел из машины и направился к киллеру. Увидел кровь на снегу и брезгливо поморщился. «А может быть, он уже того… сам…» — с надеждой подумал он, но тут же с досадой понял, что Мойдодыр дышит. Уже ни о чем не думая, совершенно машинально он присел рядом с ним, огляделся по сторонам. «Если кто пройдёт, то я просто оказываю помощь потерявшему сознание человеку, просто увидел человека на земле и помогаю ему», — лихорадочно думал он. А правая рука тянулась к приоткрытому смрадному рту Мойдодыра. Затем он резким движением закрыл Мойдодыру рот, а пальцами левой руки зажал ему сопящие ноздри. Лежащий несколько раз дёрнулся, но Михаил давил все сильнее и сильнее. «Господи, пронеси, только бы никто не проходил мимо. Ну… ну, дай бог, чтобы никого не было… Спите, спите мирным сном, дорогие мои москвичи, завтракайте, одевайтесь, трахайтесь, пейте кофе, какао, молоко, шампанское, только не проходите здесь… Он не должен жить, не должен…»
Мойдодыр тем временем стал дёргаться все сильнее и сильнее. У него даже приоткрылись глаза, и Михаил прочитал в них удивление и немой укор. Ему стало страшно, и от этого он ещё крепче зажимал киллеру рот. Наконец, тот дёрнулся в последний раз и обмяк… Михаил понял, что все кончено. Весь в холодном поту, он приподнялся и ещё раз поглядел на Мойдодыра. И зашагал к машине, оглянувшись по сторонам. И с досадой увидел человека с овчаркой, приближающегося к подъезду. «Он видел, он все видел, проклятый мудак…» — вертелось у него в голове. Он не знал, что Павел Егорович, обладатель немецкой овчарки, страдает сильной близорукостью и ему будут на руку его показания.
Делать было нечего, он, чертыхаясь, выжал сцепление и тронул машину с места. За поворотом чуть не сбил какого-то ханыгу. «И днём и ночью шляются, алкашня проклятая… — прошипел он. — Не дай бог, этот ещё что-то заметил… Хотя, ладно, он-то пьяный…» Какие-то потусторонние силы подсказывали ему, что он должен делать дальше. Он проехал несколько кварталов, где оставил свою «девятку». Перед тем, как пересесть в неё, он зашёл в телефон-автомат и набрал 02.
— Алло, милиция? Звонит прохожий. Я только что стал невольным свидетелем драки между двумя мужчинами около дома номер двадцать по улице Варги в Теплом Стане. Я слабый человек и побоялся вмешаться. Один из них ударил другого каким-то тяжёлым предметом, тот упал навзничь, и первый начал его душить. А потом он сел на «шестёрку», по-моему, бежевого цвета, хотя в темноте трудно разобрать цвет, и укатил. Но я запомнил номер машины… Вот он…
Произнеся номер машины Кондратьева, Михаил бросил трубку, не дожидаясь вопросов. Гордый собой и своей смекалкой, он сел в машину и, озираясь по сторонам, окольными путями поехал к Живоглоту.
… — На кой хер ты сюда припёрся, мудак? — ругался полусонный Живоглот. — Телка у меня, понимаешь? Говорил же, звонить надо. Что у вас там стряслось? Что-то не так? — побледнел он, вспомнив ласковые глаза Гнедого и его чернобурый полушубок.
— Я не мог звонить с улицы, мало ли что, — сказал Лычкин. — А кое-что непредвиденное действительно стряслось…
Он разговаривал с Живоглотом довольно уверенно, потому что знал, он в этой ситуации поступил единственно верным способом. А в том, что Кондратьев остался жив, виноват только Мойдодыр, не сумевший выбрать нужный момент для выстрела.
— Что случилось, Коленька? — послышался из спальни нежный женский голосок.
— Спи, спи, — проворчал Живоглот. — Товарищ из Мелитополя прилетел. Дело у него ко мне срочное, насчёт бройлерного цеха. Я скоро приду.
Лычкин прошёл на кухню, сел на табуретку и стал подробно и спокойно рассказывать о произошедшем. Нервничал сам Живоглот, постоянно курил и пил холодную воду из банки. Порой перебивал рассказ Михаила площадной бранью.
— Эх, ночью так хорошо все прошло, и на тебе! Связался я на свою голову с этим Мойдодыром… Козёл он, и все… Ну, дальше давай…
Когда Михаил поведал ему о смерти Мойдодыра, Живоглот внимательно поглядел ему в глаза и уважительно покачал головой.
— Растёшь на глазах, парень, — процедил он. — Быть тебе большим человеком, если не загнёшься где-нибудь на нарах… Впрочем, сделал ты все путём… Он точно сдох? — уточнил он.
— Уверен, — гордо произнёс Лычкин.
— Ладненько. Надо звонить шефу. А ты иди туда, в спальню. Там бикса корячится, Яна её зовут. Можешь её трахнуть, если у тебя стоит после таких дел. Руки только сполосни, — усмехнулся он.
Михаил и сам давно уже хотел смыть с рук пот и кровь Мойдодыра. Он долго плескался в ванной, а потом разделся и зашёл в спальню. Там на огромной кровати нежилась голая девица.
— Ты кто? — проворковала она. — А где Коленька? Коленьку хочу…
— Коля занят, он звонит в Мелитополь по вопросу о строительстве там бройлерного цеха. А меня он просил трахнуть тебя, чтобы мы оба не скучали…
— Это можно, — равнодушно зевнула девица. — На-ка, надень резинку.
Взяла с тумбочки презерватив и подала его Михаилу. Тот стал натягивать, удивляясь сам себе. Он был в полной силе, даже, наоборот, ощущал в себе что-то новое, могучее. Его после этой бессонной ночи тянуло на подвиги. Любые… И бикса стонала от наслаждения…
… — Молчи! — крикнул в трубку Гнедой. — Скоренько ко мне. У нас телефоны могут прослушиваться, вернее, у меня, а не у тебя, — уточнил он. — А дела, видно, вы замесили крутые, господа хорошие… Поглядим, что из всего этого получится…
— Все, сворачивайте бодягу! — открыл ногой дверь спальни Живоглот и увидел там яростные фрикции и услышал стоны наслаждения. — Кончай быстрее, одевайтесь и дуйте отсюда. Хочешь, вези её к себе. А я должен ехать по делу. Срочно вызвали в торговое представительство Украины в Москве. Даю пять минут для окончания и сборов. Все по-солдатски…
Через пятнадцать минут «девятка» Михаила увезла распаренную биксу Яну в Ясенево, а «БМВ» Живоглота понёсся в сторону Кольцевой дороги, затем по Рублевскому шоссе.
— Все те же лица, те же нравы, — проворчал невыспавшийся Гнедой, увидев на пороге своего особняка бледного взволнованного Живоглота. — Заходи, сейчас нам Варенька кофеечку сварит. Варенька! — елейным голоском проворковал он. — Свари нам с Николаем Андреевичем крепенького кофеечку.
Они сели в огромной гостиной, и полуобнажённая Варенька внесла на подносе кофе и булочки. Когда она вышла, толстые пальцы Живоглота потянулись к аппетитной булочке.
— Потом жрать будешь, — властным жестом остановил его Гнедой. — Излагай…
Так, — вздохнул он, когда Живоглот закончил. — Теперь можешь полакомиться булочкой, хавай, хавай, дружище… А я пока скажу тебе вот что. Ты просто драный козёл, понял меня? — привстал он в места. — Ты шпана уличная, мелкий блатарь, шалашовка… Мойдодыр твой получил вполне достойный гонорар за свою оборотистость… А какого гонорара заслуживаешь ты, вот в чем вопрос, господин Николай Андреевич Глотов?
Живоглот успел отхватить огромный кусок булочки и так и застыл с набитым ртом, не в состоянии ни прожевать, ни проглотить. Гнедой вполне мог пристрелить его тут же, на месте…
— Такой спектакль сорвали, паскуды, — сокрушался Гнедой. — Ты жуй свою мягкую булочку, жуй… Не стану я тебя мочить, себе дороже, не боись, до суда доживёшь… Не до Страшного, я имею в виду, а до российского… Ты где находишься?! — вдруг истошным голосом завопил он, вскакивая с места. В дверях показались стриженые головы его головорезов, готовых к действию. Гнедой дал им едва заметный знак, что все в порядке.
Живоглот сделал отчаянное горловое движение и заглотнул огромный кусок булки. Подавился и яростно закашлялся. Гнедой с презрением смотрел на него, ожидая, когда эти пароксизмы закончатся.
— Все, Николай Андреевич? — вежливо осведомился он. — Подкрепились? Теперь разрешите продолжать? Ты где, падло, находишься, я тебя спрашиваю?
— У вас дома, — говорил весь красный Живоглот, переходя от страха на «вы».
— Ты находишься в открытом пространстве, — поправил его Гнедой. — Ты находишься в подвешенном состоянии между небом и землёй. Ты находишься в постоянной борьбе всего сущего. И ещё ты находишься в обществе… Ты продукт общества и мельчайшая, вот такусенькая его частица. — Гнедой, презрительно сморщившись, показал пальцами, насколько мелка эта частица. — Ты некая молекула, Николай Андреевич. Но… от твоей ошибки могут пострадать другие частицы, другие молекулы. Ведь постоянно происходит борьба противоположностей. Впрочем, тебе ничего не понять, ты двоечник, Живоглот, явный двоечник и симулянт. А я учился в четырех институтах — на актёрском факультете ГИТИСа, фрунзенском Инязе, филфаке Грозненского пединститута и где-то ещё, не помню где. Но ни одного из них не закончил, гнали отовсюду за свободомыслие. Впрочем, все это пустое… Глотни кофе и сделай одолжение — линяй отсюда побыстрее. А Лычкин будет управляющим казино. Он все сделал правильно. Если только, разумеется, это твоё Мойдодырище не оживёт, — добавил он. — Ибо если оживёт на радость легавым, тогда Лычкин не будет управляющим казино, а будет самым обычным и довольно омерзительным трупом. Держи меня в курсе событий. Слушай, — вдруг повеселел он. — А что получается? Получается, что наш закоренелый друг Кондратьев скоро станет зэком… Какая красота… Какой молодец этот твой Лычкин. Вот за него тебе спасибо, — похлопал он по плечу оторопевшего от этой перемены настроений у шефа Живоглота. — Кадры решают все. Кто сказал? — хитренько улыбнулся он.
— Ельцин? — попытался догадаться Живоглот.
— Какой Ельцин? — скривился Гнедой. — Какие у него могут быть кадры? Одно ворьё…. Сталин сказал, великий вождь всех времён и народов. Деревня ты… Ступай. И выдай из общака Лычкину двадцать пять штук зелёных, пусть погуляет всласть, когда, разумеется, товар реализует. Заслужил парень, в папашу сообразительностью пошёл… Вот ворюга был, и в каких сложных условиях работал… Нам с тобой теперь значительно проще. А Кондратьева этого мы за решёткой замочим, там это лучше получится, красивее, эффектнее..
Живоглот вышел на морозный воздух, сел в «БМВ» и только там, гоня машину на бешеной скорости по Рублево-Успенскому шоссе, облегчённо вздохнул.
— Пронесло, слава богу, на этот раз, — пробормотал он.
Глава 12
А в это самое время Алексей Кондратьев подъезжал к складу. Около склада стояла прибывшая фура. Из неё выскочил насмерть перепуганный водитель.
— Алексей Николаевич, Алексей Николаевич, там… — лепетал он.
Алексей и сам увидел валявшихся на снегу двух сторожей. Лица их были в крови.
— Вот оно как, — прошептал он. — Вот оно как…
Он открыл своими ключами дверь склада и остолбенел. Склад был совершенно пустым. Ничего… Абсолютно ничего.
Тут подбежал представитель нижегородской фирмы. Он также остановился как вкопанный, глядя на страшную картину.
Алексей дрожащими пальцами набрал номер милиции. Сообщил, что ограблен склад и двое сторожей убиты. Затем позвонил в Фонд и домой к Сергею.
— Да, основательно взялись за нас, — только и сумел сказать Сергей. Он был совершенно подавлен. О нападении на него Алексей даже не успел рассказать. Сергей сказал, что сейчас подъедет, и положил трубку.
Оперативная группа приехала быстро. Из машины вышел коренастый мужчина в дублёнке и ондатровой шапке. Широкое лицо было румяным от мороза.
— Инспектор уголовного розыска капитан Гусев, — представился он.
— Я директор фирмы «Гермес» Кондратьев, — отрекомендовался Алексей.
— Ну, рассказывайте по порядку, что у вас произошло.
Алексей стал рассказывать, говорил путано, постоянно сбиваясь от волнения. Тут к Гусеву подошёл один из оперативников и начал что-то яростно шептать ему на ухо, указывая на стоящую рядом кондратьевскую машину. Гусев оглянулся на машину и подозрительно поглядел в глаза Кондратьеву.
— Это ваша машина? — спросил он.
— Моя, а что? Дайте, я вам дальше расскажу.
— Успеется, — процедил сквозь зубы Гусев. — С этим успеется… А пока вы позвольте осмотреть вашу машину. И багажничек откройте, пожалуйста…
Этого Алексей никак не ожидал. Он оторопел. Ведь в машине лежал «ПМ» киллера, а в кармане пиджака справка об его освобождении. И насос со следами крови…
— Я ещё вам забыл рассказать одну важную вещь, — произнёс хриплым голосом Алексей. — Сегодня утром около шести часов на меня было совершено покушение…
Но Гусев не слушал. Он быстро шагал к машине. Полез в салон и вытащил оттуда пистолет. Отдал его стоящему поодаль эксперту.
— Это и есть пистолет киллера. Я звонил в «Скорую». Вот ещё…
— Стоять на месте! — скомандовал Гусев. — Руки на машину!
Алексей молча выполнил приказание. Гусев обыскал его, вытащил из кармана справку Дырявина об освобождении, а затем полез в багажник. И извлёк оттуда насос, на котором были видны следы запёкшейся крови.
— Вы арестованы, гражданин Кондратьев, — тихо произнёс Гусев. — Прошу в нашу машину. И без фокусов.. Не советую…
— Да за что? — недоумевал Алексей. — Я же вам до сих пор ничего не рассказал. Вы меня послушайте…
— Расскажете на Петровке, Кондратьев. Садитесь в машину!
И на его запястьях звонко щёлкнули наручники. Представитель фирмы и шофёр, открыв рты, глядели на происходившее.
— А нам-то что теперь делать, Алексей Николаевич? — жалобным голосом спросил представитель.
Алексей только пожал плечами.
— Скоро все выяснится! — крикнул он из машины. — А тогда и разберёмся..
— Но мы же перевели вам деньги…
И машина тронулась с места. Только она скрылась за углом, как к складу подъехала «Ауди» Фролова.
— Что произошло? — тяжело выбирался из машины Сергей, подавленный случившимся. — Где Кондратьев?
— Арестован, — пролепетал представитель. — А склад пуст… И что теперь будет с нашими деньгами?
— Куда его повезли? — мрачно спросил Сергей.
— Вроде бы на Петровку, — ответил водитель фуры.
— Его задержал капитан Гусев из МУРа, — добавил представитель.
— На Петровку! — скомандовал своему водителю Сергей, снова с трудом залезая в машину. Помог сам себе засунуть туда протез, хлопнул дверцей, и машина рванула по утренней ноябрьской Москве в сторону Центра, оставив на территории склада обалдевших нижегородцев и двух представителей Фонда, приехавших с Сергеем…
…Ошалелый от происшедшего, Алексей уже не пытался ничего объяснять сидевшему на переднем сиденье инспектору Гусеву. Он понял, что произошло самое ужасное — этот окаянный киллер все-таки умер. Алексей знал случаи, когда люди погибали, упав и ударившись затылком. Но ведь он же звонил в «Скорую», а милицию на склад вызвал сам. И почему он не начал свой рассказ с покушения? Плохо, плохо все получилось. Звонок его в «Скорую» был анонимным, на насосе следы крови, в машине пистолет, в кармане пиджака справка этого человека об освобождении. Свидетелей нет, только толстый Пал Егорыч, выгуливавший собаку. Но он же ничего не видел, только то, что Алексей менял проколотое колесо. А ведь колесо, наверняка, проколол киллер. И если бы не Пал Егорыч, он бы застрелил его раньше. И вряд ли бы он тогда почувствовал опасность… Все было бы кончено. А так? Главное, он жив, и он ещё поборется со всем этим кошмаром, навалившимся на него. Господи, как много всего для одного человека в неполных тридцать четыре! Афган, гибель Лены и Митеньки, потом эта история с лже-Пироговым и исчезнувшим без следа Дмитриевым, а тут в один день — покушение и ограбление. Вернее, в обратном порядке. И ещё эта мерзкая история с Ларисой… И Инна, как она горда и принципиальна! Он звонил ей вчера раза четыре. Но она так и не захотела говорить с ним.
Алексей знал от Инны, что у неё до него был мужчина, которого она очень любила. Он знал, что тот заставил её сделать аборт, а потом, когда пришёл мириться, она выгнала его. Но больше она ничего о нем не рассказывала. Он даже имени его не знал. Их отношения складывались так — только настоящее и ничего о прошлом. О работе своей он ей тоже ничего не рассказывал. Приносил деньги, делал подарки, а о работе, о своих сослуживцах ничего. Такой же практики придерживался и Сергей Фролов. На вопросы жены он постоянно отвечал шутками. Алексей же просто отмалчивался на вопросы Инны, а сам ей в свою очередь никаких вопросов не задавал. И все же он оказался разговорчивее — о взрыве на душанбинском вокзале она знала, имена его погибших жены и сына знала. А он о ней просто ничего… А теперь её нет. И никого нет. А его везут на Петровку. И из близких людей на свете остался один Сергей, Сергей Фролов. И он должен помочь, наверняка он уже подъехал к складу и спешит ему на помощь. Жаль только, что Алексей ничего не успел рассказать ему про покушение.
На протяжении всего пути два чувства боролись в Алексее, сменяя друг друга. То яростное желание драться за свою судьбу, то полная апатия и равнодушие к этой злосчастной судьбе, то и дело так страшно смеющейся ему в лицо.
Когда приехали на Петровку, инспектор Гусев провёл первый допрос.
— Вы не смотрите на меня так, товарищ капитан, — с горечью произнёс Кондратьев. — Я тоже капитан по воинскому званию, танкист, воевал в Афганистане, имею ранения и правительственные награды. Несколько месяцев назад у меня при взрыве на душанбинском вокзале погибли жена и шестилетний сын. Пытался вот заниматься бизнесом, мы получали товары из Китая и продавали их оптом. Зря, конечно, я впрягся в это дело, но жить как-то надо…
Гусев внимательно смотрел на совершенно седого Кондратьева с измождённым серым лицом, своего ровесника, которому не было и тридцати четырех лет, и круглое его лицо постепенно светлело. Он хотел верить ему, но факты… Суровые факты против него…
— Вы не волнуйтесь, Алексей Николаевич. Будут опрошены свидетели. Все происходило утром, в рабочий день, и наверняка многие ваши соседи из окон видели произошедшее. Так что разберёмся… А теперь давайте все по порядку. Прокурору я звонил, он дал санкцию на ваше временное задержание. А дальше будет видно, что делать. Обвинение против вас, к сожалению, довольно серьёзное. Тот человек скончался на месте, ещё до прибытия «Скорой».
— Так я и знал, — вздохнул Кондратьев. — Ударился головой и…
— Эксперт установил на месте, что смерть произошла не от удара, а от удушения.
— Но я не душил его! — привстал с места Алексей. — Уверяю вас, не душил! Насос я в него бросил, от этого не отказываюсь, бросил в тот момент, когда он наставил на меня тот самый «ПМ». Что мне оставалось делать? Насос попал в висок, он поскользнулся и ударился затылком об лёд. Но он дышал, я сам проверял. И тут же позвонил в «Скорую»…
— Не сходится что-то, — покачал головой Гусев, продолжая составлять протокол.
Записав его показания, Гусев нажал кнопку звонка.
— Пока, Алексей Николаевич, вам придётся отправиться в камеру, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ничего не поделаешь, таковы законы. А обвинение против вас очень серьёзное.
Кондратьев не ответил. «Будь что будет», — с горечью подумал он.
В коридоре уже хромал туда-сюда Сергей Фролов. Он умудрился прорваться в эти стены, заявив, что у него есть показания по делу.
— Держись, Леха, — яростным шёпотом сказал он, когда Алексея дежурный вёл по коридору. — Прорвёмся, где наша не пропадала.
Алексей не ответил. Только попытался махнуть рукой.
— Руки назад! — приказал дежурный, и Алексей сник. Кивнул головой Сергею и пошёл по коридору.
— Можно к вам? — спросил Гусева Фролов. — Имею сообщить кое-что по личности задержанного Кондратьева.
— Да знаю я все о его личности, — вздохнул Гусев. — Что вы ещё можете добавить? Личность героическая, спору нет, но обстоятельства делают с людьми такие вещи, столько мы тут понасмотрелись…
— Не могут ничего с ним сделать обстоятельства, — нахмурился Фролов. — Если не верить таким, как Кондратьев, верить нельзя никому.
— Проходите, — вяло пригласил Гусев. — Зачем только? Делом займётся следователь из прокуратуры, а моё дело задержать подозреваемого и снять первый допрос. Все. Теперь моё дело ловить следующего. И с этим не заржавеет, суровые настали времена…
Когда Фролов узнал, что Алексей обвиняется в убийстве Дырявина, он побледнел от испуга за друга.
— Ну и какая же это статья? — спросил он.
— Статья сто третья, умышленное убийство. До десяти лет, Сергей Владимирович.
— Но есть же другая статья — превышение пределов необходимой обороны, — возразил Фролов. — Разве это не тот случай?
— Я не могу разглашать тайну следствия, я сказал только в общих чертах, и лишь из уважения к вашим боевым заслугам. Есть статья сто пятая. Убийство при превышении пределов необходимой обороны. Там до двух лет. Но тут имеются обстоятельства… Все, Сергей Владимирович, ваши показания по личности задержанного я записал. Более разговаривать с вами времени и права не имею. Ищите ему опытного адвоката, единственный совет, который могу вам дать.
И поникший духом Фролов заковылял по коридору к выходу…
— Алексей Николаевич, Алексей Николаевич, там… — лепетал он.
Алексей и сам увидел валявшихся на снегу двух сторожей. Лица их были в крови.
— Вот оно как, — прошептал он. — Вот оно как…
Он открыл своими ключами дверь склада и остолбенел. Склад был совершенно пустым. Ничего… Абсолютно ничего.
Тут подбежал представитель нижегородской фирмы. Он также остановился как вкопанный, глядя на страшную картину.
Алексей дрожащими пальцами набрал номер милиции. Сообщил, что ограблен склад и двое сторожей убиты. Затем позвонил в Фонд и домой к Сергею.
— Да, основательно взялись за нас, — только и сумел сказать Сергей. Он был совершенно подавлен. О нападении на него Алексей даже не успел рассказать. Сергей сказал, что сейчас подъедет, и положил трубку.
Оперативная группа приехала быстро. Из машины вышел коренастый мужчина в дублёнке и ондатровой шапке. Широкое лицо было румяным от мороза.
— Инспектор уголовного розыска капитан Гусев, — представился он.
— Я директор фирмы «Гермес» Кондратьев, — отрекомендовался Алексей.
— Ну, рассказывайте по порядку, что у вас произошло.
Алексей стал рассказывать, говорил путано, постоянно сбиваясь от волнения. Тут к Гусеву подошёл один из оперативников и начал что-то яростно шептать ему на ухо, указывая на стоящую рядом кондратьевскую машину. Гусев оглянулся на машину и подозрительно поглядел в глаза Кондратьеву.
— Это ваша машина? — спросил он.
— Моя, а что? Дайте, я вам дальше расскажу.
— Успеется, — процедил сквозь зубы Гусев. — С этим успеется… А пока вы позвольте осмотреть вашу машину. И багажничек откройте, пожалуйста…
Этого Алексей никак не ожидал. Он оторопел. Ведь в машине лежал «ПМ» киллера, а в кармане пиджака справка об его освобождении. И насос со следами крови…
— Я ещё вам забыл рассказать одну важную вещь, — произнёс хриплым голосом Алексей. — Сегодня утром около шести часов на меня было совершено покушение…
Но Гусев не слушал. Он быстро шагал к машине. Полез в салон и вытащил оттуда пистолет. Отдал его стоящему поодаль эксперту.
— Это и есть пистолет киллера. Я звонил в «Скорую». Вот ещё…
— Стоять на месте! — скомандовал Гусев. — Руки на машину!
Алексей молча выполнил приказание. Гусев обыскал его, вытащил из кармана справку Дырявина об освобождении, а затем полез в багажник. И извлёк оттуда насос, на котором были видны следы запёкшейся крови.
— Вы арестованы, гражданин Кондратьев, — тихо произнёс Гусев. — Прошу в нашу машину. И без фокусов.. Не советую…
— Да за что? — недоумевал Алексей. — Я же вам до сих пор ничего не рассказал. Вы меня послушайте…
— Расскажете на Петровке, Кондратьев. Садитесь в машину!
И на его запястьях звонко щёлкнули наручники. Представитель фирмы и шофёр, открыв рты, глядели на происходившее.
— А нам-то что теперь делать, Алексей Николаевич? — жалобным голосом спросил представитель.
Алексей только пожал плечами.
— Скоро все выяснится! — крикнул он из машины. — А тогда и разберёмся..
— Но мы же перевели вам деньги…
И машина тронулась с места. Только она скрылась за углом, как к складу подъехала «Ауди» Фролова.
— Что произошло? — тяжело выбирался из машины Сергей, подавленный случившимся. — Где Кондратьев?
— Арестован, — пролепетал представитель. — А склад пуст… И что теперь будет с нашими деньгами?
— Куда его повезли? — мрачно спросил Сергей.
— Вроде бы на Петровку, — ответил водитель фуры.
— Его задержал капитан Гусев из МУРа, — добавил представитель.
— На Петровку! — скомандовал своему водителю Сергей, снова с трудом залезая в машину. Помог сам себе засунуть туда протез, хлопнул дверцей, и машина рванула по утренней ноябрьской Москве в сторону Центра, оставив на территории склада обалдевших нижегородцев и двух представителей Фонда, приехавших с Сергеем…
…Ошалелый от происшедшего, Алексей уже не пытался ничего объяснять сидевшему на переднем сиденье инспектору Гусеву. Он понял, что произошло самое ужасное — этот окаянный киллер все-таки умер. Алексей знал случаи, когда люди погибали, упав и ударившись затылком. Но ведь он же звонил в «Скорую», а милицию на склад вызвал сам. И почему он не начал свой рассказ с покушения? Плохо, плохо все получилось. Звонок его в «Скорую» был анонимным, на насосе следы крови, в машине пистолет, в кармане пиджака справка этого человека об освобождении. Свидетелей нет, только толстый Пал Егорыч, выгуливавший собаку. Но он же ничего не видел, только то, что Алексей менял проколотое колесо. А ведь колесо, наверняка, проколол киллер. И если бы не Пал Егорыч, он бы застрелил его раньше. И вряд ли бы он тогда почувствовал опасность… Все было бы кончено. А так? Главное, он жив, и он ещё поборется со всем этим кошмаром, навалившимся на него. Господи, как много всего для одного человека в неполных тридцать четыре! Афган, гибель Лены и Митеньки, потом эта история с лже-Пироговым и исчезнувшим без следа Дмитриевым, а тут в один день — покушение и ограбление. Вернее, в обратном порядке. И ещё эта мерзкая история с Ларисой… И Инна, как она горда и принципиальна! Он звонил ей вчера раза четыре. Но она так и не захотела говорить с ним.
Алексей знал от Инны, что у неё до него был мужчина, которого она очень любила. Он знал, что тот заставил её сделать аборт, а потом, когда пришёл мириться, она выгнала его. Но больше она ничего о нем не рассказывала. Он даже имени его не знал. Их отношения складывались так — только настоящее и ничего о прошлом. О работе своей он ей тоже ничего не рассказывал. Приносил деньги, делал подарки, а о работе, о своих сослуживцах ничего. Такой же практики придерживался и Сергей Фролов. На вопросы жены он постоянно отвечал шутками. Алексей же просто отмалчивался на вопросы Инны, а сам ей в свою очередь никаких вопросов не задавал. И все же он оказался разговорчивее — о взрыве на душанбинском вокзале она знала, имена его погибших жены и сына знала. А он о ней просто ничего… А теперь её нет. И никого нет. А его везут на Петровку. И из близких людей на свете остался один Сергей, Сергей Фролов. И он должен помочь, наверняка он уже подъехал к складу и спешит ему на помощь. Жаль только, что Алексей ничего не успел рассказать ему про покушение.
На протяжении всего пути два чувства боролись в Алексее, сменяя друг друга. То яростное желание драться за свою судьбу, то полная апатия и равнодушие к этой злосчастной судьбе, то и дело так страшно смеющейся ему в лицо.
Когда приехали на Петровку, инспектор Гусев провёл первый допрос.
— Вы не смотрите на меня так, товарищ капитан, — с горечью произнёс Кондратьев. — Я тоже капитан по воинскому званию, танкист, воевал в Афганистане, имею ранения и правительственные награды. Несколько месяцев назад у меня при взрыве на душанбинском вокзале погибли жена и шестилетний сын. Пытался вот заниматься бизнесом, мы получали товары из Китая и продавали их оптом. Зря, конечно, я впрягся в это дело, но жить как-то надо…
Гусев внимательно смотрел на совершенно седого Кондратьева с измождённым серым лицом, своего ровесника, которому не было и тридцати четырех лет, и круглое его лицо постепенно светлело. Он хотел верить ему, но факты… Суровые факты против него…
— Вы не волнуйтесь, Алексей Николаевич. Будут опрошены свидетели. Все происходило утром, в рабочий день, и наверняка многие ваши соседи из окон видели произошедшее. Так что разберёмся… А теперь давайте все по порядку. Прокурору я звонил, он дал санкцию на ваше временное задержание. А дальше будет видно, что делать. Обвинение против вас, к сожалению, довольно серьёзное. Тот человек скончался на месте, ещё до прибытия «Скорой».
— Так я и знал, — вздохнул Кондратьев. — Ударился головой и…
— Эксперт установил на месте, что смерть произошла не от удара, а от удушения.
— Но я не душил его! — привстал с места Алексей. — Уверяю вас, не душил! Насос я в него бросил, от этого не отказываюсь, бросил в тот момент, когда он наставил на меня тот самый «ПМ». Что мне оставалось делать? Насос попал в висок, он поскользнулся и ударился затылком об лёд. Но он дышал, я сам проверял. И тут же позвонил в «Скорую»…
— Не сходится что-то, — покачал головой Гусев, продолжая составлять протокол.
Записав его показания, Гусев нажал кнопку звонка.
— Пока, Алексей Николаевич, вам придётся отправиться в камеру, — тяжело вздохнув, сказал он. — Ничего не поделаешь, таковы законы. А обвинение против вас очень серьёзное.
Кондратьев не ответил. «Будь что будет», — с горечью подумал он.
В коридоре уже хромал туда-сюда Сергей Фролов. Он умудрился прорваться в эти стены, заявив, что у него есть показания по делу.
— Держись, Леха, — яростным шёпотом сказал он, когда Алексея дежурный вёл по коридору. — Прорвёмся, где наша не пропадала.
Алексей не ответил. Только попытался махнуть рукой.
— Руки назад! — приказал дежурный, и Алексей сник. Кивнул головой Сергею и пошёл по коридору.
— Можно к вам? — спросил Гусева Фролов. — Имею сообщить кое-что по личности задержанного Кондратьева.
— Да знаю я все о его личности, — вздохнул Гусев. — Что вы ещё можете добавить? Личность героическая, спору нет, но обстоятельства делают с людьми такие вещи, столько мы тут понасмотрелись…
— Не могут ничего с ним сделать обстоятельства, — нахмурился Фролов. — Если не верить таким, как Кондратьев, верить нельзя никому.
— Проходите, — вяло пригласил Гусев. — Зачем только? Делом займётся следователь из прокуратуры, а моё дело задержать подозреваемого и снять первый допрос. Все. Теперь моё дело ловить следующего. И с этим не заржавеет, суровые настали времена…
Когда Фролов узнал, что Алексей обвиняется в убийстве Дырявина, он побледнел от испуга за друга.
— Ну и какая же это статья? — спросил он.
— Статья сто третья, умышленное убийство. До десяти лет, Сергей Владимирович.
— Но есть же другая статья — превышение пределов необходимой обороны, — возразил Фролов. — Разве это не тот случай?
— Я не могу разглашать тайну следствия, я сказал только в общих чертах, и лишь из уважения к вашим боевым заслугам. Есть статья сто пятая. Убийство при превышении пределов необходимой обороны. Там до двух лет. Но тут имеются обстоятельства… Все, Сергей Владимирович, ваши показания по личности задержанного я записал. Более разговаривать с вами времени и права не имею. Ищите ему опытного адвоката, единственный совет, который могу вам дать.
И поникший духом Фролов заковылял по коридору к выходу…