Страница:
Через десять минут в холл внесли поднос с напитками и закусками. Красивые хрустальные бокалы и рюмки, столовое серебро, импортные напитки, аппетитно пахнущие нарезанные осетрина, сёмга, карбонат… И зелень, много зелени…
— Приятного аппетита, Евгений Петрович. Приятного аппетита, Николай Андреевич, — улыбалась Люсенька.
— Спасибо, солнышко, — улыбнулся в ответ Гнедой. — Я бы и тебя пригласил с нами посидеть, только у Николая Андреевича какой-то конфиденциальный разговор. Ты уж извини. Попозже придёшь, детка…
Люсенька улыбнулась ещё обворожительнее и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.
— Хорошая девушка, — продолжал улыбаться Гнедой и вдруг согнал улыбку с лица и помрачнел. — Говори. А все это потом. Сначала о деле…
— Так… Во-первых, люди Славки Цвета не приехали на толковище. Мы ждали, ждали…
— Это все туфта, — произнёс Гнедой. — Славку Цвета вчера повязали. А с остальными я договорился. Все будет путём, Живоглот.
— На чем это Цвет погорел? — удивился Живоглот.
— На своей жадности и недружелюбии по отношению к конкурирующей фирме, — доходчиво пояснил Гнедой. — Но хватит об этом. Говори, зачем пришёл.
Живоглот подробно рассказал Гнедому о плане, предложенном ему Лычкиным. Тот на первый взгляд слушал невнимательно, грыз солёные орешки, пил минералку. Но Живоглот знал своего собеседника, знал, что он не пропустил ни единого слова из его рассказа.
Ближе к концу Гнедой зевнул.
— А что мы не пьём, собственно говоря? Люсенька нам все принесла, а мы сидим и лясы точим… Нехорошо по отношению к бедной девушке… Ты что будешь пить, дружище?
— Я водочки по старой привычке.
— Ну а я вискача по новой. Надо привыкать к шикарной жизни, Живоглот! Мало мы с тобой отрубей с дерьмом покушали и гнилой водицы попили… Виски надо пить с содовой, а джин с тоником. Ну а водочку с солёным огурчиком, а если позволяет бюджет, вот с этой малосольной сёмгой.
Они выпили и закусили. Потом Гнедой снова зевнул.
— Спать охота, — поморщился он. — Что-то мне с утра охота спать… И чем больше сплю, тем больше хочется. Отчего бы это, Живоглот? Как полагаешь?
— Не знаю… А как с планом-то?
— С планом? А что как? Отличный план, за дело стоит взяться. Возьмём пол-»лимона» баксов за просто так… Разве такие деньги на дороге валяются, а, дружище Живоглот? На дороге и рваный рубль редко попадается, а тут…
— А сколько дать этому… Лычкину?
— Двадцать процентов. Надо уметь быть благодарным за хорошую идею… Кстати, этот Лычкин не родственник ли бывшему директору гастронома Лычкину Гавриилу Михайловичу?
— А как же? Родной сын…
— Крутейший мужик был Гавриил Михайлович, уважали его… Только любил пыль в глаза пустить, повыпендриваться…
— Так ты что, знаком был с ним? — удивился Живоглот.
— Конечно, знаком, Эх, дружище, знал бы ты, с какими людьми я был знаком… С писателями, артистами, музыкантами… А с директором гастронома Гавриилом Михайловичем Лычкиным коротал время в Бутырской тюрьме, куда попал по недоразумению и подлому наговору.
— Кто попал по наговору? — не понял Живоглот.
— И я, и Гавриил Михайлович попали в Бутырскую тюрьму по недоразумению и подлому наговору, — стал втолковывать тупому собеседнику Гнедой. — Это было в восемьдесят третьем году, андроповщина, слыхал? Борьба с коррупцией, всеобщая чистка, возврат к ленинским каким-то там нормам… В те годы некоторые директора гастрономов и вышак получали, вот в какие страшные времена наше поколение жило, дорогой мой братан Живоглот… Ты тогда только начинал свою благородную деятельность, а мы… — вздохнул он, выдавая себя чуть ли не за жертву репрессий коммунистического ада, хотя Живоглот прекрасно знал, что именно в восемьдесят третьем году Гнедой был осуждён по сто третьей статье за убийство женщины с целью ограбления и получил за это восемь лет, из которых отсидел всего несколько месяцев, оправданный вышестоящим судом. — Да, хорошо держался Гавриил Михайлович, настоящий мужчина был, царство ему небесное… Всем нам хорошо известный Петя Сидельников хотел его на халатность вытащить, — продолжал Гнедой, — он мог бы, ушлый, падло. Халатность не проскочила, но тринадцать для него тоже очень неплохой вариант. Жаль, здоровьичко подвело, а то бы вышел по амнистии, сейчас бы миллионами ворочал… Нет, молодец, однако, Петя Сидельников… А так-то Лычкин на расстрел тянул, не хуже директора Елисеевского, заслуги никак не меньше… Хотя, конечно, за хищения человека к вышке приговаривать — большой грех, ох, большой… Я вот за иные дела и то до вышачка сильно не дотянул, обидно даже… Глупые у нас законы, Живоглот. Впрочем, не нам об этом судить, наше дело их выполнять либо не выполнять. Это уж на наше усмотрение… Давай ещё выпьем… А насчёт дела, значит, Лычкину двадцать процентов, по-честному, из уважения к его покойному батюшке, так-то бы и десяти хватило, а то и вовсе можно было бы ничего не дать или девятью граммами отблагодарить. Но это грех, Живоглот, а греха надо по возможности избегать… Гавриил Михайлович был человек благородный, щедрый, делился всегда с нами, советы давал хорошие. И, главное, относился уважительно, не свысока, а это я больше всего ценю… Мы с ним говорили, как интеллигентные люди, о литературе, о музыке, о театре… Хотя вот по части театра не могу сказать, что он мог быть мне интересным собеседником, не очень сведущ… А вот по части поэзии, помнится, он процитировал какое-то стихотворение Гумилёва, которое мне было неизвестно… Ладно, — вдруг прервал он себя. — Итак, Лычкину — двадцать, а вместо этого Дмитриева Комар пойдёт, он похож на представителя фирмы, морда очень протокольная, сам его опасаюсь… Ну а кто Дмитриева на себя возьмёт, это уж ты сам реши, людишки у тебя есть.
— Это лучше Амбала никто не сделает, — сказал Живоглот.
— Пускай, пускай, можно, можно, — согласился Гнедой. — У него ни стыда, ни совести, ни комплексов… Удачная кандидатура. Комару десять штук, у него работа тонкая, ну а Амбалу подкинешь, сколько найдёшь нужным, штуки две, от силы три, не больше, ну а остальное… — он развёл красивыми холёными руками с золотыми перстнями на пальцах, — в наш общак… По-моему, я правильно рассудил, никто в обиде не будет, ни я, ни ты, ни этот самый Лычкин…
Живоглот и не думал возражать, ибо возражать Гнедому было невозможно. Хотя сам он был не прочь вообще избавиться от Лычкина как от опасного свидетеля. Но раз босс сказал, пусть так и будет…
— Когда должен приехать в Москву этот Дмитриев? — спросил напоследок Гнедой.
— Скоро уже, двенадцатого февраля.
— Так готовьтесь к встрече, готовьтесь. Что вам мешает? Если какие вопросы, звони, помогу. Но постарайся решить все сам, ты парень толковый, я на тебя надеюсь. Ладно, дружище, ступай, пожалуй, я что-то плохо себя чувствую. Люсенька, солнышко, проводи нашего гостя! — елейным голосом прокричал он.
Когда Живоглот вышел на весенний воздух, он увидел, что Амбал выпивает очередную, непонятно какую по счёту бутылку «Пльзеня».
— Поехали! — рявкнул он, непонятно от чего испытывая сильное раздражение.
А тем временем Гнедой посадил Люсеньку к себе на колени и стал лезть ей своими холёными пальцами под юбку.
— Вы знаете, Евгений Петрович, этот страшный чёрный человек с татуировками на руках выпил десять бутылок пива, — вытаращив глаза, шепнула ему на ухо Люська.
— Ну и не переживай, у нас хватит пива для всякого быдла, — спокойно ответил Гнедой, поднимаясь пальцами все выше и выше. Люська слегка застонала, предвкушая наслаждение. — Сейчас выедут за территорию, сбегает в лесочек, и все — ни в одном глазу. В голове-то пусто, только на кишечник и мочевой пузырь и работает. Дешевизна души, дорогая моя, низость помыслов. Однако что бы мы делали без таких, с позволения сказать, людей? Выпей вот бокал шампанского да пошли в спальню, там как-то благороднее всем этим заниматься…
Глава 6
Глава 7
— Приятного аппетита, Евгений Петрович. Приятного аппетита, Николай Андреевич, — улыбалась Люсенька.
— Спасибо, солнышко, — улыбнулся в ответ Гнедой. — Я бы и тебя пригласил с нами посидеть, только у Николая Андреевича какой-то конфиденциальный разговор. Ты уж извини. Попозже придёшь, детка…
Люсенька улыбнулась ещё обворожительнее и вышла, аккуратно закрыв за собой дверь.
— Хорошая девушка, — продолжал улыбаться Гнедой и вдруг согнал улыбку с лица и помрачнел. — Говори. А все это потом. Сначала о деле…
— Так… Во-первых, люди Славки Цвета не приехали на толковище. Мы ждали, ждали…
— Это все туфта, — произнёс Гнедой. — Славку Цвета вчера повязали. А с остальными я договорился. Все будет путём, Живоглот.
— На чем это Цвет погорел? — удивился Живоглот.
— На своей жадности и недружелюбии по отношению к конкурирующей фирме, — доходчиво пояснил Гнедой. — Но хватит об этом. Говори, зачем пришёл.
Живоглот подробно рассказал Гнедому о плане, предложенном ему Лычкиным. Тот на первый взгляд слушал невнимательно, грыз солёные орешки, пил минералку. Но Живоглот знал своего собеседника, знал, что он не пропустил ни единого слова из его рассказа.
Ближе к концу Гнедой зевнул.
— А что мы не пьём, собственно говоря? Люсенька нам все принесла, а мы сидим и лясы точим… Нехорошо по отношению к бедной девушке… Ты что будешь пить, дружище?
— Я водочки по старой привычке.
— Ну а я вискача по новой. Надо привыкать к шикарной жизни, Живоглот! Мало мы с тобой отрубей с дерьмом покушали и гнилой водицы попили… Виски надо пить с содовой, а джин с тоником. Ну а водочку с солёным огурчиком, а если позволяет бюджет, вот с этой малосольной сёмгой.
Они выпили и закусили. Потом Гнедой снова зевнул.
— Спать охота, — поморщился он. — Что-то мне с утра охота спать… И чем больше сплю, тем больше хочется. Отчего бы это, Живоглот? Как полагаешь?
— Не знаю… А как с планом-то?
— С планом? А что как? Отличный план, за дело стоит взяться. Возьмём пол-»лимона» баксов за просто так… Разве такие деньги на дороге валяются, а, дружище Живоглот? На дороге и рваный рубль редко попадается, а тут…
— А сколько дать этому… Лычкину?
— Двадцать процентов. Надо уметь быть благодарным за хорошую идею… Кстати, этот Лычкин не родственник ли бывшему директору гастронома Лычкину Гавриилу Михайловичу?
— А как же? Родной сын…
— Крутейший мужик был Гавриил Михайлович, уважали его… Только любил пыль в глаза пустить, повыпендриваться…
— Так ты что, знаком был с ним? — удивился Живоглот.
— Конечно, знаком, Эх, дружище, знал бы ты, с какими людьми я был знаком… С писателями, артистами, музыкантами… А с директором гастронома Гавриилом Михайловичем Лычкиным коротал время в Бутырской тюрьме, куда попал по недоразумению и подлому наговору.
— Кто попал по наговору? — не понял Живоглот.
— И я, и Гавриил Михайлович попали в Бутырскую тюрьму по недоразумению и подлому наговору, — стал втолковывать тупому собеседнику Гнедой. — Это было в восемьдесят третьем году, андроповщина, слыхал? Борьба с коррупцией, всеобщая чистка, возврат к ленинским каким-то там нормам… В те годы некоторые директора гастрономов и вышак получали, вот в какие страшные времена наше поколение жило, дорогой мой братан Живоглот… Ты тогда только начинал свою благородную деятельность, а мы… — вздохнул он, выдавая себя чуть ли не за жертву репрессий коммунистического ада, хотя Живоглот прекрасно знал, что именно в восемьдесят третьем году Гнедой был осуждён по сто третьей статье за убийство женщины с целью ограбления и получил за это восемь лет, из которых отсидел всего несколько месяцев, оправданный вышестоящим судом. — Да, хорошо держался Гавриил Михайлович, настоящий мужчина был, царство ему небесное… Всем нам хорошо известный Петя Сидельников хотел его на халатность вытащить, — продолжал Гнедой, — он мог бы, ушлый, падло. Халатность не проскочила, но тринадцать для него тоже очень неплохой вариант. Жаль, здоровьичко подвело, а то бы вышел по амнистии, сейчас бы миллионами ворочал… Нет, молодец, однако, Петя Сидельников… А так-то Лычкин на расстрел тянул, не хуже директора Елисеевского, заслуги никак не меньше… Хотя, конечно, за хищения человека к вышке приговаривать — большой грех, ох, большой… Я вот за иные дела и то до вышачка сильно не дотянул, обидно даже… Глупые у нас законы, Живоглот. Впрочем, не нам об этом судить, наше дело их выполнять либо не выполнять. Это уж на наше усмотрение… Давай ещё выпьем… А насчёт дела, значит, Лычкину двадцать процентов, по-честному, из уважения к его покойному батюшке, так-то бы и десяти хватило, а то и вовсе можно было бы ничего не дать или девятью граммами отблагодарить. Но это грех, Живоглот, а греха надо по возможности избегать… Гавриил Михайлович был человек благородный, щедрый, делился всегда с нами, советы давал хорошие. И, главное, относился уважительно, не свысока, а это я больше всего ценю… Мы с ним говорили, как интеллигентные люди, о литературе, о музыке, о театре… Хотя вот по части театра не могу сказать, что он мог быть мне интересным собеседником, не очень сведущ… А вот по части поэзии, помнится, он процитировал какое-то стихотворение Гумилёва, которое мне было неизвестно… Ладно, — вдруг прервал он себя. — Итак, Лычкину — двадцать, а вместо этого Дмитриева Комар пойдёт, он похож на представителя фирмы, морда очень протокольная, сам его опасаюсь… Ну а кто Дмитриева на себя возьмёт, это уж ты сам реши, людишки у тебя есть.
— Это лучше Амбала никто не сделает, — сказал Живоглот.
— Пускай, пускай, можно, можно, — согласился Гнедой. — У него ни стыда, ни совести, ни комплексов… Удачная кандидатура. Комару десять штук, у него работа тонкая, ну а Амбалу подкинешь, сколько найдёшь нужным, штуки две, от силы три, не больше, ну а остальное… — он развёл красивыми холёными руками с золотыми перстнями на пальцах, — в наш общак… По-моему, я правильно рассудил, никто в обиде не будет, ни я, ни ты, ни этот самый Лычкин…
Живоглот и не думал возражать, ибо возражать Гнедому было невозможно. Хотя сам он был не прочь вообще избавиться от Лычкина как от опасного свидетеля. Но раз босс сказал, пусть так и будет…
— Когда должен приехать в Москву этот Дмитриев? — спросил напоследок Гнедой.
— Скоро уже, двенадцатого февраля.
— Так готовьтесь к встрече, готовьтесь. Что вам мешает? Если какие вопросы, звони, помогу. Но постарайся решить все сам, ты парень толковый, я на тебя надеюсь. Ладно, дружище, ступай, пожалуй, я что-то плохо себя чувствую. Люсенька, солнышко, проводи нашего гостя! — елейным голосом прокричал он.
Когда Живоглот вышел на весенний воздух, он увидел, что Амбал выпивает очередную, непонятно какую по счёту бутылку «Пльзеня».
— Поехали! — рявкнул он, непонятно от чего испытывая сильное раздражение.
А тем временем Гнедой посадил Люсеньку к себе на колени и стал лезть ей своими холёными пальцами под юбку.
— Вы знаете, Евгений Петрович, этот страшный чёрный человек с татуировками на руках выпил десять бутылок пива, — вытаращив глаза, шепнула ему на ухо Люська.
— Ну и не переживай, у нас хватит пива для всякого быдла, — спокойно ответил Гнедой, поднимаясь пальцами все выше и выше. Люська слегка застонала, предвкушая наслаждение. — Сейчас выедут за территорию, сбегает в лесочек, и все — ни в одном глазу. В голове-то пусто, только на кишечник и мочевой пузырь и работает. Дешевизна души, дорогая моя, низость помыслов. Однако что бы мы делали без таких, с позволения сказать, людей? Выпей вот бокал шампанского да пошли в спальню, там как-то благороднее всем этим заниматься…
Глава 6
— Здравствуйте, Алексей Николаевич, — улыбался Кондратьеву невзрачный человечек неопределённого возраста в помятом, засыпанном перхотью сером костюмчике и старомодных войлочных ботинках. — Я из Западносибирского торгового треста. Моя фамилия Пирогов. Илья Николаевич Пирогов. Слышали, наверное, обо мне от Бориса Викторовича? Мы с ним большие друзья и партнёры по пульке. Приехал за получением новой партии продуктов. Знаете, Алексей Николаевич, у нас в Западной Сибири ваши продукты идут просто нарасхват. Сами понимаете, что такое баночная ветчина и тушёнка для нефтяников. Какая для нас удача, что мы на вас вышли, вернее, вы на нас, — поправился он.
— Здравствуйте, — улыбнулся и Кондратьев. Дмитриев и впрямь говорил ему в приватной беседе, в которой принимал участие и Лычкин, о своём приятеле и сослуживце Пирогове. Они спорили с Михаилом о тонкостях преферанса, а Алексей слушал, ровным счётом ничего не понимая. — Вы очень точны. Сказали, приедете двенадцатого февраля, и как штык…
— Да в нашем деле, Алексей Николаевич, неточность — главный враг. Понимаете, в прежние времена никто не выполнял обязательств друг перед другом, потому что все было общее, то есть ничьё. Теперь же появились хозяева. И люди, работая на себя, на своё благосостояние, тем самым приносят большую пользу другим. Вот, например, мы с вами кормим, и неплохо кормим, людей, находящихся на боевом посту, работающих в экстремальных условиях. Как же можно подводить их и наносить материальный ущерб себе? Это все равно, извините, что плевать против ветра…
— А почему не приехал Борис Викторович? — поинтересовался Кондратьев.
— Борис Викторович перед самым вылетом немного приболел. Разве он вам не говорил тогда, в декабре, что у него нелады с печенью? Да вы сами могли бы обратить внимание, какие у него жёлтые глаза… Я очень беспокоюсь за его здоровье, ему бы на курорт, а он все работает, работает… — Пирогов обеими пятернями взлохматил свои торчащие в разные стороны жиденькие волосики, а затем подавил себе ладонями виски. — Я и сам-то неважнецки себя чувствую, виски вот что-то ломит, видимо, к перемене погоды, — добавил он. — Февраль — очень опасное время для не совсем здоровых людей…
— Да, да, что-то припоминаю, — сказал Кондратьев. — Точно, жаловался он на печень…
— А разве вам не звонил Добродеев? Не предупредил, что мы прибудем в назначенный день и вместо Дмитриева приеду я, Пирогов?
— Нет, не звонил. Да ладно, давайте документы и приступим к делу.
Пирогов вытащил из кейса доверенность на имя Пирогова Ильи Николаевича и копию платёжки, заверенной Сибнефтебанком. Кондратьев стал внимательно изучать документы.
— Сто двадцать пять тысяч перевели, — не верил своим глазам Кондратьев, читая копию платёжки.
— Как договаривались, так и перевели, — гордо заявил Пирогов. — У нас серьёзная компания, крупными делами ворочаем, по-сибирски, с размахом…
— Тогда поехали на склад, — весело произнёс Кондратьев. — Транспорта-то хватит все вывезти? Много будет товара…
— Обижаете, господин директор, — улыбался Пирогов. — У нас все предусмотрено и рассчитано до мелочей…
…Через два часа фуры с продуктами покинули территорию склада. В первой машине сидел рядом с хмурым водителем радостный Пирогов в нахлобученной на глаза норковой ушанке и махал рукой стоявшему около склада Кондратьеву.
— Спасибо вам, Алексей Николаевич! — крикнул он. — Удачи вам в вашем благородном труде на благо Отечества!
— Вам спасибо! — отвечал Кондратьев. — Приезжайте ещё!
— Непременно, непременно приедем! — ещё радостнее улыбался Пирогов.
И только когда машина отъехала на некоторое расстояние, он расхохотался. Его просто распирало от хохота.
Мрачный водила, который ровным счётом ничего не понимал, глядел на него с изумлением.
— Припадок у меня, — объяснил лже-Пирогов. — Понимаешь ты, водила, припадок смеха. Болезнь такая есть, не помню только, как по-научному. А ты знай на газ жми да баранку крути… — Он скинул с себя фуражку и яростно взлохматил волосы, сыпля перхотью и на своё серое драповое пальто, и на мрачного водителя.
Недалеко от Кольцевой дороги на Рязанском проспекте фуры ждал в условленном месте Лычкин. Лже-Пирогов уступил ему своё место в головной машине.
— Садись, банкуй! Удачи тебе. Наши ребята во всех машинах, так что не бойся. Наше дело правое! Будь здоров!
Пересел на поджидавший его «БМВ» и поехал к Живоглоту.
— Ну, ты и артист, Комар, — хвалил его Живоглот. — Как же этот козёл купился?.. И проверить не удосужился. Такими бабками крутит, а проверить не удосужился.
— Ходил по лезвию ножа, Живоглот, — гордо улыбался Комар. — Хоть Пирогов и работает в компании, но доверенности-то на получение товара ему никто не давал. Так что если бы меня раскололи, они бы меня там же на части разорвали… Жизнью рисковал…
— Так и получишь скоро свой гонорар за хорошо сыгранную роль.
— Артисты больше получают, но не рискуют ничем…
— Больше твоего не получают… Десять штук зелёных получишь, Комарище, за один бенефис.
— Я имею в виду западных актёров, — продолжал возражать Комар. — А мой гонорар считаю незаслуженно малым…
— Да ну, тебя не переспоришь. Одно слово — артист, — отмахнулся от него Живоглот. — А от Гнедого и иной гонорар можно получить, если сильно возбухать, сам знаешь…
А незадолго до Комара у Живоглота побывал и Амбал.
— Как? — мрачно спросил его Живоглот.
— Как в аптеке, — ещё мрачнее отвечал Амбал. — Принял в лучшем виде, обработал морально и физически. Следы господина Дмитриева уничтожены. Можешь считать, что его и на свете-то никогда не было…
Да, такие дела Амбал обычно делал безукоризненно. Дмитриева, подъехавшего на такси к складским воротам, поджидали неподалёку от склада в укромном, заранее выбранном месте.
— Вот он, — шепнул Амбалу Лычкин.
— Понял. Теперь исчезни.
Дмитриев, невысокий, очень вежливый человек, суетливо шагал по направлению к складу. И только он завернул за угол, его схватили и быстро запихнули в машину, сунув в нос тряпку с хлороформом. Живоглот вытащил у него из кармана документы, проверил содержимое кейса, нашёл там печать, доверенность, копию платёжного поручения. Пересел в другую машину и поехал в условленное место, где его ждал Комар. А недолгим будущим Дмитриева предстояло заниматься Амбалу, тем более что он любил подобные забавы.
— Останови здесь, — скомандовал Амбал шофёру. Они ехали по глухой лесной дороге. Не приходящего в сознание Дмитриева вытащили из машины и потащили на маленькую заснеженную лесную опушку. Амбал шёл сзади и тащил в руке канистру с бензином.
— Швыряй его тут! — распорядился он.
Дмитриева бросили на середине опушки. Амбал с разгоревшимися глазами плеснул на него бензин из канистры.
— Стрельнул бы, что ли… — пробормотал подручный.
— Зачем, мудила? — недоумевал Амбал. — Шум производить, пулю тратить… И так интересней же…
Когда он кинул спичку, Дмитриев очнулся от нестерпимой боли. Загорелся он мигом, словно факел. Душераздирающий крик раздался в лесу. И только тогда водитель вытащил «ПМ» с глушителем и разрядил в горящего человека обойму.
— А зря, — посетовал Амбал.
— Шум производить, ещё говорит, — проворчал водитель. — Пошёл ты…
Амбал хотел было порвать его на части за такое оскорбление, но решил повременить с расплатой. Теперь им надо было быстро уничтожить следы преступления.
Втроём молча, мрачно дождались, пока то, что ещё недавно было отцом троих детей Борисом Викторовичем Дмитриевым, сгорело дотла, выкопали яму и совершили страшные похороны. А затем также молча поехали в Москву.
О подробностях убийства Живоглоту рассказал позднее водитель машины. Живоглот только повёл плечами.
— Мудак он, этот Амбал. В жизни больше ничего ему не поручу, на вот тебе, братан, за оперативность. — И сунул ему в руку несколько стодолларовых купюр. Из-за глупости Амбала произошёл нежелательный шум, который мог иметь последствия…
А поздно вечером приехал в сопровождении братков Лычкин, усталый, но весёлый и довольный. Братки вывалили на пол несколько объёмных увесистых сумок.
— Ну как? — встретил его сгоравший от нетерпения Живоглот.
— Лучше не бывает… Все сдал. Буквально за два часа все сдал… Здесь рублей на пол-»лимона» баксов. — Он открыл одну сумку и показал её содержимое Живоглоту. — Вот, они свидетели, — показал он на уставших улыбающихся братков.
— Не свистит, — пробасил один из них. — Клево работал парень, товар с руками отрывали…
— Потому что выгодно было. А если выгодно, почему бы и не взять, — попытался приуменьшить заслуги Лычкина Живоглот.
Но того уже трудно было разубедить в собственной исключительности. Вот и настал его час… Вот оно, начало головокружительной карьеры крутого бизнесмена…
Живоглот накормил Лычкина ужином с водкой и отправил домой. На следующий день он позвонил ему и велел приехать. Лычкин приехал, и Живоглот торжественно вручил ему конверт с пятьюдесятью тысячами долларов.
— У нас так, Миша, — произнёс он. — Мы тебе не воровское государство. У нас все по-честному. Заработал и получи. И трать, братишка, в своё удовольствие… Вот какие времена клёвые настали… Для умных людей, разумеется… — добавил он.
— Но здесь же только пятьдесят, — разочарованно произнёс Лычкин, тщательно пересчитав деньги.
— Ничего, за нами не заржавеет, — буркнул Живоглот. — Остальное получишь в скором времени. Ещё дело будет…
Михаил хотел было возразить, что за новое дело оплата должна быть отдельной, но не осмелился произнести это. Тем более что и эта сумма впечатляла. Как и перспективы дальнейших заработков… Честно говоря, он до последней минуты не верил, что ему вообще что-нибудь заплатят. Кто он против таких людей?
Распираемый от гордости, Михаил вышел из квартиры Живоглота и шествовал с кейсом в руке по Рублевскому шоссе. У него было пятьдесят штук баксов.
— Здравствуйте, — улыбнулся и Кондратьев. Дмитриев и впрямь говорил ему в приватной беседе, в которой принимал участие и Лычкин, о своём приятеле и сослуживце Пирогове. Они спорили с Михаилом о тонкостях преферанса, а Алексей слушал, ровным счётом ничего не понимая. — Вы очень точны. Сказали, приедете двенадцатого февраля, и как штык…
— Да в нашем деле, Алексей Николаевич, неточность — главный враг. Понимаете, в прежние времена никто не выполнял обязательств друг перед другом, потому что все было общее, то есть ничьё. Теперь же появились хозяева. И люди, работая на себя, на своё благосостояние, тем самым приносят большую пользу другим. Вот, например, мы с вами кормим, и неплохо кормим, людей, находящихся на боевом посту, работающих в экстремальных условиях. Как же можно подводить их и наносить материальный ущерб себе? Это все равно, извините, что плевать против ветра…
— А почему не приехал Борис Викторович? — поинтересовался Кондратьев.
— Борис Викторович перед самым вылетом немного приболел. Разве он вам не говорил тогда, в декабре, что у него нелады с печенью? Да вы сами могли бы обратить внимание, какие у него жёлтые глаза… Я очень беспокоюсь за его здоровье, ему бы на курорт, а он все работает, работает… — Пирогов обеими пятернями взлохматил свои торчащие в разные стороны жиденькие волосики, а затем подавил себе ладонями виски. — Я и сам-то неважнецки себя чувствую, виски вот что-то ломит, видимо, к перемене погоды, — добавил он. — Февраль — очень опасное время для не совсем здоровых людей…
— Да, да, что-то припоминаю, — сказал Кондратьев. — Точно, жаловался он на печень…
— А разве вам не звонил Добродеев? Не предупредил, что мы прибудем в назначенный день и вместо Дмитриева приеду я, Пирогов?
— Нет, не звонил. Да ладно, давайте документы и приступим к делу.
Пирогов вытащил из кейса доверенность на имя Пирогова Ильи Николаевича и копию платёжки, заверенной Сибнефтебанком. Кондратьев стал внимательно изучать документы.
— Сто двадцать пять тысяч перевели, — не верил своим глазам Кондратьев, читая копию платёжки.
— Как договаривались, так и перевели, — гордо заявил Пирогов. — У нас серьёзная компания, крупными делами ворочаем, по-сибирски, с размахом…
— Тогда поехали на склад, — весело произнёс Кондратьев. — Транспорта-то хватит все вывезти? Много будет товара…
— Обижаете, господин директор, — улыбался Пирогов. — У нас все предусмотрено и рассчитано до мелочей…
…Через два часа фуры с продуктами покинули территорию склада. В первой машине сидел рядом с хмурым водителем радостный Пирогов в нахлобученной на глаза норковой ушанке и махал рукой стоявшему около склада Кондратьеву.
— Спасибо вам, Алексей Николаевич! — крикнул он. — Удачи вам в вашем благородном труде на благо Отечества!
— Вам спасибо! — отвечал Кондратьев. — Приезжайте ещё!
— Непременно, непременно приедем! — ещё радостнее улыбался Пирогов.
И только когда машина отъехала на некоторое расстояние, он расхохотался. Его просто распирало от хохота.
Мрачный водила, который ровным счётом ничего не понимал, глядел на него с изумлением.
— Припадок у меня, — объяснил лже-Пирогов. — Понимаешь ты, водила, припадок смеха. Болезнь такая есть, не помню только, как по-научному. А ты знай на газ жми да баранку крути… — Он скинул с себя фуражку и яростно взлохматил волосы, сыпля перхотью и на своё серое драповое пальто, и на мрачного водителя.
Недалеко от Кольцевой дороги на Рязанском проспекте фуры ждал в условленном месте Лычкин. Лже-Пирогов уступил ему своё место в головной машине.
— Садись, банкуй! Удачи тебе. Наши ребята во всех машинах, так что не бойся. Наше дело правое! Будь здоров!
Пересел на поджидавший его «БМВ» и поехал к Живоглоту.
— Ну, ты и артист, Комар, — хвалил его Живоглот. — Как же этот козёл купился?.. И проверить не удосужился. Такими бабками крутит, а проверить не удосужился.
— Ходил по лезвию ножа, Живоглот, — гордо улыбался Комар. — Хоть Пирогов и работает в компании, но доверенности-то на получение товара ему никто не давал. Так что если бы меня раскололи, они бы меня там же на части разорвали… Жизнью рисковал…
— Так и получишь скоро свой гонорар за хорошо сыгранную роль.
— Артисты больше получают, но не рискуют ничем…
— Больше твоего не получают… Десять штук зелёных получишь, Комарище, за один бенефис.
— Я имею в виду западных актёров, — продолжал возражать Комар. — А мой гонорар считаю незаслуженно малым…
— Да ну, тебя не переспоришь. Одно слово — артист, — отмахнулся от него Живоглот. — А от Гнедого и иной гонорар можно получить, если сильно возбухать, сам знаешь…
А незадолго до Комара у Живоглота побывал и Амбал.
— Как? — мрачно спросил его Живоглот.
— Как в аптеке, — ещё мрачнее отвечал Амбал. — Принял в лучшем виде, обработал морально и физически. Следы господина Дмитриева уничтожены. Можешь считать, что его и на свете-то никогда не было…
Да, такие дела Амбал обычно делал безукоризненно. Дмитриева, подъехавшего на такси к складским воротам, поджидали неподалёку от склада в укромном, заранее выбранном месте.
— Вот он, — шепнул Амбалу Лычкин.
— Понял. Теперь исчезни.
Дмитриев, невысокий, очень вежливый человек, суетливо шагал по направлению к складу. И только он завернул за угол, его схватили и быстро запихнули в машину, сунув в нос тряпку с хлороформом. Живоглот вытащил у него из кармана документы, проверил содержимое кейса, нашёл там печать, доверенность, копию платёжного поручения. Пересел в другую машину и поехал в условленное место, где его ждал Комар. А недолгим будущим Дмитриева предстояло заниматься Амбалу, тем более что он любил подобные забавы.
— Останови здесь, — скомандовал Амбал шофёру. Они ехали по глухой лесной дороге. Не приходящего в сознание Дмитриева вытащили из машины и потащили на маленькую заснеженную лесную опушку. Амбал шёл сзади и тащил в руке канистру с бензином.
— Швыряй его тут! — распорядился он.
Дмитриева бросили на середине опушки. Амбал с разгоревшимися глазами плеснул на него бензин из канистры.
— Стрельнул бы, что ли… — пробормотал подручный.
— Зачем, мудила? — недоумевал Амбал. — Шум производить, пулю тратить… И так интересней же…
Когда он кинул спичку, Дмитриев очнулся от нестерпимой боли. Загорелся он мигом, словно факел. Душераздирающий крик раздался в лесу. И только тогда водитель вытащил «ПМ» с глушителем и разрядил в горящего человека обойму.
— А зря, — посетовал Амбал.
— Шум производить, ещё говорит, — проворчал водитель. — Пошёл ты…
Амбал хотел было порвать его на части за такое оскорбление, но решил повременить с расплатой. Теперь им надо было быстро уничтожить следы преступления.
Втроём молча, мрачно дождались, пока то, что ещё недавно было отцом троих детей Борисом Викторовичем Дмитриевым, сгорело дотла, выкопали яму и совершили страшные похороны. А затем также молча поехали в Москву.
О подробностях убийства Живоглоту рассказал позднее водитель машины. Живоглот только повёл плечами.
— Мудак он, этот Амбал. В жизни больше ничего ему не поручу, на вот тебе, братан, за оперативность. — И сунул ему в руку несколько стодолларовых купюр. Из-за глупости Амбала произошёл нежелательный шум, который мог иметь последствия…
А поздно вечером приехал в сопровождении братков Лычкин, усталый, но весёлый и довольный. Братки вывалили на пол несколько объёмных увесистых сумок.
— Ну как? — встретил его сгоравший от нетерпения Живоглот.
— Лучше не бывает… Все сдал. Буквально за два часа все сдал… Здесь рублей на пол-»лимона» баксов. — Он открыл одну сумку и показал её содержимое Живоглоту. — Вот, они свидетели, — показал он на уставших улыбающихся братков.
— Не свистит, — пробасил один из них. — Клево работал парень, товар с руками отрывали…
— Потому что выгодно было. А если выгодно, почему бы и не взять, — попытался приуменьшить заслуги Лычкина Живоглот.
Но того уже трудно было разубедить в собственной исключительности. Вот и настал его час… Вот оно, начало головокружительной карьеры крутого бизнесмена…
Живоглот накормил Лычкина ужином с водкой и отправил домой. На следующий день он позвонил ему и велел приехать. Лычкин приехал, и Живоглот торжественно вручил ему конверт с пятьюдесятью тысячами долларов.
— У нас так, Миша, — произнёс он. — Мы тебе не воровское государство. У нас все по-честному. Заработал и получи. И трать, братишка, в своё удовольствие… Вот какие времена клёвые настали… Для умных людей, разумеется… — добавил он.
— Но здесь же только пятьдесят, — разочарованно произнёс Лычкин, тщательно пересчитав деньги.
— Ничего, за нами не заржавеет, — буркнул Живоглот. — Остальное получишь в скором времени. Ещё дело будет…
Михаил хотел было возразить, что за новое дело оплата должна быть отдельной, но не осмелился произнести это. Тем более что и эта сумма впечатляла. Как и перспективы дальнейших заработков… Честно говоря, он до последней минуты не верил, что ему вообще что-нибудь заплатят. Кто он против таких людей?
Распираемый от гордости, Михаил вышел из квартиры Живоглота и шествовал с кейсом в руке по Рублевскому шоссе. У него было пятьдесят штук баксов.
Глава 7
— Алло, Алексей Николаевич? — раздался голос в телефонной трубке.
— Да, это я, — ответил Алексей.
— Это Добродеев беспокоит из Западносибирской торговой компании. Я хотел узнать, куда там наш Дмитриев пропал с товаром? Ведь неделя прошла, а его все нет и нет…
Поначалу Алексей ничего не понял. Как это так? Пропал товар… И пропал Дмитриев…. ДМИТРИЕВ!!! Как это так — Дмитриев? Ведь Дмитриев заболел, а вместо него приехал Пирогов… Мгновенно перед глазами встало узенькое лицо Пирогова, его хитренькие глазёнки… И жуткая суть произошедшего стала постепенно доходить до него…
Алексей потерял дар речи. Какой-то комок встал в горле, а руки и ноги похолодели от ужаса. Ему было почти так же страшно, как тогда, на душанбинском вокзале… Пирогов, Пирогов… Он все понял, он все внезапно понял… Какой же он лох, какой же мудак… Что же теперь будет? И где на самом деле Дмитриев?
— Что вы молчите, Алексей Николаевич? Где Борис Викторович? Почему мне не звонит? Жена его беспокоится…
Но Алексей продолжал молчать. И тут Добродеев заподозрил неладное. Голос его приобрёл угрожающие нотки.
— Где Дмитриев? — тяжело спросил он
— Я не знаю, — почти шёпотом ответил Алексей.
— А где товар? — ещё суровее спросил Добродеев.
— Нет товара. И Дмитриева нет, и товара нет… Подождите, я сейчас вам все попытаюсь объяснить…
И срывающимся голосом стал путано объяснять, что произошло. Добродеев молча слушал, тяжело дыша в трубку. А когда Алексей закончил, коротко произнёс:
— Вы идиот, Кондратьев. Вы просто идиот и мерзавец. Вам гусей нельзя доверять пасти. И вы серьёзно ответите за ваш идиотизм…
И в трубке запищали частые гудки…
Дрожащими пальцами Алексей набрал номер Фонда.
К телефону подошла Инна.
— Это я, — даже забыв поздороваться, выдавил из себя Алексей. — Мне нужен Серёга. Сергей Владимирович. Он на месте?
— Алёша? Что с тобой? — встревожилась Инна.
— Да ничего, ничего… Так… Серёга где?
— Его нет. Он в командировке.
— Когда будет?
— Наверное, дня через три. Да что такое? Голос у тебя какой-то…
— Да простыл малость… Ты разве утром не заметила?
— Нет, утром у тебя и настроение было другое, и чувствовал ты себя прекрасно. Ведь что-то произошло, разве нет?
— Наше дело мужское. У нас всегда что-то происходит, — попытался засмеяться Алексей, но получился какой-то нервный хохоток, похожий на стон. — Ладно… Пока. Целую…
— Ты когда будешь?
— Да как обычно…
Но в этот день он вообще не пришёл ночевать к ней. Он поехал к себе на квартиру в Тёплый Стан. Он был не в состоянии смотреть Инне в глаза, до того у него было тошно на душе. Он съездил на склад и попытался аккуратно выяснить, не появлялся ли там Дмитриев. Но никто его не видел. Не знал ничего и Лычкин, который в тот роковой день был на складе.
— Пирогов же вместо него приехал, — сказал Михаил. — Весь товар забрали… Все по документам… А что такое? Не так, что-то? — нахмурился он. После полученного выговора Михаил был аккуратен и выполнял все задания безукоризненно.
— Да все так, все путём, — пробасил почерневший от свалившейся на его плечи беды Алексей. «Да, прав Добродеев, мне и гусей пасти нельзя доверять. И зачем я только за все это взялся? Торгаш из меня, как из Серёги Фролова балерина… Да, скоро что-то начнётся… И Дмитриев, Дмитриев… Похоже, они его… того…»
А началось все гораздо быстрее, чем он думал.
Уже через день к его офису подкатило несколько иномарок. Из них мрачно вывалилась пара десятков головорезов. Четверо направились в офис.
— Ты Кондратьев? — спросил его громила двухметрового роста, с чёрным ёжиком волос на круглой голове и с татуированными руками.
— Я, — напрягаясь, ответил Алексей.
— Ты-то нам и нужен. Хлопцы, встаньте у двери с той стороны, — приказал он, и они остались вдвоём.
Громила плюхнулся на стул напротив Алексея и закурил.
— О чем базар, объяснять не надо? — хриплым голосом спросил он. — Ты парень не дурак, раз тут сидишь.
— Объясни на всякий случай, — пытаясь внутренне собраться, сказал Алексей.
— Лады, парень, объясню для недоумков. Западносибирская торговая компания перевела в ваш «Гермес» сто двадцать пять штук баксов за товар. Они направили к вам своего представителя Бориса Викторовича Дмитриева с доверенностью и копией платёжки. А теперь ни товара, ни представителя. Что ты обо всем этом маракуешь, господин коммерческий директор? — уставившись ему в глаза, спросил громила.
— Вместо Дмитриева приехал Пирогов с документами. Я распорядился отпустить ему всю партию товара, — пробормотал жалкие слова Алексей. — Наверное, что-то произошло. А что именно, я пока не знаю. Будем выяснять.
— Ты горбатого только не лепи, Кондратьев, — покачал бритой головой незваный гость. — И целку из себя не строй. Тут базар не о червонце, а о серьёзных бабках. Западносибирская торговая компания никакого товара не получила, ни единой банки. Дмитриев исчез, а ты мне тут лепишь? Ты объясни лучше, как рассчитываться собираешься? Базар пока за бабки идёт, а за представителя ты ответишь перед его семьёй и правоохранительными органами. Ты когда бабки вернёшь и ущерб возместишь, а? — Он швырнул окурок на пол, сплюнул и слегка привстал. А был он на полторы головы выше Алексея.
— А ты, между прочим, кто такой? — прищурился Алексей. Этот разговор ни в коей мере не испугал его, а, напротив, как-то привёл в чувство. Он понял, что все это грандиозная подставка и визит этого мордоворота — лишь определённый этап этой подставки. — Ты что, представитель компании? Документы покажи…
— Документы, это можно, — широко улыбнулся гость. — Это нам запросто.
Он лёгким движением вытащил из-за пояса «ПМ» и направил дуло в голову Алексея.
— Вот документы, падло. Братаны! Ко мне! — крикнул он.
Через несколько секунд в комнате уже было четверо.
— Ты будешь вести себя прилично, козёл? — прошипел татуированный. — Или тебе кое-что объяснить?
— Объясни, я же тугодум, — улыбнулся Алексей, чувствуя себя все лучше и лучше. Ему показалось, он снова на войне. Все было просто и ясно — перед ним враг, который хочет его убить. А что делать в таком случае, он знал очень хорошо.
Татуированный сделал было движение в сторону Алексея, но тот резко выбросил вперёд правую руку и костяшкой среднего пальца ткнул противника в переносицу. Удар получился удачным, и тот как-то зашатался, замахал руками… Второго, бросившегося ему на помощь, Алексей ударил ногой в челюсть и тут же ребром левой ладони в горло отключил третьего. Четвёртый бросился к окну и дал знак остальным. В приёмной оставалась Аллочка, больше никого в офисе не было.
Беспокоясь за её жизнь, Алексей выскочил из комнаты.
— Я уже позвонила, — крикнула она. — Сергей Владимирович вернулся. К вам едет помощь!
Алексей запер дверь, и тут же в неё начали барабанить кулачищи и сапожищи.
— Эй, бакланы! — крикнул он. — Сюда едет милиция. Вас тут через пять минут повяжут! Убирайтесь от греха подальше, пока не поздно. А если нашего охранника убили, за мокрое сядете.
Наступило короткое затишье. Алексей подмигнул Аллочке и поразился её выдержке. Она тяжело дышала, была смертельно бледна и пристально глядела на Алексея. Он очень нравился ей, и он это знал. И сейчас что-то шевельнулось в его душе. Она не растерялась в такой страшный момент. А что она не вызвала милицию, в этом он был уверен. Объяснения с милицией могли быть весьма чреваты и для него, и для фирмы, он это прекрасно понимал.
— Да, это я, — ответил Алексей.
— Это Добродеев беспокоит из Западносибирской торговой компании. Я хотел узнать, куда там наш Дмитриев пропал с товаром? Ведь неделя прошла, а его все нет и нет…
Поначалу Алексей ничего не понял. Как это так? Пропал товар… И пропал Дмитриев…. ДМИТРИЕВ!!! Как это так — Дмитриев? Ведь Дмитриев заболел, а вместо него приехал Пирогов… Мгновенно перед глазами встало узенькое лицо Пирогова, его хитренькие глазёнки… И жуткая суть произошедшего стала постепенно доходить до него…
Алексей потерял дар речи. Какой-то комок встал в горле, а руки и ноги похолодели от ужаса. Ему было почти так же страшно, как тогда, на душанбинском вокзале… Пирогов, Пирогов… Он все понял, он все внезапно понял… Какой же он лох, какой же мудак… Что же теперь будет? И где на самом деле Дмитриев?
— Что вы молчите, Алексей Николаевич? Где Борис Викторович? Почему мне не звонит? Жена его беспокоится…
Но Алексей продолжал молчать. И тут Добродеев заподозрил неладное. Голос его приобрёл угрожающие нотки.
— Где Дмитриев? — тяжело спросил он
— Я не знаю, — почти шёпотом ответил Алексей.
— А где товар? — ещё суровее спросил Добродеев.
— Нет товара. И Дмитриева нет, и товара нет… Подождите, я сейчас вам все попытаюсь объяснить…
И срывающимся голосом стал путано объяснять, что произошло. Добродеев молча слушал, тяжело дыша в трубку. А когда Алексей закончил, коротко произнёс:
— Вы идиот, Кондратьев. Вы просто идиот и мерзавец. Вам гусей нельзя доверять пасти. И вы серьёзно ответите за ваш идиотизм…
И в трубке запищали частые гудки…
Дрожащими пальцами Алексей набрал номер Фонда.
К телефону подошла Инна.
— Это я, — даже забыв поздороваться, выдавил из себя Алексей. — Мне нужен Серёга. Сергей Владимирович. Он на месте?
— Алёша? Что с тобой? — встревожилась Инна.
— Да ничего, ничего… Так… Серёга где?
— Его нет. Он в командировке.
— Когда будет?
— Наверное, дня через три. Да что такое? Голос у тебя какой-то…
— Да простыл малость… Ты разве утром не заметила?
— Нет, утром у тебя и настроение было другое, и чувствовал ты себя прекрасно. Ведь что-то произошло, разве нет?
— Наше дело мужское. У нас всегда что-то происходит, — попытался засмеяться Алексей, но получился какой-то нервный хохоток, похожий на стон. — Ладно… Пока. Целую…
— Ты когда будешь?
— Да как обычно…
Но в этот день он вообще не пришёл ночевать к ней. Он поехал к себе на квартиру в Тёплый Стан. Он был не в состоянии смотреть Инне в глаза, до того у него было тошно на душе. Он съездил на склад и попытался аккуратно выяснить, не появлялся ли там Дмитриев. Но никто его не видел. Не знал ничего и Лычкин, который в тот роковой день был на складе.
— Пирогов же вместо него приехал, — сказал Михаил. — Весь товар забрали… Все по документам… А что такое? Не так, что-то? — нахмурился он. После полученного выговора Михаил был аккуратен и выполнял все задания безукоризненно.
— Да все так, все путём, — пробасил почерневший от свалившейся на его плечи беды Алексей. «Да, прав Добродеев, мне и гусей пасти нельзя доверять. И зачем я только за все это взялся? Торгаш из меня, как из Серёги Фролова балерина… Да, скоро что-то начнётся… И Дмитриев, Дмитриев… Похоже, они его… того…»
А началось все гораздо быстрее, чем он думал.
Уже через день к его офису подкатило несколько иномарок. Из них мрачно вывалилась пара десятков головорезов. Четверо направились в офис.
— Ты Кондратьев? — спросил его громила двухметрового роста, с чёрным ёжиком волос на круглой голове и с татуированными руками.
— Я, — напрягаясь, ответил Алексей.
— Ты-то нам и нужен. Хлопцы, встаньте у двери с той стороны, — приказал он, и они остались вдвоём.
Громила плюхнулся на стул напротив Алексея и закурил.
— О чем базар, объяснять не надо? — хриплым голосом спросил он. — Ты парень не дурак, раз тут сидишь.
— Объясни на всякий случай, — пытаясь внутренне собраться, сказал Алексей.
— Лады, парень, объясню для недоумков. Западносибирская торговая компания перевела в ваш «Гермес» сто двадцать пять штук баксов за товар. Они направили к вам своего представителя Бориса Викторовича Дмитриева с доверенностью и копией платёжки. А теперь ни товара, ни представителя. Что ты обо всем этом маракуешь, господин коммерческий директор? — уставившись ему в глаза, спросил громила.
— Вместо Дмитриева приехал Пирогов с документами. Я распорядился отпустить ему всю партию товара, — пробормотал жалкие слова Алексей. — Наверное, что-то произошло. А что именно, я пока не знаю. Будем выяснять.
— Ты горбатого только не лепи, Кондратьев, — покачал бритой головой незваный гость. — И целку из себя не строй. Тут базар не о червонце, а о серьёзных бабках. Западносибирская торговая компания никакого товара не получила, ни единой банки. Дмитриев исчез, а ты мне тут лепишь? Ты объясни лучше, как рассчитываться собираешься? Базар пока за бабки идёт, а за представителя ты ответишь перед его семьёй и правоохранительными органами. Ты когда бабки вернёшь и ущерб возместишь, а? — Он швырнул окурок на пол, сплюнул и слегка привстал. А был он на полторы головы выше Алексея.
— А ты, между прочим, кто такой? — прищурился Алексей. Этот разговор ни в коей мере не испугал его, а, напротив, как-то привёл в чувство. Он понял, что все это грандиозная подставка и визит этого мордоворота — лишь определённый этап этой подставки. — Ты что, представитель компании? Документы покажи…
— Документы, это можно, — широко улыбнулся гость. — Это нам запросто.
Он лёгким движением вытащил из-за пояса «ПМ» и направил дуло в голову Алексея.
— Вот документы, падло. Братаны! Ко мне! — крикнул он.
Через несколько секунд в комнате уже было четверо.
— Ты будешь вести себя прилично, козёл? — прошипел татуированный. — Или тебе кое-что объяснить?
— Объясни, я же тугодум, — улыбнулся Алексей, чувствуя себя все лучше и лучше. Ему показалось, он снова на войне. Все было просто и ясно — перед ним враг, который хочет его убить. А что делать в таком случае, он знал очень хорошо.
Татуированный сделал было движение в сторону Алексея, но тот резко выбросил вперёд правую руку и костяшкой среднего пальца ткнул противника в переносицу. Удар получился удачным, и тот как-то зашатался, замахал руками… Второго, бросившегося ему на помощь, Алексей ударил ногой в челюсть и тут же ребром левой ладони в горло отключил третьего. Четвёртый бросился к окну и дал знак остальным. В приёмной оставалась Аллочка, больше никого в офисе не было.
Беспокоясь за её жизнь, Алексей выскочил из комнаты.
— Я уже позвонила, — крикнула она. — Сергей Владимирович вернулся. К вам едет помощь!
Алексей запер дверь, и тут же в неё начали барабанить кулачищи и сапожищи.
— Эй, бакланы! — крикнул он. — Сюда едет милиция. Вас тут через пять минут повяжут! Убирайтесь от греха подальше, пока не поздно. А если нашего охранника убили, за мокрое сядете.
Наступило короткое затишье. Алексей подмигнул Аллочке и поразился её выдержке. Она тяжело дышала, была смертельно бледна и пристально глядела на Алексея. Он очень нравился ей, и он это знал. И сейчас что-то шевельнулось в его душе. Она не растерялась в такой страшный момент. А что она не вызвала милицию, в этом он был уверен. Объяснения с милицией могли быть весьма чреваты и для него, и для фирмы, он это прекрасно понимал.