Девушка уже не испытывала боли. Лежа в мягком и удобном кресле, она радостно улыбалась ему. Эта улыбка на розовых губах и нежный взгляд лучше всяких слов говорили о том, что ей приятно видеть белого господина, как она окрестила Янеса в отличие от смуглого господина — Сандокана.
— Как твоя рана, девушка? — спросил Янес, осторожно беря в свои руки ее маленькую белую ручку.
— Мне больше не больно, господин, твои руки меня излечили.
— Ты еще не сказала нам своего имени, — сказал Янес. — Как тебя зовут?
— Сурама, — ответила она.
— Ты из Бенгалии?
— Нет, господин. Я из Ассама.
— Ты говорила, что твоя семья погибла. Что же произошло?
— О-о!.. — произнесла она с глубоким вздохом, и лицо ее омрачилось, на глаза набежало облако грусти.
— Ее убили туги? — осторожно спросил Янес.
— Нет.
— Англичане?
— Нет.
Она помолчала, борясь с подступившим волнением, потом тихо сказала:
— Мой отец занимал высокое положение в Ассаме, он ведь был дядей тамошнего раджи. Он и погиб от руки своего племянника. Этот безумец вообразил, что отец покушается на его трон, на все его богатства, якобы он составил заговор, чтобы убить его. Раджа пригласил отца вместе со всей семьей к себе во дворец и в одном из припадков безумия, которым был подвержен, убил и его, и мою мать, и двух моих старших братьев. Я еще была так мала в то время, что на ребенка у него рука не поднялась. Меня отвезли в подземелья Раймангала, где отдали в храм, чтобы впоследствии сделать баядерой. А когда я достигла совершеннолетия, отправили в пагоду Кали.
Вот моя история, белый господин. Я, которая была рождена на ступенях трона, теперь всего лишь несчастная танцовщица.
— Бедная девушка! — произнес Сандокан, незаметно вошедший в каюту и слышавший конец этого рассказа. — Не под доброй звездой ты родилась. Но мы позаботимся о твоем будущем. Тигр Малайзии не бросает в несчастье своих друзей.
— Вы очень добры, господин, — сказала Сурама все еще дрожащим голосом.
— Ты никогда больше не вернешься к тугам и не будешь танцовщицей. Отныне ты под нашей защитой.
Он сел на стул подле нее и спросил, наклонившись к девушке:
— Скажи, есть ли у тугов корабли?
— Не знаю, господин, — ответила она. — Когда я была в Раймангале, то видела шлюпки на протоках Сундарбана, но корабли никогда.
— К чему этот вопрос, Сандокан? — спросил Янес.
— Только что два двухмачтовых брига стали на якорь рядом с нами.
— Ну и что?
— На этих кораблях слишком многочисленные экипажи. Мне это кажется подозрительным.
— И на меня они производят такое же впечатление, — сказал вошедший Тремаль-Найк. — Эти пушки на корме, эта странная, подозрительного вида команда…
— Надо не спускать с них глаз, — сказал Янес. — Однако вы могли и обмануться. Они нагружены?
— Нет, — сказал Сандокан.
— Если даже это корабли тугов, они ничего не смогут предпринять против нас. По крайней мере до тех пор, пока мы под защитой артиллерии форта Вильям.
— Будем наблюдать за ними, — решил Сандокан, — а пока займемся нашей экспедицией. Сурама уже может ходить и отведет нас в старую пагоду. Не так ли, девушка?
— Да, господин, я смогу отвести вас.
— Нужно будет подниматься по реке? — спросил Сандокан.
— Пагода находится в семи или восьми милях от последних предместий Черного города.
— Уже шесть часов; пора отправляться. Две шлюпки готовы, ружья спрятаны под скамьями.
Он протянул Сураме широкий шелковый плащ с капюшоном, и все четверо поднялись на палубу.
Две шлюпки были уже спущены, и двадцать четыре человека, выбранные из малайцев и даяков, заняли скамьи.
— Видишь те корабли? — спросил Сандокан Янеса, показывая на два брига, стоявших на якорях в нескольких ярдах от «Марианны», один по левому борту, а другой по правому.
Португалец мельком взглянул на них. Это были обычные парусники, немного меньше «Марианны», с высокими мачтами, приподнятой кормой и большими прямыми парусами, которые в основном были спущены и взяты на гитовы.
Матросы-индийцы, которые в этот момент убирали оставшиеся паруса и приводили в порядок палубу, были и в самом деле слишком многочисленны для таких небольших судов.
— Возможно, в них и есть что-то подозрительное, — сказал Янес, — но пока мы не будем заниматься ими. У нас на очереди другие дела.
Они спустились в большую шлюпку и быстро отплыли, сопровождаемые второй шлюпкой, которой управляли Тремаль-Найк и Самбильонг.
Быстро, как стрела, они прошли среди кораблей, потом вдоль Белого города, затем вдоль Черного и продолжали путь на север, следуя за изгибами священной реки.
Через два часа Сурама указала Янесу и Сандокану на некое подобие пирамиды, которое возвышалось на правом берегу посреди кокосовой рощицы, на границе с густыми зарослями бамбука, переходящими дальше в джунгли.
Место было совершенно пустынное: по обоим берегам ни хижины, ни лодок на якоре.
Только несколько дюжин марабу тяжело ступали среди мангров в поисках корма. Удостоверившись, что вокруг нет никого, матросы с «Марианны» под командованием Сандокана высадились на берег и достали карабины.
— Спрячьте шлюпки под манграми, — приказал Сандокан. — Четверо останутся здесь, остальные — за мной!
— Сурама, — спросил Янес, — может, наши люди понесут тебя?
— Нет, не нужно, белый господин, — отвечала девушка. — Я дойду и сама.
— Когда начнется этот обряд?
— Ближе к полуночи.
— У нас еще час в запасе, этого хватит, чтобы устроить засаду манти.
Они пустились в путь, углубившись в кокосовую рощицу, и через двадцать минут оказались на площадке, на которой возвышалась старая пагода, уже почти вся развалившаяся, за исключением центральной пирамиды.
— Спрячемся внутри, — сказал Сандокан, заметив дверь.
Они собирались уже войти, как вдруг заметили в джунглях крохотные огоньки, которые двигались прямо к пагоде.
— Туги! — воскликнула Сурама.
— Внутрь! — скомандовал Сандокан, устремляясь в пагоду. — Приготовьте оружие и будьте начеку, чтобы схватить манти.
Глава 8
Глава 9
— Как твоя рана, девушка? — спросил Янес, осторожно беря в свои руки ее маленькую белую ручку.
— Мне больше не больно, господин, твои руки меня излечили.
— Ты еще не сказала нам своего имени, — сказал Янес. — Как тебя зовут?
— Сурама, — ответила она.
— Ты из Бенгалии?
— Нет, господин. Я из Ассама.
— Ты говорила, что твоя семья погибла. Что же произошло?
— О-о!.. — произнесла она с глубоким вздохом, и лицо ее омрачилось, на глаза набежало облако грусти.
— Ее убили туги? — осторожно спросил Янес.
— Нет.
— Англичане?
— Нет.
Она помолчала, борясь с подступившим волнением, потом тихо сказала:
— Мой отец занимал высокое положение в Ассаме, он ведь был дядей тамошнего раджи. Он и погиб от руки своего племянника. Этот безумец вообразил, что отец покушается на его трон, на все его богатства, якобы он составил заговор, чтобы убить его. Раджа пригласил отца вместе со всей семьей к себе во дворец и в одном из припадков безумия, которым был подвержен, убил и его, и мою мать, и двух моих старших братьев. Я еще была так мала в то время, что на ребенка у него рука не поднялась. Меня отвезли в подземелья Раймангала, где отдали в храм, чтобы впоследствии сделать баядерой. А когда я достигла совершеннолетия, отправили в пагоду Кали.
Вот моя история, белый господин. Я, которая была рождена на ступенях трона, теперь всего лишь несчастная танцовщица.
— Бедная девушка! — произнес Сандокан, незаметно вошедший в каюту и слышавший конец этого рассказа. — Не под доброй звездой ты родилась. Но мы позаботимся о твоем будущем. Тигр Малайзии не бросает в несчастье своих друзей.
— Вы очень добры, господин, — сказала Сурама все еще дрожащим голосом.
— Ты никогда больше не вернешься к тугам и не будешь танцовщицей. Отныне ты под нашей защитой.
Он сел на стул подле нее и спросил, наклонившись к девушке:
— Скажи, есть ли у тугов корабли?
— Не знаю, господин, — ответила она. — Когда я была в Раймангале, то видела шлюпки на протоках Сундарбана, но корабли никогда.
— К чему этот вопрос, Сандокан? — спросил Янес.
— Только что два двухмачтовых брига стали на якорь рядом с нами.
— Ну и что?
— На этих кораблях слишком многочисленные экипажи. Мне это кажется подозрительным.
— И на меня они производят такое же впечатление, — сказал вошедший Тремаль-Найк. — Эти пушки на корме, эта странная, подозрительного вида команда…
— Надо не спускать с них глаз, — сказал Янес. — Однако вы могли и обмануться. Они нагружены?
— Нет, — сказал Сандокан.
— Если даже это корабли тугов, они ничего не смогут предпринять против нас. По крайней мере до тех пор, пока мы под защитой артиллерии форта Вильям.
— Будем наблюдать за ними, — решил Сандокан, — а пока займемся нашей экспедицией. Сурама уже может ходить и отведет нас в старую пагоду. Не так ли, девушка?
— Да, господин, я смогу отвести вас.
— Нужно будет подниматься по реке? — спросил Сандокан.
— Пагода находится в семи или восьми милях от последних предместий Черного города.
— Уже шесть часов; пора отправляться. Две шлюпки готовы, ружья спрятаны под скамьями.
Он протянул Сураме широкий шелковый плащ с капюшоном, и все четверо поднялись на палубу.
Две шлюпки были уже спущены, и двадцать четыре человека, выбранные из малайцев и даяков, заняли скамьи.
— Видишь те корабли? — спросил Сандокан Янеса, показывая на два брига, стоявших на якорях в нескольких ярдах от «Марианны», один по левому борту, а другой по правому.
Португалец мельком взглянул на них. Это были обычные парусники, немного меньше «Марианны», с высокими мачтами, приподнятой кормой и большими прямыми парусами, которые в основном были спущены и взяты на гитовы.
Матросы-индийцы, которые в этот момент убирали оставшиеся паруса и приводили в порядок палубу, были и в самом деле слишком многочисленны для таких небольших судов.
— Возможно, в них и есть что-то подозрительное, — сказал Янес, — но пока мы не будем заниматься ими. У нас на очереди другие дела.
Они спустились в большую шлюпку и быстро отплыли, сопровождаемые второй шлюпкой, которой управляли Тремаль-Найк и Самбильонг.
Быстро, как стрела, они прошли среди кораблей, потом вдоль Белого города, затем вдоль Черного и продолжали путь на север, следуя за изгибами священной реки.
Через два часа Сурама указала Янесу и Сандокану на некое подобие пирамиды, которое возвышалось на правом берегу посреди кокосовой рощицы, на границе с густыми зарослями бамбука, переходящими дальше в джунгли.
Место было совершенно пустынное: по обоим берегам ни хижины, ни лодок на якоре.
Только несколько дюжин марабу тяжело ступали среди мангров в поисках корма. Удостоверившись, что вокруг нет никого, матросы с «Марианны» под командованием Сандокана высадились на берег и достали карабины.
— Спрячьте шлюпки под манграми, — приказал Сандокан. — Четверо останутся здесь, остальные — за мной!
— Сурама, — спросил Янес, — может, наши люди понесут тебя?
— Нет, не нужно, белый господин, — отвечала девушка. — Я дойду и сама.
— Когда начнется этот обряд?
— Ближе к полуночи.
— У нас еще час в запасе, этого хватит, чтобы устроить засаду манти.
Они пустились в путь, углубившись в кокосовую рощицу, и через двадцать минут оказались на площадке, на которой возвышалась старая пагода, уже почти вся развалившаяся, за исключением центральной пирамиды.
— Спрячемся внутри, — сказал Сандокан, заметив дверь.
Они собирались уже войти, как вдруг заметили в джунглях крохотные огоньки, которые двигались прямо к пагоде.
— Туги! — воскликнула Сурама.
— Внутрь! — скомандовал Сандокан, устремляясь в пагоду. — Приготовьте оружие и будьте начеку, чтобы схватить манти.
Глава 8
ЗАСАДА
Варварский обычай сжигания вдов на трупах их мужей, от которого давно отказалась большая часть индийцев, все еще тайно практиковался в то время некоторыми кастами и сектами, несмотря на все усилия английской колониальной администрации окончательно искоренить его.
Страна была столь обширна, что англо-индийской полиции не всегда удавалось вовремя узнать об этом и вмешаться, ибо родственники покойного принимали чрезвычайные меры предосторожности, чтобы обмануть власти.
Сегодня этот обычай довольно редок, особенно в Бенгалии, но в северных провинциях и в верхнем течении Ганга отмечается еще значительное число этих ужасных обрядов.
В прошлом эти жертвоприношения были так многочисленны, что несмотря на суровые законы, изданные англо-индийским правительством, в 1817 году, например, в одной Бенгалии было совершено более семисот таких страшных обрядов.
Сколько же их было насильно сожжено в прошлом веке! Лишь немногие были забраны париями, которые в последний момент спасали их от костра, чтобы жениться на них. Только эти несчастные, презираемые всеми кастами, не боятся обесчестить себя, взяв в жены вдову.
Положение индийских женщин, которые на свое несчастье потеряли мужа, впрочем, таково, что многие из них сами предпочитают смерть. Траур же тех несчастных, которым не хватило мужества сгореть на трупе мужа, тянется до конца жизни.
Они обязаны брить себе голову, не имеют права носить никаких украшений и нарядных одежд, им запрещается рисовать на лбу знак своей касты, присутствовать на семейных праздниках. Их избегают, как зачумленных, потому что индийцы верят, что встреча с вдовой приносит несчастье.
Такая судьба выпала теперь и на долю той юной женщины, которую в сопровождении большой группы родственников и жрецов, принимающих участие в обряде, вели через джунгли к месту сожжения.
Впереди шествия шли музыканты, за ними следовали факелыцики, затем несколько мужчин с паланкином на плечах, на котором лежал покойный, облаченный в богатейшие одежды, вышитые золотом; в конце процессии шла несчастная вдова, окруженная ближайшими родственниками. В руках они несли сосуды с благовонными маслами, чтобы жарче разжечь костер. Старый манти был тут же. Он шел впереди вдовы, читая молитвы вместе со священнослужителями.
Вдова была молода и красива, ей только минуло пятнадцать лет. Она едва держалась на ногах, отчаянно плакала и причитала, но не сопротивлялась и безвольно позволяла тащить себя, видимо, одурманенная питьем, содержащим наркотики, которое дают женщинам в таких случаях.
Когда процессия вышла на площадку перед пагодой, несколько человек быстро сложили штабель из сухого бамбука в полметра высотой, обильно полили его кокосовым маслом, а сверху положили покойника.
факельщики уже разместились с факелами по углам этого сооружения и под гром барабанов и причитания родственников разом подожгли его со всех сторон. Жаркое пламя мгновенно занялось и быстро распространилось по всему сооружению, охватив лежащий на нем труп.
Подошел страшный момент варварского жертвоприношения.
Священники быстро схватили вдову и поволокли ее к пламени. Барабаны издавали страшный грохот, а родственники голосили, чтобы заглушить крики жертвы.
— Нет!.. Нет!.. — ужасающе вопила она. — Пощадите!..
С силой, которую трудно было предположить в этом хрупком молодом теле, она отчаянным рывком повалила одного из священников и, отпрыгнув на несколько шагов назад, яростно отбивалась, пытаясь вырваться из рук второго. Но тут на помощь ему бросились родственники мужа, им удалось скрутить ей руки назад и вновь подтащить к костру. Манти тем временем подобрал горящие угли, чтобы, осыпав ими жертву, поджечь на ней одежду.
— Стойте, или мы застрелим вас, как собак!.. — вдруг прогремел над их головами властный, решительный голос, и Тигр Малайзии неожиданно появился на пороге пагоды в окружении пиратов и своих друзей с карабинами наизготовку.
Его появление было таким стремительным и неожиданным, что в тот же миг перепуганные туги бросились наутек в разные стороны, оставив лежащую на земле вдову.
— Хватайте манти! — Сандокан бросился вперед. — Его не упустите!
Старый колдун, с первого же взгляда узнав в Сандокане капитана парусника, раньше всех бросился в чащу бамбуковых зарослей.
Но Сандокан и Тремаль-Найк в несколько прыжков догнали его, в то время как Янес вместе с матросами палил из карабина в воздух, чтобы сильнее напугать родственников покойного и их спутников, бежавших через кокосовую рощицу.
— Стой, старый мошенник! — Тремаль-Найк, приставил карабин к груди колдуна, который пытался выхватить из-за пояса кинжал. — На этот раз не уйдешь!
— Кто вы, и что вам от меня нужно? — закричал манти, тщетно пытаясь вырваться из железных тисков Сандокана. — Вы не полицейские и не сипаи, чтобы арестовывать меня.
— Кто я? Ты что, ослеп, старый колдун? — спросил Сандокан, крепко держа его. — Значит, не узнаешь меня?
— Я тебя никогда не видел.
— Значит, это не ты зарезал козочку на борту моего судна? — иронически спросил Сандокан. — А потом собрал своих друзей, чтобы задушить и меня самого возле пагоды богини Кали?
— Я никогда не резал козу. Ты принимаешь меня за кого-то другого.
— Ты пойдешь с нами, манти…
— Ты сказал манти? Я никогда им не был.
— В пагоде ты увидишь человека, который это опровергнет.
— Что вы хотите от меня наконец? — закричал старик, скаля зубы.
— Взглянуть на твою грудь прежде всего, — сказал Тремаль-Найк, неожиданно повалив его на землю и встав ему коленом на живот. — Вели принести факел, Сандокан.
Просьба была излишней. Янес, разогнав тугов, как раз подошел вместе с Самбильонгом, в левой руке которого был карабин, а в правой — горящий факел.
— Ага! Вы схватили его! — радостно закричал португалец.
— Теперь не уйдет, — отвечал Сандокан. — А как вдова?
— Она пришла в себя и совсем не грустит, что осталась жива. Ее отвели сейчас в пагоду.
— А ну-ка, посвети, Самбильонг, — сказал Тремаль-Найк, одним движением разрывая одежду на груди пленника.
На смуглой худой груди индийца была ясно видна голубая татуировка, изображающая змею с головой женщины, окруженную некими таинственными знаками.
— Вот она, эмблема душителей, — сказал Тремаль-Найк. — Все, принадлежащие к этой секте убийц, имеют ее.
— Ну и что, — закричал манти, — даже если я и туг, вам какое дело? Я никого не убил.
— Встань и иди за нами! — приказал Сандокан.
Старик не заставил повторять дважды. Он выглядел довольно напуганным, хотя и бросал яростные взгляды на окружавших ею людей.
Его отвели к сооружению, на котором догорал труп и где уже собрались матросы, прекратившие преследовать других участников обряда.
— Сурама, — сказал Янес молодой баядере, которая вышли из пагоды, — ты знаешь этого человека?
— Да, — ответила девушка. — Это манти тугов Сына священных вод Ганга.
— Мерзкая тварь! — закричал старик, бросая на баядеру ненавидящий взгляд. — Ты предала нашу секту.
— Я никогда не была поклонницей богини смерти и резни, — отвечала Сурама.
— А теперь, любезный, — проговорил Тремаль-Найк, — когда установлено окончательно, кто ты, ты скажешь мне, где сейчас туги, которые раньше обитали в подземельях Раймангала.
Манти молча смотрел на бенгальца несколько мгновений, потом сказал:
— Если ты надеешься узнать от меня, где твоя дочь, ты ошибаешься. Можешь убить меня, но этого я не скажу.
— Это твое последнее слово?
— Да.
— Хорошо; сейчас мы это проверим.
Он обернулся к Сандокану и обменялся с ним вполголоса несколькими словами.
— Ты думаешь? — спросил Тигр Малайзии с жестом сомнения.
— Ты увидишь, он долго не продержится.
— Ну что ж, делать нечего.
Услышав их разговор, манти побледнел, и лоб его покрылся холодным потом.
— Что ты хочешь со мной сделать? — спросил он сдавленным голосом.
— Сейчас узнаешь.
Страна была столь обширна, что англо-индийской полиции не всегда удавалось вовремя узнать об этом и вмешаться, ибо родственники покойного принимали чрезвычайные меры предосторожности, чтобы обмануть власти.
Сегодня этот обычай довольно редок, особенно в Бенгалии, но в северных провинциях и в верхнем течении Ганга отмечается еще значительное число этих ужасных обрядов.
В прошлом эти жертвоприношения были так многочисленны, что несмотря на суровые законы, изданные англо-индийским правительством, в 1817 году, например, в одной Бенгалии было совершено более семисот таких страшных обрядов.
Сколько же их было насильно сожжено в прошлом веке! Лишь немногие были забраны париями, которые в последний момент спасали их от костра, чтобы жениться на них. Только эти несчастные, презираемые всеми кастами, не боятся обесчестить себя, взяв в жены вдову.
Положение индийских женщин, которые на свое несчастье потеряли мужа, впрочем, таково, что многие из них сами предпочитают смерть. Траур же тех несчастных, которым не хватило мужества сгореть на трупе мужа, тянется до конца жизни.
Они обязаны брить себе голову, не имеют права носить никаких украшений и нарядных одежд, им запрещается рисовать на лбу знак своей касты, присутствовать на семейных праздниках. Их избегают, как зачумленных, потому что индийцы верят, что встреча с вдовой приносит несчастье.
Такая судьба выпала теперь и на долю той юной женщины, которую в сопровождении большой группы родственников и жрецов, принимающих участие в обряде, вели через джунгли к месту сожжения.
Впереди шествия шли музыканты, за ними следовали факелыцики, затем несколько мужчин с паланкином на плечах, на котором лежал покойный, облаченный в богатейшие одежды, вышитые золотом; в конце процессии шла несчастная вдова, окруженная ближайшими родственниками. В руках они несли сосуды с благовонными маслами, чтобы жарче разжечь костер. Старый манти был тут же. Он шел впереди вдовы, читая молитвы вместе со священнослужителями.
Вдова была молода и красива, ей только минуло пятнадцать лет. Она едва держалась на ногах, отчаянно плакала и причитала, но не сопротивлялась и безвольно позволяла тащить себя, видимо, одурманенная питьем, содержащим наркотики, которое дают женщинам в таких случаях.
Когда процессия вышла на площадку перед пагодой, несколько человек быстро сложили штабель из сухого бамбука в полметра высотой, обильно полили его кокосовым маслом, а сверху положили покойника.
факельщики уже разместились с факелами по углам этого сооружения и под гром барабанов и причитания родственников разом подожгли его со всех сторон. Жаркое пламя мгновенно занялось и быстро распространилось по всему сооружению, охватив лежащий на нем труп.
Подошел страшный момент варварского жертвоприношения.
Священники быстро схватили вдову и поволокли ее к пламени. Барабаны издавали страшный грохот, а родственники голосили, чтобы заглушить крики жертвы.
— Нет!.. Нет!.. — ужасающе вопила она. — Пощадите!..
С силой, которую трудно было предположить в этом хрупком молодом теле, она отчаянным рывком повалила одного из священников и, отпрыгнув на несколько шагов назад, яростно отбивалась, пытаясь вырваться из рук второго. Но тут на помощь ему бросились родственники мужа, им удалось скрутить ей руки назад и вновь подтащить к костру. Манти тем временем подобрал горящие угли, чтобы, осыпав ими жертву, поджечь на ней одежду.
— Стойте, или мы застрелим вас, как собак!.. — вдруг прогремел над их головами властный, решительный голос, и Тигр Малайзии неожиданно появился на пороге пагоды в окружении пиратов и своих друзей с карабинами наизготовку.
Его появление было таким стремительным и неожиданным, что в тот же миг перепуганные туги бросились наутек в разные стороны, оставив лежащую на земле вдову.
— Хватайте манти! — Сандокан бросился вперед. — Его не упустите!
Старый колдун, с первого же взгляда узнав в Сандокане капитана парусника, раньше всех бросился в чащу бамбуковых зарослей.
Но Сандокан и Тремаль-Найк в несколько прыжков догнали его, в то время как Янес вместе с матросами палил из карабина в воздух, чтобы сильнее напугать родственников покойного и их спутников, бежавших через кокосовую рощицу.
— Стой, старый мошенник! — Тремаль-Найк, приставил карабин к груди колдуна, который пытался выхватить из-за пояса кинжал. — На этот раз не уйдешь!
— Кто вы, и что вам от меня нужно? — закричал манти, тщетно пытаясь вырваться из железных тисков Сандокана. — Вы не полицейские и не сипаи, чтобы арестовывать меня.
— Кто я? Ты что, ослеп, старый колдун? — спросил Сандокан, крепко держа его. — Значит, не узнаешь меня?
— Я тебя никогда не видел.
— Значит, это не ты зарезал козочку на борту моего судна? — иронически спросил Сандокан. — А потом собрал своих друзей, чтобы задушить и меня самого возле пагоды богини Кали?
— Я никогда не резал козу. Ты принимаешь меня за кого-то другого.
— Ты пойдешь с нами, манти…
— Ты сказал манти? Я никогда им не был.
— В пагоде ты увидишь человека, который это опровергнет.
— Что вы хотите от меня наконец? — закричал старик, скаля зубы.
— Взглянуть на твою грудь прежде всего, — сказал Тремаль-Найк, неожиданно повалив его на землю и встав ему коленом на живот. — Вели принести факел, Сандокан.
Просьба была излишней. Янес, разогнав тугов, как раз подошел вместе с Самбильонгом, в левой руке которого был карабин, а в правой — горящий факел.
— Ага! Вы схватили его! — радостно закричал португалец.
— Теперь не уйдет, — отвечал Сандокан. — А как вдова?
— Она пришла в себя и совсем не грустит, что осталась жива. Ее отвели сейчас в пагоду.
— А ну-ка, посвети, Самбильонг, — сказал Тремаль-Найк, одним движением разрывая одежду на груди пленника.
На смуглой худой груди индийца была ясно видна голубая татуировка, изображающая змею с головой женщины, окруженную некими таинственными знаками.
— Вот она, эмблема душителей, — сказал Тремаль-Найк. — Все, принадлежащие к этой секте убийц, имеют ее.
— Ну и что, — закричал манти, — даже если я и туг, вам какое дело? Я никого не убил.
— Встань и иди за нами! — приказал Сандокан.
Старик не заставил повторять дважды. Он выглядел довольно напуганным, хотя и бросал яростные взгляды на окружавших ею людей.
Его отвели к сооружению, на котором догорал труп и где уже собрались матросы, прекратившие преследовать других участников обряда.
— Сурама, — сказал Янес молодой баядере, которая вышли из пагоды, — ты знаешь этого человека?
— Да, — ответила девушка. — Это манти тугов Сына священных вод Ганга.
— Мерзкая тварь! — закричал старик, бросая на баядеру ненавидящий взгляд. — Ты предала нашу секту.
— Я никогда не была поклонницей богини смерти и резни, — отвечала Сурама.
— А теперь, любезный, — проговорил Тремаль-Найк, — когда установлено окончательно, кто ты, ты скажешь мне, где сейчас туги, которые раньше обитали в подземельях Раймангала.
Манти молча смотрел на бенгальца несколько мгновений, потом сказал:
— Если ты надеешься узнать от меня, где твоя дочь, ты ошибаешься. Можешь убить меня, но этого я не скажу.
— Это твое последнее слово?
— Да.
— Хорошо; сейчас мы это проверим.
Он обернулся к Сандокану и обменялся с ним вполголоса несколькими словами.
— Ты думаешь? — спросил Тигр Малайзии с жестом сомнения.
— Ты увидишь, он долго не продержится.
— Ну что ж, делать нечего.
Услышав их разговор, манти побледнел, и лоб его покрылся холодным потом.
— Что ты хочешь со мной сделать? — спросил он сдавленным голосом.
— Сейчас узнаешь.
Глава 9
ПРИЗНАНИЯ МАНТИ
Сандокан подал знак, и малаец Самбильонг, который уже знал, что делать, направился к большому тамариндовому дереву, возвышавшемуся в тридцати шагах в ограде старинной разрушенной пагоды. В руке он держал длинную веревку с петлей на конце. Он перебросил ее через толстую ветвь над своей головой и спустил петлю до земли.
Тем временем несколько матросов крепко связали манти руки за спиной и провели под мышками две тонкие прочные веревки.
Старик не оказывал никакого сопротивления, однако лицо его выражало сильный страх. Крупные капли пота текли с морщинистого лба, сильная дрожь сотрясала худое тело. Должно быть, он догадался, какая жестокая пытка его ожидает.
— Так ты будешь говорить? — спросил, приближаясь к нему, Тремаль-Найк.
Старик бросил на него яростный взгляд и выдавил: «Нет… «
— Подумай, ведь ты все равно нам расскажешь все, что мы пожелаем узнать. Не лучше ли сразу сделать это?
— Я скорее умру.
— Тогда мы велим тебя подвесить.
— Кое-кто отомстит за мою смерть.
— Мстители твои далеко. Им никак не успеть.
— Когда-нибудь Суйод-хан доберется до вас. Тогда вы все испытаете на своей шее крепкие объятия аркана.
— Не смеши, старик. Мы не боимся вашей Кали и ваших арканов. Так ты не скажешь, где находится Суйод-хан и где спрятана моя дочь?
— Спроси об этом у воды Ганга, — усмехнулся манти.
— Ну что ж, тогда начинайте.
Четверо малайцев поволокли старика к дереву. Самбильонг захлестнул ему петлю вокруг тела и крикнул своим:
— Давайте!
Малайцы схватились за другой конец каната и приподняли манти на пару метров.
Несчастный испустил вопль ужаса. Петля под тяжестью тела так сжала его, что веревка врезалась в мясо.
Все, включая Янеса и Сандокана, собрались вокруг дерева и смотрели на пытку молча. Португалец достал свою неизменную сигарету и неторопливо ее раскурил.
— Подтолкните его, — холодно приказал матросам Тремаль-Найк. — Дайте ему покачаться. Пусть он погромче споет.
Пираты встали рядом с висящим колдуном и сильно толкнули его сначала в одну, а затем в другую сторону. Манти сжал зубы, чтобы не закричать, но видно было, чего ему это стоит. Глаза вылезали у него из орбит, он страшно задыхался, поскольку в сдавленные легкие воздух не проходил.
От нового толчка узел проник еще глубже в тело, и старик не мог сдержать воплей боли.
— Хватит! — крикнул он хрипло. — Хватит… негодяи.
— Будешь говорить? — спросил Тремаль-Найк, подходя к нему.
— Да… да… я скажу все, что… вы хотите… знать… но вели снять… петлю… Я задыхаюсь…
— Если ты передумаешь, мне придется снова начать пытку.
Он велел остановить раскачивание, потом снова спросил:
— Где Суйод-хан? Пока ты не скажешь, я не сниму с тебя петлю.
Манти мучительно колебался, но это продолжалось недолго. Он уже чувствовал, что не сможет сопротивляться страшному мучению, изобретенному дьявольской фантазией его соотечественников.
— Я скажу тебе, — простонал он с гримасой страдания.
— Говори быстро.
— В Раймангале.
— В древних подземельях?
— Да… да… хватит… убей меня…
— Еще один ответ, — продолжал неумолимый бенгалец. -Где они спрятали мою дочь?
— Она тоже… Дева… в Раймангале.
— Поклянись мне в этом твоей богиней.
— Клянусь в этом… Кали… довольно… не могу… больше.
— Опустите его! — приказал Тремаль-Найк.
— Он не выдержал этой пытки, — сказал Янес, бросая сигарету. — Дьяволы-индийцы могут дать сто очков старой испанской инквизиции.
Манти тут же опустили и освободили от веревок. Лицо его налилось кровью, он тяжело дышал. Вокруг живота у него остался синий рубец, кровоточивший в нескольких местах. Малайцам пришлось усадить его — несчастный не держался на ногах.
Тремаль-Найк подождал несколько минут, пока тот отдышался, потом сказал:
— Предупреждаю, что ты останешься в наших руках, пока мы не убедимся, что ты нас не обманываешь. Если ты сказал правду, мы освободим тебя и даже щедро наградим за твои признания, но если ты солгал, ты умрешь в страшных мучениях.
Лицо сидящего манти оставалось безучастным. Но в глазах сверкнула молния ненависти.
— Где вход в подземелье? По-прежнему у баньяна? — спросил Тремаль-Найк.
— Этого я не могу сказать, так как не был в Раймангале с тех пор как мы были разогнаны, — ответил манти. — Но думаю, что вход уже не там.
— Ты говоришь правду?
— Может быть, снова поклясться Кали?
— Если ты не возвращался в Раймангал, откуда ты знаешь, что моя дочь там?
— Мне сказали.
— Почему ее забрали у меня?
— Чтобы сделать из этой девочки Деву пагоды. Ты похитил у нас первую; Суйод-хан забрал у тебя дочь, так как в ее жилах кровь Ады Корихант.
— Сколько человек в Раймангале?
— Не очень много, — ответил манти.
— Еще одно слово, — прервал Сандокан. — У тугов есть корабли?
Старик бросил на него быстрый взгляд, стараясь угадать, чем вызван вопрос, потом сказал:
— Когда я был в Раймангале, там были только лодки. Но потом Суйод-хан мог купить корабль.
— Этот человек никогда не признается во всем, — сказал Янес Сандокану. — Впрочем, мы уже знаем достаточно и можем уходить, пока туги не вернулись с подкреплением.
— А вдова, что делать с ней?
— Я отправлю ее в свой дом, — сказал Тремаль-Найк. — Ей там будет лучше, чем у тугов.
— Тогда отправляемся, — сказал Янес. — Слоны уже прибыли в Кхари?
— Еще вчера, я уверен в этом.
— Как они, хороши?
— Прекрасные животные, приученные к охоте на тигров. Обошлись они дорого, но стоят этих затрат.
— Тогда едем охотиться в Сундарбан, — заключил Янес. — Посмотрим, стоят ли бенгальские тигры малайских.
Два матроса подняли манти на ноги, и отряд по знаку Сандокана покинул площадку, где на затухающих углях уже дотлевали кости покойного туга.
Обратный путь прошли без всяких приключений, и в два часа ночи экспедиция, увеличившись на манти и вдову, заняла места в шлюпках.
Возвращаться пришлось по течению, и вскоре все благополучно прибыли на борт судна. Манти заперли в трюме, для пущей предосторожности поставив там часового.
— Когда отправляемся? — спросил Тремаль-Найк у Сандокана, прежде чем разойтись по каютам.
— На рассвете, — отвечал пират. — Я уже дал распоряжения, чтобы все было готово к восходу солнца. К завтрашнему вечеру мы будем в Кхари?
— Конечно, — ответил Тремаль-Найк. — От берега реки до этой деревни не больше десяти-двенадцати километров.
— Легкая прогулка. Доброй ночи, до завтра!
Утром еще не погасли последние звезды, а весь экипаж «Марианны» уже был на палубе и готовился к отплытию. В то время как поднимали огромные паруса, Самбильонг, который командовал на палубе, с беспокойством заметил, что на обоих бригах, ставших рядом вчера, тоже готовятся поднять якоря.
На их палубах кипела лихорадочная деятельность, матросы забегали по вантам, поднимая сразу все паруса, точно боялись, что мало будет слабого утреннего ветерка. Малаец, которому с самого начала показались подозрительными эти два парусника, с экипажем чрезмерно многочисленным для таких небольших судов, настороженно поглядывал в их сторону.
— Дело нечисто, — пробормотал он. — Тут что-то не то…
Он уже хотел отправиться на корму и предупредить Сандокана, когда тот явился сам.
— Хозяин, — сказал Самбильонг, — оба брига отплывают с нами.
— Ага! — ограничился коротким ответом пират.
Он спокойно разглядывал парусники, которые выбирали якоря, потом спросил:
— Их отплытие тебя беспокоит, мой храбрый боцман?
— Мне это кажется странным, хозяин. Они прибыли позавчера, не взяли никакого груза, и вот стоило только нам поднять паруса, как они делают то же. И потом, посмотрите, сколько человек у них на борту! Мне кажется, их за ночь стало еще больше.
— Хотя их вдвое больше, чем нас, я бы им не позавидовал, если они надеются только на это. Когда мы пустим в дело свою артиллерию, не известно, кому будет жарче. К рулю, Самбильонг, и смотри в оба!
Все паруса были подняты, кормовой и носовой якоря уже показались из воды, и «Марианна», подхваченная течением и легким утренним бризом, вышла на середину реки.
Один из двух бригов тронулся следом, лавируя среди стоявших поблизости судов, второй готов был следовать за ним.
Сандокан с капитанского мостика внимательно следил за ними, не выказывая, однако, никакого беспокойства. Он был не из тех, кто способен волноваться по такому поводу. Ему случалось помериться силами и с более сильным противником.
Рука, которая легла ему на плечо, заставила его обернуться.
Янес и следом за ним Тремаль-Найк поднялись на мостик в сопровождении Каммамури.
— Неужели ты прав? — спросил португалец. — Или это просто случайность?
— Случай подозрительный, — ответил Сандокан. — Я уверен, что они последуют за нами.
— И что, они могут напасть на нас?
— На реке не думаю; в море — возможно. Однако мне бы этою не хотелось, хотя я и полностью уверен в своей команде.
— Мы высадимся раньше, чем доберемся до устья реки, — сказал Тремаль-Найк. — Кхари отстоит от моря на много миль.
— Но раньше нам нужно избавиться от этих шпионов, — проворчал Сандокан. — Проведем ночь на борту, не станем высаживаться до утра. Так мы сможем выяснить намерения этих наших назойливых спутников. Я намерен с ними серьезно поговорить, если и сегодня вечером они бросят якоря рядом с нами. Пока же сделаем вид, что нам все равно. И пойдем пить чай. Кстати, как там вдова?
— Мы оставим ее в моем доме в Кхари, — ответил Тремаль-Найк. — Она там составит компанию Сураме.
— Баядера может нам понадобиться в Сундарбане, — сказал Янес. — Я бы предпочел взять ее собой.
Сандокан пристально взглянул на португальца, и этот мужественный человек слегка покраснел, как девушка.
— Янес, — сказал Сандокан с улыбкой, — твое сердце лишилось брони?
— Я уже староват для этих дел, — пробормотал португалец смущенно.
— Ну, это не беда. Глаза молоденькой Сурамы вернут тебе твою юность.
— Будь осторожен, — сказал Тремаль-Найк. — Индийские женщины опаснее белых. Ты знаешь, из чего они сделаны, согласно нашим легендам?
— Я знаю только, что они прекрасны и их глаза сжигают сердца, — ответил Янес.
— Рассказывают, что когда бог Тваштри создал мир, он долго колебался, прежде чем сотворить женщину, и долго думал, из каких элементов сделать ее. Предупреждаю, что я говорю об индийской женщине, а не о белой, желтой или малайской.
— Мы слушаем, — сказал Сандокан.
— Он взял округлость луны и гибкость змеи, неутомимость вьюнка и трепетность тростника, бархатистость розы и легкость пуха, взгляд косули и веселье солнечного луча, сумеречность тучи и непостоянство ветра, робость зайца и важность павлина, сладость меда и твердость алмаза, жестокость тигра и холодность снега, стрекотание сороки и воркование голубки.
— Черт побери! — воскликнул Янес. — Сколько всего набрал этот индийский бог!
— Мне кажется, он не пожалел элементов, — сказал Сандокан. — Особенно заметь, Янес, что у индийских женщин есть даже жестокость тигра!..
Тем временем несколько матросов крепко связали манти руки за спиной и провели под мышками две тонкие прочные веревки.
Старик не оказывал никакого сопротивления, однако лицо его выражало сильный страх. Крупные капли пота текли с морщинистого лба, сильная дрожь сотрясала худое тело. Должно быть, он догадался, какая жестокая пытка его ожидает.
— Так ты будешь говорить? — спросил, приближаясь к нему, Тремаль-Найк.
Старик бросил на него яростный взгляд и выдавил: «Нет… «
— Подумай, ведь ты все равно нам расскажешь все, что мы пожелаем узнать. Не лучше ли сразу сделать это?
— Я скорее умру.
— Тогда мы велим тебя подвесить.
— Кое-кто отомстит за мою смерть.
— Мстители твои далеко. Им никак не успеть.
— Когда-нибудь Суйод-хан доберется до вас. Тогда вы все испытаете на своей шее крепкие объятия аркана.
— Не смеши, старик. Мы не боимся вашей Кали и ваших арканов. Так ты не скажешь, где находится Суйод-хан и где спрятана моя дочь?
— Спроси об этом у воды Ганга, — усмехнулся манти.
— Ну что ж, тогда начинайте.
Четверо малайцев поволокли старика к дереву. Самбильонг захлестнул ему петлю вокруг тела и крикнул своим:
— Давайте!
Малайцы схватились за другой конец каната и приподняли манти на пару метров.
Несчастный испустил вопль ужаса. Петля под тяжестью тела так сжала его, что веревка врезалась в мясо.
Все, включая Янеса и Сандокана, собрались вокруг дерева и смотрели на пытку молча. Португалец достал свою неизменную сигарету и неторопливо ее раскурил.
— Подтолкните его, — холодно приказал матросам Тремаль-Найк. — Дайте ему покачаться. Пусть он погромче споет.
Пираты встали рядом с висящим колдуном и сильно толкнули его сначала в одну, а затем в другую сторону. Манти сжал зубы, чтобы не закричать, но видно было, чего ему это стоит. Глаза вылезали у него из орбит, он страшно задыхался, поскольку в сдавленные легкие воздух не проходил.
От нового толчка узел проник еще глубже в тело, и старик не мог сдержать воплей боли.
— Хватит! — крикнул он хрипло. — Хватит… негодяи.
— Будешь говорить? — спросил Тремаль-Найк, подходя к нему.
— Да… да… я скажу все, что… вы хотите… знать… но вели снять… петлю… Я задыхаюсь…
— Если ты передумаешь, мне придется снова начать пытку.
Он велел остановить раскачивание, потом снова спросил:
— Где Суйод-хан? Пока ты не скажешь, я не сниму с тебя петлю.
Манти мучительно колебался, но это продолжалось недолго. Он уже чувствовал, что не сможет сопротивляться страшному мучению, изобретенному дьявольской фантазией его соотечественников.
— Я скажу тебе, — простонал он с гримасой страдания.
— Говори быстро.
— В Раймангале.
— В древних подземельях?
— Да… да… хватит… убей меня…
— Еще один ответ, — продолжал неумолимый бенгалец. -Где они спрятали мою дочь?
— Она тоже… Дева… в Раймангале.
— Поклянись мне в этом твоей богиней.
— Клянусь в этом… Кали… довольно… не могу… больше.
— Опустите его! — приказал Тремаль-Найк.
— Он не выдержал этой пытки, — сказал Янес, бросая сигарету. — Дьяволы-индийцы могут дать сто очков старой испанской инквизиции.
Манти тут же опустили и освободили от веревок. Лицо его налилось кровью, он тяжело дышал. Вокруг живота у него остался синий рубец, кровоточивший в нескольких местах. Малайцам пришлось усадить его — несчастный не держался на ногах.
Тремаль-Найк подождал несколько минут, пока тот отдышался, потом сказал:
— Предупреждаю, что ты останешься в наших руках, пока мы не убедимся, что ты нас не обманываешь. Если ты сказал правду, мы освободим тебя и даже щедро наградим за твои признания, но если ты солгал, ты умрешь в страшных мучениях.
Лицо сидящего манти оставалось безучастным. Но в глазах сверкнула молния ненависти.
— Где вход в подземелье? По-прежнему у баньяна? — спросил Тремаль-Найк.
— Этого я не могу сказать, так как не был в Раймангале с тех пор как мы были разогнаны, — ответил манти. — Но думаю, что вход уже не там.
— Ты говоришь правду?
— Может быть, снова поклясться Кали?
— Если ты не возвращался в Раймангал, откуда ты знаешь, что моя дочь там?
— Мне сказали.
— Почему ее забрали у меня?
— Чтобы сделать из этой девочки Деву пагоды. Ты похитил у нас первую; Суйод-хан забрал у тебя дочь, так как в ее жилах кровь Ады Корихант.
— Сколько человек в Раймангале?
— Не очень много, — ответил манти.
— Еще одно слово, — прервал Сандокан. — У тугов есть корабли?
Старик бросил на него быстрый взгляд, стараясь угадать, чем вызван вопрос, потом сказал:
— Когда я был в Раймангале, там были только лодки. Но потом Суйод-хан мог купить корабль.
— Этот человек никогда не признается во всем, — сказал Янес Сандокану. — Впрочем, мы уже знаем достаточно и можем уходить, пока туги не вернулись с подкреплением.
— А вдова, что делать с ней?
— Я отправлю ее в свой дом, — сказал Тремаль-Найк. — Ей там будет лучше, чем у тугов.
— Тогда отправляемся, — сказал Янес. — Слоны уже прибыли в Кхари?
— Еще вчера, я уверен в этом.
— Как они, хороши?
— Прекрасные животные, приученные к охоте на тигров. Обошлись они дорого, но стоят этих затрат.
— Тогда едем охотиться в Сундарбан, — заключил Янес. — Посмотрим, стоят ли бенгальские тигры малайских.
Два матроса подняли манти на ноги, и отряд по знаку Сандокана покинул площадку, где на затухающих углях уже дотлевали кости покойного туга.
Обратный путь прошли без всяких приключений, и в два часа ночи экспедиция, увеличившись на манти и вдову, заняла места в шлюпках.
Возвращаться пришлось по течению, и вскоре все благополучно прибыли на борт судна. Манти заперли в трюме, для пущей предосторожности поставив там часового.
— Когда отправляемся? — спросил Тремаль-Найк у Сандокана, прежде чем разойтись по каютам.
— На рассвете, — отвечал пират. — Я уже дал распоряжения, чтобы все было готово к восходу солнца. К завтрашнему вечеру мы будем в Кхари?
— Конечно, — ответил Тремаль-Найк. — От берега реки до этой деревни не больше десяти-двенадцати километров.
— Легкая прогулка. Доброй ночи, до завтра!
Утром еще не погасли последние звезды, а весь экипаж «Марианны» уже был на палубе и готовился к отплытию. В то время как поднимали огромные паруса, Самбильонг, который командовал на палубе, с беспокойством заметил, что на обоих бригах, ставших рядом вчера, тоже готовятся поднять якоря.
На их палубах кипела лихорадочная деятельность, матросы забегали по вантам, поднимая сразу все паруса, точно боялись, что мало будет слабого утреннего ветерка. Малаец, которому с самого начала показались подозрительными эти два парусника, с экипажем чрезмерно многочисленным для таких небольших судов, настороженно поглядывал в их сторону.
— Дело нечисто, — пробормотал он. — Тут что-то не то…
Он уже хотел отправиться на корму и предупредить Сандокана, когда тот явился сам.
— Хозяин, — сказал Самбильонг, — оба брига отплывают с нами.
— Ага! — ограничился коротким ответом пират.
Он спокойно разглядывал парусники, которые выбирали якоря, потом спросил:
— Их отплытие тебя беспокоит, мой храбрый боцман?
— Мне это кажется странным, хозяин. Они прибыли позавчера, не взяли никакого груза, и вот стоило только нам поднять паруса, как они делают то же. И потом, посмотрите, сколько человек у них на борту! Мне кажется, их за ночь стало еще больше.
— Хотя их вдвое больше, чем нас, я бы им не позавидовал, если они надеются только на это. Когда мы пустим в дело свою артиллерию, не известно, кому будет жарче. К рулю, Самбильонг, и смотри в оба!
Все паруса были подняты, кормовой и носовой якоря уже показались из воды, и «Марианна», подхваченная течением и легким утренним бризом, вышла на середину реки.
Один из двух бригов тронулся следом, лавируя среди стоявших поблизости судов, второй готов был следовать за ним.
Сандокан с капитанского мостика внимательно следил за ними, не выказывая, однако, никакого беспокойства. Он был не из тех, кто способен волноваться по такому поводу. Ему случалось помериться силами и с более сильным противником.
Рука, которая легла ему на плечо, заставила его обернуться.
Янес и следом за ним Тремаль-Найк поднялись на мостик в сопровождении Каммамури.
— Неужели ты прав? — спросил португалец. — Или это просто случайность?
— Случай подозрительный, — ответил Сандокан. — Я уверен, что они последуют за нами.
— И что, они могут напасть на нас?
— На реке не думаю; в море — возможно. Однако мне бы этою не хотелось, хотя я и полностью уверен в своей команде.
— Мы высадимся раньше, чем доберемся до устья реки, — сказал Тремаль-Найк. — Кхари отстоит от моря на много миль.
— Но раньше нам нужно избавиться от этих шпионов, — проворчал Сандокан. — Проведем ночь на борту, не станем высаживаться до утра. Так мы сможем выяснить намерения этих наших назойливых спутников. Я намерен с ними серьезно поговорить, если и сегодня вечером они бросят якоря рядом с нами. Пока же сделаем вид, что нам все равно. И пойдем пить чай. Кстати, как там вдова?
— Мы оставим ее в моем доме в Кхари, — ответил Тремаль-Найк. — Она там составит компанию Сураме.
— Баядера может нам понадобиться в Сундарбане, — сказал Янес. — Я бы предпочел взять ее собой.
Сандокан пристально взглянул на португальца, и этот мужественный человек слегка покраснел, как девушка.
— Янес, — сказал Сандокан с улыбкой, — твое сердце лишилось брони?
— Я уже староват для этих дел, — пробормотал португалец смущенно.
— Ну, это не беда. Глаза молоденькой Сурамы вернут тебе твою юность.
— Будь осторожен, — сказал Тремаль-Найк. — Индийские женщины опаснее белых. Ты знаешь, из чего они сделаны, согласно нашим легендам?
— Я знаю только, что они прекрасны и их глаза сжигают сердца, — ответил Янес.
— Рассказывают, что когда бог Тваштри создал мир, он долго колебался, прежде чем сотворить женщину, и долго думал, из каких элементов сделать ее. Предупреждаю, что я говорю об индийской женщине, а не о белой, желтой или малайской.
— Мы слушаем, — сказал Сандокан.
— Он взял округлость луны и гибкость змеи, неутомимость вьюнка и трепетность тростника, бархатистость розы и легкость пуха, взгляд косули и веселье солнечного луча, сумеречность тучи и непостоянство ветра, робость зайца и важность павлина, сладость меда и твердость алмаза, жестокость тигра и холодность снега, стрекотание сороки и воркование голубки.
— Черт побери! — воскликнул Янес. — Сколько всего набрал этот индийский бог!
— Мне кажется, он не пожалел элементов, — сказал Сандокан. — Особенно заметь, Янес, что у индийских женщин есть даже жестокость тигра!..