А Петр на самом деле даже и не предполагал, что Даша не раз пускалась вместе с Ольгой в различные рискованные предприятия, именуемые на их языке «охотой на ведьм», и завтра собиралась бегать по магазинам вовсе не за продуктами, а за пособием по нумерологии.
Сериал они досматривали молча...
Глава 19
Глава 20
Сериал они досматривали молча...
Глава 19
«Вера – первая жертва. Нам всем суждено погибнуть, нас много, мы все в одной цепочке... Я не хочу умирать... Я знаю, что ты можешь нас спасти. В тебе заложен антикод, ты можешь остановить саморазрушающуюся систему. Надо успеть до того, как все числа приведутся к единице. Этого не произойдет, если ты активизируешь последние четыре числа своего антикода. Торопись, времени очень мало,» – я так отчетливо слышала эти слова, будто эта женщина находилась в палате и в полный голос говорила мне это.
Когда то же самое слово в слово я прослушала во второй и в третий раз, это стало похожим на прокручивание магнитофонной записи. Я поняла, что осознала всю важность возложенной на меня миссии, поэтому сеанс магической связи надо было выключить. Я усилием своей мысли стала двигать портрет на голубом фоне все дальше и дальше от себя. Изображение становилось меньше и более расплывчатым, а голос все тише и тише. Наконец, лицо превратилось в крохотную точку на потолке и вылетело за пределы этого здания. Голос растаял в тишине палаты.
Я посмотрела на числа, обведенные в кружок. «Легко сказать – активизировать, но как? – недоумевала я. – Те же числа встречаются и выше, но как понять, когда и что имеется ввиду? А ведь надо спешить! Это единственное, что я знаю наверняка...»
Я почувствовала, что точка в районе межбровья начала ныть, я попыталась помассировать ее рукой, но от этого ощущения только усилились. Я вспомнила, что именно в этой точке хирург прикасался сверлом своей дрели. Характерный зудящий звук раздавался в моих ушах, и мне показалось, что я начинаю сходить с ума. Я испытывала жуткое чувство страха, еще было не совсем темно, но я уже боялась наступающей ночи, я боялась встать с постели и подойти к выключателю, чтобы зажечь свет. Я сжалась в комок и, как затравленный зверек, смотрела на дверь, ожидая, что она откроется и произойдет самое худшее... Темнело довольно быстро. Холод сковал мое тело, зубы стучали, а вытаращенные глаза, не моргнув, смотрели на дверь. Нет, я никого не ждала, но я боялась, что за мной придут...
«Как я могла довериться этой женщине! Она же ведьма, воплощение зла, на ее лице печать Антихриста! Почему я сразу этого не поняла, не распознала обман? – спрашивала я себя. – На ней была маска! Эта женщина, у нее два лица и два имени. Она уже не принадлежит сама себе. И ей, действительно, угрожает опасность! Но опасность угрожает и мне, и в этом виновата она... Нет, я больше этого не вынесу!»
Боль в межбровье стала нестерпимой... За окном раздался звук, похожий на выстрел. Я совсем забыла про окно, что оттуда тоже можно ожидать угрозы. Я резко перевела взгляд налево. «Боже, это был отвлекающий маневр!» – пронеслось в моей голове, потому что дверь открылась и вспыхнул яркий свет. Я зажмурилась, втянула голову в плечи и закричала, что было мочи: «Нет!»
Горячая рука дотронулась до моего лба.
– Что случилось? – спросил испуганный голос.
Я открыла глаза, сама не понимая, что со мной произошло. Не было ни боли в межбровьи, ни страха, было только чувство неловкости.
– Что случилось? – повторил Александр Геннадиевич. – Ты опять выходила в астрал?
Я почувствовала себя провинившейся школьницей и одновременно осознала, что со мной произошло. После магической связи с женщиной, приславшей мне числовую записку, я вошла в транс и испытала то, что грозило ей и еще многим, о которых она говорила. Я была почти уверена, что угроза состоит в трепанации черепа и последующем зомбировании. Я уже дважды во время транса доходила до одного и того же момента и оба раза, когда страх достигал кульминации, меня приводили к реальности.
Я думала об этом, не пытаясь что-то объяснить Голявину. А он напряженно ждал, переминаясь с ноги на ногу. Я решила: «Сейчас он еще что-нибудь спросит, все равно что и я расскажу ему все сначала». Но он молча пожал плечами, повернулся к двери и собрался уходить. Я так долго его ждала, я так много хотела ему сказать, а он, не успев прийти, сразу же уходит!
Я не могла этого допустить, поэтому крикнула:
– Куда вы уходите? Почему вы меня бросаете, точнее уже бросили? Вы не хотите не лечить меня, ни просто посидеть со мной, когда я в таком состоянии! Я вас совсем не понимаю! Ну, поговорите же со мной...
Последние слова я произнесла почти шепотом. Голявин, разумеется, остановился и растерялся еще больше. То, о чем мне не хватало времени подумать, теперь яснее ясного говорило мне моими не сверх, а самыми естественными чувствами. Нервная дрожь сменилась усиленным сердцебиением и горячим румянцем на щеках. Пожалуй, если бы он снова развернулся и ушел, я бы не стала больше его задерживать.
Алксандр Геннадиевич сел на край кровати, чего раньше никогда себе не позволял, и произнес:
– Ольга, нельзя же жить одними паранормальностями, тем более, если это вредит здоровью. Мы стараемся сделать все возможное, чтобы не было никаких осложнений, а вы пренебрегаете всеми нашими рекомендациями. Но вы, видно, совсем не бережете свое здоровье. Посмотрите на себя, до чего вас довели эти безрассудные прогулки по астралу...
– До чего? – не своим голосом спросила я.
– До навязчивых страхов... вы... вы вслух разговариваете сами с собой и пугаетесь звуков и даже теней. Никакое лечение не пойдет на пользу, если, если...
– Так что же если?
– Если постоянно доказывать, что у вас есть паранормальные способности. Это никому не нужно ни вам, ни мне. Да, для моей диссертации нужны примеры, подтверждающие мою гипотезу о том, что экстрасенсы выживают, получив даже смертельную травму... Это я вам на простом языке объясняю... Можно сказать еще так... Чем выше энергетический потенциал был у больного до травмы, тем быстрее будет идти выздоровление...
– Я вас поняла! – почти крикнула я. – Вы, Александр Геннадиевич, потеряли ко мне интерес, потому что я перестала являть собой живой пример, подтверждающий вашу «дурацкую гипотезу». Ну не идет мое выздоровление так быстро, как вам этого хотелось. Интересно, на каком основании вы, вообще, судите о моем здоровье? Неужели, анализы мочи и электрокардиограмма могут судить о том, в каком состоянии у меня мозги? Лично я здесь совсем никакой связи не вижу.
Я заметила, что Голявин, стал улыбаться. «Интересно, что его так веселит? – недоумевала я. – Наверно, я со всех сторон выказала себя полной дурой. Теперь он снова стал разговаривать со мной на „вы“, чтобы увеличить между нами дистанцию».
– Чему вы улыбаетесь? – едва не плача, спросила я.
Александр Геннадиевич мгновенно стал серьезным. Мне казалось, что мое сердце выпрыгнет из груди. Странная мысль пришла мне в голову: «Если бы сюда сейчас кто-нибудь зашел и увидел доктора на моей кровати, как бы он оценил обстановку? Надеюсь Голявин не вскочил бы с койки. Это было бы по-мальчишески глупо».
– А хотите кофе с молоком? – вдруг спросил он.
– Хочу, – не задумываясь, ответила я. – Только без молока.
– Вот от крепкого кофе вам как раз надо воздержаться... И потом, у меня пакетики только «три в одном»: кофе, сахар и сливки.
– Хорошо, я согласна, – покорно сказала я.
А сама подумала, что согласилась бы даже на кипяченое молоко без всякого кофе, на какой-нибудь суррогат из желудей и цикория и даже...
Мне хотелось узнать Александра поближе, поговорить с ним о чем-нибудь другом, только не о моем сотрясении мозга и не о моих экстрасенсорных способностях. Я, в сущности, совершенно не знала, что он за человек. Но по тому, что у него всегда был один и тот же светло-зеленый цвет ауры, можно было предположить, что у него спокойный, уравновешенный характер и что его трудно вывести из себя.
– Тогда я закончу обход, поставлю чайник и потом мы будем пить кофе, – как-то по-приятельски сказал Голявин и вышел.
Я с замиранием сердца смотрела ему вслед и боялась, что он не вернется. Меня посетила шальная мысль о том, что никакого кофе не будет, что Александр просто нашел хороший предлог, чтобы скорее избавиться от меня. «Завтра он скажет, что кому-нибудь из больных было плохо, он долго суетился около него, а обо мне забыл», – такую мрачную картину рисовала я в своем воображении и постоянно поглядывала на часы. Естественно, мне казалось, что время шло медленно, где-то в пропорции: одна минута за пять.
Когда прошло пятнадцать минут, я решила выйти в коридор и там встретить Голявина, но какая-то неведомая сила остановила меня от этого безрассудного поступка. «Не будь слишком навязчивой, – сказал мне внутренний голос. – Если он обещал, то обязательно придет». Мне было нечем возразить самой себе, оставалось только сидеть и ждать.
Я достала косметический набор с зеркальцем, и сразу же закрыла его, едва увидела свое отражение. Я убедилась в том, что выглядела ужасно, но меня это почему-то не слишком огорчило. Мое внутреннее состояние волновало меня гораздо больше. Я поняла, что ради Голявина я могла бы пожертвовать своей независимостью, которой так дорожила! Я не могла даже объяснить, что именно мне в нем нравилось. Я еще раз отметила, что практически ничего не знала о нем, кроме того, что он не женат. Это сказал мне Андрей Вадимович, но разве можно было доверять этому бабнику! Моя следующая мысль исходила откуда-то из области сердца: «Александр Геннадиевич – живой человек, у него нервная работа, возможно, он снимает стрессы, пускаясь во все тяжкие... Нет, даже, если бы я узнала наверняка, какой аморальный образ жизни он ведет в свободное от работы время, это бы не изменило моих чувств к нему...»
Я пыталась сформулировать сама для себя, что такое любовь, и понять, это ли чувство испытывала я. Только, когда он вошел без колпака на голове и с электрическим чайником в руках, я задала себе не менее важный вопрос: «Как он относится ко мне?»
Александр Геннадиевич достал из кармана два одноразовых пластмассовых стаканчика и два пакетика кофе.
– Ложки забыл, – посетовал он и хотел было снова удалиться, но я остановила его.
– У меня есть и, кажется, две.
Ложки, действительно, нашлись в моей тумбочке, одна пластмассовая от йогурта, который мне приносили сотрудники, а другая обычная алюминиевая. Голявин долго рассматривал и ту, и другую. Я подумала, что он проверял их на стерильность. Слава богу, обе были чистыми. Наконец, он остановил свой выбор на казенной чайной ложке, засыпал содержимое пакетика в один стакан, добавил чуть-чуть кипятка и стал ложкой размешивать кофе со сливками. У него так ловко это получалось, будто он работал не в больнице, а в кофейне. Я откровенно разглядывала его лицо, его руки так, будто хотела запомнить все мельчайшие детали и написать портрет.
Я впервые видела Александра без высокого белого колпака. Светло-русые волосы были очень коротко подстрижены, а со лба к темени наметилась залысина. Эта деталь даже делала Голявина старше. Теперь я была почти уверена, что он перешагнул за тридцатник. Глаза были карими, что редко встречалось у блондинов, а вот усы – темно-русыми, небольшими, не выступающими за уголки губ.
Наконец, Голявин перестал делать рукой энергичные круговые движения, добавил воды и сказал:
– Это тебе.
Затем он принялся проделывать то же самое со второй порцией кофе со сливками. Движения руки были четко отработанными, мне показалось, что он даже считал про себя до определенной цифры. Я решила, что как-нибудь попробую сделать также.
За все это время Александр Геннадиевич не взглянул на меня ни разу, а мой пристальный взгляд к его лицу нисколько не смущал его. Только сделав первый глоток, он посмотрел мне прямо в глаза и спросил:
– Ну как?
Я заглянула в свой пустой стаканчик, содержимое которого я выпила залпом. Оно мягко легло на голодный желудок. У меня всегда, когда я занималась расследованиями, пропадал аппетит, и я сбрасывала два-три килограмма.
– Вкусно, – похвалила я.
Крепкий черный кофе, без которого я не могла жить, стоял с этим напитком совершенно в другом ряду и сравнивать их было нельзя. Но не отдать дань проявленному ко мне вниманию, я считала неприличным.
– Очень вкусно. Кто вас этому научил? – спросила я для поддержания разговора.
– Матушка, – ответил он, и я поняла, что Голявин бессовестно соврал.
Мое разыгравшееся воображение уже представляло его этаким бабьим угодником, приносящим дамам кофе в постель. Нет, это была еще не ревность, хотя, может быть уже и она.
– Эти цветы как называются? – неожиданно спросил Александр. – Похожи на искусственные, но я знаю, что они настоящие и жутко дорогие...
– Герберы, – ответила я. – Но если честно, я люблю розы...
– А ваш друг об этом не знает? – с издевкой спросил Голявин.
– Васик-то? – непринужденно переспросила я. – Нет, не знает. Ему и не нужно это знать... Да, так мы на «ты» или на «вы»?
– Да как хотите?
– Я думаю, что поздним вечером наедине пьют кофе со сливками те, кто обращаются друг к другу на «ты». Но когда настанет утро, и доктор будет мерить давление и слушать свою пациентку, он должен обращаться к ней исключительно на «вы».
Голявин сдержанно улыбнулся и снова спросил:
– Так почему Васику не нужно знать, какие ты любишь цветы?
– Потому что это – Васик! И этим все сказано. Если я ему это скажу, он все равно забудет и купит тот букет, который дороже.
– Так, значит, вот надо каким быть, чтобы понравиться девушке, которая смотрит на всех «тремя глазами»? – витиевато спросил Голявин, желая уточнить суть наших отношений с Васиком.
– Нет, Нина, его жена, смотрит на него двумя глазами, а что касается меня, то слово «понравиться» здесь неуместно...
– А какое уместно?– продолжал уточнять Александр.
– О, да это уже допрос с пристрастием! – пошутила я.
– Еще с каким, – ответил доктор.
Наш разговор и дальше носил характер легкого флирта, будто мы сидели где-нибудь на лавочке в сквере, а не в больничной палате. Я несколько раз пыталась подбросить для обсуждения тему о паранормальностях, но Голявин ловко от нее уворачивался. Даже когда я напрямую спросила, откуда у него такой интерес к больным с экстрасенсорными способностями и почему тема его диссертации затрагивает эту проблему, Александр Геннадиевич ничего мне не объяснил. Такая загадочность только разжигала мои чувства к нему, но, в конце концов, я была вынуждена оставить биоэнергетику и магию в покое.
Я решила, что все равно до завтрашнего дня, пока Даша не принесет мне пособие по нумерологии, я не смогу ничего предпринять для активизации последних четырех чисел антикода.
Едва время «перешагнуло» за полночь, Голявин сказал мне:
– Тебе надо выспаться.
– Но я не хочу спать! – возразила я.
– Надо, – произнес он тихо, и в то же время безоговорочно. – Иначе снова проспишь утренний обход, а я не смогу тебя защитить.
Только после этих слов я сообразила, что если у Александра сегодня ночное дежурство, то завтра весь день его не будет в больнице. Это обстоятельство стало казаться мне невосполнимой потерей.
– А меня завтра не выпишут без тебя?
– Нет, воскресенье – не выписной день, – успокоил меня доктор и, пожелав спокойного сна, направился к выходу. Я смотрела ему вслед, уверенная в том, что засну сладким сном, что меня не будут мучить кошмары, спровоцированные впечатлениями от последнего астрального путешествия сеанса магической связи с незнакомой женщиной. Так и случилось. Я быстро провалилась в небытие и наступил полноценный сон. Отдыхало не только мое сознание, но и подсознание, потому что я не давала ему никаких установок и не ставила перед ним никаких вопросов. Я заснула счастливой и влюбленной.
Когда то же самое слово в слово я прослушала во второй и в третий раз, это стало похожим на прокручивание магнитофонной записи. Я поняла, что осознала всю важность возложенной на меня миссии, поэтому сеанс магической связи надо было выключить. Я усилием своей мысли стала двигать портрет на голубом фоне все дальше и дальше от себя. Изображение становилось меньше и более расплывчатым, а голос все тише и тише. Наконец, лицо превратилось в крохотную точку на потолке и вылетело за пределы этого здания. Голос растаял в тишине палаты.
Я посмотрела на числа, обведенные в кружок. «Легко сказать – активизировать, но как? – недоумевала я. – Те же числа встречаются и выше, но как понять, когда и что имеется ввиду? А ведь надо спешить! Это единственное, что я знаю наверняка...»
Я почувствовала, что точка в районе межбровья начала ныть, я попыталась помассировать ее рукой, но от этого ощущения только усилились. Я вспомнила, что именно в этой точке хирург прикасался сверлом своей дрели. Характерный зудящий звук раздавался в моих ушах, и мне показалось, что я начинаю сходить с ума. Я испытывала жуткое чувство страха, еще было не совсем темно, но я уже боялась наступающей ночи, я боялась встать с постели и подойти к выключателю, чтобы зажечь свет. Я сжалась в комок и, как затравленный зверек, смотрела на дверь, ожидая, что она откроется и произойдет самое худшее... Темнело довольно быстро. Холод сковал мое тело, зубы стучали, а вытаращенные глаза, не моргнув, смотрели на дверь. Нет, я никого не ждала, но я боялась, что за мной придут...
«Как я могла довериться этой женщине! Она же ведьма, воплощение зла, на ее лице печать Антихриста! Почему я сразу этого не поняла, не распознала обман? – спрашивала я себя. – На ней была маска! Эта женщина, у нее два лица и два имени. Она уже не принадлежит сама себе. И ей, действительно, угрожает опасность! Но опасность угрожает и мне, и в этом виновата она... Нет, я больше этого не вынесу!»
Боль в межбровье стала нестерпимой... За окном раздался звук, похожий на выстрел. Я совсем забыла про окно, что оттуда тоже можно ожидать угрозы. Я резко перевела взгляд налево. «Боже, это был отвлекающий маневр!» – пронеслось в моей голове, потому что дверь открылась и вспыхнул яркий свет. Я зажмурилась, втянула голову в плечи и закричала, что было мочи: «Нет!»
Горячая рука дотронулась до моего лба.
– Что случилось? – спросил испуганный голос.
Я открыла глаза, сама не понимая, что со мной произошло. Не было ни боли в межбровьи, ни страха, было только чувство неловкости.
– Что случилось? – повторил Александр Геннадиевич. – Ты опять выходила в астрал?
Я почувствовала себя провинившейся школьницей и одновременно осознала, что со мной произошло. После магической связи с женщиной, приславшей мне числовую записку, я вошла в транс и испытала то, что грозило ей и еще многим, о которых она говорила. Я была почти уверена, что угроза состоит в трепанации черепа и последующем зомбировании. Я уже дважды во время транса доходила до одного и того же момента и оба раза, когда страх достигал кульминации, меня приводили к реальности.
Я думала об этом, не пытаясь что-то объяснить Голявину. А он напряженно ждал, переминаясь с ноги на ногу. Я решила: «Сейчас он еще что-нибудь спросит, все равно что и я расскажу ему все сначала». Но он молча пожал плечами, повернулся к двери и собрался уходить. Я так долго его ждала, я так много хотела ему сказать, а он, не успев прийти, сразу же уходит!
Я не могла этого допустить, поэтому крикнула:
– Куда вы уходите? Почему вы меня бросаете, точнее уже бросили? Вы не хотите не лечить меня, ни просто посидеть со мной, когда я в таком состоянии! Я вас совсем не понимаю! Ну, поговорите же со мной...
Последние слова я произнесла почти шепотом. Голявин, разумеется, остановился и растерялся еще больше. То, о чем мне не хватало времени подумать, теперь яснее ясного говорило мне моими не сверх, а самыми естественными чувствами. Нервная дрожь сменилась усиленным сердцебиением и горячим румянцем на щеках. Пожалуй, если бы он снова развернулся и ушел, я бы не стала больше его задерживать.
Алксандр Геннадиевич сел на край кровати, чего раньше никогда себе не позволял, и произнес:
– Ольга, нельзя же жить одними паранормальностями, тем более, если это вредит здоровью. Мы стараемся сделать все возможное, чтобы не было никаких осложнений, а вы пренебрегаете всеми нашими рекомендациями. Но вы, видно, совсем не бережете свое здоровье. Посмотрите на себя, до чего вас довели эти безрассудные прогулки по астралу...
– До чего? – не своим голосом спросила я.
– До навязчивых страхов... вы... вы вслух разговариваете сами с собой и пугаетесь звуков и даже теней. Никакое лечение не пойдет на пользу, если, если...
– Так что же если?
– Если постоянно доказывать, что у вас есть паранормальные способности. Это никому не нужно ни вам, ни мне. Да, для моей диссертации нужны примеры, подтверждающие мою гипотезу о том, что экстрасенсы выживают, получив даже смертельную травму... Это я вам на простом языке объясняю... Можно сказать еще так... Чем выше энергетический потенциал был у больного до травмы, тем быстрее будет идти выздоровление...
– Я вас поняла! – почти крикнула я. – Вы, Александр Геннадиевич, потеряли ко мне интерес, потому что я перестала являть собой живой пример, подтверждающий вашу «дурацкую гипотезу». Ну не идет мое выздоровление так быстро, как вам этого хотелось. Интересно, на каком основании вы, вообще, судите о моем здоровье? Неужели, анализы мочи и электрокардиограмма могут судить о том, в каком состоянии у меня мозги? Лично я здесь совсем никакой связи не вижу.
Я заметила, что Голявин, стал улыбаться. «Интересно, что его так веселит? – недоумевала я. – Наверно, я со всех сторон выказала себя полной дурой. Теперь он снова стал разговаривать со мной на „вы“, чтобы увеличить между нами дистанцию».
– Чему вы улыбаетесь? – едва не плача, спросила я.
Александр Геннадиевич мгновенно стал серьезным. Мне казалось, что мое сердце выпрыгнет из груди. Странная мысль пришла мне в голову: «Если бы сюда сейчас кто-нибудь зашел и увидел доктора на моей кровати, как бы он оценил обстановку? Надеюсь Голявин не вскочил бы с койки. Это было бы по-мальчишески глупо».
– А хотите кофе с молоком? – вдруг спросил он.
– Хочу, – не задумываясь, ответила я. – Только без молока.
– Вот от крепкого кофе вам как раз надо воздержаться... И потом, у меня пакетики только «три в одном»: кофе, сахар и сливки.
– Хорошо, я согласна, – покорно сказала я.
А сама подумала, что согласилась бы даже на кипяченое молоко без всякого кофе, на какой-нибудь суррогат из желудей и цикория и даже...
Мне хотелось узнать Александра поближе, поговорить с ним о чем-нибудь другом, только не о моем сотрясении мозга и не о моих экстрасенсорных способностях. Я, в сущности, совершенно не знала, что он за человек. Но по тому, что у него всегда был один и тот же светло-зеленый цвет ауры, можно было предположить, что у него спокойный, уравновешенный характер и что его трудно вывести из себя.
– Тогда я закончу обход, поставлю чайник и потом мы будем пить кофе, – как-то по-приятельски сказал Голявин и вышел.
Я с замиранием сердца смотрела ему вслед и боялась, что он не вернется. Меня посетила шальная мысль о том, что никакого кофе не будет, что Александр просто нашел хороший предлог, чтобы скорее избавиться от меня. «Завтра он скажет, что кому-нибудь из больных было плохо, он долго суетился около него, а обо мне забыл», – такую мрачную картину рисовала я в своем воображении и постоянно поглядывала на часы. Естественно, мне казалось, что время шло медленно, где-то в пропорции: одна минута за пять.
Когда прошло пятнадцать минут, я решила выйти в коридор и там встретить Голявина, но какая-то неведомая сила остановила меня от этого безрассудного поступка. «Не будь слишком навязчивой, – сказал мне внутренний голос. – Если он обещал, то обязательно придет». Мне было нечем возразить самой себе, оставалось только сидеть и ждать.
Я достала косметический набор с зеркальцем, и сразу же закрыла его, едва увидела свое отражение. Я убедилась в том, что выглядела ужасно, но меня это почему-то не слишком огорчило. Мое внутреннее состояние волновало меня гораздо больше. Я поняла, что ради Голявина я могла бы пожертвовать своей независимостью, которой так дорожила! Я не могла даже объяснить, что именно мне в нем нравилось. Я еще раз отметила, что практически ничего не знала о нем, кроме того, что он не женат. Это сказал мне Андрей Вадимович, но разве можно было доверять этому бабнику! Моя следующая мысль исходила откуда-то из области сердца: «Александр Геннадиевич – живой человек, у него нервная работа, возможно, он снимает стрессы, пускаясь во все тяжкие... Нет, даже, если бы я узнала наверняка, какой аморальный образ жизни он ведет в свободное от работы время, это бы не изменило моих чувств к нему...»
Я пыталась сформулировать сама для себя, что такое любовь, и понять, это ли чувство испытывала я. Только, когда он вошел без колпака на голове и с электрическим чайником в руках, я задала себе не менее важный вопрос: «Как он относится ко мне?»
Александр Геннадиевич достал из кармана два одноразовых пластмассовых стаканчика и два пакетика кофе.
– Ложки забыл, – посетовал он и хотел было снова удалиться, но я остановила его.
– У меня есть и, кажется, две.
Ложки, действительно, нашлись в моей тумбочке, одна пластмассовая от йогурта, который мне приносили сотрудники, а другая обычная алюминиевая. Голявин долго рассматривал и ту, и другую. Я подумала, что он проверял их на стерильность. Слава богу, обе были чистыми. Наконец, он остановил свой выбор на казенной чайной ложке, засыпал содержимое пакетика в один стакан, добавил чуть-чуть кипятка и стал ложкой размешивать кофе со сливками. У него так ловко это получалось, будто он работал не в больнице, а в кофейне. Я откровенно разглядывала его лицо, его руки так, будто хотела запомнить все мельчайшие детали и написать портрет.
Я впервые видела Александра без высокого белого колпака. Светло-русые волосы были очень коротко подстрижены, а со лба к темени наметилась залысина. Эта деталь даже делала Голявина старше. Теперь я была почти уверена, что он перешагнул за тридцатник. Глаза были карими, что редко встречалось у блондинов, а вот усы – темно-русыми, небольшими, не выступающими за уголки губ.
Наконец, Голявин перестал делать рукой энергичные круговые движения, добавил воды и сказал:
– Это тебе.
Затем он принялся проделывать то же самое со второй порцией кофе со сливками. Движения руки были четко отработанными, мне показалось, что он даже считал про себя до определенной цифры. Я решила, что как-нибудь попробую сделать также.
За все это время Александр Геннадиевич не взглянул на меня ни разу, а мой пристальный взгляд к его лицу нисколько не смущал его. Только сделав первый глоток, он посмотрел мне прямо в глаза и спросил:
– Ну как?
Я заглянула в свой пустой стаканчик, содержимое которого я выпила залпом. Оно мягко легло на голодный желудок. У меня всегда, когда я занималась расследованиями, пропадал аппетит, и я сбрасывала два-три килограмма.
– Вкусно, – похвалила я.
Крепкий черный кофе, без которого я не могла жить, стоял с этим напитком совершенно в другом ряду и сравнивать их было нельзя. Но не отдать дань проявленному ко мне вниманию, я считала неприличным.
– Очень вкусно. Кто вас этому научил? – спросила я для поддержания разговора.
– Матушка, – ответил он, и я поняла, что Голявин бессовестно соврал.
Мое разыгравшееся воображение уже представляло его этаким бабьим угодником, приносящим дамам кофе в постель. Нет, это была еще не ревность, хотя, может быть уже и она.
– Эти цветы как называются? – неожиданно спросил Александр. – Похожи на искусственные, но я знаю, что они настоящие и жутко дорогие...
– Герберы, – ответила я. – Но если честно, я люблю розы...
– А ваш друг об этом не знает? – с издевкой спросил Голявин.
– Васик-то? – непринужденно переспросила я. – Нет, не знает. Ему и не нужно это знать... Да, так мы на «ты» или на «вы»?
– Да как хотите?
– Я думаю, что поздним вечером наедине пьют кофе со сливками те, кто обращаются друг к другу на «ты». Но когда настанет утро, и доктор будет мерить давление и слушать свою пациентку, он должен обращаться к ней исключительно на «вы».
Голявин сдержанно улыбнулся и снова спросил:
– Так почему Васику не нужно знать, какие ты любишь цветы?
– Потому что это – Васик! И этим все сказано. Если я ему это скажу, он все равно забудет и купит тот букет, который дороже.
– Так, значит, вот надо каким быть, чтобы понравиться девушке, которая смотрит на всех «тремя глазами»? – витиевато спросил Голявин, желая уточнить суть наших отношений с Васиком.
– Нет, Нина, его жена, смотрит на него двумя глазами, а что касается меня, то слово «понравиться» здесь неуместно...
– А какое уместно?– продолжал уточнять Александр.
– О, да это уже допрос с пристрастием! – пошутила я.
– Еще с каким, – ответил доктор.
Наш разговор и дальше носил характер легкого флирта, будто мы сидели где-нибудь на лавочке в сквере, а не в больничной палате. Я несколько раз пыталась подбросить для обсуждения тему о паранормальностях, но Голявин ловко от нее уворачивался. Даже когда я напрямую спросила, откуда у него такой интерес к больным с экстрасенсорными способностями и почему тема его диссертации затрагивает эту проблему, Александр Геннадиевич ничего мне не объяснил. Такая загадочность только разжигала мои чувства к нему, но, в конце концов, я была вынуждена оставить биоэнергетику и магию в покое.
Я решила, что все равно до завтрашнего дня, пока Даша не принесет мне пособие по нумерологии, я не смогу ничего предпринять для активизации последних четырех чисел антикода.
Едва время «перешагнуло» за полночь, Голявин сказал мне:
– Тебе надо выспаться.
– Но я не хочу спать! – возразила я.
– Надо, – произнес он тихо, и в то же время безоговорочно. – Иначе снова проспишь утренний обход, а я не смогу тебя защитить.
Только после этих слов я сообразила, что если у Александра сегодня ночное дежурство, то завтра весь день его не будет в больнице. Это обстоятельство стало казаться мне невосполнимой потерей.
– А меня завтра не выпишут без тебя?
– Нет, воскресенье – не выписной день, – успокоил меня доктор и, пожелав спокойного сна, направился к выходу. Я смотрела ему вслед, уверенная в том, что засну сладким сном, что меня не будут мучить кошмары, спровоцированные впечатлениями от последнего астрального путешествия сеанса магической связи с незнакомой женщиной. Так и случилось. Я быстро провалилась в небытие и наступил полноценный сон. Отдыхало не только мое сознание, но и подсознание, потому что я не давала ему никаких установок и не ставила перед ним никаких вопросов. Я заснула счастливой и влюбленной.
Глава 20
Мария вернулась домой поздно, почти к полуночи. У нее снова была только одна ночь, чтобы определиться в своем выборе и принять судьбоносное решение. Нет, это в темное время суток она не собиралась снова заняться медитацией. Она совсем не хотела быть Марией, она находилась в смятении и запуталась в собственных именах, чувствах и в жизненных предназначениях...
Мария чувствовала, что ее сегодняшнее выступление в клубе было провальным. В зале присутствовало несколько человек, и вряд ли ее дрожащий неуверенный в себе голос мог убедить их в том, что она может открыть им их истинный путь, что благодаря ей наступит просветление, и они познают счастье. Эти слова, конечно, были сами по себе красивыми и многообещающими, но сегодня в них была вложена совсем другая энергетика – сомнение, страх перед будущим и потеря любимого человека.
Когда члены клуба стали расходиться, Мария даже желала в тайне того, чтобы в следующий раз никто не пришел сюда. Но не потому что саморазрушающаяся система, частицами которой они уже были, достала бы и раздавила их своей «костлявой рукой», а потому, чтобы им вдруг на самом деле удалось прозреть и вырваться из этого опасного замкнутого круга.
На улице она увидела Его машину и мгновенно поняла, что ей самой вырваться из замкнутого круга не удастся. Сначала она решила сделать вид, что не заметила серебристый автомобиль, завернуть за угол и броситься бежать, куда угодно, лишь бы избежать этой встречи. Но дверь машины открылась и Он недвусмысленно помахал ей рукой. Не заметить этого было невозможно, и Мария, стараясь скрыть внутреннюю дрожь, шагнула в Его сторону.
Хлопок закрывающейся за ней дверцы автомобиля, ассоциировался в голове Марии с будущим, свободный вход в которое, был теперь для нее закрыт. Уверенность в том, что женщина в больнице успеет включить антикод, была слишком маленькой. «Надо максимально тянуть время», – приняла единственное возможное для себя решение Мария.
– Я видел, что твои ряды редеют, – сказал Он, еще не включив зажигание.
– Да, сегодня было совсем мало народу, – подтвердила очевидный факт Мария. – Сама удивляюсь...
– Да черт с ними! Я хочу поговорить о нас с тобой, – сказал Он и посмотрел на ее реакцию!
Мария вздрогнула от такой неожиданной постановки вопроса, а Он, похоже, такой реакции и ожидал.
– Да, именно о нас с тобой. Все-таки мы очень подходим друг к другу, не случайно жизнь дважды сводила нас вместе...
– Ты же обещал, что никогда не будешь говорить о нашем прошлом, – сказала Мария, не глядя на своего бывшего мужа. – Ты внушал мне, что пережил боль потери, что смерть Аленки сделали тебя другим человеком, и что теперь меня ты воспринимаешь иначе...
– Так оно и есть, – отозвался Анатолий. – Мы оба стали другими... Ты прошла все мои проверки, и я понял, что могу доверять только тебе... Да, в свое время мне пришлось надавить на тебя, но это только для твоего же блага... Я думаю, что ты оценила все прелести нашего сотрудничества, да?
– Почему мы никуда не едем? – в свою очередь спросила Мария, оставив вопрос своего шефа без ответа.
Анатолий включил зажигание, нажал на газ, и автомобиль тронулся с места. Татьяна-Мария сразу же пожалела о том, что задала этот вопрос. Теперь ее волновало, куда они едут и боялась, что оттуда ей не суждено будет вернуться. За те годы, что они прожили врозь после развода, они, действительно, очень изменились. Второй раз Анатолий возник на ее пути в очень неподходящий момент. Она, наконец-то, нашла себя и свое место в жизни, а Он появился и все переиграл. «И как я могла поддаться на Его шантаж? – ругала себя Мария. – Он говорил, если я откажусь, то Он расскажет моим престарелым родителям, что я сознательно убила Аленку. Он стал настоящим монстром и, пожалуй, смог бы убедить их в этом. Он нашел мои самые слабые места – память о дочери и спокойствие единственных близких людей – мамы и папы... нет, оправдывать себя я тоже не имею право!»
– Что ты теперь хочешь предложить мне? – строго спросила Мария.
– Ты должна знать, что нам угрожает опасность...
– Но утром, ты сказал мне, что Вера умерла, и ее тайну никто не узнает?
– Вера – это только начало, сегодня еще двое наших подопечных попали в криминальную хронику... Мы стали терять самые «золотоносные жилы»...
Мария впервые отвела взгляд от пространства за лобовым стеклом, повернула голову и посмотрела на Анатолия. Он понял, что заинтересовал свою попутчицу.
– Несчастные случаи, произошедшие со всеми троими были бы вполне рядовыми, если бы не одно обстоятельство – у всех троих были «дырки во лбу». Три подобных случая – это уже никак не роковое совпадение, это закономерность, поэтому ищейки будут искать ту клинику, где делали трепанацию черепа. Я рассказываю тебе все, как есть, потому что доверяю тебе, память о нашей дочери многое значит! – эти циничные слова больно укололи Татьяну в самое сердце. – Есть только один выход – пожертвовать всем, что с таким трудом создано, и уехать за границу, благо средства позволяют. Я предлагаю тебе поехать со мной, мы сможем начать новую жизнь: ты и я. Хочешь, мы возьмем на воспитание девочку, мы снова назовем ее Аленкой, мы будем оберегать каждый ее шаг, Аленка – вторая никогда не узнает, что такое сквозняки и купание в холодной речке, потому что мы будем жить там, где всегда тепло...
– А если она вдруг заболеет, то ты не будешь заниматься самолечением, а позволишь обратиться за помощью к самым лучшим врачам?
Татьяна, преодолевая душевные муки, зло язвила, но Анатолий не понял этого. Он по-прежнему считал Татьяну-Марию глупой пигалицей, обработать которую для него – плевое дело.
Он продолжал давить на ту же струну, которая год назад помогла ему создать из Татьяны – Марию. Анатолий не знал ни одной причины, которая бы позволила этой маленькой некрасивой женщине отказаться от его заманчивого предложения.
А такая причина была! Татьяна вспомнила о Юрии. Она любила этого парня и готова была пожертвовать собой ради его спасения. Сейчас для нее было совсем неважно, что он лет на десять моложе ее и что нет никакой уверенности в том, ответит ли Юрий ей взаимностью, особенно если узнает истинные цели и задачи клуба «Просветление».
– Да, я очень хочу иметь ребенка, девочку,– сказала Мария. – Мой возраст, он уже не оставляет мне никаких шансов... Твоя идея об усыновлении очень хороша.
– Я знал, что ты согласишься. Я всегда считал тебя очень умной, не зря мы познакомились в библиотеке. Помнишь, нас интересовали одни и те же книги?
Татьяна-Мария заставила себя забыть об этом, но теперь, чтобы сбить Анатолия с толку, сказала:
– Помню.
Анатолий остановил машину, и Мария увидела, что они подъехали к ее дому. Она с ужасом подумала, что Он пойдет с ней. Нет, она боялась даже не интимной близости с ненавистным ей человеком, ей вдруг показалось, что Он убьет ее в собственной квартире. Она не могла Ему верить, в Его предложении явно скрывался какой-то подвох. Татьяна-Мария вспомнила охранное магическое заклинание и трижды про себя повторила его.
– Тебе хватит одной ночи, чтобы собраться? – спросил Анатолий.
– Хватит. Что я должна взять с собой? – боясь выдать себя, спросила Мария.
– Самый минимум: документы, деньги, драгоценности, да, последнюю фотографию Аленки не забудь... Завтра мы съездим на ее могилу, а потом в аэропорт...
Татьяна проглотила подкатившийся к горлу комок и покорно ответила:
– Хорошо.
– Завтра в десять я буду ждать тебя здесь.
Мария боялась ехать на лифте, ей казалось, что он обязательно свалится в шахту. Потом, прежде чем открыть дверь собственной квартиры, она внимательно осмотрела ее, нет ли где взрывного устройства. Преодолевая усиливающийся страх, она перешагнула через порог и с опаской включила свет. «Нет, Он считает меня податливой безмозглой дурой, которая снова пойдет у Него на поводу, – адаптировавшись в родных стенах, подумала Татьяна-Мария. – Он уверен в том, что я завтра утром выйду к нему, готовая шагнуть в бездну, но я не доставлю Ему такой радости. Несомненно, Он узнал, что Его система стала разрушаться... Но зачем ему я? Что он хочет со мной сделать: зомбировать, убить или взять с собой за границу, чтобы там начать все сначала? Наивный. Он не понимает, что разрушающая волна достанет нас в любом уголке земного шара! Или понимает, и на уме у него совсем другое?»
Терзаемая самыми смелыми предположениями, Мария решила, что ей надо исчезнуть из дома до того, как Он подъедет за ней. Отдаваться в Его руки, было по мнению Марии, верхом неблагоразумия. Она задалась вопросом, куда ей отправиться. «Ехать за город к родителям? Нет, там он меня найдет сразу! – думала Татьяна. – В моей картотеке есть адрес Юрия, может поехать к нему? Тоже не вариант! Это я должна ему помочь, если еще не поздно, а не он мне».
Мысль о том, чтобы снова заявиться в больницу к той женщине, ясновидящей, которой она отправила записку с числами антикода, была очень хорошей, но, в то же время, очень рискованной.
Во-первых, Мария предполагала, что Анатолий может ее выследить, и тогда все надежды рухнут. А во-вторых, Мария ее боялась...
Приступая к медитации, она хотела узнать, кто из посвященных в страшную тайну зомбирования одиноких и запутавшихся в жизни людей, хотел бы и мог включить самозащиту всей системы. Откровение, снизошедшее на Марию было слишком неожиданным: помочь могла бы совершенно посторонняя женщина, правда, наделенная сверхъестественными способностями, включая ясновидение, и по странному стечению обстоятельств оказавшаяся в той же больнице и в том же отделении, где и Вера Васильевна Кириллова. В подсознании Марии отчетливо запечатлелся портрет женщины со светящейся точкой посередине лба, в области шестой чакры. Это говорило о самом настоящем ясновидении, с которым «третий глаз», хирургическим путем открываемый для глубокого зомбирования, не имел ничего общего.
Мария чувствовала, что ее сегодняшнее выступление в клубе было провальным. В зале присутствовало несколько человек, и вряд ли ее дрожащий неуверенный в себе голос мог убедить их в том, что она может открыть им их истинный путь, что благодаря ей наступит просветление, и они познают счастье. Эти слова, конечно, были сами по себе красивыми и многообещающими, но сегодня в них была вложена совсем другая энергетика – сомнение, страх перед будущим и потеря любимого человека.
Когда члены клуба стали расходиться, Мария даже желала в тайне того, чтобы в следующий раз никто не пришел сюда. Но не потому что саморазрушающаяся система, частицами которой они уже были, достала бы и раздавила их своей «костлявой рукой», а потому, чтобы им вдруг на самом деле удалось прозреть и вырваться из этого опасного замкнутого круга.
На улице она увидела Его машину и мгновенно поняла, что ей самой вырваться из замкнутого круга не удастся. Сначала она решила сделать вид, что не заметила серебристый автомобиль, завернуть за угол и броситься бежать, куда угодно, лишь бы избежать этой встречи. Но дверь машины открылась и Он недвусмысленно помахал ей рукой. Не заметить этого было невозможно, и Мария, стараясь скрыть внутреннюю дрожь, шагнула в Его сторону.
Хлопок закрывающейся за ней дверцы автомобиля, ассоциировался в голове Марии с будущим, свободный вход в которое, был теперь для нее закрыт. Уверенность в том, что женщина в больнице успеет включить антикод, была слишком маленькой. «Надо максимально тянуть время», – приняла единственное возможное для себя решение Мария.
– Я видел, что твои ряды редеют, – сказал Он, еще не включив зажигание.
– Да, сегодня было совсем мало народу, – подтвердила очевидный факт Мария. – Сама удивляюсь...
– Да черт с ними! Я хочу поговорить о нас с тобой, – сказал Он и посмотрел на ее реакцию!
Мария вздрогнула от такой неожиданной постановки вопроса, а Он, похоже, такой реакции и ожидал.
– Да, именно о нас с тобой. Все-таки мы очень подходим друг к другу, не случайно жизнь дважды сводила нас вместе...
– Ты же обещал, что никогда не будешь говорить о нашем прошлом, – сказала Мария, не глядя на своего бывшего мужа. – Ты внушал мне, что пережил боль потери, что смерть Аленки сделали тебя другим человеком, и что теперь меня ты воспринимаешь иначе...
– Так оно и есть, – отозвался Анатолий. – Мы оба стали другими... Ты прошла все мои проверки, и я понял, что могу доверять только тебе... Да, в свое время мне пришлось надавить на тебя, но это только для твоего же блага... Я думаю, что ты оценила все прелести нашего сотрудничества, да?
– Почему мы никуда не едем? – в свою очередь спросила Мария, оставив вопрос своего шефа без ответа.
Анатолий включил зажигание, нажал на газ, и автомобиль тронулся с места. Татьяна-Мария сразу же пожалела о том, что задала этот вопрос. Теперь ее волновало, куда они едут и боялась, что оттуда ей не суждено будет вернуться. За те годы, что они прожили врозь после развода, они, действительно, очень изменились. Второй раз Анатолий возник на ее пути в очень неподходящий момент. Она, наконец-то, нашла себя и свое место в жизни, а Он появился и все переиграл. «И как я могла поддаться на Его шантаж? – ругала себя Мария. – Он говорил, если я откажусь, то Он расскажет моим престарелым родителям, что я сознательно убила Аленку. Он стал настоящим монстром и, пожалуй, смог бы убедить их в этом. Он нашел мои самые слабые места – память о дочери и спокойствие единственных близких людей – мамы и папы... нет, оправдывать себя я тоже не имею право!»
– Что ты теперь хочешь предложить мне? – строго спросила Мария.
– Ты должна знать, что нам угрожает опасность...
– Но утром, ты сказал мне, что Вера умерла, и ее тайну никто не узнает?
– Вера – это только начало, сегодня еще двое наших подопечных попали в криминальную хронику... Мы стали терять самые «золотоносные жилы»...
Мария впервые отвела взгляд от пространства за лобовым стеклом, повернула голову и посмотрела на Анатолия. Он понял, что заинтересовал свою попутчицу.
– Несчастные случаи, произошедшие со всеми троими были бы вполне рядовыми, если бы не одно обстоятельство – у всех троих были «дырки во лбу». Три подобных случая – это уже никак не роковое совпадение, это закономерность, поэтому ищейки будут искать ту клинику, где делали трепанацию черепа. Я рассказываю тебе все, как есть, потому что доверяю тебе, память о нашей дочери многое значит! – эти циничные слова больно укололи Татьяну в самое сердце. – Есть только один выход – пожертвовать всем, что с таким трудом создано, и уехать за границу, благо средства позволяют. Я предлагаю тебе поехать со мной, мы сможем начать новую жизнь: ты и я. Хочешь, мы возьмем на воспитание девочку, мы снова назовем ее Аленкой, мы будем оберегать каждый ее шаг, Аленка – вторая никогда не узнает, что такое сквозняки и купание в холодной речке, потому что мы будем жить там, где всегда тепло...
– А если она вдруг заболеет, то ты не будешь заниматься самолечением, а позволишь обратиться за помощью к самым лучшим врачам?
Татьяна, преодолевая душевные муки, зло язвила, но Анатолий не понял этого. Он по-прежнему считал Татьяну-Марию глупой пигалицей, обработать которую для него – плевое дело.
Он продолжал давить на ту же струну, которая год назад помогла ему создать из Татьяны – Марию. Анатолий не знал ни одной причины, которая бы позволила этой маленькой некрасивой женщине отказаться от его заманчивого предложения.
А такая причина была! Татьяна вспомнила о Юрии. Она любила этого парня и готова была пожертвовать собой ради его спасения. Сейчас для нее было совсем неважно, что он лет на десять моложе ее и что нет никакой уверенности в том, ответит ли Юрий ей взаимностью, особенно если узнает истинные цели и задачи клуба «Просветление».
– Да, я очень хочу иметь ребенка, девочку,– сказала Мария. – Мой возраст, он уже не оставляет мне никаких шансов... Твоя идея об усыновлении очень хороша.
– Я знал, что ты согласишься. Я всегда считал тебя очень умной, не зря мы познакомились в библиотеке. Помнишь, нас интересовали одни и те же книги?
Татьяна-Мария заставила себя забыть об этом, но теперь, чтобы сбить Анатолия с толку, сказала:
– Помню.
Анатолий остановил машину, и Мария увидела, что они подъехали к ее дому. Она с ужасом подумала, что Он пойдет с ней. Нет, она боялась даже не интимной близости с ненавистным ей человеком, ей вдруг показалось, что Он убьет ее в собственной квартире. Она не могла Ему верить, в Его предложении явно скрывался какой-то подвох. Татьяна-Мария вспомнила охранное магическое заклинание и трижды про себя повторила его.
– Тебе хватит одной ночи, чтобы собраться? – спросил Анатолий.
– Хватит. Что я должна взять с собой? – боясь выдать себя, спросила Мария.
– Самый минимум: документы, деньги, драгоценности, да, последнюю фотографию Аленки не забудь... Завтра мы съездим на ее могилу, а потом в аэропорт...
Татьяна проглотила подкатившийся к горлу комок и покорно ответила:
– Хорошо.
– Завтра в десять я буду ждать тебя здесь.
Мария боялась ехать на лифте, ей казалось, что он обязательно свалится в шахту. Потом, прежде чем открыть дверь собственной квартиры, она внимательно осмотрела ее, нет ли где взрывного устройства. Преодолевая усиливающийся страх, она перешагнула через порог и с опаской включила свет. «Нет, Он считает меня податливой безмозглой дурой, которая снова пойдет у Него на поводу, – адаптировавшись в родных стенах, подумала Татьяна-Мария. – Он уверен в том, что я завтра утром выйду к нему, готовая шагнуть в бездну, но я не доставлю Ему такой радости. Несомненно, Он узнал, что Его система стала разрушаться... Но зачем ему я? Что он хочет со мной сделать: зомбировать, убить или взять с собой за границу, чтобы там начать все сначала? Наивный. Он не понимает, что разрушающая волна достанет нас в любом уголке земного шара! Или понимает, и на уме у него совсем другое?»
Терзаемая самыми смелыми предположениями, Мария решила, что ей надо исчезнуть из дома до того, как Он подъедет за ней. Отдаваться в Его руки, было по мнению Марии, верхом неблагоразумия. Она задалась вопросом, куда ей отправиться. «Ехать за город к родителям? Нет, там он меня найдет сразу! – думала Татьяна. – В моей картотеке есть адрес Юрия, может поехать к нему? Тоже не вариант! Это я должна ему помочь, если еще не поздно, а не он мне».
Мысль о том, чтобы снова заявиться в больницу к той женщине, ясновидящей, которой она отправила записку с числами антикода, была очень хорошей, но, в то же время, очень рискованной.
Во-первых, Мария предполагала, что Анатолий может ее выследить, и тогда все надежды рухнут. А во-вторых, Мария ее боялась...
Приступая к медитации, она хотела узнать, кто из посвященных в страшную тайну зомбирования одиноких и запутавшихся в жизни людей, хотел бы и мог включить самозащиту всей системы. Откровение, снизошедшее на Марию было слишком неожиданным: помочь могла бы совершенно посторонняя женщина, правда, наделенная сверхъестественными способностями, включая ясновидение, и по странному стечению обстоятельств оказавшаяся в той же больнице и в том же отделении, где и Вера Васильевна Кириллова. В подсознании Марии отчетливо запечатлелся портрет женщины со светящейся точкой посередине лба, в области шестой чакры. Это говорило о самом настоящем ясновидении, с которым «третий глаз», хирургическим путем открываемый для глубокого зомбирования, не имел ничего общего.