Щепетов Сергей. След кроманьонца

   Женька покосился на шрам, украшающий запястье капитана, и понимающе улыбнулся:
   – Убери руку – сломаю.
   Патиш… отпустил его.
   – Может быть, хотите еще кофе? – спросил Николай, окончательно возвращая разговор в мирное русло.
   – К сожалению, свою дневную норму я сегодня уже выпил, – ответил гость. – Глоток воды, если
   – Сейчас, – кивнул Женька, вышел из комнаты и вскоре вернулся с большой эмалированной кружкой. – Держите!
   – Благодарю! – Гость опустошил посудину и поставил ее на стол. – Дело в том, что я и сам долго пытался понять, кем являются мои работодатели и какие конечные цели преследуют. Или, в более широком смысле: они (и я!) служат Богу или дьяволу? Если хотите, могу изложить весь фактический материал, послуживший основой для моих размышлений, но мне почему-то кажется, что и вы не сможете сделать никаких конкретных выводов.
   – Ну, хорошо, а какие НЕ конкретные выводы вы смогли сделать? Ведь до чего-то вы все-таки додумались, правда?
   – Пожалуй, – легко согласился Александр Иванович. – Не так давно мне попалось на глаза несколько статей в научно-популярных журналах. Идея, в общем, довольно проста: всю культурную историю человечества можно разделить на два этапа, точнее две части, причем вторая хоть и возникла позже, но не сменила первую, не вытеснила ее. Первый культурный блок: коллективная личность, субъект – племя, индивидуальностей нет в принципе. Внутри этой общности действуют веками отлаженные законы и правила, преступать которые человеку стыдно, даже если нет насилия. Все добрые качества проявляются только по отношению к своим» к чужим же все можно. Такая культура не может терпеть никакой другой – свои всегда правы. Такое архаичное общество всегда стремится стать империей абсолютной, в идеале – всемирной. Надо это пояснять примерами?
   – Пожалуй, не надо, – вздохнул Николай. – На рынок ходить иногда приходится, а соседний квартал вообще превратился в филиал… Давайте дальше.
   – А дальше была революция. Не смейтесь, это действительно была революция: Бог сказал, что для него нет ни эллина, ни иудея. Может быть, конечно, что Бог ничего такого и не говорил, но был провозглашен гениальный тезис: отвечает не коллектив, а человек лично. Причем этот человек изначально виновен перед Богом. Возникает «культура вины». Ее главное отличие от предыдущей в том, что она личностная, а не клановая. То, что мы называем цивилизацией, построено именно на ней.
   – Ага: и культуры эти несовместимы по жизни? Возникает конфликт, и толпы рыцарей отправляются в крестовые походы, и падают бомбы на Багдад, и самолеты сшибают башни торгового центра?
   – Конечно, – кивнул гость.
   Николай посмотрел на соратников: Женька откровенно скучал, а Варов слушал внимательно, хотя, кажется, параллельно думал о чем-то своем.
   – Ну, хорошо, пока все понятно, хотя и очень отвлеченно. Надо полагать, уже есть, или должен возникнуть какой-то третий блок или уровень? Какой же?
   – «Культура радости», – без тени улыбки ответил гость.
   – Это что же такое?! – удивился Николай. – Вот я, например, раньше любил радоваться, но в последние годы мне уже столько не выпить.
   – Николай Васильевич, эти термины я взял у Геннадия Аксенова, они не кажутся мне удачными, особенно последний и первый, но других я пока не встречал. Так вот, в середине двадцатого века трое крупных ученых, независимо друг от друга, почти одновременно выявили популяцию людей – носителей новой культуры, идущей на смену культурам «стыда» и «вины». Могу даже вспомнить их имена: В. И. Вернадский, П.Терьяр де Шарден и Абрахам Маслоу.
   – Солидные люди, – согласился Николай. – А почему это названо «культурой радости»?
   – Потому что именно она составляет эмоциональный фон жизни творчески производительных людей.
   – Это что же, мутанты какие-то или вроде «люденов» у Стругацких?
   – Все гораздо проще: человек интуитивно ищет свое дело, свое назначение, ради которого он появился на свет. Если он его находит, если попадает в свою ячейку, он ощущает радость, которая становится доминантным чувством. У таких людей иное восприятие жизни, иные приоритеты, которые окружающим могут казаться смешными или непонятными.
   – Это когда человек забывает зайти в кассу, чтобы получить зарплату? Когда не может ответить на вопрос, сколько же он получает, потому что это ему неинтересно? Когда «понедельник начинается в субботу», да?
   – Примерно так. Эта новая разновидность людей возникла, конечно, не в двадцатом веке. Наверное, ее представители встречались всегда, но в ходе истории их становилось все больше и больше, хотя, по-моему, они и сейчас составляют ничтожно малую часть человечества. Просто с возникновением Всемирной Паутины эти люди получили возможность находить и узнавать друг друга. И общаться, разумеется.
   – Та-а-ак! – протянул Николай. – Проступают знакомые сюжеты: жизнерадостные сверхлюди начинают потихоньку объединяться и осуществлять свои сверхцели. Ну, например, не дают разразиться третьей мировой войне, выращивают «золотой миллиард», разваливают «империю зла». Слушайте, а нашего нынешнего президента не они нам подсунули? Как-то он странно так возник из небытия и за несколько месяцев стал всенародным любимцем. А может, они и цены на нефть держат высокими специально, чтобы…
   – Николай Васильевич, – мягко перебил его гость. – Согласитесь, что, как только возникает новая общность – некая совокупность индивидуумов, которые могут сказать о себе «МЫ», у нее формируется свое особое миропонимание, свои цели и пути их достижения. В данном случае речь идет о творчески производительных людях, и я вполне допускаю, что их объединение может быть никак не оформлено. От этого оно не перестает быть реальным. Возможности же такого объединения почти безграничны, ведь в него могут входить и школьный учитель, и нефтяной магнат, и ученый, и компьютерный король, и артист – любой, кто живет настоящей творческой жизнью.
   – Круто замешано, – Турин озадаченно почесал затылок. – Признаться, Шардена я читал давно и к тому же в советском издании – без центральной главы. Что-то там говорилось о восхождении человека к Богу… А вы не пробовали докопаться до конкретных персон?
   – Провести расследование? Нет, конечно. Думаю, меня и выбрали как раз потому, что, не являясь творчески производительной личностью, я на это просто не способен.
   – Что, пределом ваших мечтаний является покупка однокомнатной квартиры, в которую можно будет отселить тещу?
   – Черт побери! – изумился гость. – Как вы догадались?!
   – Александр Иванович! Может быть, напоследок вы нам выдадите что-нибудь из области техники безопасности? – проявил наконец инициативу Женька. – Ведь должен же быть накоплен хоть какой-то опыт… хождения в другие миры?
   – Какой-то опыт, конечно, есть, но он, по большей части, негативный.
   – Что-то вы явно недоговариваете, а? – заметил Варов.
   – Видите ли, я же не специалист, мне, как вы понимаете, не дано свыше. Существует мнение, что чужой опыт может скорее навредить, чем принести пользу.
   – Нет, погодите! – возмутился Николай. – Вы же сказали, что дырки между мирами известны чуть ли не всю историю человечества! Должна же быть хоть какая-то информация? Просто не могли не образоваться какие-нибудь правила типа: «не зная брода, не плюй в колодец – потом не поймаешь!» Или они вам не известны?
   – Господа, не подумайте, ничего плохого! Просто… Как бы это объяснить? Вам знаком «Пикник на обочине» Стругацких? Представьте: сталкер описывает коллеге некий маршрут по Зоне. Этот коллега идет и, не совершив ни единой ошибки, все равно погибает. Погибает именно потому, что руководствовался чужой инструкцией, а не собственным опытом, чутьем, инстинктами, наконец. Понимаете?
   – Да что тут понимать-то! Конечно, так спокойнее, если ты загнулся, а я не виноват! Давайте-давайте, что там у вас есть? А мы уж сами решим, как быть с чужими советами!
   – Ваше право! Вот, например, в данном случае можно предположить, что между членами вашей группы существует некая связь, зависимость. Может быть, даже двойники…
   – Ну, извините, это видно без очков!
   – Совсем необязательно, чтобы это было столь же очевидно, как в случае Николая Васильевича и… гм… Владимира Николаевича. Вероятно, значение имеет наличие хоть какой-то связи, зависимости, переплетения судеб, что ли. Вы меня понимаете? Вот такие взаимозависимые люди не должны вместе, одновременно подвергаться опасности. Это снижает шансы каждого в отдельности и группы в целом.
   – Ага! Почти по Стивену Кингу – «Война миров»! Или это не Кинг? А что еще у вас есть?
   – А еще…

Глава 4. Не обижай сильного

   Ее мужчина наконец изволил остановиться. Он свалил свою ношу на камни и мрачно посмотрел на Эллану:
   – Разгружайся: нам далеко идти!
   – И не подумаю! Это вам, мужикам, на все наплевать! А еда? А одежда? Белье всякое? У меня там, между прочим, прокладки! Мяконькие такие…
   – О, боги Священной горы! На которую, кстати мы сейчас и лезем. Ты что… м-м-м… глупая, да?
   – Ни фига подобного! У папы куча знакомых профессоров, и все они говорят, что я избалованная, стервозная, чувственная, агрессивная, сексуальная, но умная. Правда, они всегда добавляют слово «относительно». Ты не знаешь, почему?
   – Догадываюсь. Я уже два часа рассказываю тебе про параллельные миры, про иные реальности!
   – Ну, и что? Я не могу идти и думать одновременно!
   – Тьфу, блин горелый! Ты умудрилась сделать так, что я просто не мог не взять тебя с собой. Ладно, проехали! Но объясни мне, зачем мы тащим столько жратвы и эти железки?
   – Еда нужна, чтобы кормить тебя!
   – Привет! Ничего себе: я, значит, все это волоку, чтобы…
   – А что такого? Мааниту говорит, что, когда мужчина удовлетворен желудочно и сексуально, он становится почти человеком, и с ним можно иметь дело!
   – Мд-а-а…
   – А это – не железки! Это лучшие мечи из папиной коллекции! Такими может гордиться…
   – Стоп! Тормози! Пускай ими гордится кто-нибудь другой, ладно? Тебя же учили драться без оружия!
   – Конечно, учили: аристократ должен уметь все, что умеют простолюдины, только лучше! Ты же сам говорил, что в этих ваших реальностях путешествовать смертельно опасно.
   – О, боги! Вот у меня в мире Николая тоже был знакомый профессор – специалист по холодному оружию. Я ему чем-то понравился, и он некоторое время со мной занимался. Но однажды он напился и выгнал меня – сказал, что я и сам по себе слишком страшное оружие.
   – Подумаешь! Меня саму сколько раз выгоняли!
   – Неужели непонятно: вероятность оказаться в ситуации, когда без меча не обойтись, просто ничтожна! В крайнем случае, от противника можно убежать – мой кодекс чести это позволяет. А таскать…
   – Хорошо, я буду носить их сама. И твой тоже! И вообще: по-моему, тебе пора подкрепиться.
   – С чего ты взяла?!
   – Так видно же! Ты, когда долго не ешь и не трахаешься, становишься злым и говоришь глупости. Доставай коричневый сверток, там буженина с чесноком – пальчики оближешь!
   И Женька покорно начал развязывать мешок.
   – Давай одеваться – нам надо идти дальше!
   Спешить, на самом деле, им было некуда, но Женька заподозрил, что просто больше не сможет: он, конечно, считает себя (в глубине души) половым гигантом, но не до такой же степени!
   – Где это ты такому научилась? Или у вас всех девушек так… гм… тренируют? Наша «Кама Сутра» просто отдыхает!
   – Какая еще Кама? Почему не знаю? Новый стиль, да? Мы такого не проходили! Покажешь?
   – М-м-м… Давай чуть позже, ладно?
   После всего только что пережитого он просто не мог не проявить благородства и весь груз навьючил на себя. И вскоре пожалел об этом: оставшись налегке, его спутница принялась болтать. Замелькали бесчисленные имена друзей и подружек, пересказы девичьих интрижек сменялись незатейливыми описаниями драк с ее участием:
   – …от Карнелки, а на улице темно уже, и фонари все разбиты! Представляешь? И тут на нас эти, тулганские, – человек десять, не меньше! А у нас Нинал обкуренный, Топик пьяный, как всегда, а у Талки месячные вот-вот начнутся – она еле шевелится, представляешь? Ну, они наезжают: почему на нашей улице? А мы им: «Пошли вон, шакалы!» И началось! Один, такой здоровенный, на меня… А я только: о-ба! Он глядит, а рука-то сломана! А второму по яйцам – р-раз! И по шее – два! Чтобы, значит, мало не показалось. А потом…
   Не слушать было нельзя: она не отставала и «ненавязчиво» требовала внимания. Женька терпел долго – километра два, не меньше. Потом он решил, что, как говорится, «если насилие все равно неизбежно, то нужно…».
   – Послушай, Элл! Откуда у твоего папаши этот кулончик – черный полосатый камушек?
   – Ниоткуда – он всегда у него был. Это какое-то семейное старье, и цепочка, по-моему, не золотая – иначе сто раз порвалась бы! Не знаю, зачем он его таскает. Ты не думай, у меня полно настоящих украшений, а это я только для Танца Пастушки надела – специально, чтобы все видели, какая я скромная. Говорят, здорово получилось, жалко, что ты не видел! Ма сказала, что одного старичка еле откачали, так разволновался, бедный. А Нойл зарезаться хотел и скрипку сломал, а Туана…
   – Неужели не ясно, что эти имена мне ничего не говорят? Из людей твоего круга мне знаком только Патиш.
   – О, конечно! Папу все знают! И все боятся! А почему он так тебя рассматривал там – в спальне? Спутал с кем-то, да?
   – Он спутал меня с Зик-ка.
   – Но… Ты же говорил, что это твое первое имя?
   – Это имя того, кем я был раньше, – мальчишки из племени Речных людей. Мы с Вар-ка тогда ушли из родного мира, встретили Николая, а потом совершенно случайно забрели в вашу реальность. И, честно говоря, еле отсюда выбрались.
   – Потому что встретили здесь папу, да?
   – Как ты догадалась? С тех пор у него шрам на руке.
   – Во-о-от оно что! А ведь я тебя давно знаю, Зик-ка!
   Они шли и шли вверх, забирая чуть влево. Женька полагал, что рано или поздно они должны наткнуться на веревку. Так в конце концов и случилось.
   Веревка явно та самая, а вот место… Нет, не проходил он здесь, когда спускался! Были, конечно, два небольших снежника, но такого точно не было! Этот, шириной пять-шесть метров, расположен в узкой промоине с крутыми бортами. Вниз он просматривается метров на сто до ближайшего изгиба русла, а вверху, метрах в пятидесяти, теряется в знакомом белесом мареве. Веревка лежит прямо на снегу.
   Женька потыкал снег сапогом: верхний зернистый слой был рыхлым и хорошо проминался.
   – Значит, так: я иду первым, а ты за мной. За меня не держись, держись за веревку. Стопу ставь поперек склони, обязательно поперек! Старайся попадать в мои следы. Если сорвешься и пойдешь вниз, не паникуй: переворачивайся на спину и тормози пятками. А потом потихоньку перебирайся к краю, к камням. Ты когда-нибудь каталась на лыжах? Ну, разумеется!
   Подниматься оказалось даже легче, чем он предполагал. Только вот веревка все никак не хотела уходить со снежника. Ну, как, как она тут оказалась?!
   Зверь склонил узкую длинную морду и еще раз принюхался – запах был незнакомый и вкусный. Предмет, тонкий и длинный, явно был не живым, но шевелился, подергивался и не убегал! Зверь всегда жил в этом белесом мареве и прекрасно видел сквозь него. Он видел, что почти вся стая выстроилась вверх по склону и что-то вынюхивает. Он мог переварить все, кроме камней, и решился – если остальные начнут есть раньше, ему достанется мало.
   Они летели долго и быстро. В первые же секунды Женька расстался с мешком и мечами, хотя, признаться, бросать столь изысканные харчи было жалко. Пару раз он выкатывался на край и цеплялся за камни, но, увидев, что Эллана продолжает свой слалом, отпускал опору.
   Самое удивительное, что все закончилось благополучно: внизу спуск стал более пологим, а снег на нем совсем рыхлым. Правда, из него здесь и там торчала камни.
   Снег набился ей, кажется, во все мыслимые и немыслимые места. Эллана долго ругалась, плевалась, выковыривая льдинки из обуви и одежды.
   – Ну что, пойдем искать рюкзак с твоими дамскими принадлежностями? – усмехнулся Женька и посмотрел наверх: там, конечно, не было уже ни тумана, ни скал.
   – Так и знала, что потеряешь, – тоном сварливой жены ответила спутница и продемонстрировала сверток. – Больше у меня в карман не влезло!
   Рыжий Волк не трогал уздечку, вообще не шевелил руками, положив их на бедра ладонями вниз. Он почти застыл в седле, только чуть-чуть подправлял лошадь босыми пятками. Прямая спина, голова гордо поднята, глаза полуприкрыты – именно так всегда держался отец. Теперь его спину щекочут вплетенные в волосы знаки власти, теперь его грудь украшает рисунок Рыжей Волчицы. Уже два года, два долгих года он принимает решения, он отвечает за все на земле предков.
   Шея затекла, но вождь не стал поворачивать голову – он и так все видит и слышит. Они едут по единственной улице-дороге поселка – места, где живут Одетые Люди. Уже стихают воинственные крики, все реже слышен визг женщин, не свистят больше стрелы. Между домами мелькают раскрашенные тела: воины Рыжей Волчицы ищут врагов, но уже не осталось живых. Среди Одетых Людей – детей Единого Бога – было много сильных мужчин. Но он придумал, как лишить их Смертельного Грома, а без него они беспомощны, как дети.
   Пронзительный визг раздался совсем близко, лошадь дернулась, но вождь удержал ее. Он не повернул головы, только чуть улыбнулся уголками губ: «Это Зимний Ветер и Толстый Барсук тащат женщину, а она вырывается, путается в своей длинной одежде и орет так, будто ее режут. Конечно, Барсук уже взрослый, и ему нужна своя женщина, а женщина Зимнего Ветра стара и некрасива – они еще будут драться из-за этой. А вон что-то тащит Черный Лось. Я приказал ничего не брать в домах Одетых Людей, кроме оружия и женщин, если кто-то захочет возиться – они часто бывают красивы, но их трудно приручать. Черный Лось хочет иметь много одеял в своем жилище? Он пожалеет об этом!»
   Слева раздался боевой клич и сразу – рев, от которого, казалось, дрогнул воздух. Дверь бревенчатого домика распахнулась, и на улицу вывалился огромный человек, вся голова которого заросла густыми черными волосами. Три воина Рыжей Волчицы сидели на нем, как белки на дереве.
   – Ва-а-а!!! – взревел черный человек, стряхнул с себя воинов и ухватил небольшое бревно, что стояло у двери.
   – Хек! – и Весенний Лед больше никогда не возьмет ч руки копье.
   – Хек! – и Желтый Дым ступил на тропу Мертвых.
   – Ва-а-а!!! – человек бросил бревно и побежал по улице, размахивая руками. – Ва-а-а!!!
   Что-то коротко свистнуло у самого уха. Черный человек замолк, остановился и упал лицом вниз, широко раскинув руки.
   Вождь не обернулся, не замедлил шага лошади:
   – Зачем ты сделал это? Он был воином.
   Осенняя Туча, двигавшийся на полкорпуса сзади, обхватил лошадь за шею, свесился и выдернул топор из затылка убитого:
   – Без Смертельного Грома у них нет воинов. Он убегал, и я подумал… Что там такое, Рыжий Волк?
   Вождь хорошо знал это место. Здесь кончалась дорога и стоял маленький домик Доброго Человека, а напротив – длинный низкий дом с большими дверями, куда Одетые Люди осенью складывали хлебные зерна и сухую траву. Возле стены этого дома полукругом толпились воины. Они кричали, подпрыгивали на месте, старались протолкаться вперед.
   Лошадь без страха перешагивала через трупы Одетых, и вождь подъехал совсем близко. Осенняя Туча опять подал голос:
   – Ух ты! У них нашелся воин, ух! И я, я тоже хочу!
   – Нет, он не их. Смотри!
   Три мертвых воина Рыжей Волчицы уже лежали в пыли. На пространстве между стеной и зрителями Утренний Луч исполнял Танец Смерти. Он перебрасывал нож из руки в руку, делал выпады – обманные, режущие, колющие. Его противник казался худосочным подростком. На нем были широкие короткие штаны из облезлой шкуры (Одетые Люди не носят таких!), а кожа на теле бледна, как у вчерашнего трупа, – и никаких знаков! Даже волосы на голове отрезаны и торчат, как у ребенка. За спиной Бледного Воина к стене прижимается то ли девочка, то ли совсем молодая маленькая женщина. Она явно из Одетых, но на ней штаны, а не платье, и черноволосая голова не покрыта.
   Бледный тоже танцевал, но как-то вяло, в нем не было Веселья Смерти. Вождю это напомнило картинки из жизни Одетых (в молодости он любил наблюдать за ними): вот так, без ярости и радости изо дня в день они делают свою работу, потому что она никогда не кончается.
   «Разве так должен сражаться настоящий мужчина? – размышлял Волк. – Впрочем, наверное, Бледный просто бережет силы, ведь у него еще много, очень много противников. Но зачем он топчется возле этой женщины? Если она – его, то ее не тронут, пока он жив. Неужели не понимает, что его уже оценили, его удостоили Веселой или Прекрасной Смерти, которая достается настоящим воинам?»
   Бледный Воин крутнулся, уходя от удара, еле заметно дернул рукой… Утренний Луч остановился, выронил нож и… рухнул на землю! Его тут же ухватили за ноги и потащили в сторону, освобождая место. Крик, толкотня – все решают, кто пойдет следующим. Еще немного, и они передерутся за право отведать ножа Бледного. А тот стоит, расставив ноги, и руки опустил. Кажется, он еще не устал – бледная кожа суха и не блестит от пота.
   Орлиный Клюв доказал свое право быть следующим. Вот он! Теперь Бледному придется попрыгать, прежде чем ступить на Тропу Мертвых: топор Орлиного Клюва неуловим и невидим, как крыло мухи в полете!
   Начали. Да, Бледный запрыгал! О, боевой топор – это длинная рука, он достанет везде! Вот это – да, вот это – уже похоже на настоящий Танец Смерти! Бледному мало места, ему некуда деваться от длинной руки Орлиного Клюва, он мечется, он… атакует!!!
   И замер занесенный топор, замер и… выпал из могучей руки. Орлиный Клюв приложил к груди левую руку, посмотрел, как стекает кровь с пальцев, и воздел се вверх:
   – Уа-ау-у-у-у!
   Вот так умирают настоящие воины – дети Рыжей Волчицы!
   А Бледный вытер лезвие о штанину и стал протирать рукоятку – не спеша, аккуратно…
   «Он хочет, чтобы она не скользила в ладони! – догадался вождь. – Это – боец! И Тропа Смерти змеится вдаль за его спиной! О-о-о!!!»
   Волк настолько увлекся, что еле успел остановить себя – он почти начал слезать с лошади: «Нельзя! Больше мне нельзя! Я давно уже не воин – Белое Копьё, у меня теперь другое имя. Ну, кто следующий?»
   – У-у-у-а-а!!! У-у-у-у!!!
   Взметая пыль огромными ногами, прыгая через трупы Одетых, к ним неслось чудовище! Вот оно остановилось перед толпой, ударило себя в грудь, покрытую красно-черным узором, и гул, подобный голосу Большого Тамтама, взлетел над площадью:
   – А я-а-а? Без меня!!! Вы что-о-о?!!
   Рыжий Волк позволил себе улыбнуться: «О, Каменный Молот! Тебе нет равных ни под Луной, ни под Солнцем! Ты, как всегда, увлекся и чуть не пропустил самое интересное! Но зато много, наверное, Одетых женщин отправил на Тропу Смерти твой член! Ты все ищешь ту, которая будет рада твоему Большому Оружию, а они кричат и умирают. О, Каменный Молот!»
   С ним не спорили, ему не препятствовали, перед ним расступилась толпа, ведь он – Каменный Молот! Его мать была маленькой прирученной женщиной из Одетых, а всем известно, что они умеют рожать больших мужчин!
   Молот метался в пустом пространстве:
   – Что-о? Где? Где он? А? Это? Э-э-э-то?! – он наклонился, рассматривая противника, его грудь и живот собрались в толстые складки, неузнаваемо исказив рисунок. – Шутка, да? Шутка? Убью! Я не кончил, а вы-ы-ы… Всех убью-ю! Кто? Кто звал?! Убью прямо ща-а-а!
   Сидя на лошади, Волк мог не склонять голову, чтоб говорить с этим воином – их головы были почти на одном уровне. «Ох, как тяжело быть вождем!» – пожалел он себя и больно прикусил губу, сдерживая улыбку. Медленно и величественно поднял правую руку:
   – Сражайся, Каменный Молот!
   – Нет, ну ты… эта… Я чо… я готов, а с кем надо-то?
   Рыжий Волк не удостоил его ответом. Вместо него закричали воины. Они пихали Молота в жирные бока, дергали за набедренную повязку, тыкали пальцами в сторону Бледного, в тела мертвых воинов, делали жесты, как бы растирая кулаком правой руки что-то в ладони левой.
   – Ну, вы чо?! Правда? Он, да? И Клюва тоже?! А баба – его? Маленькая… Кричать будет! Гы-ы-ы! Люблю, когда кричат! Я ее потом того, да? Можно? Ну, тогда ща…
   А Бледный стоит, голову повесил, руки опустил. Что-то быстро-быстро стала говорить его маленькая женщина. Не поднимая головы, Бледный величественно-небрежным жестом остановил ее – настоящий воин! И вдруг…
   Чужак убрал нож куда-то в штаны, медленно поднял руку и показал на огромную тушу Молота. По ушам резанул его резкий, пронзительный голос (он говорил на языке Одетых):
   – Вождь, его жизнь – моя? Ты слышишь: моя?
   От неожиданности Рыжий Волк чуть не вздрогнул, по удержался, застыл неподвижно. Потом медленно, еле заметно, двинул головой вниз.
   – Моя-я-а!!! – взвизгнул Бледный, и начался поединок.
   Неправда, что большие, сильные люди медлительны и неповоротливы, неправда! Каменный Молот текуч и подвижен, как вода горного ручья, а руки его – как лапы лесной кошки.
   Улар, еще удар, короткое хватательное движение, и ещё… Бледный танцует, ускользает. Ага, Молот понял! Он больше не притворяется гнилым дубом, он сражаться!
   Им уже мало места, зрители подались назад, уже вся площадка между домами стала ареной. Бойцы и зрители топчут тела мертвых, спотыкаются о них, их никто не замечает.