Самохин Дмитрий. У смерти твои глаза

   Я припарковался в двух кварталах от Большого дома, оплатил стоянку и покрыл оставшееся расстояние пешком, напустив на себя беспечный прогулочный вид.
   Я бросил взгляд на небо. Тучи заполоняли небесный свод. Свинцовые, пухлые от влаги, они тянулись друг к другу, как новорожденные дети к матери.
   «Быть грозе», — подумал я с радостью и вступил в вотчину госбезопасности.
   Сколько же прошло лет, как я покинул сие заведение. А ведь осталась легкая светлая грусть о временах, проведенных на государственной работе. Грусть? Странно! О чем грустить? О проблемах и бессонных ночах? Да тут радоваться надо. Когда я ушел из Службы, у меня впервые появился по-настоящему здоровый и крепкий сон. Но ведь осталось томление в душе. И каждый раз, когда я вступаю под родные своды, сердечко начинает яростно колотиться.
   На контрольно-пропускном пункте я был остановлен. Подозрительный юнец восемнадцати лет в штатском поинтересовался:
   — К кому?
   — Аграник Маркарян. Четвертый отдел, — ответил я.
   Четвертый отдел занимался предотвращением террористических актов и подрывной деятельности. Маркарян получил недавно звание полковника и теперь возглавил отдел. Поговаривали, что его уже в Москву приглашали на руководящую работу, да отказался он. Решил остаться на прежнем месте.
   — Документы! — потребовал юнец.
   Я протянул ему паспорт. Он аккуратно зафиксировал мои данные в журнале посещений и вернул документ.
   — Полковник Маркарян вас вызывал?
   — Нет, — твердо ответил я.
   — Подождите.
   Юнец потянулся за телефонной трубкой. Набрал внутренний номер. Минуту ждал ответа.
   — Аграник Арменович, к вам тут пришли… Некто… Даг Туровский… Да… сейчас пропущу.
   Парнишка положил трубку и нажал кнопку на пульте. Пропускные ворота открылись, зажегся зеленый свет.
   Я прошел в ворота, миновал детектор металла и повернул направо к лифту.
   Четвертый отдел располагался на восьмом этаже. Кабинет же Аграника Маркаряна на девятом. За две минуты я вознесся на девятый этаж.
   Дверь кабинета с табличкой с именем моего друга была приоткрыта. А из-за двери доносился негромкий, но ужасно раздраженный голос Аграника Маркаряна.
   — Что значит, вопрос не по должности?! Как вы можете так выражаться, дорогой мой?! Я остановился. Образовалась пауза.
   — Это ваши трудности, дорогуша!! Вы сами напросились!!! Так что будьте добры соответствовать тому образу, что вырисовывался до сих пор. Все! Как только дело сдвинется с мертвой точки, немедленно мне сообщите!1
   Трубка упала на рычаги.
   — Да заходи ты. Чего топчешься. — Голос звучал спокойно и чуть насмешливо.
   Я улыбнулся и вошел в кабинет.
   Тут практически ничего не изменилось с тех пор, как мне довелось занимать эту должность. Широкий лохматый ковер, как шкура ньюфаундленда. Длинный Т-образный стол, во главе которого восседал мой старинный друг Аграник. Он также не изме-нилбя. Всклокоченная шапка волос, жесткая щетка усов, искристые некогда глаза теперь выглядели тусклыми угольками. На носу висели очки в золотой оправе. Изменился все-таки Маркарян. Растерял былую восторженность и извечный оптимизм. Я увидел это в первую же секунду, но промолчал и с удовольствием обнял неуклюжего друга. Когда он вылезал с рабочего места, уронил папку с бумагами. Листочки разлетелись по полу, но он не обратил на них внимания.
   — Как ты? Чего совсем забросил старых друзей? — ворчал Аграник, похлопывая меня по плечу. — Садись. Может, кофеечку?
   — Да нет. Грань, спасибо, я на минутку, — отказался я.
   Маркарян усадил меня в кресло. Вернулся за стол, широко улыбнулся, обнажая золотые зубы, и снова заворчал, как старый трактор с разболтанным двигателем:
   — Ты как всегда. Лет сто тебя не видел. А ты на минутку.
   — Аграник, тут ситуация завертелась. Важная ситуация. И мне нужна твоя помощь.
   Я колебался. Посвятить Аграника в дело или обозначить лишь контуры.
   — Может, слышал о смерти некого Романа Романова? — решился я.
   — Было дело, — уклончиво ответил Маркарян. Ему по должности полагалось все знать.
   — Тогда ты знаком с версией полиции?
   — Самоубийство.
   — Только уж очень странное самоубийство, да и держиморды наши попытались быстро тему закрыть. Удушили Романова, а затем уже утопили. Даже специалисты в погонах это подтвердили. А заключение поставили, что он пытался до утопления повеситься.
   — Абсурд, — фыркнул Маркарян как-то настороженно.
   — И я о том же. Складывается впечатление, что полиция не хочет давать ход этому делу. Но я уже в упряжке и отступать не намерен. У меня есть клиент.
   — Кто, если не секрет? — поинтересовался Аграник.
   — Балаганов. Компаньон покойного.
   — Так. А что ты хочешь от меня? — Вопрос был задан с долей ехидства, так относится хищник к другому хищнику, намеревающемуся поделить чужую добычу.
   — Есть одно осложнение. Уже на руках помимо Романова пять тел, непосредственно относящихся к этому делу. Шесть, — поправил я сам себя, вспомнив об убитом чиновнике.
   — Так.
   — Среди убитых моя невеста, — признался я. Аграник посмотрел на меня с ужасом и сожалением.
   Я стряхнул с себя его взгляд.
   — Слушай… ты сам все понимаешь… я чем смогу, тем обязательно. — Маркарян не знал, что говорить в этом случае.
   — Одно убийство произошло в моем доме. Убийцы проникли через потайной ход, известный только тем, кто ознакомился с планом дома. План дома в архиве брали только по госнадобности, но кто — установить не удалось. Страницы в журнале посещения вырваны. Один из чиновников мне признался, что это сделал он по приказу. Затребовал деньги за информацию, назначил встречу. Но его убили по дороге. Последнее, что он успел сказать, это слово «мертвый»!
   — Мертвый? — Аграник хмыкнул. — Предсмертный юмор?
   — Или фамилия, — подсказал я.
   — Ульяна, что ли?
   — Точно.
   — Госнадобность и Ульян? Это что-то новое. Так что ты хочешь от меня?
   — Установить, какое отношение Романов имел к Мертвому…
   — Если имел, — поправил меня Маркарян.
   — Если имел, — согласился я. — И еще, не мог бы ты собрать досье на Романова. Все его контакты. Короче, всю шушеру, которую родные не раскроют, да могут и не знать, а органы всегда бдят.
   Маркарян пробарабанил по столу костяшками пальцев.
   — Что ж, я сделаю все, что смогу, но с тебя стол и дружеская компания по окончании, — выдвинул он условие.
   — Договорились.
   Я протянул ему руку через стол. Пожатие крепкой руки полковника было по-мужски сухим.
   — Я пойду. Ты когда управишься с моим вопросом?
   — Сегодня. Зашлю в Сеть. Оставь адрес.
   Я протянул ему свою визитку. Там среди телефонов был указан адрес электронной почты.
   Маркарян кинул быстрый взгляд, кивнул и потерял ко мне интерес, сползая под стол. Он принялся собирать разбросанные документы.
   Я взглянул на часы: шесть тридцать вечера. Пора домой. Скоро приедет Прокуроров. Надо встретить. Я кинул прощальный взгляд на Маркаряна и ушел.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   Я практически перестал слышать шум собственного двигателя. Громыхало так, точно небо пытаются расколоть, как грецкий орех, а мы — жители маленькой планетки — сидим внутри и наслаждаемся по полной программе.
   Загнав катер в домашний бокс, я запустил сигнализацию и выбрался на воздух. За то время, которое потребовалось мне, чтобы добраться до крыльца, я вымок настолько, словно принимал душ прямо в костюме. За минуту, что я простоял в прихожей, с меня натекла гигантская лужа, в которой тараканы, клопы и всякая другая нечисть, если бы она имелась, могли бы совершить акт добровольного утопления. Лужа послужила поводом для ехидного замечания Гонзы Кубинца, выглянувшего на шум открывающейся двери в коридор:
   — Кто убирать-то будет?
   — Я же говорил, пора уборщицу нанять. А ты: сам уберусь, сам уберусь.
   — Ах, ты хмурый весь день, — разразился он сентенцией. — Ужин уже доставили. Так что только осталось сесть и приступить.
   — А Степа? — спросил я.
   — Обещался через полчаса. Тебе, кстати, звонили.
   — Кто?
   Я направился к лифту. Сегодня я ни разу не спускался в Хмельную. Конечно, чересчур срочных дел не было, но ведь и пускать производство на самотек не стоило.
   — Некто Гоша Кочевей.
   Услышанное заставило меня остановиться. Я прямо-таки застыл как вкопанный. Сизиф втолкнул камень на гору, да только камень покатился вниз. Сизиф несется впереди камня. Как бы не настиг да не задавил.
   Услышанное было совершенно невероятным. Такого не могло произойти. Однако же — вот оно, извольте кушать. Мало того, что Ульян Мертвый заинтересовался моей личностью, проник в дом, так еще и Гоша Кочевей снизошел до моей скромной неприметной персоны. Помнится, когда я только запустил свое дело и прокручивал первую тему, у меня состоялся нелицеприятный разговор с Кочевеем. Он прямым текстом посоветовал мне позабыть о детективном бизнесе. Я его не послушался. Признаться, я вообще непослушный человек. У меня в школе проблемы только с поведением были. Сплошные замечания в дневнике. Через двадцать лет открыл сей документ, ужаснулся и сжег, чтобы, не дай бог, будущим (или, точнее сказать, возможным) детям на глаза не попался. Попадется — о каком тогда воспитании говорить можно. Вечно тыкать будут — все в тебя!
   Гоша Кочевей был страшным человеком, несмотря на то, что ему уже исполнилось шестьдесят лет. Но ведь, как утверждал Цицерон, старость не за горами, копите уважение у окружающих. Кочевей этим и занимался всю свою жизнь. В городе он был единственным настоящим вором в законе. Поговаривали, так чуть ли не на всю Россию один остался. Отмирала стройная воровская иерархия. Отжила свое.
   Погоняло у него было — Качели. Еще по малолетке его получил, так на всю жизнь прилипло.
   Ныне Гоша Качели возглавлял кочевейскую группировку, безраздельно владевшую самым дорогам районом города — Московским. Там Гоша чувствовал себя королем. Местная полиция нос не казала и в дела его не встревала. Обложил торговцев данью. Пусть платят от греха подальше. Убийство произошло в казино «Слава», что Кочевею принадлежало. Так сами разберутся да по закону своему приговор отсудят.
   Что же понадобилось от скромного частного детектива этой акуле? Уж явно не автограф.
   — Как с ним связаться? — поинтересовался я.
   — Он телефончик оставил.
   Я кивнул и вошел в лифт.
   То, что я обнаружил в Хмельной, следовало ожидать. Пустил заводик на самотек, так расхлебывай. Но что все приобретет столь чудовищные очертания, я предположить не мог.
   Пиво скисло.
   Удар ниже пояса.
   Техническое поражение нокаутом.
   Я опустился в кресло, вытянул усталые ноги и задумался.
   В Хмельной витал кислый запах испорченного пива. Вкус пуда соли можно улучшить, запивая его бочкой пива, но вот пива-то как раз и не было.
   Интересная получалась ситуация. Гоша Кочевей и Ульян Мертвый, помнится, друг друга недолюбливали. Значит, Кочевей не мог находиться на стороне Мертвого. Качели верен своим убеждениям, как марксистский ортодокс «Капиталу».
   Я вытащил сотовый и набрал номер Кубинца.
   — Чего тебе, Туровский?
   — Зачем же так официально, — обиделся я. — Озвучь-ка номерок, что оставил Кочевей.
   Кубинец продиктовал, и я отключился. Кочевею я позвонил с городского телефона.
   Долгое время другой конец провода молчал, как честный и нелицеприятный воин, угодивший в плен. Затем трубку подняли, но минуту раздавалось только загнанное дыхание. Я молчал. Мне отвечали тем же. Продолжать в том же духе показалось глупым. Я откашлялся и представился.
   — А… это ты… — Мне ответил хриплый надсадный голос.
   Человеку, с которым я разговаривал, говорить было трудно. Я вспомнил, что Кочевей не имел собственного горла. Ему вставили железную трубку, оттого и голос такой чудовищный получался.
   — Ты поговорить хотел? — спросил я.
   — Не груби, мальчик. Я грубость не люблю. Хотел, сынок. Очень хотел. Дело есть серьезное. Только вот суть проблемы я назвать не могу. Встретиться бы надо. Может, подъедешь ко мне немощному в мою скромную обитель?
   — Качели, свихнулся, — хмыкнул я. — А завтра все Легавые будут у моего дома нести вахту. Известный детектив и старый бандит? Любовь или дружба? Заголовки на первых полосах газет.
   — Ты прав, сынок. Тогда, может, на нейтральной территории?
   — Это где? — насторожился я.
   — «Райские кущи», ресторанчик такой. На Имперском канале?
   Мне это заведение говорило об очень многом. Оно было знакомо каждому, кто имел хоть какое-либо отношение к криминалу. «Райскими кущами» владел Кочевей. Это единственное заведение, которое он держал за пределами своих владений. На Васильевском острове. А Иван Улыба — глава лыбьевской группировки, которая «Ваську» на откуп взяла, — молчал, как язык проглотивший. Невыгодно было возражать. Такой человек, как Кочевей, быстро все возражения закроет.
   — Не думаю. Слишком приметно. Уж лучше сразу в полицейском участке, в кабинете инспектора Крабова, — отказался я.
   — А что, хорошая мысль. Молодец, сынок, — одобрил Гоша Качели.
   Я похолодел. У Кочевея, похоже, напрочь отсутствовало чувство юмора. Но следующая фраза избавила меня от всех опасений:
   — Но давай серьезно. Предлагай объект.
   — «Эсхил-ХР», — вкинул я мысль.
   — Твой ресторанчик пойдет. Завтра в двенадцать дня. Не опаздывай, сынок, не люблю.
   Помнится, слушок был, что опоздавших он скармливал заживо свиньям. Для такой экзекуции он хрюшек неделями не кормил. Или это сцена из какого-то триллера?
   Я повесил трубку. И минуту просидел без движения. Обдумывая предложение со всех сторон. Но как ни крути, все казалось, что за изящной оберткой скрывается какая-то дрянь.
   Делать нечего — условились, так исполняй.
   А пока стоило уничтожить следы испорченного продукта. Двадцать литров прокисшего пива. Возникла мысль подарить бочки с кисляком Ване Ирисову, не пропадать же продукту, но тут же вспомнилось, что Ирисова больше нет. Взгрустнулось.
   Двадцать минут ушло на то, чтобы ликвидировать следы собственной ошибки и халатности. Испорченное пиво я слил в раструб канализации. Тщательно вымыл бочки специальным немецким составом для пивоваров. Вымыл полы в Хмельной. И вознаградил себя за труды кружкой ароматного темного напитка.
   Жизнь как она есть можно принимать, только запивая ее пивом.
   Когда я поднялся на первый этаж, меня встретила Химера. Она промелькнула мимо. Прижалась к дверному глазку и с минуту не отлипала.
   — У вас любовь? — поинтересовался я.
   Но шуточка осталась без внимания.
   Химера заскрежетала замками и распахнула дверь. На пороге оказался Степан Прокуроров. Выглядел он так, точно только что искупался в Ниагарском водопаде.
   — Все так серьезно? — поинтересовался я, наблюдая, как на полу прихожей расползается грязная лужа, размером поболее, чем моя.
   Похоже, впрямь стоит подумать об уборщице. Хватит экономить на таком факте, как уборка дома и прилегающих территорий. К черту график дежурств и вечное желание увильнуть от своих обязанностей.
   — Это же с ума сойти можно. Неделю такая погода продержалась. И тут тебе ливанул. — Степа был недоволен мокрой одеждой.
   — Поднимись в мою комнату. Вторая от лестницы. Переоденься. Что в шкафу найдешь, все твое. А я тебя подожду в столовой.
   Только тут я заметил, что Химера исчезла, как будто ее и не было. Поразительная способность — появляться и исчезать, когда заблагорассудится. Я даже не ведал, питаются ли они в моем доме или на голодном пайке. Фантастика!
   Прокуроров благодарно кивнул и взбежал по лестнице. Судя по скрипу дверного косяка, двери он все-таки перепутал и попал в кладовку, где мы содержали старое шмотье, использовавшееся неоднократно для конспирации при тайных миссиях.
   «Вот похохочем», — подумалось мне.
   Я вошел в гостиную, где сервировал стол Кубинец.
   Воображение меня не подвело. Когда в гостиной появился Прокуроров, это вызвало у меня буйный приступ хохота. Гонза же выронил тарелки от ужаса. Целую груду — штук десять вместе.
   Прокуроров надел брюки размера на четыре больше, чем следовало. Вдобавок, чтобы они не свалились, ему приходилось придерживать их рукой. Грязная дырявая гимнастерка, годная разве что на помойную тряпку. Осталась от деда, затем неоднократно использовалась по уборочному назначению. Сквозь дыры проглядывали наколки Степана — изящный дракон, усыпанный розами. И холеная квадратная физиономия работника кресла, торчащая из воротника. Выглядело это по большому счету комично, если не сказать сильнее — неподражаемо.
   — Чего ржешь, как мерин? Как сказал, так и оделся, — обиженно пробормотал Прокуроров, подтягивая штаны. При ходьбе он наступал на штанины и спотыкался.
   — Ты не в ту дверь вошел, — пояснил я, даваясь хохотом.
   — Пошли покажу, — вызвался Гонза.
   Исправление ошибки Степана заняло минут пять, после чего мы, благословясь, сели за стол. Наконец-то. Часы в прихожей пробили девять вечера. И внезапно за столом из пустоты с собственными тарелками нарисовались Химера и Сфинкс, сосредоточенные и голодные.
   Гарнизон в сборе.
   К трапезе приступить!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

   Утро началось визитами.
   Я был разбужен настойчивой сиреной дверного звонка. Продрал глаза, которые отчего-то совсем не хотели раскрываться, и сел на постели. Тело, казалось, наполняло горячее желе, не позволявшее шевелиться, сковывая движения. Я неспешно оделся, превозмогая утреннюю лень, и покинул комнату, любопытствуя, кто бы мог завалиться к нам в восемь утра. Вскоре любопытство оказалось удовлетворено. Я еще с лестницы увидел, что на пороге возвышался Иероним Балаганов. Он выглядел суровым градоначальником, поймавшим чиновника из своего департамента с взяткой за руку. Гонза принимал мокрый плащ. Со вчерашнего дня стеной шел дождь, поэтому грань между утром и ночью почти стерлась.
   — Чем обязаны? — поинтересовался я, спускаясь с лестницы.
   — У меня к вам дело, господин Туровский. И я бы немедленно хотел обсудить предмет моего визита, — учтиво начал разговор господин Чистоплюй.
   — Не стану говорить, что рад вас видеть. В этот час я не принимаю никого. Обычно в это время я сплю, но для вас, так и быть, сделаю исключение. Прошу пройти в кабинет.
   Я пропустил Иеронима Балаганова вперед. Сам последовал за ним. Шествие замыкал Гонза Кубинец. Заняв место за своим рабочим столом, я достал из коробки сигару, откусил щипчиками кончик, сбросил его в мусорную корзину, вложил сигару в рот и закурил.
   — Так чем обязаны? — второй раз спросил я.
   Чувствовалось, что Иерониму Балаганову отчего-то было неуютно. Он явно нервничал, ломал себе пальцы, как старлетка, которой впервые за пять лет дали роль во второсортном спектакле.
   — Господин Туровский, я пришел сюда, чтобы сообщить о том, что я отказываюсь от ваших услуг, — неловко проговорил господин Чистоплюй.
   Чувствовалось, что эти слова он произносил против своей воли. Он явно противился такому решению, но отчего-то принял его.
   Признаться, к такому повороту событий я оказался не готов. Так и застыл с сигарой в зубах. Дым валил, как из бани, где топят по-черному. А я сидел, таращась на Балаганова, и раздумывал о его психической полноценности.
   — Позвольте поинтересоваться… — вступил в разговор Гонза, — отчего вы вдруг так резко поменяли курс?
   — Я согласен с мнением полиции. Оно полностью устраивает меня, — резко, с нажимом, точно пытаясь убедить сам себя, ответил господин Чистоплюй.
   — Вы имеете в виду версию с самоубийством? — сдерживая смех, спросил я.
   — Точно так. Истинно так, — неуверенно, но со злобой изрек Балаганов.
   — Тогда позвольте усомниться в вашей психической полноценности, — озвучил мою мысль Кубинец.
   Иероним Балаганов побагровел. Его губы поджались и мелко-мелко задрожали.
   — Почему я должен выслушивать от вас оскорбления? — обиделся он.
   — Это не оскорбления, — возразил Гонза. — Это лишь версия происходящего.
   — А все-таки, почему вы поменяли решение? — осведомился я. — Только не убеждайте меня, что тут все дело в вашей непоколебимой вере в непогрешимость полиции. Эту чушь оставьте для журналистов.
   — Господин Туровский, вы заходите слишком далеко. Я не намерен отвечать на ваши инсинуации.
   Иероним Балаганов с видом оскорбленной невинности поднялся из кресла. Он достал портмоне, раскрыл его и вытащил выписанный чек. Чек вспорхнул над столом и опустился перед моим носом.
   — Я нанимал вас за десять тысяч. Пять задатка были выписаны. Это остаток. Думаю, мы с вами в расчете.
   Господин Чистоплюй развернулся и вышел. Через минуту громко хлопнула входная дверь.
   — Да, — протянул я, давя сигару о дно хрустальной пепельницы. — Что ты об этом думаешь?
   — Напугали его, — ответил Кубинец.
   — Это как нажать нужно было, чтобы такого медведя напугать до дрожи в коленках?! — изумился я.
   — И ведь нажали. Да не просто нажали, а с хрустом. Видел, как человека сломали. Говорит, а самому аж противно за себя.
   — Точно, — согласился я.
   Чем могли угрожать человеку с таким положением и состоянием, как Иероним Балаганов? И к тому же откуда узнали, что он нанял детективов? Откуда просочилась такая информация? Я задумался. Кому мог открыть имя клиента? Перебрал тысяча сто комбинаций, но по всем позициям выходила только кандидатура Аграника Маркаряна. Ему я вчера выдал имя клиента, но Аграник? Это немыслимо! Так, допустим, всплыла информация о том, что господин Чистоплюй приходил к нам, но чем могли ему пригрозить. Развал компании? Но, судя по биржевым котировкам, «Седуктиве Бед» выплывет. Гибель Романова лишь тряхнула палубу корабля, но не затопила лайнер. Тогда угроза близким Балаганова? И он предпочел отступить. Мертвых не вернуть, так не стоит пополнять список кладбищенских могил. Ответа я не видел, и найти мне его не удавалось. Отвлек звонок у входной двери.
   — К нам новый посетитель, — прокомментировал звонок Кубинец. — Пойду открою.
   — Чистоплюй передумал. Вот и вернулся, — предположил я.
   Но ошибся.
   В кабинет ворвался как смерч инспектор Крабов. Выглядел он разъяренным и явно пришел разговаривать не о любви.
   — Хочу вас предупредить, Туровский, что на свободе вам осталось недолго балагурить. Вы спокойно дышите, Даг? Ничего не мешает? — ехидно поинтересовался он.
   — Нет. Отлично дышу, инспектор, — возразил я, наслаждаясь его багровеющей физиономией.
   — А ведь петелька на вашей шее затягивается, Туровский. Скоро, очень скоро к таежному хозяину отправитесь лес валить.
   — Зачем угрозы, инспектор, вы прекрасно знаете, что я ни в чем не виноват. Даже чувствуете, что я смогу это доказать и найти убийцу. Оттого-то и мечетесь, понимая мое превосходство, — развел я нахальную философию, но был грубо прерван неожиданным вопросом:
   — Зачем вы встречались с Аграником Маркаряном?
   Вот так выстрел. Такого я не ожидал. Можно сказать, залп в упор. Череп разнесло напрочь.
   Я замер с открытым ртом, соображая, откуда инспектор знает о моем посещении Грани и зачем ему нужна эта информация?
   — По личному вопросу. Мы когда-то работали вместе.
   — Конкретно, — потребовал Крабов.
   — По какому праву вы что-то требуете от меня? — возмутился я.
   — Аграник Маркарян сегодня утром был найден мертвым в своем кабинете, — сообщил инспектор.
   Вот такой поворот событий. Ну и расклад. От неожиданности даже дыхание перехватило. Неудивительно, что Иероним Балаганов решил отказаться от дела.
   — Поразительно, Туровский. Стоит вам появиться и пообщаться с человеком, как его находят мертвым. Как вы можете это объяснить?
   — А это не я должен объяснять, инспектор, — возразил я. — Это вы должны объяснять. В конце концов именно за это вам платят деньги налогоплательщики.