Страница:
— А вот и они… — прошептал Алексей. — Алло…
— Братаны! — раздался в трубке хрипловатый басок. — Я вам сейчас такое сообщу, обалдеете!
Алексей слушал, и Олег поражался, как меняется выражение его лица. Только что удручённое, почти отчаянное, оно стало по мере разговора просветляться, и наконец он яростно взмахнул кулаком и выкрикнул какой-то непонятный клич. А когда разговор закончился, он внимательно поглядел на Олега и Валеру и тихо произнёс:
— Нет, кажется, ещё не вечер…
Алексей сел на своё место, и они поехали в Москву.
— Так куда едем? — спросил, недоумевая, Олег.
— Кстати, не так уж далеко, — ответил Алексей. — Пересечение Можайского шоссе с Рябиновой улицей. Там нас ждут. И я предчувствую, что завтра нас ждёт хороший день. И очень интересный…
— Какие там предчувствия? — поморщился Олег. — Давай выкладывай, что он там тебе сообщил…
— Что сообщил, говоришь? Не могу пока сказать, тут присутствует нечто враждебное и непонятное, — покосился он на женщину, сидящую в сомнамбулическом состоянии на заднем сиденье машины. — Могу сказать только одно — новости очень хорошие, настолько хорошие, что даже не верится…
— Инна свободна? — вскрикнул Олег.
— Нет, — нахмурился Алексей и снова замкнулся в себе.
Доехали до Рябиновой улицы, загнали машину во двор.
— А ну, пошла из машины.
Выпустив Олега, Алексей схватил женщину за рукав и резко дёрнул на себя. Та покорно вышла, по-прежнему не произнося ни слова, что было очень странно. «А не немая ли она, часом? — пришла в голову Алексею вполне логичная мысль. Ведь подставная фигура, к тому же накачанная наркотиками, могла ляпнуть что-нибудь ненужное им ещё тогда, когда он в темноте вглядывался в лицо женщины, сидевшей в машине в Иннином пиджачке, с её причёской, даже надушённой её духами… А эта только молчит либо мычит нечто нечленораздельное…
Она вышла из машины, и они вчетвером медленно пошли к подъезду, который назвали Алексею по телефону.
Было очень поздно, вернее сказать, очень рано — шёл пятый час утра… Было ещё совсем темно. Они поднялись на лифте на пятый этаж и встали перед обитой дерматином дверью. Алексей нажал кнопку звонка.
Медленно открылась дверь.
Перед Алексеем стоял человек лет сорока. Крупная голова, копна светлых волос с заметной проседью, густые рыжие усы, могучее сложение, уверенный взгляд небесно-голубых глаз, с весёлым прищуром глядящих на Алексея. А из-за его спины высовывалось бородатое лицо Барона.
— Здорово ещё раз, тёзка! — хриплым баском приветствовал его хозяин квартиры. — Здорово, братаны, Олег и Валерка! А вот блядь с собой зря привели, да какую-то корявую вдобавок. Гоните её взашей, не до неё сейчас…
— Кинули нас, Алёха, — глядя в сторону, проговорил Кондратьев. — Кинули, как котят… Вместо Инны вот эту… подсунули…
— Ладно, не переживай, — утешил его хозяин. — У тебя, видать, зоркий глаз через раз. То, что ты лоханулся с женщиной, — это, разумеется, хреново, но то, что ты углядел около казино с такого расстояния, это полностью искупает твою вину…
— Как искупает? Инну ведь могут убить… А для меня это самое страшное…
— Не убьют, — продолжал утешать его хозяин. — Резону нет им её убивать. Ты жди звонка. Тебе скоро позвонят. А мы все вместе к звоночку этому подготовимся как положено. Чтобы уже не лохануться ни в коем случае. Эту сучару запрём в кладовке. А потом поговорим с ней… А пока разработаем план действий. Время тут тоже не терпит.
— Ты знаешь, тёзка, я опасаюсь, что с ней никак не поговоришь. Похоже, она глухонемая, да ещё накачанная наркотой.
Хозяин поглядел на неё внимательно. В глазах его появилась брезгливость.
— Где Инна?!!! Говори, падла! — закричал он ей на ухо, но та как-то странно отреагировала на его крик — дёрнулась в сторону и замычала.
— Вроде так и есть, — покачал головой хозяин. — Изобретательны, падлы… Но ничего, наш сюрпризик побогаче будет…
Глава 15
Глава 16
— Братаны! — раздался в трубке хрипловатый басок. — Я вам сейчас такое сообщу, обалдеете!
Алексей слушал, и Олег поражался, как меняется выражение его лица. Только что удручённое, почти отчаянное, оно стало по мере разговора просветляться, и наконец он яростно взмахнул кулаком и выкрикнул какой-то непонятный клич. А когда разговор закончился, он внимательно поглядел на Олега и Валеру и тихо произнёс:
— Нет, кажется, ещё не вечер…
Алексей сел на своё место, и они поехали в Москву.
— Так куда едем? — спросил, недоумевая, Олег.
— Кстати, не так уж далеко, — ответил Алексей. — Пересечение Можайского шоссе с Рябиновой улицей. Там нас ждут. И я предчувствую, что завтра нас ждёт хороший день. И очень интересный…
— Какие там предчувствия? — поморщился Олег. — Давай выкладывай, что он там тебе сообщил…
— Что сообщил, говоришь? Не могу пока сказать, тут присутствует нечто враждебное и непонятное, — покосился он на женщину, сидящую в сомнамбулическом состоянии на заднем сиденье машины. — Могу сказать только одно — новости очень хорошие, настолько хорошие, что даже не верится…
— Инна свободна? — вскрикнул Олег.
— Нет, — нахмурился Алексей и снова замкнулся в себе.
Доехали до Рябиновой улицы, загнали машину во двор.
— А ну, пошла из машины.
Выпустив Олега, Алексей схватил женщину за рукав и резко дёрнул на себя. Та покорно вышла, по-прежнему не произнося ни слова, что было очень странно. «А не немая ли она, часом? — пришла в голову Алексею вполне логичная мысль. Ведь подставная фигура, к тому же накачанная наркотиками, могла ляпнуть что-нибудь ненужное им ещё тогда, когда он в темноте вглядывался в лицо женщины, сидевшей в машине в Иннином пиджачке, с её причёской, даже надушённой её духами… А эта только молчит либо мычит нечто нечленораздельное…
Она вышла из машины, и они вчетвером медленно пошли к подъезду, который назвали Алексею по телефону.
Было очень поздно, вернее сказать, очень рано — шёл пятый час утра… Было ещё совсем темно. Они поднялись на лифте на пятый этаж и встали перед обитой дерматином дверью. Алексей нажал кнопку звонка.
Медленно открылась дверь.
Перед Алексеем стоял человек лет сорока. Крупная голова, копна светлых волос с заметной проседью, густые рыжие усы, могучее сложение, уверенный взгляд небесно-голубых глаз, с весёлым прищуром глядящих на Алексея. А из-за его спины высовывалось бородатое лицо Барона.
— Здорово ещё раз, тёзка! — хриплым баском приветствовал его хозяин квартиры. — Здорово, братаны, Олег и Валерка! А вот блядь с собой зря привели, да какую-то корявую вдобавок. Гоните её взашей, не до неё сейчас…
— Кинули нас, Алёха, — глядя в сторону, проговорил Кондратьев. — Кинули, как котят… Вместо Инны вот эту… подсунули…
— Ладно, не переживай, — утешил его хозяин. — У тебя, видать, зоркий глаз через раз. То, что ты лоханулся с женщиной, — это, разумеется, хреново, но то, что ты углядел около казино с такого расстояния, это полностью искупает твою вину…
— Как искупает? Инну ведь могут убить… А для меня это самое страшное…
— Не убьют, — продолжал утешать его хозяин. — Резону нет им её убивать. Ты жди звонка. Тебе скоро позвонят. А мы все вместе к звоночку этому подготовимся как положено. Чтобы уже не лохануться ни в коем случае. Эту сучару запрём в кладовке. А потом поговорим с ней… А пока разработаем план действий. Время тут тоже не терпит.
— Ты знаешь, тёзка, я опасаюсь, что с ней никак не поговоришь. Похоже, она глухонемая, да ещё накачанная наркотой.
Хозяин поглядел на неё внимательно. В глазах его появилась брезгливость.
— Где Инна?!!! Говори, падла! — закричал он ей на ухо, но та как-то странно отреагировала на его крик — дёрнулась в сторону и замычала.
— Вроде так и есть, — покачал головой хозяин. — Изобретательны, падлы… Но ничего, наш сюрпризик побогаче будет…
Глава 15
— Ты меня извини, Лыко, или Мишель, как тебе будет угодно, за то, что я тебя тогда… того… — говорил Живоглот Лычкину. — Погорячился, и не прав. И за мной шикарный банкет в любом кабаке, который выберешь… Кстати, кабак может быть не только в Москве, но, например, в Париже или Амстердаме. Где наша не пропадала, почему бы на радостях туда не слетать? Твоя смекалка спасла мне брата и сохранила меня от гнева братвы… Игоряха на месте, и дамочка наша тоже на месте… А эта твоя глухонемая шлюха, любительница героина, пусть горит ясным огнём… Пусть что хотят с ней, то и делают…
— Она не моя, — вздохнул Лычкин. — Она покойного хозяина. Кого я только у него не видел за время нашей с ним дружбы. И негритянок, и японок. А тут в голову взбрело привезти убогую, мало того что глухонемую, так ещё и наркоманку… Меня заставил глядеть на их развлечения, — стиснул зубы Михаил. Теперь его радовало, что издевавшийся над ним Гнедой мёртв, а он по-прежнему пользуется авторитетом у братков. Потому что умный никогда не пропадёт… — Я глядел на то, что они творят, и ужасался — эта шлюха была так похожа на Инну, что порой просто жутко было… Си-дел, глядел, мне казалось, что я вижу страшный сон, какой-то кошмар, фантасмагория какая-то… А Гнедой мне все подмигивал… Вот и доподмигивался, — злобно сверкнул глазами Михаил. — А вот — все на свете может пригодиться, даже такое… Как хорошо, что именно меня он послал за этой стервой в её нору, оттуда мы её ночью с тобой и выволокли…
— Да и она сыграла роль не хило, — улыбался довольный Живоглот. — Облапошили Кондратьева как ребёнка… И твоя идея с ментовскими машинами тоже хороша, ей-богу, хороша… А обошлось-то все в гроши, двести баксов одним, двести другим, а постановочка-то какая… Нет, Мишель, ты действительно ума палата… Быть тебе авторитетом, помяни моё слово…
— Не перехваливай меня, загоржусь. Идея с появлением ментов в нужный момент стара как мир… Как только появились кидняки, появилась и эта идея… А насчёт подмены женщины… Книги надо читать, фильмы смотреть, что-нибудь когда-нибудь, глядишь, и пригодится…
— Ладно, что бы там ни было, а давай выпьем с тобой… Молодец Игоряха, что тебя в наше дело пригласил… Глянь-ка на него, спит без задних ног, — с нежностью поглядел он на мирно сопящего на железной кровати младшего брата. Михаил, видя эту нежность в бесцветных коровьих глазах обычно жестокого и не склонного ни к каким человеческим чувствам Живоглота, вдруг почувствовал не симпатию к нему, а, напротив, внезапно подступившую брезгливость… Будто он воочию лицезрел пресловутые крокодиловы слезы…
Михаил и Живоглот сидели за корявым дачным столом на колченогих стульях друг против друга и пили шведское пиво, закусывая солёными орешками. Игоряха и другие участники представления спали кто где, кто на кроватях, кто на тюфяках на крашеном полу. А в соседней комнате стонала накрепко привязанная к железной кровати Инна. Она была в отчаянии, понимала, что бандиты снова обманули Алексея и ему не удалось спасти её. И теперь она боялась больше всего, что он сам явится в их лапы и они устроят такое, о чем невозможно думать…
— Ну что, звякнем, что ли, отважному капитану, — предложил Живоглот. — По-моему, паузу мы выдержали, довели его до кондиции, пора и наши условия выставлять.
— Пожалуй, — согласился Лычкин. — Так, который час? Ох, уже пятый пошёл… Пора, пора… А то будет перебор, и он опять что-нибудь придумает…
— Да ничего он уже не придумает, иссяк капитан… Рылом он не вышел с нами бороться… Лоханулись один раз — с кем не бывает? А теперь пришла наша очередь посмеяться… Позвоню ему…
Он набрал номер.
— Алло, — раздался в трубке глухой голос Алексея.
— Здорово, капитан, — произнёс Живоглот. — Как ты там, уже потрахался с глухонемой или у тебя не стоит после бурно проведённой ночи, после шпионских страстей и гонок по трассе?.. Хорошо водишь машину, оторвался от подлых ментов, — расхохотался он. — Ох, и распотешил ты меня, сколько лет жизни прибавил… Ну и мудак же ты… Настоящий лох… Тебе надо не семь, а семьдесят лет в зоне оттрубить, чтобы поумнеть… Да и то навряд ли…
Алексей молчал.
— Что молчишь? Дар речи потерял? Слаб ты с нами тягаться, капитан…
— Чего ты хочешь? — спросил наконец Алексей.
— А ничего. Ну поверь, совсем ничего не хочу. Просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь. Жалко мне тебя, вот жалко, и все тут… Я от природы очень жалостлив, понимаешь, какая у меня беда? Собачек бездомных жалею, даже мух, попавших в паутину, и то жалко… А уж такого мудака, как ты, жалко втройне… Так что спокойной тебе ночи, супермен… Через несколько часов тебя менты повяжут за убийство гражданина Шервуда и остальных. Получишь, рецидивист гребаный, по сто пятой статье за убийство четверых человек своё пожизненное, и отправят тебя на остров Огненный доживать свой век… Так что бывай… покемарь пока пару-тройку часиков, отдохни как следует, потом уж не придётся, там, в СИЗО, будешь отвечать за убийство Гнедого перед братками. Но убивать тебя уже не станут, на лёгкий конец не рассчитывай, ты ещё поскрипишь на этом белом, а для тебя навсегда чёрном свете…
— Ладно, — глухо пробасил Алексей. — Тогда бывай… Я ждать не стану… Пойду и сдамся ментам. Пусть будет, что будет… Устал я, не могу больше… И про себя все расскажу, но и про ваши делишки не умолчу… Пусть хоть Инну спасут…
Теперь настала очередь Живоглота помолчать. Затем он произнёс:
— Да, жалостлив я… И из жалости приглашаю тебя к себе. Все будет по-честному, по-благородному. Как только явишься, Инну твою оттрахают при тебе и отпустят восвояси. А тебя будет судить братва. Так будет правильно, капитан…
— А гарантии какие, что вы её отпустите? — спросил Алексей.
— А никаких, — усмехнулся Живоглот. — Только одна гарантия — если не приедешь, мы её тут заживо сожжём или живой в землю закопаем — опыт есть и того, и другого, и третьего разного, на все вкусы… Так что лучше приезжай… Она нам совершенно не нужна, никакого резона нет лишнюю кровь на себя брать. Никаких гарантий… Хочешь, приезжай, хочешь, нет… Не приедешь, и она страшной смертью умрёт…
— Где и когда? — коротко спросил Алексей.
— Где и когда? Ну давай так… Сегодня в семь утра явишься на двенадцатый километр Волоколамского шоссе. Один, пешком… Ну, подъедешь, понятно, на чем угодно, хоть на вертолёте, но тебя будут ждать наши люди пешего… Только так… Коли подъедет машина с твоими людьми, так просто никто и не догадается, кто, собственно, тебя ждёт. А даже если и догадаются, то как только их повяжут, если, разумеется, сумеют, именно в эту минуту твою Инну в нужном месте сожгут заживо… Бензин и спички у нас имеются, не беспокойся… Связь у нас хорошо налажена. Один только сигнал от наших людей, и все… Канистра с бензином стоит рядом с ней. А она привязана крепко-накрепко… Если тебе угодно, кстати, можешь в этом удостовериться…
Он пошёл в соседнюю комнату и поднёс аппарат ко рту Инны.
— Поговори, красавица, со своим хахалем, просто расскажи, как тебе тут живётся-можется. Больше ничего не надо.
На сей раз он рассчитал правильно. Инна не выдержала напряжения и разрыдалась.
— Я здесь, Лешенька, — всхлипывала она. — Они привязали меня к кровати. Они держат наготове канистру с бензином… Это какой-то дом в лесу, не знаю, по какой дороге, не очень далеко от Москвы… И Лычкин здесь, он тоже здесь, эта гадина… Я слышала его голос из-за двери… Спаси меня, спаси меня, мне очень страшно!!!
— Умница моя, — прошептал Живоглот, пошёл в соседнюю комнату, принёс солёных орешков и сунул ей в рот. — На тебе за это. Подкрепись немного. Мишель, принеси-ка ей пивка… А то у неё в горле пересохло… Будь гуманистом…
На сей раз Лычкина уговаривать не пришлось. Он давно и сам хотел предстать перед ней собственной персоной.
— Здравствуй, Инна, — улыбался он. — Давно не виделись… Ты неплохо выглядишь, по-моему, даже лучше, чем семь лет назад. Молодеешь с каждым годом… Даже жаль, что у нас с тобой ничего не получилось. Мы бы были с тобой чудесной парой. Только ты предпочла мужлана Кондратьева, этого простофилю, который тебя даже выручить не может…
— Не так уж давно мы виделись, — с ненавистью глядя на него, тихо выговорила Инна. — Позавчера, например, ты видел меня. Сидя в красной машине около моего дома на улице Новаторов. И вчера утром за мной ехали…
— Заметила все же, — с досадой проговорил Михаил. — Ну ничего, зато вот скромную «четверочку» ты не приметила… Ни ты, ни Алешенька твой тупоголовый… Около твоей конторы на Сивцевом Вражке… Глупые вы с ним оба, — вздохнул он. — Шустрите что-то, а ведь оба обречены… Сегодня его сюда доставят тёпленького, а там… Большая будет потеха, Инночка…
— А тебе-то какой интерес от всего этого? — спросила она.
— А никакого. Чисто спортивный. Ненавижу вас обоих, и все тут… Таких чистеньких, добреньких, правильных… Ты бросила меня, интеллигента, аристократа, и предпочла его, грубого неотёсанного недоумка… Ты просто дура, набитая пошлая дура… А он… держал меня то грузчиком, то подручным, меня, который в детстве ложками жрал чёрную икру и понятия не имел о давке в городском транспорте, когда этот безмозглый осел тащил свою лямку то в Афганистане, то в Таджикистане, то ещё в какой-нибудь дыре, в которой приличные люди и не бывали, да и не слыхали про такие места… Кто его туда посылал, чем он так кичится? Это я его туда посылал? На хер мне все это нужно? Такие, как вы, должны в ногах у меня валяться, он должен быть моим слугой, шофёром, дворником, а ты… Я выбрал тебя, а ты предпочла его… Ну и получите оба по заслугам… Сегодня мой день… Все, что до того, были цветочки, ягодки будут уже через несколько часов… Вас будут резать на куски на глазах друг у друга… А этот мудак и впрямь поверил, что, как только он явится сюда, вернее, его сюда привезут, так тебя сразу и выпустят… Нет уж, вы оба через несколько часов будете обезображенными трупами, и как ещё обезображенными… А я буду хохотать, жаль, что не разрешат сюда ещё Ларису привезти, она бы посмотрела на свою чистюлю и отличницу сестру… Но ничего, я сумею ей все рассказать в живописных подробностях… И она порадуется за тебя от души.
— А кто знает, — вошёл в комнату с бутылкой пива Живоглот. — А может быть, мы их и выпустим… Изуродуем, как положено, отрежем языки и выпустим. Пусть радуются друг на друга. Да что ты стоишь, как истукан? Дал бы женщине пива… Что же, ей нельзя порадоваться напоследок?.. Никакой галантности, — на сей раз спародировал и он покойного Гнедого.
— Это можно, — согласился Михаил и попытался влить Инне в рот пиво. Но та отдёрнула голову, и пиво полилось ей на волосы, разметавшиеся по грязному покрывалу.
— Ладно, не хочешь, как хочешь, нам больше достанется, — криво ухмыльнулся Михаил. — Пошли туда, не желаю больше разговаривать с этой набитой дурой… Помечтай о свидании с суженым. Недолго уже осталось…
Они вышли в соседнюю комнату, а Инна металась по железной кровати. Острые верёвки резали ей запястья и лодыжки. Страшные мысли жгли голову.
«Бедный доверчивый Алёшка… Зачем он летит спасать меня, как мотылёк на огонь? И я… зачем я так расслабилась в тот момент… Надо было сказать, что у меня все в порядке, чтобы он не думал кидаться мне на помощь… Но я… Я же тоже не железная… И мне страшно, мне очень, очень страшно. Потому что знаю — эти нелюди способны на все».
Прошло уже около суток с тех пор, как её привезли сюда. Привезли и втолкнули в этот холодный, непротопленный с зимы дом. Потом этот мерзкий качок с водянистыми глазами, ёжиком светлых волос на круглой как мяч голове и пудовыми кулачищами посадил её на колченогий стул и начал методично избивать, при этом то смачно ругаясь, то по-лошадиному хохоча. Он бил её кулаками в лицо, подбил ей правый глаз, потом сбил со стула и начал молотить ногами в живот. Наверное, он мог бы бить ещё сильнее, но он не хотел убивать её, он берег её тело для новых, гораздо более страшных испытаний. Затем он поднял её, он и его товарищи, как две капли воды похожие на него, привязали её крепкими верёвками к железной кровати с вонючим матрацем и грязным покрывалом… А потом робкий лучик надежды, звонок Алексея, робость в водянистых глазах истязателя… Потом они уехали, а вернулись радостные и довольные, мерзко хохочущие… Лучик надежды исчез… И этот звонок бандитов Алексею, и его растерянность, и её ужас… А теперь ей было ужасно стыдно за то, что она показала перед этими гадами свой страх… А Михаил… Ведь она жила с ним, она когда-то любила этого человека, если его вообще можно назвать человеком… Да, она разлюбила его, ей не захотелось с ним больше общаться, но разве она могла подумать, что он будет так страшно мстить. И ей, и человеку, которого она полюбила, который, кстати, доверял ему, когда они вместе работали, который ценил его… Но им мало того, что они упрятали его за решётку на семь лет, теперь им надо добить и его и её до конца… А каким страшным чудовищем оказалась её сестра по матери Лариса… Разве она могла подумать, что та так ненавидит её. Но за что? Только за то, что Инна не такая развратная, как она? И вообще, как ужасна жизнь, как ужасны люди…
Постепенно силы оставляли её, и она забылась тревожным утренним сном. Некие страшные видения, какие-то красные морды вставали перед её глазами во сне… Кто-то яростно хохотал шёпотом прямо ей в ухо, кто-то повторял совершенно непонятные и бессмысленные, но от того ещё более страшные слова. Она то проваливалась в сон, то просыпалась от ужаса, пыталась встать, но верёвки, больно врезавшиеся в затёкшие и онемевшие руки и ноги, не давали ей сделать это. Наконец она вообще будто провалилась в какую-то бездонную яму и перестала что-либо ощущать и понимать…
Михаил же и Живоглот продолжали беседовать, попивая прямо из горлышка пиво. На душе у них было весело. Они перестали чувствовать над собой хитрый презрительный взгляд Гнедого, теперь они были хозяева, теперь все в их руках. И от этого осознания собственного могущества у них, словно у сказочных чудовищ, вырастали крылья…
Это были сутки без утра, без вечера, без времени… Серая студенистая мгла воцарилась в этом холодном, несмотря на май месяц, доме. Впрочем, и май был довольно холодным, дождливым. Солнце порой вылезало из-за туч, но тучи снова сгущались, лил нудный, словно осенний, дождь, становилось холодно и мерзко. И настроение соответствовало погоде…
— Спать хочу, — буркнул Лычкин, широко зевая. — Пойдём, покемарим с часочек…
— Экой ты засоня, Мишель! — усмехнулся с какой-то мерзкой искрой в глазах Живоглот. — Успеем ещё отоспаться… На том свете. А сейчас… Идея есть… Помянем нашего усопшего друга Гнедого…
— Да и так сидим поминаем целый день, — ответил Лычкин, хотя мерзкая идея Живоглота стала до него доходить.
— Не то, все не то… Пошли на пару твою бывшую трахнем… А? Нет желания? — лыбился Живоглот. — Сначала по очереди, а потом сразу вдвоём…
— А что? — загорелись глаза у Лычкина. — Почему бы и нет?
Ему припомнились мерзейшие развлечения Гнедого, и он был не прочь их повторить. Гнедой мёртв, он уже не поразвлекается… А они живы, здоровы и молоды.
Они пошли в комнату, где, привязанная крепкими верёвками к кровати, металась в полубреду Инна.
Лычкин подошёл к кровати и стал трясти Инну за плечо. Она дёрнулась, открыла глаза, и её бледное лицо исказилось гримасой страдания.
— Маленькая тренировочка перед долгожданным свиданием с суженым, — глядя на неё в упор, тихо произнёс Лычкин. — Чтобы тебе не было скучно и оди-ноко…
— Сволочь… — прошептала Инна, сразу поняв, чего они от неё хотят. — Какая же ты сволочь…
— Словеса, одни словеса, — усмехнулся Михаил. — А сейчас будут весёлые дела… Да и тебе постараемся доставить удовольствие.
Раздеть её было не сложно. Верхнюю одежду с неё давно сняли, одев в неё глухонемую наркоманку. Инна лежала в одной комбинации и трусиках.
Живоглот стал развязывать верёвки на её ногах. Чертыхался из-за того, что слишком крепко затянули узлы.
Наконец развязал, мощными ручищами сжал ей ноги, а Михаил начал стягивать с Инны трусики.
Она дёргалась из остатков сил, визжала, кричала. В комнату всунулось круглое лицо одного из братков, но он все понял, сладострастно улыбнулся и захлопнул дверь.
— Давненько я тебя не пробовал, — прошептал Михаил с загоревшимися глазами. Ему доставляло удовольствие беспомощное положение Инны, отвергнувшей его…
— Давай действуй, — сказал Живоглот. — Ты первый, по старому знакомству… Только быстрее. Я уже разогрелся…
Михаил быстро скинул с себя джинсы и трусы и полез на Инну. Но тут в двери снова появилось круглое лицо.
— Чего опять тебе? Тоже хочешь? Заходи! — крикнул распаренный от вожделения Живоглот. Он уже расстегнул верхнюю пуговицу на джинсах.
— Да нет, там Комар звонит. Говорит, срочное дело…
Живоглот снова застегнул пуговицу и выскочил из комнаты. Сделал знак Лычкину, чтобы он повременил с действом.
— Я что-то не пойму, Живоглот, что происходит, — послышался в трубке тоненький, действительно комариный голосок хранителя общака. — Во-первых, до тебя невозможно дозвониться, а во-вторых, в этом казино происходят странные дела… Мы доставили деньги, куда следует, я стал их пересчитывать и обнаружил — там должно было быть семьсот пятьдесят тысяч долларов, а на деле всего-то пятьсот сорок тысяч… Ты чуешь, Живоглот, какой суммы не хватает?.. А вас с Лычкиным со вчерашнего дня найти невозможно, ни твой, ни его телефон не отвечает…
— Мозги не компостируй! У нас телефоны работают… Это у тебя там что-то…
— Хорошо, пусть у меня, — согласился Комар. — Только факт остаётся фактом — двухсот десяти штук не хватает… А там делами ворочают Лычкин и твой братан Игоряха… Я не хочу сказать…
— Не хочешь, так не говори! А то ответишь за базар, Комарище! Сейчас пошлю к тебе Лычкина с двумя братками, пусть разбирается… Ты где? Там, где договаривались?
— Разумеется, не к Гнедому же везти… Как все тогда ночью от него вывезли, так и лежит… И люди при бабках неотлучно. Но вот этих денег не хватает… У меня свидетели есть, а то скажете ещё, я прикарманил. А меня Гнедой поставил на эту должность, и кое-кто свыше одобрил… Все знают, как я общак берегу, цента не возьму… И давай разбираться немедленно, Живоглот. Чтобы потом никакого базара…
— Не будет никакого базара, приедет он, — пробубнил Живоглот. — Подумаешь, двести штук… Беда какая… Но… дело ясное, разбираться надо… Иди сюда, Мишель! — закричал он Лычкину. — Тебя зовёт на разборку наш уважаемый Комар. Бери двоих и… вперёд с песней… А мы тут пока побудем…
Михаил натянул на себя трусы и джинсы, мрачно поглядел на мечущуюся по кровати Инну и вышел из комнаты… А через некоторое время вошёл обозлённый вконец и потерявший к ней всяческий интерес Живоглот и снова связал ей ноги.
— Она не моя, — вздохнул Лычкин. — Она покойного хозяина. Кого я только у него не видел за время нашей с ним дружбы. И негритянок, и японок. А тут в голову взбрело привезти убогую, мало того что глухонемую, так ещё и наркоманку… Меня заставил глядеть на их развлечения, — стиснул зубы Михаил. Теперь его радовало, что издевавшийся над ним Гнедой мёртв, а он по-прежнему пользуется авторитетом у братков. Потому что умный никогда не пропадёт… — Я глядел на то, что они творят, и ужасался — эта шлюха была так похожа на Инну, что порой просто жутко было… Си-дел, глядел, мне казалось, что я вижу страшный сон, какой-то кошмар, фантасмагория какая-то… А Гнедой мне все подмигивал… Вот и доподмигивался, — злобно сверкнул глазами Михаил. — А вот — все на свете может пригодиться, даже такое… Как хорошо, что именно меня он послал за этой стервой в её нору, оттуда мы её ночью с тобой и выволокли…
— Да и она сыграла роль не хило, — улыбался довольный Живоглот. — Облапошили Кондратьева как ребёнка… И твоя идея с ментовскими машинами тоже хороша, ей-богу, хороша… А обошлось-то все в гроши, двести баксов одним, двести другим, а постановочка-то какая… Нет, Мишель, ты действительно ума палата… Быть тебе авторитетом, помяни моё слово…
— Не перехваливай меня, загоржусь. Идея с появлением ментов в нужный момент стара как мир… Как только появились кидняки, появилась и эта идея… А насчёт подмены женщины… Книги надо читать, фильмы смотреть, что-нибудь когда-нибудь, глядишь, и пригодится…
— Ладно, что бы там ни было, а давай выпьем с тобой… Молодец Игоряха, что тебя в наше дело пригласил… Глянь-ка на него, спит без задних ног, — с нежностью поглядел он на мирно сопящего на железной кровати младшего брата. Михаил, видя эту нежность в бесцветных коровьих глазах обычно жестокого и не склонного ни к каким человеческим чувствам Живоглота, вдруг почувствовал не симпатию к нему, а, напротив, внезапно подступившую брезгливость… Будто он воочию лицезрел пресловутые крокодиловы слезы…
Михаил и Живоглот сидели за корявым дачным столом на колченогих стульях друг против друга и пили шведское пиво, закусывая солёными орешками. Игоряха и другие участники представления спали кто где, кто на кроватях, кто на тюфяках на крашеном полу. А в соседней комнате стонала накрепко привязанная к железной кровати Инна. Она была в отчаянии, понимала, что бандиты снова обманули Алексея и ему не удалось спасти её. И теперь она боялась больше всего, что он сам явится в их лапы и они устроят такое, о чем невозможно думать…
— Ну что, звякнем, что ли, отважному капитану, — предложил Живоглот. — По-моему, паузу мы выдержали, довели его до кондиции, пора и наши условия выставлять.
— Пожалуй, — согласился Лычкин. — Так, который час? Ох, уже пятый пошёл… Пора, пора… А то будет перебор, и он опять что-нибудь придумает…
— Да ничего он уже не придумает, иссяк капитан… Рылом он не вышел с нами бороться… Лоханулись один раз — с кем не бывает? А теперь пришла наша очередь посмеяться… Позвоню ему…
Он набрал номер.
— Алло, — раздался в трубке глухой голос Алексея.
— Здорово, капитан, — произнёс Живоглот. — Как ты там, уже потрахался с глухонемой или у тебя не стоит после бурно проведённой ночи, после шпионских страстей и гонок по трассе?.. Хорошо водишь машину, оторвался от подлых ментов, — расхохотался он. — Ох, и распотешил ты меня, сколько лет жизни прибавил… Ну и мудак же ты… Настоящий лох… Тебе надо не семь, а семьдесят лет в зоне оттрубить, чтобы поумнеть… Да и то навряд ли…
Алексей молчал.
— Что молчишь? Дар речи потерял? Слаб ты с нами тягаться, капитан…
— Чего ты хочешь? — спросил наконец Алексей.
— А ничего. Ну поверь, совсем ничего не хочу. Просто хотел узнать, как ты себя чувствуешь. Жалко мне тебя, вот жалко, и все тут… Я от природы очень жалостлив, понимаешь, какая у меня беда? Собачек бездомных жалею, даже мух, попавших в паутину, и то жалко… А уж такого мудака, как ты, жалко втройне… Так что спокойной тебе ночи, супермен… Через несколько часов тебя менты повяжут за убийство гражданина Шервуда и остальных. Получишь, рецидивист гребаный, по сто пятой статье за убийство четверых человек своё пожизненное, и отправят тебя на остров Огненный доживать свой век… Так что бывай… покемарь пока пару-тройку часиков, отдохни как следует, потом уж не придётся, там, в СИЗО, будешь отвечать за убийство Гнедого перед братками. Но убивать тебя уже не станут, на лёгкий конец не рассчитывай, ты ещё поскрипишь на этом белом, а для тебя навсегда чёрном свете…
— Ладно, — глухо пробасил Алексей. — Тогда бывай… Я ждать не стану… Пойду и сдамся ментам. Пусть будет, что будет… Устал я, не могу больше… И про себя все расскажу, но и про ваши делишки не умолчу… Пусть хоть Инну спасут…
Теперь настала очередь Живоглота помолчать. Затем он произнёс:
— Да, жалостлив я… И из жалости приглашаю тебя к себе. Все будет по-честному, по-благородному. Как только явишься, Инну твою оттрахают при тебе и отпустят восвояси. А тебя будет судить братва. Так будет правильно, капитан…
— А гарантии какие, что вы её отпустите? — спросил Алексей.
— А никаких, — усмехнулся Живоглот. — Только одна гарантия — если не приедешь, мы её тут заживо сожжём или живой в землю закопаем — опыт есть и того, и другого, и третьего разного, на все вкусы… Так что лучше приезжай… Она нам совершенно не нужна, никакого резона нет лишнюю кровь на себя брать. Никаких гарантий… Хочешь, приезжай, хочешь, нет… Не приедешь, и она страшной смертью умрёт…
— Где и когда? — коротко спросил Алексей.
— Где и когда? Ну давай так… Сегодня в семь утра явишься на двенадцатый километр Волоколамского шоссе. Один, пешком… Ну, подъедешь, понятно, на чем угодно, хоть на вертолёте, но тебя будут ждать наши люди пешего… Только так… Коли подъедет машина с твоими людьми, так просто никто и не догадается, кто, собственно, тебя ждёт. А даже если и догадаются, то как только их повяжут, если, разумеется, сумеют, именно в эту минуту твою Инну в нужном месте сожгут заживо… Бензин и спички у нас имеются, не беспокойся… Связь у нас хорошо налажена. Один только сигнал от наших людей, и все… Канистра с бензином стоит рядом с ней. А она привязана крепко-накрепко… Если тебе угодно, кстати, можешь в этом удостовериться…
Он пошёл в соседнюю комнату и поднёс аппарат ко рту Инны.
— Поговори, красавица, со своим хахалем, просто расскажи, как тебе тут живётся-можется. Больше ничего не надо.
На сей раз он рассчитал правильно. Инна не выдержала напряжения и разрыдалась.
— Я здесь, Лешенька, — всхлипывала она. — Они привязали меня к кровати. Они держат наготове канистру с бензином… Это какой-то дом в лесу, не знаю, по какой дороге, не очень далеко от Москвы… И Лычкин здесь, он тоже здесь, эта гадина… Я слышала его голос из-за двери… Спаси меня, спаси меня, мне очень страшно!!!
— Умница моя, — прошептал Живоглот, пошёл в соседнюю комнату, принёс солёных орешков и сунул ей в рот. — На тебе за это. Подкрепись немного. Мишель, принеси-ка ей пивка… А то у неё в горле пересохло… Будь гуманистом…
На сей раз Лычкина уговаривать не пришлось. Он давно и сам хотел предстать перед ней собственной персоной.
— Здравствуй, Инна, — улыбался он. — Давно не виделись… Ты неплохо выглядишь, по-моему, даже лучше, чем семь лет назад. Молодеешь с каждым годом… Даже жаль, что у нас с тобой ничего не получилось. Мы бы были с тобой чудесной парой. Только ты предпочла мужлана Кондратьева, этого простофилю, который тебя даже выручить не может…
— Не так уж давно мы виделись, — с ненавистью глядя на него, тихо выговорила Инна. — Позавчера, например, ты видел меня. Сидя в красной машине около моего дома на улице Новаторов. И вчера утром за мной ехали…
— Заметила все же, — с досадой проговорил Михаил. — Ну ничего, зато вот скромную «четверочку» ты не приметила… Ни ты, ни Алешенька твой тупоголовый… Около твоей конторы на Сивцевом Вражке… Глупые вы с ним оба, — вздохнул он. — Шустрите что-то, а ведь оба обречены… Сегодня его сюда доставят тёпленького, а там… Большая будет потеха, Инночка…
— А тебе-то какой интерес от всего этого? — спросила она.
— А никакого. Чисто спортивный. Ненавижу вас обоих, и все тут… Таких чистеньких, добреньких, правильных… Ты бросила меня, интеллигента, аристократа, и предпочла его, грубого неотёсанного недоумка… Ты просто дура, набитая пошлая дура… А он… держал меня то грузчиком, то подручным, меня, который в детстве ложками жрал чёрную икру и понятия не имел о давке в городском транспорте, когда этот безмозглый осел тащил свою лямку то в Афганистане, то в Таджикистане, то ещё в какой-нибудь дыре, в которой приличные люди и не бывали, да и не слыхали про такие места… Кто его туда посылал, чем он так кичится? Это я его туда посылал? На хер мне все это нужно? Такие, как вы, должны в ногах у меня валяться, он должен быть моим слугой, шофёром, дворником, а ты… Я выбрал тебя, а ты предпочла его… Ну и получите оба по заслугам… Сегодня мой день… Все, что до того, были цветочки, ягодки будут уже через несколько часов… Вас будут резать на куски на глазах друг у друга… А этот мудак и впрямь поверил, что, как только он явится сюда, вернее, его сюда привезут, так тебя сразу и выпустят… Нет уж, вы оба через несколько часов будете обезображенными трупами, и как ещё обезображенными… А я буду хохотать, жаль, что не разрешат сюда ещё Ларису привезти, она бы посмотрела на свою чистюлю и отличницу сестру… Но ничего, я сумею ей все рассказать в живописных подробностях… И она порадуется за тебя от души.
— А кто знает, — вошёл в комнату с бутылкой пива Живоглот. — А может быть, мы их и выпустим… Изуродуем, как положено, отрежем языки и выпустим. Пусть радуются друг на друга. Да что ты стоишь, как истукан? Дал бы женщине пива… Что же, ей нельзя порадоваться напоследок?.. Никакой галантности, — на сей раз спародировал и он покойного Гнедого.
— Это можно, — согласился Михаил и попытался влить Инне в рот пиво. Но та отдёрнула голову, и пиво полилось ей на волосы, разметавшиеся по грязному покрывалу.
— Ладно, не хочешь, как хочешь, нам больше достанется, — криво ухмыльнулся Михаил. — Пошли туда, не желаю больше разговаривать с этой набитой дурой… Помечтай о свидании с суженым. Недолго уже осталось…
Они вышли в соседнюю комнату, а Инна металась по железной кровати. Острые верёвки резали ей запястья и лодыжки. Страшные мысли жгли голову.
«Бедный доверчивый Алёшка… Зачем он летит спасать меня, как мотылёк на огонь? И я… зачем я так расслабилась в тот момент… Надо было сказать, что у меня все в порядке, чтобы он не думал кидаться мне на помощь… Но я… Я же тоже не железная… И мне страшно, мне очень, очень страшно. Потому что знаю — эти нелюди способны на все».
Прошло уже около суток с тех пор, как её привезли сюда. Привезли и втолкнули в этот холодный, непротопленный с зимы дом. Потом этот мерзкий качок с водянистыми глазами, ёжиком светлых волос на круглой как мяч голове и пудовыми кулачищами посадил её на колченогий стул и начал методично избивать, при этом то смачно ругаясь, то по-лошадиному хохоча. Он бил её кулаками в лицо, подбил ей правый глаз, потом сбил со стула и начал молотить ногами в живот. Наверное, он мог бы бить ещё сильнее, но он не хотел убивать её, он берег её тело для новых, гораздо более страшных испытаний. Затем он поднял её, он и его товарищи, как две капли воды похожие на него, привязали её крепкими верёвками к железной кровати с вонючим матрацем и грязным покрывалом… А потом робкий лучик надежды, звонок Алексея, робость в водянистых глазах истязателя… Потом они уехали, а вернулись радостные и довольные, мерзко хохочущие… Лучик надежды исчез… И этот звонок бандитов Алексею, и его растерянность, и её ужас… А теперь ей было ужасно стыдно за то, что она показала перед этими гадами свой страх… А Михаил… Ведь она жила с ним, она когда-то любила этого человека, если его вообще можно назвать человеком… Да, она разлюбила его, ей не захотелось с ним больше общаться, но разве она могла подумать, что он будет так страшно мстить. И ей, и человеку, которого она полюбила, который, кстати, доверял ему, когда они вместе работали, который ценил его… Но им мало того, что они упрятали его за решётку на семь лет, теперь им надо добить и его и её до конца… А каким страшным чудовищем оказалась её сестра по матери Лариса… Разве она могла подумать, что та так ненавидит её. Но за что? Только за то, что Инна не такая развратная, как она? И вообще, как ужасна жизнь, как ужасны люди…
Постепенно силы оставляли её, и она забылась тревожным утренним сном. Некие страшные видения, какие-то красные морды вставали перед её глазами во сне… Кто-то яростно хохотал шёпотом прямо ей в ухо, кто-то повторял совершенно непонятные и бессмысленные, но от того ещё более страшные слова. Она то проваливалась в сон, то просыпалась от ужаса, пыталась встать, но верёвки, больно врезавшиеся в затёкшие и онемевшие руки и ноги, не давали ей сделать это. Наконец она вообще будто провалилась в какую-то бездонную яму и перестала что-либо ощущать и понимать…
Михаил же и Живоглот продолжали беседовать, попивая прямо из горлышка пиво. На душе у них было весело. Они перестали чувствовать над собой хитрый презрительный взгляд Гнедого, теперь они были хозяева, теперь все в их руках. И от этого осознания собственного могущества у них, словно у сказочных чудовищ, вырастали крылья…
Это были сутки без утра, без вечера, без времени… Серая студенистая мгла воцарилась в этом холодном, несмотря на май месяц, доме. Впрочем, и май был довольно холодным, дождливым. Солнце порой вылезало из-за туч, но тучи снова сгущались, лил нудный, словно осенний, дождь, становилось холодно и мерзко. И настроение соответствовало погоде…
— Спать хочу, — буркнул Лычкин, широко зевая. — Пойдём, покемарим с часочек…
— Экой ты засоня, Мишель! — усмехнулся с какой-то мерзкой искрой в глазах Живоглот. — Успеем ещё отоспаться… На том свете. А сейчас… Идея есть… Помянем нашего усопшего друга Гнедого…
— Да и так сидим поминаем целый день, — ответил Лычкин, хотя мерзкая идея Живоглота стала до него доходить.
— Не то, все не то… Пошли на пару твою бывшую трахнем… А? Нет желания? — лыбился Живоглот. — Сначала по очереди, а потом сразу вдвоём…
— А что? — загорелись глаза у Лычкина. — Почему бы и нет?
Ему припомнились мерзейшие развлечения Гнедого, и он был не прочь их повторить. Гнедой мёртв, он уже не поразвлекается… А они живы, здоровы и молоды.
Они пошли в комнату, где, привязанная крепкими верёвками к кровати, металась в полубреду Инна.
Лычкин подошёл к кровати и стал трясти Инну за плечо. Она дёрнулась, открыла глаза, и её бледное лицо исказилось гримасой страдания.
— Маленькая тренировочка перед долгожданным свиданием с суженым, — глядя на неё в упор, тихо произнёс Лычкин. — Чтобы тебе не было скучно и оди-ноко…
— Сволочь… — прошептала Инна, сразу поняв, чего они от неё хотят. — Какая же ты сволочь…
— Словеса, одни словеса, — усмехнулся Михаил. — А сейчас будут весёлые дела… Да и тебе постараемся доставить удовольствие.
Раздеть её было не сложно. Верхнюю одежду с неё давно сняли, одев в неё глухонемую наркоманку. Инна лежала в одной комбинации и трусиках.
Живоглот стал развязывать верёвки на её ногах. Чертыхался из-за того, что слишком крепко затянули узлы.
Наконец развязал, мощными ручищами сжал ей ноги, а Михаил начал стягивать с Инны трусики.
Она дёргалась из остатков сил, визжала, кричала. В комнату всунулось круглое лицо одного из братков, но он все понял, сладострастно улыбнулся и захлопнул дверь.
— Давненько я тебя не пробовал, — прошептал Михаил с загоревшимися глазами. Ему доставляло удовольствие беспомощное положение Инны, отвергнувшей его…
— Давай действуй, — сказал Живоглот. — Ты первый, по старому знакомству… Только быстрее. Я уже разогрелся…
Михаил быстро скинул с себя джинсы и трусы и полез на Инну. Но тут в двери снова появилось круглое лицо.
— Чего опять тебе? Тоже хочешь? Заходи! — крикнул распаренный от вожделения Живоглот. Он уже расстегнул верхнюю пуговицу на джинсах.
— Да нет, там Комар звонит. Говорит, срочное дело…
Живоглот снова застегнул пуговицу и выскочил из комнаты. Сделал знак Лычкину, чтобы он повременил с действом.
— Я что-то не пойму, Живоглот, что происходит, — послышался в трубке тоненький, действительно комариный голосок хранителя общака. — Во-первых, до тебя невозможно дозвониться, а во-вторых, в этом казино происходят странные дела… Мы доставили деньги, куда следует, я стал их пересчитывать и обнаружил — там должно было быть семьсот пятьдесят тысяч долларов, а на деле всего-то пятьсот сорок тысяч… Ты чуешь, Живоглот, какой суммы не хватает?.. А вас с Лычкиным со вчерашнего дня найти невозможно, ни твой, ни его телефон не отвечает…
— Мозги не компостируй! У нас телефоны работают… Это у тебя там что-то…
— Хорошо, пусть у меня, — согласился Комар. — Только факт остаётся фактом — двухсот десяти штук не хватает… А там делами ворочают Лычкин и твой братан Игоряха… Я не хочу сказать…
— Не хочешь, так не говори! А то ответишь за базар, Комарище! Сейчас пошлю к тебе Лычкина с двумя братками, пусть разбирается… Ты где? Там, где договаривались?
— Разумеется, не к Гнедому же везти… Как все тогда ночью от него вывезли, так и лежит… И люди при бабках неотлучно. Но вот этих денег не хватает… У меня свидетели есть, а то скажете ещё, я прикарманил. А меня Гнедой поставил на эту должность, и кое-кто свыше одобрил… Все знают, как я общак берегу, цента не возьму… И давай разбираться немедленно, Живоглот. Чтобы потом никакого базара…
— Не будет никакого базара, приедет он, — пробубнил Живоглот. — Подумаешь, двести штук… Беда какая… Но… дело ясное, разбираться надо… Иди сюда, Мишель! — закричал он Лычкину. — Тебя зовёт на разборку наш уважаемый Комар. Бери двоих и… вперёд с песней… А мы тут пока побудем…
Михаил натянул на себя трусы и джинсы, мрачно поглядел на мечущуюся по кровати Инну и вышел из комнаты… А через некоторое время вошёл обозлённый вконец и потерявший к ней всяческий интерес Живоглот и снова связал ей ноги.
Глава 16
До гибели Гнедого воровской общак находился под усиленной охраной у него в особняке. Туда свозили все деньги, их аккуратно пересчитывал Комар и отчитывался перед хозяином. А уж потом Гнедой отвозил часть денег тому, кому нужно, а остальным распоряжался по своему усмотрению. Кстати, довольно справедливо — никто в этом смысле на него обид не держал.
Но хранителем общака он назначил Комара, потому что по-настоящему доверял лишь ему. Комар занимал совершенно особое место в группировке. Маленький, щуплый, он вышел из той хорошо знакомой породы подростков, которые, пользуясь своим невзрачным видом и хилым сложением, задираются к прохожим, а как только те дают отпор дохляку, откуда ни возьмись, появляется орава качков и начинает бить и грабить растерявшуюся жертву. Впоследствии пригодились и незаурядные актёрские данные Комара. Он мог прикинуться кем угодно — вплоть до женщины, войти в доверие к любому и ввести в заблуждение самых искушённых и проницательных людей. Поначалу использовался только этот талант Комара, но затем ему доверили более ответственную задачу. И исполнял он её до поры до времени безукоризненно.
После гибели Гнедого братва ночью вывезла деньги в маленький домик надёжного, молчаливого качка Тимохи, находившийся километрах в десяти от дачи Гнедого. Охрана при деньгах была немногочисленна. Хотя Живоглот постоянно говорил, что её нужно усилить, что при деньгах должно находиться побольше людей, собирался это организовать в ближайшее время. Однако внезапная гибель Гнедого как-то деморализовала братков, Живоглот с трудом воспринимался ими как новый пахан, слишком уж был он туп и примитивен. Они успели привыкнуть к экстравагантной манере поведения Гнедого, умеющего и расположить к себе, и заинтересовать материально, и запугать до кошмара. Живоглот же был лишь хорошим исполнителем при хозяине.
Все эти мысли одолевали Михаила, когда он, сидя на заднем сиденье «Ауди», ехал по Рублево-Успенскому шоссе разбираться с недостачей. Досада разбирала его. Надо же, только что такая удача, и на тебе… Начинают шалить ребятишки, денежки разворовывать… Комар-то, пожалуй, не врёт, видимо, и правда, денег не хватает… А ведь Игорь сам пересчитывал выручку, и тогда все было в порядке. А может быть, это опять происки Кондратьева с компашкой, может быть, они, похитив Игорька, умудрились и договориться с работниками казино, пользуясь возникшей паникой? А что, запросто, кому сейчас можно верить?
Сомнения овладели Михаилом. Он вдруг пожалел, что они едут на место только втроём — он, молчаливый водила Тимоха и ещё один человек, по кличке Свист, умеющий прекрасно стрелять из любых положений. Там вполне может быть провокация… Надо было оставить Инну с одним человеком и рвануть к месту хранения общака гораздо большим количеством людей. А Живоглот такой тупой… Недаром он заподозрил его в причастности к гибели Гнедого, хотя и ежу понятно, что он этого сделать не мог. Каким же надо быть идиотом, чтобы пригнать в автосервис машину с трупом хозяина в багажнике и оставить там? А он заподозрил его, избил его, а, возможно, и убил бы, если бы не заступничество Игоря… Идёт по накатанному пути Живоглот, не умеет или не хочет думать…
Но хранителем общака он назначил Комара, потому что по-настоящему доверял лишь ему. Комар занимал совершенно особое место в группировке. Маленький, щуплый, он вышел из той хорошо знакомой породы подростков, которые, пользуясь своим невзрачным видом и хилым сложением, задираются к прохожим, а как только те дают отпор дохляку, откуда ни возьмись, появляется орава качков и начинает бить и грабить растерявшуюся жертву. Впоследствии пригодились и незаурядные актёрские данные Комара. Он мог прикинуться кем угодно — вплоть до женщины, войти в доверие к любому и ввести в заблуждение самых искушённых и проницательных людей. Поначалу использовался только этот талант Комара, но затем ему доверили более ответственную задачу. И исполнял он её до поры до времени безукоризненно.
После гибели Гнедого братва ночью вывезла деньги в маленький домик надёжного, молчаливого качка Тимохи, находившийся километрах в десяти от дачи Гнедого. Охрана при деньгах была немногочисленна. Хотя Живоглот постоянно говорил, что её нужно усилить, что при деньгах должно находиться побольше людей, собирался это организовать в ближайшее время. Однако внезапная гибель Гнедого как-то деморализовала братков, Живоглот с трудом воспринимался ими как новый пахан, слишком уж был он туп и примитивен. Они успели привыкнуть к экстравагантной манере поведения Гнедого, умеющего и расположить к себе, и заинтересовать материально, и запугать до кошмара. Живоглот же был лишь хорошим исполнителем при хозяине.
Все эти мысли одолевали Михаила, когда он, сидя на заднем сиденье «Ауди», ехал по Рублево-Успенскому шоссе разбираться с недостачей. Досада разбирала его. Надо же, только что такая удача, и на тебе… Начинают шалить ребятишки, денежки разворовывать… Комар-то, пожалуй, не врёт, видимо, и правда, денег не хватает… А ведь Игорь сам пересчитывал выручку, и тогда все было в порядке. А может быть, это опять происки Кондратьева с компашкой, может быть, они, похитив Игорька, умудрились и договориться с работниками казино, пользуясь возникшей паникой? А что, запросто, кому сейчас можно верить?
Сомнения овладели Михаилом. Он вдруг пожалел, что они едут на место только втроём — он, молчаливый водила Тимоха и ещё один человек, по кличке Свист, умеющий прекрасно стрелять из любых положений. Там вполне может быть провокация… Надо было оставить Инну с одним человеком и рвануть к месту хранения общака гораздо большим количеством людей. А Живоглот такой тупой… Недаром он заподозрил его в причастности к гибели Гнедого, хотя и ежу понятно, что он этого сделать не мог. Каким же надо быть идиотом, чтобы пригнать в автосервис машину с трупом хозяина в багажнике и оставить там? А он заподозрил его, избил его, а, возможно, и убил бы, если бы не заступничество Игоря… Идёт по накатанному пути Живоглот, не умеет или не хочет думать…