– Что вам от меня надо? – серьезно спросила я.
Врач-бабник громогласно хмыкнул, и я даже подумала, что он надует из жвачки пузырь, но я ошиблась.
– Да, ничего. Я, конечно, западаю на красивых бабенок... но если ты такая идейная, я на тебя время тратить не собираюсь. А потом, мне кажется, вы с Сашкой глаз друг на друга положили...
Вот после этих слов Андрей Вадимович, действительно, надул из жевательной резинки пузырь, лопнул его и разразился идиотским смешком. Я пыталась понять, зачем же он ко мне пожаловал, но мысли путались. В голове был полный сумбур из впечатлений от общения с этим нахалом, с тетей Любой и от увиденного во время транса. Еще мне казалось, что на меня смотрит какое-то женское лицо, но я не понимала, откуда оно. Возможно, оно всплыло из моей памяти, может быть, мое Я принесло этот портрет из астрала или что-то еще... Чтобы понять это, надо было сосредоточиться, но где тут? Андрей Вадимович перестал смеяться и выдал следующее:
– А что! Сашка холостой и помешан на парапсихологии... Вы вполне подходите друг к другу...
– А, это вы пришли мне об этом сказать?
– Вообще-то, нет. Это я так, к слову... Хотел насчет Тишко предупредить, что с ней осторожней надо, она стучит в органы...
– Откуда вы знаете?
– Был у нас два года назад один случай... Волынского чуть с работы не выгнали... Вообщем, вычислили мы, что тетя Люба наша – «засланный казачок»... Наверняка, она тебя про Кириллову пытала... Чувствую я, что здесь дело странное...
– Что странное? – спросила я, желая подтолкнуть Андрея Вадимовича к дальнейшим откровениям.
Он попытался надуть еще один пузырь, но передумал. Меня перестало раздражать его чавканье, я ждала от него сенсации.
– Все странно, – заговорческим тоном проговорил врач. – И дырка у Кирилловой во лбу была странная, и посетитель к ней странный приходил. Говорил, что надо делать все возможное, но в тоже время не спасать Кириллову. Она, дескать, иностранная шпионка, не оказать ей помощь мы не можем потому, что будет международный скандал, и в то же время будет лучше, чтобы она не пришла в себя.
– А вы это откуда знаете, он разве вам все это говорил? – уточнила я, вспомнив, что человек со стеклянным взглядом разговаривал в ординаторской с Волынским и Голявиным, а Андрей Вадимович в это время был в третьей палате.
– Юрий Яковлевич планерку собирал, до нас все довел. А потом этот тип медсестру с собой привел, она Кириллову караулила. Я потому и заволновался, что мог лишнее этой девчонке взболтнуть...
Я вспомнила, что слышала за второй дверью в третью палату их голоса. Молодой женский голосочек показался мне незнакомым, и я решила, что это была практикантка. А это, оказывается, был персонал совсем из другой «оперы»!
– Да, колоться, так до конца, – на одном выдохе произнес Андрей Вадимович. – Она меня все про тебя расспрашивала... но я, поверь мне, ничего ей не сказал...
– То есть как про меня? – не на шутку встревожилась я.
– Она сказала, что слышала, будто среди больных есть ясновидящая и просила познакомить с тобой. Говорила, что хочет узнать свое будущее... Но я тогда на нее сильно запал, поэтому ответил, что не слышал ни о какой ясновидящей. Если честно, я решил за ней приударить, да и она вроде не против была, только играла она со мной, стерва...
Андрей Вадимович замолчал и даже перестал жевать. Я поняла, что та девица больно задела его мужское самолюбие. В подтверждение моей догадки, доктор вдруг сказал:
– Вот на тебя я уже не сержусь, ты сразу дала понять мне, что «нет»... А она... Я даже думаю, что она могла что-то сделать, чтобы Кириллова на тот свет раньше отправилась. Вскрытие покажет... Боюсь, что меня могут обвинить... Предчувствие у меня нехорошее, поэтому я тебе все рассказываю. Волынский себе тоже места не находит, никакой бумаги, предписывающей уход за Кирилловой посторонней медсестры не было... Да, санитарка эта, Тишко Любовь Петровна, к Юрию Яковлевичу, да и ко мне со своими вопросами лезла... Ничего мы ей сказать не могли, вот она к тебе подкатываться стала, так ведь?
– Да, но я сказала ей, что никаких способностей у меня нет...
– Вот это правильно! – одобрительно заметил Андрей Вадимович, немного подумал и спросил, – А все-таки, есть у тебя эти способности или нет? Ясновидящая ты или нет?
Я промолчала, но кивком головы дала понять, что я все-таки обладаю способностью ясновидения. Доктор облегченно вздохнул.
– Ну, так что ты об этом думаешь?
– Я думаю, что это очень сложное и запутанное дело, так наскоком в нем не разберешься. Но я постараюсь...
– Спасибо, – поблагодарил Андрей Вадимович и направился к выходу.
У меня появилась новая информация к размышлению. «Только бы мне дали возможность все обдумать в тишине!» – подумала я, провожая врача взглядом.
Смешная у него была походка! Ноги не сгибались в коленях, а ступни были слишком уж обращены наружу. Ни дать ни взять Чарли Чаплин, трагический комик! Ему бы еще цилиндр и трость, была бы точная копия...
Глава 14
Глава 15
Врач-бабник громогласно хмыкнул, и я даже подумала, что он надует из жвачки пузырь, но я ошиблась.
– Да, ничего. Я, конечно, западаю на красивых бабенок... но если ты такая идейная, я на тебя время тратить не собираюсь. А потом, мне кажется, вы с Сашкой глаз друг на друга положили...
Вот после этих слов Андрей Вадимович, действительно, надул из жевательной резинки пузырь, лопнул его и разразился идиотским смешком. Я пыталась понять, зачем же он ко мне пожаловал, но мысли путались. В голове был полный сумбур из впечатлений от общения с этим нахалом, с тетей Любой и от увиденного во время транса. Еще мне казалось, что на меня смотрит какое-то женское лицо, но я не понимала, откуда оно. Возможно, оно всплыло из моей памяти, может быть, мое Я принесло этот портрет из астрала или что-то еще... Чтобы понять это, надо было сосредоточиться, но где тут? Андрей Вадимович перестал смеяться и выдал следующее:
– А что! Сашка холостой и помешан на парапсихологии... Вы вполне подходите друг к другу...
– А, это вы пришли мне об этом сказать?
– Вообще-то, нет. Это я так, к слову... Хотел насчет Тишко предупредить, что с ней осторожней надо, она стучит в органы...
– Откуда вы знаете?
– Был у нас два года назад один случай... Волынского чуть с работы не выгнали... Вообщем, вычислили мы, что тетя Люба наша – «засланный казачок»... Наверняка, она тебя про Кириллову пытала... Чувствую я, что здесь дело странное...
– Что странное? – спросила я, желая подтолкнуть Андрея Вадимовича к дальнейшим откровениям.
Он попытался надуть еще один пузырь, но передумал. Меня перестало раздражать его чавканье, я ждала от него сенсации.
– Все странно, – заговорческим тоном проговорил врач. – И дырка у Кирилловой во лбу была странная, и посетитель к ней странный приходил. Говорил, что надо делать все возможное, но в тоже время не спасать Кириллову. Она, дескать, иностранная шпионка, не оказать ей помощь мы не можем потому, что будет международный скандал, и в то же время будет лучше, чтобы она не пришла в себя.
– А вы это откуда знаете, он разве вам все это говорил? – уточнила я, вспомнив, что человек со стеклянным взглядом разговаривал в ординаторской с Волынским и Голявиным, а Андрей Вадимович в это время был в третьей палате.
– Юрий Яковлевич планерку собирал, до нас все довел. А потом этот тип медсестру с собой привел, она Кириллову караулила. Я потому и заволновался, что мог лишнее этой девчонке взболтнуть...
Я вспомнила, что слышала за второй дверью в третью палату их голоса. Молодой женский голосочек показался мне незнакомым, и я решила, что это была практикантка. А это, оказывается, был персонал совсем из другой «оперы»!
– Да, колоться, так до конца, – на одном выдохе произнес Андрей Вадимович. – Она меня все про тебя расспрашивала... но я, поверь мне, ничего ей не сказал...
– То есть как про меня? – не на шутку встревожилась я.
– Она сказала, что слышала, будто среди больных есть ясновидящая и просила познакомить с тобой. Говорила, что хочет узнать свое будущее... Но я тогда на нее сильно запал, поэтому ответил, что не слышал ни о какой ясновидящей. Если честно, я решил за ней приударить, да и она вроде не против была, только играла она со мной, стерва...
Андрей Вадимович замолчал и даже перестал жевать. Я поняла, что та девица больно задела его мужское самолюбие. В подтверждение моей догадки, доктор вдруг сказал:
– Вот на тебя я уже не сержусь, ты сразу дала понять мне, что «нет»... А она... Я даже думаю, что она могла что-то сделать, чтобы Кириллова на тот свет раньше отправилась. Вскрытие покажет... Боюсь, что меня могут обвинить... Предчувствие у меня нехорошее, поэтому я тебе все рассказываю. Волынский себе тоже места не находит, никакой бумаги, предписывающей уход за Кирилловой посторонней медсестры не было... Да, санитарка эта, Тишко Любовь Петровна, к Юрию Яковлевичу, да и ко мне со своими вопросами лезла... Ничего мы ей сказать не могли, вот она к тебе подкатываться стала, так ведь?
– Да, но я сказала ей, что никаких способностей у меня нет...
– Вот это правильно! – одобрительно заметил Андрей Вадимович, немного подумал и спросил, – А все-таки, есть у тебя эти способности или нет? Ясновидящая ты или нет?
Я промолчала, но кивком головы дала понять, что я все-таки обладаю способностью ясновидения. Доктор облегченно вздохнул.
– Ну, так что ты об этом думаешь?
– Я думаю, что это очень сложное и запутанное дело, так наскоком в нем не разберешься. Но я постараюсь...
– Спасибо, – поблагодарил Андрей Вадимович и направился к выходу.
У меня появилась новая информация к размышлению. «Только бы мне дали возможность все обдумать в тишине!» – подумала я, провожая врача взглядом.
Смешная у него была походка! Ноги не сгибались в коленях, а ступни были слишком уж обращены наружу. Ни дать ни взять Чарли Чаплин, трагический комик! Ему бы еще цилиндр и трость, была бы точная копия...
Глава 14
В середине прошлого века Люба Тишко приехала в Москву из маленького сибирского городка, чтобы стать актрисой. В школе ее все так и звали Артистка. Она была очень общительна, красива и играла главные роли во всех школьных спектаклях. Вряд ли Грибоедов, Островский и Чехов видели своих героинь в одинаковом обличьи.
Папа девочки восседал в кресле очень «серьезного кабинета» с портретом Дзержинского, поэтому даже если бы Люба была картавой уродиной, то и это не помешало бы ей сыграть Софью из «Горе от ума», Катерину из «Грозы» и Нину Заречную из «Чайки». Но, увы, во все театральные институты, училища и школы-студии, куда сибирская красавица подала заявление, она с грохотом провалилась. То ли в те годы в моде были другие типажи – женщины с отпечатком на лице рабоче-крестьянского происхождения, то ли сведения о родителях, содержавшиеся в ее автобиографии возымели обратное действие, но блистать на театральных подмостках и улыбаться с экранов, собирая полные залы, Любови Тишко было не суждено. Но не возвращаться же обратно в глухую провинцию неоцененной по достоинству, а потому обиженной и оскорбленной! – решила золотая медалистка и подала документы в технический вуз. – Инженер – это звучит гордо!
Ее выбор был случайным. Она просто гуляла по Ленинскому проспекту и увидела Институт стали и сплавов. Срок подачи заявлений уже истек, но ознакомившись с ее документами, приемная комиссия сделала для нее исключение. Что сыграло решающую роль – золотая медаль, положение отца или тот акт, что среди абитуриентов было катастрофически мало женщин, а может быть все это сразу, – осталось для Любы загадкой.
К экзаменам она практически не готовилась, но сдала их вполне успешно. В жизни Любови Тишко настал новый этап. Ее сразу заметили коллеги отца и «взяли в оборот». Люба была не только красива, но и умела использовать свои внешние данные для достижения любых целей. А свое актерское мастерство, взращенное в школьном театре и неоцененное московским бомондом, Любовь с успехом применяла и оттачивала в повседневной жизни.
Ей были доступны любые роли, но чаще всего Любовь Тишко выступала в амплуа коварной обольстительницы Миледи. Это прозвище и закрепилось за ней в определенных кругах. Миледи – Любовь шла по жизни смеясь, умудряясь обеспечивать себе безбедное будущее, как за счет тех, у кого она выуживала информацию, так и за счет тех, для кого она это делала.
Такая жизнь казалась азартной игрой и Любовь Петровна не могла остановиться. Временами ее посещали мысли, что надо обзавестись семьей, но она гнала их, как совершенно не пригодный для своего образа жизни проект.
В начале девяностых Любовь Петровна «вышла на пенсию», но не потому что безнадежно состарилась. Она выглядела лет на пятнадцать моложе своего возраста и могла бы еще послужить бойцом невидимого фронта. Но годами выстроенный институт тотальной слежки и составления досье на всех и каждого пошатнулся, и Любовь Петровна Тишко осталась не у дел.
За последние десять лет она быстро состарилась, и теперь выглядела даже не моложе, а старше своих лет. Отсутствие стимула сыграло роковую роль в ее жизни. Правда, два года назад о ней вдруг вспомнили и рекомендовали устроиться санитаркой в больницу. Таких низких должностей Любовь Петровна Тишко еще не занимала, но ей пришлось подчиниться. Задание она почти провалила, потому что судила о людях мерками совковой эпохи, а главное потому, что была уже стара и никому не интересна.
Тетя Люба тяжело переживала свой провал, но из больницы она не уволилась, потому что поняла, что даже санитарка могла иметь власть над людьми. Медики ее не любили, но были вынуждены терпеть, так как все санитарки считались ценными кадрами и за любую, даже самую ленивую из них, держались. А больные задаривали шоколадками и кормили экзотическими фруктами. Теперь даже такие мелочи жизни радовали тетю Любу.
И вот Любови Петровне подвернулся случай, когда она могла, так сказать, тряхнуть стариной и послужить на благо Отечества. Она возлагала большие надежды на помощь ясновидящей Ольги Калиновой, но та вдруг призналась, что никаких способностей у нее нет. Таких просчетов в своей жизни Любовь Тишко еще не допускала. Ей захотелось отомстить молодой и красивой Ольге Калиновой, у которой впереди было еще много светлого и счастливого, а у тети Любы все это было уже позади. Но как это сделать, санитарка пока не знала, ведь через день-два ненавистную пациентку выпишут. Стоило поторопиться!
Папа девочки восседал в кресле очень «серьезного кабинета» с портретом Дзержинского, поэтому даже если бы Люба была картавой уродиной, то и это не помешало бы ей сыграть Софью из «Горе от ума», Катерину из «Грозы» и Нину Заречную из «Чайки». Но, увы, во все театральные институты, училища и школы-студии, куда сибирская красавица подала заявление, она с грохотом провалилась. То ли в те годы в моде были другие типажи – женщины с отпечатком на лице рабоче-крестьянского происхождения, то ли сведения о родителях, содержавшиеся в ее автобиографии возымели обратное действие, но блистать на театральных подмостках и улыбаться с экранов, собирая полные залы, Любови Тишко было не суждено. Но не возвращаться же обратно в глухую провинцию неоцененной по достоинству, а потому обиженной и оскорбленной! – решила золотая медалистка и подала документы в технический вуз. – Инженер – это звучит гордо!
Ее выбор был случайным. Она просто гуляла по Ленинскому проспекту и увидела Институт стали и сплавов. Срок подачи заявлений уже истек, но ознакомившись с ее документами, приемная комиссия сделала для нее исключение. Что сыграло решающую роль – золотая медаль, положение отца или тот акт, что среди абитуриентов было катастрофически мало женщин, а может быть все это сразу, – осталось для Любы загадкой.
К экзаменам она практически не готовилась, но сдала их вполне успешно. В жизни Любови Тишко настал новый этап. Ее сразу заметили коллеги отца и «взяли в оборот». Люба была не только красива, но и умела использовать свои внешние данные для достижения любых целей. А свое актерское мастерство, взращенное в школьном театре и неоцененное московским бомондом, Любовь с успехом применяла и оттачивала в повседневной жизни.
Ей были доступны любые роли, но чаще всего Любовь Тишко выступала в амплуа коварной обольстительницы Миледи. Это прозвище и закрепилось за ней в определенных кругах. Миледи – Любовь шла по жизни смеясь, умудряясь обеспечивать себе безбедное будущее, как за счет тех, у кого она выуживала информацию, так и за счет тех, для кого она это делала.
Такая жизнь казалась азартной игрой и Любовь Петровна не могла остановиться. Временами ее посещали мысли, что надо обзавестись семьей, но она гнала их, как совершенно не пригодный для своего образа жизни проект.
В начале девяностых Любовь Петровна «вышла на пенсию», но не потому что безнадежно состарилась. Она выглядела лет на пятнадцать моложе своего возраста и могла бы еще послужить бойцом невидимого фронта. Но годами выстроенный институт тотальной слежки и составления досье на всех и каждого пошатнулся, и Любовь Петровна Тишко осталась не у дел.
За последние десять лет она быстро состарилась, и теперь выглядела даже не моложе, а старше своих лет. Отсутствие стимула сыграло роковую роль в ее жизни. Правда, два года назад о ней вдруг вспомнили и рекомендовали устроиться санитаркой в больницу. Таких низких должностей Любовь Петровна Тишко еще не занимала, но ей пришлось подчиниться. Задание она почти провалила, потому что судила о людях мерками совковой эпохи, а главное потому, что была уже стара и никому не интересна.
Тетя Люба тяжело переживала свой провал, но из больницы она не уволилась, потому что поняла, что даже санитарка могла иметь власть над людьми. Медики ее не любили, но были вынуждены терпеть, так как все санитарки считались ценными кадрами и за любую, даже самую ленивую из них, держались. А больные задаривали шоколадками и кормили экзотическими фруктами. Теперь даже такие мелочи жизни радовали тетю Любу.
И вот Любови Петровне подвернулся случай, когда она могла, так сказать, тряхнуть стариной и послужить на благо Отечества. Она возлагала большие надежды на помощь ясновидящей Ольги Калиновой, но та вдруг призналась, что никаких способностей у нее нет. Таких просчетов в своей жизни Любовь Тишко еще не допускала. Ей захотелось отомстить молодой и красивой Ольге Калиновой, у которой впереди было еще много светлого и счастливого, а у тети Любы все это было уже позади. Но как это сделать, санитарка пока не знала, ведь через день-два ненавистную пациентку выпишут. Стоило поторопиться!
Глава 15
Мне казалось забавным, что вначале от меня тщательно скрывали все, что касалось Кирилловой, а теперь один за другим рассказывали все, что знали о ней и просили о помощи. Я хотела бы поболтать об этом с Александром Геннадиевичем, но, говорят, его вызвали в другое отделение проконсультировать какого-то больного.
Итак, я анализировала то, что мне стало известно от тети Любы и Андрея Вадимовича. Все сводилось к одному человеку, который имел корочки, дающие право беспрепятственного входа в любое учреждение, но они, по мнению видавшей виды санитарки, были фальшивыми. Если ей верить, то Андрею Вадимовичу, распускавшему язык и, наверно, руки при такой же фальшивой медсестре, бояться нечего.
«А ведь он здорово струхнул! – подумала я. – Ничего, пусть немного понервничает, ему это только на пользу пойдет. А потом, я еще ни в чем до конца не разобралась. Вдруг тетя Люба пустила меня по ложному пути? Нет, кажется, она не лукавила».
Я чувствовала, что надо сосредоточиться именно на том, чтобы искать этого человека со стеклянным, холодным взглядом, имеющем отношение к медицине. Мне казалось странным, что он выполнял такие разные роли – сверлил лбы и был «представителем спецслужбы». Такое было бы логичным, если бы он работал один, но, судя по информации, пришедшей из астрала, он был составной частью огромной системы.
Я воспроизвела в памяти нашу короткую встречу в коридоре и поняла, что узнать о нем больше, чем мне уже известно, просто-напросто, невозможно. Если бы я тогда не заострила на нем свое пристальное внимание, то я сейчас совсем не могла бы вспомнить его лица. Его биополе было закрыто! Наверняка, он поместил себя в энергетический скафандр, и если бы я сейчас спросила кого-нибудь, как он выглядел, то не услышала бы ничего внятного. «Надо будет при случае проверить это, – решила я. – Обязательно попрошу Голявина описать его портрет».
Затем я вспомнила о девице, игравшей роль медсестры, голос которой я слышала за дверью. «Уж ни ее ли лицо я видела на своей внутренней картинке? – вспомнила я. – Казалось, что не я смотрю на ее, а она на меня. Андрей Вадимович говорил, что медсестра интересовалась мной. Интересно, откуда она обо мне узнала и что, собственно, ее во мне интересовало?»
Я не успела получить ответы на эти вопросы, потому что в палату без стука вошел мой старый друг Васик Дылда. Он держал в одной рук букет их трех зеленых герберов, а в другой прозрачный полиэтиленовый пакет с красными яблоками. «Господи! – подумала я. – Они что все сговорились? Сначала все несли апельсины, а теперь яблоки. Я еще Дашины не доела, и Васик принес еще килограмм пять. Сдурел что ли?»
– Это тебе, – вздохнув, сказал Васик и бросил тяжелый пакет прямо на кровать, а цветы засунул себе под мышку.
– А герберы не мне? – с сожалением спросила я, потому что эти изумрудно-зеленые цветы мне очень понравились.
– Конечно, тебе, извини, – ответил Васик и сунул букет мне в руки. – Болеешь?
– Не очень.
– Знаешь, Ольга, я ведь себе места не нахожу, – страдальчески произнес Васик и поправил прядь волос, упавшую на глаза. – Это ведь из-за меня ты здесь оказалась... Если бы я тогда выпросил время и стал возить тебя на своем авто по Москве, то из моей машины ты никогда бы не выпала... Я бы этого никогда не допустил...
Лицо Васика приняло еще более страдальческий вид, и мне даже показалось, что он может заплакать.
– Не казни себя, Васик, – попыталась успокоить я его, – Ты здесь совсем не при чем. Я бы вывалилась и из твоей машины, даже если бы ты пристегнул меня двумя ремнями безопасности. Этот случай был запрогроммирован, и мне выбирать не приходилось...
– Да? – оживился Васик. – И ты на меня не держишь зла? И мы с тобой такие же друзья, как и раньше?
– Ну, конечно, Васик! Как ты мог так плохо обо мне думать! – я поругала его немножко.
Тягостное страдание мгновенно исчезло с его лица, он достал из пакета два яблока, одно дал мне, а другое поднес к своему широко открытому рту.
– Погоди, Васик! – крикнула я. – Ты мыл яблоки?
– Нет, – испуганно ответил он и принялся разглядывать следы грязи.
Этот двадцатисемилетней увалень напоминал мне маленького ребенка, совершенно незнающего жизни. А ведь в сущности так и было! Он привык к тому, что все серьезные вопросы всегда решал не он сам, а папенькины деньги и знакомые. А если вдруг бессильным оказывался тугой кошелек отца и его обширные связи, Васик со слезами приходил за помощью ко мне. Даже его женитьба на Нине и работа продавцом противоугонных средств не изменили его инфантильного характера. Он любил, чтобы его всячески опекали и заботились о нем. И я к нему такому привыкла и уже ничему не удивлялась.
– Васик, нельзя есть немытые яблоки, на них могут быть микробы, – пояснила я. – Скажи, ты зачем их так много принес? Хочешь посадить меня на яблочную диету?
– Да я это... не знал, что так много будет... Думал каждое полкило весит, если не больше... Ну я же не приду к тебе с одной штукой, поэтому купил пять килограмм.
Я подумала, что глазомер не подвел меня, и улыбнулась Васиковой непосредственности. Он с сожалением посмотрел на «запретный плод» и бросил его обратно в пакет. Я протянула ему свое яблоко, чтобы оно последовало судьбе Васикого, и в этот момент дверь открылась и на пороге появился Александр Геннадиевич. Его взгляд бегло скользнул по широкой спине Васика, потом на миг остановился на букете ярких гербер, лежащих у меня на коленях, а затем на моей руке, протягивающей «плод искушения». Голявин молча развернулся и вышел.
«Почему я почувствовала себя неловко? Почему сердце защемило?» – призадумалась я, поэтому не слышала о чем мне говорил Васик?
– ...Ты сможешь нам помочь?
Когда мое подсознание включилось, я смогла услышать только вторую часть вопроса. Васик напряженно ждал моего ответа, а точнее согласия. Я догадалась, что у него случилась новая беда, тяжесть которой он больше переносить не мог, поэтому пришел за моей поддержкой даже в больницу. Как это было несвоевременно!
– Ольга, ну успокой меня, скажи, что ты что-нибудь придумаешь.
Судя по встревоженному лицу Васика проблема у него была нешуточной. «И как это я сразу не догадалась, что он пришел не с извинениями, я с очередной просьбой!» – пронеслось в моей голове. Отчего-то герберы перестали казаться мне уж такими красивыми, как на первый взгляд. «Все-таки они какие-то ненатуральные, как впрочем и Васик... Ну что это за мужик! Из-за любого пустяка нюни распускает... нет, это только Нина с ее надломленной судьбой могла отважиться выйти замуж за такого слюнтяя», – думала я, не спеша уточнять у Васика суть его проблемы.
– Ольга, только ты не говори мне, что ты не сможешь ничего сделать, и у нас с Ниной никогда не будет детей... Я этого не переживу.
– То есть, как это, Васик? Я слышала, что Нина все-таки забеременела, – удивилась я.
– Нет, – на выдохе произнес Васик. – Уже нет, Нина говорит, что у нее это такое проклятье, что она никогда не будет счастлива в браке...
– Постой, но я уже занималась этой проблемой, и, несмотря ни на что, вы все-таки поженились. И она любит тебя, поэтому она не может быть несчастлива... И потом вы не так давно женаты, у вас все еще впереди, поэтому утверждать, что больше детей не будет, совершенно нельзя.
Я искренне верила в то, что говорила, и, кажется, мой оптимизм приободрил Васика.
– Ты должна объяснить это Нине, а то она находится на грани нервного срыва и даже грозится мне разводом...
– Так почему же она не пришла ко мне вместе с тобой?
– Она и меня отговаривала... Ну это самое... Ты болеешь, и лезть к тебе со своими проблемами, а потом вдруг решил: «Поеду и все!» Цветы купил, фрукты...
Нет, определенно сердиться на Васика было невозможно. Он вел себя как ребенок, у которого, что на уме, то и на языке.
– Васик, ты правильно сделал, что заехал. Меня через несколько дней должны выписать, и тогда я приду к вам в гости, и мы все вместе поговорим на эту тему. Я посмотрю на биополе Нины и уточню, есть ли на ней проклятие или что-нибудь в этом роде...
Васик вскочил со стула, схватил мою руку и поцеловал ее. Таких манер за ним раньше не водилось. Кажется, он и сам смутился своего жеста, абсолютно не подходящего для этого случая.
– Ну, я тогда пойду... Ты, Ольга, это самое... выздоравливай... Когда будут выписывать, ты позвони, мой автомобиль будет в твоем распоряжении.
– Васик, а как же работа? Ты же говорил, что отпроситься невозможно?
– Да, – тяжело вздохнул Васик, – просто тюрьма! Я даже думаю, что добровольно залез в кабалу. Но...
Я знала продолжение этого «но». Отец отказался содержать Васика и его жену, пока тот не устроится на работу. Он сам и подобрал ему это место продавца в «Лаборатории охранных систем» с дальнейшей перспективой. Васик трудоустроился, порадовал отца, и щедрый родитель продолжил свои субсидии. Теперь у Васика просто не было другого выхода, приходилось вертеться перед покупателями ужом и рассказывать о достоинствах той или иной охранной сигнализации или противоугонного устройства. Видать, дела у него не очень, поэтому он даже уговорил Дашу прийти к нему и купить сигнализацию со скидкой. Конечно, Даша не могла ему отказать, иначе с горя он мог, чего доброго, и запить.
– Ничего, Васик, крепись!
– Я уж и так стараюсь, – ответил он. – Ну, я, значит, пойду...
– Конечно, привет Нине!
Васик ушел, а я отправилась на поиски воды для герберов. Нет, я обманывала сама себя. Цветы можно было поставить и в пластиковую бутылку из-под «Пепси». Я искала встречи с Александром Геннадиевичем. Мне надо было так о многом с ним поговорить, а главное, между делом обмолвиться, что Васик просто мой друг.
В коридоре было полно народу. Одни посетители искали палаты своих родных и знакомых, другие пытались прорваться в кабинет Волынского, но Софья Николаевна их туда не пускала, а третьи, уже навестив больных, спешили к выходу. Мое внимание привлекла одна женщина. Она стояла у самого входа спиной ко мне, до нее было метра три, но я почувствовала ее сильную энергетику. «Это она!» – прозвучало в моей голове, и я решительно двинулась к ней, чтобы рассмотреть лицо.
Женщина в тот же миг оглянулась и мы встретились взглядами. Я резко остановилась, давая возможность пройти между нами старичку, вышедшему из палаты Раисы Аркадьевны. Он еле передвигал ногим, опираясь на палочку. Женщина развернулась и побежала вниз по лестнице, я бросилась за ней, но старичок снова встал на моем пути, и я поняла, что погоня бессмысленна. Да, женщина, которую я несколько секунд лицезрела своими собственными глазами была той же, что смотрела на меня на подсознательном уровне. Я не могла понять, что ей от меня было нужно. Оставалось загадкой и то, почему она от меня сбежала, если я ее так интересовала.
Хотелось бы знать и то, связана ли эта женщина, похожая на призрак, с покойной Кирилловой или «она была из какой-то другой истории». «Связана», – сказал мне внутренний голос, и я тотчас пожалела, что не смогла ее догнать. Ясно было только одно, что это была не та медсестра, которая дежурила у Кирилловой и просила Андрея Вадимовича познакомить ее со мной. Эта женщина была не слишком молода и не слишком красива. «Думаю, что на нее этот бабник вряд ли бы запал, – сделала вывод я, возвращаясь в свою палату. – Она какая-то безумная, похожая на тень, но энергетически сильная... Боже, она очень напоминает этим хирурга. Она – часть той же системы! Я интересовалась ими, а они мной. Получался какой-то странный круговорот, я охотилась за ними, а они за мной. Их было много, а я одна. Сам собой напрашивался вывод о том, что мне нужны союзники. Но я не имела морального права никого втягивать в это опаснейшее мистическое расследование. Значит, надо использовать свои экстрасенсорные способности по полной программе, – решила я. – Придется снова выходить в астрал».
– Калинова, это тебе, наверно, передачку прислали, – сказала медсестра Тося, протягивая пакет. – Ты вроде не лежачая, чего не вышла-то?
– Меня никто не вызывал, – удивилась я. – Кто передал-то?
– А я почем знаю, снизу санитарка принесла, сказала передать ясновидящей.
– Какая санитарка? Наша? Тетя Люба?
– Нет, не наша, с первого этажа. Забирай передачку! – недовольно сказала Тося, продолжая держать пакет.
Я не спешила забирать этот таинственный подарок, но все-таки мне пришлось это сделать. Я удивилась бы меньше, если в пакете лежала, к примеру бомба, но там были красные яблоки, очень похожие на те, которые мне принес Васюк. «Кто же это такой оригинал?» – недоумевала я. Единственным правдоподобным ответом мне казался только один. «Яблоки были от женщины, стремительно сбежавшей от меня по лестнице». Я сравнила плоды в обоих пакетах, они были явно с одной плантации. Это натолкнуло меня на мысль, и я решила ее проверить.
Я извлекла из-под подушки сотовый телефон, включила его и позвонила Васику.
– Васик, ты извини меня за такой вопрос. Ты яблоки около больницы покупал или нет?
– Да, около больницы, а как ты догадалась? Ой, для тебя же узнать это не проблема... Только почему ты спрашиваешь? Невкусные что ли?
– Наоборот, очень вкусные, – успокоила я Васика. – Сладкие, сочные...
– Ольга, а хочешь я сейчас развернусь и еще тебе куплю?
– Нет, Васик, мне этих пяти килограммов пока хватит. Не бери в голову, у меня свой ход мыслей. Пока.
Васик подтвердил мою догадку. Я утвердилась во мнении, что та женщина высматривала в коридоре именно меня. Скорее всего она не знала, в какой палате меня искать, ей было известно только в каком отделении я лежу, потому что здесь же лежала Кириллова. Она спустилась вниз, купила неподалеку яблоки и попросила их передать мне. Но зачем? Что она хотела этим сказать?
Я продолжала рассуждать логически. Я заинтересовалась Кирилловой только потому, что Голявин случайно проговорился об ее дырке во лбу и предположил, что это хирургическое открытие «третьего глаза». Не обмолвись он об этом, ничего бы с моей стороны не было, никаких попыток влезть в закодированную систему. Мысль о том, что Александр Геннадиевич был напрямую связан с этой системой, я отвергла сразу. «Этого не может быть!» – это положение приняла я для себя как аксиому и пошла в своих рассуждениях дальше.
Затем появился хирург со «стеклянными глазами» и его медсестра. Он на меня не обратил при встрече в коридоре никакого внимания, зато медсестра мной заинтересовалась. Это вполне естественно! Они делали свое черное дело, и я могла им помешать. Откуда она обо мне узнала? Андрей Вадимович сказал, что не от него. Тогда от кого? Ответ оказался до гениальности прост. Псевдомедсестра узнала о моих исключительных экстрасенсорных способностях от тети Любы! Пока я подслушивала разговор в ординаторской, она мыла полы в третьей палате, а потом пошла в палату напротив. Я сейчас вспомнила, это совершенно точно. «Да, но там был Андрей Вадимович, – размышляла я. – Как знать, может быть, он зашел туда, когда тетя Люба уже успела наговорить своей коллеге по „секретному цеху“ все, что считала нужным. Надо будет это выяснить, были ли они вдвоем – медсестра и тетя Люба. Да, наверняка, были!»
Я стала анализировать мой сегодняшний разговор с санитаркой и пришла к выводу, что разоблачением самозванца из органов она занялась не зря. Скорее всего, вчера утром она также как и все клюнула на наживку и сочла своим долгом посодействовать коллегам, а потом рассказала о них своему непосредственному начальству, вот тут-то и выяснилось, что тех двоих спецслужба сюда не посылала. Тетя Люба опростоволосилась и решила себя реабелитировать с моей помощью. Хорошо, что я не поддалась на эту провокацию!
«Кириллова умерла, медсестра сразу исчезла, хирург больше не появлялся, а интерес ко мне остался, – продолжала я выстраивать логическую цепочку. – Значит, они боятся, что я, обладая ясновидением, могу узнать много лишнего... А может быть, они хотят заполучить меня в свои сети?»
Итак, я анализировала то, что мне стало известно от тети Любы и Андрея Вадимовича. Все сводилось к одному человеку, который имел корочки, дающие право беспрепятственного входа в любое учреждение, но они, по мнению видавшей виды санитарки, были фальшивыми. Если ей верить, то Андрею Вадимовичу, распускавшему язык и, наверно, руки при такой же фальшивой медсестре, бояться нечего.
«А ведь он здорово струхнул! – подумала я. – Ничего, пусть немного понервничает, ему это только на пользу пойдет. А потом, я еще ни в чем до конца не разобралась. Вдруг тетя Люба пустила меня по ложному пути? Нет, кажется, она не лукавила».
Я чувствовала, что надо сосредоточиться именно на том, чтобы искать этого человека со стеклянным, холодным взглядом, имеющем отношение к медицине. Мне казалось странным, что он выполнял такие разные роли – сверлил лбы и был «представителем спецслужбы». Такое было бы логичным, если бы он работал один, но, судя по информации, пришедшей из астрала, он был составной частью огромной системы.
Я воспроизвела в памяти нашу короткую встречу в коридоре и поняла, что узнать о нем больше, чем мне уже известно, просто-напросто, невозможно. Если бы я тогда не заострила на нем свое пристальное внимание, то я сейчас совсем не могла бы вспомнить его лица. Его биополе было закрыто! Наверняка, он поместил себя в энергетический скафандр, и если бы я сейчас спросила кого-нибудь, как он выглядел, то не услышала бы ничего внятного. «Надо будет при случае проверить это, – решила я. – Обязательно попрошу Голявина описать его портрет».
Затем я вспомнила о девице, игравшей роль медсестры, голос которой я слышала за дверью. «Уж ни ее ли лицо я видела на своей внутренней картинке? – вспомнила я. – Казалось, что не я смотрю на ее, а она на меня. Андрей Вадимович говорил, что медсестра интересовалась мной. Интересно, откуда она обо мне узнала и что, собственно, ее во мне интересовало?»
Я не успела получить ответы на эти вопросы, потому что в палату без стука вошел мой старый друг Васик Дылда. Он держал в одной рук букет их трех зеленых герберов, а в другой прозрачный полиэтиленовый пакет с красными яблоками. «Господи! – подумала я. – Они что все сговорились? Сначала все несли апельсины, а теперь яблоки. Я еще Дашины не доела, и Васик принес еще килограмм пять. Сдурел что ли?»
– Это тебе, – вздохнув, сказал Васик и бросил тяжелый пакет прямо на кровать, а цветы засунул себе под мышку.
– А герберы не мне? – с сожалением спросила я, потому что эти изумрудно-зеленые цветы мне очень понравились.
– Конечно, тебе, извини, – ответил Васик и сунул букет мне в руки. – Болеешь?
– Не очень.
– Знаешь, Ольга, я ведь себе места не нахожу, – страдальчески произнес Васик и поправил прядь волос, упавшую на глаза. – Это ведь из-за меня ты здесь оказалась... Если бы я тогда выпросил время и стал возить тебя на своем авто по Москве, то из моей машины ты никогда бы не выпала... Я бы этого никогда не допустил...
Лицо Васика приняло еще более страдальческий вид, и мне даже показалось, что он может заплакать.
– Не казни себя, Васик, – попыталась успокоить я его, – Ты здесь совсем не при чем. Я бы вывалилась и из твоей машины, даже если бы ты пристегнул меня двумя ремнями безопасности. Этот случай был запрогроммирован, и мне выбирать не приходилось...
– Да? – оживился Васик. – И ты на меня не держишь зла? И мы с тобой такие же друзья, как и раньше?
– Ну, конечно, Васик! Как ты мог так плохо обо мне думать! – я поругала его немножко.
Тягостное страдание мгновенно исчезло с его лица, он достал из пакета два яблока, одно дал мне, а другое поднес к своему широко открытому рту.
– Погоди, Васик! – крикнула я. – Ты мыл яблоки?
– Нет, – испуганно ответил он и принялся разглядывать следы грязи.
Этот двадцатисемилетней увалень напоминал мне маленького ребенка, совершенно незнающего жизни. А ведь в сущности так и было! Он привык к тому, что все серьезные вопросы всегда решал не он сам, а папенькины деньги и знакомые. А если вдруг бессильным оказывался тугой кошелек отца и его обширные связи, Васик со слезами приходил за помощью ко мне. Даже его женитьба на Нине и работа продавцом противоугонных средств не изменили его инфантильного характера. Он любил, чтобы его всячески опекали и заботились о нем. И я к нему такому привыкла и уже ничему не удивлялась.
– Васик, нельзя есть немытые яблоки, на них могут быть микробы, – пояснила я. – Скажи, ты зачем их так много принес? Хочешь посадить меня на яблочную диету?
– Да я это... не знал, что так много будет... Думал каждое полкило весит, если не больше... Ну я же не приду к тебе с одной штукой, поэтому купил пять килограмм.
Я подумала, что глазомер не подвел меня, и улыбнулась Васиковой непосредственности. Он с сожалением посмотрел на «запретный плод» и бросил его обратно в пакет. Я протянула ему свое яблоко, чтобы оно последовало судьбе Васикого, и в этот момент дверь открылась и на пороге появился Александр Геннадиевич. Его взгляд бегло скользнул по широкой спине Васика, потом на миг остановился на букете ярких гербер, лежащих у меня на коленях, а затем на моей руке, протягивающей «плод искушения». Голявин молча развернулся и вышел.
«Почему я почувствовала себя неловко? Почему сердце защемило?» – призадумалась я, поэтому не слышала о чем мне говорил Васик?
– ...Ты сможешь нам помочь?
Когда мое подсознание включилось, я смогла услышать только вторую часть вопроса. Васик напряженно ждал моего ответа, а точнее согласия. Я догадалась, что у него случилась новая беда, тяжесть которой он больше переносить не мог, поэтому пришел за моей поддержкой даже в больницу. Как это было несвоевременно!
– Ольга, ну успокой меня, скажи, что ты что-нибудь придумаешь.
Судя по встревоженному лицу Васика проблема у него была нешуточной. «И как это я сразу не догадалась, что он пришел не с извинениями, я с очередной просьбой!» – пронеслось в моей голове. Отчего-то герберы перестали казаться мне уж такими красивыми, как на первый взгляд. «Все-таки они какие-то ненатуральные, как впрочем и Васик... Ну что это за мужик! Из-за любого пустяка нюни распускает... нет, это только Нина с ее надломленной судьбой могла отважиться выйти замуж за такого слюнтяя», – думала я, не спеша уточнять у Васика суть его проблемы.
– Ольга, только ты не говори мне, что ты не сможешь ничего сделать, и у нас с Ниной никогда не будет детей... Я этого не переживу.
– То есть, как это, Васик? Я слышала, что Нина все-таки забеременела, – удивилась я.
– Нет, – на выдохе произнес Васик. – Уже нет, Нина говорит, что у нее это такое проклятье, что она никогда не будет счастлива в браке...
– Постой, но я уже занималась этой проблемой, и, несмотря ни на что, вы все-таки поженились. И она любит тебя, поэтому она не может быть несчастлива... И потом вы не так давно женаты, у вас все еще впереди, поэтому утверждать, что больше детей не будет, совершенно нельзя.
Я искренне верила в то, что говорила, и, кажется, мой оптимизм приободрил Васика.
– Ты должна объяснить это Нине, а то она находится на грани нервного срыва и даже грозится мне разводом...
– Так почему же она не пришла ко мне вместе с тобой?
– Она и меня отговаривала... Ну это самое... Ты болеешь, и лезть к тебе со своими проблемами, а потом вдруг решил: «Поеду и все!» Цветы купил, фрукты...
Нет, определенно сердиться на Васика было невозможно. Он вел себя как ребенок, у которого, что на уме, то и на языке.
– Васик, ты правильно сделал, что заехал. Меня через несколько дней должны выписать, и тогда я приду к вам в гости, и мы все вместе поговорим на эту тему. Я посмотрю на биополе Нины и уточню, есть ли на ней проклятие или что-нибудь в этом роде...
Васик вскочил со стула, схватил мою руку и поцеловал ее. Таких манер за ним раньше не водилось. Кажется, он и сам смутился своего жеста, абсолютно не подходящего для этого случая.
– Ну, я тогда пойду... Ты, Ольга, это самое... выздоравливай... Когда будут выписывать, ты позвони, мой автомобиль будет в твоем распоряжении.
– Васик, а как же работа? Ты же говорил, что отпроситься невозможно?
– Да, – тяжело вздохнул Васик, – просто тюрьма! Я даже думаю, что добровольно залез в кабалу. Но...
Я знала продолжение этого «но». Отец отказался содержать Васика и его жену, пока тот не устроится на работу. Он сам и подобрал ему это место продавца в «Лаборатории охранных систем» с дальнейшей перспективой. Васик трудоустроился, порадовал отца, и щедрый родитель продолжил свои субсидии. Теперь у Васика просто не было другого выхода, приходилось вертеться перед покупателями ужом и рассказывать о достоинствах той или иной охранной сигнализации или противоугонного устройства. Видать, дела у него не очень, поэтому он даже уговорил Дашу прийти к нему и купить сигнализацию со скидкой. Конечно, Даша не могла ему отказать, иначе с горя он мог, чего доброго, и запить.
– Ничего, Васик, крепись!
– Я уж и так стараюсь, – ответил он. – Ну, я, значит, пойду...
– Конечно, привет Нине!
Васик ушел, а я отправилась на поиски воды для герберов. Нет, я обманывала сама себя. Цветы можно было поставить и в пластиковую бутылку из-под «Пепси». Я искала встречи с Александром Геннадиевичем. Мне надо было так о многом с ним поговорить, а главное, между делом обмолвиться, что Васик просто мой друг.
В коридоре было полно народу. Одни посетители искали палаты своих родных и знакомых, другие пытались прорваться в кабинет Волынского, но Софья Николаевна их туда не пускала, а третьи, уже навестив больных, спешили к выходу. Мое внимание привлекла одна женщина. Она стояла у самого входа спиной ко мне, до нее было метра три, но я почувствовала ее сильную энергетику. «Это она!» – прозвучало в моей голове, и я решительно двинулась к ней, чтобы рассмотреть лицо.
Женщина в тот же миг оглянулась и мы встретились взглядами. Я резко остановилась, давая возможность пройти между нами старичку, вышедшему из палаты Раисы Аркадьевны. Он еле передвигал ногим, опираясь на палочку. Женщина развернулась и побежала вниз по лестнице, я бросилась за ней, но старичок снова встал на моем пути, и я поняла, что погоня бессмысленна. Да, женщина, которую я несколько секунд лицезрела своими собственными глазами была той же, что смотрела на меня на подсознательном уровне. Я не могла понять, что ей от меня было нужно. Оставалось загадкой и то, почему она от меня сбежала, если я ее так интересовала.
Хотелось бы знать и то, связана ли эта женщина, похожая на призрак, с покойной Кирилловой или «она была из какой-то другой истории». «Связана», – сказал мне внутренний голос, и я тотчас пожалела, что не смогла ее догнать. Ясно было только одно, что это была не та медсестра, которая дежурила у Кирилловой и просила Андрея Вадимовича познакомить ее со мной. Эта женщина была не слишком молода и не слишком красива. «Думаю, что на нее этот бабник вряд ли бы запал, – сделала вывод я, возвращаясь в свою палату. – Она какая-то безумная, похожая на тень, но энергетически сильная... Боже, она очень напоминает этим хирурга. Она – часть той же системы! Я интересовалась ими, а они мной. Получался какой-то странный круговорот, я охотилась за ними, а они за мной. Их было много, а я одна. Сам собой напрашивался вывод о том, что мне нужны союзники. Но я не имела морального права никого втягивать в это опаснейшее мистическое расследование. Значит, надо использовать свои экстрасенсорные способности по полной программе, – решила я. – Придется снова выходить в астрал».
– Калинова, это тебе, наверно, передачку прислали, – сказала медсестра Тося, протягивая пакет. – Ты вроде не лежачая, чего не вышла-то?
– Меня никто не вызывал, – удивилась я. – Кто передал-то?
– А я почем знаю, снизу санитарка принесла, сказала передать ясновидящей.
– Какая санитарка? Наша? Тетя Люба?
– Нет, не наша, с первого этажа. Забирай передачку! – недовольно сказала Тося, продолжая держать пакет.
Я не спешила забирать этот таинственный подарок, но все-таки мне пришлось это сделать. Я удивилась бы меньше, если в пакете лежала, к примеру бомба, но там были красные яблоки, очень похожие на те, которые мне принес Васюк. «Кто же это такой оригинал?» – недоумевала я. Единственным правдоподобным ответом мне казался только один. «Яблоки были от женщины, стремительно сбежавшей от меня по лестнице». Я сравнила плоды в обоих пакетах, они были явно с одной плантации. Это натолкнуло меня на мысль, и я решила ее проверить.
Я извлекла из-под подушки сотовый телефон, включила его и позвонила Васику.
– Васик, ты извини меня за такой вопрос. Ты яблоки около больницы покупал или нет?
– Да, около больницы, а как ты догадалась? Ой, для тебя же узнать это не проблема... Только почему ты спрашиваешь? Невкусные что ли?
– Наоборот, очень вкусные, – успокоила я Васика. – Сладкие, сочные...
– Ольга, а хочешь я сейчас развернусь и еще тебе куплю?
– Нет, Васик, мне этих пяти килограммов пока хватит. Не бери в голову, у меня свой ход мыслей. Пока.
Васик подтвердил мою догадку. Я утвердилась во мнении, что та женщина высматривала в коридоре именно меня. Скорее всего она не знала, в какой палате меня искать, ей было известно только в каком отделении я лежу, потому что здесь же лежала Кириллова. Она спустилась вниз, купила неподалеку яблоки и попросила их передать мне. Но зачем? Что она хотела этим сказать?
Я продолжала рассуждать логически. Я заинтересовалась Кирилловой только потому, что Голявин случайно проговорился об ее дырке во лбу и предположил, что это хирургическое открытие «третьего глаза». Не обмолвись он об этом, ничего бы с моей стороны не было, никаких попыток влезть в закодированную систему. Мысль о том, что Александр Геннадиевич был напрямую связан с этой системой, я отвергла сразу. «Этого не может быть!» – это положение приняла я для себя как аксиому и пошла в своих рассуждениях дальше.
Затем появился хирург со «стеклянными глазами» и его медсестра. Он на меня не обратил при встрече в коридоре никакого внимания, зато медсестра мной заинтересовалась. Это вполне естественно! Они делали свое черное дело, и я могла им помешать. Откуда она обо мне узнала? Андрей Вадимович сказал, что не от него. Тогда от кого? Ответ оказался до гениальности прост. Псевдомедсестра узнала о моих исключительных экстрасенсорных способностях от тети Любы! Пока я подслушивала разговор в ординаторской, она мыла полы в третьей палате, а потом пошла в палату напротив. Я сейчас вспомнила, это совершенно точно. «Да, но там был Андрей Вадимович, – размышляла я. – Как знать, может быть, он зашел туда, когда тетя Люба уже успела наговорить своей коллеге по „секретному цеху“ все, что считала нужным. Надо будет это выяснить, были ли они вдвоем – медсестра и тетя Люба. Да, наверняка, были!»
Я стала анализировать мой сегодняшний разговор с санитаркой и пришла к выводу, что разоблачением самозванца из органов она занялась не зря. Скорее всего, вчера утром она также как и все клюнула на наживку и сочла своим долгом посодействовать коллегам, а потом рассказала о них своему непосредственному начальству, вот тут-то и выяснилось, что тех двоих спецслужба сюда не посылала. Тетя Люба опростоволосилась и решила себя реабелитировать с моей помощью. Хорошо, что я не поддалась на эту провокацию!
«Кириллова умерла, медсестра сразу исчезла, хирург больше не появлялся, а интерес ко мне остался, – продолжала я выстраивать логическую цепочку. – Значит, они боятся, что я, обладая ясновидением, могу узнать много лишнего... А может быть, они хотят заполучить меня в свои сети?»