Страница:
Когда в убежище проникали прибывшие с мест боев генералы, они заставали Гитлера за столом, над картой, с расставленными на ней пуговицами — воображаемыми им немецкими войсками. Он наносил на карту стрелы — контрудары.
Сообщение о поражении, о том, что существующая в воображении Гитлера армия разбита, могло стоить жизни докладчику. Гитлер не вникал в истинное положение дела, не желал знать его. Исступленно встречал он каждое известие о поражении, обвинял генералов в измене, беспощадно отправлял их под расстрел.
Если же сходило благополучно, командир, добиравшийся сюда, чтобы получить помощь, указание, выслушивал заверение о чуде, об армии Венка, которая спешит к Берлину; вручив ему орден, его выпроваживали наверх — в бой.
Узнав, что 56-й танковый корпус, которым командовал генерал Вейдлинг, потерпев поражение, отступил от Кюстрина, Гитлер в ярости велел расстрелять Вейдлинга. Тот по вызову явился в подземелье, но Гитлер, не отдавая себе отчета, кто перед ним, стал посвящать Вейдлинга в свой план обороны. В этом фантастическом плане важное место отводилось армии Венка, которая участвовать в нем не могла, потому что была окружена советскими войсками, а также корпусу самого Вейдлинга, от которого осталось всего лишь несколько растрепанных, небоеспособных подразделений. Вейдлинг отбыл, ожидая казни. Но был снова вызван и… — причуда тирана — назначен командующим обороной Берлина, что, по словам Вейдлинга, было в тех условиях равносильно смерти.
«Его противоречивые и нервозные приказания окончательно дезориентировали и без того запутавшееся германское командование», — пишет в своей неизданной рукописи начальник личной охраны Гитлера обергруппенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Раттенхубер. Он рассказывает о том, что раньше Гитлер любил производить эффект внезапным появлением в действующей армии. Пребывание его там было обычно коротким. Переговорив с командованием, он показывался войскам и тут же возвращался. Раттенхубер сопровождал Гитлера и в тот раз, когда он совершил вместе с Муссолини более продолжительную поездку на Восточный фронт — в 1941 году в Брест и Умань. В Бресте Гитлер торжествующе ходил по разрушенной крепости.
Но это было до первых ощутимых ударов. «Цепь поражений и неудач на Восточном фронте, крушение его военно-политических планов, особо сильно сказавшееся в разгроме германских войск под Сталинградом, выбили Гитлера из колеи». Он перестал выезжать в войска.
После покушения на него 20 июля 1944 года в его ставке в Восточной Пруссии «страх и недоверие к людям охватили Гитлера, и присущая ему истеричность стала прогрессировать».
Теперь же «он представлял собою в буквальном смысле развалину — на лице застывшая маска страха и растерянности. Блуждающие глаза маньяка. Еле слышный голос, трясущаяся голова, заплетающаяся походка и дрожащие руки».
Но все еще в его власти было бросать людей на обреченную борьбу, чтобы удерживать Берлин в ожидании раскола между союзниками, который, по его мнению, неминуемо должен вот-вот произойти, как только соприкоснутся их войска.
Лживые обещания спасения да смертельные угрозы эсэсовских палачей.
25 апреля кольцо окружения сомкнулось вокруг Берлина. В тот же день на Эльбе советские и американские пехотинцы приветствовали друг друга.
За стенами имперской канцелярии гибли люди, обманутые Гитлером. А в подземелье, уповая на чудо, на гороскоп, на интуицию фюрера, жили в атмосфере интриг, переживаний и потрясений, пищи для которых было предостаточно.
Одно лишь известие об измене Геринга, покинувшего Берлин и вступившего в переговоры с англичанами и американцами о заключении сепаратного мира, затмило для обитателей подземелья все, что происходило сейчас на земле. Геринг направил Гитлеру послание:
Гитлер неистовствовал. «Продажная тварь и наркоман» — назвал он Геринга. Отдал приказание об аресте изменника. Оно было передано по радио начальнику личной охраны Геринга и выполнено им.
Свой личный архив, оставшийся в Мюнхене и Берхтесгадене, Гитлер приказал адъютанту Шаубу сжечь. Шауб успел подняться с аэродрома Гатов на предпоследнем самолете.
Борман записал в дневнике:
Что представлял собой Геринг, «второй человек» в империи и единственный за всю историю Германии рейхсмаршал, было известно. Раттенхубер, совмещавший должность начальника личной охраны Гитлера с должностью начальника СД (службы безопасности), знал о гитлеровских соратниках явное и тайное. «Мне нечего больше добиваться от жизни, моя семья обеспечена» — эту фразу, сказанную Герингом осенью 1944 года, приводит Раттенхубер. Он пишет о том, как жадно обогащался Геринг, используя свою власть для прямого грабежа, сначала в самой Германии, в Италии, потом в оккупированных странах.
Выступая на совещании рейхскомиссаров оккупированных областей 6 августа 1942 года, он угрожал своими неограниченными полномочиями в сфере экономики, которые предоставил ему фюрер:
В этой разбойничьей среде его с готовностью понимали с полуслова, однако он считал нужным пояснить, как должна осуществляться экономическая эксплуатация захваченных территорий:
Под его руководством миллионы людей были насильственно угнаны из оккупированных территорий в Германию на рабский труд.
Дни войны Геринг, «экономический диктатор великой Германии», нередко проводил в своих дворцах в Каринхалле, в Берхтесгадене, среди награбленных, свезенных отовсюду ценностей, и принимал посетителей в розовом шелковом халате, украшенном золотыми пряжками. И к антуражу — его жена с львенком на руках.
Как ни в чем не бывало он по-прежнему выезжал на охоту.
О том, какая это была охота, рассказал мне в июне 1945 года старший егерь в охотничьем замке Геринга.
В лесном парке, где высаженные рядами деревья образовывали прямые аллеи, насквозь просматриваемые, в конце одной из таких аллей устраивалась кормушка для оленя, которого приучали являться сюда в определенное время. Приезжавший охотиться наманикюренный Геринг, в красной куртке и зеленых сапогах, усаживался в открытую машину и двигался по аллее, в конце которой его уже поджидала мишень — прирученный олень. И в качестве охотничьего трофея он увозил рога своей жертвы.
Геббельс, до последнего часа одержимый ревностью к своим соперникам в фашистской иерархии, с особой неусыпностью следит за преемником фюрера: «Увешанные орденами дураки и тщеславные надушенные франты не должны быть в военном руководстве. Они должны либо переделать себя, либо их надо списать. Я не успокоюсь и не буду знать отдыха, пока фюрер не наведет порядок. Он должен Геринга преобразовать внутренне и внешне или выставить его за дверь. Например, это же грубое нарушение стиля, когда первый офицер империи в нынешней ситуации войны снует в серебристо-сером мундире (парадном). Что за бабье поведение вопреки событиям! Надо надеяться, что фюреру удастся теперь снова сделать из Геринга мужчину», — записано в дневнике 28 февраля 1945 года, за два месяца до окончательного поражения.
Геббельс тщетно прилагает усилия, чтобы склонить фюрера сместить Геринга. «Опять Геринг уехал сейчас на двух специальных поездах в Оберзальцберг навестить свою жену» (22 марта). Но прошел еще месяц, и теперь вот Геринг — погорел.
Оказавшись под арестом, Геринг отступился от своих притязаний. В отправленной ему Гитлером радиограмме говорилось, что ему будет дарована жизнь, если он откажется от всех своих чинов и должностей. И в Берлин, в убежище имперской канцелярии, пришла радиограмма, извещавшая, что Геринг из-за «сердечного заболевания» просит принять отставку.
«Рейхсмаршал Герман Геринг, в течение долгого времени страдающий хронической болезнью сердца, вступившей сейчас в острую стадию, заболел, — сообщалось населению и армии в „Берлинском фронтовом листке“. — Поэтому он сам просил о том, чтобы в настоящее время, требующее максимального напряжения, он был бы освобожден от бремени руководства воздушными силами и ото всех связанных с этим обязанностей. Фюрер удовлетворил эту просьбу.
Новым главнокомандующим воздушными силами фюрер назначил генерал-полковника Риттера фон Грейма при одновременном присвоении ему звания генерал-фельдмаршала.
Фюрер принял вчера в своей Главной квартире в Берлине нового главнокомандующего воздушными силами и обстоятельно обсудил с ним вопрос о введении в бой авиачастей и зенитной артиллерии».
Приказ о назначении Грейма мог быть передан радиограммой. Но Гитлер, привыкший к спектаклям и парадам, не знавший никаких преград и ограничений, тем более когда дело касалось его престижа, не считаясь с реальным положением дел и целесообразностью, обрекая на гибель немецких летчиков, приказывает Грейму явиться к нему в окруженный Берлин, в бункер, лишь для того, чтобы объявить ему о назначении.
Под прикрытием сорока истребителей Грейм, вылетев из Рехлина, кое-как дотянул до аэродрома Гатов, теряя одного за другим истребители, когда на счету сейчас каждый самолет и каждый летчик. Поднявшись на другом самолете, он ушел с аэродрома, но через несколько минут над Бранденбургскими воротами снаряд оторвал дно машины. Грейм был ранен в ногу. Его личный пилот Ганна Рейч, сопровождавшая Грейма, сменила его за штурвалом и посадила самолет на магистрали Восток — Запад.
О том, что предстало их глазам в бункере Гитлера, Рейч дала подробные показания американским военным властям спустя несколько месяцев. Ее показания тем убедительнее, что известная летчица Рейч была фанатичной нацисткой, преданной Гитлеру.
Сразу же по прибытии Грейма и Рейч фюрер, с телеграммой Геринга в руках, поведал им о его измене. «Он предъявил мне ультиматум!» «В глазах фюрера слезы: голова опустилась, лицо стало смертельно бледным, руки тряслись… Это была типичная сцена „И ты, Брут!“ — полная упреков и жалости к самому себе», — рассказывала Ганна Рейч.
Затем он объявил раненому Грейму, что снял Геринга с поста главнокомандующего воздушными силами и назначает на его место фон Грейма.
Но оказавшийся по прихоти фюрера тут, в подземелье, раненый Грейм лишился возможности командовать остатками авиации, во главе которой был теперь поставлен.
Оставаясь у постели раненого Грейма в убежище, Рейч три дня наблюдала за поведением руководителей империи. Она описывает, как Гитлер шагал по бункеру, «размахивая дорожной картой, которая уже почти расползалась от пота его рук, и строя планы кампании Венка перед всяким, кто его случайно слушал». «Поведение и физическое состояние его опускалось все ниже».
Комната, где находилась Рейч, была смежной с кабинетом Геббельса, по которому он нервно ковылял, проклиная Геринга, обвиняя «эту свинью» во всех их теперешних бедах, произнося наедине с собой многословные тирады. Ганне Рейч, вынужденной все это наблюдать и слушать, так как дверь его кабинета оставалась открытой, казалось: «Как всегда, он ведет себя так, будто говорит перед легионом историков, жадно ловящих и записывающих каждое его слово». Существовавшее у нее и прежде «мнение о манерности Геббельса, его поверхностности и заученных ораторских приемах вполне подтверждалось этими трюками».
«И это те, кто правил нашей страной?» — с отчаянием задавали себе они с Греймом вопрос.
В первый же вечер Гитлер вызвал Рейч. «У каждого из нас есть такая ампула с ядом», — сказал он, вручая ей две ампулы — для нее и для Грейма — на тот случай, если опасность приблизится. При этом он добавил, что «каждый отвечает за то, чтобы уничтожить свое тело так, чтобы не осталось ничего для опознания».
Находившимся тут в бункере детям Геббельса внушалось, что они — в романтической «пещере» с «дядей фюрером» и потому им ничто не грозит, они защищены от бомб и всякого зла.
Магда Геббельс, с которой общалась Рейч, «большей частью владела собой, иногда горько плакала», «часто благодарила бога за то, что жива и может убить своих детей». Она говорила летчице: «Они принадлежат третьей империи и фюреру, и если их обоих не станет, то и для детей больше нет места. Но вы должны помочь мне. Я больше всего боюсь, что в последний момент у меня не хватит сил».
Гитлер на глазах у обитателей бункера вручил Магде Геббельс свой золотой значок, в признание того, что она «воплощает собой истинно немецкую женщину», по нацистской доктрине.
В ночь на 27 апреля рейхсканцелярия находилась под сильным артиллерийским обстрелом. «Разрывы тяжелых снарядов и треск падающих зданий прямо над бомбоубежищем вызвали такое нервное напряжение у каждого, что кое-где через двери слышны были рыдания».
27-го исчез из убежища приятель Бормана — обер-группенфюрер СС Фегелейн, представитель Гиммлера в ставке Гитлера, женатый на сестре Евы Браун, Гитлер приказал найти и задержать Фегелейна. Он был схвачен в его берлинской квартире, переодетый в гражданское, готовящийся бежать. Он просил свояченицу, вступиться за него, но ничего не помогло. По распоряжению Гитлера он был расстрелян эсэсовцами в саду рейхсканцелярии вечером 28 апреля, за несколько часов до свадьбы Гитлера.
В ночь на 28 апреля обстрел имперской канцелярии продолжался с еще большей интенсивностью. «Точность попадания была поразительной для находящихся внизу, — говорила Рейч. — Казалось, что каждый снаряд ложится в то же место, что и предыдущий… В любой момент могут войти русские, и фюрером был собран второй самоубийственный совет». Клятвы в верности, речи, заверения, что покончат жизнь самоубийством. В заключение, рассказывала Рейч, «говорилось, что СС будет поручено обеспечить, чтобы не осталось никаких следов».
28 апреля в убежище стало известно из иностранных радиотелеграмм, что Гиммлер, присвоив себе верховные полномочия, обратился через Швецию к английским и американским властям, заявив о готовности Германии капитулировать перед западными союзниками.
Гиммлер, фюрер СС, протектор рейха, «верный Генрих», «железный Генрих», — изменник. «Все мужчины и женщины плакали и кричали от бешенства, страха и отчаяния, — рассказывала Рейч, — все смешалось в безумной судороге».
Злобная истерика охватила тех, кто был обречен тут Гитлером на неминуемую гибель.
Гитлер, по свидетельству Рейч, «бесновался, как сумасшедший. Лицо его было красным и неузнаваемым. Потом он впал в отупение».
Вскоре после этого в убежище пришло известие, что советские войска продвигаются к Потсдамерплац, готовят позиции для штурма имперской канцелярии.
Гитлер приказал раненому Грейму и Рейч вернуться в Рехлин и немедленно отправить все оставшиеся самолеты сюда, на Берлин, чтобы разбить позиции русских. «С помощью авиации Венк подойдет», — опять твердил он о Венке.
Второе задание Грейму заключалось в следующем: найти и арестовать Гиммлера. Не допустить, чтобы он остался жив и наследовал фюреру.
Мстительное чувство еще способно было как-то всколыхнуть Гитлера.
Как ни обрисовывали Грейм и Рейч безнадежность этого задания, Гитлер стоял на своем.
У Бранденбургских ворот был спрятан в укрытии последний самолет «арадо». На нем они проделали тяжелый путь лишь для того, чтобы удостовериться воочию в полном крахе германских вооруженных сил.
О том, как это было, записал со слов Ганны Рейч американский следователь несколько месяцев спустя:
Выполнив, таким образом, первую часть задания, Грейм должен был осуществить вторую: найти и арестовать Гиммлера.
С этой целью они вылетели в Плоен, где находился в это время Дениц, чтобы у него узнать о местонахождении Гиммлера. Но Дениц не имел сведений. Тогда они метнулись к Кейтелю и от него узнали, что Берлин не может рассчитывать на Венка — его армия окружена советскими войсками — и что сообщение об этом Кейтель направил Гитлеру.
Вскоре их настигло известие о смерти Гитлера, о назначении им своим преемником Деница. Тогда они снова вернулись в Плоен на созываемое новым главой правительства заседание.
Назначенный фюрером главнокомандующий военно-воздушными силами Грейм находился на заседании, когда в вестибюле, где сидела Рейч, появился Гиммлер. «Он имел почти игривый вид». Она остановила его, назвала его государственным изменником. Состоялся диалог:
Этой словесной перепалкой все и ограничилось. Уже действовал новый рейхспрезидент, с которым на первых порах Гиммлер надеялся найти общий язык, предложив свое сотрудничество.
На заседании у Деница все единодушно согласились с тем, что еще несколько дней и сопротивление станет невозможным. Однако Грейм полетел к фельдмаршалу Шернеру, командовавшему войсками в Силезии и Чехословакии, призвать его продолжать держаться, если и последует приказ о капитуляции, чтобы население могло уйти на запад,
9 мая утром Грейм и Рейч сдались американским властям. Спустя две недели Грейм принял яд, которым снабдил его Гитлер.
Газета «Правда»: «Лондон, 27 мая (ТАСС). Лондонское радио сообщает, что в больнице в Зальцбурге покончил самоубийством генерал Риттер фон Грейм, который был после Геринга командующим германскими воздушными силами. Фон Грейм был захвачен союзниками несколько дней тому назад. Он отравился цианистым калием».
Был ли план у Гитлера?
Запах горького миндаля
Сообщение о поражении, о том, что существующая в воображении Гитлера армия разбита, могло стоить жизни докладчику. Гитлер не вникал в истинное положение дела, не желал знать его. Исступленно встречал он каждое известие о поражении, обвинял генералов в измене, беспощадно отправлял их под расстрел.
Если же сходило благополучно, командир, добиравшийся сюда, чтобы получить помощь, указание, выслушивал заверение о чуде, об армии Венка, которая спешит к Берлину; вручив ему орден, его выпроваживали наверх — в бой.
Узнав, что 56-й танковый корпус, которым командовал генерал Вейдлинг, потерпев поражение, отступил от Кюстрина, Гитлер в ярости велел расстрелять Вейдлинга. Тот по вызову явился в подземелье, но Гитлер, не отдавая себе отчета, кто перед ним, стал посвящать Вейдлинга в свой план обороны. В этом фантастическом плане важное место отводилось армии Венка, которая участвовать в нем не могла, потому что была окружена советскими войсками, а также корпусу самого Вейдлинга, от которого осталось всего лишь несколько растрепанных, небоеспособных подразделений. Вейдлинг отбыл, ожидая казни. Но был снова вызван и… — причуда тирана — назначен командующим обороной Берлина, что, по словам Вейдлинга, было в тех условиях равносильно смерти.
«Его противоречивые и нервозные приказания окончательно дезориентировали и без того запутавшееся германское командование», — пишет в своей неизданной рукописи начальник личной охраны Гитлера обергруппенфюрер СС и генерал-лейтенант полиции Раттенхубер. Он рассказывает о том, что раньше Гитлер любил производить эффект внезапным появлением в действующей армии. Пребывание его там было обычно коротким. Переговорив с командованием, он показывался войскам и тут же возвращался. Раттенхубер сопровождал Гитлера и в тот раз, когда он совершил вместе с Муссолини более продолжительную поездку на Восточный фронт — в 1941 году в Брест и Умань. В Бресте Гитлер торжествующе ходил по разрушенной крепости.
Но это было до первых ощутимых ударов. «Цепь поражений и неудач на Восточном фронте, крушение его военно-политических планов, особо сильно сказавшееся в разгроме германских войск под Сталинградом, выбили Гитлера из колеи». Он перестал выезжать в войска.
После покушения на него 20 июля 1944 года в его ставке в Восточной Пруссии «страх и недоверие к людям охватили Гитлера, и присущая ему истеричность стала прогрессировать».
Теперь же «он представлял собою в буквальном смысле развалину — на лице застывшая маска страха и растерянности. Блуждающие глаза маньяка. Еле слышный голос, трясущаяся голова, заплетающаяся походка и дрожащие руки».
Но все еще в его власти было бросать людей на обреченную борьбу, чтобы удерживать Берлин в ожидании раскола между союзниками, который, по его мнению, неминуемо должен вот-вот произойти, как только соприкоснутся их войска.
Лживые обещания спасения да смертельные угрозы эсэсовских палачей.
25 апреля кольцо окружения сомкнулось вокруг Берлина. В тот же день на Эльбе советские и американские пехотинцы приветствовали друг друга.
За стенами имперской канцелярии гибли люди, обманутые Гитлером. А в подземелье, уповая на чудо, на гороскоп, на интуицию фюрера, жили в атмосфере интриг, переживаний и потрясений, пищи для которых было предостаточно.
Одно лишь известие об измене Геринга, покинувшего Берлин и вступившего в переговоры с англичанами и американцами о заключении сепаратного мира, затмило для обитателей подземелья все, что происходило сейчас на земле. Геринг направил Гитлеру послание:
«Мой фюрер! Принимая во внимание Ваше решение остаться в Берлине, не считаете ли Вы, что я должен немедленно взять на себя руководство делами рейха, как внутренними, так и внешними, и в качестве Вашего преемника, согласно Вашему декрету от 29 июня 1941 года, пользоваться всей полнотой власти? Если до 10 часов вечера я не получу от Вас ответа, я буду считать, что Вы лишены средств связи, и, следовательно, согласно положению Вашего декрета, я могу действовать в интересах нашей страны и нашего народа. Вы знаете, каковы мои чувства к Вам в этот серьезнейший час моей жизни. У меня нет слов, чтоб выразить их. Да хранит Вас бог. Искренне Вам преданный
Герман Геринг».
Гитлер неистовствовал. «Продажная тварь и наркоман» — назвал он Геринга. Отдал приказание об аресте изменника. Оно было передано по радио начальнику личной охраны Геринга и выполнено им.
Свой личный архив, оставшийся в Мюнхене и Берхтесгадене, Гитлер приказал адъютанту Шаубу сжечь. Шауб успел подняться с аэродрома Гатов на предпоследнем самолете.
Борман записал в дневнике:
«Среда 25 апреля. Геринг исключен из партии! Первое массированное наступление на Оберзальцберг. Берлин окружен!»
Что представлял собой Геринг, «второй человек» в империи и единственный за всю историю Германии рейхсмаршал, было известно. Раттенхубер, совмещавший должность начальника личной охраны Гитлера с должностью начальника СД (службы безопасности), знал о гитлеровских соратниках явное и тайное. «Мне нечего больше добиваться от жизни, моя семья обеспечена» — эту фразу, сказанную Герингом осенью 1944 года, приводит Раттенхубер. Он пишет о том, как жадно обогащался Геринг, используя свою власть для прямого грабежа, сначала в самой Германии, в Италии, потом в оккупированных странах.
Выступая на совещании рейхскомиссаров оккупированных областей 6 августа 1942 года, он угрожал своими неограниченными полномочиями в сфере экономики, которые предоставил ему фюрер:
«Я заставлю выполнить поставки, которые я на вас возлагаю, и, если вы этого не сможете сделать, тогда я поставлю на ноги органы, которые при всех обстоятельствах вытрясут это у вас, независимо от того, нравится вам это или нет».
В этой разбойничьей среде его с готовностью понимали с полуслова, однако он считал нужным пояснить, как должна осуществляться экономическая эксплуатация захваченных территорий:
«Раньше мне все же казалось дело сравнительно проще. Тогда это называли разбоем. Это соответствовало формуле — отнимать то, что завоевано. Теперь формы стали гуманнее. Несмотря на это, я намереваюсь грабить, и грабить эффективно. …Вы должны быть как легавые собаки. Там, где имеется еще кое-что, в чем может нуждаться немецкий народ, это должно быть молниеносно извлечено из складов и доставлено сюда».
Под его руководством миллионы людей были насильственно угнаны из оккупированных территорий в Германию на рабский труд.
Дни войны Геринг, «экономический диктатор великой Германии», нередко проводил в своих дворцах в Каринхалле, в Берхтесгадене, среди награбленных, свезенных отовсюду ценностей, и принимал посетителей в розовом шелковом халате, украшенном золотыми пряжками. И к антуражу — его жена с львенком на руках.
Как ни в чем не бывало он по-прежнему выезжал на охоту.
О том, какая это была охота, рассказал мне в июне 1945 года старший егерь в охотничьем замке Геринга.
В лесном парке, где высаженные рядами деревья образовывали прямые аллеи, насквозь просматриваемые, в конце одной из таких аллей устраивалась кормушка для оленя, которого приучали являться сюда в определенное время. Приезжавший охотиться наманикюренный Геринг, в красной куртке и зеленых сапогах, усаживался в открытую машину и двигался по аллее, в конце которой его уже поджидала мишень — прирученный олень. И в качестве охотничьего трофея он увозил рога своей жертвы.
Геббельс, до последнего часа одержимый ревностью к своим соперникам в фашистской иерархии, с особой неусыпностью следит за преемником фюрера: «Увешанные орденами дураки и тщеславные надушенные франты не должны быть в военном руководстве. Они должны либо переделать себя, либо их надо списать. Я не успокоюсь и не буду знать отдыха, пока фюрер не наведет порядок. Он должен Геринга преобразовать внутренне и внешне или выставить его за дверь. Например, это же грубое нарушение стиля, когда первый офицер империи в нынешней ситуации войны снует в серебристо-сером мундире (парадном). Что за бабье поведение вопреки событиям! Надо надеяться, что фюреру удастся теперь снова сделать из Геринга мужчину», — записано в дневнике 28 февраля 1945 года, за два месяца до окончательного поражения.
Геббельс тщетно прилагает усилия, чтобы склонить фюрера сместить Геринга. «Опять Геринг уехал сейчас на двух специальных поездах в Оберзальцберг навестить свою жену» (22 марта). Но прошел еще месяц, и теперь вот Геринг — погорел.
Оказавшись под арестом, Геринг отступился от своих притязаний. В отправленной ему Гитлером радиограмме говорилось, что ему будет дарована жизнь, если он откажется от всех своих чинов и должностей. И в Берлин, в убежище имперской канцелярии, пришла радиограмма, извещавшая, что Геринг из-за «сердечного заболевания» просит принять отставку.
«Рейхсмаршал Герман Геринг, в течение долгого времени страдающий хронической болезнью сердца, вступившей сейчас в острую стадию, заболел, — сообщалось населению и армии в „Берлинском фронтовом листке“. — Поэтому он сам просил о том, чтобы в настоящее время, требующее максимального напряжения, он был бы освобожден от бремени руководства воздушными силами и ото всех связанных с этим обязанностей. Фюрер удовлетворил эту просьбу.
Новым главнокомандующим воздушными силами фюрер назначил генерал-полковника Риттера фон Грейма при одновременном присвоении ему звания генерал-фельдмаршала.
Фюрер принял вчера в своей Главной квартире в Берлине нового главнокомандующего воздушными силами и обстоятельно обсудил с ним вопрос о введении в бой авиачастей и зенитной артиллерии».
Приказ о назначении Грейма мог быть передан радиограммой. Но Гитлер, привыкший к спектаклям и парадам, не знавший никаких преград и ограничений, тем более когда дело касалось его престижа, не считаясь с реальным положением дел и целесообразностью, обрекая на гибель немецких летчиков, приказывает Грейму явиться к нему в окруженный Берлин, в бункер, лишь для того, чтобы объявить ему о назначении.
Под прикрытием сорока истребителей Грейм, вылетев из Рехлина, кое-как дотянул до аэродрома Гатов, теряя одного за другим истребители, когда на счету сейчас каждый самолет и каждый летчик. Поднявшись на другом самолете, он ушел с аэродрома, но через несколько минут над Бранденбургскими воротами снаряд оторвал дно машины. Грейм был ранен в ногу. Его личный пилот Ганна Рейч, сопровождавшая Грейма, сменила его за штурвалом и посадила самолет на магистрали Восток — Запад.
О том, что предстало их глазам в бункере Гитлера, Рейч дала подробные показания американским военным властям спустя несколько месяцев. Ее показания тем убедительнее, что известная летчица Рейч была фанатичной нацисткой, преданной Гитлеру.
Сразу же по прибытии Грейма и Рейч фюрер, с телеграммой Геринга в руках, поведал им о его измене. «Он предъявил мне ультиматум!» «В глазах фюрера слезы: голова опустилась, лицо стало смертельно бледным, руки тряслись… Это была типичная сцена „И ты, Брут!“ — полная упреков и жалости к самому себе», — рассказывала Ганна Рейч.
Затем он объявил раненому Грейму, что снял Геринга с поста главнокомандующего воздушными силами и назначает на его место фон Грейма.
Но оказавшийся по прихоти фюрера тут, в подземелье, раненый Грейм лишился возможности командовать остатками авиации, во главе которой был теперь поставлен.
Оставаясь у постели раненого Грейма в убежище, Рейч три дня наблюдала за поведением руководителей империи. Она описывает, как Гитлер шагал по бункеру, «размахивая дорожной картой, которая уже почти расползалась от пота его рук, и строя планы кампании Венка перед всяким, кто его случайно слушал». «Поведение и физическое состояние его опускалось все ниже».
Комната, где находилась Рейч, была смежной с кабинетом Геббельса, по которому он нервно ковылял, проклиная Геринга, обвиняя «эту свинью» во всех их теперешних бедах, произнося наедине с собой многословные тирады. Ганне Рейч, вынужденной все это наблюдать и слушать, так как дверь его кабинета оставалась открытой, казалось: «Как всегда, он ведет себя так, будто говорит перед легионом историков, жадно ловящих и записывающих каждое его слово». Существовавшее у нее и прежде «мнение о манерности Геббельса, его поверхностности и заученных ораторских приемах вполне подтверждалось этими трюками».
«И это те, кто правил нашей страной?» — с отчаянием задавали себе они с Греймом вопрос.
В первый же вечер Гитлер вызвал Рейч. «У каждого из нас есть такая ампула с ядом», — сказал он, вручая ей две ампулы — для нее и для Грейма — на тот случай, если опасность приблизится. При этом он добавил, что «каждый отвечает за то, чтобы уничтожить свое тело так, чтобы не осталось ничего для опознания».
Находившимся тут в бункере детям Геббельса внушалось, что они — в романтической «пещере» с «дядей фюрером» и потому им ничто не грозит, они защищены от бомб и всякого зла.
Магда Геббельс, с которой общалась Рейч, «большей частью владела собой, иногда горько плакала», «часто благодарила бога за то, что жива и может убить своих детей». Она говорила летчице: «Они принадлежат третьей империи и фюреру, и если их обоих не станет, то и для детей больше нет места. Но вы должны помочь мне. Я больше всего боюсь, что в последний момент у меня не хватит сил».
«Из замечаний Ганны Рейч можно с уверенностью сделать вывод, — записал американский следователь, — что фрау Геббельс была просто одним из наиболее убежденных слушателей „высоконаучных“ речей ее собственного мужа и самым резко выраженным примером влияния нацистов на немецкую женщину».
Гитлер на глазах у обитателей бункера вручил Магде Геббельс свой золотой значок, в признание того, что она «воплощает собой истинно немецкую женщину», по нацистской доктрине.
В ночь на 27 апреля рейхсканцелярия находилась под сильным артиллерийским обстрелом. «Разрывы тяжелых снарядов и треск падающих зданий прямо над бомбоубежищем вызвали такое нервное напряжение у каждого, что кое-где через двери слышны были рыдания».
27-го исчез из убежища приятель Бормана — обер-группенфюрер СС Фегелейн, представитель Гиммлера в ставке Гитлера, женатый на сестре Евы Браун, Гитлер приказал найти и задержать Фегелейна. Он был схвачен в его берлинской квартире, переодетый в гражданское, готовящийся бежать. Он просил свояченицу, вступиться за него, но ничего не помогло. По распоряжению Гитлера он был расстрелян эсэсовцами в саду рейхсканцелярии вечером 28 апреля, за несколько часов до свадьбы Гитлера.
В ночь на 28 апреля обстрел имперской канцелярии продолжался с еще большей интенсивностью. «Точность попадания была поразительной для находящихся внизу, — говорила Рейч. — Казалось, что каждый снаряд ложится в то же место, что и предыдущий… В любой момент могут войти русские, и фюрером был собран второй самоубийственный совет». Клятвы в верности, речи, заверения, что покончат жизнь самоубийством. В заключение, рассказывала Рейч, «говорилось, что СС будет поручено обеспечить, чтобы не осталось никаких следов».
28 апреля в убежище стало известно из иностранных радиотелеграмм, что Гиммлер, присвоив себе верховные полномочия, обратился через Швецию к английским и американским властям, заявив о готовности Германии капитулировать перед западными союзниками.
Гиммлер, фюрер СС, протектор рейха, «верный Генрих», «железный Генрих», — изменник. «Все мужчины и женщины плакали и кричали от бешенства, страха и отчаяния, — рассказывала Рейч, — все смешалось в безумной судороге».
Злобная истерика охватила тех, кто был обречен тут Гитлером на неминуемую гибель.
Гитлер, по свидетельству Рейч, «бесновался, как сумасшедший. Лицо его было красным и неузнаваемым. Потом он впал в отупение».
Вскоре после этого в убежище пришло известие, что советские войска продвигаются к Потсдамерплац, готовят позиции для штурма имперской канцелярии.
Гитлер приказал раненому Грейму и Рейч вернуться в Рехлин и немедленно отправить все оставшиеся самолеты сюда, на Берлин, чтобы разбить позиции русских. «С помощью авиации Венк подойдет», — опять твердил он о Венке.
Второе задание Грейму заключалось в следующем: найти и арестовать Гиммлера. Не допустить, чтобы он остался жив и наследовал фюреру.
Мстительное чувство еще способно было как-то всколыхнуть Гитлера.
Как ни обрисовывали Грейм и Рейч безнадежность этого задания, Гитлер стоял на своем.
У Бранденбургских ворот был спрятан в укрытии последний самолет «арадо». На нем они проделали тяжелый путь лишь для того, чтобы удостовериться воочию в полном крахе германских вооруженных сил.
О том, как это было, записал со слов Ганны Рейч американский следователь несколько месяцев спустя:
«Широкая улица, идущая от Бранденбургских ворот, должна была послужить стартовой площадкой. Имелось 400 м мостовой без воронок. Старт под градом огня. И когда самолет поднялся до уровня крыш, его поймало множество прожекторов и посыпались снаряды. Разрывами самолет бросало, как перо, но попало всего несколько осколков. Рейч поднялась кругами на высоту 20 000 футов, с которой Берлин казался морем огня под ними. Объем разрушения Берлина был громадным и фантастическим. Через 50 минут прилетели в Рехлин, где посадка прошла опять сквозь огонь русских истребителей.
Грейм отдал приказ направить все имеющиеся самолеты на помощь Берлину».
Выполнив, таким образом, первую часть задания, Грейм должен был осуществить вторую: найти и арестовать Гиммлера.
С этой целью они вылетели в Плоен, где находился в это время Дениц, чтобы у него узнать о местонахождении Гиммлера. Но Дениц не имел сведений. Тогда они метнулись к Кейтелю и от него узнали, что Берлин не может рассчитывать на Венка — его армия окружена советскими войсками — и что сообщение об этом Кейтель направил Гитлеру.
Вскоре их настигло известие о смерти Гитлера, о назначении им своим преемником Деница. Тогда они снова вернулись в Плоен на созываемое новым главой правительства заседание.
Назначенный фюрером главнокомандующий военно-воздушными силами Грейм находился на заседании, когда в вестибюле, где сидела Рейч, появился Гиммлер. «Он имел почти игривый вид». Она остановила его, назвала его государственным изменником. Состоялся диалог:
« — Вы изменили своему фюреру и народу в самый тяжелый момент!..
— Гитлер хотел продолжать борьбу! Он все еще хотел лить немецкую кровь, когда уже и крови не оставалось.
— …Вы теперь заговорили о немецкой крови, господин рейхсфюрер! Вы должны были думать о ней заблаговременно, до того, как вы сами отождествились с бесполезным проливанием ее.
Внезапный воздушный налет прервал разговор».
Этой словесной перепалкой все и ограничилось. Уже действовал новый рейхспрезидент, с которым на первых порах Гиммлер надеялся найти общий язык, предложив свое сотрудничество.
На заседании у Деница все единодушно согласились с тем, что еще несколько дней и сопротивление станет невозможным. Однако Грейм полетел к фельдмаршалу Шернеру, командовавшему войсками в Силезии и Чехословакии, призвать его продолжать держаться, если и последует приказ о капитуляции, чтобы население могло уйти на запад,
9 мая утром Грейм и Рейч сдались американским властям. Спустя две недели Грейм принял яд, которым снабдил его Гитлер.
Газета «Правда»: «Лондон, 27 мая (ТАСС). Лондонское радио сообщает, что в больнице в Зальцбурге покончил самоубийством генерал Риттер фон Грейм, который был после Геринга командующим германскими воздушными силами. Фон Грейм был захвачен союзниками несколько дней тому назад. Он отравился цианистым калием».
Был ли план у Гитлера?
Нередко, рассматривая последние дни имперской канцелярии, исследователи справедливо видят распад и черты духовного уродства, так отчетливо проступающие в эти дни в Гитлере, но оставляют в стороне план его действий. Его заслоняет нагромождение истерических и фарсовых сцен.
Под натиском наступающих армий рушились возникавшие лихорадочно намерения укрыться то в Берхтесгадене, то в Шлезвиг-Гольштейне, то в разрекламированной Геббельсом Южнотирольской крепости. На предложение гауляйтера Тироля перебраться в эту крепость в горах Гитлер, по свидетельству Раттенхубера, «безнадежно махнув рукой, сказал: „Я не вижу больше смысла в этой беготне с места на место“. Обстановка в Берлине в конце апреля не оставляла никаких сомнений в том, что наступили наши последние дни. События развертывались быстрее, чем мы предполагали».
На аэродроме Гатов еще стоял наготове последний самолет Гитлера. Когда самолет был уничтожен, поспешно стали сооружать взлетную площадку неподалеку от рейхсканцелярии. Эскадрилью, предназначенную для Гитлера, сожгла советская артиллерия. Но его личный пилот находился все еще при нем.
Новый главнокомандующий авиацией Грейм еще слал самолеты, но ни один из них не смог пробиться в Берлин. И, по точным сведениям Грейма, из Берлина также ни один самолет не пересек кольца окружения.
Перебираться, в сущности, было некуда. Со всех сторон наступали армии.
Бежать из павшего Берлина, чтобы попасться англоамериканским войскам, он посчитал безнадежным делом. Он избрал другой план. Вступить отсюда, из Берлина, в переговоры с англичанами и американцами, которые, по его мнению, должны быть заинтересованы в том, чтобы русские не овладели столицей Германии, и оговорить какие-то сносные условия для себя.
Но переговоры, считал он, могут состояться лишь на основе улучшенного военного положения Берлина.
План был нереален, неосуществим. Но он владел Гитлером, и, выясняя историческую картину последних дней имперской канцелярии, его не стоит обходить.
Гитлер не мог не понимать, что даже временное улучшение положения Берлина при общем катастрофическом военном положении Германии мало что изменит в целом. Но это было, по его расчетам, необходимой политической предпосылкой к переговорам, на которые он возлагал последние иллюзорные надежды.
С маниакальной исступленностью твердит он поэтому об армии Венка.
Несомненно, что он решительно не способен был руководить обороной Берлина. Но речь здесь сейчас лишь о его планах.
Гитлер был травмирован изменой Геринга и Гиммлера не потому, что они вступили в переговоры с союзниками, а потому, что это делалось помимо него, — читаю в показаниях Раттенхубера, написанных им вскоре после того, как он попал в плен в Берлине.
Геринг и Гиммлер изменили ему, и они — можно добавить к этому — окончательно выбивали почву из-под его ног, вступая в переговоры в обход его.
Разбирая архивные материалы, я обнаружила письмо, подписанное Борманом и Кребсом, адресованное генералу Венку. Оно было послано ему с гонцом в ночь на 29 апреля. Это неизвестное до сих пор письмо мне представляется очень важным документом, освещающим последние замыслы Гитлера.
Оно попало в нашу военную комендатуру в Шпандау 7 мая 1945 года вот каким образом.
Некто Йозеф Брихци, семнадцатилетний парень, учившийся на электрика и призванный в фольксштурм в феврале 1945 года, служил в противотанковом отряде, оборонявшем правительственный квартал.
В ночь на 29 апреля он и еще один шестнадцатилетний парень были вызваны из казармы с Вильгельмштрассе, и солдат отвел их в рейхсканцелярию. Здесь их провели к Борману.
Борман объявил им, что они избраны для выполнения ответственнейшего задания. Им предстоит прорваться из окружения и доставить генералу Венку, командующему 12-й армией, письмо. С этими словами он вручил им по пакету.
Судьба второго парня неизвестна. Брихци же удалось на рассвете 29 апреля выбраться на мотоцикле из окруженного Берлина. Генерала Венка, как ему сказали, он найдет в деревне Ферх, северо-западнее Потсдама. Добравшись до Потсдама, Брихци обнаружил, что никто из военных не знал и не слышал, где же на самом деле находится штаб Венка. Тогда Брихци решил отправиться в Шпандау, где жил его дядя. Дядя посоветовал никуда больше не ездить, а пакет сдать в военную комендатуру. Повременив, Брихци снес его в советскую военную комендатуру 7 мая.
Вот текст письма:
Под натиском наступающих армий рушились возникавшие лихорадочно намерения укрыться то в Берхтесгадене, то в Шлезвиг-Гольштейне, то в разрекламированной Геббельсом Южнотирольской крепости. На предложение гауляйтера Тироля перебраться в эту крепость в горах Гитлер, по свидетельству Раттенхубера, «безнадежно махнув рукой, сказал: „Я не вижу больше смысла в этой беготне с места на место“. Обстановка в Берлине в конце апреля не оставляла никаких сомнений в том, что наступили наши последние дни. События развертывались быстрее, чем мы предполагали».
На аэродроме Гатов еще стоял наготове последний самолет Гитлера. Когда самолет был уничтожен, поспешно стали сооружать взлетную площадку неподалеку от рейхсканцелярии. Эскадрилью, предназначенную для Гитлера, сожгла советская артиллерия. Но его личный пилот находился все еще при нем.
Новый главнокомандующий авиацией Грейм еще слал самолеты, но ни один из них не смог пробиться в Берлин. И, по точным сведениям Грейма, из Берлина также ни один самолет не пересек кольца окружения.
Перебираться, в сущности, было некуда. Со всех сторон наступали армии.
Бежать из павшего Берлина, чтобы попасться англоамериканским войскам, он посчитал безнадежным делом. Он избрал другой план. Вступить отсюда, из Берлина, в переговоры с англичанами и американцами, которые, по его мнению, должны быть заинтересованы в том, чтобы русские не овладели столицей Германии, и оговорить какие-то сносные условия для себя.
Но переговоры, считал он, могут состояться лишь на основе улучшенного военного положения Берлина.
План был нереален, неосуществим. Но он владел Гитлером, и, выясняя историческую картину последних дней имперской канцелярии, его не стоит обходить.
Гитлер не мог не понимать, что даже временное улучшение положения Берлина при общем катастрофическом военном положении Германии мало что изменит в целом. Но это было, по его расчетам, необходимой политической предпосылкой к переговорам, на которые он возлагал последние иллюзорные надежды.
С маниакальной исступленностью твердит он поэтому об армии Венка.
Несомненно, что он решительно не способен был руководить обороной Берлина. Но речь здесь сейчас лишь о его планах.
Гитлер был травмирован изменой Геринга и Гиммлера не потому, что они вступили в переговоры с союзниками, а потому, что это делалось помимо него, — читаю в показаниях Раттенхубера, написанных им вскоре после того, как он попал в плен в Берлине.
Геринг и Гиммлер изменили ему, и они — можно добавить к этому — окончательно выбивали почву из-под его ног, вступая в переговоры в обход его.
Разбирая архивные материалы, я обнаружила письмо, подписанное Борманом и Кребсом, адресованное генералу Венку. Оно было послано ему с гонцом в ночь на 29 апреля. Это неизвестное до сих пор письмо мне представляется очень важным документом, освещающим последние замыслы Гитлера.
Оно попало в нашу военную комендатуру в Шпандау 7 мая 1945 года вот каким образом.
Некто Йозеф Брихци, семнадцатилетний парень, учившийся на электрика и призванный в фольксштурм в феврале 1945 года, служил в противотанковом отряде, оборонявшем правительственный квартал.
В ночь на 29 апреля он и еще один шестнадцатилетний парень были вызваны из казармы с Вильгельмштрассе, и солдат отвел их в рейхсканцелярию. Здесь их провели к Борману.
Борман объявил им, что они избраны для выполнения ответственнейшего задания. Им предстоит прорваться из окружения и доставить генералу Венку, командующему 12-й армией, письмо. С этими словами он вручил им по пакету.
Судьба второго парня неизвестна. Брихци же удалось на рассвете 29 апреля выбраться на мотоцикле из окруженного Берлина. Генерала Венка, как ему сказали, он найдет в деревне Ферх, северо-западнее Потсдама. Добравшись до Потсдама, Брихци обнаружил, что никто из военных не знал и не слышал, где же на самом деле находится штаб Венка. Тогда Брихци решил отправиться в Шпандау, где жил его дядя. Дядя посоветовал никуда больше не ездить, а пакет сдать в военную комендатуру. Повременив, Брихци снес его в советскую военную комендатуру 7 мая.
Вот текст письма:
«Дорогой генерал Венк!
Как видно из прилагаемых сообщений, рейхсфюрер СС Гиммлер сделал англо-американцам предложение, которое безоговорочно передает наш народ плутократам.
Поворот может быть произведен только и лично фюрером, только им!
Предварительным условием этого является немедленное установление связи армии Венка с нами, чтобы таким образом предоставить фюреру внутриполитическую и внешнеполитическую свободу ведения переговоров.
Ваш Кребс, нач. генштаба
Хайль Гитлер!
Ваш М. Борман»
Запах горького миндаля
В последних днях Гитлера отчетливо предстает гнусная фальшь всей его жизни, пафосом которой была власть над людьми, и истинной целью — личное возвеличение, средством к которому ему служил прежде всего немецкий народ.