Эмилио Сальгари
Два тигра
Глава 1
«МАРИАННА»
В то утро 20 апреля 1857 года на траверзе маяка Даймонд-Харбор примерно в сотне ярдов от берега можно было видеть небольшое судно, еще ночью вошедшее в Хугли, не запросив лоцмана.
По оснастке это был малайский парусник, праос, но не имевший балансиров и того своеобразного навеса на палубе, который характерен для этого типа судов. К тому же корпус его был обшит железными пластинами, а водоизмещение значительно больше обычных праос, которые редко имеют его более пятидесяти тонн.
Так или иначе, а это был прекрасный парусник, остроносый, маневренный, способный при попутном ветре развивать большую скорость, чем у тех паровых судов, которыми оснащен был в то время скоростной флот англо-индийского правительства. Настоящее гоночное судно, напоминавшее лучшие клиперы недавних времен, прозванные за их исключительную быстроходность пожирателями расстояний.
Что удивляло, так это экипаж парусника, слишком многочисленный для небольшого судна и на редкость разношерстный. Казалось, все племена Малайзии послали в него своих представителей. Здесь были смуглокожие малайцы с мрачным взглядом черных, как уголь, глаз, даяки, стройные гибкие макасары и приземистые бугисы. Среди команды на борту было немало головорезов из лесов Борнео, негров из Минданао и даже несколько папуасов, выделявшихся живописной копной своих длинных волос, увенчанных ярким дикарским гребнем.
Никто из них не носил, однако, своих национальных костюмов: на всех был одинаковый белый саронг — кусок ткани, спускавшийся до колен, и просторные куртки разных цветов, не стеснявшие движений.
Только двое, под чьим началом находилась команда парусника, были одеты иначе: живописно и очень богато. Один из них, сидевший на широкой подушке красного шелка справа от руля, был мужчина ярко выраженного восточного типа, смуглолицый, с гордо посаженной головой, с густой черной шевелюрой, которая доходила ему до плеч и падала на глаза, сверкавшие каким-то смелым огнем. На нем был восточный наряд из голубого шелка, шитый золотом и украшенный рубинами, и высокие сапоги из желтой кожи. Красивый шелковый тюрбан с плюмажем и крупным алмазом, величиной с орех, довершал это роскошное одеяние.
Другой, стоявший поблизости, озабоченно хмуря брови, читал письмо. Это был европеец, высокий и статный, с тонкими аристократическими чертами лица, мягким взглядом голубых глаз и темными усами, уже чуть седеющими, хотя он и казался моложе своего спутника. На нем была коричневая бархатная куртка, стянутая на бедрах широким поясом, темные брюки и кожаные башмаки с золотыми пряжками.
Парусник уже почти поравнялся с белым домиком лоцманской станции, когда европеец, который только сейчас заметил ее приближение, обернулся к своему товарищу, погруженному в глубокие думы.
— Сандокан, — сказал он, — мы уже входим в реку. Мы будем брать лоцмана?
— Мне не нужны любопытные глаза на борту моего судна, Янес, — ответил тот, поднимаясь и устремляя взгляд на станцию. — Доберемся до Калькутты и без помощи лоцмана.
— Ты прав, — кивнул Янес после недолгого размышления. — Лучше сохранить инкогнито. Никогда не знаешь, какая мелочь может навести на наш след этого мерзавца Суйод-хана.
— Когда мы будем в Калькутте?
— До захода солнца, — ответил Янес. — Вода поднимается, и ветер попутный.
— Нам нужно как можно скорее увидеться с Тремаль-Найком. Бедный друг! Потерять жену, а теперь и единственную дочь!
— Мы обязательно вырвем ее у Суйод-хана. Посмотрим, устоит ли Индийский Тигр против Тигра Малайзии.
— Да, — сказал Сандокан, и молния блеснула в его глазах, а лоб грозно нахмурился. — Мы вызволим ее, даже если мне придется для этого перевернуть всю Индию и утопить этих подлых собак тугов в их подземных пещерах. Но дошла ли наша депеша до Тремаль-Найка?
— Не тревожься, Сандокан: телеграммы всегда доходят до места назначения.
— Значит, он нас ждет?
— Думаю, да, но лучше все же предупредить его, что мы уже вошли в Хугли и к вечеру будем в Калькутте. Он пошлет Каммамури, чтобы тот встретил нас и проводил к его дому.
— А есть тут телеграф по пути?
— Есть, в Даймонд-Харборе.
— Это лоцманская станция, которую мы только что миновали?
— Да, Сандокан.
— Тогда встанем на якорь и пошлем кого-нибудь. Полчаса для нас небольшая потеря. К тому же за домом Тремаль-Найка наверняка следят.
— Ты прав. Предусмотрительность будет не лишней.
— Тогда напиши, друг мой.
Янес вырвал листок из записной книжки и быстро написал на нем карандашом:
«С борта „Марианны“, господину Тремаль-Найку, улица Дурумтолах.
Сегодня утром мы вошли в Хугли и вечером будем у вас. Вышлите Каммамури нам навстречу.
Наше судно идет под флагом Момпрачема.
Янес де Гомейра».
— Вот, — сказал он, показывая листок Сандокану.
— Хорошо, — ответил тот. — Лучше твоя подпись, чем моя. Англичане, наверное, еще помнят меня и не простили мои набеги.
Парусник встал на якорь в полумиле от Даймонд-Харбора, и шлюпка с гребцами уже была спущена на воду, когда Янес подозвал рулевого, вручив ему записку и деньги.
— Ни слова о нас, — приказал он. — Разговаривай только по-португальски. Капитан сейчас — я.
Рулевой, высокий и крепкий парень, кивнул, проворно скользнул в шлюпку, и она тут же устремилась к берегу, взяв курс на лоцманскую станцию.
Через полчаса он вернулся, объявив, что депеша отправлена по назначению.
— Тебя о чем-нибудь спрашивали? — поинтересовался Янес.
— Да, капитан. Но я помалкивал. Я был нем, как рыба.
— Отлично.
Шлюпку подняли на борт, и «Марианна» двинулась дальше, держась все время середины реки. Сандокан уселся на свою шелковую подушку и погрузился в раздумье, а Янес, закурив сигарету и опершись о борт, рассеянно оглядывал берега.
Обширные бамбуковые джунгли, излюбленное прибежище местных тигров и носорогов, простирались по правую и левую сторону могучей реки, покрывая ее топкие берега, кишевшие змеями и крокодилами. Тучи птиц кружили над густыми зарослями бамбуков и тростника, но людей нигде не было видно. От затхлой, тинистой воды несло запахом гнили.
— Плохие места, — пробормотал Янес, с напряженным вниманием оглядываясь кругом. — Все это разве что для охоты. Не сравнить эти дикие джунгли с прекрасными лесами Борнео. Если люди Суйод-хана и в самом деле обитают здесь, им не позавидуешь. Тростник, лианы и болота. Лианы, болота и тростник. И это знаменитая дельта священной реки!
Ничто не изменилось тут с тех пор, как он последний раз бывал в Индии. Похоже, англичане заботились лишь о том, чтобы получше остричь этих бедных индийцев, а не о том, чтобы как-то улучшить тут жизнь. «Марианна» быстро продвигалась вперед, но по берегам реки была все та же картина. По крайней мере на правом. На левом же попадались изредка по несколько убогих хижин, с глиняными стенами и лиственными крышами, под сенью кокосовых пальм.
Янес всматривался в одну из этих нищих деревушек, отделенных от реки изгородью для защиты от крокодилов, когда Сандокан встал и присоединился к нему.
— В этих болотах и живут туги?
— Да, дружище, — ответил Янес.
— Не в этих ли зарослях их логово? Видишь, вон там что-то вроде деревянной башни на сваях?
— Это приют для потерпевших крушение, — ответил Янес.
— А кто его поставил?
— Англо-индийское правительство. Река опаснее, чем кажется на первый взгляд. Здесь много песчаных отмелей, которые постоянно меняются. Кораблекрушения — обычное дело. По берегам много диких зверей — вот и пришлось построить эти башни. В них можно попасть лишь по приставной лестнице, которую втягивают затем наверх.
— А что там, внутри?
— Немного съестного. Эти запасы пополняются каждый месяц служащими на специальном катере.
— Эти берега в самом деле опасны? — спросил Сандокан.
— Они кишат зверьем, и плохо будет тому, кто случайно окажется на них. За этими зарослями и сейчас наверняка затаились тигры, которые наблюдают за нами. Они смелее тех, что в наших лесах. Они умеют охотиться даже в воде, внезапно нападая на лодки с людьми.
— Их что, здесь никто не истребляет?
— Англичане время от времени совершают облавы, но звери так многочисленны, что толку от этого мало.
— У меня идея, — сказал Сандокан.
— Какая?
— Я скажу вечером, когда мы увидимся с Тремаль-Найком.
В этот момент парусник проходил мимо одной из башен, которая стояла на заболоченном берегу, отделенная от джунглей небольшим рвом. Это была крепкая постройка из досок и бамбука, метров шести в высоту. Первого этажа у нее не было, наверх нужно было взбираться по приставной бамбуковой лестнице, видневшейся на площадке.
Сейчас эта башня была пуста. Лишь несколько пар марабу дремали на верхушке ее, втянув голову в плечи и спрятав свой огромные клювы среди перьев на груди.
Только к полудню берега реки сделались приветливее и оживленнее, хотя джунгли по-прежнему простирались куда ни кинь взгляд. Унылая желто-зеленая равнина, покрытая бамбуком и гигантскими тростниками, прерываемая кое-где лишь болотной трясиной и озерцами стоячей воды, чью темную поверхность разнообразили листья лотоса.
Время от времени на берегах, от которых словно несло лихорадкой, можно было увидеть жителей, занятых добычей соли в специально сделанных для этой цели квадратных глинистых водоемах. Это были люди из племени молангов, голые, тощие, как скелеты, почти поголовно больные и больше похожие на детей, чем на мужчин, настолько они были хилые и низкорослые.
С каждой милей, которую покрывал парусник, жизнь на реке становилась все оживленнее. Вверх и вниз по воде двигалось все больше барж и лодок с товарами, встречались и паровые суда, которые дымили и гудками издали оповещали о своем присутствии.
Ближе к шести Янес и Сандокан, которые стояли на баке, уже могли разглядеть в туманной дали верхушки пагод и крыши Черного города, как называли Калькутту, и внушительные бастионы прилегавшего к ней форта Вильям. По правому берегу все чаще появлялись изящные бенгали, небольшие дворцы, выстроенные в характерном для этих мест смешанном англо-индийском стиле, окруженные садами с купами бананов и кокосовых пальм.
Сандокан приказал поднять на главной мачте флаг Момпрачема, где на красном фоне красовалась голова тигра с широко раскрытой пастью, а большей части экипажа велел спрятаться в кубрике. Пушки на корме и на носу накрыли от чужих глаз брезентом.
— Неужели Каммамури нас не встретит? — встревоженно спрашивал он Янеса, стоявшего рядом со своей вечной сигаретой во рту. Но тот как раз поднял руку, указывая на шлюпку, двигавшуюся навстречу им.
— Вон он, верный слуга Тремаль-Найка!
Сандокан последовал взглядом за его рукой и увидел маленькое, но изящное суденышко, с шестью гребцами и рулевым, украшенное резной головой слона на носу. Шлюпка уверенно маневрировала среди многочисленных судов и суденышек, буквально загромождавших здесь реку. На корме у нее плескался точно такой же, как у них, красный флаг с головой тигра. Заметив шлюпку, Янес сразу же отдал приказ бросить якорь.
— Ты видишь его? — спросил он радостно.
— Глаза Тигра Малайзии еще не ослабели, — ответил ему Сандокан. — Да, это он. Он сидит на руле. Спускайте трап. Сейчас мы узнаем от него все подробности.
Шлюпка быстро подошла и пришвартовалась к «Марианне» с правого борта, где был заранее спущен трап. Пока гребцы вынимали весла и привязывали лодку, рулевой проворно, как обезьяна, вскарабкался по трапу и ступил на палубу.
— Ах, господин Сандокан! Господин Янес! Какое счастье снова увидеть вас! — восклицал он взволнованно.
Это был смуглый индиец лет тридцати или тридцати двух, довольно высокий, крепкотелый, в отличие от других бенгальцев, которые обычно бывают худыми, с бронзовым от загара лицом, которое особенно выделялось на фоне белого одеяния, а подвески в ушах придавали ему изящный, но несколько экзотический вид.
Сандокан сжал руку, протянутую индийцем, и заключил его в объятия.
— Ты здесь, на моей груди, дружище!
— Ах! Господин! — воскликнул индиец прерывающимся от волнения голосом.
Янес, более сдержанный, не столь экспансивный, лишь крепко от всей души пожал ему руку.
— Что с Тремаль-Найком? — спросил Сандокан с беспокойством.
— Ах! Господин! — горестно сказал индеец. — Боюсь, мой хозяин сходит с ума! Эти мерзавцы причинили ему страшное горе.
— Ты нам скоро расскажешь все это, — перебил его Янес. — А пока укажи, где встать на якорь?
— Только не на виду, — сказал Каммамури. — Туги наблюдают за нами. Эти негодяи не должны знать о вашем приезде.
— Тогда мы поднимемся вверх по реке до места, которое ты укажешь.
— По ту сторону форта Вильям, перед отмелью. Мои матросы отведут вас туда.
— Но когда мы увидим Тремаль-Найка? — нетерпеливо спросил Сандокан.
— После полуночи, когда город уснет. Нужна предельная осторожность.
— Твоим людям можно доверять?
— Да, они опытные моряки.
— Пусть они поднимутся на борт и возьмут на себя управление судном, а сам приходи в мою каюту. Я хочу знать обо всем, что здесь у вас произошло.
Каммамури свистком позвал на палубу своих людей, обменялся с ними несколькими словами и сразу же последовал за Сандоканом и Янесом в их салон на корме.
По оснастке это был малайский парусник, праос, но не имевший балансиров и того своеобразного навеса на палубе, который характерен для этого типа судов. К тому же корпус его был обшит железными пластинами, а водоизмещение значительно больше обычных праос, которые редко имеют его более пятидесяти тонн.
Так или иначе, а это был прекрасный парусник, остроносый, маневренный, способный при попутном ветре развивать большую скорость, чем у тех паровых судов, которыми оснащен был в то время скоростной флот англо-индийского правительства. Настоящее гоночное судно, напоминавшее лучшие клиперы недавних времен, прозванные за их исключительную быстроходность пожирателями расстояний.
Что удивляло, так это экипаж парусника, слишком многочисленный для небольшого судна и на редкость разношерстный. Казалось, все племена Малайзии послали в него своих представителей. Здесь были смуглокожие малайцы с мрачным взглядом черных, как уголь, глаз, даяки, стройные гибкие макасары и приземистые бугисы. Среди команды на борту было немало головорезов из лесов Борнео, негров из Минданао и даже несколько папуасов, выделявшихся живописной копной своих длинных волос, увенчанных ярким дикарским гребнем.
Никто из них не носил, однако, своих национальных костюмов: на всех был одинаковый белый саронг — кусок ткани, спускавшийся до колен, и просторные куртки разных цветов, не стеснявшие движений.
Только двое, под чьим началом находилась команда парусника, были одеты иначе: живописно и очень богато. Один из них, сидевший на широкой подушке красного шелка справа от руля, был мужчина ярко выраженного восточного типа, смуглолицый, с гордо посаженной головой, с густой черной шевелюрой, которая доходила ему до плеч и падала на глаза, сверкавшие каким-то смелым огнем. На нем был восточный наряд из голубого шелка, шитый золотом и украшенный рубинами, и высокие сапоги из желтой кожи. Красивый шелковый тюрбан с плюмажем и крупным алмазом, величиной с орех, довершал это роскошное одеяние.
Другой, стоявший поблизости, озабоченно хмуря брови, читал письмо. Это был европеец, высокий и статный, с тонкими аристократическими чертами лица, мягким взглядом голубых глаз и темными усами, уже чуть седеющими, хотя он и казался моложе своего спутника. На нем была коричневая бархатная куртка, стянутая на бедрах широким поясом, темные брюки и кожаные башмаки с золотыми пряжками.
Парусник уже почти поравнялся с белым домиком лоцманской станции, когда европеец, который только сейчас заметил ее приближение, обернулся к своему товарищу, погруженному в глубокие думы.
— Сандокан, — сказал он, — мы уже входим в реку. Мы будем брать лоцмана?
— Мне не нужны любопытные глаза на борту моего судна, Янес, — ответил тот, поднимаясь и устремляя взгляд на станцию. — Доберемся до Калькутты и без помощи лоцмана.
— Ты прав, — кивнул Янес после недолгого размышления. — Лучше сохранить инкогнито. Никогда не знаешь, какая мелочь может навести на наш след этого мерзавца Суйод-хана.
— Когда мы будем в Калькутте?
— До захода солнца, — ответил Янес. — Вода поднимается, и ветер попутный.
— Нам нужно как можно скорее увидеться с Тремаль-Найком. Бедный друг! Потерять жену, а теперь и единственную дочь!
— Мы обязательно вырвем ее у Суйод-хана. Посмотрим, устоит ли Индийский Тигр против Тигра Малайзии.
— Да, — сказал Сандокан, и молния блеснула в его глазах, а лоб грозно нахмурился. — Мы вызволим ее, даже если мне придется для этого перевернуть всю Индию и утопить этих подлых собак тугов в их подземных пещерах. Но дошла ли наша депеша до Тремаль-Найка?
— Не тревожься, Сандокан: телеграммы всегда доходят до места назначения.
— Значит, он нас ждет?
— Думаю, да, но лучше все же предупредить его, что мы уже вошли в Хугли и к вечеру будем в Калькутте. Он пошлет Каммамури, чтобы тот встретил нас и проводил к его дому.
— А есть тут телеграф по пути?
— Есть, в Даймонд-Харборе.
— Это лоцманская станция, которую мы только что миновали?
— Да, Сандокан.
— Тогда встанем на якорь и пошлем кого-нибудь. Полчаса для нас небольшая потеря. К тому же за домом Тремаль-Найка наверняка следят.
— Ты прав. Предусмотрительность будет не лишней.
— Тогда напиши, друг мой.
Янес вырвал листок из записной книжки и быстро написал на нем карандашом:
«С борта „Марианны“, господину Тремаль-Найку, улица Дурумтолах.
Сегодня утром мы вошли в Хугли и вечером будем у вас. Вышлите Каммамури нам навстречу.
Наше судно идет под флагом Момпрачема.
Янес де Гомейра».
— Вот, — сказал он, показывая листок Сандокану.
— Хорошо, — ответил тот. — Лучше твоя подпись, чем моя. Англичане, наверное, еще помнят меня и не простили мои набеги.
Парусник встал на якорь в полумиле от Даймонд-Харбора, и шлюпка с гребцами уже была спущена на воду, когда Янес подозвал рулевого, вручив ему записку и деньги.
— Ни слова о нас, — приказал он. — Разговаривай только по-португальски. Капитан сейчас — я.
Рулевой, высокий и крепкий парень, кивнул, проворно скользнул в шлюпку, и она тут же устремилась к берегу, взяв курс на лоцманскую станцию.
Через полчаса он вернулся, объявив, что депеша отправлена по назначению.
— Тебя о чем-нибудь спрашивали? — поинтересовался Янес.
— Да, капитан. Но я помалкивал. Я был нем, как рыба.
— Отлично.
Шлюпку подняли на борт, и «Марианна» двинулась дальше, держась все время середины реки. Сандокан уселся на свою шелковую подушку и погрузился в раздумье, а Янес, закурив сигарету и опершись о борт, рассеянно оглядывал берега.
Обширные бамбуковые джунгли, излюбленное прибежище местных тигров и носорогов, простирались по правую и левую сторону могучей реки, покрывая ее топкие берега, кишевшие змеями и крокодилами. Тучи птиц кружили над густыми зарослями бамбуков и тростника, но людей нигде не было видно. От затхлой, тинистой воды несло запахом гнили.
— Плохие места, — пробормотал Янес, с напряженным вниманием оглядываясь кругом. — Все это разве что для охоты. Не сравнить эти дикие джунгли с прекрасными лесами Борнео. Если люди Суйод-хана и в самом деле обитают здесь, им не позавидуешь. Тростник, лианы и болота. Лианы, болота и тростник. И это знаменитая дельта священной реки!
Ничто не изменилось тут с тех пор, как он последний раз бывал в Индии. Похоже, англичане заботились лишь о том, чтобы получше остричь этих бедных индийцев, а не о том, чтобы как-то улучшить тут жизнь. «Марианна» быстро продвигалась вперед, но по берегам реки была все та же картина. По крайней мере на правом. На левом же попадались изредка по несколько убогих хижин, с глиняными стенами и лиственными крышами, под сенью кокосовых пальм.
Янес всматривался в одну из этих нищих деревушек, отделенных от реки изгородью для защиты от крокодилов, когда Сандокан встал и присоединился к нему.
— В этих болотах и живут туги?
— Да, дружище, — ответил Янес.
— Не в этих ли зарослях их логово? Видишь, вон там что-то вроде деревянной башни на сваях?
— Это приют для потерпевших крушение, — ответил Янес.
— А кто его поставил?
— Англо-индийское правительство. Река опаснее, чем кажется на первый взгляд. Здесь много песчаных отмелей, которые постоянно меняются. Кораблекрушения — обычное дело. По берегам много диких зверей — вот и пришлось построить эти башни. В них можно попасть лишь по приставной лестнице, которую втягивают затем наверх.
— А что там, внутри?
— Немного съестного. Эти запасы пополняются каждый месяц служащими на специальном катере.
— Эти берега в самом деле опасны? — спросил Сандокан.
— Они кишат зверьем, и плохо будет тому, кто случайно окажется на них. За этими зарослями и сейчас наверняка затаились тигры, которые наблюдают за нами. Они смелее тех, что в наших лесах. Они умеют охотиться даже в воде, внезапно нападая на лодки с людьми.
— Их что, здесь никто не истребляет?
— Англичане время от времени совершают облавы, но звери так многочисленны, что толку от этого мало.
— У меня идея, — сказал Сандокан.
— Какая?
— Я скажу вечером, когда мы увидимся с Тремаль-Найком.
В этот момент парусник проходил мимо одной из башен, которая стояла на заболоченном берегу, отделенная от джунглей небольшим рвом. Это была крепкая постройка из досок и бамбука, метров шести в высоту. Первого этажа у нее не было, наверх нужно было взбираться по приставной бамбуковой лестнице, видневшейся на площадке.
Сейчас эта башня была пуста. Лишь несколько пар марабу дремали на верхушке ее, втянув голову в плечи и спрятав свой огромные клювы среди перьев на груди.
Только к полудню берега реки сделались приветливее и оживленнее, хотя джунгли по-прежнему простирались куда ни кинь взгляд. Унылая желто-зеленая равнина, покрытая бамбуком и гигантскими тростниками, прерываемая кое-где лишь болотной трясиной и озерцами стоячей воды, чью темную поверхность разнообразили листья лотоса.
Время от времени на берегах, от которых словно несло лихорадкой, можно было увидеть жителей, занятых добычей соли в специально сделанных для этой цели квадратных глинистых водоемах. Это были люди из племени молангов, голые, тощие, как скелеты, почти поголовно больные и больше похожие на детей, чем на мужчин, настолько они были хилые и низкорослые.
С каждой милей, которую покрывал парусник, жизнь на реке становилась все оживленнее. Вверх и вниз по воде двигалось все больше барж и лодок с товарами, встречались и паровые суда, которые дымили и гудками издали оповещали о своем присутствии.
Ближе к шести Янес и Сандокан, которые стояли на баке, уже могли разглядеть в туманной дали верхушки пагод и крыши Черного города, как называли Калькутту, и внушительные бастионы прилегавшего к ней форта Вильям. По правому берегу все чаще появлялись изящные бенгали, небольшие дворцы, выстроенные в характерном для этих мест смешанном англо-индийском стиле, окруженные садами с купами бананов и кокосовых пальм.
Сандокан приказал поднять на главной мачте флаг Момпрачема, где на красном фоне красовалась голова тигра с широко раскрытой пастью, а большей части экипажа велел спрятаться в кубрике. Пушки на корме и на носу накрыли от чужих глаз брезентом.
— Неужели Каммамури нас не встретит? — встревоженно спрашивал он Янеса, стоявшего рядом со своей вечной сигаретой во рту. Но тот как раз поднял руку, указывая на шлюпку, двигавшуюся навстречу им.
— Вон он, верный слуга Тремаль-Найка!
Сандокан последовал взглядом за его рукой и увидел маленькое, но изящное суденышко, с шестью гребцами и рулевым, украшенное резной головой слона на носу. Шлюпка уверенно маневрировала среди многочисленных судов и суденышек, буквально загромождавших здесь реку. На корме у нее плескался точно такой же, как у них, красный флаг с головой тигра. Заметив шлюпку, Янес сразу же отдал приказ бросить якорь.
— Ты видишь его? — спросил он радостно.
— Глаза Тигра Малайзии еще не ослабели, — ответил ему Сандокан. — Да, это он. Он сидит на руле. Спускайте трап. Сейчас мы узнаем от него все подробности.
Шлюпка быстро подошла и пришвартовалась к «Марианне» с правого борта, где был заранее спущен трап. Пока гребцы вынимали весла и привязывали лодку, рулевой проворно, как обезьяна, вскарабкался по трапу и ступил на палубу.
— Ах, господин Сандокан! Господин Янес! Какое счастье снова увидеть вас! — восклицал он взволнованно.
Это был смуглый индиец лет тридцати или тридцати двух, довольно высокий, крепкотелый, в отличие от других бенгальцев, которые обычно бывают худыми, с бронзовым от загара лицом, которое особенно выделялось на фоне белого одеяния, а подвески в ушах придавали ему изящный, но несколько экзотический вид.
Сандокан сжал руку, протянутую индийцем, и заключил его в объятия.
— Ты здесь, на моей груди, дружище!
— Ах! Господин! — воскликнул индиец прерывающимся от волнения голосом.
Янес, более сдержанный, не столь экспансивный, лишь крепко от всей души пожал ему руку.
— Что с Тремаль-Найком? — спросил Сандокан с беспокойством.
— Ах! Господин! — горестно сказал индеец. — Боюсь, мой хозяин сходит с ума! Эти мерзавцы причинили ему страшное горе.
— Ты нам скоро расскажешь все это, — перебил его Янес. — А пока укажи, где встать на якорь?
— Только не на виду, — сказал Каммамури. — Туги наблюдают за нами. Эти негодяи не должны знать о вашем приезде.
— Тогда мы поднимемся вверх по реке до места, которое ты укажешь.
— По ту сторону форта Вильям, перед отмелью. Мои матросы отведут вас туда.
— Но когда мы увидим Тремаль-Найка? — нетерпеливо спросил Сандокан.
— После полуночи, когда город уснет. Нужна предельная осторожность.
— Твоим людям можно доверять?
— Да, они опытные моряки.
— Пусть они поднимутся на борт и возьмут на себя управление судном, а сам приходи в мою каюту. Я хочу знать обо всем, что здесь у вас произошло.
Каммамури свистком позвал на палубу своих людей, обменялся с ними несколькими словами и сразу же последовал за Сандоканом и Янесом в их салон на корме.
Глава 2
ПОХИЩЕНИЕ ДАРМЫ
Если «Марианна» была великолепна снаружи, то салон на корме представлял собой еще более блестящее зрелище. Стоило переступить порог, как сразу же бросалось в глаза, что владелец не пожалел денег и на внутреннюю отделку и убранство своего судна.
Этот салон, куда вошли трое мужчин, занимал значительную часть палубной надстройки. Его стены и пол из самых дорогих пород дерева были увешаны и устланы роскошными китайскими коврами из красного шелка с золотом, украшены разнообразным оружием, развешанным в изысканном беспорядке. Тут были и малайские ножи-криссы со змееобразным лезвием, и тяжелые паранги даяков, мерцающие синеватой сталью, и длинноствольные пистолеты, украшенные затейливыми арабесками, с рукоятками из перламутра, и редкие индийские карабины, и даже боевые трубки диких малайских племен, стрелявшие отравленными стрелами.
Все четыре стены обегали удобные низкие диваны, а посреди каюты был вделан широкий стол из черного дерева с чудесными перламутровыми инкрустациями — над ним висела большая лампа из розового венецианского стекла, распространявшая мягкий, уютный свет.
Янес достал из шкафчика бутылку, наполнил бокалы вином и протянул каждому его бокал.
— Здесь ты можешь говорить без опаски, — сказал он Каммамури. — Туги все-таки не рыбы, чтобы появиться со дна реки и подслушать нас.
— Если они и не рыбы, то уж дьяволы наверняка, — ответил индиец со вздохом.
— Выпей и расскажи нам все в подробностях, — поторопил его Сандокан. — Ты видишь, что Тигр Малайзии покинул Момпрачем ради схватки с Индийским Тигром. Но мы должны узнать все об этом дьявольском похищении.
— Уже двадцать четыре дня, господин, как маленькая Дарма была похищена подручными Суйод-хана, и все это время мой хозяин оплакивает ее беспрерывно. Если бы не известие о вашем отплытии из Момпрачема, он бы, наверное, уже сошел с ума.
— Он разве боялся, что мы не придем ему на помощь? — спросил Янес.
— Был момент, когда он так и подумал — ведь у вас там свои дела.
— Пираты Малайзии уже не те. Они теперь впали в глубокую спячку. Времена Лабуана и Саравака уже далеко. Но каким же образом была похищена маленькая Дарма?
— Все было так, словно тут рука дьявола, точно адские силы помогли Суйод-хану. С тех пор как умерла Ада, дав жизнь маленькой Дарме, всю любовь и нежность, которую мой хозяин питал к жене, он отдал своей единственной дочери. Темные слухи, которые доходили до нас относительно секты богини Кали, держали его в последнее время настороже. Говорили, что туги, скрывшиеся на время после карательных мер капитана Макферсона, вернулись в наши края и поселились в огромных пещерах, которые простираются под островом Раймангал. Был слух, что Суйод-хан задумал достать еще одну девственницу для их пагоды.
Все это сильно беспокоило моего хозяина. Он боялся, что эти изуверы, которые некогда много лет держали в заключении Аду, почитая ее, как представительницу богини Кали на земле, могут похитить и ее дочь. Зная коварство и ловкость тугов, мы приняли самые серьезные меры предосторожности, поставили железные решетки на окна, сделали кованые двери во всем доме, тщательно осмотрели стены и подземелья: нет ли какого тайного хода, через который могут проникнуть к нам. Я все время спал в том коридоре, который ведет в комнату Дармы. И каждую ночь со мной были ручной тигр и Пунти, мой верный пес, которые некогда наводили страх на тугов.
Мы провели целых полгода в таком напряжении, однако туги не подавали никаких признаков жизни. Но как-то утром Тремаль-Найк получил телеграмму из Чангернагара, подписанную его другом Мусдаром, который, спасаясь от преследования после неудачи последнего восстания, укрылся в одной из местных французских колоний.
— Что было в телеграмме? — в один голос воскликнули Янес и Сандокан, не пропустившие ни одного слова.
— В ней было только пять слов: «Приезжай, нужно срочно поговорить. Мусдар».
Мой хозяин, бывший в большой дружбе с этим человеком, который немало помог нам, когда мы вернулись в Индию, полагая, что тот теперь сам нуждается в помощи и защите, собрался в дорогу без промедления, а мне поручил глаз не спускать с маленькой Дармы.
В течение дня не случилось ничего подозрительного. Уже наступил вечер, когда я тоже получил телеграмму из Чангернагара, которая была подписана моим хозяином. Я помню ее слово в слово: «Немедленно приезжай ко мне с Дармой. Ей грозит большая опасность от наших врагов».
Встревоженный, я быстро собрался и отправился на станцию вместе с маленькой Дармой и ее кормилицей.
Телеграмма пришла в 6.34, а поезд уходил в 7.28.
Мы заняли пустое купе, но за несколько минут до отхода туда же вошли два брамина и уселись напротив. Это были седовласые длиннобородые старцы, и вид у них был очень внушительный.
Поезд тронулся, и поначалу все было спокойно, но примерно через час в нашем купе случилось странное, хотя, на первый взгляд, и не очень значительное происшествие. Чемодан одного из браминов упал, раскрылся, и оттуда выпал шар из тончайшего хрусталя, внутри которого были цветы. От удара шар этот разбился, и цветы рассыпались по купе, но брамины даже не шевельнулись, чтобы собрать их. Я увидел, однако, что оба тут же вынули носовые платки и прижали их к носу и рту, как был для того, чтобы приглушить резкий запах этих цветов.
— Ах вот как! — с горящими глазами воскликнул Сандокан. — Ну-ну! И что же дальше? Говори, Каммамури!
— Что было потом, — продолжал Каммамури, голос которого задрожал и пресекся, — я не могу вам сказать. Я почувствовал только, что голова моя стала быстро наливаться какой-то болезненной тяжестью — а после этого не помню уже ничего. Когда я очнулся, вокруг было темно и тихо. Поезд стоял, издалека же донесся какой-то продолжительный свист.
Я вскочил на ноги и стал звать кормилицу и Дарму, но никто мне не ответил. На миг я подумал, что сошел с ума или вижу страшный сон. Я бросился к двери: она была заперта. Вне себя я разбил стекло кулаком, изрезав обе руки, открыл дверь и выскочил наружу. Поезд стоял на запасных путях, не было видно ни машинистов, ни кондукторов. Вдали чуть желтел свет фонарей, которые, казалось, освещали станцию. Я бросился туда с криком: «Дарма! Кетти!.. На помощь!.. Ее похитили!.. Туги! Туги!.. «
Меня остановили двое полицейских и служащих станции. Меня приняли за сумасшедшего, настолько я был возбужден. Понадобилось не меньше часа, чтобы убедить их, что я в своем уме, и рассказать, что случилось в вагоне.
Я оказался уже не в Чангернагаре, а в Хауфи, то есть в двадцати милях севернее. Никто из персонала не заметил моего присутствия, когда поезд переводили на запасной путь, так я и остался в купе до самого пробуждения.
Полицейские на станции тут же пустились в розыски, однако безрезультатно. Утром я отправился в Чангернагар, чтобы предупредить Тремаль-Найка об исчезновении Дармы и ее кормилицы. Его там уже не было. От его друга Мусдара я узнал, что тот не посылал ему никакой телеграммы. Телеграмму на мое имя тоже послал неизвестно кто.
— Дьявольски хитры эти туги! — воскликнул Янес. — Поистине адский план!
— Продолжай, Каммамури, — сделал нетерпеливый знак рукой Сандокан.
Индиец отвернулся, вытер слезы, выступившие на глазах, и продолжал с дрожью в голосе:
— Невозможно описать горе моего хозяина, когда он узнал об исчезновении маленькой Дармы и ее кормилицы. Он так рыдал и стенал, что не знаю, как он вообще не сошел с ума.
Тем временем тамошняя полиция вместе с французской жандармерией Чангернагара продолжала поиски похитителей. Было установлено, что обе телеграммы отправлены каким-то индийцем, которого служащие телеграфа никогда раньше не видели и который очень плохо говорил по-французски. А два брамина, ехавшие со мной, сошли на станции, поддерживая женщину, которая, казалось, была убита каким-то горем, и неся на руках белую девочку.
На следующий день кормилица была найдена в банановой роще задушенной. Ее убили, стянув ей горло черным шелковым шнурком.
— Негодяи! — воскликнул Янес, сжав кулаки.
— Но что доказывает, что именно туги Суйод-хана похитили маленькую Дарму? — сказал Сандокан. — Это могли быть просто бандиты, которые…
— Нет, господин, — прервал его Каммамури. — Это были именно они. Неделей позже мой хозяин нашел в своей комнате стрелу, которая была пущена с улицы. Наконечник стрелы имел форму маленькой змеи с головой женщины, эмблемой сектантов богини Кали.
— Ах так! — воскликнул Сандокан, нахмурив лоб.
— Но это не все, — продолжал свой рассказ индиец. — Утром мы нашли у дверей дома листок бумаги, на котором была эмблема тугов, а над ней нарисованы два кинжала, пересекающие букву S.
— Подпись Суйод-хана? — вопросительно сказал Янес.
— Да.
— И что же, английская полиция так ничего и не обнаружила?
— Они продолжали поиски еще несколько дней, но потом сочли, что это безнадежное дело. Я думаю, они просто не захотели связываться с тугами, чтобы не иметь лишних неприятностей от них.
— Они не вели поисков в Сундарбане? — спросил Сандокан.
— Они сказали, что не имеют достаточно средств и людей для этого.
— Значит, у правительства Бенгалии нет больше солдат? — сказал Сандокан.
— Англо-индийскому правительству сейчас не до этих сектантов-тугов. Восстание не улеглось, а ширится день ото дня и грозит захватить всю Индию.
— Ах так! В Индии восстание? — воскликнул Янес.
— Да, и оно становится все более грозным, господин. Полки сипаев восстали во многих местах: в Мируте, в Дели, Лакхнау, Канпуре и, расправившись с офицерами, соединились под командованием Тантия Топи и отчаянно смелой Рани.
— Так, — сказал Сандокан, поднимаясь в сильном волнении. — Поскольку ни полиция, ни правительство Бенгалии не могут заниматься тугами, ими займемся мы. Не так ли, Янес?
У нас пятьдесят человек, пятьдесят храбрецов Момпрачема, которых не испугают ни туги, ни их ужасная богиня Кали. Мы неплохо вооружены, у нас есть корабль, способный противостоять даже английским канонеркам. У меня с собой несколько миллионов, которые тоже будут нелишними в этом деле. С такими силами мы можем объявить войну всему племени тугов, и нанести этому чудовищу Суйод-хану смертельный удар.
Индийский Тигр в схватке с Тигром Малайзии! Неплохое получится зрелище!..
Он отпил вина из бокала и задумался на минуту, глядя куда-то в сторону. Затем спросил, резко повернувшись:
— Тремаль-Найк полагает, что туги вернулись в свои пещеры на Раймангале?
— Вне всякого сомнения, — ответил Каммамури.
— Значит, и маленькую Дарму отправили туда?
— Конечно, господин Сандокан.
— Ты знаешь Раймангал?
— И даже сами их подземелья. Я ведь целых полгода был пленником тугов.
— Да, я помню. Насколько велики эти подземные норы?
— Они огромны, господин, и тянутся под всем островом.
— Под всем островом, говоришь! Прекрасный случай, чтобы разом утопить там этих каналий!
— А маленькая Дарма?
— Мы утопим их потом. Сначала вырвем из их лап эту малышку, мой добрый Каммамури. А где вход в эти подземелья?
— Через отверстие в главном стволе огромного баньяна.
— Отлично, скоро мы навестим Раймангал, — сказал Сандокан. — Скоро, дорогой Суйод-хан, ты услышишь о Тигре Малайзии.
Послышался грохот цепи и всплеск от падения якоря. Вслед за тем все ощутили резкий толчок.
— Бросили якорь, — сказал Янес, вставая. — Пойдемте на палубу.
Уже давно спустилась ночь над Калькуттой, окутав ее башни и пагоды, ее колокольни, купола и дворцы, но мириады фонарей и фонариков сверкали вдоль широких улиц, на Стренде, на широких ее площадях.
На реке, разлившейся вблизи города более чем на километр, стояло бесчисленное множество пароходов и парусников, с фонарями на мачтах, покачиваясь на своих якорях. «Марианна» стояла чуть поодаль от них, у самых крайних бастионов форта Вильям, чья внушительная громада смутно проступала во тьме.
Этот салон, куда вошли трое мужчин, занимал значительную часть палубной надстройки. Его стены и пол из самых дорогих пород дерева были увешаны и устланы роскошными китайскими коврами из красного шелка с золотом, украшены разнообразным оружием, развешанным в изысканном беспорядке. Тут были и малайские ножи-криссы со змееобразным лезвием, и тяжелые паранги даяков, мерцающие синеватой сталью, и длинноствольные пистолеты, украшенные затейливыми арабесками, с рукоятками из перламутра, и редкие индийские карабины, и даже боевые трубки диких малайских племен, стрелявшие отравленными стрелами.
Все четыре стены обегали удобные низкие диваны, а посреди каюты был вделан широкий стол из черного дерева с чудесными перламутровыми инкрустациями — над ним висела большая лампа из розового венецианского стекла, распространявшая мягкий, уютный свет.
Янес достал из шкафчика бутылку, наполнил бокалы вином и протянул каждому его бокал.
— Здесь ты можешь говорить без опаски, — сказал он Каммамури. — Туги все-таки не рыбы, чтобы появиться со дна реки и подслушать нас.
— Если они и не рыбы, то уж дьяволы наверняка, — ответил индиец со вздохом.
— Выпей и расскажи нам все в подробностях, — поторопил его Сандокан. — Ты видишь, что Тигр Малайзии покинул Момпрачем ради схватки с Индийским Тигром. Но мы должны узнать все об этом дьявольском похищении.
— Уже двадцать четыре дня, господин, как маленькая Дарма была похищена подручными Суйод-хана, и все это время мой хозяин оплакивает ее беспрерывно. Если бы не известие о вашем отплытии из Момпрачема, он бы, наверное, уже сошел с ума.
— Он разве боялся, что мы не придем ему на помощь? — спросил Янес.
— Был момент, когда он так и подумал — ведь у вас там свои дела.
— Пираты Малайзии уже не те. Они теперь впали в глубокую спячку. Времена Лабуана и Саравака уже далеко. Но каким же образом была похищена маленькая Дарма?
— Все было так, словно тут рука дьявола, точно адские силы помогли Суйод-хану. С тех пор как умерла Ада, дав жизнь маленькой Дарме, всю любовь и нежность, которую мой хозяин питал к жене, он отдал своей единственной дочери. Темные слухи, которые доходили до нас относительно секты богини Кали, держали его в последнее время настороже. Говорили, что туги, скрывшиеся на время после карательных мер капитана Макферсона, вернулись в наши края и поселились в огромных пещерах, которые простираются под островом Раймангал. Был слух, что Суйод-хан задумал достать еще одну девственницу для их пагоды.
Все это сильно беспокоило моего хозяина. Он боялся, что эти изуверы, которые некогда много лет держали в заключении Аду, почитая ее, как представительницу богини Кали на земле, могут похитить и ее дочь. Зная коварство и ловкость тугов, мы приняли самые серьезные меры предосторожности, поставили железные решетки на окна, сделали кованые двери во всем доме, тщательно осмотрели стены и подземелья: нет ли какого тайного хода, через который могут проникнуть к нам. Я все время спал в том коридоре, который ведет в комнату Дармы. И каждую ночь со мной были ручной тигр и Пунти, мой верный пес, которые некогда наводили страх на тугов.
Мы провели целых полгода в таком напряжении, однако туги не подавали никаких признаков жизни. Но как-то утром Тремаль-Найк получил телеграмму из Чангернагара, подписанную его другом Мусдаром, который, спасаясь от преследования после неудачи последнего восстания, укрылся в одной из местных французских колоний.
— Что было в телеграмме? — в один голос воскликнули Янес и Сандокан, не пропустившие ни одного слова.
— В ней было только пять слов: «Приезжай, нужно срочно поговорить. Мусдар».
Мой хозяин, бывший в большой дружбе с этим человеком, который немало помог нам, когда мы вернулись в Индию, полагая, что тот теперь сам нуждается в помощи и защите, собрался в дорогу без промедления, а мне поручил глаз не спускать с маленькой Дармы.
В течение дня не случилось ничего подозрительного. Уже наступил вечер, когда я тоже получил телеграмму из Чангернагара, которая была подписана моим хозяином. Я помню ее слово в слово: «Немедленно приезжай ко мне с Дармой. Ей грозит большая опасность от наших врагов».
Встревоженный, я быстро собрался и отправился на станцию вместе с маленькой Дармой и ее кормилицей.
Телеграмма пришла в 6.34, а поезд уходил в 7.28.
Мы заняли пустое купе, но за несколько минут до отхода туда же вошли два брамина и уселись напротив. Это были седовласые длиннобородые старцы, и вид у них был очень внушительный.
Поезд тронулся, и поначалу все было спокойно, но примерно через час в нашем купе случилось странное, хотя, на первый взгляд, и не очень значительное происшествие. Чемодан одного из браминов упал, раскрылся, и оттуда выпал шар из тончайшего хрусталя, внутри которого были цветы. От удара шар этот разбился, и цветы рассыпались по купе, но брамины даже не шевельнулись, чтобы собрать их. Я увидел, однако, что оба тут же вынули носовые платки и прижали их к носу и рту, как был для того, чтобы приглушить резкий запах этих цветов.
— Ах вот как! — с горящими глазами воскликнул Сандокан. — Ну-ну! И что же дальше? Говори, Каммамури!
— Что было потом, — продолжал Каммамури, голос которого задрожал и пресекся, — я не могу вам сказать. Я почувствовал только, что голова моя стала быстро наливаться какой-то болезненной тяжестью — а после этого не помню уже ничего. Когда я очнулся, вокруг было темно и тихо. Поезд стоял, издалека же донесся какой-то продолжительный свист.
Я вскочил на ноги и стал звать кормилицу и Дарму, но никто мне не ответил. На миг я подумал, что сошел с ума или вижу страшный сон. Я бросился к двери: она была заперта. Вне себя я разбил стекло кулаком, изрезав обе руки, открыл дверь и выскочил наружу. Поезд стоял на запасных путях, не было видно ни машинистов, ни кондукторов. Вдали чуть желтел свет фонарей, которые, казалось, освещали станцию. Я бросился туда с криком: «Дарма! Кетти!.. На помощь!.. Ее похитили!.. Туги! Туги!.. «
Меня остановили двое полицейских и служащих станции. Меня приняли за сумасшедшего, настолько я был возбужден. Понадобилось не меньше часа, чтобы убедить их, что я в своем уме, и рассказать, что случилось в вагоне.
Я оказался уже не в Чангернагаре, а в Хауфи, то есть в двадцати милях севернее. Никто из персонала не заметил моего присутствия, когда поезд переводили на запасной путь, так я и остался в купе до самого пробуждения.
Полицейские на станции тут же пустились в розыски, однако безрезультатно. Утром я отправился в Чангернагар, чтобы предупредить Тремаль-Найка об исчезновении Дармы и ее кормилицы. Его там уже не было. От его друга Мусдара я узнал, что тот не посылал ему никакой телеграммы. Телеграмму на мое имя тоже послал неизвестно кто.
— Дьявольски хитры эти туги! — воскликнул Янес. — Поистине адский план!
— Продолжай, Каммамури, — сделал нетерпеливый знак рукой Сандокан.
Индиец отвернулся, вытер слезы, выступившие на глазах, и продолжал с дрожью в голосе:
— Невозможно описать горе моего хозяина, когда он узнал об исчезновении маленькой Дармы и ее кормилицы. Он так рыдал и стенал, что не знаю, как он вообще не сошел с ума.
Тем временем тамошняя полиция вместе с французской жандармерией Чангернагара продолжала поиски похитителей. Было установлено, что обе телеграммы отправлены каким-то индийцем, которого служащие телеграфа никогда раньше не видели и который очень плохо говорил по-французски. А два брамина, ехавшие со мной, сошли на станции, поддерживая женщину, которая, казалось, была убита каким-то горем, и неся на руках белую девочку.
На следующий день кормилица была найдена в банановой роще задушенной. Ее убили, стянув ей горло черным шелковым шнурком.
— Негодяи! — воскликнул Янес, сжав кулаки.
— Но что доказывает, что именно туги Суйод-хана похитили маленькую Дарму? — сказал Сандокан. — Это могли быть просто бандиты, которые…
— Нет, господин, — прервал его Каммамури. — Это были именно они. Неделей позже мой хозяин нашел в своей комнате стрелу, которая была пущена с улицы. Наконечник стрелы имел форму маленькой змеи с головой женщины, эмблемой сектантов богини Кали.
— Ах так! — воскликнул Сандокан, нахмурив лоб.
— Но это не все, — продолжал свой рассказ индиец. — Утром мы нашли у дверей дома листок бумаги, на котором была эмблема тугов, а над ней нарисованы два кинжала, пересекающие букву S.
— Подпись Суйод-хана? — вопросительно сказал Янес.
— Да.
— И что же, английская полиция так ничего и не обнаружила?
— Они продолжали поиски еще несколько дней, но потом сочли, что это безнадежное дело. Я думаю, они просто не захотели связываться с тугами, чтобы не иметь лишних неприятностей от них.
— Они не вели поисков в Сундарбане? — спросил Сандокан.
— Они сказали, что не имеют достаточно средств и людей для этого.
— Значит, у правительства Бенгалии нет больше солдат? — сказал Сандокан.
— Англо-индийскому правительству сейчас не до этих сектантов-тугов. Восстание не улеглось, а ширится день ото дня и грозит захватить всю Индию.
— Ах так! В Индии восстание? — воскликнул Янес.
— Да, и оно становится все более грозным, господин. Полки сипаев восстали во многих местах: в Мируте, в Дели, Лакхнау, Канпуре и, расправившись с офицерами, соединились под командованием Тантия Топи и отчаянно смелой Рани.
— Так, — сказал Сандокан, поднимаясь в сильном волнении. — Поскольку ни полиция, ни правительство Бенгалии не могут заниматься тугами, ими займемся мы. Не так ли, Янес?
У нас пятьдесят человек, пятьдесят храбрецов Момпрачема, которых не испугают ни туги, ни их ужасная богиня Кали. Мы неплохо вооружены, у нас есть корабль, способный противостоять даже английским канонеркам. У меня с собой несколько миллионов, которые тоже будут нелишними в этом деле. С такими силами мы можем объявить войну всему племени тугов, и нанести этому чудовищу Суйод-хану смертельный удар.
Индийский Тигр в схватке с Тигром Малайзии! Неплохое получится зрелище!..
Он отпил вина из бокала и задумался на минуту, глядя куда-то в сторону. Затем спросил, резко повернувшись:
— Тремаль-Найк полагает, что туги вернулись в свои пещеры на Раймангале?
— Вне всякого сомнения, — ответил Каммамури.
— Значит, и маленькую Дарму отправили туда?
— Конечно, господин Сандокан.
— Ты знаешь Раймангал?
— И даже сами их подземелья. Я ведь целых полгода был пленником тугов.
— Да, я помню. Насколько велики эти подземные норы?
— Они огромны, господин, и тянутся под всем островом.
— Под всем островом, говоришь! Прекрасный случай, чтобы разом утопить там этих каналий!
— А маленькая Дарма?
— Мы утопим их потом. Сначала вырвем из их лап эту малышку, мой добрый Каммамури. А где вход в эти подземелья?
— Через отверстие в главном стволе огромного баньяна.
— Отлично, скоро мы навестим Раймангал, — сказал Сандокан. — Скоро, дорогой Суйод-хан, ты услышишь о Тигре Малайзии.
Послышался грохот цепи и всплеск от падения якоря. Вслед за тем все ощутили резкий толчок.
— Бросили якорь, — сказал Янес, вставая. — Пойдемте на палубу.
Уже давно спустилась ночь над Калькуттой, окутав ее башни и пагоды, ее колокольни, купола и дворцы, но мириады фонарей и фонариков сверкали вдоль широких улиц, на Стренде, на широких ее площадях.
На реке, разлившейся вблизи города более чем на километр, стояло бесчисленное множество пароходов и парусников, с фонарями на мачтах, покачиваясь на своих якорях. «Марианна» стояла чуть поодаль от них, у самых крайних бастионов форта Вильям, чья внушительная громада смутно проступала во тьме.