– Она хочет любви, и она хочет свободы, – оповестил всех он. – Ну, девочка моя, что скажешь?
   – А вы уверены, что мистер Давенби выживет?
   – Уверен так же, как то, что ты – моя судьба, – ответил Таннер Бринк.
   Берта скорчила кислую мину.
   – Ну, если так предсказано звездами, так зачем вы спрашиваете меня?
   – А чтоб ты могла сказать «да». Судьба-то наша, конечно, предрешена, а все равно важно, скажем мы ей «да» или «нет».
   – Ну, тогда «да», – ответила Берта.
   – О чем это вы, мистер Бринк, сговариваетесь с молодой особой? – спросил Ившир.
   Таннер Бринк стянул с головы свой картуз и начал чесаться.
   – Ежели Дав помрет, то я сам приведу ее прямо к виселице. Но он не помрет. А покамест Берта Дюбуа только что согласилась стать моей женой.
   Сильвия даже села. Мег протянула к ней руку, взглянула в глаза. И вдруг обе женщины стали смеяться.
   – Не понимаю, как можно смеяться, когда мужчина, которого вы обе любите, лежит наверху с дырой в груди, – заметила Берта.
   Мег выпустила руку Сильвии и вытерла глаза кружевным платочком.
   – Потому что он и сам бы хохотал как сумасшедший, Берта, если бы пришел в сознание и мог вас слышать. Ради Бога, забирайте ее с собой, мистер Бринк. Я желаю вам обоим всяческого счастья.
   Таннер взял Берту за руку и повел к дверям, но остановился на минутку, чтобы напялить свой кротовый картуз.
   – Она моя судьба, миледи, – подмигнул он, – а вовсе не мое счастье. Ну, дорогуша, пошли! Тебе предстоит узнать очень много про лошадей.
   Дверь за ними затворилась.
   – Ей-богу! – воскликнул герцог. – Ну до чего же странная парочка!
   Мег обратилась к Сильвии:
   – Тебе надо поесть и поспать. И позволь, я найду для тебя что-нибудь, во что переодеться. Ты, разумеется, остаешься здесь.
   – Пока Дав не окажется вне опасности, я не отойду от него, – ответила Сильвия.
   – Великолепно, – отозвалась Мег. – Но ты совсем измучилась от переживаний и волнений. Тебе надо отдохнуть. Когда Дав откроет глаза, я хочу, чтобы первым делом он увидел тебя.
   – Вы очень великодушны, мадам, – оценил герцог. Мег подняла глаза на Ившира и улыбнулась.
   – Вы думаете, что я все еще хочу сохранить его для себя, герцог?
   Он замер.
   – Я думаю, что вы когда-то отчаянно были влюблены в него.
   – Боже мой, я просто подцепила тогда заразу, которая, подобно инфлюэнце, поразила все общество!
   Она встала и положила руку на парчовый рукав его камзола.
   Мгновение он смотрел на ее руку, а потом прикрыл ее ладонь своими худыми пальцами.
   – Однако вы любили его?
   – Я ринулась очертя голову в роман с Давом, потому что для меня невозможно было любить брата человека, едва не погубившего мою девочку. Но может, нам с вами еще и удастся найти возможность заключить блестящий светский брак.
   – Мне не нужен никакой блестящий светский брак, – предупредил Ившир. – Мне нужна Мег Грэнхем.
   Он открыл глаза, когда ярко светило солнце. Глазам сразу стало больно, и он закрыл их снова. Вся правая сторона горела как в огне. Огнестрельная рана. Дышать адски больно. Бинты. Так, значит, он выжил.
   Ну, слава Богу.
   Запах подснежников и леса достигего ноздрей. Раздалось негромкое шуршание.
   – Сильвия, – позвал он почти неслышным голосом.
   – Я здесь. – Он услышал ее торопливые шаги и ощутил благословенную прохладу, когда ее тень упала на него. – Я не отхожу от тебя. В тебя стреляли.
   Дав открыл глаза. Сильвия стояла рядом и с нежностью смотрела на него.
   – Я все время с тобой, – успокоила она. – Видишь, я превратилась в сиделку. На мне скромное белое платье и безупречно чистый передник. Я само воплощение ангельской кротости и нравственности.
   Он засмеялся. Словно нож вонзился ему в ребра.
   – Умоляю, только не смеши меня! Мне даже улыбаться трудно. Кто, черт возьми, стрелял в меня?
   – Берта.
   – Ну кто бы мог подумать! И ты еще считала, что мне нет равных вумении очаровывать людей? Хорош я чаровник, если не смог очаровать даже твою француженку-горничную.
   – Ах нет, – отозвалась Сильвия. – Ты очаровал ее, и еще как. Отсюда и возникли проблемы.
   – А у тебя есть проблемы из-за моего очарования? – Боже, как же он любил ее!
   Она отошла в сторону, и солнечный свет снова ударил ему в лицо.
   – Ну сейчас-то ты полностью в моей власти!
   – Может, и так, но сиделка из тебя никакая. Мне желательно, чтобы задвинули шторы. Мне желательно, чтобы твои нежные пальцы смачивали мне губы водой. Мне желательно, чтобы прохладная рука легла на мой горячий от лихорадки лоб. – Каблуки ее застучали – она бросилась задвигать шторы.
   Сумрак воцарился в комнате.
   – Так тебе нужна сиделка?
   – Мне нужна ты. Твоя любовь. Твое прощение. Твоя рука и согласие выйти за меня. Ты сможешь любить меня, Сильвия?
   – Да, – ответила она. – Да, я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя. – Она тихонько засмеялась. – Вот, попей воды.
   Влажные пальцы коснулись его губ, и обычная вода показалась ему райской амброзией. Он поцеловал ее мягкие влажные руки.
   Юбки зашуршали – она отошла и отвернулась от него.
   – О Боже, сэр! В мои намерения вовсе не входило проливать над вами слезы. Вам нужно поспать. Но я люблю вас. И честью клянусь, что буду рядом с вами, когда вы снова проснетесь.
   Каблуки ее быстро застучали по деревянному полу, а потом он услышал, как закрывается дверь.
   Когда Сильвия снова тихонько вошла в комнату Дава, он спал. Сильвия долго сидела у постели, не сводя с него глаз. В комнате царила полная тишина. Все застыло в неподвижности, только тикали часы и слышалось его затрудненное дыхание.
   Он спал и просыпался, то погружаясь в сновидения, то выходя из-под их власти. Сильвия все время ухаживала за ним. Дни шли за днями, и мало-помалу она рассказала ему о себе все. Про счастливое детство с любящими родителями. Про брак с графом Монтеврэ.
   – Наш брак стал на редкость пустым союзом. И хотя я боялась мужа, даже чувствовала к нему отвращение, именно тогда я научилась держаться как подобает настоящей даме, – говорила она. – Иными словами, я стала хорошей актрисой, научилась соблюдать приличия, как бы тяжело ни было, что впоследствии сослужило мне хорошую службу.
   – Неудивительно, что впоследствии ты выбрала для себя такой рискованный и напряженный образ жизни, – заметил он.
   – Ну, риска-то не так много! А вот напряженности временами – предостаточно.
   – Хорошо тебя понимаю, – кивнул он. – Когда мы вели борьбу не на жизнь, а на смерть с лордом Эдвардом Вейном, мне иногда казалось, что я вот-вот отдам концы просто от одного отвращения к самому себе. Целые недели, целые месяцы моей жизни пошли прахом.
   – Что помогало тебе держаться? – спросила Сильвия.
   – Я думал о моей матери и моем отце. Я имею в виду не родных мне по крови родителей, которых я никогда не знал, а сэра Томаса и Элизабет – родителей, которые воспитали меня и любили.
   – Да, – отозвалась она. – Любовь и давала тебе силы поддерживать Мег, когда она так нуждалась в тебе. Я тоже научилась этому, еще в детстве.
   – Так вот откуда в тебе столько мужества, Сильвия?
   – Ты считаешь, что я храбрая? – искренне удивилась она.
   – Мне не приходилось иметь более храброго друга, чем ты, когда ты жила в моем доме под личиной Джорджа. Сколько радости, дурацких и невинных развлечений! И ты боролась за свою независимость, боролась со мной. Я люблю тебя.
   Она залилась краской. Ей было приятно, что он говорил о «Джордже» всерьез.
   – У тебя, по-моему, бред начался, – улыбнулась она. – Теперь поспи. А я посижу рядом. – Любовь к Даву затопила ее сердце.
   Через несколько дней у него началась новая, очень сильная лихорадка. Слуги приходили и уходили. Мег силой уводила Сильвию от его постели, заставляла спать и есть. Ившир возил из Лондона лучших докторов. «Целые недели, целые месяцы моей жизни пошли прахом».
   «Больше ты никогда не будешь терять целых кусков жизни, – пообещала она самой себе. – Когда ты поправишься, любимый, все будет по-другому».
   Он ощутил голод. Ужасный, зверский голод. Лакей подал ему говяжьего бульона и вышел. Дав долго смотрел на балдахин над головой, потом окинул взглядом пустую комнату. Сильвии не было, и ему стало тоскливо.
   По стеклам окон стекали капли дождя.
   Дверь стукнула.
   – Ты проснулся? – раздался голос Сильвии. – Посмотри, какие нарциссы! Они растут прямо в лесу, возле озера. Целые поля нарциссов!
   В руках она держала охапку золотистых цветов с нежными лепестками.
   – Нарциссы? Неужели уже март? Она кивнула.
   – Они прекрасны как божий день, – подтвердил он. – Прекрасны, как ты сама, хотя несколько меньше растрепаны.
   Сильвия опустила глаза. Ее мокрые волосы свисали неряшливыми завитками, лицо раскраснелось.
   – Дождь начался, когда я собирала их в лесу. – Она поставила нарциссы в большой кувшин возле его постели и отступила на шагг чтобы полюбоваться эффектом. – Это для тебя. И я ничего не потребую взамен.
   Дав потянулся. Рана еще чувствовалась, но жгучая боль уже прошла.
   – Право, мадам! Ну что бы я мог вам дать взамен? Я разорен. Книгопечатня...
   – ...работает прекраснейшим образом, – перебила она его. – Подвал вычищен. Водяное колесо крутится. Неужели ты и вправду беспокоился об этом? Власти теперь уже совершенно уверились в том, что все бесчинства произведены исчезнувшим гнусным изменником Джорджем Уайтом с его французскими идеями и итальянскими симпатиями. По городу ходит слух, что он-то и стрелял в тебя. Свет полон сочувствия к тебе. В конце концов, ведь ты спас короля от изменника. Твоя продукция в моде и дает недурную прибыль.
   – Черт побери! – воскликнул он и засмеялся. – Так ты управляешь за меня книгопечатней?
   Он попытался сесть. Сильвия поспешила подсунуть ему под спину подушки.
   – Нет, просто слежу, чтобы все шло как надо, пока ты болеешь. Я же как-никак твой секретарь.
   Дав протянул к ней руку.
   – А что еще?
   Она отвела глаза, зардевшись как заря.
   – Что еще делается в мире? Герцог предлагает тебе, раз уж ты исповедуешь реформистские идеалы, приложить свои усилия там, где можно по-настоящему что-то сделать. Он предлагает тебе место в палате общин. Кажется, несколько городков, представленных в парламенте, находятся под его контролем. Он также считает себя обязанным возместить убыток, который причинил его брат тебе и сэру Томасу, что, похоже, составит пару-другую имений, которые, будучи сданы в аренду, принесут небольшое состояние...
   – Я снова попрошу тебя стать моей женой, и на сей раз ты скажешь мне «да», раз уж дела у меня так прекрасно складываются.
   – После того как ты поправишься, – она взяла его руку и коснулась губами кончиков его пальцев, – и наберешься сил.
   Он обвел пальцем ее нежный рот.
   – И стану таким же сильным, как тогда, когда целовал в лабиринте своего секретаря?
   – Ты знал, что там была я. А я-то, дура, не догадывалась!
   – А ты, кроме всего прочего, боялась оказаться дурой, так? «Мужчина превращается в сущего шута горохового из-за своих желаний, чего никогда не происходит с женщиной».
   Ее улыбка стала еще шире.
   – Боже! Уж в какую дуру я превратилась из-за тебя, словами не выразить! Страсть к вам погубила меня, сэр. Леди Грэнхем говорила мне как-то, что любовь требует безоговорочной капитуляции, но теперь я знаю, что никто не может заставить человека любить. Любовь принадлежит самому человеку, и он волен дарить ее кому вздумается. Может, раньше я так отчаянно жаждала любви, что боялась погибнуть из-за нее. Для меня признаться в своих чувствах казалось равнозначным поражению.
   – Потому что без любви безопаснее?
   – Да, – махнула она головой. – Но в настоящей любви нет ничего безопасного. Это сплошной риск.
   – Любовь – это дар, – подтвердил он. – Как жизнь.
   – И дар дают и принимают только по своей воле. – Она прижала его ладонь к своей груди. Сердце ее билось ровно. – Ты действительно моя судьба, Дав. Однако теперь я знаю, что ничто человеческое тебе не чуждо, что ты не идеален, даже полон одному тебе свойственных недостатков. То, что я сейчас чувствую, не просто влюбленность, а любовь, реальная и глубокая, как океан.
   – Так же как и моя любовь к тебе, Сильвия. Так ты не допустишь, чтобы свалившееся на меня благодаря Ивширу богатство стало между нами?
   – То есть не откажу ли я из гордости? Из страха, что ты решишь, будто богатство-то и склонило меня к браку с тобой?
   – Ну, я все же не настолько глуп, чтобы думать так, Сильвия.
   – Спасибо, – ответила она. – Ившир осыпал и меня дарами, и выплатил деньги, положенные мне за выполнение задания. Я теперь и сама вполне состоятельная женщина.
   – Вот и прекрасно, – он. – Мне всегда хотелось заполучить богатую невесту. – Рука его снова скользнула по ее обнаженной шее. —... то даже для человека, прикованного к одру болезни, существует множество безнравственных способов познать несказанное блаженство вместе со своей любимой...
   В глазах ее загорелась страсть. Возбуждение охватило обоих, и вспыхнул огонь желания. Сильвия откинула одеяло.
   – Ну, тогда, может, нам следует пожениться в прекрасном месяце мае? Когда расцветут цветы, о которых мне рассказывала моя мать?
   Он откинул голову и прикрыл глаза.
   – Так ты выйдешь за меня?
   Она склонилась над ним, губы ее прижались к его губам, и он не стал требовать другого ответа.
   Калужница, лютик, горицвет, смолевка, кукушкин цвет, вероника, журавельник и дикая горчица цвели во всем своем многокрасочном великолепии по всему поместью Мег. Фиалка собачья и лесной анемон уже отцвели, а от подснежников и нарциссов давно уже остались только листочки. Они отступили перед весенним натиском буйной майской зелени.
   Дав и Сильвия, направлявшиеся в Грэнхем-Холл, ехали рядышком по тому самому мосту через речку, возле которого лорду Хартшему когда-то пришлось выбираться из-под своих саней. Впереди виднелись ухоженные сады Мег: вон живая изгородь лабиринта, в центре которого они с Сильвией три дня назад предавались любви под благосклонными взглядами Афродиты; а вон оранжерея, в которой они на следующий день собирали цветущие веточки – как раз накануне дня их свадьбы, и там они любили друг друга среди белых лепестков.
   Дав совсем поправился. От выстрела Берты остался только бледный шрам. Завтра они с Сильвией отправятся в Озерный край, где мать Дава, Элизабет, поджидала молодую невестку. По пути они заглянут и в имения, которые Ившир передал им по акту и как компенсацию за то, что совершил его брат, и в качестве свадебного подарка.
   Обе лошади, и Абдиэль, и серый мерин Сильвии – подарок Мег, – спокойно шли рядом. И копыта их звенели по камням моста.
   На повороте дороги, где когда-то лорд Боун на мгновение появился в свете костра как сверкающий зеленый жук, их поджидал Таннер Бринк верхом на своем серо-коричневом пони.
   – Так, так, так, – улыбнулся он ослепительной улыбкой от уха до уха. – Брак всем нам, похоже, пошел на пользу. А вот твоя родная маменька не венчалась в церкви с твоим папашей, мистер Давенби, хоть он женился на ней, и еще как, не хуже, чем и я на своей дорогой французской женушке. Да, родители, которые зачали тебя, венчались вокруг ракитового куста. Кому ж и знать, как не мне. Я сам присутствовал на их свадьбе.
   – Ты знал моих родных отца и мать? – Дав сам удивился, как мало его поразила новость Таннера. – Впрочем, мне давно бы следовало догадаться.
   – Следовало, следовало. – Цыган подмигнул. – Твой папаша приходился кузеном моей маменьке. А то почему бы еще я стал возиться со столь беспокойным юнцом все годы?
   – Что ж, сэр, то же могу сказать и про себя – и вы товарищ не из спокойных. Но что же случилось с моими родителями? И откуда взялась золотая погремушка?
   – Погремушку украл для тебя твой родитель. Что же до того, что с ним случилось, – так он кончил на виселице. И, должен сказать, даже и на виселице он смотрелся молодец молодцом, однако маменька твоя такого горя не пережила и померла.
   Дав сидел молча, словно вознося молитву за упокой бедных родительских душ. Сильвия взяла его за руку, как бы успокаивая.
   – Но где же он ухитрился украсть такую ценную вещь? – спросил Дав.
   – Как где? В поместье у Ивширов. Он лошадь туда ходил отводить, увидел, что на дорожке такая вещица валяется, ну и взял. У Ивширов столько всего было, стали б они искать безделицу?
   – Но они все-таки хватились?
   – Нет-нет! – ответил Таннер Бринк. – Они и правда не заметили пропажи. А повесили твоего папашу за кражу лент – он стянул их на следующий день на ярмарке. Ну, так ты и остался сиротой, оставленный под кустом в корзине. Я хотел забрать тебя к себе, да увидел, как славно ты пристроился у сэра Томаса и его жены. И Таннер Бринк протянул Даву руку.
   – Я не жалею ни о чем, – кивнул Дав, пожимая ее.
   – Впрочем, в тебе все равно довольно много от шалопая, – заверила Сильвия.
   – И по всему миру бродят мои кузены и кузины! – засмеялся Дав. – А как вы, мистер Бринк, счастливы со своей Бертой?
   – Ну кому нужно это счастье? – ухмыльнулся Таннер Бринк. – Нам не скучно вдвоем, а такое куда важнее. А вы счастливы?
   – Мы так счастливы, что больше и невозможно, мистер Бринк! – ответила Сильвия. – Корзинка, в которой мать Дава оставила его, станет люлькой нашему первенцу, и он будет без всякого страха играть погремушкой Ивширов.
   – Но почему, черт возьми, вы считаете, что счастье может быть скучным? – спросил Дав.
   – Я так не считаю, – ответил цыган. – Насчет скуки вы лучше у герцога спросите. Он-то и послал меня за вами. Его милость и миледи желали бы знать ваше мнение вот по какому вопросу: подлинная страсть кончается после свадьбы или только начинается?
   Дав встретился взглядом с Сильвией. И вдруг они оба принялись смеяться. Абдиэль зафыркал, тряхнул головой, забеспокоился и мерин Сильвии, так что удила зазвенели, как бубенцы свадебного кортежа. Они смеялись и смеялись. Перепуганный заяц выскочил из травы и умчался по зеленому лугу куда-то в лето.
   – А вы, черт возьми, как думаете, мистер Бринк?