Страница:
Отложив таблицы и проспекты, я направился к лифту, поднялся наверх и, пройдя холл, посмотрел в глазок. На пороге мялся незнакомый мне человек с коробками, выгруженными из катера. Катер качался на волнах, пришвартованный к нашему причалу. Я увидел, что к причалу приближалось такси.
Я открыл дверь и вопросительно посмотрел на визитера.
— Я от Иеронима Карловича. Он просил передать вам вот это.
Визитер небрежно показал кончиком ботинка на коробки.
— Вносите, — приказал я, сторонясь.
Причал принял такси, из которого появился Иван Ирисов — помятый и небритый, с глубокими черными кругами под глазами от недосыпа.
— Ты вовремя, — приветствовал я его.
Обменявшись рукопожатиями, я пропустил его в дом. Заметив коробки, Ирисов издал сдавленный смешок и спросил:
— А что, винчестер, слабо было снять?
— Видно, некому руки приложить, — пояснил я, выпуская визитера и запирая дверь. — Проще оказалось все упаковать в коробки и прислать.
Вдвоем мы пронесли коробки в малую гостиную.
— Разберешься без меня, — распорядился я.
— Ноу проблем, — отозвался Ирисов, увлеченный распаковкой коробок.
— Я собираюсь покинуть дом. Ты останешься один. Раскочегарь диск как можешь. Мне нужно все, что можно извлечь из этого компа. Известно точно, что хозяин последнее время часто сидел в Сети, мне нужен полный перечень сайтов, куда он забирался— есть возможность, сохрани все документы, что содержатся в папке временных файлов Интернета. Уяснил диспозицию?
— Полностью.
— Я тогда поехал. Может, Гонза появится. У него есть ключ, так что не шухерись и не звони девятьсот одиннадцать, что в дом грабители лезут. Не думаю, что Кубинцу понравится твой юмор.
Иван Ирисов промолчал. Он уже погружался в работу, а когда заполнял себя рабочими задачами, то тут хоть из пушки пали у него над ухом, не услышит. Но я не удержался и заметил:
— Только держись подальше от подвала. Там пиво не про твою честь. Все по вечеру. Я, конечно, понимаю, что пиво — жидкое счастье, но удержись от эйфории. Потребление счастья в одиночку сродни любовным утехам без участия женщины.
Если бы знал, что вечером все так обернется, возможно, я и не покинул бы дом в этот день, предпочтя уличной сырости тепло библиотеки или пивоваренного подвала. Но все обернулось так, как обернулось. И видно, в этом судьба. Мойры — коварные женщины. Им палец не показывай, голову откусят напрочь.
Я вернулся в кабинет, прихватил из сейфа пистолет. На всякий случай. Кто знает, что в пути приключиться может, а тут надежное подспорье. Да с ним и поспокойнее будет. Проверил наличие кредиток в бумажнике и запер сейф. Теперь осталось только снять катер с сигнализации, а сделать я это мог только с центрального компьютера, находившегося на втором этаже в кабинете, где я изредка — лишь находилось время — уединялся для бумажной работы со счетами, над книгой по пивоварению или читая фолианты из весьма обширной библиотеки.
Взбежав по лестнице, покрытой изумрудного цвета ковром, я миновал длинный холл и распахнул дверь в кабинет.
Что-то изменилось. Я почувствовал изменение и насторожился. В кабинете кто-то побывал. Чужой. Присутствие вторжения витало в воздухе. На него указывали сдвинутые в книжных шкафах тома. Кто-то бродил по кабинету и искал. Нет. Не искал. Это вряд ли! Скорее кабинет наводнили жучками. Может, поставили в комп «Траяна». Стоило проверить.
Я на цыпочках прокрался в холл, вернулся к лестнице и с сотового дотянулся до Ивана Ирисова.
— Вано, поднимись на второй этаж, — попросил я и отключился.
Ирисов появился через несколько минут — весьма недовольный и всклокоченный.
— Какого… — начал было он, но я оборвал его:
— Внимательно посмотри комп в кабинете на предмет вирусов.
— Чего? — насторожился он.
— Нас кто-то навестил. Ирисов кивнул.
— Только не болтай. Все молча. Если сможешь и это «Траян», перенаправь его, пусть гонит туфту. Заодно: у тебя кто-нибудь по жучкам есть?
— Сам посмотрю? В кабинете?
Я пожал ему руку, хлопнул по плечу и направил его легким толчком в спину к кабинету.
Своим катером воспользоваться я не мог из-за сигнализации «Ватерлиния» — очень хитроумной системы. Когда катер причаливает к домашнему пирсу, к корпусу в районе специальных люков, которые пришлось специально под систему прорезать, присасываются выдвижные трубы. По ним трюмные отсеки заполняет вода. Катер чуть притапливается и в таком положении не способен на передвижение. Вода не поднимается в каюту, поскольку резервуар, куда затекает вода, изолирован от всего остального пространства катера. Команду на залив воды можно отдать только с катера, а с компьютера в кабинете на втором этаже подтвердить. Но включить откачку воды из катера и задраить шлюзовые люки можно также только из кабинета, а мне временно это было недоступно.
Оказавшись на причале возле парадного входа, я через канал всмотрелся в набережную, укутанную туманом.
В это время года туман в Петрополисе также обыкновенен, как перекати-поле где-нибудь в степях Средней Азии. Сквозь туман пробивался гигантский цифровой экран, возвышающийся на крыше шестиэтажного здания, украшенного вывесками офисов и представительств. Изображение, транслируемое с экрана, туман вымывал, разрушая целостную картинку, но я не стал приглядываться.
Мне требовалось срочно попасть в район Адмиралтейского РАЯ. А сделать это мог, только заказав такси, что я и сделал, воспользовавшись сотовым телефоном.
С цифрового экрана на меня взглянул Киану Ривз из сиквела нашумевшего тремя годами раньше блок-бастера «Матрица». Стоило бы сходить, да только что подкинутое дельце, похоже, проходило по категории «В. О.», что означало «Весьма Опасное», а такие дела никогда не решались в течение двух часов. На них тратилось от недели до месяца, правда, помнится, однажды мне пришлось выкинуть полгода жизни, чтобы разрешить загадку утраченного завещания.
Такси появилось через десять минут. За это время я успел измерить причал шагами раз десять. Обычно такси не опаздывало, но только не в этот раз. Десять минут для срочного вызова — полное нахальство.
— Пробка на Каменноостровском, — ответил на незаданный вопрос водитель, лишь только я переступил на борт катера.
— Адмиралтейский РАЙ, 12, — сообщил я адрес.
— Вмиг домчим через Васильевский, — пообещал он, отчаливая.
Катер плавно набрал ход и, рассекая волны, устремился прочь от моего дома.
Я задумчиво уставился в стекло. Водитель прочитал мое настроение и за всю дорогу не проронил ни слова, что для таксиста удивительно.
Я не различал пейзаж, проносившийся за окном. Он слился для меня в сплошное цветное пятно, разбавленное молоком. Только когда мы пересекали Неву, взгляд задержался на памятнике капитану Никольскому и старшему офицеру Ограновичу. Они плечом к плечу гордо возвышались по центру Невы на пятачке суши, окруженной золотыми цепями и маленькими стилизованными пушечками, нацеленными на Дворцовую площадь. Надпись на постаменте памятника гласила: «Всегда на страже!» Эти слова я различил даже сквозь туман.
Капитан первого ранга Никольский и старший офицер Огранович — именно благодаря этим двум героическим людям провалился октябрьский бунт 1917 года, когда два командирских катера под красными флагами подошли к Дворцовой площади. Катера щетинились штыками бунтовщиков. Революционеры стремились свергнуть Временное правительство, готовое отдать власть в руки малолетнего царевича Алексея, избавленного Божьим чудом от гемофилии.
Алексей Николаевич вместе с отцом, матерью и сестрами накануне вечером прибыл в Петрополис и расположился в Зимнем дворце, готовясь принять помазание на царство. План большевиков был прост. Воспользоваться анархией, царившей в гарнизонах и караульных службах Зимнего, захватить дворец. «Царевича с семьей и всех временных на месте без суда и следствия» — этот приказ был зачитан каждому бунтовщику лично. Поговаривали, что исходил он от самого Владимира Ленина. В то время как два катера атаковали Зимний, революционеры должны были захватить ключевые здания в Петрополисе — почту, телеграф, телефон. В это время провокаторы в солдатских казармах готовили почву для армейской поддержки. Такие агитаторы имелись и на крейсере «Аврора», находившемся под командованием капитана первого ранга Никольского. Но матросы не пошли за сомнительными посулами большевиков. Все как один встали на сторону монархии, правда, был десяток отъявленных — так их мигом скрутили вместе с большевистским смутьяном и посадили под арест. Провал захвата «Авроры» стал первым камешком в обвале всех планов большевиков. Они планировали, что крейсер, перешедший под их командование, поддержит наступление на Зимний огнем. Даст несколько залпов по дворцу. Но вместо этого по приказу капитана Никольского крейсер «Аврора» открыл прицельный огонь по подозрительным катерам, замеченным старшим офицером Ограновичем. Катера шли под красным флагом, принятым у большевиков, от того и казались подозрительными. Прямыми попаданиями снарядов катера были потоплены. Шанс захватить власть большевики продули подчистую. А вскоре политика, проводимая Алексеем II, вывела Россию на новые рельсы" процветания, где идеи большевизма отпали сами собой за ненадобностью.
Всю эту историю в подробностях я узнал только после того, как началось строительство памятника Никольскому и Ограновичу. Теперь же история пронеслась у меня перед глазами. Два года назад было много споров — стоит ли устанавливать памятник. Но все же установили. Монумент был подарком городу к юбилею от нынешней столицы Российской империи — Москвы. Император Алексей II, невзлюбивший Петрополис за преступное равнодушие жителей к низложению его отца, за попытку уничтожить его и сестер, перенес столицу в купеческую Москву. Автором мемориала выступил виднейший придворный архитектор Зураб Церетели. Жители же Петрополиса пока относились к подарку настороженно, хотя уже завелась традиция у молодоженов заезжать к памятнику и класть на постамент цветы.
От мыслей о памятнике меня оторвала громкая ругань таксиста и резкий вираж. Нева в этот час немноголюдна. Малое количество катеров, шедших на больших скоростях, невзирая на правила водного движения. Один из крупных джипкатеров пытался взять такси на таран. Он вырулил из-за памятника и устремилея к нам наперерез. Только реакция водителя спасла нас от гибели.
— Совсем сволочи охренели! — заорал водитель.
— Жми! — поддержал я его ор.
Вторая странность за тот короткий отрезок, что прошел с момента, как Иероним Балаганов переступил порог моего офиса. Озарила мысль. То, что нападение на меня и проникновение в кабинет в офисе увязано с открытием дела, а соответственно и с исчезновением Романа Романова, я уже не сомневался. Похоже, у памятника нас ждали. Значит, кто-то пас меня от дверей агентства.
Джипкатер, разминувшийся с бортом такси, заходил на второй вираж, явно намереваясь пустить меня ко дну.
— У тебя окно открывается?! — прокричал я водителю.
Но он не ответил. Не расслышал моих слов за шумом погони.
Я выдернул из плечевой кобуры пистолет и, ухватившись за дуло, высадил рукоятью стекло.
— Ты чего там творишь, ерш мазутный? — тут же отозвался таксист, пытаясь оглянуться и одновременно увернуться от надвигающегося джипкатера.
— Следи за водой, — посоветовал я, обстукивая острые осколки стекла, торчащие по краям.
Высунувшись в окно, я ухватил пистолет двумя руками, навел на джипкатер, тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Целился я в лобовое стекло, в то место, где должен располагаться водитель. Джипкатер юлил, точно взбесившийся гусь, но после трех пуль, ушедших в молоко, мне повезло. Я не разглядел, удалось ли мне поразить водителя джипкатера, но, судя по тому, как закрутилось судно, оно явно осталось без управления. Мы выиграли время — этим не преминул воспользоваться таксист, разгоняя катер и направляя его к Дворцовой площади.
— Совсем оборзели, отморозки! — ругался водила.
А я задумался. Какой резон нападать на меня, пытаться устранить, в то время как человек, проникший в кабинет на втором этаже офиса, старался не оставить следов. Какой смысл? Ведь можно было попытаться устранить меня прямо в офисе, тем более в это время в целом доме никого, кроме меня, не было. Если уж удалось проникнуть в офис, какой резон нападать на открытом пространстве в Неве, где все, что происходит, тут же будет достоянием полиции.
Напрашивался один вывод — тот, кто напал на меня на Неве, и тот, кто пробрался в дом, принадлежат к разным группам, расходящимся во мнении по ключевым позициям.
Опять же казалось странным, зачем убивать человека, который еще ничего предпринять не успел, ни шага, ни полшага не сделал на пути расследования?
Вопрос оставался безответным.
Ясно было одно — мы схлестнулись с сильным противником. И о судьбе Романа Романова у меня уже не оставалось сомнений.
Рыб где-то кормит.
— Нет. Вы посмотрите. Ну, суки же, — оторвал меня от размышлений сокрушающийся водитель. — Когда не нужны, их как собак нерезаных. На каждом шагу по своре. А когда понадобятся, днем с огнем, как говорится, не найти. Хоть из гранатомета по Зимнему пали.
— Ты про кого? — спросил я. — Про синемундирных. Козлов водяных. А ведь точно подмечено — на всю Неву ни одного патрульного катера. Такое ощущение, что их специально отозвали с постов, чтобы не мешались под килем бандитов из джипкатера. Забавная ситуация!
— Кто мне за стекло заплатит? — переключился водила с одного объекта ворчания на другой. — Ведь я же не могу из своей зарплаты за каждого платить.
— Помолчи. Голова болит, — вежливо попросил я и добавил, чтобы избежать нового всплеска эмоций: — За стекло получишь. Только поторопись. Мы и так подзадержались.
Ответ таксиста устроил. И до Адмиралтейского РАЯ он доставил меня в мгновение, да притом в полном молчании.
Расплатившись с водилой, я занес сумму, выделенную за стекло, в реестр расходов и неспешной походкой двинулся в сторону центрального входа.
На проходной о моем возможном появлении были предупреждены. Секьюрити связался с Иеронимом Балагановым — офис его компании занимал восемь верхних этажей — и сообщил о моем прибытии, с каменным лицом впитав слова, сказанные ему в ответ, и неспешно положил трубку.
— Ждите!
Я обернулся, осмотрел просторный холл размером с три футбольных поля — весь в зеркалах и мраморе, выбрал ближайшее ко мне кресло и лениво занял его.
Спустился ко мне сам Иероним Балаганов в окружении свиты из четырех охранников и Гонзы Кубинца, имевшего разочарованный вид и грызшего незажженную трубку, которую, впрочем, никогда не раскуривал.
— У нас неприятность, — сообщил господин Чистоплюй.
— А у меня до хрена неприятностей, — парировал я. — Скажите, у вашего кореша, случайно, хобби не было — надевать осиные гнезда друзьям на голову?
— Что вы имеете в виду? — сурово спросил Иероним Балаганов.
Я вкратце поведал о своих злоключениях господину Чистоплюю, а также не преминул указать текущую сумму расходов. Иероним Балаганов с достоинством выслушал мой рассказ. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице. Похоже, он уже понимал, что шансов увидеть Романа Романова у него нет.
— Ну а что приключилось у вас? — поинтересовался я.
— Шеф безопасности повесился, — ответил мне Гонза Кубинец.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Я открыл дверь и вопросительно посмотрел на визитера.
— Я от Иеронима Карловича. Он просил передать вам вот это.
Визитер небрежно показал кончиком ботинка на коробки.
— Вносите, — приказал я, сторонясь.
Причал принял такси, из которого появился Иван Ирисов — помятый и небритый, с глубокими черными кругами под глазами от недосыпа.
— Ты вовремя, — приветствовал я его.
Обменявшись рукопожатиями, я пропустил его в дом. Заметив коробки, Ирисов издал сдавленный смешок и спросил:
— А что, винчестер, слабо было снять?
— Видно, некому руки приложить, — пояснил я, выпуская визитера и запирая дверь. — Проще оказалось все упаковать в коробки и прислать.
Вдвоем мы пронесли коробки в малую гостиную.
— Разберешься без меня, — распорядился я.
— Ноу проблем, — отозвался Ирисов, увлеченный распаковкой коробок.
— Я собираюсь покинуть дом. Ты останешься один. Раскочегарь диск как можешь. Мне нужно все, что можно извлечь из этого компа. Известно точно, что хозяин последнее время часто сидел в Сети, мне нужен полный перечень сайтов, куда он забирался— есть возможность, сохрани все документы, что содержатся в папке временных файлов Интернета. Уяснил диспозицию?
— Полностью.
— Я тогда поехал. Может, Гонза появится. У него есть ключ, так что не шухерись и не звони девятьсот одиннадцать, что в дом грабители лезут. Не думаю, что Кубинцу понравится твой юмор.
Иван Ирисов промолчал. Он уже погружался в работу, а когда заполнял себя рабочими задачами, то тут хоть из пушки пали у него над ухом, не услышит. Но я не удержался и заметил:
— Только держись подальше от подвала. Там пиво не про твою честь. Все по вечеру. Я, конечно, понимаю, что пиво — жидкое счастье, но удержись от эйфории. Потребление счастья в одиночку сродни любовным утехам без участия женщины.
Если бы знал, что вечером все так обернется, возможно, я и не покинул бы дом в этот день, предпочтя уличной сырости тепло библиотеки или пивоваренного подвала. Но все обернулось так, как обернулось. И видно, в этом судьба. Мойры — коварные женщины. Им палец не показывай, голову откусят напрочь.
Я вернулся в кабинет, прихватил из сейфа пистолет. На всякий случай. Кто знает, что в пути приключиться может, а тут надежное подспорье. Да с ним и поспокойнее будет. Проверил наличие кредиток в бумажнике и запер сейф. Теперь осталось только снять катер с сигнализации, а сделать я это мог только с центрального компьютера, находившегося на втором этаже в кабинете, где я изредка — лишь находилось время — уединялся для бумажной работы со счетами, над книгой по пивоварению или читая фолианты из весьма обширной библиотеки.
Взбежав по лестнице, покрытой изумрудного цвета ковром, я миновал длинный холл и распахнул дверь в кабинет.
Что-то изменилось. Я почувствовал изменение и насторожился. В кабинете кто-то побывал. Чужой. Присутствие вторжения витало в воздухе. На него указывали сдвинутые в книжных шкафах тома. Кто-то бродил по кабинету и искал. Нет. Не искал. Это вряд ли! Скорее кабинет наводнили жучками. Может, поставили в комп «Траяна». Стоило проверить.
Я на цыпочках прокрался в холл, вернулся к лестнице и с сотового дотянулся до Ивана Ирисова.
— Вано, поднимись на второй этаж, — попросил я и отключился.
Ирисов появился через несколько минут — весьма недовольный и всклокоченный.
— Какого… — начал было он, но я оборвал его:
— Внимательно посмотри комп в кабинете на предмет вирусов.
— Чего? — насторожился он.
— Нас кто-то навестил. Ирисов кивнул.
— Только не болтай. Все молча. Если сможешь и это «Траян», перенаправь его, пусть гонит туфту. Заодно: у тебя кто-нибудь по жучкам есть?
— Сам посмотрю? В кабинете?
Я пожал ему руку, хлопнул по плечу и направил его легким толчком в спину к кабинету.
Своим катером воспользоваться я не мог из-за сигнализации «Ватерлиния» — очень хитроумной системы. Когда катер причаливает к домашнему пирсу, к корпусу в районе специальных люков, которые пришлось специально под систему прорезать, присасываются выдвижные трубы. По ним трюмные отсеки заполняет вода. Катер чуть притапливается и в таком положении не способен на передвижение. Вода не поднимается в каюту, поскольку резервуар, куда затекает вода, изолирован от всего остального пространства катера. Команду на залив воды можно отдать только с катера, а с компьютера в кабинете на втором этаже подтвердить. Но включить откачку воды из катера и задраить шлюзовые люки можно также только из кабинета, а мне временно это было недоступно.
Оказавшись на причале возле парадного входа, я через канал всмотрелся в набережную, укутанную туманом.
В это время года туман в Петрополисе также обыкновенен, как перекати-поле где-нибудь в степях Средней Азии. Сквозь туман пробивался гигантский цифровой экран, возвышающийся на крыше шестиэтажного здания, украшенного вывесками офисов и представительств. Изображение, транслируемое с экрана, туман вымывал, разрушая целостную картинку, но я не стал приглядываться.
Мне требовалось срочно попасть в район Адмиралтейского РАЯ. А сделать это мог, только заказав такси, что я и сделал, воспользовавшись сотовым телефоном.
С цифрового экрана на меня взглянул Киану Ривз из сиквела нашумевшего тремя годами раньше блок-бастера «Матрица». Стоило бы сходить, да только что подкинутое дельце, похоже, проходило по категории «В. О.», что означало «Весьма Опасное», а такие дела никогда не решались в течение двух часов. На них тратилось от недели до месяца, правда, помнится, однажды мне пришлось выкинуть полгода жизни, чтобы разрешить загадку утраченного завещания.
Такси появилось через десять минут. За это время я успел измерить причал шагами раз десять. Обычно такси не опаздывало, но только не в этот раз. Десять минут для срочного вызова — полное нахальство.
— Пробка на Каменноостровском, — ответил на незаданный вопрос водитель, лишь только я переступил на борт катера.
— Адмиралтейский РАЙ, 12, — сообщил я адрес.
— Вмиг домчим через Васильевский, — пообещал он, отчаливая.
Катер плавно набрал ход и, рассекая волны, устремился прочь от моего дома.
Я задумчиво уставился в стекло. Водитель прочитал мое настроение и за всю дорогу не проронил ни слова, что для таксиста удивительно.
Я не различал пейзаж, проносившийся за окном. Он слился для меня в сплошное цветное пятно, разбавленное молоком. Только когда мы пересекали Неву, взгляд задержался на памятнике капитану Никольскому и старшему офицеру Ограновичу. Они плечом к плечу гордо возвышались по центру Невы на пятачке суши, окруженной золотыми цепями и маленькими стилизованными пушечками, нацеленными на Дворцовую площадь. Надпись на постаменте памятника гласила: «Всегда на страже!» Эти слова я различил даже сквозь туман.
Капитан первого ранга Никольский и старший офицер Огранович — именно благодаря этим двум героическим людям провалился октябрьский бунт 1917 года, когда два командирских катера под красными флагами подошли к Дворцовой площади. Катера щетинились штыками бунтовщиков. Революционеры стремились свергнуть Временное правительство, готовое отдать власть в руки малолетнего царевича Алексея, избавленного Божьим чудом от гемофилии.
Алексей Николаевич вместе с отцом, матерью и сестрами накануне вечером прибыл в Петрополис и расположился в Зимнем дворце, готовясь принять помазание на царство. План большевиков был прост. Воспользоваться анархией, царившей в гарнизонах и караульных службах Зимнего, захватить дворец. «Царевича с семьей и всех временных на месте без суда и следствия» — этот приказ был зачитан каждому бунтовщику лично. Поговаривали, что исходил он от самого Владимира Ленина. В то время как два катера атаковали Зимний, революционеры должны были захватить ключевые здания в Петрополисе — почту, телеграф, телефон. В это время провокаторы в солдатских казармах готовили почву для армейской поддержки. Такие агитаторы имелись и на крейсере «Аврора», находившемся под командованием капитана первого ранга Никольского. Но матросы не пошли за сомнительными посулами большевиков. Все как один встали на сторону монархии, правда, был десяток отъявленных — так их мигом скрутили вместе с большевистским смутьяном и посадили под арест. Провал захвата «Авроры» стал первым камешком в обвале всех планов большевиков. Они планировали, что крейсер, перешедший под их командование, поддержит наступление на Зимний огнем. Даст несколько залпов по дворцу. Но вместо этого по приказу капитана Никольского крейсер «Аврора» открыл прицельный огонь по подозрительным катерам, замеченным старшим офицером Ограновичем. Катера шли под красным флагом, принятым у большевиков, от того и казались подозрительными. Прямыми попаданиями снарядов катера были потоплены. Шанс захватить власть большевики продули подчистую. А вскоре политика, проводимая Алексеем II, вывела Россию на новые рельсы" процветания, где идеи большевизма отпали сами собой за ненадобностью.
Всю эту историю в подробностях я узнал только после того, как началось строительство памятника Никольскому и Ограновичу. Теперь же история пронеслась у меня перед глазами. Два года назад было много споров — стоит ли устанавливать памятник. Но все же установили. Монумент был подарком городу к юбилею от нынешней столицы Российской империи — Москвы. Император Алексей II, невзлюбивший Петрополис за преступное равнодушие жителей к низложению его отца, за попытку уничтожить его и сестер, перенес столицу в купеческую Москву. Автором мемориала выступил виднейший придворный архитектор Зураб Церетели. Жители же Петрополиса пока относились к подарку настороженно, хотя уже завелась традиция у молодоженов заезжать к памятнику и класть на постамент цветы.
От мыслей о памятнике меня оторвала громкая ругань таксиста и резкий вираж. Нева в этот час немноголюдна. Малое количество катеров, шедших на больших скоростях, невзирая на правила водного движения. Один из крупных джипкатеров пытался взять такси на таран. Он вырулил из-за памятника и устремилея к нам наперерез. Только реакция водителя спасла нас от гибели.
— Совсем сволочи охренели! — заорал водитель.
— Жми! — поддержал я его ор.
Вторая странность за тот короткий отрезок, что прошел с момента, как Иероним Балаганов переступил порог моего офиса. Озарила мысль. То, что нападение на меня и проникновение в кабинет в офисе увязано с открытием дела, а соответственно и с исчезновением Романа Романова, я уже не сомневался. Похоже, у памятника нас ждали. Значит, кто-то пас меня от дверей агентства.
Джипкатер, разминувшийся с бортом такси, заходил на второй вираж, явно намереваясь пустить меня ко дну.
— У тебя окно открывается?! — прокричал я водителю.
Но он не ответил. Не расслышал моих слов за шумом погони.
Я выдернул из плечевой кобуры пистолет и, ухватившись за дуло, высадил рукоятью стекло.
— Ты чего там творишь, ерш мазутный? — тут же отозвался таксист, пытаясь оглянуться и одновременно увернуться от надвигающегося джипкатера.
— Следи за водой, — посоветовал я, обстукивая острые осколки стекла, торчащие по краям.
Высунувшись в окно, я ухватил пистолет двумя руками, навел на джипкатер, тщательно прицелился и нажал спусковой крючок. Целился я в лобовое стекло, в то место, где должен располагаться водитель. Джипкатер юлил, точно взбесившийся гусь, но после трех пуль, ушедших в молоко, мне повезло. Я не разглядел, удалось ли мне поразить водителя джипкатера, но, судя по тому, как закрутилось судно, оно явно осталось без управления. Мы выиграли время — этим не преминул воспользоваться таксист, разгоняя катер и направляя его к Дворцовой площади.
— Совсем оборзели, отморозки! — ругался водила.
А я задумался. Какой резон нападать на меня, пытаться устранить, в то время как человек, проникший в кабинет на втором этаже офиса, старался не оставить следов. Какой смысл? Ведь можно было попытаться устранить меня прямо в офисе, тем более в это время в целом доме никого, кроме меня, не было. Если уж удалось проникнуть в офис, какой резон нападать на открытом пространстве в Неве, где все, что происходит, тут же будет достоянием полиции.
Напрашивался один вывод — тот, кто напал на меня на Неве, и тот, кто пробрался в дом, принадлежат к разным группам, расходящимся во мнении по ключевым позициям.
Опять же казалось странным, зачем убивать человека, который еще ничего предпринять не успел, ни шага, ни полшага не сделал на пути расследования?
Вопрос оставался безответным.
Ясно было одно — мы схлестнулись с сильным противником. И о судьбе Романа Романова у меня уже не оставалось сомнений.
Рыб где-то кормит.
— Нет. Вы посмотрите. Ну, суки же, — оторвал меня от размышлений сокрушающийся водитель. — Когда не нужны, их как собак нерезаных. На каждом шагу по своре. А когда понадобятся, днем с огнем, как говорится, не найти. Хоть из гранатомета по Зимнему пали.
— Ты про кого? — спросил я. — Про синемундирных. Козлов водяных. А ведь точно подмечено — на всю Неву ни одного патрульного катера. Такое ощущение, что их специально отозвали с постов, чтобы не мешались под килем бандитов из джипкатера. Забавная ситуация!
— Кто мне за стекло заплатит? — переключился водила с одного объекта ворчания на другой. — Ведь я же не могу из своей зарплаты за каждого платить.
— Помолчи. Голова болит, — вежливо попросил я и добавил, чтобы избежать нового всплеска эмоций: — За стекло получишь. Только поторопись. Мы и так подзадержались.
Ответ таксиста устроил. И до Адмиралтейского РАЯ он доставил меня в мгновение, да притом в полном молчании.
Расплатившись с водилой, я занес сумму, выделенную за стекло, в реестр расходов и неспешной походкой двинулся в сторону центрального входа.
На проходной о моем возможном появлении были предупреждены. Секьюрити связался с Иеронимом Балагановым — офис его компании занимал восемь верхних этажей — и сообщил о моем прибытии, с каменным лицом впитав слова, сказанные ему в ответ, и неспешно положил трубку.
— Ждите!
Я обернулся, осмотрел просторный холл размером с три футбольных поля — весь в зеркалах и мраморе, выбрал ближайшее ко мне кресло и лениво занял его.
Спустился ко мне сам Иероним Балаганов в окружении свиты из четырех охранников и Гонзы Кубинца, имевшего разочарованный вид и грызшего незажженную трубку, которую, впрочем, никогда не раскуривал.
— У нас неприятность, — сообщил господин Чистоплюй.
— А у меня до хрена неприятностей, — парировал я. — Скажите, у вашего кореша, случайно, хобби не было — надевать осиные гнезда друзьям на голову?
— Что вы имеете в виду? — сурово спросил Иероним Балаганов.
Я вкратце поведал о своих злоключениях господину Чистоплюю, а также не преминул указать текущую сумму расходов. Иероним Балаганов с достоинством выслушал мой рассказ. Ни один мускул не дрогнул на его каменном лице. Похоже, он уже понимал, что шансов увидеть Романа Романова у него нет.
— Ну а что приключилось у вас? — поинтересовался я.
— Шеф безопасности повесился, — ответил мне Гонза Кубинец.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Адмиралтейский РАЙ являлся самым престижным и дорогим районом города. Мог ли вообразить себе Петр 1в 1704 году, когда набросал чертеж здания, во что выльется его затея. Ныне здесь в шести небоскребах, крыши которых соединялись трехэтажным перекрытием и держали на своей спине адмиралтейский кораблик десяти метров в высоту, располагались офисы и представительства крупнейших компаний Санкт-Петрополиса. Неудивительно, что «Седуктиве Бед» оттяпало себе восемь этажей. Соответственно статусу. Адмиралтейский РАЙ окружал полукольцом старое здание Адмиралтейства, вернее, ту часть, что сохранилась, — со шпилем и маленьким корабликом.
Господин Чистоплюй сам вызвался проводить меня к паркингу, показать «бентли» Романова. Свита увязалась за ним. Всю дорогу по первому застекленному этажу здания все молчали. Даже Кубинец не раскрывал рта, посасывая холодную трубку. Так мне и не удалось узнать подробности самоубийства Плавникова. Иероним Балаганов удосужился только сообщить, что шеф безопасности повесился в собственном кабинете. Он обнаружил его вместе с Кубинцем. И все! Правда, Гонза подмигнул, прозрачно намекая, что все важное занес в рабочий блокнот. Что ж, спасибо и на этом! Да вот подозрительным мне показался столь поспешный суицид. Конечно, шеф безопасности отвечает за сохранность клиента, но ведь пока не доказано, что клиенту был причинен убыток, какой может быть спрос.
Мысли чуть замедлились, а потом крутанулись далее, принеся стойкое убеждение — Плавников что-то знал об исчезновении Романа Романова. Какая-то информация у него имелась, но вот делиться ею он ни с кем не захотел. Да и к катеру Романова ходил один. Может, что ему и открылось. Требовалось срочно поговорить с Гонзой, а если беседа удовлетворения не принесет, то и место убийства и тело осмотреть.
Служебный паркинг размещался со стороны Невы.
Мы прошли первый стеклянный этаж насквозь и вышли к длинным и стройным радам пирсов, откуда открывался чудеснейший вид на здание Биржи, купающееся в морской пене, взбитой шейкером Посейдона.
Господин Чистоплюй двинулся вдоль пирсов.
— Тело Плавникова сняли? — нарушил я молчание.
— И уже вызвали полицию для фиксации смерти, — недовольно пробурчал Иероним Балаганов.
Паркинг категории «VIP» был отделен от других пирсов стальной перегородкой.
— Броня, — указал господин Чистоплюй. Возле широких двухстворчатых ворот с прямоугольной коробкой электронного замка стояли четверо мужчин в черных костюмах и очках, заложив руки за спину.
Такая же комбинация оказалась внутри.
— После исчезновения, — пояснял Иероним Балаганов, — мы перекрыли VIP-пирс. Сослались на неисправность в причальном механизме. Так что все в сохранности.
— Сколько человек имеют право здесь парковаться? — спросил я.
— Двадцать четыре, не считая меня и Романова.
— Утром, когда прибыл Романов, кто-то еще был в эллинге?
— Не в курсе. Плавников бы сказал точно. Восемь катеров стоит, но, когда их причалили, до прибытия Романова или до перекрытия шлюзовых ворот после исчезновения, этого я не знаю.
Мы остановились возле роскошного восьмиметрового катера ослепительно-золотой раскраски с округлыми бортами и двухэтажной надстройкой. Возле катера бдили четыре черных костюма с бейджиками охраны на лацканах.
— Мы вдвоем, — остановил я господина Чистоплюя, переступая на трап.
Иероним Балаганов помрачнел, но остался на причале.
Гонза последовал за мной.
Когда мы скрылись в капитанской рубке, я набросился на Кубинца с вопросами:
— Ну, что ты узнал?
— Убили Плавникова, Даг. Грубо и пошло, — сказал Кубинец. — Я все зарисовал. Даже одноразовый «кодак» на двенадцать кадров купил. Весь отщелкал. Так что сам посмотришь. Но тут все однозначно. На шее след от укола. Глубокий след, будто ампулой выстрелили.
— Ты поделился с Чистоплюем своими мыслями? — опасливо спросил я.
— С кем? — не понял Кубинец.
— С кем, с кем. С Балагановым.
— Оттого-то он такой и мрачный. Ему еще с полицией проблему решать.
— Замнет?
— Выхода нет, — обнадежил Гонза.
— Тогда за работу, как сказал римлянин, приколачивая осужденного христианина к кресту.
Рубку этого судна даже при полной слепоте скромной назвать было нельзя. Стены из красного калифорнийского дерева с антикварными золотыми светильниками. Лобовое стекло мутновато, точно внутрь подпустили молока. Перед ним пульт управления и два роскошных кресла. Напротив длинный диван с разбросанными по нему небольшими декоративными подушками. Неподалеку шикарная видеопанель на жидких кристаллах. Из стены выглядывал бар.
Вроде бы не на чем взгляду зацепиться. И не скажешь, что из этой рубки пропал человек. Никаких следов борьбы и поспешных сборов. Такое ощущение, что здесь живая душа не появлялась уже несколько дней. Если Романов и исчез отсюда, то добровольно и неторопливо.
— Забыл сказать, Плавников кому-то звонил перед смертью, — вдруг протянул Кубинец. — Секретарши на месте не было. Ее срочно вызвали в бухгалтерию. Отсутствовала она два часа. За это время он несколько раз куда-то звонил.
— И в это время его могли спокойно убить, — закончил я мысль Кубинца.
— Вот именно, — поддакнул Гонза.
— Установить, кому звонил Плавников, можно?
— Нет. Аппаратура зафиксировала звонок, но определить номер не смогла.
— Полная и чудовищная задница, — выразился я в сердцах и опустился в водительское кресло.
— Абсолютно так, — согласился Кубинец.
— Смотрю, ты уже выражений поднабрался, — рассеянно заметил я, опускаясь в кресло.
Сидеть было как-то неудобно. Я поерзал, пытаясь устроиться, но ощущение не пропадало. Такое чувство, что взгромоздился на семейство ежей.
Я выбрался из кресла и внимательнейшим образом его осмотрел. Кресло как кресло. Черное, кожаное, с высокой спинкой, удобными подлокотниками и белой каймой по низу. Не к чему придраться. Разве что к кайме. Уж больно странно смотрится. Я наклонился и стал ощупывать поверхность. Белая кайма при ближайшем рассмотрении и прощупывании явила неумелый и неаккуратный шов. Шили его не на фабрике.
Я ощутил прилив восторга. Клокочущее чувство, похожее на морскую волну, нависшую надо мной. Первые капли срывались и разбивались о мое лицо. Только бы не захлебнуться. Не отравиться пьянящей эйфорией и не пропустить что-то важное, клочок, частичку, ключик.
Я неспешно распрямился и перевел дыхание.
Гонза уставился на меня, как таежный охотник, увидевший снежного человека из опустившейся летающей тарелки.
— Нашел? — не размыкая губ, спросил он.
— Что-то есть, — осторожно ответил я. — Сейчас посмотрим.
Кубинец затаил дыхание.
Я вытащил из пряжки брючного ремня короткий нож. Ремень два года назад подарил друг из Соединенного Королевства — бывший сотрудник Интеллидженс сервис. И я никак не мог нарадоваться подарку. Всегда при мне: компактен, удобен, незаменим. Неспешно опустившись на пол, я подпорол ножом белую ленту. Она отходила легко, как старая кожа со змеи. Под ней обнаружилась молния. Раскрыв ее, я стянул с кресла кожаный чехол. Под ним в сиденье находился лючок, ведущий в глубь кресла. Из-за замка на нем мне и было неудобно сидеть.
Гонза взирал на мои действия сперва с настороженностью, а затем с восхищением. Кубинец не остался в стороне и начал хищно лапать соседнее кресло.
Я уж грешным делом подумал, что Роман Романов исчез через кресло. Не принимая во внимание такое малое несоответствие — кто потом возвращал чехол на место. Этот факт у меня что-то не зацепился. Я яростно стал дергать крышку лючка, пытаясь ворваться внутрь, но замок не пускал.
Гонза тем временем умудрился распотрошить обивку другого кресла и, ничего не найдя внутри, хищно озирался по сторонам. Не обнаружив ничего подходящего, Кубинец подался ко мне, доставая свою универсальную отмычку.
Гонза в минуту сговорился с замком и распахнул крышку люка. На дне тайника, к моему разочарованию, виднелся прямоугольник визитки — сиреневый с золотым тиснением. Уж не знаю, что я там ожидал увидеть, но явно не это. Скорее, тронутого тлением Романа Романова со скрученными веревкой руками и украшенной удавкой шеей.
Я осторожно поднял со дна тайника визитку и поднес ее к глазам. На ней значилось: «РОДИОН СЕЛЬЯНОВ. АДВОКАТ. АДВОКАТСКОЕ БЮРО „МОИСЕЙ“
И телефоны. Я перевернул визитку. На обратной стороне имелась какая-то схема. Да уж. Не густо!
— »Моисей»? — с сомнением хмыкнул Гонза. — Что-то я не слышал о таком бюро.
Слова Кубинца натолкнули меня на мысль: «Что за идиотское название для адвокатской конторы. Ее владельцы перед регистрацией фирмы изрядно обкурились какой-то дури».
Я достал сотовый и выбрал из телефонной книжки нужный номер.
Вызываемый отозвался тут же.
— Иероним Балаганов слушает, — раздался сердитый голос господина Чистоплюя.
— Это Даг Туровский, — напомнил я. — Один вопрос. Вам знакома фамилия Сельянов? Родион Сельянов?
— В первый раз слышу.
— Он адвокат, — чуть надавил я.
— Я же сказал. Никогда не слышал эту фамилию, — раздраженно прорычал господин Чистоплюй.
Я внезапно ясно увидел, как он говорит — презрительно поджимая верхнюю губу, отчего сияющие зубы выдаются вперед.
— Не кипятитесь, — оборвал я короткий выплеск его эмоций.
Он еще никак не мог простить мне, что остался за бортом.
— А адвокатское бюро «Моисей» знаете? — задал я второй вопрос.
— Какое идиотское название. Никогда не слышал, — все еще с раздражением отозвался он. Я уже хотел сбросить разговор, когда он добавил: — Нашу дамбу так называют.
Господин Чистоплюй сам вызвался проводить меня к паркингу, показать «бентли» Романова. Свита увязалась за ним. Всю дорогу по первому застекленному этажу здания все молчали. Даже Кубинец не раскрывал рта, посасывая холодную трубку. Так мне и не удалось узнать подробности самоубийства Плавникова. Иероним Балаганов удосужился только сообщить, что шеф безопасности повесился в собственном кабинете. Он обнаружил его вместе с Кубинцем. И все! Правда, Гонза подмигнул, прозрачно намекая, что все важное занес в рабочий блокнот. Что ж, спасибо и на этом! Да вот подозрительным мне показался столь поспешный суицид. Конечно, шеф безопасности отвечает за сохранность клиента, но ведь пока не доказано, что клиенту был причинен убыток, какой может быть спрос.
Мысли чуть замедлились, а потом крутанулись далее, принеся стойкое убеждение — Плавников что-то знал об исчезновении Романа Романова. Какая-то информация у него имелась, но вот делиться ею он ни с кем не захотел. Да и к катеру Романова ходил один. Может, что ему и открылось. Требовалось срочно поговорить с Гонзой, а если беседа удовлетворения не принесет, то и место убийства и тело осмотреть.
Служебный паркинг размещался со стороны Невы.
Мы прошли первый стеклянный этаж насквозь и вышли к длинным и стройным радам пирсов, откуда открывался чудеснейший вид на здание Биржи, купающееся в морской пене, взбитой шейкером Посейдона.
Господин Чистоплюй двинулся вдоль пирсов.
— Тело Плавникова сняли? — нарушил я молчание.
— И уже вызвали полицию для фиксации смерти, — недовольно пробурчал Иероним Балаганов.
Паркинг категории «VIP» был отделен от других пирсов стальной перегородкой.
— Броня, — указал господин Чистоплюй. Возле широких двухстворчатых ворот с прямоугольной коробкой электронного замка стояли четверо мужчин в черных костюмах и очках, заложив руки за спину.
Такая же комбинация оказалась внутри.
— После исчезновения, — пояснял Иероним Балаганов, — мы перекрыли VIP-пирс. Сослались на неисправность в причальном механизме. Так что все в сохранности.
— Сколько человек имеют право здесь парковаться? — спросил я.
— Двадцать четыре, не считая меня и Романова.
— Утром, когда прибыл Романов, кто-то еще был в эллинге?
— Не в курсе. Плавников бы сказал точно. Восемь катеров стоит, но, когда их причалили, до прибытия Романова или до перекрытия шлюзовых ворот после исчезновения, этого я не знаю.
Мы остановились возле роскошного восьмиметрового катера ослепительно-золотой раскраски с округлыми бортами и двухэтажной надстройкой. Возле катера бдили четыре черных костюма с бейджиками охраны на лацканах.
— Мы вдвоем, — остановил я господина Чистоплюя, переступая на трап.
Иероним Балаганов помрачнел, но остался на причале.
Гонза последовал за мной.
Когда мы скрылись в капитанской рубке, я набросился на Кубинца с вопросами:
— Ну, что ты узнал?
— Убили Плавникова, Даг. Грубо и пошло, — сказал Кубинец. — Я все зарисовал. Даже одноразовый «кодак» на двенадцать кадров купил. Весь отщелкал. Так что сам посмотришь. Но тут все однозначно. На шее след от укола. Глубокий след, будто ампулой выстрелили.
— Ты поделился с Чистоплюем своими мыслями? — опасливо спросил я.
— С кем? — не понял Кубинец.
— С кем, с кем. С Балагановым.
— Оттого-то он такой и мрачный. Ему еще с полицией проблему решать.
— Замнет?
— Выхода нет, — обнадежил Гонза.
— Тогда за работу, как сказал римлянин, приколачивая осужденного христианина к кресту.
Рубку этого судна даже при полной слепоте скромной назвать было нельзя. Стены из красного калифорнийского дерева с антикварными золотыми светильниками. Лобовое стекло мутновато, точно внутрь подпустили молока. Перед ним пульт управления и два роскошных кресла. Напротив длинный диван с разбросанными по нему небольшими декоративными подушками. Неподалеку шикарная видеопанель на жидких кристаллах. Из стены выглядывал бар.
Вроде бы не на чем взгляду зацепиться. И не скажешь, что из этой рубки пропал человек. Никаких следов борьбы и поспешных сборов. Такое ощущение, что здесь живая душа не появлялась уже несколько дней. Если Романов и исчез отсюда, то добровольно и неторопливо.
— Забыл сказать, Плавников кому-то звонил перед смертью, — вдруг протянул Кубинец. — Секретарши на месте не было. Ее срочно вызвали в бухгалтерию. Отсутствовала она два часа. За это время он несколько раз куда-то звонил.
— И в это время его могли спокойно убить, — закончил я мысль Кубинца.
— Вот именно, — поддакнул Гонза.
— Установить, кому звонил Плавников, можно?
— Нет. Аппаратура зафиксировала звонок, но определить номер не смогла.
— Полная и чудовищная задница, — выразился я в сердцах и опустился в водительское кресло.
— Абсолютно так, — согласился Кубинец.
— Смотрю, ты уже выражений поднабрался, — рассеянно заметил я, опускаясь в кресло.
Сидеть было как-то неудобно. Я поерзал, пытаясь устроиться, но ощущение не пропадало. Такое чувство, что взгромоздился на семейство ежей.
Я выбрался из кресла и внимательнейшим образом его осмотрел. Кресло как кресло. Черное, кожаное, с высокой спинкой, удобными подлокотниками и белой каймой по низу. Не к чему придраться. Разве что к кайме. Уж больно странно смотрится. Я наклонился и стал ощупывать поверхность. Белая кайма при ближайшем рассмотрении и прощупывании явила неумелый и неаккуратный шов. Шили его не на фабрике.
Я ощутил прилив восторга. Клокочущее чувство, похожее на морскую волну, нависшую надо мной. Первые капли срывались и разбивались о мое лицо. Только бы не захлебнуться. Не отравиться пьянящей эйфорией и не пропустить что-то важное, клочок, частичку, ключик.
Я неспешно распрямился и перевел дыхание.
Гонза уставился на меня, как таежный охотник, увидевший снежного человека из опустившейся летающей тарелки.
— Нашел? — не размыкая губ, спросил он.
— Что-то есть, — осторожно ответил я. — Сейчас посмотрим.
Кубинец затаил дыхание.
Я вытащил из пряжки брючного ремня короткий нож. Ремень два года назад подарил друг из Соединенного Королевства — бывший сотрудник Интеллидженс сервис. И я никак не мог нарадоваться подарку. Всегда при мне: компактен, удобен, незаменим. Неспешно опустившись на пол, я подпорол ножом белую ленту. Она отходила легко, как старая кожа со змеи. Под ней обнаружилась молния. Раскрыв ее, я стянул с кресла кожаный чехол. Под ним в сиденье находился лючок, ведущий в глубь кресла. Из-за замка на нем мне и было неудобно сидеть.
Гонза взирал на мои действия сперва с настороженностью, а затем с восхищением. Кубинец не остался в стороне и начал хищно лапать соседнее кресло.
Я уж грешным делом подумал, что Роман Романов исчез через кресло. Не принимая во внимание такое малое несоответствие — кто потом возвращал чехол на место. Этот факт у меня что-то не зацепился. Я яростно стал дергать крышку лючка, пытаясь ворваться внутрь, но замок не пускал.
Гонза тем временем умудрился распотрошить обивку другого кресла и, ничего не найдя внутри, хищно озирался по сторонам. Не обнаружив ничего подходящего, Кубинец подался ко мне, доставая свою универсальную отмычку.
Гонза в минуту сговорился с замком и распахнул крышку люка. На дне тайника, к моему разочарованию, виднелся прямоугольник визитки — сиреневый с золотым тиснением. Уж не знаю, что я там ожидал увидеть, но явно не это. Скорее, тронутого тлением Романа Романова со скрученными веревкой руками и украшенной удавкой шеей.
Я осторожно поднял со дна тайника визитку и поднес ее к глазам. На ней значилось: «РОДИОН СЕЛЬЯНОВ. АДВОКАТ. АДВОКАТСКОЕ БЮРО „МОИСЕЙ“
И телефоны. Я перевернул визитку. На обратной стороне имелась какая-то схема. Да уж. Не густо!
— »Моисей»? — с сомнением хмыкнул Гонза. — Что-то я не слышал о таком бюро.
Слова Кубинца натолкнули меня на мысль: «Что за идиотское название для адвокатской конторы. Ее владельцы перед регистрацией фирмы изрядно обкурились какой-то дури».
Я достал сотовый и выбрал из телефонной книжки нужный номер.
Вызываемый отозвался тут же.
— Иероним Балаганов слушает, — раздался сердитый голос господина Чистоплюя.
— Это Даг Туровский, — напомнил я. — Один вопрос. Вам знакома фамилия Сельянов? Родион Сельянов?
— В первый раз слышу.
— Он адвокат, — чуть надавил я.
— Я же сказал. Никогда не слышал эту фамилию, — раздраженно прорычал господин Чистоплюй.
Я внезапно ясно увидел, как он говорит — презрительно поджимая верхнюю губу, отчего сияющие зубы выдаются вперед.
— Не кипятитесь, — оборвал я короткий выплеск его эмоций.
Он еще никак не мог простить мне, что остался за бортом.
— А адвокатское бюро «Моисей» знаете? — задал я второй вопрос.
— Какое идиотское название. Никогда не слышал, — все еще с раздражением отозвался он. Я уже хотел сбросить разговор, когда он добавил: — Нашу дамбу так называют.