Рощина Наталия. Прогулка без морали

   — Опять ты паясничаешь, Белов, не надоело?
   — Я думал, ты обидчивая, когда голодная, а ты и после чебуреков тоже, — обнимая девушку, заметил Вадим.
   — Не представляю, как можно провести с тобой больше трех-четырех часов в сутки?
   — А ты выходи за меня замуж, потом поймешь, — вдруг сказал он и привычным жестом поднял кончиками пальцев ее лицо. — Мне кажется, из нас получится идеальная пара.
   — То, чего на свете нет.
   — Консерватор и пессимистка, что может быть прочнее такого союза! — Вадим поцеловал дрожащие от волнения губы девушки. — Как любой порядочный мужчина я еще сегодня обязан был бы на тебе жениться, но я предлагаю отложить это мероприятие до конца марта.
   — Обязан? — Валя чуть не расплакалась, опять он со своими прибаутками, что за наказание! — Разве так делают предложение?
   — Извини за неудачную шутку, но по сути все оставляю прежним. Давай поженимся, конечно, если твоя мама не решит, что я слишком аморальный тип для ее дочери.
   — У меня мировая мама, она всегда меня понимала.
   — Вот и славненько. Все, целую тебя и прощаюсь до понедельника. Завтра надо позаниматься, а ты сиди дома, готовь приданое. Рушники, скатерти вышивай.
   — Вадька, ты намекаешь на мое деревенское происхождение?
   — Нет, просто я таким образом хочу узнать, умеет ли моя невеста вышивать?
   — Умеет, она слишком многое умеет.
   — Очень хорошо, значит, мне повезло. Завтра позвоню, привет Марии Федоровне, заходить не стану, пока. — Он, как мальчишка, перепрыгивая через несколько ступенек, стал спускаться вниз. Валя сначала смотрела ему вслед, а потом прислушивалась к звукам, пока не послышался гулкий стук двери.
   Воскресенье тянулось невероятно долго, Валя поняла, что влюблена на все сто и целый день занималась трудотерапией, чтобы хоть как-то отвлечься от мучительного ожидания звонка. Вадим мог звонить только с кафедры, от родителей или из телефона-автомата. Поскольку сегодня он решил посвятить день учебе, то раньше завтрашнего вечера услышать его голос представлялось проблематичным. Валя согласилась с Вадимом: ждать — невеселое занятие. Мария Федоровна заметила озабоченность, не свойственную квартирантке.
   — Что грустишь, Валюта? — спросила она ее, когда девушка в очередной раз застыла у кухонного окна.
   — Весны хочется поскорее. Надоели холода, грязный снег и серое небо.
   — Ты мне, старухе, зубы не заговаривай. Сердечные дела невооруженным взглядом видно. Не пришел сегодня твой Ромео, вот и маешься.
   — Да он и не обещал, — вздохнула Валя. — Я, наверное, замуж за него выйду. Со стороны он вам как?
   — Красивый, высокий, говорит словно диктор телевидения. Одним словом, красивый муж — чужой муж.
   — Вот тебе на! Получается, за страхолюдин выходить нужно?
   — Нет, детка, ты свое сердце слушай, а не советы со стороны, поняла? Оно всего вернее тебе подскажет. Что чувствуешь?
   Валя промолчала. Неизвестно, к чему приведет их знакомство. Она была уверена, что никаких сильных чувств у Вадима к ней нет. Просто выгулялся парень, пару раз попал совсем не в десятку. И теперь ему есть с чем сравнивать. Любит только она, а он принимает ее чувства. Может, это и хорошо, когда нет сметающей все на своем пути страсти. Ведь она рано или поздно проходит, оставляя выжженные, очерствевшие души, кровоточащие раны. Многие о ней мечтают, но, повстречав, через время оказываются у разбитого корыта. Пусть все будет без «охов» и «ахов», как любит говорить Вадим. Так вернее, надежнее. Бог с нею, с романтикой.
   В реакции мамы она почти уверена. Скрывать предыдущие браки Вадима глупо, а рассказать о них, значит, ввергнуть не понимающую таких метаний женщину в водоворот сомнений. Для нее дикость — менять жен, мужей. Не познавшая семейного счастья, она трепетно относилась ко всему, связанному с этим святым для нее понятием. А тут появится Вадим со своими шуточками и рассказами о том, что он просто набирался жизненного опыта. Интересно, не нажил ли он при этом детей? Маме это совсем не понравится. Господи, угораздило же ее познакомиться с таким человеком. Ходячий клубок противоречий. То нежный, то ироничный. С ним нелегко, но, положа руку на сердце, Валя чувствовала, что только с ним будет счастлива. Просто потому, что сможет каждый день видеть его, заботиться о нем, воспитывать их детей. Разве есть что-либо более важное в жизни, чем растить детей любимого человека? Непритязательная, уравновешенная, домашняя, она надеялась, что своим отношением компенсирует то, что Вадим недополучил в первые две попытки. Предполагала, что он достаточно повидал, чтобы теперь уметь выделить главное, не размениваться по мелочам. Валентина мысленно сказала, что простит ему все, лишь бы их семья не распалась, как карточный домик от порыва ветра. Конечно, она вкладывала в это всеобъемлющее «все» измены, грубость, лицемерие, отчуждение, но на самом деле надеялась, что это минует их. Легко сказать, что готов простить, пока физически не ощутишь холода банального любовного треугольника. Валя съежилась, представив, что Вадим не так давно дарил свои ласки другой женщине. Его губы касались ее тела, они сливались в безумном любовном танце. Господи, да она даже к прошлому его ревнует, а тут какие-то клятвы на будущее! Смешно… Главное, ни в коем случае не дать ему понять этого. Время пройдет, и она справится с глупостями. Когда изо дня в день он будет рядом, она сможет забыть, что ее номер — третий. Она сделает так, что из его памяти сотрутся прежние воспоминания и только ее он будет считать своей настоящей женой.
   Валя рано легла спать, просто для того, чтобы избежать очередных расспросов Марии Федоровны. Все-таки у нее нет чувства меры, понятия, когда человека нужно оставить в покое. Ворочаясь с боку на бок, девушка наконец уснула. Ее одолевали какие-то женщины, стучавшие в дверь, требовавшие разговора с нею, чтобы раскрыть ей глаза на бессердечного мужчину, женой которого она собиралась стать. Валя закрывала ладонями уши, чтобы не слышать стука их кулаков в двери. Хотелось плакать, но в ответ она только громко закричала: «Хватит!» и проснулась. В комнату осторожно заглянула Мария Федоровна. Вид у нее был озабоченный.
   — С тобой все в порядке? — пристально глядя на сидящую с закрытыми глазами Валю, спросила она.
   — Да, кажется, просто плохой сон. Прошло. Который час?
   — Тебе пора вставать, половина седьмого. Я пойду, чайник поставлю. Мария Федоровна внимательно посмотрела на бледное лицо квартирантки и, покачав головой, отправилась на кухню. Шарканье ее тапочек становилось все тише и вскоре сменилось звуками набираемой в чайник воды.
   Валя медленно поднялась с постели, поежилась от холода. Батареи были чуть теплые, а на улице, похоже, мороз крепчал. За окном немногочисленные прохожие выдыхали полупрозрачные облака воздуха. Их спешащие шаги и красные щеки подтверждали предположение Вали. На нее напало какое-то необъяснимое оцепенение.
   Мария Федоровна в который раз звала ее пить чай. Наконец она отозвалась, сказав, что через пару минут придет. Обычно с утра она была голодна. Просыпалась, приводила себя в порядок и с удовольствием думала о том, что сейчас что-нибудь перекусит. Плотно есть она себе не позволяла по той причине, что давно и безуспешно пыталась бороться со своей нестандартной фигурой. Такое успокаивающее определение лишним килограммам дала Вероника Сергеевна. Это нравилось Вале больше, чем прозвище Пышка, которое дали ей девчонки в училище. Единственный мальчик в группе, Паша Борщев, говорил, что это они от зависти.
   — Кто из них может похвастать такими роскошными волосами, как у тебя? Или покажи мне хоть одну щепку с такими глазами, — часто утешал он Валю, когда она готова была объявить своему организму голодовку за нежелание избавляться от жировых отложений, заложенных еще в пору бездумного потребления продуктов. Никогда мама не уделяла внимания подсчету калорий. Теперь в среде девчонок это только и было на слуху, да еще в сочетании с тем, что говорили на такую актуальную тему будущие медики.
   Сегодня чувство голода у девушки отсутствовало совершенно. Ее полностью поглотили воспоминания вчерашнего дня, они и подпитывали возрастающее беспокойство, лишали аппетита. Классические признаки влюбленности, описанные в романах, теперь были налицо. Валя машинально зашла на кухню, не вслушиваясь в то, что говорила Мария Федоровна, безучастно кивала головой. Ей не терпелось поскорее оказаться на рабочем месте. Там она научилась отключаться от всего и полностью погружаться в проблемы пришедших на прием людей. Когда чай был допит, а бутерброд с сыром остался почти нетронутым, хозяйка недовольно покачала головой.
   — Что-то ты сама на себя не похожа, Валюша, — убирая посуду со стола, обратилась она к витающей в облаках девушке. — То ли очень хочешь замуж, то ли совсем не хочешь, не разберу.
   — Спасибо за завтрак, — не отвечая, сказала Валя и пошла в прихожую одеваться. Посмотрела на себя в зеркало: как же ей надоел этот полушубок из искусственного меха под леопарда. Вадим никогда не комментировал ее скромный гардероб. Интересно почему? От безразличия или из природного чувства такта? Вязаная шапочка тоже оставляет желать лучшего, но пока Вале, с ее скромными доходами, рано мечтать о натуральных мехах. — До вечера, Мария Федоровна.
   В переполненном троллейбусе ей было нестерпимо. Как будто все по-прежнему, но откуда такая раздражительность? Валя отвлекала себя мыслями о том, какие слова нужно будет подобрать для описания матери ее избранника. Она представляла, как Вадим будет иронично смотреть на скованную при первой встрече маму. Конечно, в глаза он ничего такого не скажет, только потом, когда, получив формальное согласие, будет сидеть рядом в холодной электричке.
   Валя чуть не проехала свою остановку. Едва пробралась сквозь монолит недовольно ворчащих пассажиров. Подняв воротник полушубка, шла быстро, вдыхая сухой морозный воздух. Вадим еще спит, наверное, он, как привилегированный класс аспирантов, может позволить себе являться на кафедру к десяти, да и то не каждый день. А у нее скоро вообще свободной минутки не будет: утром работа, вечером учеба. Обзаводиться в это время семьей — верх легкомыслия. Нужно довести до конца намеченные планы по поводу института. Маковецкая уже снабдила ее необходимой литературой, всячески поддерживает ее стремление учиться дальше. Вот и она — идет впереди своей легкой походкой, летит над утоптанной снежной дорожкой. Голова высоко поднята, словно ей нет дела до мороза, пронизывающего насквозь, до суетливо спешащих людей. В ней столько энергии, искрящейся, освещающей все вокруг. Валя поняла, что попала под ее обаяние с первых минут встречи. Даже решила как-то перекраситься в рыжий цвет, но в последнюю минуту остановилась, не стала разрезать купленный пакет с хной. Успокоила себя тем, что одного пакетика все равно бы не хватило для ее волос.
   Маковецкая ускорила шаг, или Валя замедлила, но высокая фигура женщины в коричневой норковой шубе и шапке исчезла из вида. Взбегая по ступенькам больничного крыльца, Валя отметила, что впервые за время работы с нею придет позднее. Обычно она успевала вытереть пыль, полить цветы, включить чайник. Сегодня все наперекосяк, начиная с беспокойных снов и странного состояния, словно перед экзаменом.
   К своему удивлению, кабинет Валя обнаружила закрытым. Быстро нашла ключ, открыла, переоделась и только тогда на пороге показалась Маковецкая.
   — Доброе утро, Валюта, — улыбаясь, сказала она. ОТ нее пахло табаком, вероятно, это ее и задержало. Непроизвольно девушка сморщила нос, что не осталось без внимания. — Каюсь, каюсь, грешна, курила. Никогда не начинай привыкать к этому. Всегда кажется, что можешь остановиться, но на самом деле с первых же сигарет попадаешь в рабство.
   — Доброе утро, Вероника Сергеевна. За меня можете не беспокоиться, я никогда не закурю. Мне это не нужно.
   — Не люблю говорить банальностей, но есть одно прекрасное высказывание по этому поводу.
   — Я даже знаю какое.
   — Замечательно, мы с тобой понимаем друг друга с полуслова. Я рада, что настояла на твоей кандидатуре. Хотя чувствую, что работать нам не придется долго.
   — Почему? — спросила Валя, насторожившись.
   — Банальная причина — возраст. Мне ведь уже шестьдесят исполнится скоро.
   Валя поняла, что затронута наболевшая тема. Конечно, как она не подумала раньше! Маковецкая уже на пенсии, а на вид ей никогда не дашь ее лет. Что ее настолько омолаживает? Любимая работа или просто эти короткие рыжие волосы? Кажется, она говорила о женском счастье, но неужели она считает себя познавшей его, ведь, насколько Валя знала, потеряв любимого сына, Вероника Сергеевна сама чуть не отправилась за ним на тот свет. Тогда что же придает ей сил?
   — Извините меня ради бога. Я со своим «почему» совсем некстати. Только, знаете, я не хочу об этом задумываться. Мне даже трудно представить, что ваше место займет другой врач, и мне, чего доброго, нужно будет работать с ним.
   — А как же, девочка? Именно так и случится. Честно говоря, даже я знаю, кого возьмут мне на смену.
   — Да ну?
   — Ее зовут Алиса Зингер. Примерно два года осталось мне заседать в этом кресле. Девочка окончит институт, и ей я с удовольствием уступлю место. Она будет хорошим специалистом. Запоминающееся имя, так что вспомнишь потом наш разговор. А ты еще не передумала продолжать учебу?
   — Не передумала, только тут еще одна перспектива вырисовывается — в виде замужества.
   Маковецкая откинулась на стуле, наклонив голову чуть набок, пристально посмотрела на свою медсестру. Раскрасневшиеся щеки сказали повидавшей жизнь женщине о многом. Кажется, все амбиции юности могут окончиться пеленками, распашонками, кухней, ожиданием мужа с работы. Многие находят в этом себя и ни о чем более не мечтают.
   — Это никогда ничему не мешает, — вслух сказала она, — если муж и жена понимают потребности друг друга и относятся бережно к своим чувствам. Так было у меня с мужем, жаль, что недолго. Вообще, судьба все время проверяла меня на прочность, кажется, недавно ей это надоело, а впрочем, поживем увидим. Я хочу как-нибудь пригласить тебя к себе в гости и поболтать о том о сем. Слишком редко попадаются в моей жизни люди, которые так располагают меня к откровенности. Ты из этого короткого списка.
   — Спасибо. Я буду очень рада побывать у вас. Мне кажется, тогда я смогу еще лучше понять, откуда в вас столько света.
   — Это не свет, милая, скорее, искры от затухающего костра. Справедливости ради надо сказать, что процесс этот идет противоприродно медленно. Заболтались мы с тобой. Давай приглашай первого по записи.
   День прошел спокойно, никаких эксцессов, истерик, а ведь бывало всякое. К пяти часам Валя вдруг поняла, что Вадим не позвонил ей ни разу за весь прием. Это было на него не похоже. Может, теперь ему все стало неинтересно? Происходившее в субботу — просто заполнение пустого пространства. Поход к родителям — продолжение спектакля, для очистки совести. Да и она тоже хороша. Позволила ему все в первый же приход в гости. Мама сказала бы, что она вела себя, как разгульная девка, и привела бы массу примеров. Вадим говорил, что ничего не планировал, но слова — это одно, а как было на самом деле, неизвестно. Валя опять попала во власть состояния, когда не хотелось ни с кем говорить, а только проигрывать в памяти минувшие события. Она им придает значение, а Белов? Она вообще до сих пор не знала его привычек, только что хорошо воспитан, сыплет то колкости, то комплименты. Валя удивленно подняла брови: она безоглядно любила человека, о котором ровным счетом ничего не знала. Хотя нет. Два неудавшихся брака, стремление к учебе, прекрасные родители, удивительно спокойная атмосфера их дома. Достаточно ли этого для того, чтобы желать связать свою жизнь с ним?
   Маковецкая сделала последнюю запись в журнале приема, нарочито громко захлопнула его. Смирнова все так же задумчиво смотрела в окно. Веронике Сергеевне стало жаль девочку. Незаметно для себя она привязалась к ней. Она попыталась пропустить через свою призму восприятия жизни, что может чувствовать эта неиспорченная, в чем-то несовременная девушка. Конечно, ей тяжело, одиноко, не с кем поделиться своими проблемами. Мама далеко, да и что может посоветовать она взрослой дочери, которая явно влюблена? Гораздо легче разговаривать на такие темы с менее близкими людьми.
   — Вот что, Валюта, а давай не будем откладывать в долгий ящик твой приход ко мне?
   — Вы приглашаете меня к себе в гости?
   — Именно, пойдем. У меня есть замечательное красное вино и отбивные. Есть хочу ужасно, на меня это непохоже.
   — А у меня, наоборот, сегодня никакого чувства голода, — снимая халат, ответила Валя. Это прозвучало двусмысленно, словно в гости можно идти, только когда готов съесть слона. — В любом случае, я принимаю ваше приглашение, только дайте сообразить, какой же гостинец мне придумать?
   — Это лишнее. — Маковецкая уже стояла одетая, придирчиво осматривая свое отражение в зеркале. Рядом с переливающимся мехом норки леопардовый полушубок Вали выглядел как пародия. Заметив смущение девушки, Вероника Сергеевна взяла ее под руку. — Пойдем. Никакие меха не скроют морщин под глазами и не добавят блеска в глазах.
   Валя вздрогнула. Ничего не спрашивая, эта женщина прочла ее мысли. Даже страшно сделалось, как перед ясновидящей. Что ж, это еще одно доказательство везения. Судьба подарила ей встречу с такой удивительной женщиной. Остается только спасибо сказать.
   Дорога к дому Маковецкой заняла минут десять быстрой ходьбы. Это было четырехэтажное старинное здание, первый этаж которого занимали магазин строительных материалов и небольшое кафе. Аккуратно выложенная плитка заменила растрескавшийся асфальт, давно нуждавшийся в обновлении. Подъезд находился как раз между дверьми этих двух заведений.
   — Цивилизованный тротуар — единственный положительный момент в этом соседстве, — сказала Маковецкая, поднимаясь по крутой, старой лестнице. В подъезде царил полумрак, вверху огромный стеклянный купол освещался несколькими яркими прожекторами. Свет рассеивался на этой высоте, оставляя внизу лишь жалкое напоминание о себе. Во многих местах ступеньки были надломлены, так что приходилось переступать сразу через две. — Нам на последний этаж, крепись, Валюта.
   — Высоко забрались. Поближе к звездам? — засмеялась девушка, осторожно поднимаясь по ступенькам.
   Квартира Маковецкой оказалась частью огромной коммуналки, превращенной в светлую, просторную, двухкомнатную квартиру с невообразимо высокими потолками. Вале все показалось непривычным, немного вычурным.
   — Проходи, располагайся. Ванная и все остальное направо, — откуда-то прозвучал голос хозяйки. — Я сейчас подойду.
   Маковецкая поставила разогреваться отбивные, достала кетчуп, горчицу, начатую баночку с маслинами. Так же неожиданно, как исчезла, теперь впорхнула в комнату. Застала Валю сидящей в кресле, с журналом мод в руках.
   — Чем я могу помочь? — спросила та, но в ответ получила указание отдыхать.
   Хозяйка сервировала небольшой журнальный столик и через несколько минут пригласила гостью к ужину. Подтверждение тому, что аппетит приходит во время еды, Валя получила в этот вечер. Впервые оказавшись в неформальной обстановке с Маковецкой, девушка чувствовала себя уютно. И дело было не во мгновенно разогревшем кровь бокале красного вина, который она выпила почти до дна на одном дыхании. Только хозяйка в шутку погрозила пальцем.
   — Ну разве можно так поступать с прекрасным грузинским вином? — сказала она. — Это не порошковый заменитель. Мне раз-два в год привозят его из Грузии старые знакомые. Я вообще отрицательно отношусь к спиртным напиткам, но вина это не касается. Божественный напиток. Даже в Великий пост разрешается вкушать, разумеется совсем чуть-чуть, и в воскресные дни, но, тем не менее, это говорит о многом.
   — Вы меня извините, манерам мне еще учиться и учиться. Насчет поста в деревнях известны правила, только я не люблю ничего показного. Сама его, честно говоря, не придерживаюсь, но приветствую, когда от всей души человек пытается очиститься. Ведь в этом смысл, в духовном очищении. Никак не в отказе от скоромной пищи.
   — Замечательно, что ты все так глубоко понимаешь, — Маковецкая добавила в бокалы немного вина. — Лучше есть мясо, чем грешить языком и мыслями. Предлагаю тост за тебя, милая. За исполнение твоих планов, за твое женское счастье. Кажется, ты стоишь на пороге больших перемен? Пусть они принесут тебе то, чего ты от них ждешь.
   Хрустальные бокалы со звоном прикоснулись друг к другу. Валя смотрела, как Маковецкая, не спеша, смакуя, отрезала маленькие кусочки мяса и с наслаждением запивала его вином. Почему-то девушка снова поймала себя на мысли, что сравнивает ее с мамой. Они такие разные. Вероника Сергеевна намного старше, но с нею Валя чувствовала себя как с подругой, советчицей. Конечно, и с мамой можно было всегда говорить на любые темы, но подсознательно некоторые детали утаивались. То ли от нежелания беспокоить, огорчить, то ли от смущения. Этакий кодекс общения, усвоенный Валей с малых лет. Она видела, как разговаривала мама с бабушкой, и теперь понимала, что той строгости и дистанции, которую держали они, в ее отношениях с матерью не было. Наверное, это и к лучшему. При всем уважении к старшим обращаться к самому родному существу на «вы» казалось глупостью.
   Вероника Сергеевна незаметно наблюдала за своей гостьей. К сожалению, можно признать, что годится она ей не в дочки, а во внучки. У нее никогда не было ни той ни другой. Сколько раз пыталась не думать об этом, не искать поводов для слез. Хорошо бы и сейчас сдержаться, а то Валюта подумает, что она выжила из ума. Так приятно общаться с этой милой девушкой. Она такая естественная, располагающая к себе. Должно быть, ее избранник тоже рассмотрел ее прекрасные качества. Современные девушки слишком раскрепощены, лишены известной доли наивности, романтики. Они не стыдятся предлагать себя, считая это прогрессивным, заслуживающим внимания шагом к уравниванию полов, но кому нужно такое? Женщина должна оставаться женщиной, перестройка сознания ведет к вырождению.
   Вот сидит перед ней молодая, здоровая, красивая девушка. Спроси любого, что лучше — ее природная русая коса или выкрашенные хной, поблекшие от химий волосы ее современниц? Маковецкая утешала себя мыслью, что любой нормальный мужчина предпочтет первое. Ее сыну тоже всегда нравилось естественное, ненапыщенное. Любитель всего прекрасного, он находил себя в общении с природой. Потому и поступил в Тимирязевскую Академию в Москве. Как она просила его не уезжать из дома! С его знаниями он мог бы спокойно учиться в любом вузе Горинска. Но Сергея не страшили никакие расстояния, он бредил агрономией. Еще со школьных времен постоянно возился с цветами, с удовольствием рассаживал бесконечные грядки на даче соседей. Они, видя его увлеченность, всегда брали его с собой. Мальчик вел тетради, в которые записывал результаты своих опытов. Он с увлечением рассказывал матери, как лучше выращивать то или иное растение. Читал книги, которыми в его возрасте мало кто интересуется. Маковецкая удивлялась, не понимала, в кого у него эта усидчивость, удивительная работоспособность. Он никогда не докучал ей, всегда был чем-то занят, мечтал о том, что его новые разработки будут способствовать повышению урожайности. С взрослением увлечение стало смыслом жизни. Он гордо нес свою фамилию, он не ставил целью прославиться. Просто хотел делать свое дело на все сто.
   А она фантазировала, что ее сын рано или поздно добьется успеха. Его мало волновало, что при этом он стал бы известным человеком. Главное — цель, результат, польза. Он был таким романтиком, ее Сережа. Внешне больше походил на отца, а вот духом — в нее. Его тоже трудно было остановить, когда он что-либо решал. Так и его учеба в далекой столице была решена, его поездки на практику в села. Большинство прилагали все силы, чтобы остаться на кафедре, чаще попадаться на глаза профессорам, постараться обратить на себя внимание. А он с удовольствием поехал после окончания академии в какое-то село поднимать там сельское хозяйство. И это с его дипломом. Минус одна «четверка», и он мог стать «красным». Сергей принципиально не стал пересдавать Историю КПСС, с преподавателем которой у него вышел спор на экзамене. Что-то связанное с Бухариным, Рыковым. У студента был слишком нестандартный подход к вопросу, так примерно объяснил ей сын полученную «четверку». Тогда больше, чем Сергей, огорчилась сама Маковецкая. Сын посмеивался, но и утешал одновременно.
   — Разве в этом счастье или беда, мама? — улыбаясь, спрашивал ее он.
   Как он был прав. Он слишком рано научился выделять главное, бережно относиться к времени, которого ему всегда не хватало. Вероника Сергеевна прижала руку к груди, почувствовав, что сердце заколотилось, сбивая дыхание. Вот и Валюша испуганно смотрит на нее.
   — Все в порядке, девочка, просто воспоминания, тяжелые и навсегда.
   — Если хотите, поделитесь, легче станет, — подсаживаясь на диван к хозяйке, тихо сказала Валя. Она взяла в свои руки маленькую, хрупкую ладонь женщины и, вглядываясь в глубокие линии судьбы, покачала головой: — У вас линии роковой женщины.
   — Что сие означает?
   — Только, чур, ничего не брать близко к сердцу. Все приблизительно.