Рощина Наталия. Прогулка без морали

   — А что, доченька, чем тебе не муж и Валюше не отец? Чем губы надувать, подумала бы сначала. Зря говорить не будут.
   — С моей стороны никаких намеков не было. За Ермолова отвечать не берусь.
   — Может, слухи эти и подскажут тебе, как жить дальше.
   — Что ты, мама? Мне никто не нужен. В моем сердце свободного места нет.
   — Глупости говоришь.
   — Но ты же, кроме отца, никого рядом с собой не представляешь.
   — Сравнила тоже. Мы жизнь прожили, а ты со своим Нестеровым месячишко позабавлялась, — увидев, что дочь укоризненно посмотрела, добавила: — Резковато я сказала, извини, но ведь все верно.
   — Ладно, мама. Забава моя обернулась и печалью, и счастьем. На Сергея я зла не держу и никому не позволю плохо о нем говорить. Кроме Валюшки никто мне не нужен. А языки почешут и угомонятся. Мы это уже проходили.
   Покачала тогда головой Дарья Ивановна, но больше ничего не сказала. Сердцу ведь не прикажешь, а время придет, может, по-другому мыслить станет. Но прошел не один год, и надежды на изменения в отношениях Ермолова и Стеши таяли. Он искал любую возможность для общения, она старалась любыми путями избежать его. Вот и предложение помочь Валюше Степанида расценила как очередной повод для сближения. Ничего личного в их отношениях быть не должно. Поэтому решила отказаться.
   — Спасибо, Евгений Федорович, но пусть лучше спокойно сдает экзамены в том окружении, которое ей уготовлено. Будет разрываться между домом и занятиями. Вместо того чтобы потратить время на учебу, потеряет его на дороги да разговоры со мною.
   — Ваше слово — закон, Степанида Михайловна. Только помните, что всегда готов помочь. Так что без стеснения обращайтесь.
   — Конечно, спасибо еще раз.
   Этот короткий разговор состоялся накануне отъезда Вали. А теперь вещи собраны, все слова сказаны. Пора в дорогу. Мать обняла дочку.
   — Будь умницей, не теряйся. Ты все знаешь, так что ничего не бойся. Если не судьба тебе поступить в этом году, тоже трагедии не делай. Жизнь у тебя впереди длинная, успеешь все, что задумала. С хлопцами поосторожнее, присмотрись, прежде чем опрометчивые поступки делать. — Валюша отпрянула и, раскрасневшись, снова прижалась к матери. — Ладно тебе, разве я не женщина, не понимаю? Ну, с богом, иди. Я буду за тебя молиться.
   — Все будет хорошо, мамочка. — Валюша поцеловала ее, прижала к щекам огрубевшие, натруженные ладони. Остановила на них взгляд, молча, думая о чем-то своем. Потом спохватилась и пошла с вещами из дома. Медленно спустилась с крыльца. Оглядела все вокруг: огород остается под присмотром мамы, урожай, может быть, придется ей одной собирать. Необозримые, бескрайние поля вдали. Огромная, золотая пшеничная нива колосится, важно покачиваясь под освежающим в июльский зной ветром. Как трудно уезжать от всего этого, привычного, притягивающего. Валюша что-то пробормотала себе под нос и направилась к воротам, за которыми ее уже ждала машина. За рулем сидел их сосед Иван Кузьмич Парамонов. В Смирновке он появился лет десять тому. Сразу прижился, занял пустовавшее тогда бухгалтерское место и до сих пор работал там. Особенно сдружился он с Михаилом Михайловичем. И Смирнов, молчаливый, угрюмый по натуре, с удовольствием общался с ним, несмотря на значительную разницу в возрасте. Когда он пропал, это было ударом для многих односельчан, с уважением относившихся к нему. Парамонов был среди тех, кто молчаливо обвинил председателя в том, что тот вернулся из города один. Со временем острота сгладилась, и теперь, как и сам Ермолов, Иван Кузьмич был рад возможности хоть чем-то помочь одинокой женщине, безропотно принимавшей все удары судьбы. Валюша подошла к машине, оглянулась на стоявшую у раскрытого окна мать. Помахала ей рукой и села рядом с водителем, пристроив вещи на заднем сиденье.
   — Доброе утро, дядя Ваня.
   — Доброе, Валюша. Что, тяжело взрослую жизнь начинать? — Брови девушки удивленно поднялись. — Прости, я так, пошутить хотел, знаю, что ты всегда наравне со старшими трудилась. Но теперь другое дело, мамки рядом не будет. Страшновато?
   Валя кивнула в знак согласия. И так на душе кошки скребут, что он, не понимает? Машина тронулась с мета, внутри все оборвалось. Чтобы не продолжать разговор, она высунулась в окно и подставила лицо солнцу. Прикрыв глаза, ощущала, как пригревает оно, несмотря на освежающий поток воздуха. До города больше часа езды, девяносто километров с кусочком. Валя смотрела, как меняются один за другим пейзажи соседних сел — длинная лесополоса, овраги, заросшие густой зеленой травой, на которой паслись стада коров. По мере удаления от Смирновки Валюша все больше успокаивалась. Ушла неуверенность, мимолетное отчаяние. Может, потому, что далеко остались испуганные, полные слез глаза матери. Хоть и говорила она ободряющие слова, а переживаний своих скрыть полностью не могла. Ее можно было понять. Расставалась с единственной надеждой своей. Не в такие уж дальние края уезжала дочка, но все равно тяжело было на сердце. Другая среда, чужие люди, новые проблемы. Степанида ни на минуту не сомневалась, что дочка поступит в училище. Жалела, что не уговорила ее сдать документы в Горинский медицинский институт. Валя была непреклонна, она хотела побыстрее начать работать, а учиться в институте планировала на вечернем отделении. Словно всю жизнь расписала по полочкам, только не учла, что знакомство с Вадимом Беловым внесет в нее свои коррективы.
   Сдав первый экзамен по физике на «отлично», Валя, как медалистка, была зачислена в медицинский техникум. Теперь, пока остальные получали свои заветные баллы, ей разрешили уехать домой, с условием возвратиться на отработку после вступительных экзаменов. За три дня, проведенных в общежитии, Валя успела перезнакомиться со всеми. Но сблизилась лишь с двумя девочками, поселившимися в одной комнате с ней. Надя Шеховцова и Лена Архипова стали ее первыми подружками в незнакомом городе. Они еще остались досдавать экзамены, порадовавшись за удачу Валюши. Смирнова была одной из четырех абитуриенток, которые после первого же экзамена стали считать себя студентами. Но только одна она была приезжая. Счастливые девчонки собрались в кафе отметить событие порцией мороженого. Для Вали это было первым посещением кафе. К тому же в компании малознакомых студенток она чувствовала себя вдвойне скованно. Она смотрела, как трехлетние карапузы спокойно сидят за столиками и уплетают десерт. Они уверенно чувствовали себя в этой обстановке. Валя, борясь со скованностью, не могла не признать, что всего этого была лишена семнадцать лет. Многое прошло мимо из того, что можно было бы знать в ее возрасте. Городская суета, троллейбусы, трамваи, метро — ко всему нужно было привыкать и воспринимать как само собою разумеющееся. Валя старалась не думать об этом. Иначе получится ущербный портрет молодой провинциалки. Первыми днями жизни в городе она осталась довольна. Предвкушала, как, приехав домой, будет рассказывать маме о своих впечатлениях. Незаметно пролетит август, и сентябрь принесет новые впечатления, начало нового этапа жизни. Так и случилось.
   Ермолов на этот раз приехал лично на своей синего цвета «пятерке». По дороге Валюша рассказывала о новых знакомых, впечатлениях от Горинска. Ермолов внимательно слушал, а когда подъехали к дому Смирновых, грустно сказал:
   — Чувствует мое сердце, не вернешься ты обратно в село. Наверное, будешь права.
   Валя ничего ему не ответила. Поблагодарила и, открыв ворота, скрылась за ними.
   Радости Степаниды не было предела. И тому, что учиться будет дочка, и тому, что не чувствовала она себя одиноко вдали от дома, ознакомилась, осмотрелась. Рассказы о городе слушала, затаив дыхание, иногда отвлекаясь от звонкого голоса. Мысленно возникало лицо Сергея: что, если в эти три дня прошел он мимо своей дочки, не подозревая об этом? Что только судьба с людьми не делает. Столько лет прошло, даже черты его лица Степанида помнила не так четко, но Валюша была слишком похожа на отца, чтобы не дать окончательно стереть их из памяти.
   — Да ты не слушаешь меня, мам? — удивленно сказала Валя.
   — Слушаю, доченька, и радуюсь, что ты сильнее меня. И судьба твоя сложится по-другому. Я молю Всевышнего об этом.
   — Неужели тебе настолько не нравится твоя жизнь? Мне даже страшно делается, как ты пытаешься вытолкнуть меня из нашего села. Я здесь как рыба в воде. Все знаю, умею, на виду. А в Горинске я чужая.
   — Ничего, постепенно освоишься и без этого метро шагу не ступишь. Привычка — дело наживное. А за то, что хочу освободить тебя от тяжелого деревенского труда, так ты сама мне вскорости спасибо скажешь. Город тоже трутней не любит. Там по-своему тяжело, но, по крайней мере, на таскание ведер воды из колодца ты время тратить не будешь.
   — Неужели для тебя это так важно?
   — Что ты пристаешь ко мне с такими странными вопросами, мать стараешься к стенке припереть? Ты хочешь, чтобы я прямо тебе сказала, что тебе не место на ферме, что хватит меня, сызмальства нанюхавшейся коровьего навоза! Ты мне любые духи поднеси, думаешь, проймет меня этот запах после нашего природного аромата? — Степанида раскраснелась, поднялась и начала ходить по комнате взад-вперед. — Слушай меня, девочка. Учись, находи свою любовь и приезжай в Смирновку только ко мне в гости. Вот такая моя мечта. Чтоб на лето внуков ко мне привозили, а я отпою их парным молочком да всем свеженьким накормлю. Лета вполне хватит для романтики, а потом — обратно домой. Вот так.
   Валя притихла, сидела на небольшом диванчике, не узнавая в этой разгорячившейся, едва сдерживавшейся женщине своей матери. Всегда такая спокойная, она словно взорвалась. И было бы из-за чего.
   — Не волнуйся, мамочка, все у меня будет хорошо. Сбудутся все твои мечты. Сама говоришь — время летит. Оглянуться не успеешь, как явлюсь пред твои светлые очи с женихом, а там и до внуков недалеко.
   — Только не надо так буквально все воспринимать, Валюша, — поправляя выбившиеся из-под косынки волосы, поспешно добавила Степанида. — Прислушивайся к сердцу, но ни с чем не спеши, никаких соревнований с подружками, кто быстрее выскочит замуж. Знаю я эту ерунду. И еще, не хочу я, чтобы ты жила в общежитии. У меня есть сбережения, так что снимешь комнату, где тебе будет удобно. Приеду в гости, покажешь, как устроилась.
   — Зачем же зря тратить столько денег, мама? Знаю, что будешь себе здесь во всем отказывать, чтобы я, как панночка, жила с отдельной ванной и туалетом. Я не согласна! Что это на тебя нашло? Разговариваешь со мной в приказном тоне, строишь из себя жандарма, что с тобой?
   — Ничего, тебе показалось. Просто я заранее скучаю, представляя, что каждый день буду просыпаться одна в этом большом доме. Я говорю это не для того, чтобы вызвать к себе жалость и отбить у тебя охоту учиться в городе, нет. Поймешь меня, когда своих детей поставишь на ноги и придет пора с ними расставаться. Ведь это так тяжело, — вздохнула Степанида. — Заболтались мы с тобой, девочка, давай отдыхать. Мне завтра рано вставать. Ты спи, милая, и не вздумай за мной утром увязаться. Отдыхай, хочешь, по дому какую-нибудь работу сделай. Слава богу, ее хватает всегда. А лучше полежи, отдохни, почитай книжки свои умные. Привыкай в руках держать их чаще, чем тяпку да лопату.
   — Меня не было всего три дня, а тебя как подменили, честное слово, — расстилая себе постель, сказала Валя. Провела рукой по туго заплетенной косе. Переоделась в длинную ситцевую ночную рубашку.
   Все это время мать стояла в дверном проеме, наблюдая за нею. Ей даже на ночь не хотелось расставаться с дочкой. Дни пролетят быстро, и умчит ее Ермолов в Горинск. Трудно будет привыкнуть к тому, что некому будет утром готовить завтрак, не с кем обсудить, как прошел день. Жизнь превратится в ожидание писем и телефонных звонков по воскресеньям в правление. Нужно будет, кстати, договориться о конкретном времени звонков.
   — Что ты задумалась, мам, — укрываясь легкой простынею, спросила Валя.
   — Да так, смотрю, какая ты уже взрослая у меня, и понимаю, что я старею.
   — Странное у тебя настроение, не о том думаешь.
   — А ты знаешь, о чем нужно, милая моя? Валюта только улыбнулась в ответ. Удобно легла на мягкую подушку. Из открытого окна доносилось пение сверчка, свежее дуновение остывающего после зноя воздуха несло приятную прохладу. За белоснежной паутиной занавески шелестела листьями посаженная еще Михаилом Михайловичем береза. Где-то вдали слышался чей-то задорный смех. Валя умиротворенно закрыла глаза.
   — Спокойной ночи, мама.
   — Спокойной ночи, доченька.
   Степанида еще раз посмотрела на нее и тихонько прикрыла за собой дверь. Нужно бы и самой ложиться, но сна нет и близко. Под впечатлением рассказов Валюши она вышла из дома и села на крыльцо. Окинула взглядом двор, хозяйственные постройки. Обратила внимание на яркую луну. Она светящимся, белым блином нависала над Смирновкой. В полнолуние Стеша всегда чувствовала себя неуютно. Она не могла объяснить почему, но всегда спешила отвести глаза от словно замечающей ее тревогу хозяйки ночного неба. Вот и сейчас, взглянула, перекрестилась. Из конуры медленно высунула косматую голову их собака. Она лежала, положив морду на лапы, и свет лампочки над входной дверью освещал ее грустные глаза.
   — Что, Полкан, и тебе не спится? — спросила хозяйка. В ответ пес только негромко зазвенел цепью и снова принял прежнее положение. — Ладно, пойду я. А ты смотри, хорошенько охраняй нас. Спокойной ночи, до завтра.
   Медленно поднялась и, так и не ощутив необходимости во сне, пошла к себе в комнату. Переоделась, переплела косу, прочитала вечернюю молитву и, посмотрев на портрет родителей, висевший на стене у окна, вздохнула. Потом подошла к зеркалу и долго смотрела на свое отражение, проводя кончиками огрубевших пальцев по контуру губ, излому красивых бровей. Наверное, так пристально она не рассматривала себя никогда. Что хотела увидеть? Что понять? Она ощущала растущую внутри пустоту, предчувствие разлуки, тяжелое, сжимающееся от боли сердце. И все это нужно тщательно скрыть. Вот отражение в зеркале улыбнулось, открывая два ряда безукоризненных зубов. Только складки морщин у глаз и рта стали слишком явными. Степанида манерно похлопала пальцами под глазами, под подбородком. Покачала головой, серые глаза наполнились слезами. Прикрыв ладонью рот, женщина отошла от зеркала, выключила ночник и легла в постель. Укрылась с головой, ее плечи вздрагивали от беззвучного плача, слышался тихий шепот, не предназначавшийся ни для чьих ушей. Прошло еще немного времени, Стеша последний раз всхлипнула и погрузилась в черноту тяжелого забытья. Ей снилась Валюша, будто бы приехавшая на каникулы вместе со своим женихом. Дочка выглядела очень счастливой, так и светилась. Красивый парень с невероятно голубыми глазами, улыбался и, протянув руку для знакомства, приятным голосом представился: — Нестеров Сергей. Степаниду словно током ударило. Вскочила, мгновенно проснувшись, прижала руку к слишком быстро застучавшему сердцу. Солнце уже поднялось высоко, ласково касаясь теплыми лучами загорелого лица женщины. Опустившись на подушку, Степанида вновь закрыла глаза. Скрипнула дверь, в комнату осторожно заглянула Валя.
   — Ты что так рано, дочка, я тебя с собой не возьму, слышишь? — поднимаясь с постели, сказала мать.
   — Доброе утро, я просто пришла потому, что мне давно не спится. Ты думаешь, за несколько дней в городе я отвыкла просыпаться с петухами? — засмеялась Валя.
   — А вот я, кажется, опаздываю, — быстро одеваясь, на ходу расплетая косу, суетилась Степанида. Выглядела сна совершенно разбитой, движения давались ей с трудом. — Плохо я сегодня спала, — призналась она.
   — Это заметно. Поэтому не трать время на ненужные споры: я иду с тобой. Не говори ничего, я получаю удовольствие оттого, что могу хоть чем-то помочь тебе.
   — Командир ты мой, — засмеялась Степанида. — Не могу ослушаться. Налей чего-нибудь холодненького попить, и пойдем. Ермолов обрадуется. Он от нашего дуэта всегда в восторге.
   — Он от тебя в восторге, мам, — лукаво прищурилась Валюта. — Мужчина видный, ты присмотрись.
   — Перестань. И прекрати шутить на эту тему, — в голосе матери послышались недовольные нотки. — Ты поняла меня?
   — Конечно. — Дочь чувствовала, где граница возможного и где ее переступать не стоит. Они быстро собрались, перекусив на скорую руку. Раннее летнее утро, но вокруг уже давно кипит жизнь. За каждым забором своя суета, шум, громкие голоса. Деревня просыпается рано, особенно в эту пору года. Валюта шла по знакомой улице, как-то особенно трепетно воспринимая обыденные вещи. Через несколько дней опять предстоит собираться в дорогу. На этот раз разлука будет более длительной. Она впитывала каждый звук, улыбаясь встречающимся односельчанам. И те были приветливее обычного, поздравляли с поступлением, обнимали, желали самого доброго, счастливого, светлого. Степанида только сдержанно улыбалась, глядя, как радушно относятся к ее дочке, вспоминая какие осуждающие взгляды бросали в ее сторону семнадцать лет назад. Теперь все изменилось. Вернее, не теперь, а много лет назад, когда зеленоглазая малышка покорила сердца односельчан своим легким нравом, трудолюбием. Позабылись суды-пересуды, перестали люди посмеиваться вслед не поднимающей глаз Стеше. Тогда начали нахваливать девочку Дарье Ивановне и Михаилу Михайловичу, а те уже передавали сказанное ей. Почему-то считалось неправильным сказать эти же приятные слова матери. Со временем так и стало, но этого нужно было дождаться. Слава богу, настали времена. Выросла девочка, которой можно гордиться и судьба которой должна была круто измениться. Всем сердцем желала ей этого Степанида. Главное, чтобы встретился порядочный человек, с которым проживет она долгую и счастливую жизнь. Дай-то Бог не знать ей одиночества, холодной постели, мокрой от слез подушки, выслушавшей за много лет столько несбывшихся просьб и молитв, обращенных к Всевышнему. Она хлебнула этого за двоих. Жалеть не о чем, но и желать своей судьбы дочке Степанида не могла. Красивая, уверенная шагает Валюта рядом с нею, оглядывается время от время на идущую чуть поодаль мать. Та налюбоваться ею не может.
   Она провожала дочку через несколько дней. Горячий июль словно высушил невыплаканные материнские слезы. Степанида улыбалась, и, отвечая ей, сдерживала подрагивающие губы Валя. Теперь сумка была потяжелее и напутствий сказано побольше. Многое давно осело в памяти и без повторов, но будто и не сказать нельзя. Обняв дочку, Степанида перекрестила ее три раза.
   — Я тебе в сумку иконку Божьей Матери положила. Ее еще моя бабушка дарила. Пусть сохранит она тебя, убережет от всего дурного, чем полон город и вообще наша жизнь.
   — Все будет хорошо, мамочка. Тебе не о чем беспокоиться, — сжимая руки матери, ответила Валюта.
   Ермолов, несколько подруг детства, вездесущие старушки и малые дети пришли проводить ее. У дома стояла легковушка Ивана Кузьмича. Слова прощания, шутки-прибаутки, скрывающие волнение и тяжкий груз разлуки. Наконец Валюта села в машину.
   — Будь умницей, дочка, за меня не переживай. Звони, как договаривались, пиши, — наклонилась к дочке Степанида.
   — Спасибо, до свидания, — помахала Валюта рукой, и машина плавно тронулась с места. Она почувствовала, как комок подступил к горлу. Девушка даже закрыла глаза, чтобы скрыть нахлынувшие слезы. Два теплых ручейка потекли из-под ресниц. Ни звука, ни всхлипывания, даже Иван Кузьмич ничего не заметил. Ее слабость и должна остаться незамеченной, иначе о ней узнает вся Смирновка, а главное, мама. Ни к чему это совсем.
   Новая жизнь оказалась не такой страшной и полной опасностей, как ее представляла Степанида. Валюта погрузилась в учебу, сняла квартиру, выполнив просьбу матери. Мария Федоровна, невысокая, полная женщина лет шестидесяти, с удовольствием приняла прилежную, улыбчивую постоялицу по рекомендации куратора группы, в которой училась Валюта. Девушка чувствовала, как с каждым днем жизнь открывалась для нее с новых, неведомых сторон. Некоторые открытия приходилось переживать без эмоций, молча, чтобы не выглядеть слишком отставшей.
   Когда Валя говорила матери, что время пролетит очень быстро, она и сама не предполагала, насколько скоротечными окажутся три года учебы в медучилище. Семестр за семестром, сессии, каникулы, приезды домой, возвращения к Марии Федоровне. С каждым разом перемены воспринимались Валюшей все легче. И дома уже Степанида попривыкла к одиночеству, перестала проливать по ночам слезы от тоски по дочке. Все стало на свои места. Мечты двух женщин приобретали реальные очертания: городская жизнь Вали и ее профессия. Вакантным оставалось только место любимого в сердце молодой девушки. Мама нет-нет, да и спросит, не пора ли показать обещанного жениха. В ответ обычно раздавался смех, и лукавые зеленые глаза искрились.
   — Не вижу я, мам, рядом такого парня, чтоб дух захватило. На практике в больнице частенько пристают, так ведь девяносто процентов из них женатые. Мне этого не нужно. Как будто примерять вещь с чужого плеча. Хочется, чтобы и у него и у меня все в первый раз, набело, начисто, понимаешь? — Степанида кивала в ответ, молясь про себя, чтобы сбылась еще одна чистая мечта ее девочки.
   Вадим понравился ей с первых минут знакомства. Не был он похож ни на кого, с кем пришлось ей общаться раньше. Мама так говорила об отце. Наверное, в чем-то повторялась ее судьба, но два предыдущих брака Вадима и странное объяснение того, почему они не сложились, перечеркивали для Вали все. Это ведь несерьезно — сначала жениться, а потом говорить, что все было на уровне страстей. А на каком же уровне должны быть чувства двух людей, начинающих совместную жизнь? Чернил ему жалко, какая глупость, бравада. Его-то использовали? Не производил он впечатление тюфяка. Не встретил свою вторую половинку и не торопится больше делать такой ответственный шаг. Но она-то видела, каким взглядом он смотрел на нее. Этот взгляд означал обычную мужскую оценку. Она давно научилась замечать, когда глаза собеседника постепенно начинали раздевать ее. Сегодня так смотрел на нее Белов, когда в шутку пообещал взять над ней шефство. Валя потихоньку прикрыла за гостем дверь, зашла в свою комнату и села на стул. Закрыла глаза, чтобы четче восстановить в памяти недолгое время, которое провела вместе с Вадимом. По телу прошел приятный, волнующий разряд — это было ощущение от пронизывающего взгляда голубых глаз нового знакомого. Хотелось продлить это мгновение, утонуть в бездонном, согревающем потоке. Неужели это та встреча, которой она ждала все годы? Неосознанно, жадно, делая вид, что ее интересуют только занятия. Надо же было ему в этот вечер оказаться там, где и она! Случайность, которая может повлиять на всю ее жизнь. Валя медленно поднялась, вышла в коридор и принялась выкладывать из сумки продукты, складывая их в холодильник. Монотонно делая свое дело, она вдруг резко остановилась. Неприятная мысль резанула: что, если он больше не придет? Даже зная, где его искать, она не стала бы этого делать. Гордость не дала бы ей сделать этого, но она вспомнила, что с Вадимом они живут совсем рядом. Это ни к чему не обязывает в большом городе. Господи, да почему же она не может избавиться от мыслей о нем? Не думать — лучший выход, иначе она потеряет покой. Валя загадала, что если до завтрашнего утра она больше не вспомнит о нем, тогда он обязательно выполнит свое обещание, и они встретятся не раз.
   Всю ночь ей снился Вадим. Проснувшись, она так и не могла объяснить себе, выдержала ли она свое испытание? Решила, что да, потому, что во сне мы не контролируем себя, а значит, все в порядке. Он обязательно вернется, утрясет какие-то свои дела и объявится. Ей тоже есть чем заняться.
   Завтра она поедет в больницу. После двухнедельного отпуска она, наконец, приступала к работе. Белый отглаженный халат и шапочка висели в шкафу. Ей не терпелось облачиться в эту одежду, будто впервые. Пока она будет сестрой на приемах у Вероники Сергеевны Маковецкой, прекрасного невропатолога со стажем. Девчонки, получившие другие распределения, говорили, что ей повезло. Маковецкая — ходячая энциклопедия, пациентов у нее масса. Очень много живых примеров, конкретных подходов к лечению. Со временем Валя хотела продолжить учебу, и эти практические навыки наверняка сослужат ей хорошую службу. Да и судьба самой женщины была интересной. Говорили, что много лет назад у нее трагически, нелепо погиб сын. Поскольку с малых лет Вероника Сергеевна воспитывала его сама, то потеря стала ударом, после которого она едва оправилась. По слухам, на несколько месяцев она прекратила всякое общение с миром и впала в жесточайшую депрессию. Потом у нее была навязчивая идея о каком-то найденном ею неотправленном письме сына. Близкие к Маковецкой люди до сих пор помнили, как она воспрянула духом именно благодаря этим нескольким строчкам. В ней поселилась надежда найти тех, кому он писал, тогда, по ее словам, ее жизнь будет прожита не зря. Судя по всему, ее поиски оставались пока безуспешными.
   Все эти рассказы еле умещались в голове Валюши. Ей трудно было до конца понять глубину чувств матери, потерявшей ребенка — смысл жизни, но все-таки нашедшей в себе силы идти дальше, выбраться из черноты бессильного горя. Это возвышало Веронику Сергеевну в глазах молодой девушки. Валя заранее приготовилась внимать каждому ее слову, постараться многому у нее научиться. Она понимала, что времени для этого у нее не так много, поскольку Маковецкой было под шестьдесят и вряд ли она проработает на своем месте долго. Они уже познакомились перед коротким отдыхом Валюши.