Страница:
Михаил оставил машину около материного дома, взял такси и поехал на свою квартиру отсыпаться. А на следующее утро вернулся за машиной и сразу же отправился в Тёплый Стан в офис малого предприятия «Гермес».
Офисом оказалась обычная трехкомнатная квартира на улице академика Варги. «Малое предприятие „Гермес“, — прочитал он вывеску на двери…
Михаил нажал кнопку звонка.
Открыла миловидная девушка в коротком платье. Это, очевидно, и была Алла.
— Вы к кому? — спросила она, приветливо глядя на Михаила, высокого, стройного, в жёлтой обливной дублёнке и с непокрытой головой, крутящего на указательном пальце ключи от машины.
— Я Михаил Лычкин… По поводу работы… Я звонил… позавчера… Меня просили приехать… А я, понимаете, как назло, заболел. Простудился… Вы, я так понимаю, Алла? Мне вообще-то нужен Кондратьев Алексей Николаевич…
— Алексей Николаевич скоро будет. Пройдите сюда, пожалуйста.
Михаил прошёл в хорошо отремонтированную и обставленную офисной мебелью большую комнату. Сел на кожаный диван. Девушка села за письменный стол и стала печатать что-то на электрической машинке. Михаил заложил ногу за ногу, расстегнул дублёнку и искоса поглядывал на симпатичную молодую девушку… Та порой тоже отрывалась от машинки и бросала мимолётный взгляд на него. Так прошло примерно минут пятнадцать.
— Как дела, Аллочка? — раздался из передней густой бас. — Кто звонил?
— Звонил Олег Ильич из Харбина, Алексей Николаевич. Сказал, что договорился о новых поставках. Он перезвонит вам. Потом звонили из налоговой инспекции, из Пенсионного фонда. Звонили Левенберг и Юшин, оба сказали, что все продукты распроданы. Просят ещё товар.
— А вот это хорошо, Аллочка, это очень хорошо. — В комнату вошёл высокий седой человек лет тридцати пяти в китайской куртке и кожаной кепочке. — Надо же, только два часа отсутствовал и столько звонков. И все мной интересуются, и Пенсионный фонд, понимаете ли, и налоговая инспекция. — Он подмигнул Михаилу, словно старому знакомому. — Вы ко мне?
— Здравствуйте, — поднялся с места Михаил. — Да, к вам.
— Здравствуйте, — протянул ему руку вошедший. — Я Кондратьев, директор «Гермеса». Вы по какому вопросу по мою душу?
— Моя фамилия Лычкин. Михаил Гаврилович Лычкин. Я вам звонил позавчера.
— Ну, во-первых, не позавчера, а третьего дня. Мы ждали вас позавчера. Что же вы не пришли?
— Я заболел. Неожиданно поднялась температура, — промямлил Лычкин.
— Позвонили бы. Понимаете, в чем дело, господин Лычкин. Место, которое я хотел предложить вам, уже занято.
— А что это за место?
— Хорошее место, — открыто улыбнулся Кондратьев. — Место менеджера, Михаил Гаврилович. А свято место, как известно, пусто не бывает.
От досады Михаил прикусил губу. Вот тебе и карьера бизнесмена. Черт бы побрал мамашу с её волосатым Эдиком!
— И что же теперь? — пробубнил Михаил.
— А теперь придётся обождать. Вообще-то вы нам подходите по всем показателям. Но… опоздали. Вчера я оформил на это место другого человека. Вакансия занята…
— Ладно, я пошёл, — покрутил на пальце ключи от машины Михаил и направился к выходу.
— Послушайте, — остановил его Кондратьев. — Я могу пока предложить вам место… грузчика.
— Грузчика? — вспыхнул Лычкин. — Но я закончил Плехановский институт.
— Ну временно, временно. Поработаете, войдёте в курс нашего дела. Да и зарплата будет немалая. В свободной валюте, между прочим.
— Да? — воодушевился Лычкин.
— Да, да. Для начала двести долларов в месяц. Соглашайтесь, а потом разберёмся. Очень не хотелось бы терять такого работника, молодого специалиста. Мы же только начали работать, правда, довольно успешно. Возим продукты из Китая, и все разбирают, привозить не успеваем. Но сейчас у нас первая цель — рассчитаться с банком за кредит. Преодолеем это, дальше все пойдёт как по маслу! А грузчиками и мы ещё пару месяцев назад наработались всласть, и я, и мой заместитель Никифоров. Только вот Аллочку бережём от такой работы, — подмигнул он девушке. — Ну? Как вы? Согласны?
Михаил подумал с полминуты, а затем махнул рукой:
— А, была не была! Что мне терять? Согласен!
Глава 3
Офисом оказалась обычная трехкомнатная квартира на улице академика Варги. «Малое предприятие „Гермес“, — прочитал он вывеску на двери…
Михаил нажал кнопку звонка.
Открыла миловидная девушка в коротком платье. Это, очевидно, и была Алла.
— Вы к кому? — спросила она, приветливо глядя на Михаила, высокого, стройного, в жёлтой обливной дублёнке и с непокрытой головой, крутящего на указательном пальце ключи от машины.
— Я Михаил Лычкин… По поводу работы… Я звонил… позавчера… Меня просили приехать… А я, понимаете, как назло, заболел. Простудился… Вы, я так понимаю, Алла? Мне вообще-то нужен Кондратьев Алексей Николаевич…
— Алексей Николаевич скоро будет. Пройдите сюда, пожалуйста.
Михаил прошёл в хорошо отремонтированную и обставленную офисной мебелью большую комнату. Сел на кожаный диван. Девушка села за письменный стол и стала печатать что-то на электрической машинке. Михаил заложил ногу за ногу, расстегнул дублёнку и искоса поглядывал на симпатичную молодую девушку… Та порой тоже отрывалась от машинки и бросала мимолётный взгляд на него. Так прошло примерно минут пятнадцать.
— Как дела, Аллочка? — раздался из передней густой бас. — Кто звонил?
— Звонил Олег Ильич из Харбина, Алексей Николаевич. Сказал, что договорился о новых поставках. Он перезвонит вам. Потом звонили из налоговой инспекции, из Пенсионного фонда. Звонили Левенберг и Юшин, оба сказали, что все продукты распроданы. Просят ещё товар.
— А вот это хорошо, Аллочка, это очень хорошо. — В комнату вошёл высокий седой человек лет тридцати пяти в китайской куртке и кожаной кепочке. — Надо же, только два часа отсутствовал и столько звонков. И все мной интересуются, и Пенсионный фонд, понимаете ли, и налоговая инспекция. — Он подмигнул Михаилу, словно старому знакомому. — Вы ко мне?
— Здравствуйте, — поднялся с места Михаил. — Да, к вам.
— Здравствуйте, — протянул ему руку вошедший. — Я Кондратьев, директор «Гермеса». Вы по какому вопросу по мою душу?
— Моя фамилия Лычкин. Михаил Гаврилович Лычкин. Я вам звонил позавчера.
— Ну, во-первых, не позавчера, а третьего дня. Мы ждали вас позавчера. Что же вы не пришли?
— Я заболел. Неожиданно поднялась температура, — промямлил Лычкин.
— Позвонили бы. Понимаете, в чем дело, господин Лычкин. Место, которое я хотел предложить вам, уже занято.
— А что это за место?
— Хорошее место, — открыто улыбнулся Кондратьев. — Место менеджера, Михаил Гаврилович. А свято место, как известно, пусто не бывает.
От досады Михаил прикусил губу. Вот тебе и карьера бизнесмена. Черт бы побрал мамашу с её волосатым Эдиком!
— И что же теперь? — пробубнил Михаил.
— А теперь придётся обождать. Вообще-то вы нам подходите по всем показателям. Но… опоздали. Вчера я оформил на это место другого человека. Вакансия занята…
— Ладно, я пошёл, — покрутил на пальце ключи от машины Михаил и направился к выходу.
— Послушайте, — остановил его Кондратьев. — Я могу пока предложить вам место… грузчика.
— Грузчика? — вспыхнул Лычкин. — Но я закончил Плехановский институт.
— Ну временно, временно. Поработаете, войдёте в курс нашего дела. Да и зарплата будет немалая. В свободной валюте, между прочим.
— Да? — воодушевился Лычкин.
— Да, да. Для начала двести долларов в месяц. Соглашайтесь, а потом разберёмся. Очень не хотелось бы терять такого работника, молодого специалиста. Мы же только начали работать, правда, довольно успешно. Возим продукты из Китая, и все разбирают, привозить не успеваем. Но сейчас у нас первая цель — рассчитаться с банком за кредит. Преодолеем это, дальше все пойдёт как по маслу! А грузчиками и мы ещё пару месяцев назад наработались всласть, и я, и мой заместитель Никифоров. Только вот Аллочку бережём от такой работы, — подмигнул он девушке. — Ну? Как вы? Согласны?
Михаил подумал с полминуты, а затем махнул рукой:
— А, была не была! Что мне терять? Согласен!
Глава 3
— Да не верю я тебе, Игорек, больше! Ты что, меня за окончательного лоха держишь? — укоризненно глядя на Глотова, говорил Михаил Лычкин. Они сидели в полупустом зале ресторана «Пекин». Михаил никак не мог доесть дорогостоящий суп из акульих плавников.
— Да ты ешь, Мишаня, ешь, полезнейшая вещь, так потенцию увеличивает. Врачи рекомендуют, гадом буду, — таращил на него свои круглые, словно бусинки, водянистые глазёнки Игорь Глотов. — А то ты налегаешь на водку, будто никогда её не пил… Я вот закусываю, и ни в одном глазу. Вот, грибочков китайских, бамбук хавай, трепанги тоже очень рекомендуются для постельных подвигов…
— У меня нет таких проблем, — огрызнулся Михаил. — Проблемы обратного порядка, времени нет всех красивых телок перетрахать, торчу на работе день и ночь, и толку никакого, мать их…
— Как это нет толку? Сам же говорил, ваш «Гермес» процветает, товарчик ваш китайский идёт нарасхват. — При этих словах глаза Игоря стали совсем круглыми и непроницаемыми.
— «Гермес»-то, может быть, и процветает, я не спорю, только вот Михаил Гаврилович Лычкин не процветает, а меня это как-то больше колышет, Игоряха. А старые товарищи бабки не отдают… Надо ещё пивка заказать, запивать нечем…
— Да запивай лучше минералкой, здоровее будешь, Мишаня. А сколько же тебе твой босс платит, если не секрет?
— Триста баксов, какие тут секреты, — злобно отвечал Михаил. — А ты мне, Игоряха, если считать по нынешнему курсу, должен три штуки. Или я не прав?
— Да прав, прав, — рассмеялся Глотов. — И я не отказываюсь отдать. Ты не боись, Мишаня, за мной не заржавеет. Я тебе, братан, ещё могу ой как пригодиться…
— Да чем ты мне можешь пригодиться? Что с тебя проку? Только и знаешь, что в казино торчишь да водку глушишь…
Игорь слегка скривился, но сглотнул оскорбление.
— Братана моего помнишь? — тихо произнёс он.
— Так, смутно, — солгал Михаил, внутренне напрягаясь.
Он вовсе не был так пьян, как казалось Игорю. Он сам настоял на этой встрече, предложив угостить Игоря и поговорить о долге. Он прекрасно помнил его старшего брата Коляку. Эта угрюмая тупая личность в постоянной кепочке-малокозырочке, с папироской, прилипшей к губе, появлялась с приблатненной компашкой около их школы, когда Игоря кто-то обижал, и наводила шорох. Игорь и Коляка жили в коммуналке в соседнем с Михаилом доме на Ленинградском проспекте. Собственно, из-за этого старшего брата Михаил и водил дружбу с тупым Игорем, подкидывал ему деньжат с барского плеча, доставал продукты, шмотье. Взамен Михаилу была обеспечена безопасность и неприкосновенность. Но это так, для пущей страховки, вообще-то его мало кто обижал, слишком уж нужным он был человеком. Пару раз Игорь побывал у них дома, после чего из квартиры пропало несколько серебряных ложек и дефицитных книг. «Ты этого ублюдка больше в дом не води, — заявила Михаилу мать. — А то скоро по миру пойдём. И вообще, нечего тебе с ним дружить, тоже мне, нашёл себе приятеля, пакость какая…» — «Ты знаешь, мам, — произнёс тринадцатилетний Миша, — это нужный человек. Из-за дружбы с ним меня никто обидеть не может». — «Да? — покосилась на него мать. — Тогда общайся, но только там, на стороне. А здесь ему нечего воздух портить… Не обеднеем, разумеется, но больно уж он поган, ты меня извини…»
Игорь наведался в шикарную квартиру Лычкиных ещё один раз, заявившись как-то без приглашения, якобы за учебником. Михаил старался не оставлять его ни на секунду без присмотра и, когда в гостиной зазвонил телефон, позвал Игоря с собой. Отвернулся он лишь на какое-то мгновение и ничего подозрительного не заметил. А после его ухода с ужасом обнаружил, что из шкатулки, стоявшей на столе, пропали серебряное колье и браслет с аквамаринами, которые неделю назад привёз отцу из Таиланда один писатель, отоваривавшийся у него. Отец подарил набор матери, ей он сильно понравился, хотя украшений у неё было видимо-невидимо. Но это была очень оригинальная вещь, к тому же аквамарин был её камень по гороскопу.
— Глотов был? — держа в руках шкатулку и бешеными глазами глядя на сына, спросила мать.
Михаил молчал, потупив глаза. Тогда мать залепила сыну пощёчину и вышла из комнаты.
Больше Глотова в квартиру не пускали. Да тот и не рвался, знал, что рыло в пуху. Но отношения их не прекратились, Миша понимал, что это человек нужный. Когда отца посадили, он был одним из немногих, кто продолжал дружить с Мишей. И когда он почти год назад обратился к нему за помощью, Миша дал ему взаймы. А дал, потому что знал — тот самый тупорылый брат, который приходил в школу лупить обидчиков брата, имел уже две ходки в зону, а затем вошёл в одну преступную группировку под кличкой Живоглот. Кликуха, сочетаемая с фамилией, очень подходила этому квадратному, на первый взгляд недалёкому, но в то же время хитроумному парняге. Как-то раз Михаил зашёл к Игорю, тоже снимавшему квартиру, а выходя от него, увидел подъехавший к подъезду серебристый «БМВ». Из тачки вылезло четверо мордоворотов, среди них был Коляка. Михаил бочком пошёл в противоположную сторону. На скамейке сидели всезнающие бабки. Он услышал приглушённый старушечий шепоток: «Бандюга проклятущий… К братику приехал, он квартиру тут снимает в третьем подъезде, шпана чёртова… А этот, я слыхала, только что освободился, мне участковый говорил… Пришло время таких…» Михаил намотал информацию на ус, а через некоторое время Игорь обратился к нему за помощью. И он дал, хотя денежки уже подходили к концу… Знал, что пригодится. И, кажется, пригодилось…
В свою очередь и Игорь хотел этой встречи. Его крутой братан уже прослышал про процветающую фирму «Гермес», не имеющую «крыши», основанную на деньги Фонда инвалидов-афганцев. От этой фирмы можно было немало поиметь. Вот он и приказал братишке прощупать почву.
— Братана моего помнишь? — переспросил Игорь, не расслышав тихо произнесённого ответа. — Братана, Коляку…
— Ну помню, помню, что с того? — делано равнодушным голосом произнёс Михаил и отхлебнул наваристого супа из акульего плавника, который вовсе ему не нравился, несмотря на полезность.
— Потрепала судьба братана, — криво усмехнулся Игорь. — Попал по подставе ни за что ни про что в зону… Оттрубил три года, вышел, потоптался на воле с месяц, и опять… Тоже на три… Мать так переживала, — вздохнул он, пытаясь вложить в голос жалость к старушке-матери. Не получилось. Бойкую бабёнку Маньку знали все в округе, когда они жили на Ленинградском проспекте. Она торговала в соседнем магазине водкой и была такой матерщинницей, что вяли уши даже у бывалых алкашей, до того грязен был её язык. Обсчитывала она так нагло, что долго на этом хлебном месте не продержалась. А как раз грянул горбачевский указ, и утраченное ею место стало не просто хлебным, а золотым. Манька была близка к апоплексическому удару от распиравшей её злобы и досады. Работала уборщицей в подъезде, по знакомству доставала дефицитную водку и материла площадными словами всех проходивших мимо неё, когда она, выставив толстенную задницу, драила тряпкой подъездный пол.
— Да, мать переживала, — вздохнул Игорь. — Сам знаешь, всю жизнь работала, а чего добилась? Так и живёт в коммуналке той самой.
— Ну а братан-то что? — совсем уже равнодушным голосом спросил Михаил, боясь и переиграть и недоиграть.
— Коляка-то? — ощерился Игорь. — Раскрутился братан, на «бээмвухе» гоняет, нас, прохожих, грязью обдаёт.
— Да ну? — попытался имитировать изумление Михаил.
— Вот те и ну! А ты говоришь, я тебе не пригожусь… Ещё не вечер, Мишаня, какие наши годы! Покатаемся и мы на «Мерседесах-Бенцах»…
— Ты бы мне хоть часть долга отдал, — нудным голосом произнёс Михаил. — Я сам по твоей милости в долги влез, — солгал он и налил обоим в рюмки водки. — Хоть вешайся, — надрывно крикнул он и залпом выпил водку.
Игорь нахмурился, округлил водянистые коровьи глазёнки и спросил:
— С братаном моим не желаешь повидаться?
— А зачем? Тоже у меня хочет занять? Или отобрать? Так нечего же, Игоряха, ну совсем нечего. Шёл на работу в фирму, думал, раскручусь, куда там! А ведь стал помощником Кондратьева… Сколько я пользы принёс фирме, один бог знает… Таких клиентов находил… И все это за триста баксов в месяц… Разве же это деньги? Разве мы так жили, Игоряха? Вспомни покойного батю, вот был человек, какими бабками ворочал. Так все мать пропила-проела со своим ебарем… Он «Волгу» разбил, — солгал, чтобы подчеркнуть подлость Эдика, Михаил, хотя не Эдик разбил «Волгу», а он разбил о столб свою «девятку». — На ремонт денег нет, квартиры скоро и этой лишится и дачи тоже, помяни моё слово. Тоже в коммуналку переедет… Она в коммуналку, а твоя мать в нашу бывшую квартиру на Ленинградском, — чуть не рыдал Михаил.
— Хера ей Коляка квартиру купит, — усмехнулся Игорь. — Он денежки зря тратить не станет, умный… Сам-то уже в Крылатском «трёшку» приобрёл… А я вот, как и ты, вынужден снимать хату, чтобы с мамашей не жить… Нервная она стала, все от переживаний… Ханку глушит литрами да матюгается, спасу от неё нет…
— Пошли по домам, Игоряха, — предложил Михаил. — Чего воду в ступе толочь? Никто никому не поможет, это я точно знаю… Век мне в нищете прозябать. Ну хоть баксов пятьсот бы отдал, вспомни, как я тебе помогал всегда, ещё в школе, дружище, — захныкал он, чувствуя, что клюёт.
Но он заблуждался, ничего не клевало, их материальные интересы были диаметрально противоположны. И тем не менее общие интересы были.
— Только бы братан сюда не заявился, — вдруг заёрзал на стуле Игорь. — Любит он здесь оттягиваться. А я не хочу его сегодня видеть, знаю, злой он, потасовка у них вчера была. Он мужика одного замочил, — переходя на яростный шёпот, произнёс Игорь, наклоняясь к уху собутыльника. — Я случайно узнал, ко мне ночью нагрянули, шептались все на кухне. Он боится, чтобы не замели…
— Правда? — побледнел Михаил, уже жалея о своём плане. Больно уж опасны были люди, с которыми он хотел связаться.
— Ах ты, мать твою! — махнул рукой с короткими толстыми пальцами Игорь. — Так и знал… Вот он, Коляка, собственной персоной!
Миша оглянулся и увидел входящую в зал грозную компанию. Их было четверо, и все они были очень похожи друг на друга. Но Николая Глотова он узнал сразу, несмотря на то что прошло столько лет.
Николай был старше Игоря лет на шесть, и теперь ему было под тридцать. Они с братом были очень похожи, те же белесые круглые глаза, коротко стриженные светлые волосы, крепкие шеи. Но Коляка был явно покруче, помощнее… Одет он был в чёрную короткую кожаную куртку, шею украшала толстенная золотая цепь. На толстом пальце он крутил ключи от машины. Компашка, не обращая ни на кого внимания, прошествовала к свободному столику. Засуетился метрдотель, предлагая им самый удобный столик.
— Там, — указал пальцем на столик у стены Коляка голосом, не терпящим никаких возражений.
Приказание было выполнено. Мгновенно накрылся столик. Братаны расселись, заложили ноги за ноги и мрачно закурили, порой обмениваясь короткими репликами.
Потом они также мрачно принялись жрать и пить, а разговор Михаила со школьным приятелем как-то затух… Видя грозную четвёрку, он уже пожалел о своём плане, хмель с него мгновенно сошёл. Впрочем, он и не был сильно пьян, только прикидывался. А теперь понял, что встречу эту организовал сам Игорь. А, ладно, была не была!
Его уже давно глодала навязчивая мысль. Темпы, которыми раскручивался «Гермес», и его собственные доходы явно дисгармонировали. А ему хотелось денег, больших денег. Он хотел жить так, как жил при покойном отце, но желательно — гораздо богаче. Почему эти недоумки Кондратьев и Никифоров, поддерживаемые Фондом афганцев-инвалидов, ворочали крупными деньгами, а ему доставались жалкие крохи? Михаил считал такой расклад несправедливым. И не желал слушать слов Кондратьева о том, что главное для них — это рассчитаться с кредитом, а потом уже работать на самих себя. Он не хотел ждать, он не умел ждать, ему нужно было все сегодня, сейчас, немедленно. Когда он видел знакомых, выходящих из иномарок, когда он узнавал, что кто-то покупал квартиру, строил дачу, ездил на дорогой курорт, его охватывало чувство чёрной зависти и бешеной досады. Почему они? Почему не он? Он, который поил, кормил, снабжал продуктами и шмотками всех знакомых, он, который объедался в детстве чёрной икрой и осетриной, который понятия не имел, что такое детский садик и городской транспорт, он работает в поте лица на малое предприятие, а сам имеет только на жрачку… Но он бы потерпел, если бы не одно обстоятельство… А об этом обстоятельстве он узнал совсем недавно, в январе… И оно не давало ему спать, думать, дышать… Ненависть к коммерческому директору Кондратьеву, неприступному, спокойному седому человеку, раздирала его до костей. Не меньше чем Кондратьева он ненавидел его одноногого приятеля Сергея Фролова, у которого, как он знал, Кондратьев жил несколько месяцев, пока недавно не снял квартиру. Фролов жил неподалёку от Михаила, в Ясеневе. Этот невозмутимый весельчак, любимец публики, муж красавицы, с которой он несколько раз видел его, раздражал его до умопомрачения. Недавно у Сергея появилась «Ауди», на которой его возил шофёр. Сам же Михаил недавно в пьяном виде врезался в столб, машина стояла на ремонте, а он ездил то на метро, то на такси. К тому же одноногий явно недолюбливал его, постоянно отпускал шутки в его адрес, глядел с нескрываемым презрением и наверняка что-то нашёптывал про него Кондратьеву. Но Кондратьев долго терпел. В последнее же время их отношения явно ухудшились, и Алексей стал намекать ему, что, если он не прекратит пьянствовать и прогуливать, его былые заслуги будут списаны, его уволят. Этот дуболом так разговаривает с ним, причём при Аллочке, к которой он безуспешно пытался подклеиться. Недавно Кондратьев сделал ему строгий выговор, и он вынужден был слушать, не имея возможности возразить. Потому что по сути Кондратьев был прав. По сути прав… А плевать на эту суть… Кто такой этот Кондратьев? Что он понимает в торговле? Кто такие этот Никифоров, Фролов? Если бы не Михаил с его хваткой и оборотистостью, с его образованием, вся эта фирма давно бы прогорела…
Казалось, ненависть Михаила к Кондратьеву не знала предела почти с самого начала их знакомства и совместной работы… Но когда он узнал про него новое обстоятельство, он стал ненавидеть его во сто крат больше… Нет, никаких сомнений… Пришли братаны, и ладно! Сами подстроили эту встречу, и отлично! Нужен он им, и прекрасно, главное — отомстить и нажиться… Будь что будет…
Он погрузился в свои мысли настолько, что даже не заметил, как мощная мужская фигура возвысилась над их столиком.
— Киряешь, братишка? — послышался голос сверху. Михаил вздрогнул и поднял голову. На него глядели круглые водянистые глаза Коляки. Блестела под огнями люстры мощная золотая цепь.
— Зашли вот, — улыбнулся Игорь. — Садись, Коляка, выпей с нами.
— А я не пью! — рассмеялся Коляка. — В завязке я. Опаскудело квасить.
— Садись, поболтаем.
Николай сел, закинул ногу за ногу, небрежно закурил сигарету. На Михаила он даже не глядел.
— Коль, ты что, не узнаешь? Это же Миша Лычкин, наш сосед по Ленинградке, мой одноклассник, — улыбался Игорь, указывая на побледневшего Михаила.
— В натуре? — нахмурил жиденькие бровки Коляка. — Точняк… Миха! Здорово, братан! Как живёшь-можешь? На что живёшь? Бабки паханские пропиваешь? Тоже дело…
— Мишка меня выручил в том году, денег дал взаймы, — сказал Игорь. — А я отдать не могу. Может, выручишь, я отдам…
— С чего отдашь, пацан? Налей-ка пива лучше, в горле пересохло. Что, с пустыми бутылками сидите? Эй, халдей! — заорал он, оглядываясь назад.
Как из-под земли вырос официант, угодливо наклоняясь к нему.
— Принеси «Амстела» с полдюжины! Галопом! Только холодненького!
— Мигом! — растворился официант, и не успел Николай откашляться, как на столе появилось шесть запотевших бутылок «Амстела» и три чистых бокала. Официант разлил пиво по бокалам и так же мгновенно испарился.
— Ну, Коль, надо же парню помочь, — канючил Игорь.
— Я не благотворительная организация, чтобы всем помогать, — проворчал Коляка, отхлёбывая пиво. — Мне бы кто помог… Сам хожу по лезвию, — сверкнул он глазками-бусинками и сплюнул прямо на пол. Парочка за соседним столиком опасливо покосилась на него и стала суетливо собираться восвояси.
Михаил вспомнил слова Игоря о том, что только вчера Живоглот замочил при разборке какого-то человека, и похолодел. Старался не глядеть в холодные глаза своего опасного собеседника, суетился, ёрзал на стуле. От Живоглота это не ускользнуло, он слегка усмехнулся.
— Чего дёргаешься, парень хороший? — спросил он. — Выпей вон пивка холодненького. Рекомендую. Фирма!
Михаил покорно отхлебнул пива и попытался изобразить на бледном лице удовольствие.
— Кайф, правда, братан? — буравил его глазками Живоглот.
— П-правда, — промямлил Михаил, делая ещё один глоток. Поперхнулся и закашлялся.
— Ты чего? — притворно удивился Живоглот. — Чего это тебе поплохело, братан?
— Да ничего, поперхнулся просто, — продолжая кашлять, пытался произнести Михаил.
— Не, в натуре, братан, — мечтательно окинул взором ресторан Живоглот. — Клёвые времена настали… Для деловых людей, имею в виду… За бабки что угодно можно купить, хоть дворец, хоть «Боинг», хоть пароход, хоть атомную бомбу… И пожрать можно всласть, и выпить…
— А коли денег нет, Коляка, тогда что? — угодливо щерился Игорь.
— Тогда тухни, понятное дело, — деловито объяснил Живоглот. — А я так полагаю, денег теперь нет только у закоренелых мудаков и фраеров дешёвых… Глянь, братан, — по-дружески обратился он к Михаилу, слегка дотрагиваясь до его пиджака пальцем в огромном золотом перстне. — Что я? Кто был? Дитя коммуналки, подзаборник, папашу своего мы с Игоряхой знать не знаем, мамаша сам знаешь кто, университетов не кончала и школ, по-моему, тоже, — усмехнулся он. — Не уверен, умеет ли она читать.
— Умеет, умеет, — возразил Игорь. — Я точно знаю, она недавно книжку на помойке нашла. «Чапай и чапаята». И всю её от корки до корки прочитала. Уселась на диван, затихла вся, затаилась и читает, читает, прибубнивает что-то себе под нос, падла… Во дела, я удивился… Я ей — офонарела, мать, что ли? Жрать давай. А она только отмахивается и матюгается… И читает, читает… Во дела… Потом книгу, правда, все равно в сортире по делу использовала, туалетной бумаги не было как раз…
— Ну, спорить не стану, это мне все равно, факт, что не профессор… А я? Отбарабанил, Миша, я по двести шестой три годика, только вышел, а жрать-то хоца… И пошли с друганами хату бомбить, балдежная хата, упакованная до всех пределов. Бабки наличные взяли, технику, ружьё. А Дездемон, подлюка гнойная, жадная, для своей биксы колечко припрятал, и на ней колечко это через месяцок и приметили нужные людишки. Бикса раскололась, Дездемона повязали и раскололи в лягавке, как гнилой орех… Так-то вот, паря… Жаль, что Дездемон в зоне загнулся, я бы ему кишки-то повытащил, не захотел все на себя брать, гадёныш, как будто ему от этого убавилось. Прибавилось! — расхохотался Живоглот, сверкая золотыми фиксами. — Групповуха, Миш, групповуха, братан… А я, короче, ещё на четыре загремел, не успев воздуха вольного в себя вдохнуть. Потом скостили, через три годика вышел… Что, разве это жизнь, а? — слегка дёрнул Мишу за рукав Живоглот. — То ли дело теперь? Хату трехкомнатную купил в Крылатском, ремонтик запузырил зашибец, купил «бээмвуху», а сейчас к ней ещё джип «Мицубиси» собираюсь прикупить. Жру в кабаках, телок имею наилучших. Хотите, сейчас отсюда поедем потрахаемся ко мне… Сейчас братаны звякнут…
— На что трахаться-то? Биксам платить надо, — угрюмо пробасил Игорь.
— Оплачу на этот раз, угощаю коньяком и блядьми, — улыбнулся Живоглот. — Я помню Мишку-то, помню его добро, как он нам колбаску дефицитную доставал, как мамаше лекарство от печени раздобыл и путевочку в Ессентуки, а то бы она давно бы загнулась от пьянства. Что же я теперь, другану братана родного не могу телочку оплатить? Оскорбляешь, Игоряха, оскорбляешь не по делу… Жмотом никогда не был, братва не жалуется…
Михаил потихоньку начал приходить в себя. Страх перед бандюгой и убийцей стал потихоньку пропадать, появилось уважение… Оно усилилось после того, как на белом «БМВ» они поехали в Крылатское и туда, в шикарно обставленную и отремонтированную квартиру, им доставили сногсшибательных телок, на которых он бы в другом месте и взглянуть побоялся, не то что клеиться… Все под метр восемьдесят ростом, одна краше другой… Хороши телочки, смотреть страшно, до того хороши…
Но они приехали сюда не для того, чтобы на них смотрели. Всю ночь они творили чудеса групповухи. И все равно Живоглот остался недоволен. Под утро он избил одну из проституток и выставил всех вон. Позвонил куда-то и пожаловался на плохое обслуживание.
— Если ты, вампир, мне ещё таких шалашовок пришлёшь, я тебя самого и раком и рыбой поставлю… Ничего не умеют, только мордой накрашенной торговать и ляжки свои показывать… А секс — это тоже наука… Учить надо, курсы организовать, нужную литературу давать почитывать! Я тебе не лох, я всякое видел, за свои бабки, кровью и потом заработанные, кайфа хочу, а не суходрочки. Понял, обосрак?! — побагровел он и яростно грохнул хрустальный фужер с шампанским об пол.
— Да ты ешь, Мишаня, ешь, полезнейшая вещь, так потенцию увеличивает. Врачи рекомендуют, гадом буду, — таращил на него свои круглые, словно бусинки, водянистые глазёнки Игорь Глотов. — А то ты налегаешь на водку, будто никогда её не пил… Я вот закусываю, и ни в одном глазу. Вот, грибочков китайских, бамбук хавай, трепанги тоже очень рекомендуются для постельных подвигов…
— У меня нет таких проблем, — огрызнулся Михаил. — Проблемы обратного порядка, времени нет всех красивых телок перетрахать, торчу на работе день и ночь, и толку никакого, мать их…
— Как это нет толку? Сам же говорил, ваш «Гермес» процветает, товарчик ваш китайский идёт нарасхват. — При этих словах глаза Игоря стали совсем круглыми и непроницаемыми.
— «Гермес»-то, может быть, и процветает, я не спорю, только вот Михаил Гаврилович Лычкин не процветает, а меня это как-то больше колышет, Игоряха. А старые товарищи бабки не отдают… Надо ещё пивка заказать, запивать нечем…
— Да запивай лучше минералкой, здоровее будешь, Мишаня. А сколько же тебе твой босс платит, если не секрет?
— Триста баксов, какие тут секреты, — злобно отвечал Михаил. — А ты мне, Игоряха, если считать по нынешнему курсу, должен три штуки. Или я не прав?
— Да прав, прав, — рассмеялся Глотов. — И я не отказываюсь отдать. Ты не боись, Мишаня, за мной не заржавеет. Я тебе, братан, ещё могу ой как пригодиться…
— Да чем ты мне можешь пригодиться? Что с тебя проку? Только и знаешь, что в казино торчишь да водку глушишь…
Игорь слегка скривился, но сглотнул оскорбление.
— Братана моего помнишь? — тихо произнёс он.
— Так, смутно, — солгал Михаил, внутренне напрягаясь.
Он вовсе не был так пьян, как казалось Игорю. Он сам настоял на этой встрече, предложив угостить Игоря и поговорить о долге. Он прекрасно помнил его старшего брата Коляку. Эта угрюмая тупая личность в постоянной кепочке-малокозырочке, с папироской, прилипшей к губе, появлялась с приблатненной компашкой около их школы, когда Игоря кто-то обижал, и наводила шорох. Игорь и Коляка жили в коммуналке в соседнем с Михаилом доме на Ленинградском проспекте. Собственно, из-за этого старшего брата Михаил и водил дружбу с тупым Игорем, подкидывал ему деньжат с барского плеча, доставал продукты, шмотье. Взамен Михаилу была обеспечена безопасность и неприкосновенность. Но это так, для пущей страховки, вообще-то его мало кто обижал, слишком уж нужным он был человеком. Пару раз Игорь побывал у них дома, после чего из квартиры пропало несколько серебряных ложек и дефицитных книг. «Ты этого ублюдка больше в дом не води, — заявила Михаилу мать. — А то скоро по миру пойдём. И вообще, нечего тебе с ним дружить, тоже мне, нашёл себе приятеля, пакость какая…» — «Ты знаешь, мам, — произнёс тринадцатилетний Миша, — это нужный человек. Из-за дружбы с ним меня никто обидеть не может». — «Да? — покосилась на него мать. — Тогда общайся, но только там, на стороне. А здесь ему нечего воздух портить… Не обеднеем, разумеется, но больно уж он поган, ты меня извини…»
Игорь наведался в шикарную квартиру Лычкиных ещё один раз, заявившись как-то без приглашения, якобы за учебником. Михаил старался не оставлять его ни на секунду без присмотра и, когда в гостиной зазвонил телефон, позвал Игоря с собой. Отвернулся он лишь на какое-то мгновение и ничего подозрительного не заметил. А после его ухода с ужасом обнаружил, что из шкатулки, стоявшей на столе, пропали серебряное колье и браслет с аквамаринами, которые неделю назад привёз отцу из Таиланда один писатель, отоваривавшийся у него. Отец подарил набор матери, ей он сильно понравился, хотя украшений у неё было видимо-невидимо. Но это была очень оригинальная вещь, к тому же аквамарин был её камень по гороскопу.
— Глотов был? — держа в руках шкатулку и бешеными глазами глядя на сына, спросила мать.
Михаил молчал, потупив глаза. Тогда мать залепила сыну пощёчину и вышла из комнаты.
Больше Глотова в квартиру не пускали. Да тот и не рвался, знал, что рыло в пуху. Но отношения их не прекратились, Миша понимал, что это человек нужный. Когда отца посадили, он был одним из немногих, кто продолжал дружить с Мишей. И когда он почти год назад обратился к нему за помощью, Миша дал ему взаймы. А дал, потому что знал — тот самый тупорылый брат, который приходил в школу лупить обидчиков брата, имел уже две ходки в зону, а затем вошёл в одну преступную группировку под кличкой Живоглот. Кликуха, сочетаемая с фамилией, очень подходила этому квадратному, на первый взгляд недалёкому, но в то же время хитроумному парняге. Как-то раз Михаил зашёл к Игорю, тоже снимавшему квартиру, а выходя от него, увидел подъехавший к подъезду серебристый «БМВ». Из тачки вылезло четверо мордоворотов, среди них был Коляка. Михаил бочком пошёл в противоположную сторону. На скамейке сидели всезнающие бабки. Он услышал приглушённый старушечий шепоток: «Бандюга проклятущий… К братику приехал, он квартиру тут снимает в третьем подъезде, шпана чёртова… А этот, я слыхала, только что освободился, мне участковый говорил… Пришло время таких…» Михаил намотал информацию на ус, а через некоторое время Игорь обратился к нему за помощью. И он дал, хотя денежки уже подходили к концу… Знал, что пригодится. И, кажется, пригодилось…
В свою очередь и Игорь хотел этой встречи. Его крутой братан уже прослышал про процветающую фирму «Гермес», не имеющую «крыши», основанную на деньги Фонда инвалидов-афганцев. От этой фирмы можно было немало поиметь. Вот он и приказал братишке прощупать почву.
— Братана моего помнишь? — переспросил Игорь, не расслышав тихо произнесённого ответа. — Братана, Коляку…
— Ну помню, помню, что с того? — делано равнодушным голосом произнёс Михаил и отхлебнул наваристого супа из акульего плавника, который вовсе ему не нравился, несмотря на полезность.
— Потрепала судьба братана, — криво усмехнулся Игорь. — Попал по подставе ни за что ни про что в зону… Оттрубил три года, вышел, потоптался на воле с месяц, и опять… Тоже на три… Мать так переживала, — вздохнул он, пытаясь вложить в голос жалость к старушке-матери. Не получилось. Бойкую бабёнку Маньку знали все в округе, когда они жили на Ленинградском проспекте. Она торговала в соседнем магазине водкой и была такой матерщинницей, что вяли уши даже у бывалых алкашей, до того грязен был её язык. Обсчитывала она так нагло, что долго на этом хлебном месте не продержалась. А как раз грянул горбачевский указ, и утраченное ею место стало не просто хлебным, а золотым. Манька была близка к апоплексическому удару от распиравшей её злобы и досады. Работала уборщицей в подъезде, по знакомству доставала дефицитную водку и материла площадными словами всех проходивших мимо неё, когда она, выставив толстенную задницу, драила тряпкой подъездный пол.
— Да, мать переживала, — вздохнул Игорь. — Сам знаешь, всю жизнь работала, а чего добилась? Так и живёт в коммуналке той самой.
— Ну а братан-то что? — совсем уже равнодушным голосом спросил Михаил, боясь и переиграть и недоиграть.
— Коляка-то? — ощерился Игорь. — Раскрутился братан, на «бээмвухе» гоняет, нас, прохожих, грязью обдаёт.
— Да ну? — попытался имитировать изумление Михаил.
— Вот те и ну! А ты говоришь, я тебе не пригожусь… Ещё не вечер, Мишаня, какие наши годы! Покатаемся и мы на «Мерседесах-Бенцах»…
— Ты бы мне хоть часть долга отдал, — нудным голосом произнёс Михаил. — Я сам по твоей милости в долги влез, — солгал он и налил обоим в рюмки водки. — Хоть вешайся, — надрывно крикнул он и залпом выпил водку.
Игорь нахмурился, округлил водянистые коровьи глазёнки и спросил:
— С братаном моим не желаешь повидаться?
— А зачем? Тоже у меня хочет занять? Или отобрать? Так нечего же, Игоряха, ну совсем нечего. Шёл на работу в фирму, думал, раскручусь, куда там! А ведь стал помощником Кондратьева… Сколько я пользы принёс фирме, один бог знает… Таких клиентов находил… И все это за триста баксов в месяц… Разве же это деньги? Разве мы так жили, Игоряха? Вспомни покойного батю, вот был человек, какими бабками ворочал. Так все мать пропила-проела со своим ебарем… Он «Волгу» разбил, — солгал, чтобы подчеркнуть подлость Эдика, Михаил, хотя не Эдик разбил «Волгу», а он разбил о столб свою «девятку». — На ремонт денег нет, квартиры скоро и этой лишится и дачи тоже, помяни моё слово. Тоже в коммуналку переедет… Она в коммуналку, а твоя мать в нашу бывшую квартиру на Ленинградском, — чуть не рыдал Михаил.
— Хера ей Коляка квартиру купит, — усмехнулся Игорь. — Он денежки зря тратить не станет, умный… Сам-то уже в Крылатском «трёшку» приобрёл… А я вот, как и ты, вынужден снимать хату, чтобы с мамашей не жить… Нервная она стала, все от переживаний… Ханку глушит литрами да матюгается, спасу от неё нет…
— Пошли по домам, Игоряха, — предложил Михаил. — Чего воду в ступе толочь? Никто никому не поможет, это я точно знаю… Век мне в нищете прозябать. Ну хоть баксов пятьсот бы отдал, вспомни, как я тебе помогал всегда, ещё в школе, дружище, — захныкал он, чувствуя, что клюёт.
Но он заблуждался, ничего не клевало, их материальные интересы были диаметрально противоположны. И тем не менее общие интересы были.
— Только бы братан сюда не заявился, — вдруг заёрзал на стуле Игорь. — Любит он здесь оттягиваться. А я не хочу его сегодня видеть, знаю, злой он, потасовка у них вчера была. Он мужика одного замочил, — переходя на яростный шёпот, произнёс Игорь, наклоняясь к уху собутыльника. — Я случайно узнал, ко мне ночью нагрянули, шептались все на кухне. Он боится, чтобы не замели…
— Правда? — побледнел Михаил, уже жалея о своём плане. Больно уж опасны были люди, с которыми он хотел связаться.
— Ах ты, мать твою! — махнул рукой с короткими толстыми пальцами Игорь. — Так и знал… Вот он, Коляка, собственной персоной!
Миша оглянулся и увидел входящую в зал грозную компанию. Их было четверо, и все они были очень похожи друг на друга. Но Николая Глотова он узнал сразу, несмотря на то что прошло столько лет.
Николай был старше Игоря лет на шесть, и теперь ему было под тридцать. Они с братом были очень похожи, те же белесые круглые глаза, коротко стриженные светлые волосы, крепкие шеи. Но Коляка был явно покруче, помощнее… Одет он был в чёрную короткую кожаную куртку, шею украшала толстенная золотая цепь. На толстом пальце он крутил ключи от машины. Компашка, не обращая ни на кого внимания, прошествовала к свободному столику. Засуетился метрдотель, предлагая им самый удобный столик.
— Там, — указал пальцем на столик у стены Коляка голосом, не терпящим никаких возражений.
Приказание было выполнено. Мгновенно накрылся столик. Братаны расселись, заложили ноги за ноги и мрачно закурили, порой обмениваясь короткими репликами.
Потом они также мрачно принялись жрать и пить, а разговор Михаила со школьным приятелем как-то затух… Видя грозную четвёрку, он уже пожалел о своём плане, хмель с него мгновенно сошёл. Впрочем, он и не был сильно пьян, только прикидывался. А теперь понял, что встречу эту организовал сам Игорь. А, ладно, была не была!
Его уже давно глодала навязчивая мысль. Темпы, которыми раскручивался «Гермес», и его собственные доходы явно дисгармонировали. А ему хотелось денег, больших денег. Он хотел жить так, как жил при покойном отце, но желательно — гораздо богаче. Почему эти недоумки Кондратьев и Никифоров, поддерживаемые Фондом афганцев-инвалидов, ворочали крупными деньгами, а ему доставались жалкие крохи? Михаил считал такой расклад несправедливым. И не желал слушать слов Кондратьева о том, что главное для них — это рассчитаться с кредитом, а потом уже работать на самих себя. Он не хотел ждать, он не умел ждать, ему нужно было все сегодня, сейчас, немедленно. Когда он видел знакомых, выходящих из иномарок, когда он узнавал, что кто-то покупал квартиру, строил дачу, ездил на дорогой курорт, его охватывало чувство чёрной зависти и бешеной досады. Почему они? Почему не он? Он, который поил, кормил, снабжал продуктами и шмотками всех знакомых, он, который объедался в детстве чёрной икрой и осетриной, который понятия не имел, что такое детский садик и городской транспорт, он работает в поте лица на малое предприятие, а сам имеет только на жрачку… Но он бы потерпел, если бы не одно обстоятельство… А об этом обстоятельстве он узнал совсем недавно, в январе… И оно не давало ему спать, думать, дышать… Ненависть к коммерческому директору Кондратьеву, неприступному, спокойному седому человеку, раздирала его до костей. Не меньше чем Кондратьева он ненавидел его одноногого приятеля Сергея Фролова, у которого, как он знал, Кондратьев жил несколько месяцев, пока недавно не снял квартиру. Фролов жил неподалёку от Михаила, в Ясеневе. Этот невозмутимый весельчак, любимец публики, муж красавицы, с которой он несколько раз видел его, раздражал его до умопомрачения. Недавно у Сергея появилась «Ауди», на которой его возил шофёр. Сам же Михаил недавно в пьяном виде врезался в столб, машина стояла на ремонте, а он ездил то на метро, то на такси. К тому же одноногий явно недолюбливал его, постоянно отпускал шутки в его адрес, глядел с нескрываемым презрением и наверняка что-то нашёптывал про него Кондратьеву. Но Кондратьев долго терпел. В последнее же время их отношения явно ухудшились, и Алексей стал намекать ему, что, если он не прекратит пьянствовать и прогуливать, его былые заслуги будут списаны, его уволят. Этот дуболом так разговаривает с ним, причём при Аллочке, к которой он безуспешно пытался подклеиться. Недавно Кондратьев сделал ему строгий выговор, и он вынужден был слушать, не имея возможности возразить. Потому что по сути Кондратьев был прав. По сути прав… А плевать на эту суть… Кто такой этот Кондратьев? Что он понимает в торговле? Кто такие этот Никифоров, Фролов? Если бы не Михаил с его хваткой и оборотистостью, с его образованием, вся эта фирма давно бы прогорела…
Казалось, ненависть Михаила к Кондратьеву не знала предела почти с самого начала их знакомства и совместной работы… Но когда он узнал про него новое обстоятельство, он стал ненавидеть его во сто крат больше… Нет, никаких сомнений… Пришли братаны, и ладно! Сами подстроили эту встречу, и отлично! Нужен он им, и прекрасно, главное — отомстить и нажиться… Будь что будет…
Он погрузился в свои мысли настолько, что даже не заметил, как мощная мужская фигура возвысилась над их столиком.
— Киряешь, братишка? — послышался голос сверху. Михаил вздрогнул и поднял голову. На него глядели круглые водянистые глаза Коляки. Блестела под огнями люстры мощная золотая цепь.
— Зашли вот, — улыбнулся Игорь. — Садись, Коляка, выпей с нами.
— А я не пью! — рассмеялся Коляка. — В завязке я. Опаскудело квасить.
— Садись, поболтаем.
Николай сел, закинул ногу за ногу, небрежно закурил сигарету. На Михаила он даже не глядел.
— Коль, ты что, не узнаешь? Это же Миша Лычкин, наш сосед по Ленинградке, мой одноклассник, — улыбался Игорь, указывая на побледневшего Михаила.
— В натуре? — нахмурил жиденькие бровки Коляка. — Точняк… Миха! Здорово, братан! Как живёшь-можешь? На что живёшь? Бабки паханские пропиваешь? Тоже дело…
— Мишка меня выручил в том году, денег дал взаймы, — сказал Игорь. — А я отдать не могу. Может, выручишь, я отдам…
— С чего отдашь, пацан? Налей-ка пива лучше, в горле пересохло. Что, с пустыми бутылками сидите? Эй, халдей! — заорал он, оглядываясь назад.
Как из-под земли вырос официант, угодливо наклоняясь к нему.
— Принеси «Амстела» с полдюжины! Галопом! Только холодненького!
— Мигом! — растворился официант, и не успел Николай откашляться, как на столе появилось шесть запотевших бутылок «Амстела» и три чистых бокала. Официант разлил пиво по бокалам и так же мгновенно испарился.
— Ну, Коль, надо же парню помочь, — канючил Игорь.
— Я не благотворительная организация, чтобы всем помогать, — проворчал Коляка, отхлёбывая пиво. — Мне бы кто помог… Сам хожу по лезвию, — сверкнул он глазками-бусинками и сплюнул прямо на пол. Парочка за соседним столиком опасливо покосилась на него и стала суетливо собираться восвояси.
Михаил вспомнил слова Игоря о том, что только вчера Живоглот замочил при разборке какого-то человека, и похолодел. Старался не глядеть в холодные глаза своего опасного собеседника, суетился, ёрзал на стуле. От Живоглота это не ускользнуло, он слегка усмехнулся.
— Чего дёргаешься, парень хороший? — спросил он. — Выпей вон пивка холодненького. Рекомендую. Фирма!
Михаил покорно отхлебнул пива и попытался изобразить на бледном лице удовольствие.
— Кайф, правда, братан? — буравил его глазками Живоглот.
— П-правда, — промямлил Михаил, делая ещё один глоток. Поперхнулся и закашлялся.
— Ты чего? — притворно удивился Живоглот. — Чего это тебе поплохело, братан?
— Да ничего, поперхнулся просто, — продолжая кашлять, пытался произнести Михаил.
— Не, в натуре, братан, — мечтательно окинул взором ресторан Живоглот. — Клёвые времена настали… Для деловых людей, имею в виду… За бабки что угодно можно купить, хоть дворец, хоть «Боинг», хоть пароход, хоть атомную бомбу… И пожрать можно всласть, и выпить…
— А коли денег нет, Коляка, тогда что? — угодливо щерился Игорь.
— Тогда тухни, понятное дело, — деловито объяснил Живоглот. — А я так полагаю, денег теперь нет только у закоренелых мудаков и фраеров дешёвых… Глянь, братан, — по-дружески обратился он к Михаилу, слегка дотрагиваясь до его пиджака пальцем в огромном золотом перстне. — Что я? Кто был? Дитя коммуналки, подзаборник, папашу своего мы с Игоряхой знать не знаем, мамаша сам знаешь кто, университетов не кончала и школ, по-моему, тоже, — усмехнулся он. — Не уверен, умеет ли она читать.
— Умеет, умеет, — возразил Игорь. — Я точно знаю, она недавно книжку на помойке нашла. «Чапай и чапаята». И всю её от корки до корки прочитала. Уселась на диван, затихла вся, затаилась и читает, читает, прибубнивает что-то себе под нос, падла… Во дела, я удивился… Я ей — офонарела, мать, что ли? Жрать давай. А она только отмахивается и матюгается… И читает, читает… Во дела… Потом книгу, правда, все равно в сортире по делу использовала, туалетной бумаги не было как раз…
— Ну, спорить не стану, это мне все равно, факт, что не профессор… А я? Отбарабанил, Миша, я по двести шестой три годика, только вышел, а жрать-то хоца… И пошли с друганами хату бомбить, балдежная хата, упакованная до всех пределов. Бабки наличные взяли, технику, ружьё. А Дездемон, подлюка гнойная, жадная, для своей биксы колечко припрятал, и на ней колечко это через месяцок и приметили нужные людишки. Бикса раскололась, Дездемона повязали и раскололи в лягавке, как гнилой орех… Так-то вот, паря… Жаль, что Дездемон в зоне загнулся, я бы ему кишки-то повытащил, не захотел все на себя брать, гадёныш, как будто ему от этого убавилось. Прибавилось! — расхохотался Живоглот, сверкая золотыми фиксами. — Групповуха, Миш, групповуха, братан… А я, короче, ещё на четыре загремел, не успев воздуха вольного в себя вдохнуть. Потом скостили, через три годика вышел… Что, разве это жизнь, а? — слегка дёрнул Мишу за рукав Живоглот. — То ли дело теперь? Хату трехкомнатную купил в Крылатском, ремонтик запузырил зашибец, купил «бээмвуху», а сейчас к ней ещё джип «Мицубиси» собираюсь прикупить. Жру в кабаках, телок имею наилучших. Хотите, сейчас отсюда поедем потрахаемся ко мне… Сейчас братаны звякнут…
— На что трахаться-то? Биксам платить надо, — угрюмо пробасил Игорь.
— Оплачу на этот раз, угощаю коньяком и блядьми, — улыбнулся Живоглот. — Я помню Мишку-то, помню его добро, как он нам колбаску дефицитную доставал, как мамаше лекарство от печени раздобыл и путевочку в Ессентуки, а то бы она давно бы загнулась от пьянства. Что же я теперь, другану братана родного не могу телочку оплатить? Оскорбляешь, Игоряха, оскорбляешь не по делу… Жмотом никогда не был, братва не жалуется…
Михаил потихоньку начал приходить в себя. Страх перед бандюгой и убийцей стал потихоньку пропадать, появилось уважение… Оно усилилось после того, как на белом «БМВ» они поехали в Крылатское и туда, в шикарно обставленную и отремонтированную квартиру, им доставили сногсшибательных телок, на которых он бы в другом месте и взглянуть побоялся, не то что клеиться… Все под метр восемьдесят ростом, одна краше другой… Хороши телочки, смотреть страшно, до того хороши…
Но они приехали сюда не для того, чтобы на них смотрели. Всю ночь они творили чудеса групповухи. И все равно Живоглот остался недоволен. Под утро он избил одну из проституток и выставил всех вон. Позвонил куда-то и пожаловался на плохое обслуживание.
— Если ты, вампир, мне ещё таких шалашовок пришлёшь, я тебя самого и раком и рыбой поставлю… Ничего не умеют, только мордой накрашенной торговать и ляжки свои показывать… А секс — это тоже наука… Учить надо, курсы организовать, нужную литературу давать почитывать! Я тебе не лох, я всякое видел, за свои бабки, кровью и потом заработанные, кайфа хочу, а не суходрочки. Понял, обосрак?! — побагровел он и яростно грохнул хрустальный фужер с шампанским об пол.