Росс Джулия. Грешный любовник

   Глаза ее вновь обратились к дому, к сельскому обиталищу леди Грэнхем.
   – Так чей изощренно-хитрый ум стоит за таким великолепием?
   – Изощренно-хитрый? Всего-навсего прием, а не интрига в духе Макиавелли.
   – Прием, но в масках, – заметила Сильвия, – что дает достаточный простор для интриг.
   – Маскарад устраивается не для интриг. Он устраивается для греха, что не всегда одно и то же.
   Они поднялись на застланную коврами террасу, на которой уже собралось полно гостей. Возвышаясь над толпой, чугунные нимфы и сатиры устремляли свои холодные металлические глаза к луне. И словно пародируя звездное небо, огнем горели мириады маленьких отверстий в их одеяниях, в их воздетых к небу руках, среди прядей их волос. Воздух на террасе поддерживался все время теплым.
   – Здесь просто лето какое-то.-Леди Грэнхем что, имеет власть и над временами года? – заметила Сильвия.
   – Тепло дарят олимпийские боги. – По его голосу чувствовалось, что он искренне забавляется. – Попробуй-ка тронь нимфу!
   Сильвия приложила ладонь к статуе и подняла глаза на залитое лунным сиянием небо. Тонкий дымок вился над головой каждой статуи, расплываясь в ночном небе.
   – Угольные жаровни? – догадалась она. – Ловко придумано!
   – Кроме того, сиденья устроены над трубами, через которые избыточный жар отводится из оранжереи. А в совершенно очаровательном средневековом стиле целая бычья туша жарится на вертеле вон там. Никто не замерзнет.
   Он облокотился на парапет и посмотрел вниз, где сновали толпы гостей. Сильвия встала рядом. Еще чуть-чуть, и она бы коснулась его. Кровь быстрее побежала у нее в жилах. На губах ее заиграла мрачная улыбка. Ни одна женщина, стоя рядом с таким мужчиной, не сможет почувствовать холода.
   – Большая часть английской аристократии присутствует здесь, пряча свои порочные мысли под гарантирующими безопасность масками, – проговорил Дав. – По дорогим плащам с меховой оторочкой можно узнать русского посла и его друзей. Какты думаешь, поразит их воображение наш скромный английский ледовый дворец?
   На лужайке перед нижней террасой стоял миниатюрный замок из пиленого льда. Свет сверкал в его ледовых башенках. Полевая кухня, расположенная на достаточном расстоянии от замка, чтобы огонь ее не угрожал ледяным стенам, явно изобиловала яствами и напитками. Немного подальше, с другой стороны, темнели стоящие стеной стриженые тисы лабиринта. Дорожку, ведущую к входу, украшали фонарики.
   – А внутри ледового дворца что, накрыты столы и при готовлены стулья? – спросила она.
   – Так же как и великое множество устланных мехами альковов, которые сулят довольно уединения и наводят на греховные мысли.
   Сильвия засмеялась.
   – Полагаю, что когда замаскированная дама исчезает в таком меховом гнездышке с замаскированным джентльменом, который хоть и сохраняет инкогнито, но явно не является ее мужем, то...
   – И стены их гнездышка полупрозрачны...
   – ...то это обыкновенно считается одновременно и греховным, и неприличным. Думаю, кое-кто наделен умом, поистине достойным Макиавелли.
   Дав обернулся к ней и улыбнулся.
   – Если и наделен, то единственно, с чем недюжинный ум не справился, так с лабиринтом. Хотя он и весьма уединенное место, но отопить его, надо думать, вообще невозможно. Сомневаюсь, что Афродите, стоящей в центре лабиринта, удастся сегодня стать свидетельницей многих грехов.
   – Но лорд Хартшем – наш хозяин, и на нем вся ответственность за нынешний праздник? Что бы он стал делать, если б вдруг начался снегопад?
   – Но снегопада нет, – ответил он. – Снегопад не посмел бы начаться.
   – Но если б он вдруг осмелился, нам бы всем пришлось укрыться в маленьких, устланных мехом гнездышках внутри ледового дворца?
   – Если б снег все же пошел, – ответил он сухо, – мы все могли бы укрыться внутри дома. Пойдем же, Джордж. Выпьем вина.
   И он, в развевающемся пунцовом домино, легко сбежал по ступеням вниз, на следующую террасу. Сильвия последовала за ним. Лакей немедленно всучил ей стакан горячего вина. Благодарно вдыхая пряный медовый напиток, Сильвия обхватила холодными ладонями горячий стакан.
   Сам воздух здесь, напоенный ароматом и теплом, пьянил. Толпы гостей, проходящих мимо, смеялись и веселились, но теперь, когда Дав отошел от нее, кровь в ее жилах словно заледенела. Он пришел сюда ради Мег, а разлучила их она.
   Дав отвесил ей небольшой поклон, прежде чем ретироваться.
   – Итак, у тебя есть вино, еда, музыка и женское общество в избытке, друг мой. Развлекайся сам. Так как теперь я должен покинуть тебя. Веселись же!
   – Вы отправляетесь искать себе женщину?
   – Ситуация определенно располагает к общению с женщиной. Взгляни на их веера из шелка и слоновой кости, которые выплясывают в дамских ручках, так ловко изъясняясь на своем языке желаний и флирта!
   – Я презираю их ужимки, – скривилась она.
   – Право, сэр! Вы сознаетесь в позорной зависти?
   – В зависти?
   – К способности дам объясняться без слов.
   Он сделал шаг, и толпа мгновенно поглотила его. Сильвия удалилась в темный уголок. Неужели она действительно завидовала? Она чувствовала себя потерянной, словно заблудилась меж двух миров; она единственный гость на празднике, который не флиртовал и не заигрывал. В то время как Дав сейчас найдет себе партнершу на всю ночь.
   Подхватив полы домино, она сбежала с террасы и направилась к лабиринту. Пройдя по освещенной фонариками дорожке, вошла под тисовую арку входа и потерялась в темных переходах.
   Она подняла глаза к небу и, не выдержав, засмеялась над собой. Боже! Она вовсе не завидовала, о нет! Она просто умирала от ревности.
   Мег улыбнулась и протянула ему руку для поцелуя. Дав коснулся губами ее пальцев, а потом щеки.
   – Вы довольны, мадам?
   – Моим праздником? Вы очень изобретательны. И о празднике будут говорить в Лондоне долгие годы. А вы, вы довольны, Дав?
   – Как я могу считать себя довольным, когда я потерял вас, Мег?
   – Дорогой мой, не будьте таким галантным! Удерживая ее руку в своей, он сел рядом с ней.
   – Мег, любимая, в чем дело?
   – Ты думаешь, мне так легко оставить тебя? – Она улыбалась весело, храбро. – Ты думаешь, мальчик вроде Хартшема способен на что-то еще, кроме как слегка развлечь меня?
   – Он моложе меня на десять лет, – заметил Дав. – Полагаю, его пылкость неиссякаема.
   Она рассмеялась.
   – Настолько неиссякаема, что даже скучно.
   – Ты обучишь его. Ты же обучила меня.
   – Нет. Ты единственный в своем роде. – Мег поднесла его руку к своим губам и поцеловала его ладонь, прежде чем выпустить ее. – Вот почему я оставляю тебя. Не прерывай меня! Не только потому, что я никогда не смогу держаться в обществе так, будто того, что произошло возле твоего дома, никогда не происходило, но и потому, что ты недостаточно любишь меня.
   Он не отводил взгляда от ее пальцев.
   – Полагаю, пытаться разубедить тебя – все равно что бросать слова на ветер?
   – Я не настолько глупа, чтобы выйти замуж, Дав, или же начать раздавать обещания, которые я не в силах выполнить.
   – Потому что только в качестве вдовы твоя свобода и твое состояние принадлежат тебе. Она отняла руку.
   – Я собираюсь и далее пребывать в подобном качестве. Так что лучше кончить наши отношения сейчас. Расстаться друзьями.
   – Но ведь появлялся в твоей жизни один человек, который был достоин твоего сердца. Или я ошибаюсь, Мег?
   – Возможно, но очень давно. После того что произошло с моей дочерью, роман с ним стал невозможен.
   Дав перебирал кружева, оторачивающие ее рукав возле локтя.
   – А я думал, ты покинула меня из-за невзрачной француженки, которая пробралась в мой дом.
   – Боже, сэр! Из-за того глупого ребенка? Нет, мне пришлось закончить нашу связь из-за Джорджа Уайта. Его пальцы едва не разорвали кружево.
   – Из-за Джорджа?!
   – Ты забыл: я ведь сама привязывала ее кстолбикам твоей кровати. Иначе я бы, конечно, никогда не догадалась.
   – И ты не проронила ни слова? Как нехорошо с твоей стороны!
   – Я не нарушу ее тайны. Но будь осторожен, Дав. – Мег встала и криво улыбнулась. – Я не знаю, что за игру ведет эта женщина, но я абсолютно уверена в одном: она не знает, что такое любить.
   Дав провожал взглядом Мег, уходившую прочь, – прекрасную, роскошную Мег, красивую, умную. Вряд ли она когда-нибудь по-настоящему любила его. Он тоже не испытывал к ней настоящего чувства, разве что как друг и из благодарности. Однако она по-прежнему нравилась ему, и он сильно скучал по тем временам, когда она делила с ним постель. Ощутив небольшой прилив ярости, он отправился на поиски своего таинственного нового секретаря.
   Лабиринт окутывала тьма. Темнота и холод царили в нем. Снег убрали с дорожек, и в каждом тупике установили жаровни. Летом лабиринт служил самым идиллическим местом для парочек. Сейчас он стоял одинокий.
   Укутавшись как следует в свое домино, Сильвия села на кованую скамейку в центре лабиринта и стала прислушиваться к звуку шагов, то приближавшихся, то удалявшихся, по мере того как случайно забредший сюда одинокий гость следовал поворотам его заиндевевших дорожек. Сердце ее стучало в такт шагам, словно оно знало, что ее судьба приближается к ней. Наконец фигура в маске вышла на маленькую площадку, где сидела Сильвия. Фигура неловко привалилась к статуе Афродиты.
   На празднике сегодня собралось немало пунцовых домино. Да и, казалось бы, как можно его распознать, в плаще с капюшоном и черной полумаске! Однако Сильвия сразу узнала Дава по его росту, по запаху, по очертанию его рта. Его прекрасного рта!
   Все остальное терялось в темноте, так же как и она сама, надежно скрытая во мраке. Она медлила заговорить с ним, не уверенная, что он вообще видит ее.
   Он повернулся и отступил, словно испугавшись при виде ее, отвесив вежливый поклон. Неужели он напился? И если выпитое сделало его беспечным, уязвимым, может, ей стоит воспользоваться ситуацией? Если он пьян, она просто не имеет права не воспользоваться! Однако она продолжала сидеть тихо, предоставив все судьбе.
   – Ах, мадам, – заговорил Дав. – Что делать человеку, когда любовница бросает его?
   Господи, неужели он принял ее за женщину? Сильвия все также хранила молчание, а соображения стремительно проносились в ее голове.
   Лунный свет, может, и высвечивает слегка ее белую полумаску, как освещал сегодня сотню других, но мужской парик ее надежно скрыт капюшоном домино. Ничто не позволит ему догадаться – пьяному-то! – что он, как дурак, распинается сейчас перед своим секретарем. Он думает, что она женщина!
   Она поглубже забилась в тень и заговорила нежным, соблазнительным голосом, а сердце ее отчаянно колотилось, потому что она ужасно рисковала.
   – Не знаю, сэр, – проговорила она. – Может, человеку следует поискать себе другую любовницу?
   – Какой бессердечный совет, мадам! – ответил он. – Так я должен буду целовать незнакомую женщину?
   Сильвия поднялась, крепко придерживая ткань, скрывавшую мужское платье и предательский парик. Она превратилась всего лишь в дух, заблудившийся в холодной тьме. Если держаться спиной к луне, то тень капюшона, наверное, полностью скроет черты ее лица.
   – Разве одаривать поцелуями незнакомок не является целью всякого маскарада? – спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал тихо, глухо, нереально.
   Он протянул к ней руку. Кончики его пальцев коснулись ее подбородка.
   – Вы добры, мадам.
   – Вы много выпили, сэр?
   – Прискорбно много. – Тон его наполнился раскаянием. – И я промерз до костей. Не согреете ли вы меня?
   – А что, если и я тоже существо оледеневшее? Лунный свет, который делал еще темнее тени, в которых она скрывала свое лицо, ярко освещал его полузакрытое маской лицо. Он все еще цеплялся за каменные одеяния Афродиты, как если бы боялся упасть без опоры, но другой рукой приподнял ее подбородок.
   – Но тем не менее вы поцелуете меня?
   Ее сердце билось как пойманная птица. Неужели что-то внутри ее затосковало по теплу, по возможности быть женщиной? И как можно потом бросить его, сгорающего от страсти к женщине, которая перестанет существовать утром? Она приросла к месту от ужаса перед важностью нахлынувшего желания, продолжавшего жечь ее: рискнуть всем и узнать то, что можно, от его тела.
   – Вам следует вернуться к остальным гостям, – посоветовала она.
   – Нет. – И ласковыми губами он коснулся краешка ее рта. – Мне следует поцеловать вас.
   Теплые упругие губы. Мысль о прикосновении их словно наэлектризовала ее! Она стояла, ошеломленная, чувствуя, что саму душу ее охватила дрожь.
   – Отчего бы вам не выбрать другую из мириад присутствующих здесь инкогнито замаскированных дам?
   – Я выбираю вас. – Дыхание его обжигало, голос его шептал. Его пальцы отпустили ее подбородок и принялись легонько поглаживать ладонь. – Если только вы не скажете «нет», то, думаю, я просто должен поцеловать вас.
   Ей стало страшно: что, если он догадается и раскроет ее обман!
   – Ваши губы дрожат, мадам. Я бессилен перед красотой вашей верхней губки и очаровательно капризной припухлости нижней. Полагаю, на вкус ваши губы будут как мед.
   – Нет, – возразила она. – На вкус они будут как подогретое вино.
   Сильвия сжала в своих пальцах его другую руку, закрыла глаза и позволила поцелую случиться. Губы их соприкоснулись. Она ощутила несказанную сладость.
   Его губы дарили блаженство.
   Блаженство!
   Но ее потрясли яркость, изысканность, чувственность поцелуя, а потом ощущения полностью захватили ее, вспыхнув огнем в крови. Забыв о самоконтроле, позволив желанию устремиться навстречу, она ответила на его поцелуй. Чувства ее трепетали, жар тек сквозь ее теле, скапливаясь внизу живота. Ладонь ее прижималась к его ладони. Губы прижимались к открытым губам. Язык касался языка.
   Желание объяло ее. Прижатая к его сильному телу, Сильвия отвечала ему поцелуем, желая большего.
   Ей хотелось, чтобы он трогал ее, чтобы его прекрасные мужественные руки ощутили ее мягкость, ее слабость.
   Испепеляющее пламя волной исходило из его губ.
   Свободной рукой он по-прежнему держался за статую. Ее руки торжествующе обнимали его мускулистую спину. Кровь ее воспламенилась. Рука ее скользнула меж их тел и сжала восхитительную крепость его плоти.
   Прежде чем стало слишком поздно, она принудила себя отстраниться, так что теперь он прижимался только к статуе. Кровь бежала по жилам жарко и сладостно. Во рту ее оставался вкус меда. Губы горели. Тело изнывало от страсти и от пустоты внезапной потери.
   Повалиться на кованую скамью, увлекая его за собой! Вниз, на холодные камни, и купаться в его огне! Вниз. Вниз, пока ненасытное томление не перегорит и не будет осуществлено! Боже, да что же, черт возьми, с ней происходит такое? Она хотела. Хотела, хотела...
   Изумительная яростность ее желания почти болезненно вздрагивала в ней.
   Судорожно запахнув домино, она со всех ног рванула к выходу из лабиринта и оглянуться решилась, только оказавшись под прикрытием его темных тисов. Прежде она всегда просчитывала каждый шаг и всегда очень гордилась своим утонченным и взвешенным самообладанием.
   До нынешнего момента!
   – Не уходи, – крикнул он. – Дьявол все побери, мадам, не покидайте меня никогда!
   – Вы пьяны, сэр! – крикнула она в ответ. – Вы раздаете свои дары случайным дамам.
   Будь он проклят! Будь он проклят!
   Светоносная неистовость его чувств могла с тем же успехом пролиться на любую случайно встреченную незнакомку, могла быть отдана так же легко любой даме в белой маске? Ее пробрала дрожь.
   Наконец-то она встретила мужчину себе под стать.
   При обстоятельствах, наихудших из всех возможных, заключающихся в том, что она торжественно взяла на себя обязательство уничтожить его, обманом проникла в его дом, чтобы шпионить за ним, и теперь уже слишком поздно начинать все сначала, она встретила мужчину себе под стать!
   – Ей-богу, мадам! – Он опустился на корточки у подножия статуи и смотрел в небо. – Выходите за меня замуж, а?
   – Женитесь-ка лучше на Афродите, – ответила Сильвия, которую душили слезы. – Чугун не холоднее, чем мое сердце.
   Едва различая дорожку под ногами, она брела вперед, прочь из лабиринта, а он остался там со своими поцелуями и ласками, которые так неразборчиво дарил, оставшись со своей невостребованной искусностью не у дел.
   Тупик за тупиком заставлял ее возвращаться, но наконец она выбралась на дорожку, ведущую к террасам. На площадке перед ледяным замком гости двигались и кружились под новую музыку.
   Сбросив маски и домино, гости танцевали.
   Сильвия тоже сняла маску и домино, чтобы не выделяться в толпе. И, снова став молодым человеком, безжалостным и непобедимым орудием герцога, она тут же столкнулась нос к носу с леди Грэнхем, дамой, которой Роберт Синклер Давенби некогда отдал свое сердце.

Глава 5

   Мег прогуливалась в обществе какого-то джентльмена, темноволосого, довольно интересной наружности и ужасно юного. Джентльмен одарил Сильвию сердитым взглядом, затем поцеловал Мег пальцы и исчез. Мег улыбнулась ей поверх своего веера с искренней, хотя и не лишенной оттенка сожаления, радостью.
   – Итак, мы встретились снова, мистер Уайт, – отозвалась Мег, – и на сей раз при несколько более счастливых обстоятельствах.
   Сильвия отвесила ей поклон.
   – К вашим услугам, мадам.
   – Вы меня прощаете?
   – Мне нечего прощать вам, мадам, – галантно ответила Сильвия. – Вина целиком и полностью на мне.
   Мег продела руку в подставленный локоть Сильвии..
   – Нет, виновата я, потому-то я и отослала лорда Хартшема. Я хотела переговорить с вами наедине. Давайте пройдемся, сэр. Расскажите же, как вам понравился новый хозяин?
   Сильвия едва не споткнулась. Ее собственные губы все еще горели от его поцелуев. Он, по всей вероятности, провел ночь в гостеприимной постели леди Шарлотты. Но Мег Грэнхем все еще неравнодушна к нему!
   – Право, не знаю, что и сказать, мадам. Веер Мег затрепетал и закрылся.
   – Вы думаете, он все еще любит меня?
   – Я всего лишь его секретарь, леди Грэнхем.
   – Не любит. – Юбки Мег шуршали при каждом шаге. – Ему нравится думать, что любит, но я никогда не была любовью всей его жизни.
   – Мадам, мне трудно поверить.
   – Вы сомневаетесь в моих словах, потому что вы мужчина. Женщина все поняла бы гораздо лучше, сэр. В жизни бывает только одна великая любовь. Может, он и смог бы стать моей любовью. Но я – никогда.
   Сильвия изо всех сил пыталась скрыть, в какой ужас ее приводит разговор с Мег.
   – Мадам, я совершенно уверен, что он по-прежнему желает вас.
   Веер открылся вновь, упав водопадом шелка и кружев.
   – О да. Но ничто не вызывает большей жалости, чем женщина, сохнущая по мужчине, который не отвечает ей столь же глубоким чувством. Умоляю вас, сэр, не растрачивайте вашу юность понапрасну.
   Мег выпустила руку Сильвии и грациозно опустилась на скамью.
   – Я на десять лет старше, чем он, мистер Уайт. У меня пятнадцатилетняя дочь и девятилетний сын. Софи сейчас с моей сестрой в Брюсселе. Огастес со своим гувернером уехал на месяц в Оксфорд. Я не могу предложить мистеру Давенби никакого будущего.
   – Но вы прекрасны, – провозгласила Сильвия. – Вы красавица.
   – Когда я смотрюсь в зеркало, я почти вижу лицо той старой дамы, в которую когда-то превращусь. Если бы я действительно могла стать его великой любовью, разница в возрасте не имела бы значения. Мужчину же, который мог бы отдать мне свое сердце целиком, я упустила много лет назад. Если любовь действительно предмет моих желаний, то я слишком долго тянула. – Она вздохнула. – Кроме того, любовь требует безоговорочной капитуляции. А я никогда не могла пойти на такой риск.
   – Так что вы сохранили власть за собой? Мег засмеялась.
   – Власть над Давом? Вы шутите, сэр? Ни одна женщина никогда не сможет держать его в своей власти. Я просто удалилась с достоинством, прежде чем он сам отпустил бы меня.
   – Так боритесь за него, – дала совет Сильвия. – Боже мой, мадам. Если вы хотите его, то боритесь за него.
   – Вы говорите так, потому что вы молоды, сэр. Молодые люди полагают, что страсть – то, ради чего стоит умереть, и что она навсегда. Они ошибаются. Только любовь – навсегда. Вы когда-нибудь любили, мистер Уайт?
   – Нет, миледи. Никогда.
   – Тогда вы не понимаете, о чем я говорю. У нас, дам, не так-то много времени. В распоряжении мужчины вся его жизнь. Как несправедливо, правда?..
   Последние слова ее заглушили громкие рукоплескания и выкрики. Музыка прекратилась. Все разговоры смолкли. Воцарившуюся тишину нарушили громкое фырканье и безумный трезвон бубенцов. Мег встала и оперлась о парапет рядом с Сильвией.
   – А! – воскликнула она. – Сани!
   Оставляя черные следы на снегу, целая кавалькада выехала из-за террасы. Шесть пар русских саней, запряженных тройкой. Огромные дуги увешаны множеством отчаянно звенящих бубенцов. Возле каждой упряжки ехали верхами по два конюха, державшие под уздцы лошадей, которые шарахались и рвались. Пар шел от лошадиных ноздрей и блестящих спин.
   – Боже! – Сильвия. – Такие лошади вообще-то приучены ходить в упряжке?
   – Полагаю, что да, мистер Уайт, – прошептал Дав ей в ухо. Она развернулась и уставилась на него. Без маски и домино, аккуратный и ничуть не помятый, в своем серебряном парике и шелковом камзоле, он улыбался ей улыбкой волокиты. – Но, может, приучили их не далее как вчера? И, увы, отнюдь не к тройке.
   Прихватив легонько за локоть своего секретаря, Дав увлек ее в сторону, подальше от давки. Ее глаза синели, яркие, как васильки под летним небом, но в складке губ появилось что-то едва ли не насмешливое, что-то колючее и неприступное. Поверить трудно, что он только что целовал ее пухлый рот! Более того – она отвечала на его поцелуй с жаром, ласкала его бесстыдно, открыто, дрожа от желания.
   Он едва сумел тогда совладать с собой. Ладонь его руки, которой он цеплялся за холодную статую, осталась вся в царапинах и ссадинах, так трудно ему удавалось подавить желание коснуться ее. И, однако, она покинула его, разгоряченного, изнывающего от желания, ради того, чтобы сохранить свою тайну, а Афродита смеялась, и луна бесстрастно взирала на него с небес.
   Выпустив ее руку, он облокотился о парапет. Она встала рядом с ним, в точно такой же позе, как и он, скрестив ноги в туфлях с пряжками.
   Чего-чего, а мужества ей не занимать.
   Желание до сих пор настоятельно, дикарски томило его. Ему хотелось сорвать с нее парик и мужское платье и уволочь в какой-нибудь альков в ледяном замке, устланный теплыми мехами.
   Но не сейчас еще! Не прежде, чем он узнает, почему она пошла на такой ужасный риск в лабиринте. Не прежде, чем он узнает, кто она на самом деле такая.
   Толпа принялась кричать:
   – Гонки! Гонки!
   Группа мужчин приблизилась к Мег. Лакей протрубил сигнал. Все лица обратились к ним. Смеясь и болтая, гости собрались кружком вокруг хозяйки. Русский посол сунул ей в руки медную вазу. Мег запустила в вазу руку и вытянула клочок бумаги, за ним другой.
   – Что они делают? – спросила «Джордж».
   Дав засмеялся. У него голова шла кругом от одолевавших его чувственных мыслей. Вдали, в полях, всадник с факелом один за другим стал зажигать похожие издали на свечки огни.
   – Будут гонки, заезд саней, – объяснил Дав. – Участники должны преодолеть несколько миль по полям. Маршрут отмечен зажженными кострами. Леди Грэнхем вынимает записочки с именами джентльменов, которые имели глупость заявить о своем участии в заезде.
   – При такой яркой луне все гости прямо отсюда смогут насладиться зрелищем увечий, которые получат участники. А помимо сломанной шеи предполагаются еще какие-нибудь призы?
   – Победитель может забрать себе свою упряжку.
   – Какая жалость, что лошадям предлагаемая затея явно не по вкусу!
   – Лошади не любят снега. И крика. И костров.
   – И фейерверков, – заметила, она.
   Обезумевшие от грохота и шипения, запряженные в сани лошади забились. Один из конюхов вылетел из седла, когда его упряжка запуталась в постромках. Избавившаяся от всадника лошадь умчалась прочь. Не прошлой секунды, как злосчастная упряжка превратилась в водоворот бьющих копыт, расщепленного дерева и раздавленных бубенцов. Второй конюх перерезал постромки, чтобы освободить лошадей, и увел их с поля.
   – Только пять имен, мадам, – крикнул Дав, обращаясь к Мег. – Не шесть.
   Мег засмеялась.
   – Пять так пять, сэр.
   В оставшихся упряжках лошади исходили паром и шарахались так, словно ждали Апокалипсиса. Сильвия нарочно не смотрела на него, на его сияющий белизной парик и твердый подбородок. Ее обуревали ужасные подозрения, что затевается какая-то шутка, непосредственно касающаяся ее.
   Она помнила поцелуй этого человека, потрясший ее до глубины души. Каждый нерв ее звенел как струна, будто никогда раньше никто не целовал ее. Вся кровь ее тосковала по нему, словно она и не знала мужского тела. Ившир был прав, когда настоял, чтобы она переоделась юношей. С ним она не осмелилась бы тягаться в ином обличье.
   Мег хлопнула в ладоши и принялась читать имена, написанные на клочках бумаги, которые она вытягивала из вазы. После очередного имени публика разражалась аплодисментами.
   – Мистер Джордж Финбэнк Луишем. – Громкие крики приветствовали джентльмена, который, едва держась на ногах, опустошил еще один стакан вина и принялся кричать вместе со всеми. – Лорд Хартшем...