Страница:
Включив сигнализацию, я покинул борт, прихватив черный дипломат с гербом города. На набережной меня встретил служащий, но, увидев герб на дипломате, он вытянулся в струнку и чуть не отдал мне честь (имеется в виду, ритуальное прикладывание руки к фуражке, а вовсе не предложение близости), но я остановил его страшной гримасой.
Я проследовал к зданию администрации, вошел в пустынный холл. Только служащий за конторкой, множество диванов для посетителей, пункт охраны, а за ним лифтовая площадка на десять кабин.
Я уверенно проследовал мимо служащего. Показал удостоверение личности охраннику, он протянул к нему ручной сканер, провел им над красной книжечкой и, посмотрев на экран, кивнул мне. Код подтвердился.
— Восьмой этаж, — глухо произнес охранник, прячась в своей будке.
— Знаю, — процедил я сквозь зубы.
Вызвав кабину, я дождался ее прибытия. Двери раскрылись. Я вошел внутрь. Вдавил кнопку с цифрой «8» и закрыл глаза. Кабина резко пошла вверх.
Я немного волновался. В конце концов не каждый день приходишь на работу. Тем более в администрацию города. Последний раз я ходил на работу лет… когда же это было? Кажется, целую вечность назад.
Кабина отворилась. Раскрылись двери, и я очутился в холле. Пустынном холле.
«Куда, черт возьми, все подевались?» — подумал я, направляясь по коридору.
Коридор вывел меня в суету, гвалт рабочей атмосферы. Двери множества кабинетов по обе стороны коридора. Некоторые приоткрыты. Люди в строгих деловых костюмах, с бумагами и без хлопали дверями и сновали из кабинета в кабинет, как крысы, запертые в исследовательском лабиринте. Никто не обращал на меня внимания. Я был им безынтересен.
Я проследовал к своему кабинету, приоткрыл дверь приемной и заглянул. За рабочим столом, напротив двери с моим новым именем сидела красивая женщина, лицо с обложки модного журнала. Она что-то печатала на компьютере и поминутно поднимала телефонную трубку.
— Нет. Он еще не подошел. Попробуйте перезвонить через полчаса.
Убедившись, что я не ошибся адресом, я вплыл в приемную, бесшумно подошел к секретарше и поинтересовался:
— Никто не спрашивал?
Девушка вскинулась из-за стола, как испуганная сойка, и чуть было не опрокинула жидкокристаллический монитор на пол.
— А к государственной собственности относиться нужно бережнее, — заметил я, выходя из-за ее спины.
— Вы меня так испугали, Иван Николаевич. Нельзя же так, — защебетала девушка.
— Татьяна, — считал я имя с карточки на столе.
— Слушаю, — внимательно поинтересовалась она, наклонив голову набок, точно спящая сова.
— Принесите мне чашечку кофе, — попросил я, скрываясь за дверью.
Просторный рабочий кабинет. Современный офис. Один из миллиарда похожих друг на друга комнат-близнецов. Ничего своего и особенного. Как мне объяснил Ваня Дубай, настоящий Иван Сапожников умер два дня назад, но пока это не известно широкой публике. Тело поместили в частный морг, контролируемый Гошей Качели. Это позволило мне временно занять его место. Услышав это, я сначала испугался: ведь мне нужно идеально вписаться в образ, а о его владельце я даже ничего не знаю. Но Дубай меня успокоил. Те, кто мог во мне опознать лже-Сапожникова, находились далеко. Разве что непосредственный начальник вице-губернатор Рубаха, но он в доле. Остальные общались с настоящим Сапожниковым по внутренней связи, но никогда лично. Даже секретаршу Рубаха поменял, чтобы на все сто процентов попасть в цель.
Я обогнул свой стол, погрузился в кресло и задумался.
Итак, я, как хорек, проник внутрь курятника, но до петуха мне еще далеко. Я задумался, как добраться до губернатора. В идеале стоило втереться в доверие к губернатору, чтобы он посвятил меня в план заговора. А я изнутри разложил бы его, как серная кислота нежелательного свидетеля.
Дверь отворилась, и вошла секретарша с подносом, на котором стояла чашка с дымящимся кофе. Она молча подошла к столу, поставила поднос и с тем же достойным молчанием ушла.
Я отпил кофе, поморщился. Ошпарил язык.
Запиликал внутренний телефон на столе. Я нажал кнопку внешней связи.
— Иван Николаевич, вас вызывает к себе Игорь Всеславович, — сообщила секретарша.
— Спасибо, Танечка, — сказал я, отключаясь. Ну что ж, побеседуем, Рубаха. Я сделал еще два глотка, оставил чашку и поднялся. Прихватив со стола первую попавшуюся папку, я направился прочь из кабинета. В приемной, улыбнувшись Татьяне, я направился к лифту.
Игорь Всеславович Рубахин работал на десятом этаже. Кабину лифта ждать пришлось двенадцать минут. Все десять лифтов были заняты. Они курсировали между двенадцатым и сорок четвертым этажами, где располагался бюджетный департамент.
Поднявшись на этаж вице-губернатора, я уверенно прошел к кабинету Рубахина, небрежно бросив секретарше:
— Меня ждут.
И вошел в кабинет.
Игорь Всеславович стоял у окна, спиной к двери. Он любовался панорамой города. Из его окон картинка была масштабнее, чем с обзорной площадки Исаакиевского собора.
— Вы звали меня, Игорь Всеславович? — подобострастно спросил я.
— Дверь закрой, — не оборачиваясь, потребовал он. Я исполнил.
— Скажу тебе, сосунок, мне совсем не нравится, что вы задумали. Я бы с радостью отказался…
— Но не можете, — закончил я мысль.
— Да, не могу.
Рубахин обернулся, смерил меня злым взглядом и водрузился в свое кресло.
— Поэтому будем сотрудничать. Присаживайтесь, Иван Николаевич. Ничего, что я вас так называю?
— Сойдет, — согласился я, опускаясь в кресло для посетителей — жесткое, как шкура носорога.
— Нас могут услышать? — поинтересовался я.
— Исключено, — отмахнулся вице-губернатор. — Как вы представляете себе наше сотрудничество?
— Пока мыслю только одно. Мне нужно увидеть губернатора, — заявил я.
— Может, сразу матушку-императрицу.
— Будет нужна императрица, достанете императрицу. Пока же ограничусь только губернатором, — спокойно ответил я.
— Это трудно. Но возможно сделать, — согласился Рубахин.
— Дальше, вы в курсе расписания Пятиримова. Куда он должен последовать, где побывать. Как ехать по городу, — продолжил я.
— На два дня вперед. Планы в последнее время часто меняются, — поставил меня в известность вице-губернатор, предчувствуя худшее.
— Мне нужна эта информация. Подготовьте ее, — потребовал я. — Когда вы устроите встречу?
— Губернатор не любит, когда его беспокоят по пустякам. Я подготовлю для вас отчет о перспективах развития капитального строительства на ближайшие полгода. Только пошлет он вас, — с сомнением заявил Рубаха. — Сейчас, в горячке предъюбилейной недели, ему не до капитального строительства.
— Главное предлог. Я найду, как увлечь губернатора. Так когда?
— Завтра. В десять утра. У него как раз окно между посещением Стелы Мира на Сенной площади и встречей с полпредом императора в Северо-Западном округе.
— Стелы Мира? — переспросил я.
— Подарок Франции к юбилею. Стеклянная тумба метров десять в высоту, на которой на всех языках мира будет написано слово «мир». Глупость, конечно, но ведь от подарков не отказываются.
— Спасибо, Игорь Всеславович, за сотрудничество. В половине десятого утра я поднимусь к вам за отчетом, — сообщил я.
Поднявшись, я направился к двери. Уже достигнув ее, я обернулся.
— На каком этаже находится офис губернатора? — спросил я.
— На последнем, — отозвался Рубаха. Я вышел.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Я проследовал к зданию администрации, вошел в пустынный холл. Только служащий за конторкой, множество диванов для посетителей, пункт охраны, а за ним лифтовая площадка на десять кабин.
Я уверенно проследовал мимо служащего. Показал удостоверение личности охраннику, он протянул к нему ручной сканер, провел им над красной книжечкой и, посмотрев на экран, кивнул мне. Код подтвердился.
— Восьмой этаж, — глухо произнес охранник, прячась в своей будке.
— Знаю, — процедил я сквозь зубы.
Вызвав кабину, я дождался ее прибытия. Двери раскрылись. Я вошел внутрь. Вдавил кнопку с цифрой «8» и закрыл глаза. Кабина резко пошла вверх.
Я немного волновался. В конце концов не каждый день приходишь на работу. Тем более в администрацию города. Последний раз я ходил на работу лет… когда же это было? Кажется, целую вечность назад.
Кабина отворилась. Раскрылись двери, и я очутился в холле. Пустынном холле.
«Куда, черт возьми, все подевались?» — подумал я, направляясь по коридору.
Коридор вывел меня в суету, гвалт рабочей атмосферы. Двери множества кабинетов по обе стороны коридора. Некоторые приоткрыты. Люди в строгих деловых костюмах, с бумагами и без хлопали дверями и сновали из кабинета в кабинет, как крысы, запертые в исследовательском лабиринте. Никто не обращал на меня внимания. Я был им безынтересен.
Я проследовал к своему кабинету, приоткрыл дверь приемной и заглянул. За рабочим столом, напротив двери с моим новым именем сидела красивая женщина, лицо с обложки модного журнала. Она что-то печатала на компьютере и поминутно поднимала телефонную трубку.
— Нет. Он еще не подошел. Попробуйте перезвонить через полчаса.
Убедившись, что я не ошибся адресом, я вплыл в приемную, бесшумно подошел к секретарше и поинтересовался:
— Никто не спрашивал?
Девушка вскинулась из-за стола, как испуганная сойка, и чуть было не опрокинула жидкокристаллический монитор на пол.
— А к государственной собственности относиться нужно бережнее, — заметил я, выходя из-за ее спины.
— Вы меня так испугали, Иван Николаевич. Нельзя же так, — защебетала девушка.
— Татьяна, — считал я имя с карточки на столе.
— Слушаю, — внимательно поинтересовалась она, наклонив голову набок, точно спящая сова.
— Принесите мне чашечку кофе, — попросил я, скрываясь за дверью.
Просторный рабочий кабинет. Современный офис. Один из миллиарда похожих друг на друга комнат-близнецов. Ничего своего и особенного. Как мне объяснил Ваня Дубай, настоящий Иван Сапожников умер два дня назад, но пока это не известно широкой публике. Тело поместили в частный морг, контролируемый Гошей Качели. Это позволило мне временно занять его место. Услышав это, я сначала испугался: ведь мне нужно идеально вписаться в образ, а о его владельце я даже ничего не знаю. Но Дубай меня успокоил. Те, кто мог во мне опознать лже-Сапожникова, находились далеко. Разве что непосредственный начальник вице-губернатор Рубаха, но он в доле. Остальные общались с настоящим Сапожниковым по внутренней связи, но никогда лично. Даже секретаршу Рубаха поменял, чтобы на все сто процентов попасть в цель.
Я обогнул свой стол, погрузился в кресло и задумался.
Итак, я, как хорек, проник внутрь курятника, но до петуха мне еще далеко. Я задумался, как добраться до губернатора. В идеале стоило втереться в доверие к губернатору, чтобы он посвятил меня в план заговора. А я изнутри разложил бы его, как серная кислота нежелательного свидетеля.
Дверь отворилась, и вошла секретарша с подносом, на котором стояла чашка с дымящимся кофе. Она молча подошла к столу, поставила поднос и с тем же достойным молчанием ушла.
Я отпил кофе, поморщился. Ошпарил язык.
Запиликал внутренний телефон на столе. Я нажал кнопку внешней связи.
— Иван Николаевич, вас вызывает к себе Игорь Всеславович, — сообщила секретарша.
— Спасибо, Танечка, — сказал я, отключаясь. Ну что ж, побеседуем, Рубаха. Я сделал еще два глотка, оставил чашку и поднялся. Прихватив со стола первую попавшуюся папку, я направился прочь из кабинета. В приемной, улыбнувшись Татьяне, я направился к лифту.
Игорь Всеславович Рубахин работал на десятом этаже. Кабину лифта ждать пришлось двенадцать минут. Все десять лифтов были заняты. Они курсировали между двенадцатым и сорок четвертым этажами, где располагался бюджетный департамент.
Поднявшись на этаж вице-губернатора, я уверенно прошел к кабинету Рубахина, небрежно бросив секретарше:
— Меня ждут.
И вошел в кабинет.
Игорь Всеславович стоял у окна, спиной к двери. Он любовался панорамой города. Из его окон картинка была масштабнее, чем с обзорной площадки Исаакиевского собора.
— Вы звали меня, Игорь Всеславович? — подобострастно спросил я.
— Дверь закрой, — не оборачиваясь, потребовал он. Я исполнил.
— Скажу тебе, сосунок, мне совсем не нравится, что вы задумали. Я бы с радостью отказался…
— Но не можете, — закончил я мысль.
— Да, не могу.
Рубахин обернулся, смерил меня злым взглядом и водрузился в свое кресло.
— Поэтому будем сотрудничать. Присаживайтесь, Иван Николаевич. Ничего, что я вас так называю?
— Сойдет, — согласился я, опускаясь в кресло для посетителей — жесткое, как шкура носорога.
— Нас могут услышать? — поинтересовался я.
— Исключено, — отмахнулся вице-губернатор. — Как вы представляете себе наше сотрудничество?
— Пока мыслю только одно. Мне нужно увидеть губернатора, — заявил я.
— Может, сразу матушку-императрицу.
— Будет нужна императрица, достанете императрицу. Пока же ограничусь только губернатором, — спокойно ответил я.
— Это трудно. Но возможно сделать, — согласился Рубахин.
— Дальше, вы в курсе расписания Пятиримова. Куда он должен последовать, где побывать. Как ехать по городу, — продолжил я.
— На два дня вперед. Планы в последнее время часто меняются, — поставил меня в известность вице-губернатор, предчувствуя худшее.
— Мне нужна эта информация. Подготовьте ее, — потребовал я. — Когда вы устроите встречу?
— Губернатор не любит, когда его беспокоят по пустякам. Я подготовлю для вас отчет о перспективах развития капитального строительства на ближайшие полгода. Только пошлет он вас, — с сомнением заявил Рубаха. — Сейчас, в горячке предъюбилейной недели, ему не до капитального строительства.
— Главное предлог. Я найду, как увлечь губернатора. Так когда?
— Завтра. В десять утра. У него как раз окно между посещением Стелы Мира на Сенной площади и встречей с полпредом императора в Северо-Западном округе.
— Стелы Мира? — переспросил я.
— Подарок Франции к юбилею. Стеклянная тумба метров десять в высоту, на которой на всех языках мира будет написано слово «мир». Глупость, конечно, но ведь от подарков не отказываются.
— Спасибо, Игорь Всеславович, за сотрудничество. В половине десятого утра я поднимусь к вам за отчетом, — сообщил я.
Поднявшись, я направился к двери. Уже достигнув ее, я обернулся.
— На каком этаже находится офис губернатора? — спросил я.
— На последнем, — отозвался Рубаха. Я вышел.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Остаток рабочего дня я провел безвылазно в своем кабинете, гоняя секретаршу то за кофе, то за обедом из ресторана. Для разнообразия и конспирации я попросил позвонить в ресторан, услугами которого пользовался ранее. Но, к удивлению своему, обнаружил, что Татьяна не знает, где я обедал, а прежняя секретарша сообщить об этом ей не удосужилась. Пришлось выкручиваться. Я указал Татьяне, что хочу отведать французской кухни. Пусть не церемонится, и звонит в самый дорогой и престижный французский ресторан, который только сможет отыскать в городе. Меня уже давно глодала ностальгия по Парижу, где два года назад я впервые побывал на фестивале домашних пивоваров. С тех пор съездить в изысканную столицу все никак не удавалось. Времени катастрофически не хватало. Обещал Ангелине свозить ее на Елисейские поля, а сам проплатил двухнедельное пребывание на Канарах, рассудив, что в Париж мы еще успеем съездить, а отдохнуть, полежать на песочке, побарахтаться в изумрудно-голубой воде в тот момент прельщало больше. Вместе забраться на Эйфелеву башню нам уже не суждено.
Я почувствовал грусть, но разрастись ей не удалось. В дверь протиснулась Татьяна с подносом, на котором находился мой французский обед. Увиденное повергло меня в изумление, и, указав пальцем на поднос, я спросил:
— Что это?
— Вы же заказывали обед из французского ресторана. Вот и прошу. — Татьяна с удовольствием грохнула поднос передо мной.
— Это я помню. Слава богу, склерозом не страдаю, — пробормотал я. — Но как это называется?
— Я думала, вы разбираетесь во французской кухне, — ехидно заметила она.
— Только не в названиях.
— Это луковый суп. — Татьяна указала на тарелку с бульоном, в котором одинокими лодочками плавали сухарики.
— Это можетты.
Блюдо, которое она назвала, выглядело аппетитным и, похоже, оказалось единственным пригодным в пищу. Поскольку третья глубокая тарелка была заполнена какими-то раковинами, купающимися в светлой, судя по запаху, алкогольной жидкости.
— Улитки по-лимузенски в белом вине.
Татьяна развернулась и гордо вышла, изящно покачивая бедрами.
Я облизнулся и подумал: «Может, приударить за ней? В конце концов следует держаться в образе начальства», но вспомнил об Ангелине и стало противно.
Я вернулся взглядом к обеду. Кажется, я все-таки погорячился с выбором национальной кухни. Стоило бы взять что-то традиционное. Из русского ресторана или немецкого. А кушать улиток совсем не хотелось. К тому же вставал вопрос, что делать с панцирями. Они съедобны?
Выхлебав суп через край, ложкой в тарелке делать было нечего, очень быстро расправился с можеттами. Изумительное кушанье из фасоли и мяса. Минуту посидел над улитками, размышляя, что с ними сделать. Отыскал кофейную кружку перелил в нее жидкость, а улиток отодвинул подальше. Пусть лягушатники едят. Я не любитель экспериментировать. Осторожно понюхал жидкость, в которой барахтались улитки. Вроде бы ничего! Попробовал. Оказалось, что это все-таки вино. Причем просто отменное.
Осушив кружку, я пустые тарелки сгрузил на поднос и нажал кнопку селектора.
— Таня, заберите посуду.
Она исполнила мою просьбу моментально. И еще раз позволила полюбоваться собой. Но сытым я при этом не стал. В животе урчало. Наблюдая за тем, как секретарша с подносом уходит, я улыбнулся и остановил ее предложением:
— Танечка, давайте после работы сходим куда-нибудь поужинать. А то улитки мне показались недостаточно проваренными.
Она улыбнулась, кокетливо пожала плечами и молвила:
— Я подумаю.
Но я уже не сомневался, каким будет ответ.
Весь остаток рабочего дня я просидел в кабинете. Изредка, отвечая на телефонные звонки сослуживцев, которые удивлялись моему изменившемуся голосу, но не более. Они все хотели что-то от меня, но я каждый раз заворачивал их требования туманными формулировками типа: «Я обдумаю ваше предложение… Позвоните через недельку, я решу, как разобраться в проблеме…» Остальное время я потратил на раскладывание пасьянсов, пока не обнаружил в памяти отличную «бродилку-стрелялку». Обрадовавшись, я вооружился гранатометом и отправился по запутанными кривым улочкам какой-то заброшенной военной базы, заселенной различными монстрами и голодными мертвецами. Пройдя на «ура» восемь уровней, я уже добрался до одного из главных злодеев. Третья фигура в империи монстров. Занес над ним огромную секиру, с которой лилась кровь и какая-то зеленая слизь, и в этот момент в кабинет вошла Татьяна — свеженькая, довольная, роскошно благоухающая, с сумочкой через плечо. Я отвлекся и схлопотал жалом в сердце. Мое виртуальное «эго» погибло из-за женщины.
— Я готова принять ваше предложение. Рабочий день окончен.
Я подавил в себе желание послать ее куда подальше и вернуться к войне с монстрами. Вышел из игры, выключил компьютер и оставил кресло, в котором, наверное, успел нажить себе мозоль на мягкое место.
— Куда вы меня повезете? — поинтересовалась Татьяна.
А я подумал, неужели ей вправду нравится этот страшноликий начальник. Или все-таки ее очаровал я. А с чего это я взял, что она очарована?
— В «Эсхил-ХР», — не задумываясь, ответил я.
— Что такое «Эсхил»? — поинтересовалась она, входя вместе со мной в лифт.
— Отличный ресторан с более привычной кухней. Я пару раз там бывал. Тем более там неплохие напитки. И отличное пиво.
— Вы любите пиво?
— Обожаю. У мужчины должно быть три ключа: от квартиры, от машины и от пивной бутылки. Может, перейдем на «ты»?
На «ты» мы перешли уже в ресторане. Хозяин «Эсхила», увидев «икар» на парковке, лично встретил нас в дверях. Помог раздеться и препроводил к самому лучшему столику в ресторане. Уж я — то знаю.
Я отметил, что Антуан — так называл себя владелец «Эсхила» — в петлицу пиджака вставил черную ленточку. Траур? По кому?
— У вас кто-то умер? — поинтересовался я, раскрывая меню.
— Мой старый друг и деловой партнер.
Я заметил, как в глазах Антуана блеснули слезы.
— Его убили, — добавил он и принял заказ.
Кто же у Антуана старый друг? — задумался я, и тут меня коротнуло. Это же он по мне траур носит. Ведь Даг Туровский официально скончался. Был убит в бандитской разборке. А я и не знал, что Антуан так трогательно ко мне относится.
— Почему вы так огорчились? — озабоченно поинтересовалась Таня.
— Не вы, а ты, — поправил я. — Нет. Я не огорчен, просто задумался. Никак из головы не идет завтрашний отчет.
— Какой отчет? — с интересом спросила она.
— Завтра на приеме у губернатора. Но это не так интересно, — отмахнулся я. Но Татьяна настаивала:
— Вы так нервничаете, словно в первый раз идете с отчетом к губернатору.. — В первый раз, — признался я.
— То-то я думаю, что не видела вас ранее.
— Где не видели? — настороженно спросил я.
— У губернатора. Я раньше работала в приемной Пятиримова. Вот перевели к вам.
Вот так удача. Бывшая секретарша Пятиримова в моих руках. Она может знать такое, что мне за месяц кропотливой работы узнать не удастся. Тем более я пока не представляю, как мне войти в доверие к Пятиримову. Ни одной идеи в голове. Серая пустота, словно грозовое небо. И ни одной молнии-идеи.
Я посмотрел на девушку и почувствовал легкую тоску. На секунду я увидел напротив себя Ангелину, и душа всплакнула. Я помотал головой, как собака, искупавшаяся в озере, и испуганно посмотрел на пустой стол. Сейчас бы выпить немного пива, чтобы унять грусть.
Как по волшебству на столе появился поднос с бокалами пива.
— Горячее придется подождать, — предупредил Антуан и исчез.
Я отпил пива, подумал, что для дамы стоило бы заказать вина, но тут же забыл об этом. Я увидел Таню как бы по-новому. И почувствовал, что она нравится мне. Я ощутил поднимающееся влечение и утопил его в пиве. Только сейчас любовных похождений мне не хватало. Недавно Ангелину похоронил. Сам вроде как по официальной хронике мертв. Да и дело нераскрученное, как жернов, болтается на мне.
Слово за слово, и мы разговорились. За этот вечер я узнал много о своей юной секретарше. И первое, что открыл для себя, к удивлению, что Танюшке девятнадцатый год пошел. А она старательно, с упорством труженика каменоломни, перед приходом на работу старила себя лет на пять, чтобы придать солидности облику. Татьяна Краснова родилась и выросла в семье бедной, если не сказать нищей. Мать — скромная учительница с нагрузкой по шесть-семь уроков в день. Плюс дополнительные занятия. Только такая напряженная скачка позволяла Анне Львовне приносить в семью скромную сумму, позволявшую малое, но необходимое. Отец Тани — Дмитрий Владимирович — вроде бы и поднялся от простого институтского преподавателя до заместителя декана по младшим курсам в Университете имени Бецкого на факультете социальных наук. Но тут приключился скандал. Дмитрий Владимирович по натуре своей был человеком мягкотелым, словом, тряпка, а не мужчина. И удивительно было, как такому существу удалось подняться на достаточно высокий административный пост и продержаться на нем целых шесть лет. Но случилось. Катастрофа же для Дмитрия Владимировича явилась в следующем. Он допустил административный проступок, впоследствии расцененный как преступление. Утрата важных отчетных документов. Четыре ведомости с оценками пропали из стен деканата. За эти документы непосредственно отвечал Дмитрий Владимирович. Разгорелся скандал. Подключилась прокуратура. Дмитрия Владимировича обвинили в преступной халатности и утрате важных документов. Срок дали условно. Два года. Но запретили занятие административных постов. Да и права преподавать лишили на пять лет. Семейство Красновых впало в нищету. Дмитрий Владимирович постарался устроиться на работу. Что ж, у него это вполне получилось. Ночами он пропадал на дежурствах в различных фирмах и компаниях, которым требовалось охранять помещения. Днями же трудился на ниве коммерции. Друг устроил в коммерческий ларек. Ситуация, мягко сказать, невеселая. И настроения Тане не поднимала. Окончив среднюю школу, девушка, вместо того чтобы отправиться по приемным комиссиям высших учебных заведений, вышла на тропу поиска работы. Заработная плата продавщицы в ларьке ее не устраивала, а что-то серьезное ей и не предлагали. Во-первых, возрастом не вышла. Во-вторых, образования не хватало. Ведь в России как? Главное не талант, способности и знания, а книжечка. А вот книжечки-то и не было. Подфартило случайно. А фарт он всегда случайно выходит. Запланировать его невозможно. Если уж нет, то и взяться неоткуда.
Танюша встретилась с Егором Дубининым — правой рукой Пятиримова. Негласно, конечно. Гласно они стали бы отрицать факт знакомства друг с другом. На чем Таня сошлась с Дубининым, что он взялся протежировать молоденькую, никому не известную девушку, мне так и осталось неизвестно. Она промолчала. А я не спросил.
Аппетитный бифштекс, исчезнувший с моей тарелки, и второй бокал пива мало располагали к откровенности. Я чувствовал грандиозную тяжесть в животе. Хотелось прилечь. Уже скорее мечталось о кровати, чем о девушках и душещипательных беседах. Но на уровне интуиции я понимал, что Дубинин не за спасибо привел Танюшу в приемную к Пятиримову. Что-то связывало этих таких непохожих людей? Я проглотил третью кружку пива, сам и не заметив этого.
И ты опять увидел дно, и ты опять вначале.
— Ты с родителями обитаешь? — поинтересовался я и отметил, что язык мой уже порядком заплетается, а голова заполнена ватой, через которую трудно пробиваются мысли.
— Как в администрацию попала, квартиру сняла. Теперь живу отдельно. Маленькая. Тесная. Но мне нравится, — призналась Таня и увидела в моих глазах…
Что?
Что-то, что позволило ей улыбнуться и сказать:
— Поехали ко мне?
— Лучше ко мне, — возразил я.
Я почувствовал грусть, но разрастись ей не удалось. В дверь протиснулась Татьяна с подносом, на котором находился мой французский обед. Увиденное повергло меня в изумление, и, указав пальцем на поднос, я спросил:
— Что это?
— Вы же заказывали обед из французского ресторана. Вот и прошу. — Татьяна с удовольствием грохнула поднос передо мной.
— Это я помню. Слава богу, склерозом не страдаю, — пробормотал я. — Но как это называется?
— Я думала, вы разбираетесь во французской кухне, — ехидно заметила она.
— Только не в названиях.
— Это луковый суп. — Татьяна указала на тарелку с бульоном, в котором одинокими лодочками плавали сухарики.
— Это можетты.
Блюдо, которое она назвала, выглядело аппетитным и, похоже, оказалось единственным пригодным в пищу. Поскольку третья глубокая тарелка была заполнена какими-то раковинами, купающимися в светлой, судя по запаху, алкогольной жидкости.
— Улитки по-лимузенски в белом вине.
Татьяна развернулась и гордо вышла, изящно покачивая бедрами.
Я облизнулся и подумал: «Может, приударить за ней? В конце концов следует держаться в образе начальства», но вспомнил об Ангелине и стало противно.
Я вернулся взглядом к обеду. Кажется, я все-таки погорячился с выбором национальной кухни. Стоило бы взять что-то традиционное. Из русского ресторана или немецкого. А кушать улиток совсем не хотелось. К тому же вставал вопрос, что делать с панцирями. Они съедобны?
Выхлебав суп через край, ложкой в тарелке делать было нечего, очень быстро расправился с можеттами. Изумительное кушанье из фасоли и мяса. Минуту посидел над улитками, размышляя, что с ними сделать. Отыскал кофейную кружку перелил в нее жидкость, а улиток отодвинул подальше. Пусть лягушатники едят. Я не любитель экспериментировать. Осторожно понюхал жидкость, в которой барахтались улитки. Вроде бы ничего! Попробовал. Оказалось, что это все-таки вино. Причем просто отменное.
Осушив кружку, я пустые тарелки сгрузил на поднос и нажал кнопку селектора.
— Таня, заберите посуду.
Она исполнила мою просьбу моментально. И еще раз позволила полюбоваться собой. Но сытым я при этом не стал. В животе урчало. Наблюдая за тем, как секретарша с подносом уходит, я улыбнулся и остановил ее предложением:
— Танечка, давайте после работы сходим куда-нибудь поужинать. А то улитки мне показались недостаточно проваренными.
Она улыбнулась, кокетливо пожала плечами и молвила:
— Я подумаю.
Но я уже не сомневался, каким будет ответ.
Весь остаток рабочего дня я просидел в кабинете. Изредка, отвечая на телефонные звонки сослуживцев, которые удивлялись моему изменившемуся голосу, но не более. Они все хотели что-то от меня, но я каждый раз заворачивал их требования туманными формулировками типа: «Я обдумаю ваше предложение… Позвоните через недельку, я решу, как разобраться в проблеме…» Остальное время я потратил на раскладывание пасьянсов, пока не обнаружил в памяти отличную «бродилку-стрелялку». Обрадовавшись, я вооружился гранатометом и отправился по запутанными кривым улочкам какой-то заброшенной военной базы, заселенной различными монстрами и голодными мертвецами. Пройдя на «ура» восемь уровней, я уже добрался до одного из главных злодеев. Третья фигура в империи монстров. Занес над ним огромную секиру, с которой лилась кровь и какая-то зеленая слизь, и в этот момент в кабинет вошла Татьяна — свеженькая, довольная, роскошно благоухающая, с сумочкой через плечо. Я отвлекся и схлопотал жалом в сердце. Мое виртуальное «эго» погибло из-за женщины.
— Я готова принять ваше предложение. Рабочий день окончен.
Я подавил в себе желание послать ее куда подальше и вернуться к войне с монстрами. Вышел из игры, выключил компьютер и оставил кресло, в котором, наверное, успел нажить себе мозоль на мягкое место.
— Куда вы меня повезете? — поинтересовалась Татьяна.
А я подумал, неужели ей вправду нравится этот страшноликий начальник. Или все-таки ее очаровал я. А с чего это я взял, что она очарована?
— В «Эсхил-ХР», — не задумываясь, ответил я.
— Что такое «Эсхил»? — поинтересовалась она, входя вместе со мной в лифт.
— Отличный ресторан с более привычной кухней. Я пару раз там бывал. Тем более там неплохие напитки. И отличное пиво.
— Вы любите пиво?
— Обожаю. У мужчины должно быть три ключа: от квартиры, от машины и от пивной бутылки. Может, перейдем на «ты»?
На «ты» мы перешли уже в ресторане. Хозяин «Эсхила», увидев «икар» на парковке, лично встретил нас в дверях. Помог раздеться и препроводил к самому лучшему столику в ресторане. Уж я — то знаю.
Я отметил, что Антуан — так называл себя владелец «Эсхила» — в петлицу пиджака вставил черную ленточку. Траур? По кому?
— У вас кто-то умер? — поинтересовался я, раскрывая меню.
— Мой старый друг и деловой партнер.
Я заметил, как в глазах Антуана блеснули слезы.
— Его убили, — добавил он и принял заказ.
Кто же у Антуана старый друг? — задумался я, и тут меня коротнуло. Это же он по мне траур носит. Ведь Даг Туровский официально скончался. Был убит в бандитской разборке. А я и не знал, что Антуан так трогательно ко мне относится.
— Почему вы так огорчились? — озабоченно поинтересовалась Таня.
— Не вы, а ты, — поправил я. — Нет. Я не огорчен, просто задумался. Никак из головы не идет завтрашний отчет.
— Какой отчет? — с интересом спросила она.
— Завтра на приеме у губернатора. Но это не так интересно, — отмахнулся я. Но Татьяна настаивала:
— Вы так нервничаете, словно в первый раз идете с отчетом к губернатору.. — В первый раз, — признался я.
— То-то я думаю, что не видела вас ранее.
— Где не видели? — настороженно спросил я.
— У губернатора. Я раньше работала в приемной Пятиримова. Вот перевели к вам.
Вот так удача. Бывшая секретарша Пятиримова в моих руках. Она может знать такое, что мне за месяц кропотливой работы узнать не удастся. Тем более я пока не представляю, как мне войти в доверие к Пятиримову. Ни одной идеи в голове. Серая пустота, словно грозовое небо. И ни одной молнии-идеи.
Я посмотрел на девушку и почувствовал легкую тоску. На секунду я увидел напротив себя Ангелину, и душа всплакнула. Я помотал головой, как собака, искупавшаяся в озере, и испуганно посмотрел на пустой стол. Сейчас бы выпить немного пива, чтобы унять грусть.
Как по волшебству на столе появился поднос с бокалами пива.
— Горячее придется подождать, — предупредил Антуан и исчез.
Я отпил пива, подумал, что для дамы стоило бы заказать вина, но тут же забыл об этом. Я увидел Таню как бы по-новому. И почувствовал, что она нравится мне. Я ощутил поднимающееся влечение и утопил его в пиве. Только сейчас любовных похождений мне не хватало. Недавно Ангелину похоронил. Сам вроде как по официальной хронике мертв. Да и дело нераскрученное, как жернов, болтается на мне.
Слово за слово, и мы разговорились. За этот вечер я узнал много о своей юной секретарше. И первое, что открыл для себя, к удивлению, что Танюшке девятнадцатый год пошел. А она старательно, с упорством труженика каменоломни, перед приходом на работу старила себя лет на пять, чтобы придать солидности облику. Татьяна Краснова родилась и выросла в семье бедной, если не сказать нищей. Мать — скромная учительница с нагрузкой по шесть-семь уроков в день. Плюс дополнительные занятия. Только такая напряженная скачка позволяла Анне Львовне приносить в семью скромную сумму, позволявшую малое, но необходимое. Отец Тани — Дмитрий Владимирович — вроде бы и поднялся от простого институтского преподавателя до заместителя декана по младшим курсам в Университете имени Бецкого на факультете социальных наук. Но тут приключился скандал. Дмитрий Владимирович по натуре своей был человеком мягкотелым, словом, тряпка, а не мужчина. И удивительно было, как такому существу удалось подняться на достаточно высокий административный пост и продержаться на нем целых шесть лет. Но случилось. Катастрофа же для Дмитрия Владимировича явилась в следующем. Он допустил административный проступок, впоследствии расцененный как преступление. Утрата важных отчетных документов. Четыре ведомости с оценками пропали из стен деканата. За эти документы непосредственно отвечал Дмитрий Владимирович. Разгорелся скандал. Подключилась прокуратура. Дмитрия Владимировича обвинили в преступной халатности и утрате важных документов. Срок дали условно. Два года. Но запретили занятие административных постов. Да и права преподавать лишили на пять лет. Семейство Красновых впало в нищету. Дмитрий Владимирович постарался устроиться на работу. Что ж, у него это вполне получилось. Ночами он пропадал на дежурствах в различных фирмах и компаниях, которым требовалось охранять помещения. Днями же трудился на ниве коммерции. Друг устроил в коммерческий ларек. Ситуация, мягко сказать, невеселая. И настроения Тане не поднимала. Окончив среднюю школу, девушка, вместо того чтобы отправиться по приемным комиссиям высших учебных заведений, вышла на тропу поиска работы. Заработная плата продавщицы в ларьке ее не устраивала, а что-то серьезное ей и не предлагали. Во-первых, возрастом не вышла. Во-вторых, образования не хватало. Ведь в России как? Главное не талант, способности и знания, а книжечка. А вот книжечки-то и не было. Подфартило случайно. А фарт он всегда случайно выходит. Запланировать его невозможно. Если уж нет, то и взяться неоткуда.
Танюша встретилась с Егором Дубининым — правой рукой Пятиримова. Негласно, конечно. Гласно они стали бы отрицать факт знакомства друг с другом. На чем Таня сошлась с Дубининым, что он взялся протежировать молоденькую, никому не известную девушку, мне так и осталось неизвестно. Она промолчала. А я не спросил.
Аппетитный бифштекс, исчезнувший с моей тарелки, и второй бокал пива мало располагали к откровенности. Я чувствовал грандиозную тяжесть в животе. Хотелось прилечь. Уже скорее мечталось о кровати, чем о девушках и душещипательных беседах. Но на уровне интуиции я понимал, что Дубинин не за спасибо привел Танюшу в приемную к Пятиримову. Что-то связывало этих таких непохожих людей? Я проглотил третью кружку пива, сам и не заметив этого.
И ты опять увидел дно, и ты опять вначале.
— Ты с родителями обитаешь? — поинтересовался я и отметил, что язык мой уже порядком заплетается, а голова заполнена ватой, через которую трудно пробиваются мысли.
— Как в администрацию попала, квартиру сняла. Теперь живу отдельно. Маленькая. Тесная. Но мне нравится, — призналась Таня и увидела в моих глазах…
Что?
Что-то, что позволило ей улыбнуться и сказать:
— Поехали ко мне?
— Лучше ко мне, — возразил я.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Поутру я страдал. Если, конечно, можно так назвать острую головную боль, точно мне в черепушку запихали колонию крыс, мучимую приступами клаустрофобии. К тому же я так и не смог понять (по крайней мере, первые пятнадцать — двадцать минут), за каким хреном я проснулся в половине седьмого утра, где я нахожусь и кто это мирно посапывает на другой половине кровати, больше напоминавшей поле для мини-футбола.
Выбравшись из постели, я угодил ногами в теплые пушистые тапки. Никогда такие не любил. Такое ощущение, что забрался ступней в нутро кошки. Поражаясь обилию утренних несуразностей, я отправился на поиски кухни. И заплутал в трех столбах. Никак не мог разобраться в коридоре, в какую сторону мне двигаться. Только спустя пять минут бессильного топтания я наконец сообразил, что нахожусь не в своем особняке, а в чужой квартире. Это несколько облегчило задачу. Значит, это не я с ума сошел, а просто кто-то сменил декорации.
Следующий шок меня ждал в ванной комнате. Я хлебнул ледяного, видимо, оставшегося со вчерашнего кофейку и, отставив кружку, зашел в ванную. Включил холодную воду, запустил ладони под живительный поток и, набрав пригоршню влаги, опрокинул себе на лицо. Повторив процедуру раз десять и почувствовав, как отупелость уходит из мозга, бросил быстрый взгляд в зеркало. От неожиданности я вскрикнул и подавил в себе инстинктивное желание двинуть в харю наглому отражению, потеснившему мое собственное. Привидится же такое.
Представьте себе. Заходите в ванную после попойки (да и выпил-то кружек пять пива, разве это попойка?), умываетесь. Взгляд в зеркало. А там совсем не та харя, которую вы намеревались увидеть. Чужая физиономия. И, надо сказать, препротивная. Почувствовав ужас, грозящий обратиться в панику, я зажмурил глаза. Для верности помотал головой. Не помогло. В зеркале продолжала оставаться подозрительно противная рожа чужого мужика. Я потратил минут пятнадцать на занятие под звучным названием: «Поймай меня, если сможешь». Заключалось оно в следующем. Я делал вид, что ухожу. Затем резко оборачивался, в надежде раскрыть заговор и увидеть свое привычное отражение, с которым под именем Даг Туровский я живу вот уже, мать моя, тридцать четыре года. Игра не принесла желаемого результата. Заговорщики оказались сноровистыми. Все время успевали подсунуть мне противную часть тела, по ошибке названную лицом.
Только на кухне, в состоянии, близком к панике, я все понял. Я вспомнил, откуда мне показалась знакомой физиономия из зеркала. Да это же мой собственный новый образ. Товарищи по оружию посоветовали сменить имидж. И не верьте рекламе, утверждающей: «Имидж ничто, жажда все». Побывали бы они, господа пиарщики, в моем нынешнем состоянии. Посмотрел бы я на них, какие слоганы рождались бы в их голове.
Да бог с ними, со слоганами этими. Наплескав себе в кружку холодного кофе — не мате, конечно, но уже ближе к Маркесу с Касаресом, чем к Толстому с Достоевским, — я пробрался, как партизан, боясь разбудить Таню, в гостиную, где развалился на диване, как персидский шах. Попивая кофе, я задумался над предстоящим днем, пытаясь вычленить первое важное событие на повестке дня. Оно нашлось с трудом. В море мысленного хлама я увидел, как строчку из ежедневника, запись о встрече с губернатором Петрополиса. Визит к Пятиримову значился на десять утра. Море времени, если задуматься, но еще следует к Рубахину забежать. Даже с такими ограничениями я не знал, куда спрятаться от океана не занятого ничем времени. А тут еще головная боль. Все неприятности сразу.
Я подумал, что стоит принять парочку таблеток от головных мук. Но это решение принесло мне новые проблемы. Где искать таблетки? Вот скажите мне, где может содержаться аптечка в этой, прямо-таки сказать, конспиративной квартире, используемой ко-чевеевцами в качестве берлоги. В моем доме аптечка находится там же, где и плита. Стало быть, на кухне. Кухонное помещение подверглось жесточайшему обыску, но разочарование, похоже, ожидало меня на каждом шагу — В кухне, кроме никому не нужной посуды, электрической плиты со встроенным компьютером и вытяжкой, раковиной с двумя кранами: первый — вода обыкновенная, водопроводная; второй — трехступенчатая очистка, ничего и не было. Никакого намека на лекарства. Присев на стул, я задумался. Отчего-то на ум пришел кадр из древнего классического голливудского фильма ужасов «Муха». В этом кадре герой заходит в ванную комнату, открывает шкафчик с лекарствами и кладет на полочку очередной отвалившийся орган, подходящий человеку, но никак не мухе, в которую герой медленно, но неотвратимо обращался. Ванная? А что, стоило посмотреть. Но в ванной хоромине не то что лекарств, шкафчика над рукомойником никакого не было. Ситуация!
Я вновь задумался над картой дальнейших поисков и тут открыл для себя, что голова-то давно прошла. Недаром говорил Бальтазар Грасиан (был такой средневековый мыслитель), что лучший способ избавиться от треска в голове — занять ее делом. Возможно, это сказал и не он, но очень похоже.
Я вернулся в спальню, осмотрелся по сторонам. И стал собирать одежду. Больше всего это походило на сбор грибов в густом ельнике в кромешной тьме. Кое-как нащупав брюки на полу, я приступил к поискам рубашки путем ощупывания свободной территории. Пока искал рубашку, под руку попался носок и пустая бутылка, судя по формам, из-под коньяка, судя по плеску при взбалтывании, жидкость еще оставалась. Пить я не стал. Во-первых, похмелье прошло. Во-вторых, предстояла встреча с губернатором. Грешно к главе города заявляться подшофе. Не объяснять же ему, что вовсе не пил с утра, а лечился. А почему коньком? Так у каждого свои методы излечения.
Следом за бутылкой мне в руки ткнулось новое горлышко. Похоже, по полу ходить просто опасно, того и гляди, поскользнешься на коньяке и загремишь в гипс.
Выбравшись из постели, я угодил ногами в теплые пушистые тапки. Никогда такие не любил. Такое ощущение, что забрался ступней в нутро кошки. Поражаясь обилию утренних несуразностей, я отправился на поиски кухни. И заплутал в трех столбах. Никак не мог разобраться в коридоре, в какую сторону мне двигаться. Только спустя пять минут бессильного топтания я наконец сообразил, что нахожусь не в своем особняке, а в чужой квартире. Это несколько облегчило задачу. Значит, это не я с ума сошел, а просто кто-то сменил декорации.
Следующий шок меня ждал в ванной комнате. Я хлебнул ледяного, видимо, оставшегося со вчерашнего кофейку и, отставив кружку, зашел в ванную. Включил холодную воду, запустил ладони под живительный поток и, набрав пригоршню влаги, опрокинул себе на лицо. Повторив процедуру раз десять и почувствовав, как отупелость уходит из мозга, бросил быстрый взгляд в зеркало. От неожиданности я вскрикнул и подавил в себе инстинктивное желание двинуть в харю наглому отражению, потеснившему мое собственное. Привидится же такое.
Представьте себе. Заходите в ванную после попойки (да и выпил-то кружек пять пива, разве это попойка?), умываетесь. Взгляд в зеркало. А там совсем не та харя, которую вы намеревались увидеть. Чужая физиономия. И, надо сказать, препротивная. Почувствовав ужас, грозящий обратиться в панику, я зажмурил глаза. Для верности помотал головой. Не помогло. В зеркале продолжала оставаться подозрительно противная рожа чужого мужика. Я потратил минут пятнадцать на занятие под звучным названием: «Поймай меня, если сможешь». Заключалось оно в следующем. Я делал вид, что ухожу. Затем резко оборачивался, в надежде раскрыть заговор и увидеть свое привычное отражение, с которым под именем Даг Туровский я живу вот уже, мать моя, тридцать четыре года. Игра не принесла желаемого результата. Заговорщики оказались сноровистыми. Все время успевали подсунуть мне противную часть тела, по ошибке названную лицом.
Только на кухне, в состоянии, близком к панике, я все понял. Я вспомнил, откуда мне показалась знакомой физиономия из зеркала. Да это же мой собственный новый образ. Товарищи по оружию посоветовали сменить имидж. И не верьте рекламе, утверждающей: «Имидж ничто, жажда все». Побывали бы они, господа пиарщики, в моем нынешнем состоянии. Посмотрел бы я на них, какие слоганы рождались бы в их голове.
Да бог с ними, со слоганами этими. Наплескав себе в кружку холодного кофе — не мате, конечно, но уже ближе к Маркесу с Касаресом, чем к Толстому с Достоевским, — я пробрался, как партизан, боясь разбудить Таню, в гостиную, где развалился на диване, как персидский шах. Попивая кофе, я задумался над предстоящим днем, пытаясь вычленить первое важное событие на повестке дня. Оно нашлось с трудом. В море мысленного хлама я увидел, как строчку из ежедневника, запись о встрече с губернатором Петрополиса. Визит к Пятиримову значился на десять утра. Море времени, если задуматься, но еще следует к Рубахину забежать. Даже с такими ограничениями я не знал, куда спрятаться от океана не занятого ничем времени. А тут еще головная боль. Все неприятности сразу.
Я подумал, что стоит принять парочку таблеток от головных мук. Но это решение принесло мне новые проблемы. Где искать таблетки? Вот скажите мне, где может содержаться аптечка в этой, прямо-таки сказать, конспиративной квартире, используемой ко-чевеевцами в качестве берлоги. В моем доме аптечка находится там же, где и плита. Стало быть, на кухне. Кухонное помещение подверглось жесточайшему обыску, но разочарование, похоже, ожидало меня на каждом шагу — В кухне, кроме никому не нужной посуды, электрической плиты со встроенным компьютером и вытяжкой, раковиной с двумя кранами: первый — вода обыкновенная, водопроводная; второй — трехступенчатая очистка, ничего и не было. Никакого намека на лекарства. Присев на стул, я задумался. Отчего-то на ум пришел кадр из древнего классического голливудского фильма ужасов «Муха». В этом кадре герой заходит в ванную комнату, открывает шкафчик с лекарствами и кладет на полочку очередной отвалившийся орган, подходящий человеку, но никак не мухе, в которую герой медленно, но неотвратимо обращался. Ванная? А что, стоило посмотреть. Но в ванной хоромине не то что лекарств, шкафчика над рукомойником никакого не было. Ситуация!
Я вновь задумался над картой дальнейших поисков и тут открыл для себя, что голова-то давно прошла. Недаром говорил Бальтазар Грасиан (был такой средневековый мыслитель), что лучший способ избавиться от треска в голове — занять ее делом. Возможно, это сказал и не он, но очень похоже.
Я вернулся в спальню, осмотрелся по сторонам. И стал собирать одежду. Больше всего это походило на сбор грибов в густом ельнике в кромешной тьме. Кое-как нащупав брюки на полу, я приступил к поискам рубашки путем ощупывания свободной территории. Пока искал рубашку, под руку попался носок и пустая бутылка, судя по формам, из-под коньяка, судя по плеску при взбалтывании, жидкость еще оставалась. Пить я не стал. Во-первых, похмелье прошло. Во-вторых, предстояла встреча с губернатором. Грешно к главе города заявляться подшофе. Не объяснять же ему, что вовсе не пил с утра, а лечился. А почему коньком? Так у каждого свои методы излечения.
Следом за бутылкой мне в руки ткнулось новое горлышко. Похоже, по полу ходить просто опасно, того и гляди, поскользнешься на коньяке и загремишь в гипс.