– О, да! Ты даже не знаешь как, – многозначительно ответил Голявин.
   Я почувствовала, что он вложил в эти слова более глубокий смысл. Но по его лицу скользнула тень грусти и безысходности, аура по-прежнему была зеленой, только дождь серых точек, показал мне, что душевное состояние Александра изменилось. Мне не захотелось лезть к нему в душу и приставать с расспросами.
   Мы еще полчасика поболтали о всяком-разном, а потом Саша нежно попрощался со мной до завтра и ушел.

Глава 29

   Я думала о случившемся, о витиеватом переплетении двух сторон моей жизни – о личном и, так сказать, об общественном. Сейчас мое теплое и нежное чувство к Александру нисколько не помешало выполнению моей миссии. Правда, активизация антикода и остановка саморазрушения системы зомби очень отличалась от всех моих предыдущих охот на ведьм. Я не пускалась в погони за злодеями, не делалась невидимой и не примала облик другого человека. Это была напряженная умственная работа, по затрате энергии нисколько не меньшая, чем схватка лицом к лицу с черным магом.
   Когда я немного пришла в себя после вторичного сотрясения мозга, я решила, что мое странное, на первый взгляд, падение из машины объясняется тем, что мне надо было попасть в эту больницу ради гонга североамериканских индейцев. Теперь я думала, что это не совсем так. Только здесь я могла встретиться с Голявиным Александром Геннадиевичем, эта встреча была предопределена судьбой.
   Кириллова попала в эту же больницу позже. И я думаю, что это было также неслучайно. Мое, точнее наше с Сашей, участие в спасении зомбированных людей, было запрограммировано. А наказанием злодеев в этот раз, как это и должно быть по логике вещей, занялись правоохранительные органы.
   Я поняла, что гонг североамериканских индейцев станет для меня щедрым вознаграждением за проделанную работу, за все мои прежние охоты на ведьм. Когда я занималась энергетическими слепнями, пострадало мое физическое здоровье, я едва не отправилась на тот свет, зато во время клинической смерти смогла просмотреть все свои предыдущие жизни. «Однажды звуки гонга североамериканских индейцев спасли меня, теперь целительные звуки гонга смогут помочь мне восстанавливать мои энергозатраты, – думала я. – Все мои мечты сбываются. Я чувствую себя счастливой, на грани блаженства».
   Дверь распахнулась и незнакомый парень внес в палату его – гонг! Следом зашла Людмила.
   – Вот и мы, не ждали? – засмеялась жизнелюбивая медсестра.
   Я отметила про себя, что никогда не видела Людмилу в плохом настроении. Эта высокая полная женщина с простыми русскими чертами лица всегда светилась внутренним огнем и была очень проста в общении.
   – Куда поставить? – спросил паренек.
   Я мгновенно освободила для своего сокровища тумбочку, убрав с нее цветы и уже набившие оскомину яблоки.
   – Ну я побежал?
   – Иди, Васечка, иди, – сказала Людмила, и мы остались с ней вдвоем. – Оля, я хочу с тобой немного посплетничать... Я поняла, что Александр Генндиевич к тебе клинья подбивает...
   – А вы имеете что-нибудь против? – без удовольствия спросила я.
   – Оля, ты уж прости меня, но я договорю... Он сам по себе мужик неплохой, но... – она замолчала, видимо, подыскивая подходящие слова. – У вас ничего не получится, все безнадежно...
   – Почему? – удивилась я.
   – Я расскажу, только ты не обижайся на меня, ладно?
   Я немного поколебалась, позволить ли Людмиле возводить на Сашу напраслину или закончить наш разговор. Мне не хотелось верить, что есть какие-то обстоятельства, способные помешать моему счастью, тем более, если Голявин предназначен мне судьбой, и к тому же после всего, что произошло сегодня. Похоже, что женское начало взяло верх над правилами хорошего тона, и я не смогла отказаться от того, чтобы не посплетничать с Людмилой. Мое сердце учащенно забилось, а щеки загорелись огнем.
   – Хорошо, я вас слушаю, – сказала я, приготовившись к самому худшему.
   – Голявин – очень интересный и порядочный мужчина, и мы всегда удивлялись, почему он не женат. Ой, сколько девчонок по нему сохло! Коллектив-то у нас в основном бабский... Знаешь, девчонки даже спорили на него, кто из них сможет уложить его в постель... Умора! Ни у кого ничего не получилось, – с чувством рассказывала Людмила.
   Ко мне в голову стали приходить самые ужасные мысли, вроде того, что Голявин либо голубой, либо импотент. Но Людмила продолжала свой рассказ.
   – Но однажды он обратил внимание на самую скромную и не слишком симпатичную, на мой взгляд, лаборантку. Светочка была от него просто без ума, и они даже сошлись, она переехала к нему...
   Людмила тяжело вздохнула и сделала многознчительную паузу в своем рассказе. Мне в голову стали приходить еще более сумасшедшие идеи, вроде того, что Голявин – сексуальный извращенец. Неужели, «в тихом омуте черти водятся» – это про него? – спрашивала я себя.
   – Александр Геннадиевич живет со своей матушкой, – собралась с мыслями медсестра. – Это не женщина! По словам Светочки, это – настоящая змея, Медуза Горгона, мигера, короче злыдня! Сашка у нее полностью под каблуком, без ее разрешения шагу ступить не может. Представляешь, Светочка рассказывала, что она даже по ночам под их дверью стояла и могла войти к ним в любой момент. Она даже копалась в Светкиных вещах и, буквально, в грязном белье... Зато свою комнату на ключ запирала и прятала в ней самые необходимые вещи с кухни... Вот так! Светочка, естественно, от него ушла...
   Людмила смотрела на меня и ждала ответной реакции. Я молчала, обдумывая услышанное. Все оказалось не так ужасно, как я сначала предположила. Мне даже стало стыдно за свои фантазии. Я сопоставила отдельные фразы, оброненные сегодня Сашей, и красочные картины зверства его матушки, описанные Людмилой. Почти все совпадало, я не могла не верить медсестре. К тому же внутренний голос говорил мне: «Ты хотела, чтобы не было совсем никаких проблем? Вот так вот встретились под счастливой звездой, влюбились... Ан, нет! Помучайся, пострадай! Влюбленные всегда должны пройти через испытания и тогда их чувства укрепятся или...»
   – Спасибо, что рассказали, – задумчиво проговорила я. Предупрежден, значит вооружен!
   – Ну, не переживай, – принялась успокаивать Людмила. – Матушка у него уже старая, по-моему, ей уже за семьдесят...
   – Такие до ста лет живут, – отозвалась я.
   – Ну да ладно, я пойду, – сказала Людмила и с чувством выполненного долга вышла из палаты.
   Я посмотрела на гонг, и тихонько притронулась к нему своей ладонью. Раздался негромкий звук, но в нем были те же вибрации, что и в числе моего имени. Я почувствовала, что мое тело наполняется этим звуком, а затем, становясь проводником звуковых вибраций, оно начинает отражать усиленный звук по всей палате, а может быть, и сквозь стены. Я только раз ударила в гонг, но еще долгое время продолжала слышать и чувствовать всем телом воспроизведенный им звук.
   Только сейчас я в полной мере осознала то, о чем мне поведала нумерология. Еще Пифагор открыл, что числа могут быть выражены посредством звука, а я ощутила на себе это сейчас. Великий математик и нумеролог утверждал, что число вибрирует и движется, его силу невозможно расчитать, но она правит Вселенной. С тех давних времен люди говорят о музыке сфер, о симфонии Вселенной вовсе не потому, что слышат ее только обыкновенным ухом, а потому что осознают значения числа через его вибрацию всеми органами чувств.
   Раньше о Пифагоре кроме его таблицы умножения и теоремы о катетах и гипотенузе я ничего не знала. Теперь я поняла, как велико его открытие о вибрации чисел и о движущей силе Вселенной. «Вот чей мозг нужно бы всесторонне обследовать. Жаль, что это уже невозможно», – подумала я, и снова мои мысли переключились на Голявина.
   Я представляю, что мне придется противостоть его матушке, причем не применяя своих экстрасенсорных способностей. Я не могла сказать, что это обстоятельство меня вдохновляло, но ведь я не могла вот так взять и разлюбить Александра из-за его матушки – Медузы Горгоны!
* * *
   Александр вернулся домой еще до Регины Сергеевны. Она пришла почти следом за ним и в хорошем расположении духа. Она с порога стала рассказывать сыну о том, кто еще был у Пелагеи Емельяновны в гостях, какие подарки ей подарили и чем именинница потчевала своих гостей.
   – Саша, Пелагеюшка тебе гостинцы передала. Ты ведь, наверно, весь день голодный, – ласково проговорила матушка, а ее глаза лукаво следили за реакцией сына.
   Александр спокойно выслушал старческую болтовню матушки, даже отведал гостинцев – голубцов и шарлотку с яблоками.
   – Мама, а почему ты никогда не делаешь голубцы?
   – Это вредно, – мгновенно ответила Регина Сергеевна недовольным тоном, но быстро смягчилась и добавила, – но по праздникам можно.
   Александр внимательно посмотрел на мать, и понял, что они никогда не сойдутся во взглядах ни по одному вопросу. Он вспомнил, каким унижениям подвергла она Светочку, и допустить, чтобы то же повторилось с Ольгой, Голявин не мог. Он по-прежнему не знал, как жить дальше.
   Регина Сергеевна опять почувствовала, что сын скажет ей что-то ошеломляющее и тотчас, чтобы избежать этого, удалилась в свою комнату. Вечер выходного дня прошел без эксцессов. Влюбленная душа Алексадра не хотела опускаться до мелочного скандала с матушкой из-за различного взгляда на вкусную и здоровую пищу. Он думал об Ольге...
* * *
   Валерия не могла вспомнить, где она оставила свой автомобиль. Вернувшись обратно на станцию «Кузнеций мост» и выйдя в город, она пошла в сторону противоположную от того супермаркета, около которого она бросила свою машину. Она блуждала по центральным московским улицам и, в конце концов, совсем забыла, что она ищет.
   На глаза Валерии попалась облезлая бездомная кошка, она сразу вспомнила о своем породистом Абдулле, закрытом в туалете. Ее душа разрывалась от жалости к пушистому домашнему питомцу, и она снова вернулась в метро и поехала домой.
   Едва Валерия зашла в квартиру, она сразу поняла, что Анатолий так и не возвращался. Это обстоятельство ее даже обрадовало, она хотела начать новую жизнь без числовых кодировок и Анатолий ей уже не был нужен. Зато Абдуллу, встретившего хозяйку радостным мяуканьем, она прижимала к груди и целовала, как самое близкое на свете и родное существо.
   – Мальчик мой, ты, наверно, проголодался, выбирай, что ты будешь кушать, – говорила Валерия, открывая холодильник.
   Она кормила своего перса теми же продуктами, что ела сама. Абдулла, совсем не знавший вкуса «Вискаса» и «Кетикета», выбрал предложенный хозяйкой карбонат и запрыгнул на специальную табуретку с высокой подушкой. На ней он сидел и лакомился со стола, когда дома не было хозяина. Да, Валерия не осмеливалась кормить кота со стола, пусть даже персидского и с родословной, при Анатолии.
   Она налила в блюдечко молока и сказала:
   – Сейчас мы пойдем с тобой гулять. Абдулла, тебе нужен свежий воздух. Ты знаешь, что я задумала, мальчик мой? Если ты – перс, то тебе нужен гарем. Я куплю тебе самых красивых девочек. Хочешь?
   Абдулла удовлетворенно замяукал. Валерия снова взяла кота на руки и закружилась с ним в ритме вальса. Она чувствовала себя в тот момент очень счастливой.
   Валерия даже не догадывалась, что резкое освобождение подсознания от числовой кодировки не прошло бесследно для ее психики. Да, теперь она уже не зависела от Даниила Святославовича, но она стала пленницей своих собственных нерешенных проблем, выразившихся в помутнении сознания. Да, она разговаривала с Абдуллой как с человеком и даже не понимала, что перешла грань, за которой нормальный человек становится потенциальным клиентом психушки.

Глава 30

   – Это что такое? – строго спросила меня старшая медсестра отделения. – Калинова, скоро обход, а у тебя что на тумбочке?
   – Гонг североамериканских индейцев, – ответила я, начиная понимать, что праздник души закончился и наступили суровые будни, начинающиеся с самого тяжелого дня недели.
   Софья Николаевна посмотрела на меня с таким ужасом, что меня тоже пробила нервная дрожь.
   – Ты хочешь, чтобы Волынский меня уволил? Немедленно убирай этот барабан! Здесь же больница, а не филармония! – гневно сказала старшая медсестра.
   – Куда? – спросила я, не зная, что делать.
   – Да хоть под кровать! – мгновенно нашлась Софья Николаевна.
   Мое сердце больно сжалось от этих слов. Мне предстояло убрать драгоценный гонг под больничную койку на толстенный слой пыли. Но иного выбора у меня не было, точнее был – подстелить газетку. Едва я успела спрятать мое сокровище от строгих взглядов врачей, ко мне пришли с обходом.
   – Ну что, Олечка, свет Антоновна, – со свойственной лишь ему суперделикатностью сказал Юрий Яковлевич Волынский, – как вы себя чувствуете?
   – Хорошо, – ответила я, смущаясь под пристальным взглядом десяти глаз, направленных на меня.
   Я понимала, что каждая пара глаз пыталась увидеть что-то свое, но все они понимали, что я уже выздоровела, и меня можно выписывать. Андрей Вадимович, стоявший ближе всех, ждал от меня знака, можно ли ему успокоиться и забыть о девушке в палате Кирилловой. Я кивнула ему, что можно. Александр Геннадиевич хотел узнать, не изменилось ли что-то во мне со вчерашнего дня. Софья Николаевна, кажется, боялась, чтобы я не выкинула какой-нибудь паранормальный фокус, она почему-то считала себя ответственной буквально за все. Еще одна незнакомая мне женщина в белом халате смотрела на меня как на диковинку, вероятно, наслышанная о моих экстрасенсорных способностях и даже о нас с Голявиным. Она с интересом поглядывала то на меня, то на него, но вряд ли смогла увидеть что-то экстраординарное. Только Юрий Яковлевич смотрел на меня как на пациентку и боялся, что меня все-таки недолечили. Он задавал самые неожиданные вопросы, несколько раз перелистывал историю болезни, проверял мои рефлексы и, в конце концов, сказал:
   – Но что ж, голубушка, придется нам расстаться. Будем сегодня вас выписывать, ну дело ли это такой красавице проводить столько времени в больнице? Оставите нам напоследок фотографию своей прекрасной головки и... можете собирать вещички... Пойдемте, коллеги, в следующую палату.
   Все одновременно развернулись и направились к двери, даже Голявин нисколько не задержался. Я удивлялась профессору Волынскому, он был настолько вежлив с пациентами, что с трудом верилось в его строгость с персоналом отделения. А я не раз слышала, что врачи, медсестры и санитарки его всерьез побаивались. Я чувствовала сильную энергетику заведующего отделением. Конспирация Александра меня умиляла. «Мог бы хоть улыбнуться или сделать знак рукой, все равно слух о нас распространился на всю больницу. Ведь даже Людмила из приемного отделения была в курсе. Да, хотела бы я взглянуть на Сашину матушку, может она не такая и страшная», – думала я.
   Мне позвонила Даша и я сообщила ей, что я вчера все-таки активизировала антикод и разрушение системы зомби остановилось.
   – Да, меня сегодня выписывают.
   – Я за тобой приеду, – с готовностью ответила Даша. – К какому времени подъехать?
   – Пока еще не знаю... Мне, правда, Васик предлагал свои услуги, я хотела ему позвонить, тем более у меня здесь гонг, не нам же тащить его.
   – Уверяю тебя, Васик не сможет, он сегодня работает, а я свободна, – объясняла Даша. – А что этот гонг очень большой?
   – Ну не так, чтобы очень... но нести его неудобно...
   – Ты, Ольга, думаешь от Васика будет какой-то толк? С его «пивным брюшком» только гонг и таскать!
   – Ты права, на него лучше не рассчитывать, – согласилась я. – Ой, меня зовут на какое-то обследование, я тебе перезвоню.
   Я спрятала мобильник под подушку и пошла вслед за медсестрой. Я надеялась, что во время компьютерного обследования ко мне зайдет Голявин, но он так и не появился. Я уже стала жалеть, что поддалась вчера соблазну и стала слушать Людмилины сплетни. Теперь в моем воображении была матушка Александра, строго-настрого запрещающая сыну влюбляться.
   Умная медицинская техника выдала показатели, пришедшего в норму организма. Рецедива, которого так боялся Волынский, не наблюдалось. Я выздоровела, и меня выписывали. А Голявин напрочь пропал из отделения. Я стала подозревать, что он меня сознательно избегал. Мне не давала впасть в отчаяние только мысль о гонге. Я знала, он поможет мне преодолеть любые трудности.
   Я вернулась в свою палату в жутком настроении. Сначала я позвонила Даше и попросила приехать за мной немедленно. «Хорошо иметь такую подругу как Даша, – подумала я. – Я знаю, что она меня никогда не подведет». Взгляд упал на начавшие увядать герберы, их не стоило забирать с собой. Потом я приготовила пакет с яблоками, чтобы отдать их в знак примирения тете Любе. Когда я выходила из палаты, то столкнулась с ней и видела, как она недружелюбно на меня посмотрела. Я наивно полагала, что фрукты могут смягчить ее душу.
   Потом я решила достать из-под кровати гонг севроамериканских индейцев, нагнулась и... не увидела его. Под койкой гонга не было! Вот это был удар так удар! Я сидела на полу на коленях и едва не плакала. Я понятия не имела, кому он мог помешать. Я уже хотела «включить» ясновидение, чтобы узнать, кто покусился на мое сокровище, но услышала, что открылась дверь.
   Я оглянулась, продолжая сидеть на полу. В палату вошел Алексадр с букетом роз. Надо сказать, мы были оба удивлены, увидев друг друга.
   – Что ты делаешь на полу? – изумленно спросил Голявин. – Тебе плохо?
   – Да, – громко сказала я, подымаясь, – еще час назад под кроватью был гонг североамериканских индейцев, его мне вчера после твоего ухода принесла Людмила, точнее ее сын. Перед обходом Софья Николаевна заставила меня спрятать его под кровать, но сейчас его там нет...
   Голявин не сразу понял, что я говорю серьезно. Он, вероятно, приготовил для меня какую-то речь, а я сбила его своей пропажей. Я потеряла гонг, но вновь обрела Александра. Мне снова стало стыдно перед собой за то, что я позволила себе плохо подумать о нем. Мысль об исчезновении гонга ушла на дальний план, передо мной был тот, кого я любила и который, надеюсь, любил меня. А еще между нами были острые шипы роз, которые все еще держал Саша в своих руках...

Эпилог

   Я не могла не поддаться искушению и не узнать, что же случилось с системой зомби после того, как ее разрушение остановилось. Я снова выходила в астрал, и на этот раз мое Я добралось до нужной информации намного быстрее, и не встречая препятствий на своем пути.
   Мое Я увидело, что хорошо отлаженная и состоявшая ранее из многих и многих звеньев система по зомбированию людей с помощью числовых кодировок распалась. Теперь это были просто люди, которых между собой связывало только одно: по странному стечению обстоятельств они были одинокими по жизни. Только у одной из них был рядом человек, который понял, что его готовы бросить ради сомнительных встреч в клубе «Просветление». Он обратился в милицию, и в клуб был внедрен Юрий Кагадеев, разоблачивший Марию.
   Но во время второго астрального путешествия мое Я увидело женщину по имени Валерия, место которой в этой системе было выше, чем у Марии, но ниже, чем у хирурга, сверлящего дырки во лбу. Но и этот человек со стеклянными глазами не был самым главным. Наверху системы стоял одинокий мужчина по имени Даниил, он являлся единственным, чей мозг не был зомбирован.
   Даниил Святославович был очень талантливым ученым, возможно, его открытия в области нумерологии стали бы не менее значимыми, чем у Пифагора. Мое Я даже увидело связь между Пифагором и Даниилом, но поскольку я заранее не давала своему подсознанию задание проследить именно эту взаимосвязь, то оно не стало уходить так далеко от современности.
   Даниил Святославович держал свои открытия в себе и даже те, кого он называл своими учениками, не знали и малой толики о магии чисел и об их возможности влияния на психику человека.
   Второй выход в астрал помог мне восстановить иерархию в распавшейся, не без моего участия, системе зомби. А то, что произошло после, я узнала еще и от Даши. Она смогла уговорить Костюкова снова наводить справки по своим каналам.
   Он узнал, что против Татьяны Александровны Сулимских возбуждено уголовное дело по статье двести тридцать девятой, и самое большее, что ей может грозить – это три года лишения свободы. А принять во внимание, что она сама подверглась зомбированию и поэтому перепрофилировала свой клуб, следствие не может. Кодировку головного мозга не зафиксируешь никакими приборами, а потому к делу не приложится оправдательная справка.
   Отчасти мне было жаль Татьяну Сулимских, но она должна была пройти через такое испытание, прежде всего для того, чтобы разобраться в себе и понять, на какой же она стороне – темных или светлых сил. Я видела ее будущее и поэтому знаю, что следствию и суду будет очень трудно доказать ее вину, и она получит минимальное наказание. А в ее душе наступит настоящее просветление.
   Что касается Даниила Святославовича, медработников его клиники и зомби с дырками во лбу, то Костюков узнал только одно, что ими вплотную занялась настоящая служба безопасности...
   Все члены клуба «Просветление», подвергшиеся более простому зомбированию при помощи числовых кодировок на плакатах, размещенных в зале, и специальных фраз, которые по указанию Анатолия Мария вставляла в свои лекции, были выявлены, и им оказана помощь психологов.
   А вот мозг Юрия Кагадеева не пострадал и сердце осталось равнодушным к Марии, может оттого, что он не был одинок...
   Я была единственной, кто знал о женщине по имени Валерия, о ее роли и месте в клубе одиноких зомби. Правоохранительные органы так и не узнали о ее существовании. Лично я считала именно ее, а не Татьяну Сулимских, создателем клуба «Просветление», членов которого через кодировки побуждали к противоправным действиям, в результате чего Валерия становилась богаче и богаче.
   Я никогда не мечтала о славе, поэтому не стала придавать гласности факт существования в системе зомби звена Валерии. Тем более информация, пришедшая из астрала, не могла бы стать доказательством ее вины. Но главное, я знала, что Валерия уже наказана за свое зло, поскольку лишилась рассудка.
* * *
   Я ударила в гонг североамериканских индейцев и сделала несколько глубоких вдохов. Я почувствовала, как живые потоки энергии проникают в мое тело и заряжают меня своей целительной силой, вытесняя усталость и весь негатив сегодняшнего дня.
   Напрасно зловредная Любовь Петровна Тишко пыталась напоследок устроить мне свою подлянку. Да, в мое отсутствие ей удалось вынести из палаты гонг и спрятать его в своей кладовке для инвентаря, но это не осталось незамеченным. Гонг североамериканских индейцеыв быстро был найден среди швабр и ведер. И я убедилась в том, что заведующий отделением Юрий Яковлевич Волынский был действительно очень строг по отношению к своему персоналу. Любовь Петровна Тишко была уволена в тот же день, и я подумала, что тете Любе уже давно было пора на пенсию.
   Что касается меня, то даже несмотря на наметившиеся изменения в личной жизни, новые охоты на ведьм у меня еще впереди...