Самохин Дмитрий. У смерти твои глаза

   Инспектор Крабов позеленел и пошел багровыми пятнами.
   — Я арестую вас, Туровский! Обязательно арестую! Прямо сейчас!
   — И что вы мне инкриминируете в конкретном случае?
   — Подозрение на убийство Аграника Маркаряна! — выпалил Крабов.
   — У вас есть ордер на мой арест? — спокойно поинтересовался я.
   — Будет, — прорычал инспектор.
   — Когда будет, тогда и обращайтесь, — учтиво посоветовал я. — Обязательно рассмотрю ваше предложение. А пока, будьте любезны, покиньте мой дом.
   Инспектор Крабов просто выпрыгнул из кресла. Замер на минуту, раздувая щеки, и вышел, чеканя шаг.
   Кубинец отправился за ним, проверить закрытую за инспектором дверь. Я остался сидеть, пораженный новостью. В древности гонца, принесшего дурную новость, казнили. Стоило наточить топор к следующему приходу инспектора.
   — Ты вчера к Агранику ездил? — поинтересовался Кубинец, возвращаясь.
   — Точно так, — подтвердил я. — Решил воспользоваться его информацией, но, похоже, канал мне обрубили.
   — Заметь, тебе обрубают каждую ниточку, которая может привести в итоге к убийце, — заявил Кубинец.
   — Я давно это заметил, Гонза. Давно. Только не знаю, что делать с этим знанием, — рассеянно ответил я. — Каждый, кто оказывается возле меня, погибает. Пока что живы только ты да инспектор.
   — И на том спасибо, — поблагодарил Кубинец. — У нас мощный противник.
   — Мощный и безжалостный, — согласился я.
   — Что ты намерен делать? — спросил Кубинец.
   — Гонза, если ты хочешь отступить, я не намерен тебя винить. Каждый выбирает за себя. В конце концов это мое дело. Моя проблема. Эти люди убили Ангелину. Теперь убрали Маркаряна. Я просто не могу отступать. Задета моя честь.
   — Надеюсь, ты не думаешь, что я тебя брошу? Я ухмыльнулся.
   — Мы вместе в этом деле, дружище, — обрадовал меня Кубинец.
   Я включил компьютер, дождался, пока он загрузится, и вышел в Сеть. Меня не интересовало ничего конкретного. Скачать почту, прочитать новости, что накопились за утро, посмотреть новинки музыкального мира, но то, что я обнаружил, повергло меня сначала в шок, а затем в дикую радость.
   В почтовом ящике для меня лежало письмо с прикрепленным документом. Письмо было отправлено в восемь вечера накануне, и отправителем был Аграник Маркарян.
   Я скачал почту, отключился от Сети и раскрыл прикрепленный файл. Да аж присвистнул от изумления и восторга. Досье на Романа Романова и Ульяна Мертвого. Вот так удача. Аграник успел сделать то, о чем я просил. Умер он позже. Это была воистину грандиозная удача.
   Но посмотреть документ я не успел. Отправил его на принтер, стал ждать распечатку, но меня отвлек Кубинец, ворвавшийся в кабинет, как спецназовец в квартиру особо опасного преступника.
   — Катастрофа, Даг!! Полная катастрофа!!!
   — Успокойся. Что случилось? — спокойно спросил я.
   И тут же проглотил свое спокойствие.
   — Подвал залило водой!
   — Что? — поперхнулся я, позабыв о долгожданном досье.
   — Наш подвал затопило!!!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   Худшего и вообразить себе было нельзя. Плод работы двух месяцев оказался полностью уничтожен. Вода добралась до второй ступеньки, и кроме как в резиновых сапогах по подвалу пройти было невозможно. Сказывался проливной дождь. Коммунальная сеть не выдержала, и вода постепенно затопляла подвал.
   Я смачно выругался и бросился наверх. Только бы Гонза не додумался запустить лифт. Он додумался. В кабину хлынула вода. И Кубинцу пришлось поспешно эвакуироваться на первый этаж. Из поднимающейся кабины меня обильно окатило водой и сбило бумаги, лежащие на рабочем столе. Листы и книги сбросило со стола, и они лодочками заскользили по подвальному озеру.
   Положение становилось катастрофическим. Еще оставалась возможность спасти хотя бы урожай. Но только если поторопиться.
   Недолго размышляя, я крикнул Кубинцу:
   — Вызывай специалистов!!!
   И ринулся в воду, которая добралась до колена и отвратительно хлюпала в носках. Раздвигая водное пространство, я двинулся в глубь Хмельной. Меня интересовала четвертая комната, где стоял дренажный насос. Срочно нужно было включить его и избавиться от прорвавшейся воды.
   Мерзко пахло сыростью и канализацией. Хоть святых выноси.
   Когда я пробрался сквозь второй зал, сорвало бочку со светлым классическим пивом и разбило ее о стальной стол с проращиваемым солодом. Посыпалось стекло, заискрило искусственное освещение. С солодом можно было попрощаться. Как, впрочем, и с бочонком пива, который, расколовшись, выплеснул содержимое в уличную воду, плескавшуюся в моем подвале. А ведь я хранил его для особо важного случая, как то: коронация нового императора, выгодный контракт, да и юбилей Петрополиса на худой случай сойдет.
   Увернувшись от бочки, я поскользнулся и рухнул лицом вниз. Препакостнейшая ванна. Я поднялся на ноги, отфыркиваясь, потряс головой, избавляясь от влаги, которая лилась с волос в глаза, и поспешил в третий зал. Более никаких приключений для меня не нашлось. Я легко доплелся до насоса и нажал кнопку.
   Мотор затарахтел, набирая обороты. Разогнался и зарычал, как сто осиных роев, собравшихся на большую сходку.
   Я оттолкнулся от насосной установки и направился к лестнице, по пути подхватив со стеллажа двадцатилитровую бочку и взвалив на плечи. На лестнице меня чуть не сбил с ног Кубинец. Удалось удержаться, хотя и ударился спиной о стену. Гонза выглядел взбудораженным, но от шутки не удержался:
   — Ты похож на раба с плантаций.
   — Пшел ты, — ругнулся я сквозь зубы. — Выноси бочонки. Последние же. Больше пива нет. Старый урожай весь пропал подчистую.
   Гонза послушался и прыгнул в воду.
   Я вынес бочонок в холл, осторожно опустил его на пол и бросился обратно. Гонза в это время уже поднимался. Так мы перетаскали бочонков восемь, прежде чем в дверь позвонили. Кубинец поспешил открыть. В холл проникли трое мужчин в синих костюмах с черными чемоданчиками. На звук открываемой входной двери показалась со второго этажа Химера. А из библиотеки выглянула Сфинкс.
   А я — то ломал голову, где они пропадали.
   Второй мыслью появилось осознание того, что завтрак сегодня накрылся. Тут же желудок взбунтовался и недовольно заурчал.
   — Давно прорвало-то? — спросил водопроводчик.
   — Уже часа два хлещет, — отозвался Кубинец.
   Гонза увлек за собой ремонтников. Они скрылись в чреве подвала. А я поднялся на второй этаж, принял душ и переоделся в сухое. По счастью, строгих костюмов, которые я так любил, в моем шкафу было экземпляров восемь. Я повесил мокрый костюм в ванной комнате, понимая, что все-таки придется нести его в химчистку. И спустился в гостиную, где столкнулся лицом к лицу с Химерой, которая загадочно улыбнулась и исчезла.
   Только в кабинете я вспомнил о присланном досье. Вытащил странички из принтера и завалился на диван. Но читать не смог. Усилился запах из подвала. Я распахнул окна, вернулся на диван и приступил к изучению.
   «Роман Исаевич Романов. 47лет…»
   В этом нет ничего нового. Информация старая как мир. Я листал страницы досье в поисках чего-то нового и не находил. На четвертой странице я споткнулся. Глаза наткнулись на нечто ужасно интересное. Даже руки затряслись. Я отложил страницы, прошел к столу, нацедил себе кружку пива и залпом выпил ее. Минуту походил вокруг стола, успокаиваясь, и вернулся к бумагам.
   «Роман Романов поддерживает отношения с двумя школьными друзьями. Первый — Ульян Мертвый. Ты, наверное, это хотел узнать, Даг. Второй — Владислав Пятиримов».
   Новость сродни нокауту. Разит наповал.
   Итак, Романов, Мертвый и Пятиримов учились вместе. Вот почему, куда я ни обращу свое внимание в связи с делом, неизменно натыкаюсь на губернатора. Об этом стоило задуматься. Я открыл стенной сейф и упрятал бумаги в него. Изменил шифр. Теперь открыть его могу только я.
   Я вернулся за стол, подпер голову руками и задумался. Как действовать дальше. Нарисовалась общая картина. Какие-то связи высветились, да вот только понимания событий не наступало. Да, я установил, что Романов был знаком с Мертвым, но что мне это дало? Ровным счетом пустоту. Почему похитили Романова, а затем убили? Я не был готов ответить на этот вопрос, хотя чувствовалось, что, когда я найду ответ, может рухнуть привычный мир. Устоявшийся окружающий мир. Я был четко уверен в таком исходе событий, но спроси меня, на чем строится мое убеждение, и я ответил бы молчанием. Разве могла Кассандра объяснить, почему она чувствует гибель Трои?
   А ответ был рядом. Я ощущал, что хожу вокруг да около него, но выйти на него лоб в лоб все никак не удается. Это как пытаешься пройти сквозь каучуковую дверь. Надавливаешь на нее. Уже вступаешь в комнату, но преграда все не рвется. Прогибается, растягивается, да прорвать ее не получается.
   Может, стоит встретиться с Ульяном Мертвым и напрямую все спросить?
   А что? Занимательная мысль.
   В кабинет вошел Гонза. Мокрый как курица, вообразившая себя уткой.
   — Там надолго? — спросил я.
   — Пару часов поработают. Подмыло фундамент. От дождя уровень воды поднялся, вот и залило, — пояснил Кубинец, располагаясь на диване.
   — Обивку испортишь, — сделал я замечание.
   — Ничего. Нет сил переодеться, — отмахнулся Гонза.
   — А можно сделать так, чтобы впредь в мой подвал не проникала вода? — рявкнул я.
   — Я профильтрую этот вопрос.
   — Гонза, два вопроса к тебе: первое, когда будут готовы документы, которые ты кинул хакерам? Второй вопрос, когда мы завтракать будем?
   — Первое — сегодня позвоню, узнаю. Там какие-то сложности. Второе — хоть сейчас. Только переоденусь.
   Кубинец поднялся и покинул кабинет. Я последовал за ним, но избрал целью своего путешествия столовую. Только, похоже, сегодня мне суждено было остаться голодным.
   Лишь я показался в холле, взревел звонок входной двери.
   — Кого еще принесло? — разворчался я.
   — Крабов с ордером вернулся, — подал идею Кубинец, скрываясь на втором этаже.
   — Как раз к завтраку, — обрадовался почему-то я.
   В сущности Петр Петрович был милейшей души человеком, если не контактировать с ним на профессиональном поле.
   Я завозился с замком, открыл дверь и тут же получил мощную струю какой-то дряни в лицо. Не успев остановиться, я вздохнул и почувствовал, как голова теряет контакт с остальным телом. Дрянь была едкой, тошнотворной. Оставалось надеяться, что это не дих-лофос и не боевое отравляющее вещество. Мозг закачался на качелях нервов, и я ощутил, как теряю контакт с реальностью.
   Распахнув глаза до предела, я посмотрел за порог и обнаружил, что крыльца и привычной набережной там нет. Грандиозный обрыв. Километра четыре падать. А на дне красные валуны и тоненькая речушка. Я раскинул руки и замахал ими, как птица, стараясь удержаться на краю. Но в пустоте над обрывом нарисовались два парящих ангела. Они возникли из небытия. Только что их не было. И вот тебе — надо же. Ангелы протянули ко мне руки, схватили за лацканы пиджака и резко дернули на себя. Я вылетел из дома, как ядро из жерла средневековой пушки.
   С пересечением порога сознание покинуло меня. Надвинулась чернота. И я исчез.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

   Сознание возвращалось болезненно. По капле оно заполняло меня, как наполняют песчинки нижнюю половину песочных часов. Каждая вернувшаяся частица памяти — дикие муки. Я застонал и попытался пошевелиться, не раскрывая глаз. Тут же почувствовал, что сижу на какой-то поверхности. Наверное, стул или табурет. Я приоткрыл глаза, и в меня вонзились тысячи крохотных игл. Никакой картинки. Только расплывчатое пятно. Смесь красок, как на палитре. Болезненных красок.
   — Приходит в себя. — Голос звучал глухо и как-то потусторонне.
   Ощущение, что бесплотный.
   — Сходи за папой. — Другой голос был более тонкий, но также какой-то бестелесный.
   — Чего сказать-то?
   — Пришел в себя. Готов к базару.
   — Какой тут готов. Он же еще в полной несознанке.
   — Ты иди. Иди. Твое дело — ходить. А мое — думать.
   — Как знаешь, Черт. Как знаешь, — проворчал второй и исчез.
   Глухие тянущиеся удары.
   Шаги, догадался я.
   Я моргнул, пытаясь избавиться от боли, но не помогло. Как не видел ничего, так и не увидел.
   Я попытался поднять руки к глазам и протереть их, надавить, чтобы боль исчезла. Но руки даже не пошевелились. Что-то мешало в районе запястий. Связан, значит. Замечательное начало. Просто великолепное. В таком состоянии я не способен даже переносицу почесать, не то что с бандитами воевать. А ведь расклад отвратительный. По такому раскладу меня точно прикончат. В руках бандитов, связан, мир не вижу, так еще и не в состоянии сопротивляться.
   Я вновь открыл глаза. Ситуация более или менее прояснялась. Появились очертания предметов. Цветные контуры, среди которых выделялась человеческая фигура. Она находилась напротив меня. Возвышалась на табуретке. Что-то вытянутое лежало у нее на коленях. Автомат — скользнула догадка.
   Нехорошая ситуация. Меня сюда притащили явно не для того, чтобы попросить автограф. Придется смириться и посмотреть, чем все дело закончится. Хочется надеяться, что не моей смертью.
   Я яростно заморгал. И постепенно картинка прояснилась.
   Я сидел на табуретке. Руки у меня явно были связаны, причем каким-то ремнем. Посмотреть я не мог, так как скрутили мне руки за спиной. И не посмотреть, и не пошевелиться. Такая чудовищная комбинация. Табуретка находилась в каком-то странном разбитом месте. Широкое помещение, словно заброшенный заводской цех. Пол усыпан битым5 стеклом, осыпавшейся штукатуркой и пылью. Толстый слой пыли. Хотелось бы знать, откуда эта пыль. Узнаю, откуда взялась пыль, пойму, где находится это здание, а это уже полшага до понимания формулы избавления от опасности.
   Я поднял глаза к потолку и обнаружил грязное небо, проглядывающее сквозь прорехи в крыше. Крыша была стеклянной. Ее разбили. Вот откуда взялись осколки на полу.
   Я облизал губы, обнаружил, что они разбиты, и тут же разглядел виновника своих повреждений. Он сидел напротив меня, держа на коленях автомат. Что ж, я был прав в отношении опознания предмета.
   Более у меня не осталось возможности рассматривать и приценяться. В дальнем конце зала показалась группа людей. Они приближались к нам и были явно вооружены.
   Я вновь облизнулся и попытался принять удобное положение. Стал яростно раскачивать запястья в узле. Вроде бы веревки ослабли, но порвать их я не мог.
   Люди приблизились настолько, что я мог различить их лица. Но они были мне незнакомы. Одно лицо выделялось среди других. Это лицо принадлежало высокому, худому до дистрофии человеку, напоминавшему телосложением сигарету, которой по чьей-то странной прихоти были приданы человеческие черты. Лицо же отличалось от других. Тонкие губы обрамляла легкая бородка — рыжая, как шкура мутировавшей крысы. Хитрые глаза цвета болотной ряски, густые брови и широкий лоб, украшенный прической а-ля Элвис Пресли.
   Удивительно, что в такой стране, как Соединенные Социалистические Штаты Америки, сумел родиться, выжить и заслужить титул короля рок-н-ролла великий Элвис. Для меня это было величайшей загадкой. Впрочем, не единственной. Да вот ломать голову над этим времени не было.
   Люди приблизились. И я увидел, что двое держат огромное дорогое кресло, которое тут же установили. В него опустился бородач и расплылся в довольной улыбке.
   — Хорошо-то как. Не так часто удается посидеть в спокойствии, — произнес он и обратился к моему охраннику: — Он в сознании?
   — Да, Ульян. Вроде уже начал проклевываться потихоньку.
   Ульян. Вот значит кто это. Ульян Мертвый. По его, значит, приказу и похитили меня.
   — Как чувствуете себя? — обратился Мертвый ко мне.
   — Как картошка, — отозвался я.
   И услышал, что хриплю, как старый динамик.
   — Это как? — заинтересовался Ульян.
   — Перезимую — посадят. Не перезимую — съедят.
   — Юмор, да? — осведомился Мертвый и расхохотался.
   Смеялся он зазывно. Его окружение стало водить головами, не понимая, как реагировать.
   — Точно, — подтвердил я. — Юмор.
   — Тот, кто способен юморить, наверно, будет долго жить, — разразился сентенцией Мертвый.
   — Ага. Смешно, — подтвердил я и обнаружил во рту кровь.
   Сплюнул на пол.
   — Зато очень верно подмечено, — возразил Ульян. — Вижу, что ребята мои перестарались. Я просил доставить вас, вот только не расписывать вам физиономию. Но они у меня сплошь Рембрандты. А кисти с красками так дорого нынче стоят. Вот и тренируются на бодиарте. Мальчики, как вам не стыдно, — обратился он к подручным.
   На что они ответили злыми усмешками. Двое на самой периферии зрения заржали, как взбесившиеся жеребцы.
   — Я ведь поговорить хотел, Туровский. Лично. С глазу на глаз. Так, чтобы никого.
   — Весь во внимании, — сказал я и передернулся.
   — Что ж вам так на месте не сидится, Даг. Вас, кажется, так зовут, — уточнил зачем-то Мертвый и погладил бородку.
   — Я слушаю. А ты чего-то ничего не говоришь. По-моему, у тебя трудно с мозгами. К делу давай, что все вокруг да около, как баба, — проворчал я.
   — Вокруг да около. Хм. Ты прав. Тебя уже дважды предупредили, чтобы ты отстал от этой темы. Погиб мальчишка. Пострадал из-за тебя таксист. Ни в чем не виноватый. Но ты не отступил. Тебе показалось мало. Теперь у нас ты. И ты что, не можешь понять, что орешек-то не твоего размера, он тебе даже в рот не помещается?
   — Ты сказал однажды, — перебил я Мертвого, — а как же девчонка с семьей?
   — Какая девчонка? — удивился Ульян. Удивление выглядело естественным. Он не играл. Он даже не догадывался, о чем я говорю.
   — Мужики, вы понимаете, о чем говорит этот легаш? — обратился он к своим. Ему не ответили.
   Но я уже понял, что они не имели никакого отношения к смерти Ангелины. Стало быть, версия о двух группах, противодействующих мне, подтвердилась. Только вот абсурдом она отдавала. С Ульяном-то все ясно. Он меня устранить намеревался. А вот вторая сила — ее намерения вообще оставались туманными. Они не хотели причинить вреда мне. А Ангелину убили. Поразительно. Об этом стоило поразмыслить. Если, конечно, в живых останусь. Что весьма и весьма сомнительно.
   — Ладно, проехали, — отмахнулся Мертвый. — Я ведь предупреждал тебя. Ты не послушался. Теперь не обессудь. Ты слишком далеко засунул свой нос. Хотя твои жалкие потуги не могут помешать Плану. Но береженого бог бережет. Да и шума излишнего к ситуации привлекать нельзя. Однако тебе нельзя отказать в любопытстве. Сейчас от решения вопроса ты далек, а завтра, глядишь, приблизишься. Поэтому вопрос решается легко. Нужно тебя устранить, и никакой головной боли. Ты согласен со мной, Даг?
   — Чем тебе помешал Романов, Ульян? — поинтересовался я.
   — О чем ты? — удивился Мертвый.
   — Зачем ты его убил?
   — О, какой умный мальчик. Ты уже и до этого додумался. Интересно было бы послушать, что ты еще узнал.
   — Ты не ответил на вопрос, — напомнил я.
   — Он мешал. Грозил раскрыть одну о-о-о-очень важную тайну. Грандиозную. Пришлось исправить недоразумение.
   — Ты с ним учился. Неужели не жалко было? Мертвый крякнул и посмотрел на меня с уважением.
   — Да. Смотрю, вовремя мы тебя прихватили. Глядишь, пару деньков, и ты всю тему просек бы. Мертвый хлопнул себя по коленям и поднялся.
   — Ладно, ребята. Хватит. Пора кончать с ним.
   Он улыбнулся мне в последний раз и направился к выходу. За ним последовали практически все. Остались только двое. Один — охранник. Второй — судя по голосу, тот, бестелесный. Черт!
   Они молчали. Пока Мертвый не скрылся.
   — Умолять о жизни будешь? — равнодушно спросил охранник, поднимая с колен автомат.
   — Не поможет, — отозвался я, лихорадочно пытаясь продумать, как спастись.
   Но ничего сочинять не пришлось. Судьба/Бог/Удача (читай как хочешь) оказались вновь ко мне благосклонными.
   Стоило охраннику направить на меня дуло, раздался взрыв. Половину стены вынесло напрочь. Мужики вскочили, оборачиваясь на шум, и приняли огонь на себя. В проломе стены показались люди в черных кожанках. Охранники открыли огонь. Двое вломившихся споткнулись и упали. Но это не остановило наступавших. Затараторили автоматы, и громил Мертвого разорвало на части. Я поспешил упасть на бок, чтобы ненароком не зацепило.
   Кожаные заполонили помещение. Они окружили меня, подхватили под руки и вздернули обратно на табурет.
   Так, с чего все началось, к тому и вернулось.
   Кожаные хранили безликое молчание. Они не шевелились, не двигались. Положение изменилось через четыре минуты. Движение возникло вдалеке и докатилось до меня. Кожаные расступались. А ко мне двигался сгорбленный маленький человек. Седовласый.
   — Развяжите его! — приказал горбатый и опустился на табуретку охранника.
   Кожаные ту же послушались. И я стал разминать затекшие запястья.
   Так. От перемены мест слагаемых сумма не изменяется. А от замены одного слагаемого на другое?
   — Побеседуем? — предложил горбатый.
   — Я с незнакомыми не беседую, — ответил я.
   — Так ведь можно и познакомиться, — согласился седовласый горбач. — Я Кочевей. Гоша Кочевей. Он же Качели.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

   — Как вы здесь оказались? — поинтересовался я, с любопытством вглядываясь в изъеденное морщинами лицо Кочевея.
   — Мои люди следили за вашим домом. Они доложили о вашем похищении.
   Все оказалось проще некуда. Мой дом находился под постоянным наблюдением, а я даже не в курсе. У меня складывалось жуткое впечатление, что я всего лишь марионетка, пляшущая именно так, как хочет хозяин.
   — Итак, зачем я вам понадобился? Я полностью в вашем распоряжении.
   — Вы не против, если мы выйдем на свежий воздух. Как-то здесь дышать трудно. Пыль. Грязь, — предложил старик.
   — Почему бы и нет, — хмыкнул я, поднимаясь.
   Мы шли вдвоем. Позади на коротком расстоянии следовали трое кожаных с автоматами, зорко поглядывая по сторонам. Остальные остались в цехе. Перед нами распахнули двери. В лицо бросило горсть водяных брызг и охапку свежего воздуха. Я зажмурился на секунду от удовольствия.
   Мы вышли на крытое крыльцо.
   Я обнаружил, что место для беседы уже приготовлено. Два кресла, столик с вином и закусками. Два бокала наполнены. Судя по приготовлениям, убивать меня сразу никто не собирается. А уж что дальше будет, посмотрим. «Все в наших руках», — как провозгласил культовый поэт.
   Гоша Кочевей устало опустился в кресло и простер руку, приглашая меня последовать его примеру. Я отказываться не стал. Занял второе кресло, больше, конечно, напоминающее шезлонг, и уставился на открывшийся пейзаж. Захламленный двор какого-то заброшенного завода. Из густой травы торчат обрезки железной арматуры, сгнившие доски и прочий мусор. Судя по унылому урбанизму, я находился где-то в сердцевине промышленной зоны «Парнас». Единственное, что радовало, так это проливной дождь, который вносил мажорную тему в траурную симфонию.
   — А Ульяна вы успели перехватить? — Я первым нарушил молчание.
   — Мы дали ему уйти. Зачем стравливать две силы, когда это преждевременно?
   — Он действует против вас.
   — Он еще ничего не подозревает, но существует уже в ущерб себе.
   — Такое возможно? — удивился я.
   — Когда речь идет об Ульяне, возможно все.
   — Я весь во внимании. Зачем вы хотели меня увидеть. Откуда такой интерес к моей персоне со стороны криминалитета?
   — Честно? Вы мне безынтересны, — признался Кочевей.
   Обидно. Нет, ну зачем так обижать. Мне вот тоже человек этот не нравится, но я же не перехожу на личности. В конце концов, позвал же.
   — Но. В чем парадокс. Похоже, вы единственный человек, кто способен помешать складывающейся ситуации. Угощайтесь. — Кочевей поднял бокал с вином и пригубил кроху.
   — Так в чем ситуация? — поинтересовался я, поднимая второй бокал.
   — Господин Туровский, я ничего конкретно сказать не могу, так как сам практически ничего не знаю. Только мысли, анализ городской обстановки. Ничего конкретного. Ясно только, что вы являетесь как раз той песчинкой, которая способна остановить разогнавшийся маховик катастрофы.
   — Качели, у меня совсем нет желания, настроения и времени заниматься абстракциями и философией. Я потерял урожай пива, весь запас на год вперед, мой подвал заливает водой. Меня похитили. Убили моего друга и мою невесту, а вы толкаете мне какую-то туфту. И хотите, чтобы я занялся упражнениями для ума. Нет времени. Будет что-нибудь конкретное, заходите.
   Я уже поднялся и собрался демонстративно покинуть крыльцо, но слова старика заставили меня остановиться.
   — Это по моему приказу убили девушку и ее семью.
   — Что? — переспросил я и почувствовал, как во рту моментально все пересохло.
   Мозг еще не переработал услышанного, не осознал его полностью.
   Я вернулся в кресло.
   — Да. Я отдал приказ убить девушку, — подтвердил свои слова старик.
   Душа наполнилась болью. Уснувшая на время боль пробудилась, исполнившись громадной силой. Большей, чем когда-либо было. Но что самое странное и страшное одновременно: я не испытывал ненависти к человеку, сидевшему напротив меня.
   — Зачем? — выдавил я из себя вопрос.
   — Чтобы разбудить. Чтобы ты проснулся. Чтобы стал решительным. И любопытным, — честно признался старик.
   — У меня был клиент. Я все равно бы раскрутил клубок, — возразил я.