Не то чтобы та паутина лжи, которую он сплел, чтобы дать жизнь своей дейтоновской личности, что-то значила для него – просто обращение к этой личности было его якорем в море безумия, что медленно, но неуклонно росло в нем. Некогда это безумие уже вырвалось из-под контроля, стало убийственной бурей. Но вот уже долгие века в море был покой.
   – Покой обманчив, как и всегда.
   Не важно, сколько длится покой. Сколько бы он ни длился, это спокойствие ока бури. Он пребывал в оке бури столетия – но все равно это лишь химера спокойствия.
   – Одна лишь иллюзия.
   В полутемной комнате маленького коттеджа преподавательской части студенческого городка не было никого, кроме него; Дейтон, как частенько в последнее время, говорил сам с собой. Слишком большая потрачена сила.
   – Слишком большая потрачена сила.
   Разумеется, вовсе не всегда тот, кто говорит сам с собой, – безумец, но маг ни в коем случае не должен этого делать, как пороховых дел мастер не должен курить, составляя свое зелье. Слова и символы, допускаемые в мозг, всегда надо отбирать – со всей тщательностью и осторожностью. Символы и их могущество надлежит хранить до мига, когда это могущество должно быть выпущено и воплощено.
   Представим мага, шевелящего губами и бормочущего огненное заклятие в тот самый миг, как оно пришло ему на ум… оно вырвется тут же, поразив неведомо кого и неведомо зачем.
   Так что маг, беседующий сам с собой, опасен.
   И глуп.
   Или – что даже скорее – безумен.
   Артур Симпсон Дейтон отлично знал, почему говорит сам с собой, но поделать с этим он ничего не мог.
   Может стать и хуже.
   И было хуже – вне ока бури.
   И будет хуже – правда, недолго. Очень недолго, на это он надеялся со всем пылом души.
   – Стареешь ты, Арта, вот в чем дело. «Мальчик», ну надо же! Ему уже почти сорок – сорок лет, прожитых там. Не в здешнем медленном времени.
   Но даже и так – прикрывать отсутствующих трудно, и в сплетенной паутине лжи непременно попадутся слабые нити. Самым простым были списки учащихся: с ними можно было управиться малой силой, всего-то чуть-чуть воздействовать на чернила и начинку компьютеров… С секретаршами и подавно трудностей не было; они помогали «добровольно», а после просто-напросто забывали, что позволили некоему профессору философии порыться в списках, чего, разумеется, не имели права делать.
   Трудней всего было с родней, возлюбленными и друзьями – каждого нужно было отыскать, с каждым побеседовать прежде, чем они поднимут тревогу. С одними – высказать предположение, с другими – подсунуть правдоподобную ложь…
   Ничего, скоро клубок размотается до конца. Но к тому времени дело должно быть закончено.
   Лишь на миг он приоткрыл свой разум бормочущему врагу, безумию, что лежало по Ту Сторону.
   Скоро это закончится, подумал он.
   Скоро.
   – И все же я тревожусь за мальчика.

Глава 3: ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

   Нет, для меня стареть не можешь ты.
   Каким увидел я тебя впервые,
   Таков ты и теперь…
Вильям Шекспир

 
   – Милая, я дома! – С этим восклицанием Карл Куллинан ступил на лестницу, ведущую на второй этаж Бимстренского замка, к его личным покоям. На площадке мимо него проскочили две камеристки; он одарил обеих кивком и улыбкой, постаравшись улыбнуться пошире той, что уродливей. Как-никак, приближенные слуги.
   Он сам не понимал, почему думал когда-то, что горничные должны быть непременно юными и привлекательными.
   Он еще не встречал ни одной, у которой не было бы крохотного бюста и огромного брюха – за исключением тех, у которых был огромный бюст и маленькое брюхо.
   Нечестно, нечестно, подумал Карл. И уж наверняка не стоит говорить это вслух. Энди назвала бы это грубым мужским шовинизмом.
   Даже если это правда.
   Он рысцой пробежал по коврам и свернул в приемную, отделявшую коридор от их личных апартаментов. В первой комнате оных он, притормозив, повесил ножны с мечом на вбитый в стену крюк и, прыгая то на одной, то на другой ноге, принялся стягивать сапоги.
   Какой-то миг Карл смотрел на меч – тот висел на стене в кожаных, схваченных сталью ножнах. Совсем простых.
   МЕЧ…
   Вот уже несколько лет торговцы привозят слухи: кое-кто в Пандатавэе считает, что когда-нибудь Карл отправится за мечом; будто бы он примирился с далеким Арта Мирддином и намерен потребовать волшебный предмет, дожидающийся его – и только его – руки.
   Он улыбнулся.
   Отлично. Начать с того, что это неправда; меч ждет не Карла – Джейсона.
   Ты не получишь моего сына, Дейтон. Оставь Джейсона в покое.
   И все же слухи ползут. И это может значить что угодно.
   Например, что маленький негодяй Армин поставил на него капкан где-то в Мелавэе, и если помариновать подонка подольше и действовать осторожно, Карлу, возможно, удастся поймать в капкан самого ловца, а заодно и покончить с угрозой, что Джейсон окажется втянутым в дела Арта Мирддина.
   Возможно, когда-нибудь он и отправится в Мелавэй. Но не за мечом. Пусть Армин устраивает там западню, пусть использует меч как наживку… Карл не польстится на приманку и сломает капкан.
   Когда-нибудь… что же до сегодняшнего дня, то он занят.
   Карл стянул с шеи висящий на кожаном шнурке амулет. Беспокоиться не о чем. Амулет защитил бы его, попытайся кто-нибудь с помощью магии покопаться в его мыслях – лишь немногие знали, что меч ждет Джейсона, и они держали рот на замке.
   Эллегон знал – разумеется, но дракон не проговорится.
   Руки прочь от моего сына, Дейтон. Ты не получишь его.
   Карл не раз подумывал, не послать ли в Пандатавэй кого-нибудь особо доверенного – разнюхать, что там и как. Беда в том, что те, кому он доверяет, всегда нужны ему в Холтунбиме – нанятый же шпион запросто может начать работать на обе стороны, а если Карл и был в чем-то уверен, так это в том, что не желает, чтобы в Пандатавэе стало известно хоть что-то о его намерениях. Как и о том, что он вообще этим интересуется.
   Возможно, стоило бы послать соглядатаями людей менее доверенных, менее ценных. Таких, которых не жалко и потерять.
   Нет, решил он, это неприемлемо. Карл Куллинан не из тех, кто пользуется людьми как разменной монетой. Конечно, он поступал и так – но лишь в крайней нужде. И никогда этого не любил.
   Что же до Пандатавэя – возможно, Словотский поймет Карловы намеки и попытается порыскать вокруг. Потратив какие-нибудь полдня и горстку монет, Уолтер сможет выяснить, и с чем сейчас носится Армин, и по-прежнему ли Гильдия жаждет наложить лапы на Карла, и что такое нынешний штиль – следствие утраты интереса или затишье перед бурей.
   Но торопиться выманивать Армина из Пандатавэя все же не стоит. Сейчас Карл не мог бы отправиться за ним, даже будь в том необходимость.
   Так что пусть все пока идет, как идет. Карл отправится на охоту за Армином через несколько лет: нужно дать время Джейсону доучиться, сгладить неприязнь между Бимом и Холтуном, чтобы она не разгорелась в войну, и не дать нифхам откусить кусок Бима.
   А теперь – хватит забот. Я заслужил отдых, хотя бы на один день.
   Было время, когда он мог потребовать для себя Выходной День – и даже его получить.
   То было в другом краю, подумал он.
   Но та, что придумала этот самый День, жива. И до чертиков обаятельна. И раз уж мне удалось залить искру в Арондэле прежде, чем из нее возгорелось пламя, я воспользуюсь правом на Выходной.
   Босиком, с наслаждением ступая по толстому ковру, он прошел в спальню, которую делил с женой – к великому возмущению дворни, которая считала, что монарх и вести себя должен по-монаршему.
   В спальне никого не было.
   – Энди?… – Никакого ответа; и ни следа Андреа – только гора тряпья на полу.
   Карла пробрал озноб. Он перекатился через кровать, ринулся к сундуку с оружием – и, когда выпрямился, в руках его были пистолет и широкий короткий меч.
   Не успел он проверить, заряжен ли пистолет – тот был заряжен, – как услыхал отдаленный плеск воды.
   Вот черт. Не будь Карл так напуган тем, как это могло обернуться, он засмеялся бы.
   – Энди? – окликнул он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Это ты?
   – Не-а. Это Валерия Бертинелли, – донесся ядовитый ответ. – Дуй сюда, пока не вернулся мой муж.
   Он вздохнул – с огромным облегчением и злостью на себя самого. Разрядил пистолет и убрал и его, и клинок. Прислонился лбом к двери ванной, внутренне усмехнулся, стянул с себя одежду и швырнул ее на пол.
   Не все и не всегда означает беду. Карл перевел дух, заставляя свое дурацкое сердце биться помедленней. После стольких лет ему все еще приходится бороться с реакциями воина. Закинув руки за голову, он потянулся всем телом, чувствуя, как напряжение наконец покидает плечи.
   Это наш дом – а вовсе не поле битвы, подумал Карл и несколько раз повторил это про себя, будто мантру.
   – Привет, – проговорил он, распахивая дверь.
   Андреа тряхнула головой. Она стояла под душем, скользкая от мыла и притягательная, темным силуэтом рисуясь на фоне непрозрачного окна. Даже сейчас, почти в сорок, груди ее лишь слегка обвисли, живот, бедра и ягодицы были по-прежнему такими же гладкими и упругими, как у юной девушки. Карл обожал горбинку на ее носу и теплые карие глаза, полные ума и жизни. Но я, конечно, пристрастен.
   – И тебе того же, – отозвалась она. – Как дела, герой?
   – Грязно; передай мыло. – И он нырнул к ней под душ.
   Насколько он знал, их душ был единственной подобной штукой в Срединных Княжествах. Придуманный Карлом и сотворенный учениками местного мастера от инженерии, Ранэллы, он был одним из тех роскошеств, которыми Карл не хотел делиться ни с кем: душ принадлежал ему. Он не ощущал себя эгоистом; скорей это было дело вкуса. Джейсон, например, предпочитал традиционную баню.
   В установленный в верхних покоях бак из двух труб поступала холодная и горячая вода; там она смешивалась и, если было нужно, проливалась вниз; механизм тут работал по тому же принципу, что туалетные бачки Той Стороны. Краны – все три – были выведены в душевую.
   В результате получился хоть и примитивный, со слабым напором, но душ. Беда с ним была только одна: горячая вода кончалась довольно быстро, так что душ больше подходил для быстрого одиночного ополаскивания, чем для неспешного омовения вдвоем – и ко времени, когда Карл закончил намыливаться, вода уже начала остывать.
   – Давай быстрей, ладно? – сказал он, когда Андреа принялась неспешно намыливать голову.
   Она быстро глянула на него, потом, пожав плечами, вышла из-под душа и коснулась горячей – а теперь едва теплой – трубы.
   – Еще теплая. Трудно пришлось в Арондэле?
   – Трудно? – Он покачал головой. – Не сказал бы. Нервотрепно – да. Плевое дело.
   Карл знал, Андреа поймет. «Плевыми» он называл удачные дела: все кончилось хорошо, никто всерьез не ранен и не убит. Это прекрасно описывало его попытку запугать Арондэля: никто не убит и не ранен, а барон запуган и таковым и останется.
   – Что ж, думаю, ты заслужил лекарство; я непременно этим займусь, но сначала… – Голос ее прервался, глаза затуманились; резкие слова потекли с ее губ – слова, что забывались, едва будучи услышаны.
   Она чуть расставила большой и указательный пальцы правой руки так, чтобы чуть теплая труба оказалась меж них, и с кончиков ее пальцев сорвались слепящие язычки жаркого синего пламени. Бронзовая труба мгновенно раскалилась докрасна по всей длине, нагрев воду в баке.
   Заклинание завершилось; Андреа открыла глаза и, проворно ухватив маленькое полотенце – не обжигать же пальцы, – наполовину завернула кран горячей воды и приоткрыла холодную, не то они оба сварились бы заживо.
   – Спасибо. – Карл притянул ее к себе и быстро поцеловал.
   Она обняла его за талию и прижалась головой к груди, длинные мокрые пряди щекотали ему живот.
   – Жаль, что у тебя на сегодня так много дел, герой, не то мы бы хорошо провели время. Очень хорошо.
   – У меня много дел? – Он приподнял бровь и обхватил ладонями ее ягодицы. – Первый раз слышу.
   – А они у тебя не переводятся. – Она мягко оттолкнула его, потом прошлепала по мокрому полу к полотенцам и, закрутив волосы, пошла прочь, покачивая бедрами чуть сильней, чем нужно.
   Карл смотрел ей вслед, откровенно любуясь и чувствуя себя виноватым – непонятно почему.
   Он быстро ополоснулся под горячей водой, сосредоточился и позвал: «Эллегон?»
   «Чего тебе?» – пришел далекий ответ. Карл едва расслышал мысленный голос дракона.
   Тут он вспомнил, что дракон сегодня на живодерне; его передернуло. Карл терпеть не мог живодерен, и мысль о том, что Эллегон там обедает, отнюдь не радовала его.
   «Подай мне пример, стань вегетарианцем. Тогда и я им стану. Идет?»
   Карл покачал головой. Спор бессмыслен.
   «Есть сегодня что-нибудь действительно срочное?»
   «Н-ну… будет суд – браконьер из Арондэля. Ты хотел поприсутствовать и посмотреть, как мальчик справится с делом».
   «Я действительно нужен? Или Томен справится без меня?»
   «Справится – я же сказал тебе, браконьер виновен. Собираешься отдохнуть с дороги, а?»
   «Ну…»
   «Завтра тебе придется присутствовать на оглашении приговора. Если сегодня Томен не даст задурить себе голову и не отпустит его».
   «Ладно. Тогда сегодня меня не дергай».
   «Хм… Ох уж эта человеческая сексуальность…»
   «Заткнись».
   «Приятно отдохнуть». – И дракон исчез из его головы.
   Он схватил полотенце и, вытираясь, позвал:
   – Андреа!
   – Да?
   – Ты еще не оделась?
   – Нет…
   – А спешишь одеться?
   – Н-ну… нет. – Ответ прозвучал кокетливо. – А что?
   – Я освободил день.
   – День?
   – Ты же сказала, я заслужил лечение.
   – Сказала, – вздохнула она. – Хвастун. День, вы подумайте…
   Он услышал, как она хихикнула.

Глава 4: ПРИЮТ

   Собираясь заводить потомство, стоит помнить, что добродетель по наследству не передается.
Томас Пейн

 
   Несколько раз этим утром Уолтер Словотский замечал дальний блеск стекол подзорной трубы. Чему и удивляться: уже сколько дней параллельно их каравану движется всадник. Чем ближе они к Приюту – тем пристальней внимание к ним.
   Он кивнул сам себе и поскакал дальше, с гордостью отметив, что никто больше ничего не заметил. С невидимостью у наблюдателей Приюта наблюдаются трудности,
   И все же к тому времени, когда Уолтер, Ахира и их гномий отряд добрались до кромки хребта, откуда открывался вид на долину, которую эльфы звали Варнат, Уолтер чувствовал себя так, будто подвергся обыску.
   Хватило бы и простого «стоять на месте», ребята.
   Не то чтобы Уолтер был против хитростей – он и сам предпочитал именно их, – но не всегда же они нужны, право слово. Сейчас часовым не худо бы и показаться.
   Будь это его шоу…
   Но шоу уже не его. Даже в той мере, в какой было, когда он замещал Карла – в те давние дни, когда они водили летучий отряд.
   Уолтер не скучал по тем дням. Питались они тогда всухомятку – чтобы рабовладельцы не заметили кухонного костра, спали вполглаза – всем ясно, что будет с тем, кто уснет крепко. То были времена напряженных дней и окутанных страхом ночей – и постоянных надежд, молитв, чтобы следующий рухнувший наземь, пробитый арбалетным болтом воин был просто следующим воином, а не любимым сыночком Эммы Словотской.
   Нет, он не скучал по битвам.
   Однако было в тех днях нечто, чего в последних годах просто не было. Нечто неуловимое.
   Быть может, дело в том, что, когда ты рядом со всеми, и сердце бьется сильней, подумал Уолтер. Быть может – дело именно в этом.
   «Ну ты и дурень», – сказал он себе. Есть такое старое китайское проклятие: «Чтоб ты жил в интересное время». Да, но в конце-то концов, поспешность суждений – свойство дураков.
   Он сразу почувствовал себя лучше: Уолтер Словотский не станет выглядеть дураком – даже перед самим собой.
   – Американцы говорят: «Те, кто беседует сам с собой, туги на ухо», – заметил Ахира, и Уолтер понял, что говорил хоть и тихо, но вслух.
   Ударив коня пятками, он пустил его быстрой рысью и тихонько улыбнулся себе под нос, услышав позади ругань гномов, заставлявших пони тоже бежать быстрей. Гномы и лошади – даже такие добродушные, как те, что были под Гевереном и его отрядом – почти несовместимы.
   – Вредное ты существо, Уолтер Словотский, – проговорил скакавший рядом Ахира. Под ним – единственным из гномов – была нормальная лошадь, хотя сказать, что он и его серый мерин хорошо уживаются, было затруднительно.
   Но опять же – это Ахира. Он всегда выбирал серого мерина, с которым плохо справлялся. Его перебранки с конем были так же от него неотделимы, как лязг старой кольчуги и большая двойная секира, прикрепленная у седла.
   Ничто никогда не остается прежним; в былые времена Ахира носил другой, меньший топор, который привязывал ремешками к своей невероятно широкой груди. Он сменил тот топор на больший, размером едва ли не с него самого.
   – Эй, Уолтер, да неужто же… – На грубоватом лице гнома проступила сперва озадаченность, потом – широкая улыбка. – Да, точно! Ур-ра-а-а!…
   – Ты что?
   – У таможни – смотри! – Выругавшись, гном погнал коня галопом.
   Большая бревенчатая хижина – таможня Приюта – для Словотского была пока что лишь расплывчатым пятнышком у самого горизонта, но Ахира наверняка что-то там углядел. Ясно, волноваться не о чем, иначе гном непременно поднял бы тревогу, и все же…
   Привстав в седле, Словотский окликнул гнома, что правил открытой повозкой.
   – Эй, Геверен! – Ударение у него попало на первый слог, – Я собираюсь догнать Ахиру. Можете отдохнуть малое время, если нужно…
   – Короткий привал, – кивнул Геверен и расплылся в щербатой улыбке. – Совсем крошечный.
   Шуточки Уолтера на тему «малости» совершенно не задевали гномов; они считали, что их рост – правильный, а вот люди слишком вытянуты вверх – не так, как эльфы, конечно, но все-таки.
   – … но ты остаешься за старшего, – закончил Уолтер и добавил, вспомнив, что эти гномы прежде в Приюте не бывали: – Приготовьтесь к строгому досмотру, и чтобы без обид – я не хочу узнать, что вы причинили таможенникам какой-нибудь ущерб.
   Гном засмеялся, кивнул и махнул рукой; Уолтер пустил лошадь вслед Ахире.
   Ко времени, когда Уолтерова кобыла разогналась до галопа, они подскакали почти к самой таможне. Ахира, казалось, борется с каким-то парнем; другой, с кремневым ружьем на изготовку, наблюдал за ними.
   Остановив на скаку коня и выхватив пистолет, Словотский спрыгнул с седла – и увидел, что Ахира тискает высокого, как взрослый, мальчишку лет пятнадцати-шестнадцати; тот растерянно хлопал гнома по спине.
   – Черт побери – Джейсон Куллинан! – Словотский убрал палец с курка, отметив, что стражник хоть и расслабился, но не намного, и опустил карабин, только когда из домика таможни донеслось странно знакомое стрекотание.
   Заросшая седоватой щетиной рожа высунулась из окошка и кивнула.
   – Привет вам, Уолтер Словотский и Ахира. Добро пожаловать в Приют.
   – Чтоб тебя… – пробормотал Словотский и перешел назад на эрендра. – Спасибо. Мы рады вернуться.
   Гном выпустил юношу и повернулся к Уолтеру.
   – Ты только взгляни, как вырос! А ведь в последнюю нашу встречу был совсем кроха.
   Словотский кивнул.
   – Да, всего-то вот такой. – Он подмигнул Джейсону и приподнял ладонь на фут выше Ахировой головы.
   – Ты мне за это заплатишь, Уолтер Словотский! – с наигранной злостью заявил гном.
   Джейсон шагнул к Уолтеру и протянул руку.
   – Привет, дядя Уолтер, – произнес он – и прозвучало это слегка натянуто. Пожатие было крепким, но чувствовалось, что мальчик вкладывает в него силу большую, чем было бы нужно. Ладно, пускай – просто внешне он уже вырос, вон какой длинный, а внутренне еще нет. Похоже, в конце концов он вымахает под стать отцу; уже и сейчас глаза его были почти вровень с глазами Словотского.
   Словотский покачал головой.
   – Рукопожатием ты не отделаешься, сынок. – И он сграбастал Джейсона в медвежьи объятия, вздохнув про себя, когда в ответ юноша лишь слегка приобнял его.
   – Черт, до чего же приятно видеть тебя, малыш. Как там все? – поинтересовался он, выпуская Джейсона.
   Юноша улыбнулся.
   – Отлично, как и несколько десятидневий назад. – Он выдержал паузу. – Уверен, отец и мама хотели бы, чтоб я…
   – Конечно, конечно, и передай им наши наилучшие пожелания, когда их увидишь. А кстати – когда это будет?
   Джейсон пожал плечами.
   – Через пару-другую десятидневий. Эллегон должен забрать отсюда кое-что для отряда Давена и увезти Валерана…
   Словотский улыбнулся.
   – Вал здесь? Я не видел его с тех самых пор, как мы надели на твоего отца корону. – Хороший напарник в бою. И за бутылкой – тоже.
   Джейсон нахмурился.
   – Отец приставил его ко мне нянькой. – По его тону чувствовалось: он не считает, что нуждается в присмотре. Но тут же он просветлел. – И он учит меня драться – на мечах. Ну, как бы там ни было, Эллегон должен забрать его и Брена…
   – Брена Адахана? Холтунского барона?
   Джейсон в раздражении присвистнул: его перебивали уже во второй раз.
   – Да, его. Отец отправил его сюда, чтобы он чему-то там научился у Рикетти, но больше – чтоб присматривать за мной, как и Валерана. – Пожатием плеч юноша дал понять, что не понимает, к чему за ним присматривать. – Но больше я не намерен это терпеть. А потом Эллегон заберет меня и Валерана, когда будет возвращаться: мы прокатимся с ним до Эвенора, он должен завернуть туда, и вернемся в Приют. Ну а теперь: зачем вы здесь?
   Уолтер постарался улыбнуться как можно обаятельней.
   – А что такое? Ты разве не рад нас видеть? – вопросил он, пытаясь сменить тему. Ответить на вопрос Джейсона честно было трудно, а потому Уолтер не собирался отвечать вообще.
   Все, что касалось пандатавэйской разведки Уолтера и Ахиры, могло обсуждаться лишь с теми, кто хоть что-то знал.
   Джейсон не знал ничего.
   Уолтер не имел ни малейшего намерения рассказывать Джейсону, что они с Ахирой собираются набрать здесь товара и отправиться в Пандатавэй торговать – а на самом деле вынюхивать, что замышляет Армин или что, по мнению Армина, замышляет Карл. Если слух о шпионах дойдет до Пандатавэя – шпионов вычислят и поймают, не успеют они раскрыть рот.
   И шпионам придется туго.
   Так что Уолтер расплылся в самой широкой из своих улыбок и развел руками.
   – Просто приехали – по делам и проведать Лу. Я так понимаю…
   Из окна таможни снова донесся стрекот. Уолтер наморщил лоб – только сейчас он заметил натянутые на столбики провода, уходящие в домик и убегающие от него вниз, в долину.
   – Что за…
   – Телеграф. – Ахира улыбнулся. – Он устроил телеграф. – Гном взглянул на Словотского. – Как у тебя с азбукой Морзе?
   Тот покачал головой:
   – Не поднялся выше ученика, да и то бездарного. И было это двадцать лет назад. А у тебя?
   – И того хуже. – Ахира поднял правую руку, заставив ее мелко дрожать. – Вспомнил? У меня точка не отличалась от тире, что уж там говорить о двадцати словах в минуту.
   – А телеграф означает электричество… уголь, как думаешь? Лу говорил – в горах могут быть залежи, вроде он видел следы…
   – Возможно, возможно, – кивнул Ахира. – Думаю, лучше нам поговорить с Инженером – что-то он скрытничает.
   Джейсон склонил голову набок.
   – Простите?
   – Тайны, тайны, – проговорил Ахира. – Я думал, Лу непременно расскажет нам о сколько-то важных достижениях, а этот телеграф…
   – Я не о том. Ты сказал, что не мог научиться морзянке. Но это ведь не сложно.
   Ахира помрачнел. За него ответил Уолтер:
   – Ты знаешь, что твой дядя Ахира был человеком на Той Стороне?
   – Да-да. – Джейсон нетерпеливо притоптывал.
   – Ну, и как человек он был болен. Болезнь называется мускульной дистрофией – мышцы попросту не работают.
   – А, – совершенно равнодушно обронил юноша. Мысль о неизлечимой болезни просто не укладывается у него в голове, понял Уолтер. Любой член высшего общества может воспользоваться услугами хорошего целителя, и даже не слишком умелый клирик Паучьей секты способен помочь тому, у кого отказали мышцы, куда лучше, чем самый компетентный врач с Той Стороны.
   Разумеется, кое-какие повреждения таковыми и оставались – глаз Тэннети, потерянные пальцы на Карловой левой руке, шрамы там, где тело лечило себя само, без помощи целительных бальзамов.
   Но неработающие мышцы?… У мальчика слишком мало опыта, чтобы осознать, что это такое. Счастливчик.
   Уолтер подошел к хижине и заглянул.
   – Будь добр, передай Инженеру: здесь Уолтер, Ахира и с ними – гномьи клинки, серебро в слитках и четырнадцать голодных ртов.
   Человек внутри лихорадочно заработал ключом. Телеграф звонко застрекотал.
   Уолтер Словотский обнял Джейсона за плечи.
   – Скажи, а что это за чушь я слышал насчет твоего отца и какого-то там меча? Будто один собирается за другим…
   – Я об этом не слышал ничего. – На лице Джейсона была одна только озадаченность. – Но хочу услышать. Сейчас же.
   Нахватался у отца имперских замашек, Джейсон, сынок? Ох, не нравится мне это. Сперва научись ходить, а уж потом – шествуй.
   – Давай чуть попозже, идет? – с чуть приметным холодком в голосе ответил Словотский. – Путь наш был долгим.