Страница:
Он протянул ей руку. Сильвия пошла прямо в его объятия.
«Даже если это в последний раз, я пойду плясать, любимый. Я пойду тонуть».
Жиденькое зимнее солнце лилось сквозь окно. От такого вероломного обещания весны волосы ее сразу вспыхнули позолотой. На улицах Лондона вовсю разносился звон колоколов. Воскресенье.
Веки ее, тяжелые от блаженства, не поднимались. Губы, теплые и прекрасные, так и манили. Желание колыхнулось в нем. Под одеялом ее длинные ноги и стройные бедра казались холмами и долинами, отчего загорелся в паху пыл возбуждения – снова.
Но пора переходить к делам дня. Дав поднялся и, облачившись в длинный шлафрок, стоял теперь, глядя на нее сверху вниз со сжимающимся сердцем, с пылающим от страсти телом, протягивая дымящуюся чашку.
Ноздри ее дрогнули. Сильвия открыла сонные глаза и улыбнулась.
– А! – протянула она. – Кофе.
– И второй завтрак. – Он откинул салфетку с тарелки, и взору ее предстали теплые сладкие булочки с изюмом.
– А вдруг я крошек в постель насыплю?
– В мою постель уже попало столько сладкого – мед чуть с балдахина не капает. Так что уж крошки!
– Но что мы будем делать сейчас?
– Сию минуту? Будем есть. Пить. Заниматься любовью.
– А потом? – Синие глаза смотрели так, будто желали заглянуть ему в душу. – Что делать с тем, что теперь лежит между нами? Если мы будем открыто жить как любовники, твои домочадцы очень быстро обнаружат, что у тебя в течение некоторого времени служил престранный секретарь.
– Стань Сильвией. А Джордж пусть исчезнет, уедет обратно во Францию. Или, если хочешь, продолжай оставаться ими обоими. Я вовсе не против, если Сильвия сделается частью моей жизни.
– В твоей постели по крайней мере?
– Разве ты сама не желаешь того же? Она принялась облизывать пальцы.
– Трудно отрицать.
Он отошел на несколько шагов, боясь, что еще чуть-чуть, и он вновь бросится в ее медовые объятия. Обманчивое обещание весны.
– Прежде всего, – он поглядел в окно, – я должен спросить у тебя кое-что, хотя и надеялся, что ты, не дожидаясь вопросов, скажешь мне сама.
– Спросить? О чем?
Он вновь повернулся к ней и внимательно следил, как она отреагирует на его вопрос.
– Как давно ты работаешь на Ившира?
Удар оказался такой силы, что она едва не упала в обморок. Кофе пролился, замочив подушку.
– На Ившира? Что ты хочешь сказать?
– Сильвия, я не дурак. Я способен забыть все из-за твоих глаз. И я забывал все из-за твоего тела. Но неужели ты все еще рассчитываешь, что я поверю твоему случайному появлению в моем доме? Что любви со мной ты предавалась, повинуясь только желанию?
Искушение признаться во всем словно пришпилило ее к подушкам, как бабочку. Он смотрел на нее, такой красивый! Блистательный и ужасный силуэт на фоне утреннего солнца, которое золотило по краю его волосы и плечи. Ну как она могла думать, что сможет обмануть его?
– Я любила тебя вчера, повинуясь желанию, – ответила она. – Как ты мог усомниться в этом?
– Я не усомнился. Мое сердце и мои чресла знают правду. Но мне необходимо знать, почему ты явилась сюда, Сильвия. Мне необходимо, чтобы ты сказала, на кого ты работаешь.
– А что, если я ни на кого не работаю?
– Я бы только порадовался. Но я не могу поверить. Я открыл тебе слишком много своих тайн. А какие у тебя тайны?
– Я же говорила тебе. – Она просто сходила с ума от горя, усугубляя свой грех. – Мы встретились с ним впервые в имении леди Грэнхем, после санного забега. Он предупредил меня, что связываться с тобой опасно. Тогда мне его слова показались довольно странными, но он, наверное, считает тебя врагом из-за своих ошибочных убеждений.
– Что еще за ошибочные убеждения? Единственная часть правды, которую теперь она может сказать без ущерба для кого бы то ни было, – про Тома Хенли.
– Речь идет о смерти его младшего брата, лорда Эдварда Вейна, – сообщила она. – Что-то насчет кораблей, леса и капиталовложений. Ты знал лорда Вейна? Вы слыли друзьями?
– Я познакомился с ним, когда приехал в Лондон, – проговорил Дав. – Он приложил немало усилий, чтобы подружиться со мной.
– Когда лорда Вейна убили, кому-то оказалось очень легко свалить вину на тебя. Я знаю, как нелепо звучит обвинение, но Ившир совершенно убежден, что ты обдуманно пробел настоящую сложную кампанию против его брата, обманул его, разорил, а потом послал на смерть. Он утверждает, что в его распоряжении имеются улики —написанные твоим почерком, которые доказывают твое участие.
Постояв некоторое время молча, Дав заговорил снова, и тон его стал ледяным:
– В самом деле? Какое несчастье, что Ившир вздумал поделиться с тобой такими соображениями.
Паника охватила ее, сердце так и забилось в грудной клетке.
– Несчастье? Почему же несчастье? Ведь документы – подделка?
Дав подошел к кровати и стянул с себя шлафрок.
– Надень и возвращайся в свою комнату, – попросил он. – Если хочешь, уходи сегодня. Все твои долги прощены.
Паника ее нарастала, сердце бухало в груди так, что, казалось, сейчас она свалится в припадке.
– Но почему?!
– Потому что все, что его милость сообщил тебе о преследованиях, которым я подверг лорда Эдварда Вейна, – чистая правда.
Глава 13
«Даже если это в последний раз, я пойду плясать, любимый. Я пойду тонуть».
Жиденькое зимнее солнце лилось сквозь окно. От такого вероломного обещания весны волосы ее сразу вспыхнули позолотой. На улицах Лондона вовсю разносился звон колоколов. Воскресенье.
Веки ее, тяжелые от блаженства, не поднимались. Губы, теплые и прекрасные, так и манили. Желание колыхнулось в нем. Под одеялом ее длинные ноги и стройные бедра казались холмами и долинами, отчего загорелся в паху пыл возбуждения – снова.
Но пора переходить к делам дня. Дав поднялся и, облачившись в длинный шлафрок, стоял теперь, глядя на нее сверху вниз со сжимающимся сердцем, с пылающим от страсти телом, протягивая дымящуюся чашку.
Ноздри ее дрогнули. Сильвия открыла сонные глаза и улыбнулась.
– А! – протянула она. – Кофе.
– И второй завтрак. – Он откинул салфетку с тарелки, и взору ее предстали теплые сладкие булочки с изюмом.
– А вдруг я крошек в постель насыплю?
– В мою постель уже попало столько сладкого – мед чуть с балдахина не капает. Так что уж крошки!
– Но что мы будем делать сейчас?
– Сию минуту? Будем есть. Пить. Заниматься любовью.
– А потом? – Синие глаза смотрели так, будто желали заглянуть ему в душу. – Что делать с тем, что теперь лежит между нами? Если мы будем открыто жить как любовники, твои домочадцы очень быстро обнаружат, что у тебя в течение некоторого времени служил престранный секретарь.
– Стань Сильвией. А Джордж пусть исчезнет, уедет обратно во Францию. Или, если хочешь, продолжай оставаться ими обоими. Я вовсе не против, если Сильвия сделается частью моей жизни.
– В твоей постели по крайней мере?
– Разве ты сама не желаешь того же? Она принялась облизывать пальцы.
– Трудно отрицать.
Он отошел на несколько шагов, боясь, что еще чуть-чуть, и он вновь бросится в ее медовые объятия. Обманчивое обещание весны.
– Прежде всего, – он поглядел в окно, – я должен спросить у тебя кое-что, хотя и надеялся, что ты, не дожидаясь вопросов, скажешь мне сама.
– Спросить? О чем?
Он вновь повернулся к ней и внимательно следил, как она отреагирует на его вопрос.
– Как давно ты работаешь на Ившира?
Удар оказался такой силы, что она едва не упала в обморок. Кофе пролился, замочив подушку.
– На Ившира? Что ты хочешь сказать?
– Сильвия, я не дурак. Я способен забыть все из-за твоих глаз. И я забывал все из-за твоего тела. Но неужели ты все еще рассчитываешь, что я поверю твоему случайному появлению в моем доме? Что любви со мной ты предавалась, повинуясь только желанию?
Искушение признаться во всем словно пришпилило ее к подушкам, как бабочку. Он смотрел на нее, такой красивый! Блистательный и ужасный силуэт на фоне утреннего солнца, которое золотило по краю его волосы и плечи. Ну как она могла думать, что сможет обмануть его?
– Я любила тебя вчера, повинуясь желанию, – ответила она. – Как ты мог усомниться в этом?
– Я не усомнился. Мое сердце и мои чресла знают правду. Но мне необходимо знать, почему ты явилась сюда, Сильвия. Мне необходимо, чтобы ты сказала, на кого ты работаешь.
– А что, если я ни на кого не работаю?
– Я бы только порадовался. Но я не могу поверить. Я открыл тебе слишком много своих тайн. А какие у тебя тайны?
– Я же говорила тебе. – Она просто сходила с ума от горя, усугубляя свой грех. – Мы встретились с ним впервые в имении леди Грэнхем, после санного забега. Он предупредил меня, что связываться с тобой опасно. Тогда мне его слова показались довольно странными, но он, наверное, считает тебя врагом из-за своих ошибочных убеждений.
– Что еще за ошибочные убеждения? Единственная часть правды, которую теперь она может сказать без ущерба для кого бы то ни было, – про Тома Хенли.
– Речь идет о смерти его младшего брата, лорда Эдварда Вейна, – сообщила она. – Что-то насчет кораблей, леса и капиталовложений. Ты знал лорда Вейна? Вы слыли друзьями?
– Я познакомился с ним, когда приехал в Лондон, – проговорил Дав. – Он приложил немало усилий, чтобы подружиться со мной.
– Когда лорда Вейна убили, кому-то оказалось очень легко свалить вину на тебя. Я знаю, как нелепо звучит обвинение, но Ившир совершенно убежден, что ты обдуманно пробел настоящую сложную кампанию против его брата, обманул его, разорил, а потом послал на смерть. Он утверждает, что в его распоряжении имеются улики —написанные твоим почерком, которые доказывают твое участие.
Постояв некоторое время молча, Дав заговорил снова, и тон его стал ледяным:
– В самом деле? Какое несчастье, что Ившир вздумал поделиться с тобой такими соображениями.
Паника охватила ее, сердце так и забилось в грудной клетке.
– Несчастье? Почему же несчастье? Ведь документы – подделка?
Дав подошел к кровати и стянул с себя шлафрок.
– Надень и возвращайся в свою комнату, – попросил он. – Если хочешь, уходи сегодня. Все твои долги прощены.
Паника ее нарастала, сердце бухало в груди так, что, казалось, сейчас она свалится в припадке.
– Но почему?!
– Потому что все, что его милость сообщил тебе о преследованиях, которым я подверг лорда Эдварда Вейна, – чистая правда.
Глава 13
Вновь переодетая Джорджем, в его парике, мужском камзоле и туфлях с пряжками, Сильвия покинула дом Дава.
Теперь совершенно не важно, приставил Дав кого-то следить за ней или нет. Он стал ее любовником, раскрыл самые глубины ее души, а потом как ни в чем не бывало признал, что он действительно виновен в гибели лорда Вейна. Вряд ли известие о том, что она направилась прямехонько к герцогу, очень удивит его, хотя, по иронии судьбы, как раз сейчас-то ее визит к герцогу отнюдь не выглядел подозрительным.
Она шагала по улицам, а сердце ее ныло.
Душа ее болела. Если бы не гнев, за который она цеплялась изо всех сил, она вполне могла бы упасть и зарыдать.
Вот и замаячила впереди церковь, которую обычно посещал Ившир. Элегантные колонны уходили ввысь, теряясь в желто-сером тумане, и меж них цвет лондонского общества вытекал на холодную улицу, пряча руки в муфтах, и сразу же, пригнув пудреные головы, нырял по своим каретам. Лошади били копытами, царила изрядная суматоха. Каретные фонари не слишком успешно разгоняли сумрак зимнего полдня перед самой модной церковью Лондона.
Сильвия пристроилась возле одной из колонн и стала наблюдать. Особой святости на лицах прихожан не замечалось. А ведь она сделалась возлюбленной их любимца, героя модных гостиных, и думала, что оказалась в объятиях ангела. А он взял и признался, что на самом деле он – Люцифер, падший ангел, злой гений, который спланировал погибель невинного человека и отправил его на смерть.
Когда Ившир поднялся в свою карету, Сильвия быстро распахнула противоположную дверцу и уселась рядом с ним.
– Боже мой, мадам! – воскликнул герцог. – Что с вами? Можно подумать, вы увидели привидение!
– Просто мне не по себе. Извините, что вот так навязалась вам, хотя, думаю, в сумятице и тумане никто меня не заметил, но мне совершенно необходимо переговорить с вами.
Загремели копыта, звякнула упряжь, и карета тронулась. Ившир взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе.
– Бога ради! Что произошло?
– То, на что вы, полагаю, и надеялись. Дав признался мне. Признался!
Герцог постучал тростью в потолок кареты. Открылось маленькое оконце.
– Езжай прямо, – приказал он кучеру. – Езжай вокруг парка. Куда угодно. Просто езжай.
Лошади перешли на рысь.
– Но ты знала, что он виновен, – пророкотал герцог. – я же показал тебе все улики. Почему ты вдруг усомнилась в них?
– Из-за мошенника по имени Том Хенли, специалиста по подделыванию документов. Я решила, что все улики поддельные. Я убедила себя втом, что Дав невиновен. До сих пор не могу поверить, что я могла свалять такого дурака!
– Ну же, Сильвия! Умоляю, только не плачь!
– Я? Я и не подумаю плакать!
Ившир обнял ее, притянул к себе. Секунду спустя она уже громогласно ревела, уткнувшись носом в кружевной галстук герцога.
– Ну, ну, ну, – приговаривал герцог, а она рыдала так, будто сердце у нее разрывалось. – Ни один мужчина не стоит твоих слез!
Она оторвалась от герцога и попыталась засмеяться.
– Гроша ломаного не стоит моя профессиональная объективность!
– Успокойся! – Он протянул ей носовой платок с вышитой монограммой и герцогской короной Ивширов. —
Я один во всем виноват. Высечь меня мало.
Сильвия, чувствуя себя ужасно несчастной, высморкалась.
– Вы не виноваты, – пролепетала она. – Вы предупреждали меня. Но мы просчитались. Он все понял с самого начала.
– Если план оказался безумным, то промах мой, а не твой. – Голос герцога звучал напряженно, в нем слышалась боль. – сделаю все, что в моих силах, чтобы возместить тебе нанесенный ущерб. Ты можешь рассказать мне, что именно произошло?
Откинувшись на подушки, она рассказала ему все.
«Моим людям устраивали засады, уводили по ложному следу, иногда даже нападали на них, хотя всегда происходящее казалось рядом случайностей».
– Вы говорили, что он умен, – продолжала она. – Предупреждали, чтобы я соблюдала осторожность. Полагаю, вы припоминаете, как рассказывали мне, что всякий раз, когда ваши люди садятся ему на хвост, он ухитряется каким-то образом уйти от слежки? Так вот – когда ваши люди в последний раз следили за нами?
– Вчера вечером, когда вы отправились в Сити. Я получил их отчет, в котором сказано, что вы неожиданно пропали из виду во время драки вокруг перевернутой тележки продавца печеных яблок.
– Скорее всего Дав заплатил и подмастерьям, и торговцу яблоками, чтобы они отвлекли внимание. Пока ваши люди уворачивались от летающих яблок, мы ускользнули в боковой проулок. Я тогда не поняла, что он делает. Слишком уж меня забавляло происшествие. А следовало бы догадаться, что его романтические прогулки под сенью рубашек и нижних юбок имели целью только одно – сбить со следа ваших шпионов.
– И куда же вы пришли в конце концов?
– В книгопечатню. С водяным колесом и дюжиной рабочих. – Она описала местоположение мастерской со всей возможной точностью. – Он владеет печатней, управляет ею, решает, что печатать.
– И он сам привел тебя туда? Хотя уже подозревал, что ты работаешь на меня? Он нарочно оставил ложный след!
– Однако он имел определенную цель. Среди прочих мирских вещей он печатает еще и довольно прихотливую эротику. Забавную, бесстыдную, очаровательную, в высшей степени шаловливую.
– Дьявольщина! – Герцог рассмеялся сухим смешком. – Вполне возможно, что я сам покупал кое-что из его продукции.
– Он любит все красивое, – с горечью сказала Сильвия. – Он никогда не опустится до безвкусицы.
– Сомневаюсь, если только его продукция не содержит богохульств и подстрекательств к мятежу.
– Нет, вовсе нет. У него все утонченно, мило – сплошной восторг.
– Такая деятельность не повредит его репутации, даже если все выйдет наружу. Может, еще и возвысит в глазах общества. Мы живем в либеральный век.
Она глубоко вздохнула.
– Тогда вы не слишком удивитесь, услышав, что он использовал несколько подобного рода гравюр, для того чтобы соблазнить меня?
Герцог принялся терзать рукой свой подбородок.
– Так он соблазнил тебя?
– О да. И я до сих пор в его власти. Он соблазнил меня без малейших угрызений совести, и я влюблена в этого сукина сына. Я ничего не могу с собой поделать.
К ее удивлению, герцог поцеловал ее в лоб нежно, с сожалением и сочувствием. Худое лицо его, обрамленное белизной парика, темный взор говорили о подлинности его теплого чувства, однако между ними по-прежнему оставалась преграда – та же, что разделала их и прежде. «Если бы он любил тебя, то женился бы невзирая ни на что и не стал бы считаться с мнением света». Может, она все-таки никогда прежде по-настоящему не любила или не была любима?
– Почему ты медлила, Сильвия? Почему не бросила задание давным-давно?
– Потому что очень уж мне пришлось по душе жить так, будто графиня Монтеврэ осталась в Вене или Париже.
На лице его появилось озадаченное выражение.
– Жизнь под личиной мальчика, по-моему, врядли можно считать новой страницей в жизни.
– Однако на несколько драгоценных для меня мгновений мне показалось, что все обстоит именно так. Я ошибалась. Похоже, мне так никогда и не удастся убежать от себя самой.
– Хочешь, я убью его прямо сейчас, очень быстро, и мы навсегда покончим с досадным делом? Я могу выдумать какой угодно предлог для вызова. Все воспримут свершившееся как должное.
– Вы пойдете даже на то, чтобы отказаться от ваших мстительных планов?
Ившир вжался в угол кареты, словно боялся сидеть слишком близко к ней.
– Мне следовало поступить так с самого начала. Вместо того я как одержимый носился с идеей отмщения. Боже, как же я ошибался, втягивая тебя в эту историю!
– Если вы вызовете Дава на дуэль, кто победит?
Он покосился на нее так, как если бы она задала совершенно нелепый вопрос.
– Если дуэль будет на шпагах, то, вне всякого сомнения, я.
– Господи! Неужели все мужчины так склонны к хвастовству? Откуда такая уверенность?
Он вытянул вперед правую руку, раздвинул пальцы – красивые сильные пальцы, унизанные со вкусом подобранными перстнями. Некогда его руку она очень хорошо знала.
– Нас с братом обучали специалисты высочайшего класса, профессиональные фехтовальщики из Франции и Италии, самые лучшие в своем деле. Давенби владеет шпагой совсем неплохо, но он обучался у местных учителей фехтования, всякой провинциальной шушеры. Если он выйдет на дуэль со мной, он умрет.
– Так вы всегда считали, что дуэль между вами будет слишком неравной, чтобы считаться честной?
– Не только поэтому. Я хотел, чтобы моя месть была такой же долгой и нескончаемой, как и мучение, которому он подверг моего брата. А теперь мне уже безразлично – слишком дорогую цену пришлось тебе заплатить, месть не стоит того! Скажи одно слово, Сильвия, и я зарежу его.
Она с большим трудом удерживала себя в руках.
– Но меня уверили, что Даву рок сулит влюбиться в добродетельную даму, прежде чем он умрет.
– Рок ему сулит? Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
– Одна цыганка по имени Бесс посмотрела его ладонь. Ни о какой смерти не может быть и речи, прежде чем он не найдет свою настоящую любовь. Так что, ради Бога, не ввязывайтесь в дуэль с ним.
– Может, и мне прикажешь посеребрить кому-нибудь ручку и узнать, не сулит ли и мне рок пасть от его руки подобно брату? Неужели ты полагаешь, что я способен поверить в подобную чепуху?
– Ваша милость, – Сильвия тщательно подбирала слова, – умоляю вас, предайте его в руки правосудия, если сможете, а ваши руки пусть останутся чистыми. Хотя, к несчастью, эшафота судьба ему также не готовит, пока он не отдаст свое сердце даме столь же незапятнанной, как сама Диана.
– Глупые суеверия!
– Как бы то ни было, – продолжала Сильвия, – в будущем он не станет искать ничего, кроме мимолетных связей с падшими женщинами вроде меня, так что ваша тревога напрасна. Я намереваюсь завершить свою миссию. Слишком поздно решать по-другому.
Мгновение герцогсидел молча. Профиль его казался гипсовым.
– Все по моей вине.
– Если слушать цыган, все давным-давно предопределено.
Ившир искоса взглянул на нее.
– Так, значит, судьба его зависит от Дианы-охотницы? Вероятно, цыгане совсем забыли, что виселица есть атрибут Гекаты, ассоциирующейся обычно с подземным царством, но являющейся всего лишь другим аспектом той же самой богини?
– Мне следовало бы попросить их составить его гороскоп. Хотя, поскольку он найденыш, никто не знает его точного дня и часа рождения.
– Черт бы побрал его гороскоп! Роберт Синклер Давенби обречен погибнуть, причем от моей руки. Я ничего не могу поделать, Сильвия. Я горько сожалею о том, что втянул тебя в такое предприятие. Не возвращайся к нему.
– Слишком поздно!
– Если ты вернешься к нему теперь, то я не смогу ни пощадить тебя, ни спасти.
– А я вовсе не хочу, чтобы меня спасали. – Она подняла на него глаза и заставила себя улыбнуться. – То, что он сумел на время вскружить мне голову, не имеет никакого значения. Я не сказала вам, что он также влюблен в меня или думает, что влюблен.
– Мне невыносимо думать об этом.
– Так не думайте. Потому как я верю в слова Бесс. Я вовсе не подвергаюсь никакой опасности, ваша милость, а вот вы, если вздумаете драться с ним, опасности, может, и подвергнетесь.
Герцог вновь постучал тростью в крышу кареты. Лошади пошли шагом.
– Но не в том случае, если моя шпага получит новое имя и станет зваться Дианой, – заявил Ившир.
Дав поджидал ее в кабинете, рассеянно раскладывая писчие перья по столу. Его темные волосы взлохматились, как если бы он только что проскакал галопом миль двадцать. Едва войдя, Сильвия отбросила в сторону свою шляпу.
– Ты куда-то ходила, – заметил он.
– В церковь.
– Полагаю, ты молилась за мою порочную душу и наше общее спасение?
– Вовсе нет. Я разговаривала с герцогом Ивширом.
– Ах да, наш могущественнейший герцог, само воплощение рыцарственности и чести. Вряд ли ты мне поверишь, но он мне нравится, несмотря на непримиримую ненависть, которую питает ко мне.
Дрожь пробежала по ее спине, и ей пришлось опуститься в кресло возле камина. Она протянула ладони к огню. Пальцы ее дрожали.
– В таком случае будет только справедливо предупредить вас, что его милость собирается посвятить свою шпагу Гекате, дабы тем успешнее пронзить вас ею.
– Я боялся, что так будет. Ведь дуэль – такой благородный способ избавлять мир от своих врагов. Вот если бы я сказал тебе, что убил лорда Вейна на дуэли, тебе стало бы легче?
Все внутри у нее так и упало.
– Вы сражались с ним на дуэли?
– Нет. К несчастью для утонченной щепетильности всех заинтересованных лиц, дуэли не было. Хотя то, что послужило причиной нашего раздора, безусловно относилось к делу чести.
– Как я могу поверить вам?!
– Если я не объясню тебе всего, то никак не можешь, разумеется. – Голос его вибрировал от напряжения. – Но как ни прискорбно, я не могу объяснить решительно ничего.
– Но почему?
– Во-первых, потому, что истина является чужой тайной и я не имею права ее раскрывать. Во-вторых, раскрыть тайну, если это вообще возможно, надлежит прежде всего герцогу, а он вряд ли захочет.
– После того что вы сделали с его братом, ваше присутствие невыносимо для него.
Дав повернулся и подошел к окну. Новое стекло, вставленное вместо разбитого, оказалось чуть зеленее, чем остальные.
– Весьма затруднительное положение, верно? Особенно для тебя, учитывая, что ты работаешь теперь на нас обоих.
– Да нет. Его милость твердо вознамерился освободить мир – и меня заодно – от тяжкой обузы в самое ближайшее время. Он уверен, что если вы будете драться на шпагах, то он убьет вас.
Он бросил на нее взгляд.
– Более чем вероятно. Хотя я вполне могу положиться на свою доблесть, имея дело с чернью, но герцог обучался искусству владения клинком у значительно лучших мастеров, чем я.
Старательно избегая его взгляда, она изучала нарисованных по обе стороны камина лошадей.
– Герцог, как и его брат, учился у французских и итальянских фехтовальщиков.
– В таком случае он меня просто зарежет как скотину.
– Вы поэтому не стали решать вашу ссору с лордом Вейном, в чем бы ни заключалась ее суть, посредством дуэли? Он слишком легко мог убить вас?
– Эдвард слыл прославленным фехтовальщиком, но на кону тогда стояли вещи поважнее, чем его смерть. Она прикрыла глаза, чувствуя себя ужасно усталой.
– Просто чудовищно.
– Я сделал то, что мне казалось жизненно необходимым в то время, – заметил Дав.
Боль в ее груди нарастала, и вдруг безумное отчаяние охватило ее. Она встала с кресла. В свете, лившемся из окна, Дав казался бронзовым. Только вчера! У нее все пело в крови. Только еще вчера! Дав улыбнулся так, как улыбнулся бы ангелу смерти.
– Хотя теперь цена моего поступка слишком велика, ведь возлюбленная думала о нем хорошо. А ты стоишь передо мной как исполненный мести серафим, обливая меня презрением и обвинениями.
– Какое это может иметь значение?
– Я влюбился в тебя. А ты считаешь меня подлецом.
– Не может быть, чтоб вы влюбились в меня!
– Я влюблен в вас и говорю правду. Я любил вас и вчера, в конторе мистера Фенимора, и в моей постели сегодня утром. Я говорю правду целиком и полностью. А между тем желание и сомнение, страх и разочарование ведут яростный бой в вашем сердце. И я не могу повлиять на исход битвы. С моей стороны довольно смешно попросить вас просто поверить мне. Так что, если хотите, можете уходить, но знайте, что вы унесете с собой большую часть моей души.
Сильвия схватилась за ручку кресла, чтобы устоять на ногах.
– Я не могу вам поверить.
– Так вы собираетесь уйти?
– Ну как я могу уйти? Я пообещала герцогу, что буду искать улики, с помощью которых он мог бы добиться, чтобы вас повесили.
Губы его скривились.
– Ты будешь продолжать искать? Ведь ты посылала ему донесения все время, с самого первого дня. И наврала с три короба о своем прошлом.
Усталость одолевала ее, но она подошла к столу и принялась очинять перо.
– Да, – подтвердила она. – Берта относит мои донесения. Один из ливрейных лакеев Ившира встречается с ней на Шепардс-маркет.
– Пустая трата времени и сил. Я много чего делаю, но я не делаю ничего такого, за что меня можно повесить.
– Возможно, и есть, – предположила она. – И мне в качестве вашего секретаря не слишком трудно будет выяснить все, что надо.
К ее неимоверному изумлению, он рассмеялся.
– В таком случае, Джордж, займись-ка проклятущими квитанциями. Мне нужно выйти в город.
Полчаса спустя она мельком увидела его сквозь открытую дверь кабинета. Одетый с безупречным вкусом, в белом парике, шелковых чулках, туфлях с пряжками, голубовато-сером камзоле и при элегантной шпаге, подаренной Мег, сверкающей у бедра, он вышел на улицы Лондона разбивать сердца и сеять панику повсюду, где бы ни появился.
Облако душистой пудры опустилось на обнаженные плечи. Дав ждал, стоя в дверях. Мег казалась ему теперь слишком уж хрупкой – прекрасная Снежная королева, блистающая в оправе своего очаровательного будуара как бриллиант. Горничная подняла голову, зарделась, увидев его, и присела в реверансе.
Мег открыла глаза, увидела его в зеркале, поймала его отраженный взгляд.
– Ступай, – приказала она горничной. – подать вина.
Как только горничная вышла, Мег повернулась и протянула ему руки.
– Мой дорогой! Что случилось?
Он подошел и склонился над ее пальцами, а потом легко поцеловал в губы, теплые и ароматные, как роза после дождя. Прохладные, прекрасные, бесстрастные. Губы друга.
– Я пришел просить вашего позволения, мадам, рассказать Ивширу истину о его брате.
Краска медленно стала заливать ее лицо, что стало заметно даже под пудрой.
– Истина является не вашей тайной, и у вас нет права ее оглашать.
– Сильвия страдает из-за этого. Герцог страдает из-за этого.
Камни в кольцах, сверкнувшие на ее пальцах, напоминали слезы.
– И ты страдаешь из-за этого, я знаю.
– Я никогда не попросил бы только из-за себя одного.
– Я не могу, Дав. Ни у тебя, ни у меня нет права принимать подобное решение. Здесь замешано по крайней мере еще одно лицо, совершенно невинное. Мы дали друг другу торжественный обет оберегать ее любой ценой.
Горничная вернулась с серебряным подносом в руках, поставила его и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Дав налил вино в два бокала. Один бокал он вложил в ее руку.
– Но как еще можно разрешить такую проблему, Мег? Она пристально смотрела на свое отражение в зеркале.
– Итак, секретарь уже стала твоей любовницей?
– Да, а сегодня утром она спросила меня о лорде Эдварде. Мег круто развернулась на своем табурете и взглянула на него снизу вверх.
Дав прислонился к стене возле ее туалетного столика и криво улыбнулся.
– Я, как ты могла бы заметить, влюблен. Пожалуйста, не смейся надо мной, Мег! Я помню твое предсказание. Сильвия все время работала на герцога, разумеется. Я чувствую себя совершеннейшим дураком.
– Любовь умеет всякого человека превратить в дурака, по крайней мере раз в жизни. Как давно она работает на Ившира?
– С тех пор как покинула Францию. А возможно, и до того. Мои собственные шпионы лгут мне с большим энтузиазмом, включая и Таннера Бринка. Похоже, все готовы защитить ее.
– Кроме Ившира! Герцог не задумываясь бросит этого агнца льву, несмотря на то что считает тебя чудовищем.
– Не без причины. Право, Мег, мне действительно очень бы хотелось, чтобы все закончилось.
– Однако мы с тобой переживем. И Сильвия переживет. Но есть другая, которая пережить не сможет.
– Конечно, для меня пожертвовать собой всего лишь милый способ поупражняться в самоуничижении, – заверил Дав. – Но я не готов принести в жертву Сильвию. В данный момент она занята поиском улик, на основании которых меня можно повесить. И если она не сумеет ничего найти, то, полагаю, герцог вполне способен что-нибудь создать. У тебя есть какие-нибудь предложения?
Теперь совершенно не важно, приставил Дав кого-то следить за ней или нет. Он стал ее любовником, раскрыл самые глубины ее души, а потом как ни в чем не бывало признал, что он действительно виновен в гибели лорда Вейна. Вряд ли известие о том, что она направилась прямехонько к герцогу, очень удивит его, хотя, по иронии судьбы, как раз сейчас-то ее визит к герцогу отнюдь не выглядел подозрительным.
Она шагала по улицам, а сердце ее ныло.
Душа ее болела. Если бы не гнев, за который она цеплялась изо всех сил, она вполне могла бы упасть и зарыдать.
Вот и замаячила впереди церковь, которую обычно посещал Ившир. Элегантные колонны уходили ввысь, теряясь в желто-сером тумане, и меж них цвет лондонского общества вытекал на холодную улицу, пряча руки в муфтах, и сразу же, пригнув пудреные головы, нырял по своим каретам. Лошади били копытами, царила изрядная суматоха. Каретные фонари не слишком успешно разгоняли сумрак зимнего полдня перед самой модной церковью Лондона.
Сильвия пристроилась возле одной из колонн и стала наблюдать. Особой святости на лицах прихожан не замечалось. А ведь она сделалась возлюбленной их любимца, героя модных гостиных, и думала, что оказалась в объятиях ангела. А он взял и признался, что на самом деле он – Люцифер, падший ангел, злой гений, который спланировал погибель невинного человека и отправил его на смерть.
Когда Ившир поднялся в свою карету, Сильвия быстро распахнула противоположную дверцу и уселась рядом с ним.
– Боже мой, мадам! – воскликнул герцог. – Что с вами? Можно подумать, вы увидели привидение!
– Просто мне не по себе. Извините, что вот так навязалась вам, хотя, думаю, в сумятице и тумане никто меня не заметил, но мне совершенно необходимо переговорить с вами.
Загремели копыта, звякнула упряжь, и карета тронулась. Ившир взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе.
– Бога ради! Что произошло?
– То, на что вы, полагаю, и надеялись. Дав признался мне. Признался!
Герцог постучал тростью в потолок кареты. Открылось маленькое оконце.
– Езжай прямо, – приказал он кучеру. – Езжай вокруг парка. Куда угодно. Просто езжай.
Лошади перешли на рысь.
– Но ты знала, что он виновен, – пророкотал герцог. – я же показал тебе все улики. Почему ты вдруг усомнилась в них?
– Из-за мошенника по имени Том Хенли, специалиста по подделыванию документов. Я решила, что все улики поддельные. Я убедила себя втом, что Дав невиновен. До сих пор не могу поверить, что я могла свалять такого дурака!
– Ну же, Сильвия! Умоляю, только не плачь!
– Я? Я и не подумаю плакать!
Ившир обнял ее, притянул к себе. Секунду спустя она уже громогласно ревела, уткнувшись носом в кружевной галстук герцога.
– Ну, ну, ну, – приговаривал герцог, а она рыдала так, будто сердце у нее разрывалось. – Ни один мужчина не стоит твоих слез!
Она оторвалась от герцога и попыталась засмеяться.
– Гроша ломаного не стоит моя профессиональная объективность!
– Успокойся! – Он протянул ей носовой платок с вышитой монограммой и герцогской короной Ивширов. —
Я один во всем виноват. Высечь меня мало.
Сильвия, чувствуя себя ужасно несчастной, высморкалась.
– Вы не виноваты, – пролепетала она. – Вы предупреждали меня. Но мы просчитались. Он все понял с самого начала.
– Если план оказался безумным, то промах мой, а не твой. – Голос герцога звучал напряженно, в нем слышалась боль. – сделаю все, что в моих силах, чтобы возместить тебе нанесенный ущерб. Ты можешь рассказать мне, что именно произошло?
Откинувшись на подушки, она рассказала ему все.
«Моим людям устраивали засады, уводили по ложному следу, иногда даже нападали на них, хотя всегда происходящее казалось рядом случайностей».
– Вы говорили, что он умен, – продолжала она. – Предупреждали, чтобы я соблюдала осторожность. Полагаю, вы припоминаете, как рассказывали мне, что всякий раз, когда ваши люди садятся ему на хвост, он ухитряется каким-то образом уйти от слежки? Так вот – когда ваши люди в последний раз следили за нами?
– Вчера вечером, когда вы отправились в Сити. Я получил их отчет, в котором сказано, что вы неожиданно пропали из виду во время драки вокруг перевернутой тележки продавца печеных яблок.
– Скорее всего Дав заплатил и подмастерьям, и торговцу яблоками, чтобы они отвлекли внимание. Пока ваши люди уворачивались от летающих яблок, мы ускользнули в боковой проулок. Я тогда не поняла, что он делает. Слишком уж меня забавляло происшествие. А следовало бы догадаться, что его романтические прогулки под сенью рубашек и нижних юбок имели целью только одно – сбить со следа ваших шпионов.
– И куда же вы пришли в конце концов?
– В книгопечатню. С водяным колесом и дюжиной рабочих. – Она описала местоположение мастерской со всей возможной точностью. – Он владеет печатней, управляет ею, решает, что печатать.
– И он сам привел тебя туда? Хотя уже подозревал, что ты работаешь на меня? Он нарочно оставил ложный след!
– Однако он имел определенную цель. Среди прочих мирских вещей он печатает еще и довольно прихотливую эротику. Забавную, бесстыдную, очаровательную, в высшей степени шаловливую.
– Дьявольщина! – Герцог рассмеялся сухим смешком. – Вполне возможно, что я сам покупал кое-что из его продукции.
– Он любит все красивое, – с горечью сказала Сильвия. – Он никогда не опустится до безвкусицы.
– Сомневаюсь, если только его продукция не содержит богохульств и подстрекательств к мятежу.
– Нет, вовсе нет. У него все утонченно, мило – сплошной восторг.
– Такая деятельность не повредит его репутации, даже если все выйдет наружу. Может, еще и возвысит в глазах общества. Мы живем в либеральный век.
Она глубоко вздохнула.
– Тогда вы не слишком удивитесь, услышав, что он использовал несколько подобного рода гравюр, для того чтобы соблазнить меня?
Герцог принялся терзать рукой свой подбородок.
– Так он соблазнил тебя?
– О да. И я до сих пор в его власти. Он соблазнил меня без малейших угрызений совести, и я влюблена в этого сукина сына. Я ничего не могу с собой поделать.
К ее удивлению, герцог поцеловал ее в лоб нежно, с сожалением и сочувствием. Худое лицо его, обрамленное белизной парика, темный взор говорили о подлинности его теплого чувства, однако между ними по-прежнему оставалась преграда – та же, что разделала их и прежде. «Если бы он любил тебя, то женился бы невзирая ни на что и не стал бы считаться с мнением света». Может, она все-таки никогда прежде по-настоящему не любила или не была любима?
– Почему ты медлила, Сильвия? Почему не бросила задание давным-давно?
– Потому что очень уж мне пришлось по душе жить так, будто графиня Монтеврэ осталась в Вене или Париже.
На лице его появилось озадаченное выражение.
– Жизнь под личиной мальчика, по-моему, врядли можно считать новой страницей в жизни.
– Однако на несколько драгоценных для меня мгновений мне показалось, что все обстоит именно так. Я ошибалась. Похоже, мне так никогда и не удастся убежать от себя самой.
– Хочешь, я убью его прямо сейчас, очень быстро, и мы навсегда покончим с досадным делом? Я могу выдумать какой угодно предлог для вызова. Все воспримут свершившееся как должное.
– Вы пойдете даже на то, чтобы отказаться от ваших мстительных планов?
Ившир вжался в угол кареты, словно боялся сидеть слишком близко к ней.
– Мне следовало поступить так с самого начала. Вместо того я как одержимый носился с идеей отмщения. Боже, как же я ошибался, втягивая тебя в эту историю!
– Если вы вызовете Дава на дуэль, кто победит?
Он покосился на нее так, как если бы она задала совершенно нелепый вопрос.
– Если дуэль будет на шпагах, то, вне всякого сомнения, я.
– Господи! Неужели все мужчины так склонны к хвастовству? Откуда такая уверенность?
Он вытянул вперед правую руку, раздвинул пальцы – красивые сильные пальцы, унизанные со вкусом подобранными перстнями. Некогда его руку она очень хорошо знала.
– Нас с братом обучали специалисты высочайшего класса, профессиональные фехтовальщики из Франции и Италии, самые лучшие в своем деле. Давенби владеет шпагой совсем неплохо, но он обучался у местных учителей фехтования, всякой провинциальной шушеры. Если он выйдет на дуэль со мной, он умрет.
– Так вы всегда считали, что дуэль между вами будет слишком неравной, чтобы считаться честной?
– Не только поэтому. Я хотел, чтобы моя месть была такой же долгой и нескончаемой, как и мучение, которому он подверг моего брата. А теперь мне уже безразлично – слишком дорогую цену пришлось тебе заплатить, месть не стоит того! Скажи одно слово, Сильвия, и я зарежу его.
Она с большим трудом удерживала себя в руках.
– Но меня уверили, что Даву рок сулит влюбиться в добродетельную даму, прежде чем он умрет.
– Рок ему сулит? Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
– Одна цыганка по имени Бесс посмотрела его ладонь. Ни о какой смерти не может быть и речи, прежде чем он не найдет свою настоящую любовь. Так что, ради Бога, не ввязывайтесь в дуэль с ним.
– Может, и мне прикажешь посеребрить кому-нибудь ручку и узнать, не сулит ли и мне рок пасть от его руки подобно брату? Неужели ты полагаешь, что я способен поверить в подобную чепуху?
– Ваша милость, – Сильвия тщательно подбирала слова, – умоляю вас, предайте его в руки правосудия, если сможете, а ваши руки пусть останутся чистыми. Хотя, к несчастью, эшафота судьба ему также не готовит, пока он не отдаст свое сердце даме столь же незапятнанной, как сама Диана.
– Глупые суеверия!
– Как бы то ни было, – продолжала Сильвия, – в будущем он не станет искать ничего, кроме мимолетных связей с падшими женщинами вроде меня, так что ваша тревога напрасна. Я намереваюсь завершить свою миссию. Слишком поздно решать по-другому.
Мгновение герцогсидел молча. Профиль его казался гипсовым.
– Все по моей вине.
– Если слушать цыган, все давным-давно предопределено.
Ившир искоса взглянул на нее.
– Так, значит, судьба его зависит от Дианы-охотницы? Вероятно, цыгане совсем забыли, что виселица есть атрибут Гекаты, ассоциирующейся обычно с подземным царством, но являющейся всего лишь другим аспектом той же самой богини?
– Мне следовало бы попросить их составить его гороскоп. Хотя, поскольку он найденыш, никто не знает его точного дня и часа рождения.
– Черт бы побрал его гороскоп! Роберт Синклер Давенби обречен погибнуть, причем от моей руки. Я ничего не могу поделать, Сильвия. Я горько сожалею о том, что втянул тебя в такое предприятие. Не возвращайся к нему.
– Слишком поздно!
– Если ты вернешься к нему теперь, то я не смогу ни пощадить тебя, ни спасти.
– А я вовсе не хочу, чтобы меня спасали. – Она подняла на него глаза и заставила себя улыбнуться. – То, что он сумел на время вскружить мне голову, не имеет никакого значения. Я не сказала вам, что он также влюблен в меня или думает, что влюблен.
– Мне невыносимо думать об этом.
– Так не думайте. Потому как я верю в слова Бесс. Я вовсе не подвергаюсь никакой опасности, ваша милость, а вот вы, если вздумаете драться с ним, опасности, может, и подвергнетесь.
Герцог вновь постучал тростью в крышу кареты. Лошади пошли шагом.
– Но не в том случае, если моя шпага получит новое имя и станет зваться Дианой, – заявил Ившир.
Дав поджидал ее в кабинете, рассеянно раскладывая писчие перья по столу. Его темные волосы взлохматились, как если бы он только что проскакал галопом миль двадцать. Едва войдя, Сильвия отбросила в сторону свою шляпу.
– Ты куда-то ходила, – заметил он.
– В церковь.
– Полагаю, ты молилась за мою порочную душу и наше общее спасение?
– Вовсе нет. Я разговаривала с герцогом Ивширом.
– Ах да, наш могущественнейший герцог, само воплощение рыцарственности и чести. Вряд ли ты мне поверишь, но он мне нравится, несмотря на непримиримую ненависть, которую питает ко мне.
Дрожь пробежала по ее спине, и ей пришлось опуститься в кресло возле камина. Она протянула ладони к огню. Пальцы ее дрожали.
– В таком случае будет только справедливо предупредить вас, что его милость собирается посвятить свою шпагу Гекате, дабы тем успешнее пронзить вас ею.
– Я боялся, что так будет. Ведь дуэль – такой благородный способ избавлять мир от своих врагов. Вот если бы я сказал тебе, что убил лорда Вейна на дуэли, тебе стало бы легче?
Все внутри у нее так и упало.
– Вы сражались с ним на дуэли?
– Нет. К несчастью для утонченной щепетильности всех заинтересованных лиц, дуэли не было. Хотя то, что послужило причиной нашего раздора, безусловно относилось к делу чести.
– Как я могу поверить вам?!
– Если я не объясню тебе всего, то никак не можешь, разумеется. – Голос его вибрировал от напряжения. – Но как ни прискорбно, я не могу объяснить решительно ничего.
– Но почему?
– Во-первых, потому, что истина является чужой тайной и я не имею права ее раскрывать. Во-вторых, раскрыть тайну, если это вообще возможно, надлежит прежде всего герцогу, а он вряд ли захочет.
– После того что вы сделали с его братом, ваше присутствие невыносимо для него.
Дав повернулся и подошел к окну. Новое стекло, вставленное вместо разбитого, оказалось чуть зеленее, чем остальные.
– Весьма затруднительное положение, верно? Особенно для тебя, учитывая, что ты работаешь теперь на нас обоих.
– Да нет. Его милость твердо вознамерился освободить мир – и меня заодно – от тяжкой обузы в самое ближайшее время. Он уверен, что если вы будете драться на шпагах, то он убьет вас.
Он бросил на нее взгляд.
– Более чем вероятно. Хотя я вполне могу положиться на свою доблесть, имея дело с чернью, но герцог обучался искусству владения клинком у значительно лучших мастеров, чем я.
Старательно избегая его взгляда, она изучала нарисованных по обе стороны камина лошадей.
– Герцог, как и его брат, учился у французских и итальянских фехтовальщиков.
– В таком случае он меня просто зарежет как скотину.
– Вы поэтому не стали решать вашу ссору с лордом Вейном, в чем бы ни заключалась ее суть, посредством дуэли? Он слишком легко мог убить вас?
– Эдвард слыл прославленным фехтовальщиком, но на кону тогда стояли вещи поважнее, чем его смерть. Она прикрыла глаза, чувствуя себя ужасно усталой.
– Просто чудовищно.
– Я сделал то, что мне казалось жизненно необходимым в то время, – заметил Дав.
Боль в ее груди нарастала, и вдруг безумное отчаяние охватило ее. Она встала с кресла. В свете, лившемся из окна, Дав казался бронзовым. Только вчера! У нее все пело в крови. Только еще вчера! Дав улыбнулся так, как улыбнулся бы ангелу смерти.
– Хотя теперь цена моего поступка слишком велика, ведь возлюбленная думала о нем хорошо. А ты стоишь передо мной как исполненный мести серафим, обливая меня презрением и обвинениями.
– Какое это может иметь значение?
– Я влюбился в тебя. А ты считаешь меня подлецом.
– Не может быть, чтоб вы влюбились в меня!
– Я влюблен в вас и говорю правду. Я любил вас и вчера, в конторе мистера Фенимора, и в моей постели сегодня утром. Я говорю правду целиком и полностью. А между тем желание и сомнение, страх и разочарование ведут яростный бой в вашем сердце. И я не могу повлиять на исход битвы. С моей стороны довольно смешно попросить вас просто поверить мне. Так что, если хотите, можете уходить, но знайте, что вы унесете с собой большую часть моей души.
Сильвия схватилась за ручку кресла, чтобы устоять на ногах.
– Я не могу вам поверить.
– Так вы собираетесь уйти?
– Ну как я могу уйти? Я пообещала герцогу, что буду искать улики, с помощью которых он мог бы добиться, чтобы вас повесили.
Губы его скривились.
– Ты будешь продолжать искать? Ведь ты посылала ему донесения все время, с самого первого дня. И наврала с три короба о своем прошлом.
Усталость одолевала ее, но она подошла к столу и принялась очинять перо.
– Да, – подтвердила она. – Берта относит мои донесения. Один из ливрейных лакеев Ившира встречается с ней на Шепардс-маркет.
– Пустая трата времени и сил. Я много чего делаю, но я не делаю ничего такого, за что меня можно повесить.
– Возможно, и есть, – предположила она. – И мне в качестве вашего секретаря не слишком трудно будет выяснить все, что надо.
К ее неимоверному изумлению, он рассмеялся.
– В таком случае, Джордж, займись-ка проклятущими квитанциями. Мне нужно выйти в город.
Полчаса спустя она мельком увидела его сквозь открытую дверь кабинета. Одетый с безупречным вкусом, в белом парике, шелковых чулках, туфлях с пряжками, голубовато-сером камзоле и при элегантной шпаге, подаренной Мег, сверкающей у бедра, он вышел на улицы Лондона разбивать сердца и сеять панику повсюду, где бы ни появился.
Облако душистой пудры опустилось на обнаженные плечи. Дав ждал, стоя в дверях. Мег казалась ему теперь слишком уж хрупкой – прекрасная Снежная королева, блистающая в оправе своего очаровательного будуара как бриллиант. Горничная подняла голову, зарделась, увидев его, и присела в реверансе.
Мег открыла глаза, увидела его в зеркале, поймала его отраженный взгляд.
– Ступай, – приказала она горничной. – подать вина.
Как только горничная вышла, Мег повернулась и протянула ему руки.
– Мой дорогой! Что случилось?
Он подошел и склонился над ее пальцами, а потом легко поцеловал в губы, теплые и ароматные, как роза после дождя. Прохладные, прекрасные, бесстрастные. Губы друга.
– Я пришел просить вашего позволения, мадам, рассказать Ивширу истину о его брате.
Краска медленно стала заливать ее лицо, что стало заметно даже под пудрой.
– Истина является не вашей тайной, и у вас нет права ее оглашать.
– Сильвия страдает из-за этого. Герцог страдает из-за этого.
Камни в кольцах, сверкнувшие на ее пальцах, напоминали слезы.
– И ты страдаешь из-за этого, я знаю.
– Я никогда не попросил бы только из-за себя одного.
– Я не могу, Дав. Ни у тебя, ни у меня нет права принимать подобное решение. Здесь замешано по крайней мере еще одно лицо, совершенно невинное. Мы дали друг другу торжественный обет оберегать ее любой ценой.
Горничная вернулась с серебряным подносом в руках, поставила его и вышла, плотно прикрыв за собой дверь.
Дав налил вино в два бокала. Один бокал он вложил в ее руку.
– Но как еще можно разрешить такую проблему, Мег? Она пристально смотрела на свое отражение в зеркале.
– Итак, секретарь уже стала твоей любовницей?
– Да, а сегодня утром она спросила меня о лорде Эдварде. Мег круто развернулась на своем табурете и взглянула на него снизу вверх.
Дав прислонился к стене возле ее туалетного столика и криво улыбнулся.
– Я, как ты могла бы заметить, влюблен. Пожалуйста, не смейся надо мной, Мег! Я помню твое предсказание. Сильвия все время работала на герцога, разумеется. Я чувствую себя совершеннейшим дураком.
– Любовь умеет всякого человека превратить в дурака, по крайней мере раз в жизни. Как давно она работает на Ившира?
– С тех пор как покинула Францию. А возможно, и до того. Мои собственные шпионы лгут мне с большим энтузиазмом, включая и Таннера Бринка. Похоже, все готовы защитить ее.
– Кроме Ившира! Герцог не задумываясь бросит этого агнца льву, несмотря на то что считает тебя чудовищем.
– Не без причины. Право, Мег, мне действительно очень бы хотелось, чтобы все закончилось.
– Однако мы с тобой переживем. И Сильвия переживет. Но есть другая, которая пережить не сможет.
– Конечно, для меня пожертвовать собой всего лишь милый способ поупражняться в самоуничижении, – заверил Дав. – Но я не готов принести в жертву Сильвию. В данный момент она занята поиском улик, на основании которых меня можно повесить. И если она не сумеет ничего найти, то, полагаю, герцог вполне способен что-нибудь создать. У тебя есть какие-нибудь предложения?